Время Чёрной Луны Корепанов Алексей

21

Я собирался с силами, сидя под дверью, и внезапно почувствовал голод. Это сколько же я пробыл в мире фантомов, созданном ограниченностью внешних раздражителей, если опять захотел есть?

Пришлось на время отложить вторжение в Одинокий Замок и отправиться к ближайшему хрустальному дереву.

Подкрепившись если не духовно, так телесно, я поднялся по ступеням и не без труда отодвинул тяжелый засов. Потянул на себя створку двери и переступил порог, приготовившись сражаться за Илонлли.

Но сражаться пока было не с кем. Передо мной оказалось просторное пустое помещение с острыми выступами и глубокими нишами; на стенах располагались большие абстрактные (по-моему) картины в солидных рамах под бронзу. Две лестницы, справа и слева от входа, вели на второй этаж, на украшенную не совсем ровными колоннами галерею; в глубине галереи виднелись верхние части нескольких перекошенных коричневых дверей. Пол в зале был паркетный, кремового цвета, стены были под стать паркету, а с зеркального потолка свисала включенная люстра, достойная украшать зрительный зал какого-нибудь средней руки районного Дома культуры.

За моей спиной раздался негромкий звук, я отскочил в сторону и обернулся – и обнаружил, что это закрылась входная дверь. Убедившись в том, что она не заперта и выглянув наружу, где продолжали тускнеть поднебесные шары, я медленно направился к левой от меня лестнице, негромко позвав:

– Илонлли!

Голос мой прозвучал на удивление тихо, словно стены поглощали звук, как в учрежденческом машбюро. Никто не отозвался на мой зов, но что-то в помещении изменилось. Я остановился и осмотрелся, стараясь определить, в чем заключаются эти изменения,

– и понял: ломаные линии и разноцветные фигуры на картинах пришли в движение, они наливались яркими красками, приобретали объем, трансформируясь в нечто одинаковое и определенное…

И вот они шагнули из рам и начали медленно приближаться ко мне, смыкая кольцо, – обнаженные бесполые человекоподобные тела с обрубками рук, вывернутыми большими ступнями, вздернутыми угловатыми плечами и овальными безликими головами, похожими на блины. Они шлепали по паркету, десять или пятнадцать уродливых фигур, шевеля своими красно-синими обрубками, отрезав меня от входа, и я с огромным трудом подавлял желание выхватить пистолет и перешпокать их, как пустые бутылки. До люстры я допрыгнуть никак бы не смог и оставалось только попытаться прорваться к входной двери (а вдруг я больше не попаду сюда?) или, проскочив между уродами, взлететь по лестнице и отбиваться ногами.

«Сакара, сакара, сакара, – забубнили утробами уроды, и бледные блины их голов стали ядовито-зелеными. – Карага, карага, карага…»

И мне вдруг стало немного смешно и грустно. Мне стало смешно, потому что – Господи! – ну что за ерундой меня хотели запугать? Меня, мою бессмертную душу! (Даже и тут прорвалась-таки цитатка!) Кто-то там, в Учреждении, чего-то недодумал. Мне стало грустно, потому что я понял: одно из этих убогих существ из детских страшилок – Илонлли. И мне нужно, совсем как в сказке, угадать – какая же именно «пужалка» на самом деле не «пужалка», а дорогая для меня девушка. Но в сказках герой всегда получает подсказку (каламбурим-с?), а кто же подскажет мне?

Огородные пугала обступили меня со всех сторон и я решил положиться на удачу. В конце концов, если все во Вселенной происходит не случайно, и суждено мне отыскать Илонлли – я угадаю, кто из этих трансформировавшихся картин – она. Если не суждено…

Не по душе мне было такое рассуждение, но времени на раздумья не оставалось – тянулись ко мне обрубки рук, вспухали пятнистые животы, из которых все неслось и неслось урчание: «Бараха… Дуффурга… Сакара…»

– Илонлли! – сказал я, не глядя выставив правую руку в сторону и показывая пальцем на того, кто находился вне поля моего зрения.

– Карага… Дуффурга… Бараха…

Увы, видно, не суждено… Лес взметнувшихся обрубков заслонил от меня свет, я зажмурился, борясь с отвращением… и не почувствовал никаких прикосновений. Ничего не почувствовал. Урчание стихло на полуслове, словно кто-то вырубил звук – и наступила тишина. Ни единого движения воздуха, будто вдруг выбросило меня в межзвездный вакуум.

Я постоял немного с закрытыми глазами – так было спокойнее, совсем как в детстве, когда стоит только зажмуриться – и кажется: ты надежно спрятался и тебе ничего не угрожает. Потом устыдился: ничего себе рыцарь, спасающий принцессу из заколдованного замка! – и открыл глаза.

В зале вновь было пусто, аляповатые картины как ни в чем не бывало висели в своих псевдобронзовых рамах, и чудились там, конечно, обрубки рук, и выглядывали из-за нагромождения линий ядовито-зеленые блины – но блеклыми были краски, и было совершенно ясно: это всего лишь картины, не более, всплеск чьей-то фантазии, чьего-то воображения; может быть, и неплохие, по-своему, картины, но – на любителя.

Всего лишь картины. «Пужалки», вновь превратившиеся в картины. А значит, я, кажется, прошел круг первый.

Чтоб вы все были здоровы! Я чувствовал, что мое лицо аж перекосилось от гипертрофированного подобия улыбки. Ай, да славное Учреждение!.. Ай, да помощнички у господина Хрыкина! Да и сам господин Хрыкин, видать, из таких же. Это же надо – таскать меня по кругам, как в сказках. Или как при посвящении в тайны Изиды. Где же их богатое воображение? Что там следующее – мнимый костер? Сладострастная нубийка? Колодец со змеями?

…Оказалось – нубийка. Круг второй: искушение. За дверью, которую я открыл, поднявшись по лестнице. Нубийка, конечно, была не из худших; не нубийка, естественно, а прямо-таки брызжущее сексуальностью существо из порновидеофильмов, некая извивающаяся субстанция: безукоризненной чистоты кожа, сплошная задница, сплошные упруго торчащие молочные железы, сплошные бедра, талия, гладко выбритый вход во влагалище, водопад волос и резко очерченный контур ротового отверстия. Очаровательная задница мелькала то на месте рук, то на месте живота, перемежаясь изящнейшими по форме молочными железами, лобком, яркими багровыми губами, и вновь задницей в стиле «Афродита Каллипига», то бишь «прекраснозадая»… А какой там стоял стон, а как лизала она свои наманикюренные длинные пальцы, вновь и вновь шаря у себя между изысканнейшей формы бедер, как раскидывала она свои бесподобные ноги, как сотрясалась в своих белейшей белизны простынях, как простирала ко мне плавные извивы рук, уже изнемогая, уже торопя, подгоняя такую, казалось, близкую беспредельность наслаждения. Единственное, что было лишним у нее – это лицо. Зачем ей лицо, когда есть задница, молокопроводы и вход во влагалище – губы можно подвесить и отдельно, разместив между ними острый язычок змеи… да и было ли у нее лицо?.. Да и зачем иметь лицо очаровательнейшему существу, предназначенному для совокуплений?

Впечатление было сильным… Я чувствовал, что живьем сгораю в костре. Как все-таки порой бывает трудно, а временами и просто невозможно преодолеть в себе животное… Выбритый женский лобок – это венец? Венец творения? Не-ет, я зря обвинил Хрыкина в плохом знании людей. Он хорошо, очень хорошо знал людей. Но не всех.

Я закрыл дверь в комнату, где продолжало извиваться и сладострастно стонать существо для совокуплений, и немного постоял, прислонившись плечом к кривой колонне и переводя дух. Ну, какие еще испытания ожидают адепта? Комнатка со змеями? Так давайте сюда ваших змей, пообщаемся!

Но за следующей дверью оказались отнюдь не змеи. То ли у Хруфра все-таки не хватило воображения, то ли он не сомневался в том, что достаточно надежно спрятал от меня Илонлли.

Полутемное помещение за дверью походило на хижину или сарай, хотя декорации были сработаны небрежно, без заботы о деталях, которые внушали бы правдоподобие. Сквозь щели в стенах пробивался свет, бледными пятнами расползаясь по земляному полу, где были разбросаны засохшие пучки каких-то трав с едва уловимым довольно приятным запахом. В шкафу с разбитой стеклянной дверцей стояли пыльные пустые и полупустые флаконы разной формы; подобные флаконы из-под духов доставались мне в детстве от мамы. Из-за шкафа выглядывал край металлической кровати с никелированными шариками на спинке; толстое косматое одеяло свисало до самого пола. На кровати, кажется, кто -то лежал.

Пройдя в полумраке в глубь хижины (пучки трав с шелестом крошились под моими подошвами), я остановился около кровати и после некоторых колебаний осторожно отогнул край одеяла. Не знаю, к чему я себя готовил, что ожидал увидеть – мумию? скелет? – но то, что я увидел, заставило меня вздрогнуть от неожиданности: на кровати лежала моя ненаглядная Илонлли!..

Глаза ее были закрыты, рыжие волосы спутались… Но она была жива, несомненно, жива, она дышала, и на виске ее слабо пульсировала тонкая жилка. Она была без сознания? Она просто спала? Что, если Хруфр погрузил ее в беспробудный бесконечный сон?

Я склонился над кроватью и коснулся своими губами ее губ. Я шепнул:

– Илонлли…

Неужели не проснется новая Спящая красавица?..

В мою шею вцепились ее сильные пальцы, ее руки пригнули мою голову, и лицо мое уткнулось в рыжую мягкость ее волос.

– Где же ты пропадал, Доргис? – спросила она и села на кровати, и лицо мое переместилось к ее прикрытой белой рубашкой груди. – Я уже устала ждать, я здесь просто с ума схожу от скуки. Отсюда же никак не выбраться, я уже сто раз пробовала. И эти еще, на картинах, вопят, как полоумные.

Я целовал ее удивительные зеленые глаза, я носил ее на руках по хижине, то и дело натыкаясь на шкаф, который так и лез мне под ноги, звеня своими флаконами, а она обнимала меня за шею и смеялась, и такой желанной она была, что у меня щипало глаза от потока нежности, который нес, нес, нес меня вдаль…

– Илонлли… Милая Илонлли… Илонлли… – бормотал я, как попугай, сидя рядом с ней на кровати и сжимая ее руки. – Я нашел… Нашел… И пусть Хрыкин и компания удавятся… Теперь я тебя никому не отдам. Илонлли… Илонлли…

Она молча улыбалась, ужасно привлекательная в этой тонкой белой рубашке до пят, удивительная моя красавица из Одинокого Замка, моя воительница-амазонка, наконец-то обретенная, и я вновь подхватил ее на руки и закружил по хижине, и вместе с нами кружились в разбитой стеклянной дверце шкафа наши неясные отражения…

Наши?.. Все словно оборвалось у меня внутри, и перехватило дыхание, и я споткнулся на ровном месте, чуть не уронив ту, что смеялась у меня на руках. Из дверцы шкафа, застыв, смотрело на меня только мое отражение с нелепо расставленными руками. Только мое…

– Что ты там увидел, Доргис? – мило прищурившись, спросила она.

– Вернее, чего я там не увидел, – пробормотал я, лихорадочно осмысливая свое случайное открытие.

Она резко обернулась и, по-видимому, сразу все поняла. Во всяком случае, в следующее мгновение ее пальцы впились в мое горло.

Я не мог бороться с ней, я не мог бороться с тем, что приняло облик Илонлли, я не мог ее ударить, убить (если ее вообще можно было убить), потому что тело ее было телом ненаглядной моей Илонлли. Но и дать ей убить меня я тоже не собирался. Я резко стряхнул ее с рук, с трудом разжал ее пальцы и бросился к двери. Она прыгнула следом эа мной, уже меняясь, уже расплываясь белым облаком, но я успел захлопнуть дверь и привалиться к ней с другой стороны, упираясь ногой в колонну галереи.

– Доргис! Доргис! – доносилось из-за двери, и пальцы ее (или уже и не пальцы вовсе?) скребли по дереву, и дверь дрожала, но я сопротивлялся изо всех сил, не давая ей открыться. – Доргис!..

Пот заливал мне глаза, я прокусил себе губу и сплевывал кровь, но держался. Звуки за дверью, наконец, стихли, не подавала признаков жизни и та, длинноногая и сладострастная из соседней комнаты, но я еще долго стоял, все так же упираясь в колонну, навалившись на дверь и ни на мгновение не расслабляясь.

Наконец тишина убедила меня в том, что все кончено, и я в изнеможении сел на пол у барьера, обрамляющего галерею, недобрым словом поминая про себя господина Хруфра. Черт-те что ведь навыдумывал господин Хруфр!

И лишь окончательно отдышавшись и заплевав пол кровью из прокушенной губы, я обнаружил пропажу пистолета.

Потерял ли я его во время своего самозабвенного кружения по хижине-сцене и прочей беспамятной возни? Или его вытащило у меня то, что приняло облик Илонлли?..

Я обескураженно уставился на дверь, чувствуя, как по спине моей забегали холодные мурашки с когтистыми лапками. Господи, как не хотелось мне вновь лезть в эту комнату! Но без пистолета я, может быть, никогда не выберусь отсюда. Без пистолета мне не справиться с Учреждением…

Несколько минут я размышлял над неприятной дилеммой, потом со вздохом поднялся. Не было у меня другого выбора, и не стоило лишний раз напоминать себе о том, что я сам избрал свой путь. «Если ты встал на путь, а он ложный, – иди по нему, и он будет для тебя истинным». Опять цитата!

Я усмехнулся: значит, не так уж тебе и страшно, дорогой! Да и что там такого сверхужасного может выдумать Хрыкин? Толпу привидений? Парочку мертвецов с вытекшими глазами? Ничего, переживем как-нибудь, хотя, возможно, и поседеем, что твой Хома Брут… А оружие надо отыскать – не годится так халатно обращаться с вверенным тебе оружием…

Руки у меня все-таки немного дрожали, да и ноги тоже, но я сумел справиться с дверью и, мысленно обмирая, открыл ее.

И ничего. То есть, ровным счетом ничего. За дверью была пустота, то абсолютное ничто, из которого и рождаются миры. И, конечно, никакого пистолета. Вцепившись в дверной косяк, чтобы не упасть вниз головой в эту бездну, я стоял на пороге пустоты и во мне закипала злость. Довести они меня хотят, сволочи, довести до ручки! Сигануть, что ли, в эту пустоту – и будь что будет? Или проверить другие комнаты? Ведь где-то здесь, без сомнения, именно здесь, в этом перекошенном здании, укрыта настоящая Илонлли…

Чем дольше я стоял на краю бездны, тем меньше мне хотелось туда соваться. Или сам превратишься в пустоту, чтобы когда-нибудь, вырвавшись из виртуальности, вспыхнуть на другом краю Вселенной новой звездой, или занесет тебя в такие дебри, что никогда не найдешь дороги назад. Правда, хотелось верить, что Сю не оставит в беде (а на месте ли камешек, растеряха? На месте!), – но вдруг все-таки растворюсь я в этом полнейшем отсутствии присутствия вместе с беджем-Вселенной? Хорошенькую же тогда я окажу ему услугу! Бросить туда что-нибудь и посмотреть, что из этого выйдет?

Я пошарил глазами по Замку, но не обнаружил ничего подходящего. Уронить туда ту длинноногую сексуальную диву? Пусть совокупляется себе с пустотой. Но где гарантия, что дива сия еще имеет место в соседней комнате? Вот разве что картину…

Я сбежал вниз по лестнице и направился к ближайшему абстрактному полотну, но был остановлен знакомым голосом, раздавшимся с галереи:

– Вот так-то ты меня спасаешь, Доргис? Собираешься удрать отсюда?

Я втянул голову в плечи и медленно обернулся. Опираясь руками на барьерчик галереи, стояла наверху еще одна Илонлли, рыжеволосая амазонка в черной куртке-безрукавке и черных перчатках до самых локтей.

22

Мы стояли с ней на галерее, я держал ее за руку и смотрел в слегка насмешливые зеленые глаза. Те, кто считал себя знатоками душ человеческих, всегда заявляли, что в таких случаях нужно положиться на сердце – оно, мол, подскажет. Красиво они все это излагали, но то ли я был каким-то неполноценным, то ли они выдавали желаемое за действительное… В общем, ничегошеньки мне мое сердце не подсказывало. Илонлли могла быть настоящей Илонлли, а могла быть и оборотнем, рабочим инструментом Учреждения, миной замедленного действия, подсунутой мне Хруфром. Рабочий инструмент мог представлять собой точнейшую копию Илонлли – по крайней мере, по форме и внешним проявлениям, – а мог и отличаться от настоящей Илонлли двумя, тремя, даже десятком деталей; в любом случае, я не нашел бы этих отличий – ведь никогда не можешь с уверенностью сказать, что в совершенстве знаешь себя, не то что кого-то другого, пусть даже самого близкого – и поэтому не оставалось мне ничего, кроме как смириться с существующим положением дел и жить в надежде, что Илонлли – это все же настоящая Илонлли, а не суррогат, не какой-нибудь метаморф, подосланный Учреждением.

А ведь вполне могло случиться и такое, что давным-давно уже нет на Земле настоящих людей – они, может быть, перепроданы в рабство в миры Большой Медведицы или Водолея, – а есть лишь одни метаморфы, притворяющиеся людьми, дабы не вызвать у меня никаких тревог и опасений и в конце концов победить в грандиозной игре, затеянной в целях пленения последней оставшейся независимой души человеческой. Моей души…

Я смирился с тем, что отныне мне придется жить в постоянном ожидании худшего: Илонлли могла в любой момент превратиться в нечто совсем иное или и вовсе исчезнуть. Что ж, разве можно найти что-либо устойчивое в нашей печальной действительности?

– Кто ты? – спросил я зеленоглазую девушку, стоявшую рядом со мной в странном мире на галерее странного дома. – Мы встречались раньше?

– Мое имя – Иллонлли, – с легкой усмешкой ответила она. – Меня зовут Иллонлли, Доргис. Ил-лон-лли.

Все, как всегда, текло, все изменялось, и, как водится, нельзя было дважды войти в одну и ту же реку. Добавилась одна буква к имени – и значит, немного иным стал мир…

– Видать, тебя кто-то здорово напугал, Доргис, – прищурившись, сказала она. – Вид у тебя какой-то… зеленый…

Я выпустил ее руку из своей и присел на корточки у перил. Я действительно чувствовал себя как-то неустроенно – не физически, и не морально, а вообще… Как ящик стола, задвинутый наперекосяк (кажется, не так давно – или все-таки давно? – было уже у меня подобное ощущение…)

Она тоже присела и легонько провела кончиками пальцев по моей щеке. В ее глазах больше не было насмешки.

– Я не буду расспрашивать, как ты отыскал меня, Доргис. Главное – ты отыскал меня. А когда-нибудь ты расскажешь… Хорошо?

Ящик встал на место. Я поверил ей. Я поверил в нее. Может быть, наше спасение в том и состоит, что мы верим в то, во что нам хочется верить.

– А ты, Иллонлли? Как ты… здесь?..

– Удовольствие небольшое, но терпеть было можно. Если надеяться…

Она старательно улыбнулась, и я внезапно почувствовал – и чувство это было сродни прикосновению к оголенному проводу! – какая бездна пережитого отчаяния и ожидания заслоняется этой улыбкой.

Я встал. Нужно было уходить отсюда, пока кто-нибудь проворный вновь не запер входную дверь на засов. Но как уходить без пистолета?.. Разве можно безоружным вступать в схватку с Учреждением?

И тут во мне что-то словно взорвалось, хотя внешне, кажется, я остался спокойным.

«Эх ты, проницатель, – сказал я себе. – Какой же ты, к черту, проницатель, если ни на что не способен сам, без помощи тобою же придуманного оружия? Ты простой придаток к оружию, а не демиург логоса, ты примитивное устройство для нажатия на курок – вот и все. Ты что, действительно ни на что не годишься? Так возвращайся к себе, сотвори яичницу, демиург, и плюхнись в кресло у телевизора. Жуй потихоньку да смотри на экран. А надоест – переключи на другую программу; авось, втянешься, срастешься, и возникнет очередной гибрид, очередной телегомо, и антенна проклюнется, прорастет из-под черепной коробки, и снизойдет на тебя благодать…»

«Если ты действительно хоть чего-то стоишь, – сказал я себе, – ты встретишься с Хруфром без оружия. И победишь его».

– Судя по твоему озабоченному виду, нам пора отсюда уходить, потому что у нас есть другие дела, – сказала девушка и пружинисто поднялась – так выпрыгивают из воды грациозные дельфины. – Я права, Доргис?

– Да. Я расскажу тебе об одном очень милом учреждении, но сначала выйдем отсюда. Здесь ведь только один выход?

– Выходов-то сотни, за каждой дверью свой выход.

Только сейчас, при этих словах девушки, я обратил внимание на то, что галерея по обе стороны от лестниц превращается в освещенные коридоры, уходящие вдаль; они явно были длиннее странного здания, по крайней мере, при оценке его размеров снаружи, но, тем не менее, каким-то образом умещались в нем.

– Открой любую дверь, – продолжала девушка, – и можешь попасть куда угодно… неизвестно куда. Бывает так себе, ничего, бывает вообще никак, а то и противно… – Иллонлли поморщилась. – Во всяком случае, хоть какое-то разнообразие. Но дело в том, что куда ни пойдешь – все равно сюда же и вернешься. А вон ту, нижнюю дверь, я пыталась открыть – да что толку? Хоть голову разбей – не справиться. Вообще-то здесь разные живут, именно живут, по собственной воле… но какие-то странные. В смысле, скучно с ними. Здесь ведь и Рерг есть, и даже скотина Олдан. – Иллонлли сжала кулаки. – И ты здесь есть, Доргис, я была у тебя. Только я же говорю, все какие-то скучные. Словно оболочка приллии – давили, давили ногами, сок весь выжали, а ненужное бросили.

Вот как?.. Странное здание было еще и обиталищем человеческих подобий? Хотелось бы мне взглянуть на очередного меня, по собственному желанию поселившегося здесь, в неестественном мире между двумя плоскостями – но нужно было уходить на поиски Хруфра. Нужно было постараться застать его врасплох.

– Я очень хотел бы разыскать Хруфра, – сказал я. – Не желаешь составить мне компанию, Иллонлли?

Девушка некоторое время разглядывала меня с таким видом, словно я был внезапно заговорившей статуей. Глаза ее заблестели.

– Отлично, Доргис! – Она деловито подтянула перчатки. – Честно говоря, я даже не рассчитывала на то, что ты решишься… Ну конечно, я с тобой!

Она обхватила меня руками за шею и крепко поцеловала (Господи, какие у нее были губы!), и я не отпустил бы ее, и мы целовалась бы вечность, но снизу раздалось знакомое утробное бормотание.

«Сакара… Карага… Бараха…» – неслось от стен, увешанных картинами.

– Проклятье! – Иллонлли отстранилась и досадливо нахмурилась. – Идем отсюда, а то замучают своими жалобами. Представляешь, повадились ко мне ходить, и ноют, ноют, жалуются. Бестолковые какие-то…

Краски на картинах начали наливаться огнем, волны вздохов и бормотания растекались по залу, и я, переборов себя, выпустил девушку иэ объятий и направился к лестнице.

– Вот зануды, вот зануды! – приговаривала Иллонлли за моей спиной. – Обиделись на кого-то до конца времен, до Последнего Великого Костра, а на кого – и сами не знают. Вот зануды…

Я спустился на несколько ступенек и вдруг лестница заходила подо мной ходуном, превратившись в живое существо, в змею, извивающуюся всем своим длинным телом. Я попытался схватиться за перила, но перила, тоже ожив, шарахнулись от моих рук.

– Вниз! Скорее вниз! – сдавленно крикнула Иллонлли, толкнула меня в спину и, вцепившись в мой рукав, повлекла за собой по ступеням… нет, не по ступеням – не было больше никаких ступеней, и не было лестницы, а колыхалась вокруг полупрозрачная липкая масса, таращилась десятками выпученных круглых глаз, в которых мелькали отражения рыжих волос Иллонлли.

Мы скатились на пол просторного зала, а пол уже изгибался волнами, и со всех сторон тянулись к нам взломавшие паркет пятнистые лапы, вздымаясь все выше, сплетаясь, царапая стены под бормотание оживших картин. Двустворчатая дверь, ведущая наружу, уменьшилась и отодвинулась, грозя затеряться в бесконечности, она тоже меняла форму и в любое мгновение могла превратиться в нечто иное. Мы с Иллонлли барахтались у подножия студенистого холма, только что бывшего лестницей, мы боролись с паркетными волнами, стараясь подняться на ноги, мы пока что увертывались от шарящих в пустоте дрожащих лап, а вверху, перегибаясь через перила галереи, смотрели на нас обитатели странного здания; их становилась все больше, они качали головами, они переговаривались, они протягивали к нам руки и что-то кричали, но их крики тонули в пронзительном вое, которым сменилось утробное бормотание так и не воплотившихся в блиноголовых существ картин.

Там, наверху, наблюдали за нами те, кого я знал, и те, кого я никогда не видел в теперешней моей жизни. Там были я и Олдан, бородатый рулевой с колумбовой «Пинты» и Снежная Королева, Марина и Странный Человек иа моих снов, Последняя Надежда и статуя с отбитой рукой, давно умерший сосед по старому дому, в защитного цвета френче и начищенных сапогах, и еще не явившийся на свет Звездный Кузнечик, а также множество вовсе не знакомых мне (или не узнанных мною?) личностей. Да в общем-то, у меня не было времени на то, чтобы как следует рассмотреть их, потому что взбесившийся пол перекатывал нас с Иллонлли с места на место, отталкивая все дальше от двери.

– Держись, Доргис, держись! – кричала Иллонлли, пытаясь встать и одновременно поставить на ноги меня. – Держись!

Бесполезное это было занятие, нас швыряло и болтало, как незакрепленный груз на палубе судна, попавшего в «ревущие сороковые», и неизвестно, чем бы закончилась эта свистопляска, разыгравшаяся в странном доме, если бы на помощь нам с галереи не пришел Другой Я, одетый в мой спортивный костюм, в котором я когда-то пытался совершать утренние пробежки; пробежки хрупким метеоритом промелькнули по небосводу моей жизни (ого, какие красивости – даже в таком положении!), а костюм остался.

Другой Я забрался на ограждение галереи и оттуда, с высоты третьего, а то и четвертого этажа, бесстрашно прыгнул вниз, вернее, не вниз, а вперед, на ближайшую дергающуюся лапу. Повис, уцепившись за подобный обломку фонарного столба палец, соскользнул на танцующий пол и бросился к нам. И вот что было странным: там, где он пробегал, дощечки паркета переставали брыкаться и ровными рядами застывали на месте, словно завороженные; эа Другим Я тянулась прочная надежная тропинка, петляющая между пятнистыми лапами.

– За мной! – бросил он, поравнявшись с нами, и, не останавливаясь, побежал к двери. Иллонлли, схватив меня за руку, устремилась за ним.

Дверь поначалу продолжала удаляться, но потом застыла на месте и приобрела прежнюю форму. Следуя за Другим Я, мы с Иллонлли успешно проскочили мимо суетящихся лап и оказались у выхода. Вой оборвался, сменившись плотной тишиной, зал вновь стал пустым и спокойным, как и положено залу, картины превратились в самые обычные настенные зеркала, и безлюдно было за ограждением галереи… Остались только я, Иллонлли, которая, судя по выражению ее лица, готова была кинуться в любую следующую круговерть, и остался он, Другой Я, – некое мое подобие, не так уж, впрочем, и похожее на меня.

Без сомнения, он был решительным и умел делать кое-что такое, чего не умел делать я, и вряд ли умела делать Иллонлли. Поэтому, немного отдышавшись, я предложил ему:

– Может быть, ты пойдешь с нами?

Он с легкой улыбкой посмотрел на меня (а я даже не понял, что означает эта его улыбка) и чуть заметно отрицательно качнул головой. Поклонился Иллонлли (девушка переводила взгляд с него на меня, словно оценивала, сопоставляла…) и неторопливо направился к лестнице, как ни в чем не бывало ведущей наверх, ломаясь углами ступеней, будто вовсе и не она была только что липкой массой с множеством бессмысленных глаз.

– Оказывается, он совсем не такой… – тихо произнесла Иллонлли.

Другой Я, не оборачиваясь, поднялся по лестнице, отразившись в зеркалах, и исчез за колоннами.

Кем он был? Обособившейся частью меня, той частью, о существовании которой я и не подозревал? Случайно похожим на меня порождением Вселенной? Одним из воплотившиеся слоев моего глубинного бытия? Материализовавшимся сном? Что он делал здесь, в этом доме… в этом мире?..

«Далеко не на все вопросы можно ответить», – так сказал бы Сю. И, наверное, все-таки хорошо, что вопросов всегда больше, чем ответов. И что есть вопросы, на которые просто нет ответа. Хотя…

– Что же мы стоим? – спросила Иллонлли. – Выводи пленницу на свободу. И не огорчайся особенно – по-моему, он с нами.

Я немного опасался, что дверь окажется запертой, но она безропотно открылась и мы вышли иэ странного дома.

И окунулись в темноту.

Окружавшая нас темнота не была простым отсутствием света. Она была полным отрицанием света, его зловещей противоположностью, она заливала всю Вселенную… нет, не заливала – она уничтожила Вселенную, она заняла место Вселенной и утвердилась в застывшей Вечности… Впрочем, возможно, я слишком сгущал краски; возможно, небесные светильники просто погасли в соответствии со своим режимом работы и наступила местная ночь. А на смену ночи всегда приходит утро. Хотя где гарантия, что я вернулся именно туда, откуда вошел в странный дом?

– Спокойно, Доргис, – негромко сказала невидимая Иллонлли и я почувствовал, как ее ладонь обхватила мое запястье. – Кажется, мы выбрали не самое удачное время для прогулок.

Я оглянулся и обнаружил сзади такую же темноту – а ведь дверь мы за собой не закрывали. Я попятился, надеясь наткнуться на дверь, но не было уже никакой двери, а была темная пустота. Дом или исчез, или мы все-таки оказались в каком-то другом месте.

– Идем, Доргис, нечего здесь топтаться. – Девушка потянула меня за собой. – Рано или поздно куда-нибудь да и придем, согласен?

– Осторожно, здесь должны быть ступени, – предупредил я.

Но никаких ступеней не было. Тем не менее, поверхность под ногами оказалась скользкой, свидетельствуя о том, что мы по-прежнему находимся в мире, зажатом между двух плоскостей.

– Исчезли твои ступени, – сказала Иллонлли. – Видно, придется нам…

И в это мгновение вспыхнул свет. Яркий, беспощадный, ослепительный свет, направленный прямо на нас. Казалось, рядом с нами зажглось новое солнце, словно мы с Иллонлли перенеслись во времени к начальным этапам сотворения мира.

– Что это, Доргис?..

Первый шок прошел, я отнял ладони от лица и понял, что мы имеем дело не с новым солнцем, а с мощным прожектором, эаковавшим нас в свой световой столб. И в этом столбе медленно приближались к нам две фигуры, похожие на человеческие, – деталей я не мог разглядеть, потому что прожектор освещал эти фигуры сзади. Я обернулся – светящийся туннель, расплываясь, терялся в темной пустоте, и негде было спрятаться в этой скользкой пустыне, из которой исчезли здания, водоемы и хрустальные деревья.

– Спокойно, Доргис, – повторила девушка, и голос ее звучал напряженно.

Не доходя до нас, фигуры свернули в сторону, словно намеревались пройти мимо и затеряться в темноте, и я уже был готов подумать, что они не имеют к нам никакого отношения – так, случайная встреча в одном из миров, – но они все-таки остановились сбоку от нас, так что я смог, наконец, разглядеть, с кем нам предстоит иметь дело.

И ничего особенного – два отнюдь не богатырского телосложения молодых человека с худощавыми, в меру, лицами, аккуратно приглаженными волосами, одетые неброско и вполне обычно: темные брюки, серые в крапинку плащи-реглан, перетянутые в талии поясами, пестрые шарфики на шее; туфли у них были солидные, на толстой подошве, обеспечивающей, по-видимому, хорошее сцепление со скользкой поверхностью. В общем, нам с Иллонлли повстречались два самых обычных молодых человека, очень похожих на рядовых деятелей так называемых «коммерческих структур», которыми нынче кишмя кишат улицы наших городов (не структурами, конечно, а деятелями). Только вот что занесло их сюда, в края, где, по-моему, и не пахло коммерцией?..

– Рады вас видеть, Доргис, – слегка поклонившись и не вынимая рук из карманов плаща, сказал один из молодых людей, тот, что был повыше ростом и пошире в плечах. – Мы уже вас заждались здесь. Знаете, нет ничего хуже, чем ждать. Вот и Коваленко может подтвердить. Правильно, Коваленко?

Его напарник молча кивнул. Он тоже не вынимал рук из карманов.

Все. Моя надежда на то, что мы имеем дело со случайно встреченными коммерсантами, без следа канула в трясину реальности. Не коммерсанты стояли перед нами, а члены группы захвата. Сотрудники одного из отделов Учреждения. И сколько еще было их там, за прожектором? Хруфр правильно рассчитал, что я все-таки отыщу Иллонлли, и устроил засаду. И мы с Иллонлли успешно угодили в ловушку. Они не метались, высунув языки, по всей Вселенной, а просто ждали – и дождались. Только такой недотепа, как я, мог не предвидеть возможность засады.

– Ну что, пойдемте с нами, Доргис, – сказал тот, что пошире в плечах, и повел локтем в сторону прожектора. – Карета подана.

– Бежим, – прошептала девушка за моей спиной.

– Бегун из меня неважнецкий, – ответил я. – Попробуем кое-что другое.

Определенный опыт у меня уже был и я надеялся, что получится и в этот раз. Двое в плащах неторопливо и уверенно приближались к нам.

– Вы приглашаете меня одного?

– Разумеется. – Тот, что повыше, пожал плечами, остановившись перед нами. Его напарник остался чуть поодаль, поглядывая на прожектор. – В отношении отражений мы не уполномочены.

– Каких отражений? – не понял я.

– Речь идет о вашей, так сказать, спутнице. Строго говоря, мы здесь имеем дело с отражением отражения, которое, собственно, ничего не отражает, поскольку предмет, так сказать, отражения отсутствует.

Иллонлли оказалась сообразительнее меня. Она сразу расшифровала словесный ребус сотрудника Учреждения, а я все еще не мог понять смысл произнесенной фразы.

– Я тебе покажу отсутствие предмета! – воскликнула девушка и, оттолкнув меня, бросилась на аккуратного молодого человека.

Тот явно никогда не имел дела с пантерами, поэтому в следующее мгновение, получив удар в челюсть, уже ехал на спине по псевдольду, испортив себе прическу, а Иллонлли черной кометой летела в сторону его напарника.

Но подчиненные Хруфра (а я был уверен, что это именно подчиненные Хруфра) тоже не даром ели свой хлеб – напарник шевельнул в кармане рукой, сделал шаг в сторону – и Иллонлли, проскочив мимо, рухнула на гладкую поверхность, проскользила несколько метров и замерла. Я не успел сделать еще ни одного движения, когда сноровистый Коваленко повернулся ко мне и вновь что-то такое сделал в кармане.

В первую секунду я почувствовал обжигающий холод, а во вторую – окаменел, превратился в жену Лота, в одного из охранявших гробницу Цинь Ши-Хуанди терракотовых воинов, которые были когда-то живыми. Я все видел и все слышал, но был не более волен в своих действиях, чем заточенный в бутылку джинн. Коваленко помог подняться потирающему челюсть напарнику, который медленно приходил в себя. Не обращая внимания на неподвижную Иллонлли, они подхватили мое тело и понесли на плечах в сторону прожектора, стараясь ступать в ногу; так когда-то носили бревна на субботниках…

Наверное, они были неплохими сотрудниками; во всяком случае, несмотря на промашку с Иллонлли, уложили нас вполне профессионально. Превратили в бревно мое тело…

Но – только тело. А разве тело – это все, из чего состоит человек? Разве человек – это тело? Ведь совсем недавно я был целой Вселенной!..

«Ну, объемлющий, – мысленно сказал я себе, – докажи, что у тебя это получилось не случайно, докажи, что ты на что-то способен».

…Я менялся, я разрастался во все стороны, крылья мои крепли и набухали в предвкушении полета, кровь толчками била в виски… нет, не кровь – галактические приливы… Все менялось, менялось, менялось, и Млечный Путь щекотнул мне шею, и пылинки квазаров покатились с моих ресниц…

«Приветствую себе подобного», – прилетел извне, из-эа моих быстро расширяющихся пределов голос беджа.

Я был бесконечен, и где-то в просторах меня затерялась моя прежняя одеревеневшая оболочка. Своими космическими течениями я подхватил Иллонлли, согрел ее теплом звезд, омыл ее лицо струями света, призвал на помощь все семьдесят семь своих космических ветров, ворвавшихся в ее грудь, – и разбудил, оживил ее, и помчался вместе с ней в вечно живую, трепещущую, чувствующую, звенящую бесконечность…

23

– Эй, Доргис, куда ты меня притащил? Очнись, Доргис!

Меня настойчиво теребили за плечо. Что эа неведомые запредельные силы осмелились теребить меня, Вселенную, замершую в неустойчивом равновесии в точке бифуркации, меня, Вселенную, выбирающую дальнейшие пути своего развития? А ну-ка сейчас я его, негодника! Испепелю вспышками Сверхновых, разотру в порошок залпами увесистых ядер погасших звезд, превращу в первобытное месиво, пропустив через мясорубку своих силовых полей, всосу всеми своими «черными дырами» и выброшу наглеца вон, вовне, во тьму внешнюю, где только мрак и скрежет зубовный…

– Очнись, Доргис!

Ну вот ведь неймется кому-то!.. Я съежился, вывернулся наизнанку, раздробился на мелкие части, на первоэлементы, воссоздал себя из хаоса – и открыл глаза.

Две зеленые звезды рядом со мной. Две пришелицы из-за моих пределов, две странницы, которым непонятно каким обраэом удалось проникнуть в мое вселенское тело.

– Кто посмел? Вон отсюда? – прохрипел я-Вселенная всеми своими радиоволнами.

Меня довольно крепко потрясли за шиворот – и я наконец избавился от мании величия и окончательно вернулся в границы собственного физического тела. Иллонлли сидела передо мной на корточках, сжимая руками мои плечи.

– Выбрались… – пробормотал я, не чувствуя собственных губ. Ох, нелегко почему-то давался мне на этот раз выход из роли Вселенной. – Мы выбрались, Иллонлли…

– Ну наконец-то! – Девушка с облегчением вздохнула и отпустила мои плечи. – К тебе нельзя привыкнуть, Доргис, нельзя приспособиться – ты все время разный. Как будто в тебе десять разных Доргисов.

– Ты мне льстишь, Иллонлли, – неуверенно выговорил я, отлепил спину от какой-то твердой опоры и обхватил руками колени, озираясь, начиная осознавать окружающее и пытаясь разобраться, куда же нас занесло. Я, Вселенная (вернее, экс-Вселенная), никак не мог понять, в какой, собственно, точке собственного же тела сейчас нахожусь.

Оказалось, что я сижу на сером асфальте, который то тут, то там вспучивался растрескавшимися бугорками, и из бугорков этих торчали короткие черные иголки каких-то растений, словно под асфальтом прятались ежи. Асфальтированная поверхность с трех сторон от меня (а возможно также и за моей спиной) утыкалась в серые стены, вертикально возносящиеся в вышину. Стены окаймляли квадратик унылого неба цвета поздненоябрьской хандры, той противнейшей поры, когда дожди уже пролились и иссякли, а снег все еще никак не наберется решимости броситься наконец со своих высот на беззащитную утомленную землю. Хандра, впрочем, была несколько необычной – она имела здесь странноватый для жителя третьей планеты Солнечной системы фиолетовый оттенок. В общем, не наша это была хандра.

Я пооглядывался еще некоторое время (Иллонлли молчала, не мешая мне осваиваться с обстановкой) и наконец уяснил, что мы с ней находимся во дворике, обраэованном глухими стенами трех соседствующих друг с другом домов, что в этом дворике имеется роскошная помойка – два, примерно, десятка высоких дощатых ящиков, доверху наполненных каким-то бытовым хламом (на удивление, почти беэ запахов), и низкая арка, ведущая, надо полагать, на улицу. Оттуда, из-под арки, временами залетал во дворик приглушенный стук…

Мне, изрядно уже пожившему, был знаком подобный стук – так стучали по булыжнику в годы моего детства скалоподобные ломовики, влекущие телеги с грузом мимо наших ворот. Я пускал обгорелые спички по весеннему ручейку, струящемуся вдоль улицы, и провожал восхищенным взглядом полуторки и «эмки», «студебеккеры» и мощные «ЯАЗы» со вздыбленной фигурой медведя на капоте, и был равнодушен к бесстрастным ломовикам, уже тогда казавшимся анахронизмом (хоть я и не знал в те времена такого слова), уже тогда списанным в споре с «железными конями»… Это были годы ослепительные, вздыбленные, неудержимо нацеленные в благословенное атомно-электронно-ракетное будущее. Знали бы вы, что пройдет ваш морок, и сменой вашей будет именно то, что вы отвергли когда-то… Годы надежд, годы отрицания всего, что именовалось расплывчатым понятием «природа»… А ведь на смену вам пришли (или еще придут?) те времена, где уверенная поступь ломовика не будет заглушаться железным голосом мотора. Или это будет (есть?) уже не у нас?..

Что-то, видимо, было еще со мной не совсем ладно, потому что я никак не мог сосредоточить себя именно в той точке оси времени, которая называется Настоящим, и, по-моему, заезжал то в Прошлое, то в Будущее.

– Как ты, Доргис? – обеспокоенно спросила Иллонлли.

– В порядке, – бодро отозвался я в манере киногероев и попытался встать легко и непринужденно, но получилось, кажется, тяжеловато, потому что Иллонлли подхватила меня под локоть и поднялась вместе со мной, поддерживая мое вовсе теперь уже не вселенское тело.

– У меня к тебе много вопросов, – сказала она. – Но я задам их потом. И надеюсь, ты мне кое-что объяснишь.

– Постараюсь, – ответил я, отворачиваясь от ее пристального взгляда. – Хочется верить, что у нас будет возможность и желание для таких объяснений. Ты приготовишь мне кнапуйю, а я обрадую тебя своей непревзойденной яичницей. Яичницей из пяти яиц – не из четырех, и не из шести, а именно из пяти. И главное – посолить. В этом весь секрет.

– Ловлю на слове, – мгновенно отозвалась она. – Ловлю на слове, Доргис. Ты еще будешь давиться своей непревзойденной яичницей, когда при этом буду присутствовать я.

– А ты будешь давиться своей кнапуйей, – пробормотал я чисто машинально, чтобы только не оставить без ответа ее выпад.

Выпад?.. Это был не выпад, это было предложение…

Страхи мои, ох, мои страхи… Выдумать для того, чтобы бояться? И ведь не мальчишка, не бесшабашный студент, а умудренный, одернутый уже не раз реалиями нашего мира человек, не мечтающий и не верящий уже в то, что находится за горизонтом – потому что за горизонтом, увы, все то же самое, все то же…

Я нащупал в кармане камешек, погладил его и взял эа руку Иллонлли (наконец-то я ее, а не она меня!) Мы пересекли двор и вступили в гулкое пространство под серыми перекрытиями. Никакого плана у меня не было, и все наши дальнейшие с Иллонлли действия должны были зависеть от ситуации.

– Ты, пожалуйста, не дергайся и не лезь раньше меня, – предупредила девушка.

– Слушаюсь, мой генерал, – покорно отозвался я. – Только ты, пожалуйста, тоже не дергайся.

Мы вышли из подворотни и осмотрелись. Неширокая лента грязного асфальта, зажатая между четырех– и пятиэтажными домами, уползала за поворот. Дома были невзрачными, какими-то неряшливыми, они слепо пялились друг на друга через дорогу неровными квадратами окон. Закрытые двери домов выходили прямо на мостовую – никаких тротуаров на улице не было; не было также скамеек, деревьев, вывесок, светофоров, урн и других атрибутов нормальной городской улицы. То, что я принял за ломовиков моего детства, оказалось на деле впряженными попарно в огромные телеги лопоухими и лупоглазыми бородатыми животными с короткой бурой шерстью, раза в полтора, пожалуй, крупнее самого крупного ломовика. Телеги были загружены стопками кирпичей и большими тюками, крест-накрест перевязанными веревками. Две такие телеги как раз пытались разъехаться в конце улицы, причем животными никто не управлял; вероятно, они и без погонщиков успешно справлялись с перевозкой грузов. Судя по этому городскому пейзажу, мы с Иллонлли и в самом деле находились не на Земле.

В принципе, любое из этих окон могло быть окном одного из кабинетов Учреждения – но только вот попробуй определи: какое? И вообще не мешало бы хоть что-то разузнать о мире, в который нас занесло…

– Ну что, мой генерал, пошли в разведку? – предложил я. – Спросим хотя бы у этих лупоглазов – может быть, они и есть раэумные аборигены?

– А что ты, собственно, хочешь узнать? Как найти Хруфра?

– Н-ну… Хоть что-нибудь.

Телеги наконец разминулась и пара лупоглазов теперь неторопливо двигалась в нашу сторону. За три дома от нас лупоглазы вдруг совершили маневр, в результате которого полностью перегородили узкую улицу своей длинной телегой с кирпичами. Опущенные и закрепленные толстыми цепями тяжелые борта телеги свисали почти до самого асфальта и протиснуться под ними вряд ли удалось бы даже ползком. Оглянувшись, мы обнаружили, что позади нас точно такой же маневр совершает еще одна телега с пирамидой туго набитых мешков, отрезая нам возможность отступления; мы оказались изолированными в тесном пространстве улицы. Оставалась еще подворотня, но она выходила в тупик!

Ох, не зря небо здесь было цвета не нашей хандры…

– Ничего себе… – растерянно сказала Иллонлли, осматриваясь в поисках выхода из устроенной нам ловушки. – А ну-ка, я к двери, а ты попробуй окно.

Я понял ее сразу. Перебежав улицу, мы подскочили к ближайшей стене, покрытой разводами засохшей грязи. Прежде чем попытаться разбить стекло, я все-таки сообразил, уже замахнувшись для удара, что нет передо мной никакого окна, а есть намалеванный на каменной стене неровный квадрат – ложное окно, специально, наверное, придуманное для обуздания местных любителей бить стекла. Соседнее «окно» было точно таким же.

Иллонлли, кажется, повезло больше: с третьей или четвертой попытки дверь открылась и девушка исчезла в темном проеме. Бросив взгляд на переминающихся с ноги на ногу лупоглазов, я последовал за ней.

За дверью везло уже меньше. Во-первых, я сразу же споткнулся обо что-то, незамеченное мною в темноте, – скорее всего, о подставленную кем-то ногу; во-вторых, упал очень неудачно, больно ударившись лбом о твердое и угловатое. Потом кто-то массивный навалился мне на спину, выворачивая и связывая руки. В темноте поблизости возился кто-то еще – вскрикнула девушка, раздался звук удара, что-то покатилось с дребезгом… Я рванулся из-под невидимого пленителя, пытаясь помочь Иллонлли, но меня схватили за волосы и стукнули лбом о пол, тем же самым, уже только что пострадавшим местом… Поэтому я временно перестал контролировать ход событий… По-моему, меня куда-то тащили по полу, и пол был шершавым и жестким…

…В себя я пришел, кажется, довольно быстро – разбитый лоб болел, ныли связанные в запястьях руки. Я лежал на спине в темном помещении; из-под закрытой двери просачивался бледный свет и доносились неразборчивые голоса.