Крепость стрелка Шарпа Корнуэлл Бернард

– Вас ждет? Боже, конечно нет. Отправилась, по ее словам, в Луизиану. Прожила у меня с неделю – я, разумеется, съехал на это время, дабы не возбуждать ненужных разговоров, – а потом укатила в Мадрас с миссис Пеннингтон. Помните Шарлотту Пеннингтон? Вдову священника? Не думаю, что они сойдутся, уж больно разные, но ваша знакомая заупрямилась, вбила в голову, что должна уехать, и вот… – Майор был только рад поделиться с Шарпом последними новостями из Серингапатама. Оружейный склад закрыли, поскольку границы удерживаемой под контролем британцев территории ушли далеко на север, но Стокс занимался восстановлением внутренних городских фортификаций. – Очень плохая работа, доложу вам. Просто позор. Притронулся к стене, а она и рассыпалась.

Шарп не слушал. Он думал о Симоне. Уехала! Сейчас, наверно, уже в Мадрасе или даже на борту корабля. Уехала и забрала с собой драгоценности. Пусть и немного, но все же. Он машинально провел пальцем по шву, в который были вшиты другие сокровища покойного султана Типу.

– Мадам Жубер… она оставила какую-нибудь записку? – спросил Шарп, воспользовавшись тем, что майор остановился на секунду. Зачем спросил? Неужели надеялся, что Симона позовет его за собой в Америку?

– Записку? Нет, не оставила. Слишком была занята. Кстати, оказалась довольно-таки богатой женщиной. Скупила половину шелков в городе, наняла десяток носильщиков и помахала нам ручкой. На нее засматривались едва ли не все офицеры в городе, но она ни на кого и внимания не обращала. Отбыла в Луизиану! – Майор вдруг нахмурился. – А в чем дело, Шарп? Так побледнели, будто привидение увидели. Не тошнит?

– Нет-нет. Просто… думал, что она, может быть, напишет.

– А! Понятно! Она вам нравилась! – Стокс покачал головой. – Вы знаете, дружище, как я к вам отношусь, но, ей-богу, на что вы могли рассчитывать? Женщины с такими деньжищами, как у нее, не смотрят на таких парней, как мы с вами. Увы, не смотрят. Она богачка! И выйдет за такого же. По крайней мере насколько это возможно во Французской Америке.

С такими деньжищами! Вот уж действительно! Когда Шарп встретил Симону Жубер, у той не было и гроша, но он доверился ей. Чертова лягушатница! Французская стерва! Так обмануть!

– Не обращайте внимания и не принимайте близко к сердцу, – посоветовал Стокс.

Не получалось. Предательство Симоны подкосило Шарпа, как пинок ниже пояса. И дело было даже не столько в драгоценностях – большая часть осталась при нем, – сколько в нарушенном обещании. Он злился, досадовал, возмущался, но в первую очередь чувствовал себя дураком. Простофилей. Первостатейным недоумком. Шарп повернулся и пошел навстречу тянущимся снизу повозкам, которые эскортировали две роты сипаев.

– Вот и моя работа, – сказал он, не желая говорить больше о Симоне.

– Обогнал их по пути, – заметил Стокс. – Кажется, везут порох. Признаться, люблю взрывать. Так что вы здесь делаете, Шарп?

– Занимаюсь снабжением, сэр. Доставляю из лагеря необходимое и веду учет.

– Что ж, надеюсь, у вас будет время помочь и мне. Поработаем вместе, а? Как в старые добрые времена!

– Было бы неплохо, сэр, – без особого энтузиазма отозвался Шарп и, подойдя к погонщикам, указал, где поставить привезенные бочки с порохом.

Его тут же обступила толпа. Каждый погонщик протягивал бумажку-наряд, и Шарп, достав карандаш, ставил в уголке листка свои инициалы, подтверждая тем самым исполнение работы и право на оплату.

Последний из погонщиков подал ему также запечатанный конверт, на котором фамилия и имя прапорщика были написаны четким мелким почерком.

– Это от писаря, сахиб, – произнес по-английски погонщик. Фразу он явно выучил специально, потому что никаких других английских слов не знал.

Вернувшись к холму, Шарп сломал печать. Письмо оказалось не от писаря, а от Торранса.

– Тьфу ты, черт!

– Что такое? – спросил Стокс.

– Есть здесь такой капитан Торранс, – пожаловался прапорщик. – Распоряжается обозом. Хочет, чтобы я вернулся в Деогаум, потому что обнаружились фальшивые расписки. – Он смял листок. – Какого дьявола ему от меня надо? Сам, что ли, не может в бумажках разобраться?

Вероятно, капитан просто боялся еще одной встречи с генералом и хотел подстраховаться, разделив возможную вину с помощником.

– Много времени у вас на это не уйдет, – махнул рукой Стокс. – Возьмите моего коня. Только не гоните, он и без того устал. Когда приедете в лагерь, вытрите его и напоите.

Доброта майора тронула Шарпа.

– Вы и вправду хотите, чтобы я его взял, сэр?

– Конечно, а для чего еще друзья? Давайте, Ричард, вперед. Верхом вы еще успеете вернуться к ужину. А я к тому времени приготовлю ваши любимые муссала.

Ранец остался с багажом Стокса. В нем лежали большой рубин и с десяток камней помельче, и поначалу Шарп хотел было взять его с собой, но потом подумал, что если не доверять майору, то кому же тогда доверять? Он попытался уговорить Ахмеда присмотреть за багажом, однако юный араб категорически отказался расставаться с хозяином и заявил, что побежит рядом с лошадью.

– Стокс тебя не обидит, – уговаривал Шарп, но мальчишка упрямо покачал головой:

– Я твой хавилдар.

Он вскинул на плечо мушкет и, привстав на цыпочки и вытянув шею, показал, что будет высматривать неприятеля. Обнаружить врага ему не удалось, но пантомима Ахмеда напомнила Шарпу о случае с Эллиотом. Может быть, стоит подождать и отправиться в лагерь с конвоем? Но тогда будет потеряно слишком много времени.

В конце концов он отправился в путь с Ахмедом. Маратхские всадники частенько приближались к месту работ, но подниматься высоко не рисковали, избегая встреч с конными пикетчиками. Дважды Шарп замечал вдалеке каких-то конников и уже был готов посадить Ахмеда к себе и спасаться бегством, но ни одна из групп его не заметила. Успокоился он только тогда, когда встретил патруль мадрасской кавалерии под командованием лейтенанта, который и проводил двух путников до лагеря.

Деогаум уже окружало огромное множество палаток и наспех возведенных бараков, в которых жили солдатские семьи и все те, кто шел за армией. Толпу пехотинцев развлекал танцующий медведь, и, увидев зверя, Шарп вспомнил отзыв Стокса об Америке. Симона! Да, сам виноват. Нельзя доверять женщине. Размышления о собственной глупости повергли его в состояние уныния, которое лишь усугубилось при виде двух рядовых-красномундирников, сидящих на скамеечке у дома Торранса. Ни один из них при появлении Шарпа даже не шевельнулся. Он спешился, отдал поводья Ахмеду и жестами показал, что лошадь надо вытереть соломой и напоить.

Солдаты на скамеечке заерзали, признавая присутствие офицера, однако не поднялись. Шарп знал обоих достаточно хорошо – еще не так давно шагал с ними в одной шеренге роты легкой пехоты 33-го полка. Кендрик и Лоури. Не самые приятные личности. А точнее, отъявленные мерзавцы. Оба закадычные дружки Хейксвилла, пришедшие с ним на юг пару месяцев назад, чтобы помочь задержать тогда еще сержанта Шарпа.

– Встать, – сказал он.

Кендрик взглянул на Лоури. Лоури посмотрел на Кендрика. И оба скривили физиономию, словно от них потребовали чего-то невозможного. Поднялись не сразу, медленно, с кривыми ухмылками, но все же поднялись, не рискуя нарваться на наказание.

– Ваша лошадка, мистер Шарп? – с невинным видом поинтересовался Кендрик, делая упор на слове «мистер».

Не отвечая на вопрос, Шарп прошел в дом и в первой же комнате увидел нового писаря – за столом сидел молодой, приличной наружности индиец с намасленными волосами и в длинной белой рубахе. Защитой от чернильных пятен служил повязанный поверх рубахи фартук.

– У вас дело, сахиб? – вежливо спросил он.

– К капитану Торрансу.

– Капитан болен. – Индиец улыбнулся.

– Он всегда, черт возьми, болен, – буркнул Шарп, проходя мимо протестующего писаря и открывая следующую дверь.

Торранс, одетый в индийский халат с вышитыми драконами, лежал в гамаке, потягивая кальян. Сержант Хейксвилл сидел за маленьким столиком перед кучкой монет.

– Шарп? – удивился капитан. Сержант, на которого появление прапорщика произвело тот же эффект, молча поднялся. – Признаться, не ждал вас раньше вечера.

– Я здесь, – сообщил Шарп.

– Да-да, я вижу и нисколько в этом не сомневаюсь. Если только вы не привидение.

Шарпу было не до шуток.

– У вас проблемы с расписками?

Торранс заворочался:

– Каждый раз одно и то же, верно? Сержант, вы, кажется, говорили о каких-то делах?

– Служебных делах, сэр!

– Вот ими и займитесь.

– Есть, сэр! – Хейксвилл вскочил, вытянулся во фрунт, повернулся и строевым шагом вышел из комнаты.

– Как дела? Чем занимаетесь? – поинтересовался Торранс, выбираясь из гамака и аккуратно пересыпая монеты в кожаный мешочек. – Говорят, бедняга Эллиот умер?

– Убит, сэр.

Капитан поежился, как будто новость касалась его лично.

– Печально, – вздохнул он, потуже затягивая пояс халата. – Кстати, спасибо вам за поддержку. Без вас Уэлсли съел бы меня живьем.

Шарп вовсе не думал о том, что каким-то образом помог капитану.

– Я всего лишь сказал правду, сэр.

– Мой отец гордился бы вами, а я отныне ваш должник. Похоже, Дилип был заодно с Найгом.

– Вы так думаете? – Шарп даже не постарался скрыть сомнение.

– А разве есть другие объяснения? – спросил капитан. – Кто-то же должен был сообщать Найгу о конвоях, а кроме Дилипа, делать это было некому. Должен сказать, Уэлсли вел себя глупо. Поднимать шум из-за какого-то туземца! Ну повесили одного или двух. Их что, меньше от этого стало? – Он усмехнулся.

– Так что с расписками? – грубовато спросил Шарп.

– С расписками? Ах да. С расписками. Дело в том, что наш новый писарь обнаружил расхождения. Парень он сообразительный и ловкий. Сажит!

Дверь открылась. Молодой индиец вошел в комнату, сложил руки перед собой и поклонился капитану:

– Сахиб?

– Это прапорщик Шарп. Между прочим, мой помощник, а значит, такой же твой господин, как и я.

Писарь отвесил поклон Шарпу:

– Для меня большая честь, сахиб.

– А теперь, Сажит, покажите мистеру Шарпу те расписки, которые вызвали у вас сомнения.

Индиец вышел в соседнюю комнату и тут же вернулся с пачкой замусоленных бумажек. Положив их на стол, он сделал Шарпу приглашающий жест. На всех бумажках в нижнем правом углу стояли инициалы Шарпа. Большинство пометок были сделаны карандашом, некоторые чернилами. Последние Шарп отложил в сторону.

– Эти я не подписывал, – уверенно сказал он. – Чернил у меня нет.

– Ну вот, Сажит был прав! – воскликнул капитан.

– Вы оказываете мне честь, сахиб.

– И каждая такая бумажка означает убыток казне, – продолжал Торранс. – Нужно найти обманщиков и вывести их на чистую воду. Вот в чем проблема.

– На них проставлены имена погонщиков, – указал Шарп. – Не такая уж трудная задача. Вы бы и сами могли найти их, сэр, а не отрывать меня от дел.

– Бога ради, не будьте таким занудой, – поморщился Торранс. – Вы же понимаете, что генерал взял нас на заметку, и я вынужден проверять каждую мелочь. К тому же сами по себе имена ничего не значат. Ничего! Посмотрите сами! – Он порылся в расписках. – Едва ли не на дюжине значится имя Рам. Кто такой этот Рам? Имя распространенное. Я хочу, чтобы вы с Сажитом прошли по лагерю и нашли тех, кто с нами работает. А потом Сажит установит личность обманщиков.

Шарп нахмурился:

– А почему это не может сделать сам Сажит? Расписки ведь погонщики получали от него?

– Нам нужно знать наверняка. Ошибки быть не должно. Неужели непонятно? – взмолился Торранс.

– Моему свидетельству, сахиб, могут не поверить, – вставил индиец, – а в слове британского офицера не усомнится никто.

– Черт знает что! – Меньше всего Шарпу хотелось болтаться по лагерю, разыскивая погонщиков быков. К тому же он вовсе не был уверен, что сможет их узнать. – Так почему бы не пригласить погонщиков сюда? Было бы намного удобнее.

– Но тогда мошенники просто не пришли бы, а сбежали, – сказал писарь.

– Лучше всего застать их врасплох, – добавил Торранс.

– Ладно, попробую, – проворчал Шарп.

– Я так и знал, что могу на вас положиться, – обрадовался капитан. – Давайте займитесь этим делом прямо сейчас, а потом приходите пообедать, ладно? Скажем, в половине второго?

Шарп кивнул и вышел из дома. Кендрик и Лоури исчезли. Наверно, ушли с Хейксвиллом. Ахмед поил лошадь Стокса.

– Останешься здесь, – распорядился Шарп. Мальчишка покачал головой. – Черт бы тебя побрал, ты просто моя тень.

– Тень?

– Тень. – Шарп показал на свою тень на земле.

Ахмед ухмыльнулся, обнажив белые зубы. Сравнение ему понравилось.

– Тень! Я тень Шарпа!

Из дома вышел Сажит и предложил Шарпу укрыться от солнца под розовым шелковым зонтиком. Получив отказ, писарь пожал плечами. Фартук индиец снял, оставшись в белой рубахе.

– Извините, сахиб, что приходится вас беспокоить. – Он заискивающе улыбнулся.

– Не беда, – проворчал недовольно Шарп, следуя за писарем.

Ахмед потянулся за ними, ведя на поводу лошадь.

Сажит покачал головой. В глазах его мелькнуло беспокойство.

– Мальчику не надо идти с нами.

– Вот сам ему это и объясни. И не обижайся, если он тебя пристрелит. Ему это нравится, стрелять в людей.

Индиец прибавил шагу.

– Мне кажется, сахиб, что я уже знаю того плохого человека, который нас обманывает. Он из Майсура. Дал мне много расписок и клялся, что вы все их подписали. Вам надо только подтвердить или опровергнуть его слова. Много времени это не займет.

– Ну так веди меня к этому паршивцу, и закончим побыстрее.

Сажит направился к той части обоза, где стояли просторные, плохо натянутые палатки зажиточных скотоводов. Женщины у костров месили тесто, подбрасывая в огонь конские лепешки, запасы которых сушились на солнце у входа в каждую палатку. Зеленых шатров Найга видно не было. Очевидно, тот, кто унаследовал бизнес толстяка, свернул дела и ушел.

– Вот, сахиб. Вот здесь живет тот плохой человек. – Сажит нервно оглянулся по сторонам и направился к неопределенного цвета палатке, стоявшей чуть в стороне от остальных. В нескольких шагах от входа он остановился и, понизив голос до шепота, сообщил: – Его зовут Ранжит.

– Так позови паршивца, и я скажу тебе, врет он или нет.

Писарь колебался. Судя по всему, ему вовсе не хотелось выяснять отношения с Ранжитом. Наконец, набравшись смелости, он сложил зонтик, опустился на четвереньки и вполз в палатку, просевшую так сильно, что вход в нее оказался на высоте колена. Из палатки донеслись приглушенные голоса, после чего писарь торопливо выбрался наружу. Отряхнув от пыли подол своей белой рубахи, он жалобно, со слезами на глазах, посмотрел на прапорщика:

– Ранжит очень плохой человек, сахиб. Не хочет выходить. Я сказал, что его требует сахиб, но он обозвал меня плохими словами.

– Дай-ка я сам взгляну на этого мерзавца. Тебе ведь ничего больше и не надо, верно? Надо лишь, чтобы я подтвердил, он это или не он, так?

– Да, сахиб, пожалуйста. – Индиец отступил от входа.

Шарп снял треуголку, приподнял брезент, шагнул в полумрак…

И сразу понял, что попал в ловушку.

Как понял и то, что сделать ничего уже не может.

Первый удар пришелся в лоб, и из глаз как будто посыпались искры. Он пошатнулся, упал на спину, оказавшись вне палатки, и тут же кто-то схватил его за ногу и потащил назад, в темноту. Шарп попытался лягнуть нападавшего свободной ногой и раскинул руки, чтобы зацепиться за край палатки, но кто-то другой ухватил и вторую ногу. В следующую секунду на него обрушился еще один удар, и больше Шарп уже ничего не видел и не чувствовал.

– Крепкая башка у нашего Шарпи, – ухмыльнулся Хейксвилл и пнул распростертое на земле тело. Реакции не последовало. – Уснул, болезный. – Он ударил врага окованным латунью прикладом мушкета, но все равно не проломил череп. Крови, правда, вытекло много, а справа над виском обещал вырасти синяк размером с манго, но кости выдержали. – Ладно, разденьте его, – распорядился сержант, переждав очередной приступ конвульсий, преследовавших его на протяжении многих лет.

– Раздеть? Как это? – удивился Кендрик.

– Когда тело найдут, – терпеливо объяснил Хейксвилл, – а его рано или поздно найдут, потому что черномазое дурачье спрятать как следует не сможет, – никто не должен знать, что это британский офицер. Да и какой он офицер. Дерьмо поганое. Выскочка. Так что снимите с него одежду, свяжите по рукам и ногам и на голову что-нибудь набросьте.

Немало повозившись, Кендрик и Лоури стащили с прапорщика мундир и передали его Хейксвиллу. Сержант сразу же прошелся пальцами по швам.

– Есть! – воскликнул он, наткнувшись на что-то твердое. Взяв нож, Хейксвилл разрезал мундир, и оба рядовых, обернувшись, замерли в оцепенении: из швов высыпались десятки сверкающих камней. В палатке было темно, но драгоценности все равно блестели и переливались. – Живей! Живей! – прикрикнул на опешивших помощников сержант. – Снимайте остальное!

– Что это вы делаете? – Сажит просунул голову в палатку и как зачарованный уставился на сокровища.

– Не твое собачье дело! – рявкнул Хейксвилл.

– Это драгоценности? – спросил индиец.

Сержант выхватил штык и ткнул им в писаря. Острие остановилось в дюйме от шеи Сажита.

– Камни мои, а не твои. Ты делай свое дело, а я свое. Понял? Я взялся доставить Шарпи твоему дяде, а то, что при нем, вас не касается.

– Мой дядя хорошо заплатит за камни.

– Твой дядя – паршивая обезьяна. Ему надуть, что пёрнуть. Так что забудь про камни. Проваливай! – Засыпав пригоршню камней в карман, Хейксвилл обыскал остальную одежду, проверил все швы, разрезал сапоги и получил в награду с десяток рубинов, припрятанных в голенищах. Рубины были маленькие, размером с горошину, а сержант искал большой камень. – Я видел его собственными глазами! Чертов Типу носил его на шлеме. Громадный, как… Посмотрите в волосах.

Кендрик послушно провел ладонью по окровавленным, слипшимся волосам и покачал головой:

– Ничего.

– Переверни ублюдка и поищи сам знаешь где.

– Ну уж нет! – возмутился Кендрик.

– Да не будь ты таким привередливым! И свяжите ему руки. Быстрей! Не ждите, пока очнется.

Из одежды и сапог извлекли шестьдесят три камня: рубины, сапфиры, изумруды и четыре маленьких бриллианта. Большого рубина не нашли. Хейксвилл озадаченно нахмурился. Не мог же Шарп продать самую главную драгоценность? Оставалось утешаться тем, что и найденное представлялось сказочным богатством. Не устояв перед соблазном, сержант разложил камни рядами на порезанном мундире.

– Как блестят, а? – восхищенно пробормотал он, перебирая жадными пальцами каждую драгоценность. Потом отложил десять камешков поменьше в одну кучку и столько же в другую и показал на них Кендрику и Лоури. – Ваша доля, парни. Берите. До конца жизни хватит. Все шлюхи ваши.

– Наверно, я все-таки расскажу дяде о ваших камешках, – пробормотал Сажит, на которого блеск драгоценностей производил гипнотический эффект.

– Наверно, расскажешь, – усмехнулся Хейксвилл. – И что с того? Я же не размазня, как Шарпи. Вам меня не поймать.

– Тогда я, может быть, расскажу капитану Торрансу. – Писарь оставался у входа, готовый при малейшей угрозе со стороны сержанта и его людей выскочить из палатки. – Капитан тоже любит камешки.

Даже слишком, подумал сержант. Узнав о сокровище, Торранс вполне мог бы устроить для Хейксвилла ад на земле и в конце концов вынудить расстаться с львиной долей богатства. По лицу сержанта пробежала серия неконтролируемых конвульсий.

– А ты, как я посмотрю, смышленый малый, а? С виду ничего такого, обычная черномазая нехристь, но в черепушке, видать, мозги, а не коровье дерьмо. Ладно, лови. – Он бросил Сажиту три камешка. – Да держи рот на веревочке, а проболтаешься – язык отрежу и съем. Уж очень мне это по вкусу. Берешь язык, чуточку масла да немного подливки. Отличная еда. – Сержант ссыпал в карман остальные драгоценности и с мрачной сосредоточенностью уставился на распростертое тело. – У него было больше. Точно, больше. – Он вдруг щелкнул пальцами. – А где ранец?

– Какой ранец? – спросил Лоури.

– Тот самый чертов ранец, что у него всегда при себе. Солдатский, с которым Шарпи не расстается. Где он?

Кендрик и Лоури переглянулись. Сажит нахмурился:

– Ранца не было. Когда он пришел к капитану, ранца при нем не было.

– Ты уверен?

– Он же на лошади приехал, – поделился наблюдением Лоури. – На сером мерине. И ранца точно не было.

– Тогда где конь? – раскаляясь от злости, вопросил Хейксвилл. – Надо поискать в седельных сумках!

Лоури потер лоб, силясь что-то вспомнить:

– Мальчонка. Точно. Он с конем оставался.

– Так где он?

– Конь?

– Чумазый.

– Сбежал, – ответил Сажит.

– Сбежал? – с угрозой переспросил Хейксвилл. – Почему?

– Увидел, как вы его ударили. Я тоже видел. Он вывалился из палатки. И кровь была на лице.

– Не надо было бить, пока не вошел, – упрекнул сержанта Кендрик.

– Закрой пасть, умник. – Хейксвилл почесал затылок. – Так куда мальчонка убежал?

– Не знаю. Далеко. – Писарь пожал плечами. – Я пробовал догнать, но он вскочил на лошадь и ускакал.

– Парнишка не опасен, – махнул рукой Кендрик. – По-нашему не говорит.

– А ты откуда знаешь?

– Я с ним разговаривал.

– Да и кто ему такому поверит? – пожал плечами Лоури.

Может быть, и никто, подумал Хейксвилл. Скорее всего, Лоури был прав. Им ничто не угрожало. Кто поверит малолетнему арабу? И все же сержанту было не по себе. Хотя бы люди Джамы поскорей пришли за Шарпом и унесли его куда-нибудь подальше. Сам Джама еще накануне покинул лагерь, справедливо полагая, что если хочешь убить британского офицера, то сделать это лучше подальше от британской армии. Хейксвилл предупредил, что ждать Шарпа стоит не раньше чем к вечеру, и вот теперь ему ничего не оставалось, как караулить пленника до наступления сумерек.

– Я же сказал завязать глаза, – бросил он раздраженно. – Или хотите, чтоб он нас всех увидел?

– Увидит не увидит – теперь не важно, – ответил Кендрик. – До рассвета все равно не доживет, так ведь?

– Да только не забывайте, с кем дело имеете, – предупредил сержант. – Живучий гад, как десять кошек. Я бы прямо сейчас ему глотку перерезал.

– Нельзя, – возразил Сажит. – Его обещали моему дяде.

– И твой дядя нам заплатит, а?

– Как договаривались.

Хейксвилл выпрямился и шагнул к Шарпу, который по-прежнему не подавал признаков жизни.

– Видите полосы на спине? Я оставил, – с гордостью сказал сержант. – Взял грех на душу, соврал, зато Шарпи отведал ремня. А теперь я его и вовсе на тот свет отправлю.

Хейксвилл вспомнил, как Шарп бросил его на растерзание тиграм в Серингапатаме, как оставил наедине со слоном-убийцей, который едва не раздавил его здоровенной, как дерево, ногой. Дикая ярость всколыхнулась вдруг в нем, лицо перекосилось в страшной гримасе. Он пнул Шарпа в бок. Еще раз. И еще. Кендрик с трудом оттащил разбушевавшегося сержанта от тела:

– Да вы ж его убьете, сарж. Мне-то все равно, но черномазые тогда не заплатят, верно?

Хейксвилл отступил и, отдышавшись, повернулся к индийцу:

– Так как же твой дядя собирается его убить?

– Это сделают джетти.

Сержант довольно закивал:

– Видел, видел. Знаю, как работают. Только не надо спешить. Пусть прикончат его медленно. Чтобы почувствовал.

– Все сделают, – пообещал Сажит. – Медленно и чтобы почувствовал. Мой дядя человек не жалостливый.

– А вот мне жалко, – вздохнул Хейксвилл. – Жалко, что сам не получу такого удовольствия. Как бы я его… – Он плюнул на неподвижно лежащего пленника. – Спи, Шарпи. К восходу уснешь насовсем. Встретишься с дьяволом. Туда тебе и дорога!

Сержант опустился на землю в углу палатки и, достав из кармана пригоршню камней, принялся пересыпать с ладони на ладонь. Кровь на голове Шарпа подсохла, и по ней ползали мухи. К восходу все будет позади: прапорщик сдохнет, а он, Хейксвилл, станет богачом. Месть, подумал сержант, пожалуй, послаще меда.

Ахмед видел, как Шарп упал у входа в палатку. Видел кровь на голове. Видел, как чьи-то руки схватили его за ноги и втащили в полумрак.

Потом Сажит, писарь с розовым зонтиком, повернулся и поманил его рукой.

– Поди сюда, мальчик! – крикнул он.

Ахмед сделал вид, что не понял, хотя понял достаточно: с его хозяином случилось что-то плохое. Он отступил, ведя за собой серого мерина Стокса. Он даже спустил с плеча мушкет, и тогда Сажит, расценив жест как угрозу, бросился вдруг к нему. Ахмед был быстрее. Он подпрыгнул и, распластавшись на спине лошади, не успев еще как следует сесть, ударил серого пяткой в бок. Конь сорвался с места, и Ахмед, изловчившись, вскарабкался в седло. Стремена висели слишком низко, но юный араб вырос среди лошадей и ездить мог в любом положении. Даже с завязанными глазами. Даже задом наперед. Он помчался через лагерь, мимо палаток, костров, жующих сено быков и вскоре оставил индийца далеко позади. Какая-то женщина громко крикнула, когда серый едва не сбил ее играющих в пыли детишек. Уже на краю лагеря Ахмед придержал коня и оглянулся – Сажита видно не было.

Но что делать дальше? В британском лагере Ахмед не знал никого. Он посмотрел туда, где на вершине далекого хребта виднелся Гавилгур. Его прежние товарищи, Львы Аллаха, воевавшие на стороне Ману Баппу, должно быть, укрылись в крепости, но дядя, с которым Ахмед и приехал в Индию из далекой Аравии, погиб и лежал теперь в черной земле Аргаума. Да, мальчик знал других солдат. Знал и боялся. Они, другие, хотели, чтобы он служил им. И не только готовил пищу и чистил оружие. Только Шарп отнесся к нему дружелюбно, и вот теперь Шарп сам нуждался в помощи, а Ахмед не знал, как ему помочь. Подвязывая стремена, он пытался придумать выход.

Тот кругленький, седой, розовощекий англичанин, хозяин мерина, вроде бы друг Шарпа, но как объяснить, что случилось? И все же попробовать стоило. Ахмед развернулся, решив объехать лагерь по периметру, найти дорогу, которую англичане прокладывали в горы, и добраться до места, но уже через минуту его заметил офицер из пикета. Подъехав ближе, офицер увидел британский чепрак.

– Ты что здесь делаешь, приятель? – спросил он, предположив, что мальчишка выгуливает лошадь.

Ахмед испугался и пустился наутек.

– Вор! – крикнул офицер, устремляясь в погоню. – Стой! Держи вора!

Какой-то сипай направил на него мушкет, и Ахмеду пришлось сбить его с ног. Неподалеку паслись лошади, и он повернул к ним, перепрыгнул через ограждение, промчался по грядкам, взял с ходу еще одно препятствие, нырнул под деревья, продрался через кустарник, перелетел через высохший наполовину пруд и достиг наконец леса. Пикетчики не рискнули продолжать преследование и отстали, но из-за крестьянских хижин неслись недобрые крики. Ахмед потрепал серого по шее, проехал еще немного и повернул к краю леса. Впереди лежало примерно полмили открытого пространства, за которым снова начинался обещавший безопасность лес. Вот только выдержит ли усталая лошадь?

– Если будет на то воля Аллаха, – сказал Ахмед и пустил серого в галоп.

Преследователи, хотя и отстали, увидели беглеца, и с десяток всадников возобновили погоню. Кто-то выстрелил. Мальчик услышал хлопок мушкета, но пуля прошла далеко. Ахмед приник к шее серого, полностью положившись на инстинкт животного. Оглянулся только раз – сипаи приближались. Но тут его принял лес, и юный араб повернул на север. Потом срезал к западу. И снова на север. Углубившись в чащу, он придержал тяжело дышащего мерина, чтобы их не выдал стук копыт.

Прислушался. Где-то ржали кони. Преследователи были близко, потом голоса их стали удаляться. Может, лучше было бы сдаться? Наверняка кто-то из англичан знает его язык. Может быть, если он отправится на поиски друга Шарпа, туда, где они прокладывают дорогу, то потеряет время, и помощь опоздает? И что тогда? Положение отчаянное, и Ахмед совершенно не знал, как быть и что делать. В конце концов он решил вернуться в лагерь и повернул назад, навстречу преследователям.

И едва не наткнулся на дуло мушкета.

Человек, державший мушкет, был индийцем, и голову его защищал латунный шлем, какие обычно носили маратхи. Конь стоял в нескольких ярдах в стороне – всадник спешился, чтобы неслышно подобраться к Ахмеду.

Маратх усмехнулся.

Рискнуть? Пришпорить серого и положиться на удачу? Но вынесет ли усталый мерин? Мысль еще не успела оформиться, как из-за деревьев выехал второй маратх. Этот держал наготове кривой тулвар. За ним появился третий. И еще. И еще.

Всадники окружили юного араба.

И Ахмед, поняв, что запаниковал и подвел Шарпа, заплакал.

На взгляд Додда, из затеи Ману Баппу с поощрением за захваченное у британцев оружие ничего не вышло. За несколько дней добыча составила три старых ружья с фитильным замком, отобранных, очевидно, у охотников-шикари, один сломанный мушкет местного производства и хороший пистолет с саблей, снятые с подстреленного инженера. Ножен, конечно, не представили. Пока это было единственным и малоубедительным свидетельством попыток маратхов остановить продвижение неприятеля. Полковник ежедневно досаждал Ману Баппу просьбами позволить нанести удар по прокладывающим дорогу саперам, однако брат раджи упрямо отказывался выпустить полк из крепости.

Самому Додду покидать форт не возбранялось, но только для того, чтобы размять коня. Каждое утро полковник отправлялся к западной границе плато, хотя далеко от крепости не удалялся. За его голову была назначена немалая награда, и пусть неприятельская кавалерия не появлялась здесь уже давно, он все еще опасался засады. Держась на безопасном расстоянии и находясь под защитой маратхских всадников, Додд подолгу рассматривал в подзорную трубу британцев, копошащихся далеко внизу, как кучка муравьев. Работа шла споро, дорога расширялась и удлинялась, и однажды он увидел два батальона пехоты, устраивающие лагерь в верхней долине. На следующий день там появились три пушки, повозка с продовольствием, две телеги и четыре ящика с боеприпасами.

Полковник еще раз проклял нерешительность Ману Баппу: его Кобры без труда уничтожили бы этот пока еще слабый артиллерийский парк и на неделю, если не больше, расстроили планы британцев, однако князь позволял противнику продвигаться к его убежищу совершенно беспрепятственно. Дорога уходила все дальше, поднималась все выше, но на ней оставались еще крутые участки, где даже сотня человек не смогла бы протащить одно орудие. И все же день ото дня огневая мощь врага укреплялась, в парк доставлялись все новые пушки, и Додд знал: недалек тот час, когда британцы выйдут к плато, установят тяжелые осадные орудия и перекроют ведущий от скал к крепости узкий перешеек.

Ситуация менялась, но князь по-прежнему не желал предпринимать какие-либо активные действия.