Тень дракона Золотько Александр

Глава 3

Шатова поташнивало. Желудок вздрагивал в такт толчкам микроавтобуса, противная волна подкатывала к горлу, и требовалось усилие, чтобы ее остановить.

Тошнота. Это чувство не оставляло Шатова уже неделю, с той самой ночи, когда к нему вначале начали ломиться пацаны в поисках проститутки, а потом появились ребята из группы Сергиевского.

Резкие ребята майора Сергиевского… Как-то сразу у них и Шатова возникло взаимное чувство антипатии. С Шатовым не церемонились, Шатова не стеснялись, Шатову постоянно указывали на его место. Шатов терпел.

Его не стошнило возле машины, залитой кровью. Его не стошнило на следующий день, когда ночью его подняли из постели и заставили рассматривать в морге останки девушки, обнаруженные в лесу. Труп пролежал уже недели две, над ним поработали какие-то грызуны, но листок бумаги с инициалами Е.Ш., приколотый к груди отверткой, сохранился.

– Ты ее знаешь? Присмотрись. Получше присмотрись. Нет? Не вспомнил?

Потом, через два дня, Шатов стоял в квартире и смотрел на тела трех человек, отравившихся угарным газом. Два алкоголика крепко выпили с подругой, кто-то из них не загасил сигарету, огонь попал на диван… Обычная история. Банальная. Опасно засыпать с не загашенной сигаретой. Особенно, если на столе между пустых бутылок валяется конверт, подписанный: «Е.Шатов».

– Ты их знаешь? Встречался? Нет? А почему?

– Не почему… – Шатов сдержался, не стал устраивать истерики.

Шатов ждал. Это только начало, знал Шатов, это только начало. Дракон – живой дракон или его призрак – только играется. Только подталкивает Шатова. Даже игра еще толком не началась. Не началась.

Как не началась она и через день у отравившейся в кафе пятнадцатилетней девчонки. Школьнице стало плохо после выпитого чая, перед смертью она успела встать и сделать несколько шагов к двери. Ни в карманах, ни в сумочке ничего, связывающего ее смерть с Шатовым не было.

Салфетка с написанными красным фломастером его именем и фамилией аккуратно лежала на соседнем столике.

– Ты ее знаешь? Знаешь?

Тошнота.

Днем и ночью.

Каждую минуту.

И мысль – когда? Когда Дракон закончит подготовку и нанесет удар? Шатов не боялся этого. За последнюю неделю он стал этого хотеть. Чтобы… Чтобы у него появился шанс сделать хоть что-нибудь. Чтобы у него появилась возможность снова почувствовать себя человеком, а не тенью.

Сегодня погибла участковый врач. Шатов несколько раз вызывал ее к себе домой. Помнил только фамилию, не удосужившись тогда запомнить имя и отчество. Светлана Семеновна Фетисова, сказал Дима Климов. Сорок семь лет. Разведена.

Она не смогла дойти от двухэтажного здания поликлиники до троллейбусной остановки. Из фраз, которыми перебрасывались опера из группы Сергиевского, Шатов понял, что Фетисова вышла из поликлиники в половину девятого. В двадцать тридцать. У нее была вторая смена.

Саня Балазанов, старший лейтенант и единственный из группы с кем у Шатова не было пока открытого столкновения, глубокомысленно рассмотрев труп, заявил, что врачица, по-видимому, отошла метров на пятьдесят от здания, кого-то увидела, испугалась и попыталась вернуться в поликлинику. Ее нагнали и ударили чем-то тяжелым по затылку. Ударили очень сильно и точно – хватило одного удара.

Климов при этом посмотрел на Шатова так, будто это Шатов убил женщину.

Сергиевский стоял в стороне, безучастно рассматривая все происходящее, поэтому был единственным, кто услышал тихую реплику Шатова.

– Что ты сказал? – переспросил майор.

– Его кто-то спугнул, – повторил Шатов чуть громче.

– О! – восхитился Климов. – Наш интеллектуал изволил сделать заключение!

– Господин Шатов сейчас еще скажут нам, где прячется злоумышленник! – подхватил Балазанов.

Оба подошли к Шатову.

Шатов демонстративно смотрел мимо них, на Сергиевского. Это все ерунда. Эти подколки ничего не значили. Эти подколки – мелочь, по сравнению с тем, что творится в душе у Шатова. Ерунда. Чушь. Мелочь…

– С чего ты взял? – не оборачиваясь спросил Сергиевский.

– Он даже не оттащил ее с дорожки. Чуть в сторону ее отодвинуть – и все, неделю бы искали.

– Пока не завонялась бы, – вставил Климов.

Балазанов хмыкнул.

– А ее нашли минут через пятнадцать после убийства, – сказал Сергиевский. – И сразу же позвонили по ноль-два. И клянутся, что никого возле тела не видели.

– Выходит, что какой-то сознательный прохожий заметил процесс, сдрейфил и убыл в неизвестном направлении… – подвел итог Балазанов. – А мы снова имеем труп.

– И этого засранца, – добавил Климов, с интересом глянув на Шатова.

Похоже, они поспорили, на ком первом сорвется Шатов. Фиг вам, подумал Шатов, не дождетесь.

– Поехали, – майор оглянулся на поликлинику, из которой как раз появился еще один опер, старлей, которого все звали Рыжим.

– Что там? – спросил Рыжего Климов.

– Наша дама.

– Письмо? Записка?

– Он записан к ней на прием. На восемнадцать двадцать.

– Приболел, значит… – усмехнулся Климов.

Шатов, скрипнув зубами, отвернулся и пошел к микроавтобусу.

– Рыжий, останешься здесь, – приказал Сергиевский, – всех опросишь – там в регистратуре, на входе.

– Понял…

– Не слышу энтузиазма.

– Никто не следит за листами самозаписи, – кисло протянул Рыжий. – За сегодня прошло сотни две больных.

– Печально, – согласился Сергиевский, – но ничего не попишешь. Заодно посети всех, кто был на сегодня записан к Фетисовой, пообщайся, выясни, не видели ли они того, кто записался на восемнадцать двадцать.

– Фигня все это, – вмешался Балазанов, – снова пустышка.

– Глухарем больше – глухарем меньше… – философски сказал Климов. – Если хотите знать мое мнение…

– Не хочу, – отрезал Сергиевский. – В машину.

– Жрать охота, – сообщил Климов, захлопнув за собой дверцу микроавтобуса.

Шатов привычно устроился на заднем сидении. Машина несколько не соответствовала нищему имиджу отечественной милиции. Микроавтобус «мицубиси» цвета «металлик» с кондиционером и аудиосистемой мог принадлежать крутой фирме, но никак не органам внутренних дел, и уж тем более не мог быть передан группе оперов, привыкших либо к «бобику» либо к общественному транспорту.

Вообще в группе Сергиевского была некая нарочитость переходящая в шик. Дислоцировалась группа не в казенном здании, а в двухэтажном свежепостроенном доме почти в самом центре города, как раз на стыке парка культуры и отдыха и сохранившегося с прежних времен участка частной застройки.

Бабушек и дедушек оттуда постепенно выживали, и еще дореволюционные развалюхи постепенно сменялись особняками и офисами. В одном из таких офисов размещалась группа Сергиевского.

То, что не могло быть у ментов такой базы, Шатов понял еще при первом своем визите. Ни одна смета не выдержала бы бронированных стекол, евроремонта, камер внешнего наблюдения, итальянской мебели, видеотехники и крутых компьютеров. И «мицубиси» в огороженном двухметровым забором дворе.

Душевые, небольшой бассейн и комнаты отдыха на втором этаже, спутниковые антенны и кондиционер с ароматизатором также не слишком вязались с тем, что Шатов знал о милиции.

И совсем не мог себе представить Шатов милицейского генерала, разрешившего майору Сергиевскому восседать в кабинете с кожаной мебелью и прочими признаками жизненного успеха. Генералы во все времена предпочитали сами занимать подобную роскошь.

Но вопросов по этому поводу Шатов задавать не стал. Он вообще старался не задавать вопросов и не выказывать свое отношение к происходящему. И старался не замечать невинных детских шалостей шести оперов.

Ему выделили комнату в глубине дома, возле кухни и столовой. Из мебели Шатову оставили черный письменный стол и хлипкий деревянный стул, который на второй день приволок откуда-то Климов. «Не фиг шиковать», – сказал он в пространство, вынося из комнаты кресло.

Зато после каждого обнаруженного трупа стену перед столом Шатова украшали новой фотографией с места преступления. А то и двумя.

Поначалу Шатов пытался найти объяснение, понять, почему опера повели себя именно так, но потом перестал ломать над этим голову. Черт с ними. Раздражали фотографии. Мертвые лица, тела, кровь – все это постоянно было перед глазами днем и преследовало ночью.

Когда опера собиралась обедать, демонстративно не пригласив Шатова, он им был даже благодарен. Аппетита не было совершенно.

Сегодня они прицепят на стену еще и фотографию Фетисовой, подумал Шатов, глядя на проплывающие за окном машины, дома, людей. И они сами не смогут объяснить, зачем это делают. Делают – и все.

И они не могут объяснить, зачем вообще происходят убийства. И зачем их связывают друг с другом именно через Шатова.

Бред. Вся его жизнь превратилась в бред. От смерти до смерти. На мгновение Шатову показалось, что там, за окном машины движутся не живые люди, а только призраки, только тени людей, которые могут в любой момент превратится в пепел, в клочья тумана, в сломанных кукол. Для этого им достаточно только прикоснуться к Шатову. Оказаться у него на пути. Просто дышать с ним одним воздухом.

И так будет продолжаться до тех пор, пока не умрут все. Пока на пустынных улицах не останется только Шатов и Дракон. И оперативная группа майора Сергиевского. И тогда произойдет финальная битва. А потом все они умрут, и останется только Шатов. Только журналист-неудачник Шатов. Никому не нужный победитель драконов.

И никуда нельзя было спрятаться от этих мыслей и видений. Дома? Дома его ждал призрак Виты. Подделка. Очень похожая, старательная, но все же подделка. Они даже имя подобрали похожее – Вика. Для них похожее. Для всех похожее, кроме Шатова. Вика – Виктория – Победа. Вита – жизнь. Он не хотел побеждать. Он хотел жить.

Вика старалась. Она честно готовила завтраки и ужины, даже стирала его белье, но Шатов не разговаривал с ней. «Здравствуй» – «Пока» – «Спасибо».

Но домой нужно было возвращаться. Нужно было даже звонить иногда в присутствии оперов и предупреждать жену, что задерживается.

Шатов закрыл глаза, но тут же открыл их. Тошно. Боже, как тошно!

– Останови здесь, – майор хлопнул по плечу Балазанова, который сегодня выполнял обязанности водителя. Из группы только трое водили машину – Балазанов, Рыжий и оставшийся сегодня в офисе Егор Шорохов, по прозвищу Гремлин.

– Зачем? – спросил Балазанов притормаживая.

– Пройдусь в управление, – Сергиевский застегнул куртку, оглядел салон и кивнул Шатову – вы со мной.

– Ага, – сказал Шатов, – хорошо.

– Через сколько ждать? – спросил Климов.

– До утра, – отрезал майор.

– Так мы ужинаем без вас?

– Без нас, – майор вышел из машины и, не дожидаясь Шатова, пошел к подземному переходу.

– Шатов! – окликнул Шатова Климов, когда тот выходил из машины.

– Что?

– Береги себя, засранец!

Шатов молча улыбнулся, глядя в глаза Климова.

– Что уставился?

– Я могу идти?

– Иди, милый, иди… – Климов отвернулся, всем своим видом выражая полное пренебрежение, – Саня, тормознешь возле «Надежды», нужно будет жратвы взять и пару бутылочек.

Жратвы и пару бутылочек, повторил про себя Шатов. Пару бутылочек и жратву. Им наплевать на Шатова. Им наплевать на то, что только что они стояли возле трупа. Им наплевать, что завтра, наверное, им снова придется ехать по вызову. И снова натыкаться на глухую стену – никто ничего не видел и не может сказать. Не может. Или – не хочет.

Шатов бегом спустился в переход и чуть не натолкнулся на Сергиевского. Тот стоял, задумчиво глядя на рекламный плакат какого-то турагенства. Загорелая девушка загадочно улыбалась на фоне заката неземной красоты.

– Есть хотите? – Сергиевский с Шатовым говорил неизменно ровно, не стремясь перейти, подобно своим подчиненным, на «ты».

Шатов судорожно сглотнул и помотал головой:

– Нет.

– А кофе?

– Кофе? Наверное…

– Тогда пошли, – Сергиевский резко повернулся и пошел по ступенькам наверх, туда, откуда только что спустился Шатов.

– А управление?

Майор вопрос проигнорировал.

Твое дело, товарищ майор, подумал Шатов. Сегодня товарищ майор решил вести себя неординарно. Он даже пригласил Шатова попить кофе. И он даже… Черт, он даже зачем-то соврал своим подчиненным о том, что идет в управление. Совсем странно.

Сергиевский за все время знакомства, если не считать двух длинных допросов, обменялся с Шатовым от силы двумя десятками фраз. Шатов догнал Сергиевского и пошел с ним рядом.

Сказать, что Шатов симпатизировал Сергиевскому было нельзя. Просто в майоре было то, чего так не хватало сейчас Шатову – спокойствие и уверенность. И не было в нем желания досадить чем-то Шатову, хотя и своим подчиненным доставать Шатова он также не мешал.

Сергиевский остановился возле подвальчика со светящейся вывеской «Самшит» над железной дверью.

Да, внутренне усмехнулся Шатов, вкус у майора так себе. Бар не относился ни к перворазрядным заведениям, ни даже к заведениям второго сорта. Сюда приходили только те, кто хотел выпить, закусить чем попало, купить втихую «травки» или таблеток или те, кто хотел нарваться на потасовку.

– И кофе у них полная фигня, – сказал Шатов, когда потасканного вида официантка принесла им чашки.

– Фигня, – согласился Сергиевский, отодвигая свой кофе в сторону.

Говорить приходилось громко – ревела музыка, и пьяная компания в углу, сдвинув два столика вместе, пыталась что-то петь.

– Тогда зачем мы сюда пришли? – Шатов сделал еще глоток и поморщился.

– Как? А культурно отдохнуть? – Шатов не сразу понял, что стал свидетелем первой на своей памяти шутки майора.

– Предлагаете спеть?

– Лучше пригласите меня на танец, господин Шатов, – майор достал из кармана сигареты, прикурил. Спичку бросил в свою чашку.

– Вы не в моем вкусе.

– Обидно.

– И все-таки, – Шатов чуть наклонился к столу, чтобы лучше расслышать ответ, – зачем мы сюда пришли?

– Поговорить. Поболтать.

В компании что-то случилось, завизжала девица. Кто-то захохотал.

– Спрашивайте, – сказал Шатов.

Майор стряхнул пепел в чашку, чуть прищурился, поглядев на компанию:

– Как вам все это?

– Это? – Шатов оглянулся. – Эти красавцы?

– Нет, как вам мои красавцы?

– Вы о своих операх? – осторожно спросил Шатов. Скользкий вопрос. Отвечать правду? А кому это нужно?

– О моих операх, – майор чуть улыбнулся. – Нравятся?

– Ублюдки, – неожиданно для себя выпалил Шатов, отхлебнул сгоряча кофе и сплюнул на пол, – какая гадость!

– Гадость – это кофе? – уточнил Сергиевский. – А ублюдки – это оперативные сотрудники из моей группы?

– Точно. Именно оперативные сотрудники и именно вашей группы. И не просто ублюдки, а ублюдки коллекционные, тщательно подобранные человеком с несколько своеобразным чувством юмора.

– Спасибо, – хмыкнул майор.

– Не за что, – Шатов попытался выдержать прямой взгляд Сергиевского, но в углу что-то стеклянное со звоном врезалось в стену, с грохотом отлетел в сторону стул, отвлекая внимание.

– Твою мать! – пьяно взревел бас.

Хрясь! Один из гуляк, не вставая, приложил в челюсть приятелю, и тот опрокинулся навзничь, завывая и матерясь. Явно назревала драка, но на Сергиевского это впечатления не произвело:

– Группу, между прочим, набирал лично я.

Шатов откашлялся в кулак.

– Ничего, не стесняйтесь, – сказал Сергиевский.

– Я и не стесняюсь.

– Тогда поясните свою точку зрения по поводу группы несколько конкретнее.

К мужским матам добавились женские хоровые вопли. Снова разбилось что-то стеклянное, и кто-то рухнул, роняя мебель.

– Конкретнее? – переспросил Шатов. – Совершенно конкретные ублюдки. Пожрать, выпить, покурить, поменьше поработать, побольше отдохнуть… И если есть возможность потоптаться по кому-то – сделают это с большим удовольствием.

– Сильно сказано, – Сергиевский кивнул с видимым удовлетворением. – А внешне – почти не заметно.

– То, что они ублюдки, заметно с расстояния в километр в условиях сильного тумана темной полярной ночью.

– Да нет, я не об этом. Я о том, что вы неплохо владеете своими нервами. Ваше отношение к ребятам внешне почти не проявляется. Ну там, поиграть желваками, строго глянуть… Молодец!

«Эмоция!» – вспомнил Шатов Бочкарева. Еще один экспериментатор. Прикладной психолог. Только на этот раз в погонах.