Нигде и никогда Корепанов Алексей

Кое-что о дефиците

Когда я вошел в свою комнату, в кресле сидел Пришелец. Он был синеватого цвета и весь как-то переливался и мерцал.

– Привет, – сказал я.

– Здравствуйте, – отозвался Пришелец. Он говорил, не открывая рта. Телепатия, ясное дело. – Извините за вторжение.

– Ну что вы, о чем разговор!

Я сел напротив него, предложил закурить.

– Спасибо, не курю, – вежливо отказался Пришелец. – Берегу здоровье.

– Правильно делаете, – сказал я и закурил.

Пришелец порозовел.

– Ох, простите! – я торопливо потушил сигарету.

– Нет-нет, курите, пожалуйста, – Пришелец зашевелил одной из своих восьми конечностей. – Это нисколько мне не мешает.

Мы помолчали немного.

– Издалека к нам будете? – осведомился я наконец.

– Из Центра Галактики, – лаконично пояснил Пришелец.

– Ого! – изумился я. – Края неблизкие.

– Ну, сами понимаете, не на своих восьми. Через подпространство.

– Разумеется, разумеется, – закивал я. – И как там у вас в Центре?

– Плохо… – Пришелец позеленел и закрыл единственный глаз. – Я, собственно, потому вас и побеспокоил.

– Ну-ну, – я заворочался, устраиваясь поудобнее. – Чем могу быть полезен?

Пришелец открыл глаз.

– Видите ли, у нас нет ягодного сока.

– Как нет?! – поразился я. – Совсем?

– Совсем, – вздохнул Пришелец. – Раньше мы импортировали его с Флавии, но там недавно произошел военный переворот, и пришедшая к власти хунта закрыла границы.

– Ай-яй-яй! – посочувствовал я.

– А у меня сегодня собираются гости, – продолжал Пришелец. – По поводу моего повышения в должности. Естественно, я пригласил все начальство… Ну, а что за праздник без сока! Чем омывать хобот? – Пришелец судорожно вцепился конечностями в кресло. – Вчера целый день бегал, искал. И представьте, нигде нет… Спасибо, подсказали, что здесь бывает. Далековато, конечно, с пересадками, но что поделаешь? – Пришелец интенсивно замерцал. – Мое счастье, что линию сюда провели, а то бы совсем беда.

Пришелец замолчал и взглянул на меня.

– Так в чем же дело?! – вскричал я. – У меня полным-полно этого ягодного сока. Идите на кухню и берите, сколько нужно.

– Правда? – обрадовался Пришелец. – Огромное вам спасибо!

Он вскочил с кресла и, свернувшись клубком, покатился к двери.

– В правом углу! – крикнул я вдогонку.

Вскоре Пришелец вернулся.

– Сок я уже отправил, – заявил он, останавливаясь у входа.

– Вот и отлично, – сказал я, вставая с кресла.

– Вы уж извините за беспокойство, – Пришелец пожелтел. – Сами, небось, знаете, какова напряженность полей… Выйти можно только в вашей комнате. Тем более, если учесть кривизну гипертоннеля. Станцию-то эту планировали на пустыре, а вы здесь построили дом…

– Да что вы, не стоит извиняться. Вы меня нисколько не обеспокоили.

Пришелец медленно посинел.

– Знаете что, – заявил он. – У нас чудесные мафики. Бесподобные. Будет время, забегите ко мне, на Орию, я вас отблагодарю. Гипертоннель выходит прямо у моего гнезда.

– Спасибо! – с чувством сказал я. – Непременно забегу.

– Ну, еще раз извините, мне пора. Надо успеть все приготовить.

– До свидания, – сказал я.

– До свидания.

Пришелец перестал мерцать, из синего сделался светло-серым, потом почти совершенно прозрачным – и исчез.

Я вышел из комнаты и пошел проверить свои запасы сигарет. Так и есть! Осталась всего одна пачка. Что ж, надо будет тоже сбегать кое-куда. Своего-то табачку не имеем… Вот и приходится посещать одну планетку через подпространство. Лишь бы Иван Петрович был дома…

Я пошарил щупальцем на полке, отыскивая теплые шапки для обеих голов, – на этой Земле довольно прохладно, не то, что у нас, – и застыл на месте, готовясь к переходу в подпространство.

1973

…И не было Земли

И не было никогда такой планеты с названием Земля, а были лишь клочки старых-престарых легенд, которые неизвестно кто и когда сочинил в припадке сомнительного вдохновения. И почему не ослабевает у людей тяга к выдумкам? Неужели действительность скучнее сказок? Ну почему кое-кто считает, что всем станет жить еще лучше и веселее, если люди уверуют, что их предки вышли в мир с этой фантастической Земли, как, скажем, первые куллиты из озера Та, если взять древнейшие куллитские предания, или праматерь эрпов с горы У-ти-ло, откуда она якобы была изгнана богом Ноу за тунеядство, если обратиться к религиозным книгам эрпской культуры?

Сколько копий было переломано, сколько энергии израсходовано, сколько сорвано голосов в ходе жарких дискуссий по поводу этой Земли! «Была!» – доказывали одни, размахивая пустыми руками. «Не было!» – возражали другие. Руки их, между прочим, тоже были пусты. В этих раскаленных словесных баталиях отсутствовало самое главное – факты, а без них мели не мели языком – ничего не прибавится. Ну, как можно поверить в бредни о Земле – легендарной прародине всех существующих во Вселенной цивилизаций? Жизнь зародилась на сотнях планет, и не было среди них ни одной с названием Земля. Если принять тезис о планете-избраннице, прародительнице, то сразу возникает вопрос: позвольте, а в честь чего это избранница? Кто ее избирал? Тут же напрашивается предположение о некоем волевом акте, а подобное предположение ведет с твердой дороги науки прямехонько в болото религиозных предрассудков. Вот так.

В конце концов имеется уже печальный опыт подобных споров. Предания сохранили отголоски древних дискуссий по поводу существования некой Атлантиды. Где они теперь, эти споры, к чему они привели? Костры их угасли, не подкрепленные хворостом фактов. Так будет в итоге и с теперешними препирательствами о Земле.

В общем-то, его, Лета, гораздо больше интересует… Нет, даже не так! Он целиком захвачен любопытнейшей проблемой, послушайте: экономические отношения ксеров в период пальского оледенения. Так-то! А вопрос о Земле его совершенно не волнует, потому что вопрос этот надуман. Любой уважающий себя историк вступает в спор только вооруженный фактами, что и отличает его от простого болтуна. А вот Мизи, как ни грустно это констатировать, оказался именно из разряда последних. Он так яростно старался доказать недоказуемое и был настолько голословен, что у него, уравновешенного Лета, лопнуло терпение. Пришлось сказать раздраженно: «Послушай, Мизи, ты волен тратить свое время, как сочтешь нужным, даже на чепуху. Но зачем ты своей чепухой отнимаешь время у другого? С землеманами мне не по пути!»

Да, действительно, Мизи настолько вывел Лета из равновесия, что даже уединившись на этой планете, он вместо того, чтобы сразу же приступить к анализу памятников пальского периода, продолжал мысленно спорить с Мизи и ему подобными.

Увы, Мизи не одинок! Сколько историков растрачивают силы впустую и убивают время на бесплодные измышления, провозглашая: «На планете Электра самый большой материк носит название Новая Земля – значит, была и Старая Земля, или просто Земля, та самая искомая Земля!» А когда им резонно указываешь на то, что на планете Уро есть остров Рипикинасатави, что в переводе с бьяя и значит «старая земля», а планета испокон веков зовется Уро и никак иначе, они начинают отчаянно мотать головами и кричать: «Нет, не то! Должна быть планета с названием Земля, должна!»

А почему, если разобраться, должна? Слово «земля» в едином мировом языке означает поверхность любой планеты, не покрытую водой, нефтью, соляной кислотой и так далее, так же как и море везде море, и горы тоже. Никто же не делает предположения, что когда-то и где-то была или есть планета Гора, или Океан, или Пустыня. А вот Земля втемяшилась им в головы, и все потому, что кто-то когда-то где-то сказал: «Все мы родом с Земли. Запомните и передайте другим».

Кто сказал? Когда? Где? Это ли именно сказал? И вообще – сказал ли?

И хватит наконец! Он здесь не для того, чтобы мысленно продолжать беспредметный спор с Мизи. Есть дела намного важнее: работа с ксерскими документами, кропотливое изучение материалов раскопок, сравнительная характеристика экономики ксеров и бангов и многое-многое другое. Дел хватает, только поворачивайся!

Лет любовно оглядел контейнеры, аккуратными желтыми рядами возвышавшиеся у задней стены Камеры, и окончательно выбросил из головы все эти домыслы о мифической Земле.

– Эй, Помощники! – весело крикнул он, предвкушая увлекательную работу. – Разбирайте!

Маленькие разноцветные Помощники моментально выпрыгнули из стен и принялись деловито извлекать из контейнеров содержимое и раскладывать его на полу Камеры. Их суставчатые конечности бережно переносили и ставили хрупкие глиняные горшки, груды черепков, ворох древесной коры с нацарапанными письменами, полуистлевшие кожаные треугольнички монет и еще великое множество всякой всячины, оставшейся от некогда могучей, сумевшей пережить три оледенения, а потом обратившейся в прах под ударами более сильных врагов цивилизации ксеров с планеты Либея.

Лет тем временем попросил Камеру приготовить обед, разобраться с морем (то есть выяснить, можно ли в нем купаться) и посмотреть, не будет ли завтра дождя. Потом он открыл дверцу в стене и выпустил на волю стремительно взмывший к потолку коричневый мохнатый комочек, усыпанный блестящими точками хрусталиков.

– Привет, Ухоглаз!

– Здравствуй, Лет. Мы уже прибыли?

Лет уселся на торопливо сгустившийся воздух и хлопнул себя по коленям:

– Прибыли! И честное слово, планетка мне нравится. Смотри, Ухоглаз!

Он махнул рукой, и стена исчезла. Камера стояла посреди огромного песчаного пляжа, золотой дугой окаймлявшего бухту. Зеленые волны, разогнавшись от самого горизонта, с мерным гулом выскакивали на песок и отползали, оставляя пенную полосу. За пляжем густо зеленели невысокие горы, и над морем, пляжем и горами умиротворенно опрокинулось небо, свежее голубое небо и солнце – беззвучный крик горячего света, льющегося из голубизны. Желтое, зеленое и голубое – что может быть чудесней? Как раз то, что нужно для плодотворной работы.

– Нравится, Ухоглаз?

Хрусталики восторженно вспыхнули мелкими искорками.

– Ух, как красиво, Лет!

Лет закинул руки за голову и довольно рассмеялся:

– Еще бы! У меня просто нюх на такие местечки. Может быть, помнишь Эрру? Или Петию?

– Странный вопрос! – несколько обиженно сказал Ухоглаз. – Я помню все.

– Ну-ну, старина, не дуйся! – Лет сделал приглашающий жест, и мохнатый комочек, помедлив немного, опустился ему на плечо. – Знакомься: Форгесанта. Достоинства очевидны, недостатков пока не замечено. Согласен?

– Угу, – ответил Ухоглаз.

– Кроме всех этих достоинств, – Лет обвел рукой море и горы, – планета необитаема. Это, пожалуй, самое лучшее. А Связных я оставил дома, и помешать мне будет ой, как непросто!

Помощники разгрузили контейнеры и безмолвно застыли у стены.

– Все? Спасибо, ребята!

Лет с довольным видом проводил глазами юркнувших в стены Помощников и умиротворенно осмотрел свои богатства.

– Эх, Ухоглаз, и поработаем же!

– А откуда ты узнал об этой Форгесанте? – поинтересовался Ухоглаз. – Я сейчас основательно пошарил по всем закоулкам, но такой не припомнил.

– О, это целая история! – оживился Лет. – Сюда ведь не заглядывали со времен первых экспериментов с новой энергосистемой. Помнишь группу Роши? Сколько она звезд перевела ни за что ни про что!

– Еще бы не помнить! – фыркнул Ухоглаз. – Об этом все помнят.

– Так вот, – продолжал Лет, – эта красавица, что мирно сияет сейчас над нами, была опубликована в списке пущенных тогда на топливо для новой энергосистемы. А на самом-то деле Роши ее не тронул, хотя все с тех пор считали ее уничтоженной. – Лет торжествующе подбросил Ухоглаза под потолок. – Информатор ошибся всего на одну букву: сожгли не Соце, а Соци, может быть, слыхал о такой?

– Соци, белый карлик, галактические координаты пятнадцать тире двадцать восемь по Шеридану, тридцать два ноль четыре с учетом искажения седьмого тоннеля третьего подконтинуума в новой сетке, девятнадцать… – забубнил Ухоглаз.

– Хватит, хватит! – замахал руками Лет. – Прости, Ухоглазик, больше не буду. Мне вчера сказал об этом Ларки, просто к слову пришлось в разговоре, и вот видишь – сегодня мы уже здесь. Ай, да Лет!

Он спрыгнул с воздуха-сиденья и возбужденно зашагал по Камере.

– Представляешь: тишина, море – что еще нужно ученому! Кстати, как насчет купания?

– Купаться можно, – ответила Камера.

– Вот и отлично! Слушай, Ухоглазик, я пойду поплаваю, а ты пока полетай, посмотри, послушай, как-никак ты – У-хо-глаз!

– Пока! – буркнул Ухоглаз, завертелся в воздухе волчком, так что хрусталики слились в несколько серебряных полос, проскочил сквозь стенку Камеры и тут же растаял в голубизне.

Лет нежно погладил шершавый бок глиняного сосуда, набрал целую пригоршню темных монет, побросал их на ладони, решительно ссыпал назад, в кучу, и помчался по горячему песку к пляшущим зеленым волнам. Волны приветливо шумели.

…Он вволю наплавался и нанырялся в теплой соленой воде и устало развалился на песке у самой кромки прибоя, так что волны дружески щекотали его босые подошвы. Камера надрывалась, визгливо приглашая обедать, но он только вяло отмахивался, не имея сил оторваться от ужасно приятного, обжигающего кожу песка.

Наконец Камера не выдержала и послала к нему одного из Помощников. Помощник робко дотронулся до горячего плеча Лета и аккуратно поставил на песок поднос с тарелкой супа и биточками «отдых». Лет лениво приоткрыл один глаз, увидел пар, клубящийся над яствами, открыл второй глаз и расхохотался.

– Иди, скажи Камере, – еле выговорил он, задыхаясь от смеха, – что ей не мешало бы окунуться. Это ж додуматься надо, – изливал он свое веселье на оторопевшего Помощника, – в такую жару горячий суп! Ха-ха-ха! Умора!

Он вскочил, отряхивая прилипшие к телу песчинки, и закричал в сторону оранжевого купола:

– Холодненького! Слышишь, хо-лод-нень-ко-го!

Когда вернулся Ухоглаз, Лет блаженствовал. Он сидел по пояс в воде и медленными глотками вкушал ледяной молочный коктейль из трехлитрового кувшина.

– Изучение ксерской культуры движется небывало быстрыми темпами. На редкость быстрыми темами, – прокомментировал Ухоглаз, покачиваясь на волнах. – В самом деле, море – что еще нужно ученому!

– Уф-ф! – выдохнул Лет, управившись с коктейлем. – Я знакомлюсь с планетой.

– А-а! – насмешливо протянул Ухоглаз. – А я-то, наивный, думал, что это я знакомлюсь с планетой.

– Не придирайся, не придирайся, – расслабленно и благодушно ответил Лет. – Я знакомлюсь с планетой посредством твоих органов чувств. Ведь в конце концов ты не что иное, как мои искусственные и дополнительные глаза и уши.

– И твоя память, – выразительно добавил Ухоглаз.

– Ну, да, – подтвердил Лет и обрызгал Ухоглаза. – Ты вспомнил что-нибудь интересное?

– Да так, – равнодушно ответил Ухоглаз и нырнул.

– Что там? – полюбопытствовал Лет, когда мохнатый комочек вновь закачался на волнах.

– Смотри!

Ухоглаз тихонько загудел, исчез в коричневом облачке, а облачко превратилось в морское дно. Лет с интересом разглядывал пестрых рыб, неторопливо порхающих над зеленовато-серыми камнями, диковинных обитателей морского дна, ползающих по песку или застывших, распластав разноцветные отростки. Вода была пронизана солнечным светом, и бледные тени волн легкой рябью бежали по дну.

– Понятно, – сказал Лет.

Ухоглаз перестал гудеть, и морское дно исчезло.

– Между прочим, море называется Черным, – подчеркнуто небрежно сообщил Ухоглаз.

– О! – произнес Лет.

Он задумчиво поплескал водой в лицо, соображая. Потом с силой ударил ладонью по пробегающей волне, так что брызги фонтаном взлетели над головой, и радостно воскликнул:

– Карта, Ухоглаз?!

– Да, – с достоинством ответствовал тот.

Что только не коллекционируют люди! Не стоит говорить о марках, книгах и оловянных солдатиках. Не стоит говорить о монетах, медалях и метеоритах. Не стоит говорить о коробках из-под сигарет и обертках от детских сладостей, авторучках и значках, троллейбусных талонах и календариках. Бин с Аурии собирает древние космические корабли исчезнувших цивилизаций, которыми до сих пор битком забита Вселенная. Ролис с Фретрохо все готов отдать за какую-нибудь необыкновенную удочку. Сиди с Карны днем и ночью мечтает о пополнении обширной коллекции зубов урпанов, лурков, роксов, собак, губошлепов, сирен, драконов, пинаров и так далее. Собственный абсолютно здоровый зуб он и то не пожалел, благо тут же вырастил новый.

У Лета же свой предмет обожания. Ему не нужны космические корабли, марки и письменные принадлежности всех культур и эпох. Ему нужны географические карты. Вот за чем он охотится неустанно, вот что ему не надоедает разыскивать, выменивать и выпрашивать! Как это замечательно сказал какой-то древний, тоже, видать, заядлый коллекционер, кажется, Чапек: наш брат, мол, способен на воровство и даже на убийство ради пополнения коллекции новым экземпляром и это нисколько не чернит его, то бишь коллекционера, моральный облик. Сказано, конечно, с присущим древним максимализмом, но в некотором роде верно.

Да, старые географические карты всевозможных планет – коллекцией сродни коллекции Лета вряд ли может похвастаться еще кто-нибудь в галактическом мире. И память Ухоглаза хранит все эти карты. И утверждение его насчет Черного моря значит вот что: Ухоглаз сравнил вид Форгесанты с высоты и одну из карт, и установил идентичность того, что увидел внизу – и на карте. А это значит, что карта Форгесанты тоже имеется в коллекции Лета.

– Покажи, Ухоглазик! – нетерпеливо попросил Лет.

– Пожалуйста! Только это небольшой обрывок, сохранилось всего три моря и немного суши.

– Покажи! – взмолился Лет.

Ухоглаз опять загудел и превратился в обрывок старой-престарой карты, затрепанный по рваным краям и стершийся на сгибах. Коричневым цветом была обозначена суша, голубым – моря. Через поблекшую голубизну морей бежали буквы.

– Это же одна из ветвей роского языка! – воскликнул Лет. – Я, правда, в нем слабоват, – смущенно добавил он. – А ведь когда-то изучал на факультативе. Переведи, Ухоглазый!

– Это можно, – согласился невидимый Ухоглаз. – Диземное мopе. Черное море. Азов… мо… Тоже море, но какое – теперь не узнаешь.

– Неоригинально, – пробормотал Лет, разглядывая карту. – Я этих Черных морей знаю десятка два. На Бибиро, Осунду, Тари, – начал он загибать пальцы. – На Прозе, Оо… Кажется, на Ситибати, – неуверенно добавил он после некоторого раздумья.

– Угу, – подтвердил Ухоглаз. – А также на Зилии, Гесе, Птибунди, Роу-Тоу, Насте и так далее.

– А вот насчет Диземного… – Лет задумался. – Нет, не знаю.

– Не забывай, что на карте видна только часть моря, – сказал невидимый Ухоглаз. – Название может быть и длиннее.

– Возможно, – согласился Лет. – Неукрадиземное. Подождиземное. И так далее. Интересно, кто давал названия? Были здесь автохтоны или планету колонизовали?

– Трудно сказать…

– Ты что-нибудь нашел?

– Достаточное количество развалин. Судя по всему, очень старых. Но ведь так сразу не определишь, чьи это города: аборигенов или колонистов.

– Конечно. Копать надо, изучать культурные слои. Попробовать навести справки через Информаторий. Займутся этим когда-нибудь, только ох, не скоро: слишком уж много таких! Бросили и исчезли, а почему бросили и куда исчезли – остается только гадать. – Лет задумчиво погладил воду и решительно поднялся. – Ну, ладно! Пошли, пора и за дело.

Он кинул кувшин на песок, посадил появившегося вместо карты Ухоглаза на плечо и, волоча ноги, направился к Камере.

– Где же я раздобыл эту карту? – размышлял он вслух по дороге. – Не припомню, хоть убей! Хоть ты лопни… Хоть ты землю ешь…

Он внезапно остановился и звонко шлепнул себя по лбу:

– А! Сдается мне, что это подарок бродяги Сата!

– Совершенно верно, – подтвердил Ухоглаз. – Там на другой стороне есть надпись: «Королю коллекционеров от Сата на память о встрече на Лилисе».

– Так что же ты молчал? – возмутился Лет. – У меня чуть мозги не вскипели, а ты и рад!

– Хоть что-то ты должен делать сам? – заметил Ухоглаз.

…Поздно вечером, подводя первые итоги работы над ксерскими документами, Лет удовлетворенно растянулся в воздухе и попросил Камеру сыграть что-нибудь на сон грядущий. Так он лежал, слушая музыку, сливавшуюся с шумом волн Черного моря, и уже в полудреме вновь вспомнил разговор с Мизи. Недовольно дернул плечом и сонно усмехнулся. Ох, уж эти землеманы! Миллионы миров разбросаны по Вселенной, тысячи цивилизаций входят в галактическое содружество. Они носят разные имена, как и планеты, с которых они вышли в космос, но нигде и никогда не было мифической прародины людей, планеты-праматери с очень общим названием, планеты под названием Земля.

– Легенды, легенды… – пробормотал он, повернулся на бок и заснул.

1976

Прикосновение

Солнце скрылось за лесом, но светлая полоса дороги еще виднелась в наступивших сумерках. Дорога устало расталкивала поле и неторопливо втекала под сосны, чтобы где-то далеко-далеко, изогнувшись в сотне поворотов и переползя через десяток деревянных мостиков над лесными ручьями, выбраться к бетонному чуду автострады. Там она замирала в изумлении, вслушиваясь в гул мчащихся неизвестно откуда и куда автомобилей, и ее теплая песчаная шкура, усыпанная хвоей и шишками, вдруг превращалась в холодный бетон, равнодушный к прикосновению колес.

Но все это было очень далеко, за лесом, а сюда не долетал рокот моторов. Он терялся среди сосен, глох в папоротниках, тонул в болотцах – и в поле под темнеющим небом было тихо. Длинные тела автомобилей со свистом стелились над бетоном там, за сотней поворотов и десятком мостиков, а здесь, на песке, еще не просохшем после короткого летнего дождя, четко отпечатались следы конских копыт.

Он присел, осторожно потрогал след. Песок послушно вдавился под пальцами, песок был шершавым и влажным, податливым и прохладным. Из такого песка можно было без труда соорудить башню на дороге, только – вот беда! – башня эта при солнечном свете потекла бы сыпучими струями к своему подножию.

Он бережно накрыл ладонью полукруглую гравюру, подаренную дорогой, выпрямился и медленно пошел дальше. Проплыл мимо сарай, в котором водились летучие мыши, и опять плотными упругими валами сдавили дорогу стебли пшеницы. Пшеница застыла в вечернем безветрии, но спокойствие ее было обманчивым: она просто ждала, когда совсем стемнеет, чтобы превратиться в море и выплеснуть к звездам жутковатый силуэт «Летучего голландца». И сосны прикидывались тихонями, шуршали, подражая камышам, а сами нетерпеливо тянулись к небу, мечтая ринуться вверх, подобно ракетам, как только погаснет бледная полоска на горизонте. И даже сарай был не прочь притвориться Таинственным островом, что укрылся где-то в безмятежных морских водах.

Он шел по уютной дороге, переброшенной через Вселенную, и улыбался чуть напряженно, и ждал. Он предчувствовал, что вот сейчас, сейчас!..

В лесу печально крикнула птица – и знакомая дрожь пробежала по телу. Она скакнула в сердце – и сердце провалилось на мгновение, затихло, а потом застучало еще быстрее; она ворвалась в голову – и тело стало почти невесомым, как бумажный змей. Казалось, вот-вот подхватит его теплый ветер и понесет над полями, выше, выше, сквозь темное небо, прочь от Земли, к звездам…

Но невидимая цепь приковала его к песчаной дороге с узорами конских копыт, обманчиво податливая, но прочная, как пружина. Который раз он пытается разорвать ее, и цепь поддается все больше и больше – и все равно продолжает удерживать, словно издеваясь, словно твердя о тщетности любых усилий. И кажется уже – пришел миг освобождения, и кажется уже – свершилось! – но чувствуешь вдруг, что цепь тут, на месте, как камень на шее, как клетка, мешающая расправить крылья и взлететь.

Слабость… Остается только обессиленно опуститься на дорогу. Он сдавил голову руками. Сквозь удары крови в висках просочилось насмешливое шушуканье сосен.

Неудача. Опять неудача… Но ведь можно, он уверен, что можно, стоит лишь захотеть еще чуточку сильнее, стоит сделать еще один шаг.

Впервые… Над тихой набережной горели светляки фонарей, окутанные зеленым туманом листвы. Семнадцатилетний мальчишка лежал на склоне, утонув в тусклом золоте одуванчиков, слушал плеск речных волн, глядел в небо.

Вы видели когда-нибудь звездное небо в городе? Звездный свет? Холодная голубизна фонарей, изогнувшихся над запрокинутым лицом. Вспышки неона, озаряющие улицы торопливым разноцветьем слов. «Храните… Пользуйтесь… Летайте… Звоните… Волна… Турист… Соки… Храните… Пользуйтесь…» Мигающие красные огни уходящих в ночь самолетов. Иногда, неизвестно откуда и почему – тревожные росчерки зеленых ракет, беззвучно падающих в зарево горизонта. Фонари, сияние окон и метание неона, огни и ракеты… а звезды?

Да – в глубоком колодце двора. Высоко над тополями в дальнем углу городского парка. На склоне у реки, оборвавшей размеренную поступь фонарей по асфальту.

Недоступные… И разве станут они ближе даже в век звездолетов? Совсем другие масштабы. Что значили раньше сто восемь минут? Неторопливый путь вдоль реки или через лес от селения до селения. Теперь – виток вокруг планеты, превратившейся из плоскости в школьный глобус. А дальше, к Марсу, Юпитеру, ближайшим звездам? Эти минуты затеряются, растворятся в бесконечной круговой скачке стрелок по циферблату. Тысяча раз по сто восемь, и еще тысяча, и еще…

Совсем другие масштабы. И человеческая жизнь так коротка для космических просторов…

И пусть до гигантских размеров разрастутся башни космических кораблей, пусть все больше мощи будет скрыто под их сверхпрочными корпусами, но все-таки даже до ближайшей звезды – три года и назад – три года, а на Земле – пятнадцать лет… А ведь это только соседка, первая пригородная станция на пути в Большой Космос. Выходит, впереди красные огни семафора? Три года ради встречи с такой же пустотой у бесплодной звезды… Огромные, неописуемые расстояния – и короткая человеческая жизнь, и не спасают никакие сверхскорости, и на дорожке космического стадиона световой луч всегда будет обгонять самый быстрый корабль.

Одиноки и бессильны перед космосом… Да с теми ли мерками подходим мы к совсем другим расстояниям? Земля огромна, если шагать по ней, поменьше под копытами коня, еще меньше под колесами автомашин и совсем маленькая, когда мчишься над ней в самолете или космическом корабле. Значит, нужно как можно быстрее двигаться в пространстве, и далекое станет близким? Но ведь космос – не Земля. И почему обязательно – «в пространстве»?

Древние греки, гениальные дети человечества, считали космос живым существом. Живой космос… Но человек – его частица, и не обязан ли он знать, что происходит в любом уголке космического тела без громоздких и могучих и в то же время таких бессильных и хрупких коробок звездолетов, ползущих сквозь пустоту? Что если человеку нужно только научиться использовать свои еще не раскрытые способности – и он сможет мгновенно добираться до звезд?

Да, такие вот мысли когда-то пришли в голову мальчишке, оставшемуся один на один со звездами в тихом уголке большого города. И что-то тогда изменилось в мире, где медленно текла река, поймавшая звездные отражения. Окутались дымкой и расплылись многоэтажные здания на другом берегу, и порывом ветра ворвалась в тело дрожь и пьянящая невесомость. Только цепь держала еще крепко, а звезды вдруг притворились голубыми фонарями, испугавшись веселья гитар на скамейках набережной.

Мальчишка ушел в неоновую пляску – «Храните… Пользуйтесь… Звоните…» – но способность на мгновение прикоснуться к зыбкой мечте не пропала навсегда, а притаилась в нем до поры…

…До северного поселка с деревянными тротуарами и огромными темными избами, разлегшегося на холмах над быстрой холодной рекой. Река день и ночь волокла на спине вереницу бревен, и на поворотах течение прибивало сучковатые туши к берегу. Иногда вдоль реки, осторожно ступая по каменистому дну, проходили люди с баграми и сталкивали неуклюжие бревна назад, в мелкую неприветливую волну. У причалов лепились баржи, мужики в выцветших рубахах таскали ящики и мешки к грузовикам, шагая вразвалку по шатким трапам. В песчаной ложбине громоздились бетонные плиты и томился под солнцем подъемный кран. А за ним, совсем уже далеко от реки, лежал на боку буксир, вывалив черно-рыжее облезлое днище к подножию холма, изрытого гусеницами тракторов. За поселком шла большая стройка.

Тогда, в тот вечер, только что укатил последний самосвал. Сбросил из кузова на деревянный настил жидкую, еще теплую бетонную кашу и полез на холм, подпрыгивая на ухабах. Красные звездочки стоп-сигналов погасли, потом еле заметными искрами возникли на следующем холме, словно шли там двое, куря папиросы.

В свете прожектора они быстро залили бетон в опалубку и разлеглись на телогрейках прямо тут же, на строительных лесах. Руки отдыхали от вибраторов, прожектор погас – и наступила темная тишина. Настоящая тишина, без шума далеких поездов, нечаянных автомобильных гудков, пыхтения речных буксиров. Настоящая тишина, потому что вокруг на десятки километров стояли леса, по реке лишь изредка и только днем ходили водометные суда – по течению быстро, а против течения не очень – и где-то ближе к верховьям до сих пор возвышался над водой огромный камень с плоской верхушкой, на котором, говорили, пил чай сам великий царь Петр.

Он спустился почти к самой воде и опять, как когда-то, лег на склоне. Только на этом склоне, у этой реки, не было одуванчиков, а росла жесткая темно-зеленая трава, и в маленькой песчаной ямке, заботливо прикрытой куском фанеры, прятался родничок с прозрачной и очень холодной водой.

Здесь звезды были чище и ярче, и как-то ближе… Их не могли вспугнуть ни громкие голоса, ни надрыв электрогитар с танцплощадки, ни вопли пожарных машин. Здесь были только он и звезды. Неслышно трепетал живой космос, и опять что-то неуловимо быстро изменилось в мире. Тело тянулось вверх, стремясь коснуться звездной пыли, раствориться в тишине, которая превратилась в тишину космических глубин, шорох леса слился с летящими по Вселенной голосами далеких миров – и он чуть не заплакал от досады, когда оказалось, что цепь не пропала.

И все же уверенность в том, что он сможет, пусть не сейчас, но все равно сможет, еще больше окрепла в нем.

А потом был третий, и четвертый, и пятый раз, и он продолжал верить.

…Неудача. Опять неудача. Он поднялся и побрел по дороге со следами конских копыт назад, к сараю, в котором жили летучие мыши. Потом свернул к соснам и сел на нейтральной земле между полем и лесом, где среди сухой хвои росли невидимые в темноте васильки.

Если прищуриться – от каждой звезды побежит тонкий лучик.

Он прищурился, и серебристые нити протянулись между его лицом и небом, и звезды внезапно повлекли его к себе. Мир привычно изменился, превратившись в свое слегка расплывчатое отражение, сместились и задрожали контуры сосен, а звездная паутина опутывала все крепче и крепче. Повинуясь ее натяжению, он встал и застыл, приготовившись к самому необычному.

И – свершилось! Не было даже удивления, слишком часто и отчетливо представлял он себе этот миг. Он не чувствовал уже под ногами земли и словно поднимался все выше и выше по тонкой, но очень прочной нити, пронзал пространство, тек по невидимому руслу в черные дали.

Как, оказывается, просто! Надо было давным-давно догадаться прищурить глаза, чтобы звезды повлекли его к себе. Как просто!

Куда исчез земной вечер? Он видел мир словно сквозь тончайшие красные лепестки, трепетавшие перед глазами, мягко касаясь лица. Вот оно – неземное… За лепестками он, прищурившись, рассмотрел призрачное море бледно-красных цветов, паривших в зеленоватой неяркости чужого неба. Вокруг, то здесь, то там вспыхивали багровые шары; они появлялись и исчезали, разбегались кругами, менялись как узоры в калейдоскопе…

Он не удержался, широко раскрыл глаза, хотя почему-то знал, что этого делать нельзя – и бледно-красная долина внезапно потускнела, съежилась и начала растворяться в возникшем словно ниоткуда мраке. Он торопливо нагнулся и сорвал бледно-красный цветок, и пальцы его сжались так, что никакая сила не могла бы вырвать из них тонкий стебель.

И все. Исчезла сказочная долина, глаза закрылись, и к векам прикоснулся сначала мимолетных холод черных пустот, а потом теплый воздух, пропитанный запахом хвои.

– Что ты здесь делаешь?

Он вздрогнул и открыл глаза. И разглядел в темноте бледный овал знакомого девичьего лица.

– Так… Гуляю…

Он стоял и прислушивался к шороху звезд.

– Что с тобой?

Он медленно поднял лицо к небу.

– Я только что был среди звезд…

Девушка затаила дыхание.

– Я был где-то там. Там цветы. Много цветов… До самого горизонта. Смотри…

Он поднес к ее лицу руку с неземным цветком, и девушка, подавшись вперед, вгляделась в то, что сжимали его пальцы.

– Да это же просто василек! – чуть разочарованно воскликнула она.

Потом посмотрела на него, вновь перевела взгляд на его раскрытую ладонь – и надолго замолчала…

1976

Когда мнения совпадают

– Что бы это могло быть?

– Понятия не имею! Торопился домой и вот вижу – лежит в песке.

– Ну да, я сразу заметил, что ты здесь что-то озадаченно разглядываешь.

– Тут призадумаешься! Материал твердый, гладкий, прозрачный… Отверстие с одного конца, для чего?

– Так-так-так… О, обтекаемая форма!

– Ты хочешь сказать…

– Да, средство передвижения! Не наше, конечно. Оттуда, сверху. Там давление намного ниже, как ты знаешь. Разведчик – а это, конечно, был разведчик – забрался внутрь, отверстие закрыли, и запустили. Обзор отличный, ведь стенки прозрачные…

– А как бы он вернулся назад?

– Н-ну, не знаю, наверное, у них есть способ. Но ничего не вышло. Видимо, крышку сорвало, и он погиб… Надо поискать поблизости, может, найдем крышку… и тело.

– …Уф-ф, устал! Брось, бесполезное дело. Мы же все обшарили.

– Наверное, катастрофа случилась еще на пути к нам, и тело снесло. А аппарат упал сюда.

– Интересно, кем они будут нам: друзьями или врагами? Они же не оставят попыток добраться сюда, раз уж начали.

– Мыслящие существа всегда найдут общий язык, так я считаю. А сотрудничество ведь разумнее войны, согласен?

– Конечно. Что ж, надо сообщить о находке и браться за ее изучение.