Князь Диодор Басов Николай
— Если такое возможно, кня-яс, обращайся ко мне по моему нынешнему чину — сержант. На лейтенантский-то патент, пока в той же роте служит мой брат, мне рассчитывать не приходится.
— Чего так?
— У нас есть такое неписанное, но неукоснительное правило, что старший родственник или наследник фамилии должен иметь как минимум на один чин выше. А раз я — младший, тогда… — Он даже вздохнул, но видно было, что с этой неудачей он давно смирился и не придавал ей чрезмерного значения.
— Ничего, Семпер, все у тебя еще впереди, и чины, и почет, и уж конечно офицерские патенты.
— Я бы мог, конечно, — продолжал свое граф, оглянувшись и убедившись, что никто из подчиненных его слышать не мог за дальностью, — перейти в армию, но служба там — не сахар, как и тебе, кне-ес, должно быть, известно. Да и служить меня с детства приучили там, где приходится, а не там, где хочется.
— Но все же почета в королевской гвардии, поди, поболе выходит?
— Не скажи, кнес.
Совсем он от этого слова отбиваться стал, уж лучше бы по-своему обращался, решил Диодор, граф даже два раза одинаково его произнести не умел.
— Тогда так, Семпер, обращайся ко мне по имени — Диодором меня зовут… А что не так в гвардейской-то службе?
— Видишь ли, принц Диодор, род у нас хоть и не самый знатный, но все же в королевстве известен. Служить с таким именем тяжко, я даже подумывал себе какое-либо простонародное прозвище взять, да брат не позволяет. Говорит, что нас должны знать просто потому, что мы есть, что мы служим и что приближены к королю, да живет он вечно, — граф озорно блеснул глазами, когда произносил эту присказку, должно быть, рассчитывал, что князь примет ее за шутку, хотя бы и своеобразную. — Вот только приближенность эта — ни Богу свечка, ни черту кочерга, как у вас говорят.
Князь посмеялся, оценив знание графом простонародных руквацких поговорок.
— Неужто небогата эта служба?.. Давно ли получали денежное довольствие? — напрямую спросил князь.
— Давно, принц, даже не припомню когда. Прежде, бывало, по три, а то и четыре раза в год получали, каждый раз к новому сезону. Теперь, сказывают, даже на весеннюю выплату в будущем году не приходится рассчитывать.
— Чем же весенние деньги так нехороши?
— Деньги как раз хороши всегда, плохими не бывают… Но сомневаются у нас многие, что мы их дождемся. А после зимы всегда нужно многое купить из обмундирования, из пропитых-проеденных вещей… А то и в поход, если он случится, отправиться будет не с чем. — Они отмахали чуть не четверть версты, пока граф снова заговорил. Князь его не торопил, ждал, чтобы Семпер сам обо всем, что думает, рассказать решился.
— Перед зимой не дали, прошел слух, что менять будут что-то по армии, и лишь тогда нами займутся. Против этого никто особо не возражал, в городе у многих есть иные возможности на житье денег добыть, да и из имений многим присылают, у нас — все же гвардия, на те подачки, что от службы перепадают, почти никто не живет… Но ведь весной-то — вовсе необходимо! Вот мне долги нужно отдать, за постой квартирохозяину заплатить, нужно седло новое, прежнее я проиграл в кости, это вовсе у брата взял, шпагу следует править, а то я, почитай, ее в фехтовальном зале избил всю, одежда под новые манеры необходима, чтобы достойно при дворе появляться. А теперь — что?
Что-то непривычно было от фериза слышать такие слова, они всегда, при любых, даже и неблагоприятных обстоятельствах скрывали свои неудачи, так были воспитаны, такая у них была особенность поведения… Что-то тут было не так. Поэтому князь спросил напрямую:
— И почему же весенней выплаты не будет? О чем говорят среди гвардейских?
Но юный граф уже и сам сообразил, что слишком разоткровенничался перед этим имперцем, и умолк, даже губы надул, изображая, что от холодного ветра в лицо. Но вовсе не ответить было бы невежливо, и он отозвался, уже отворачиваясь назад, к своим сослуживцам:
— Ничего я не знаю. А говорят разное, может, и неправда это.
Значит, известия о воровстве, о том, что казна пуста, не секрет, по крайней мере, для гвардейцев, решил князь. И всю оставшуюся дорогу раздумывал над этим, вот только не слишком плодотворно.
Миновав три или четыре небольших городка, в каждом из которых жителей было не больше, чем в какой-нибудь рядовой руквацкой деревушке, они выехали на совсем уж другую дорогу. Тут и тополя местные, растущие ввысь, были ухоженными, и поля представлялись не для урожая, а чтобы радовать глаз да пустить коня прямо по жниве, и под копытами их лошадок появилась брусчатка. Они подъезжали. Замок Венсен оказался куда ближе, чем князь полагал, примерно так же, как на Миркве кесарев дворец в Звенийске стоял.
Вот только от загородной резиденции кесаря, устроенной в лесу и относительно небольшой, Венсенский замок отличался тем, что был широким, со многими, раскинутыми окрест постройками, с садами и парками, которые были получше ухожены, чем иные из цветников. И дорога сделалась вновь грязной, чувствовалось, что тут то ли климат мягче, то ли разъезжали поболе, чем по местным дорогам, хотя это и было странно.
Сам дворец показался князю сначала излишне простым, чуть ли не как казарма какая-то, но приглядевшись, в изогнутом дугой строении он увидел и частички украшательства, то там, то здесь из здания вырастали башенки, пристройки, а совсем уж сбоку виднелся зимний сад, состоящий сплошь из стекла и казавшего издали тонкого переплета, поддерживающего прозрачные стены.
Тут же их остановили двое стражников, одетых причудливо, как на старинной картинке, в штанах с буфами, в расписных неведомыми зверями камзолах, и в плащах, в которые не постыдился бы нарядиться ярмарочный скоморох. В руках у них были, тем не менее, мушкеты, только похожие на дорогие охотничьи, с гравировкой по стволу и накладками на ложе, блестевшими, как хорошее столовое серебро. И патроны у этих двух были не уложены, как полагается, в сумку, а висели чередой сверкающих стаканчиков, будто причудливые подвески, на специальной портупее.
Трое гвардейцев остались при конях и с одним из разодетых стражников, а другой, не чинясь, провел князя Диодора и графа в немалый, залитый солнцем зал, пристроенный к основному зданию. Тут был огромный камин, холодный, почему-то показавшийся и бессмысленным, как старая и пустая кастрюля. Но перед ним оказалось немало диванчиков, кресел и даже восточных пуфов, на которых тоже можно было сидеть, если бы они не выглядели такими чудными.
Спустя всего лишь несколько минут откуда-то — в этом огромном зале мудрено было заметить все двери — появился суховатый пожилой морщинистый человек, державшийся так важно, будто он был канцлером небольшого королевства. Не представляясь, он резковато раскланялся, потом принял письма, которыми Диодора снабдил королевский казначей. Прочитав печати, и узнав, кому они предназначены, он удивился, но выразил это лишь поднятой вверх бровью, и удалился.
А что же, подумал князь, даже с этими письмами тут могут и не принять его. Но задавать подобный вопрос графу, расположившемуся на небольшом диванчике и определенно приходящему в себя от немилосердной для него скачки, он не стал. Зато потом все получилось неплохо. Опять, неизвестно откуда в зале оказалась невысокая, тщательнейшим образом причесанная старушка, с живым и добрым лицом, которая отчаянно для своего возраста поспешала к князю. За ней следовал давешний пожилой распорядитель, и по тому, как он порывался помогать старушке, а то и утишить ее семенящую походку, было видно, насколько он к ней по-дружески расположен.
— Баронесса Унашитская, — представил старушку распорядитель, и с графом, мигом вскочившим на ноги при появлении новых персон, они отошли в сторону.
А ведь она не такая уж и старушка, подумал князь, раскланиваясь и попутно вглядываясь в немного встревоженные глаза баронессы. Пожалуй, лет ей не намного больше, чем матушке, или даже меньше, просто она не привыкла принимать незнакомцев.
— Баронесса, — начал князь, хотя ему отчего-то было неловко, — я попрошу тебя не волноваться. Ничего страшного не происходит, просто я…
Старушка вдруг улыбнулась, и такая еще женщина в ней проявилась разом, что князю и самому стало удивительно, как он несправедливо подумал о ней всего несколько мгновений до того.
— Я знаю, что ты скажешь, молодой человек. Ты исполняешь приказ, и тебе надлежит что-то узнать. — Она осмотрелась. — Давай сядем. Тебя представили как князя из Империи.
— Точно так, я князь Диодор Полотич Ружеский, сотник имперских войск, прибыл сюда по распоряжению Тайного Приказа Империи…
— Сотник, — баронесса Унашитская не спрашивала, она пробовала слово на вкус, — это ведь не очень высокий чин, что-то вроде поручика?
— Это казачий чин, баронесса, — отозвался князь, усаживаясь напротив своей собеседницы, выбравшей местечко под высокими окнами, в которые светило солнце.
— Ого, даже казак! — Баронесса смотрела на Диодора с такой смесью деланного испуга и чистейшего любопытства, что князь едва не засмеялся. С этой… старушкой все же, ему было отчего-то и весело, и спокойно. — Была я знакома с одним вашим казаком, атаманом… Как же его звали?.. Нет, не помню, давно это было, и память моя стала уже не та, что в прежние времена.
— Баронесса, вот к памяти твоей я и приехал обратиться, — сказал князь, и подумал, что его фраза на феризе звучит, должно, не слишком грамотно. Но баронесса снова лишь улыбнулась, и продолжала его разглядывать. Она заметила его заминку, и тут же по-своему пришла на помощь.
— А мне передали, что ты хочешь видеть принца и… Только с принцессой Никомеей тебе придется несколько осторожно разговаривать, она не привыкла к новым людям. Даже если все это делается по приказу… — фразу она произнесла с отчетливым вопросом.
— Да, все это делается по прямому распоряжению его величества короля Фалемота, — и князь добавил, про себя усмехнувшись: — да живет он вечно.
Баронесса сразу успокоилась, слова князя ей было достаточно, чтобы больше не думать, что тут таится какая-то интрига, которая может принести какие-либо неприятности ее воспитанникам.
— Хотя те письма, что ты привез, составил мой давший друг Тампа, — уронила она.
— Так получилось, баронесса.
— Называй меня госпожой Темерией, я уже давно отвыкла чиниться с людьми… столь молодыми, как ты. Задавай свои вопросы.
— Слушаюсь, госпожа Темерия. Только прошу тебя отнестись к моему вопросу столь же внимательно, как если бы спрашивали по очень настоятельному делу, — опять не вполне правильно получилось, подумал князь, что-то у него с официозными фразами на феризе было не так, как должно.
— Отвечу со всем тщанием, — отозвалась Темерия Унашиткая, снова показав свою чудесную улыбку. — Очень весело тут, — она мельком обозрела весь зал разом, — говорить столь официально. Так что же, принц Диодор?
— Кто из людей, очень хорошо знавший короля Фалемота в юности, или даже в детстве, остается в достаточной силе, чтобы?.. Чтобы отдавать распоряжения, которые касаются самых важных для королевства обстоятельств?
— Полагаю, что таких людей немного, князь.
Несмотря на возраст и видимую доброту, баронесса отнюдь не утратила остроты ума и хорошей, правильной реакции в разговоре. Она немного посерьезнела, но улыбка все же таилась в ее глазах — вероятно, она находила забавным, что такие вот молодые люди, как князь, а возможно, и вообще все вокруг нее, занимаются какими-либо важными для королевства обстоятельствами.
— Полагаю, таких людей всего лишь двое. Это, без сомнения, виконт… То есть, ныне герцог Кебер, и вторым будет герцог д'Окр. — Она немного подумала. — Да, Кост д'Окр тоже должен быть назван. Хотя, по-настоящему короля в детстве знал лишь Кебер. Они ведь родственники, одной крови, и воспитывались вместе, и были, насколько я помню те времена, — она так улыбнулась, что князю стало ясно, она помнит их куда лучше, чем то, что произошло, к примеру, на прошлой неделе, — друзьями не разлей водой. Так говорят у вас, в Империи?
— Так говорят, — согласился князь, удивившись отчетливому руквацкому произношению баронессы. — А чем вызвана твоя оговорка по поводу герцога Кеберского?
— Так ведь он получил титул герцога специальной грамотой короля Фалемота, — небрежно отозвалась баронесса Темерия Унашитская. — Они троюродные братья и друзья, и король Фалемот сделал его герцогом лишь недавно, это был, как бы, его подарок к свадьбе.
— Я встречался с герцогом Кеберским, хотя, следует признать, это получилось неожиданно и ненамеренно, но суждения на его счет у меня сложились.
Совсем неожиданно баронесса нахмурилась, оказывается, она умела и так.
— Как я слышала, женился он странно. И хотя в супруги ему досталась достойная женщина, графиня из нашего старого рода… Но видишь ли, она откуда-то с юга, а южане — известные весельчаки и гуляки. — Она о чем-то сама с собой спорила, вероятно, потому что добавила: — Нет, он не уронил себя браком. И богата она оказалась настолько, что теперь двор Дренчена один из первых среди всех наших соседей… Но говорят, он пьет. А просто так этого не бывает. Люди его склада начинают безобразить, когда не встречают любви или понимания, молодой человек.
Суждения у баронессы, по всему, оказались весьма твердыми, незыблемыми даже. Для воспитательницы королевских потомков это было, разумеется, необходимо.
— Баронесса, ты назвала его?.. — Она поняла.
— Он носит имя Дренчена тет Сопаты герцога Кеберского, князь. Но он с детства настолько не любил ни имя свое, ни самый свой род, что за ним как-то постепенно установилось имя всего лишь по его… герцогству.
— Понятно. А ныне Кеберский и герцог д'Окр часто бывают при дворе?
— Реже, чем им бы того хотелось, как я думаю. Но все же гораздо чаще, чем это бывает у государей вообще, тем более, у государей, чьи земли соседствуют. И дружба их, князь, я уверена, редко омрачается какими-либо расстройствами или интригами.
— А их жены? — спросил князь, будто бы по варварской имперской привычке утратил необходимую меру учтивости.
— Наша королева умерла, супруга д'Окра, как сказывают, ведет очень отвлеченный от него образ жизни, они могут не встречаться месяцами, я думаю… Про герцогиню Кеберскую я знаю так мало, что не могу ответить на твой вопрос.
— Баронесса, не могла бы ты припомнить что-то особенное про этих троих? Нечто, чего обычно не любят вспоминать, но что было им свойственно в прежние годы?
— И что стало определяющим их качеством в нынешнем их положении, не так ли? — закончила вопрос Темерия Унашитская. Она подумала. — Нет, вроде бы, ничего… Вот разве что?.. Лет с восьми и почти до отрочества наш нынешний король, а в те времена принц-наследник, страдал необычным недугом…
Она умолкла, рашая, стоит ли говорить об этом. Наконец, она тряхнула головой, и продолжила:
— Он страдал лунатизмом, возможно, страдает до сих пор. Насколько я знаю, это с годами проходит, но не у всех. Это единственное, что я могу припомнить.
Князь сидел, затаив дыхание, и одновременно, опасался, что это будет слишком заметно. Для того, чтобы не показать своего напряжения, он спросил снова:
— Его лечили от этого… недуга?
— Разумеется. Насет Костумский, прежний учитель государя, ныне покойный, потратил немало времени, чтобы найти подходящих врачей, способных справиться… с этой неприятностью. Одно время это казалось невозможным сделать, но после все обошлось. — Вот тут баронесса снова нахмурилась. — Я не вполне понимаю, князь, чем вызваны эти расспросы? Неужто король Фалемот сам не знает, как давно это было и как это, в сущности, незначительно?
— Кажется, он и сам уже не помнит об этом, баронесса.
— Я так и думала, — внезапно, она поднялась, зашуршав своими юбками, гордо вздернув свою седую голову, но все же улыбнувшись. — Если у тебя, князь, больше нет вопросов, я пойду выясню, примет ли тебя принцесса.
— Меня так же устроила бы встреча и с принцем Бальдуром.
Баронесса повернулась к седому распорядителю, который сидел в сторонке и о чем-то негромко разговаривал с графом Семпером.
— Жан, узнай пожалуйста, не будет ли принц так любезен, чтобы принять нашего гостя из Империи для ничего не значащей беседы?
Так свои расспросы Диодор ни за что не определил бы, но баронесса Темерия лучше знала характер своего воспитанника, и потому решил не протестовать. Князь остался с графом наедине.
— Унашитскую у нас все очень любят, — сказал граф. — Когда она приезжает в Лур, всегда выстраивается почетный караул, предусмотренный лишь для коронованных особ. — Он улыбнулся. — Ей такие приемы очень нравятся.
Спустя несколько времени в зал, где они находились, снова вошел Жан, чему князь совсем не удивился. Он попробовал по лицу распорядителя понять, примет ли их принцесса, и еще за десяток шагов понял, что этому не бывать. Распорядитель поклонился еще раз и строго сказал:
— Принцесса сейчас занята, мессиры, но она будет сегодня на ужине. Если вы соблаговолите остаться, она, без сомнения…
Князь уловил брошенный искоса взгляд графа Семпера, юноше очень хотелось остаться, но князь думал об ином. И почти не надеясь на достойный ответ, он спросил о принце.
— С принцем все просто, — отозвался Жан. — Он сейчас играет в воланы в спортивном зале, и если не ушел оттуда, уделит вам внимание.
И Жан, не добавив более ни слова, отправился куда-то в угол всего этого залитого солнышком зала, из которого уходить совсем не хотелось, хотя бы и складывались тут разговоры у князя не самым лучшим образом. Они прошли по каким-то коридорам, сплошь увешанным старыми доспехами, щитами и оружием, потом перешли в анфиладу комнат, забранную таким количеством шпалер, что они висели перекрываясь краями, как черепица. А затем все трое сразу оказались в зале, похожем на крытый манеж, казавшийся низким из-за своей ширины, по сравнению с которотым то место, где князь разговаривал с Темерией Унашитской представлялся чуть не обыкновенной комнатой.
Принц Бальдур ди'Парс действительно играл в воланы, и уже давно, настолько, что рубашка его потемнела от пота, да и к лицу его прилипли пряди темных волос, выбившихся из короткой косицы на затылке. Едва они появились, принц закричал, оказалось, он сделал очень удачный удар, и его противник, мальчишка едва ли не деревенской наружности, с отчаяньем закричал:
— Так нечестно! Я видел…
— Видел, только отбить не сумел, — торжествующе отозвался принц, повернулся к новым людям в зале и пошел к ним.
Перед князем и графом Семпером принц Бальдур все же посерьезнел, даже сделал попытку раскланяться, но ракетка для воланов не очень-то подходила для церемоний, она была слабой заменой положенной в таких случаях шляпы. Впрочем, принц мог бы раскланиваться и не снимая шляпы, подумал князь, кто знает все особенности протокола тут в Венсене. Они представились, принц присмотрелся к графу.
— Мы определенно встречались, — вымолвил он. Граф подтвердил. — А я-то думал, что вы оба из Империи.
— Не все, принц, — князь решил взять разговор в свои руки, хотя это было нелегко. — Но поверь, я выполняю волю короля, прямое его распоряжение.
— Тогда… я слушаю, кназ, — отозвался принц, довольный тем, что может так лихо вставить руквацкое словцо. Возможно, у него был даже хороший учитель руквы, вот только учился-то он все же неважно. Но князь уже привык, что его титул тут коверкается самым немилосердным образом.
Диодор все же посмотрел на графа, тот все понял, отошел к юноше, который играл против принца. Взял у него из рук ракетку, взвесил в ладони, попробовал даже подбросить волан и отбить его, князь следил за ним и думал, как задать вопрос, который хотел прояснить… Задать-то его было просто, но сложно было получить настоящий, подлинный ответ.
— Принц Бальдур, прошу тебя ответить очень… взвешенно, — заговорил он, наконец.
— Я всегда отвечаю то, что думаю, — небрежно и уверенно отозвался принц. — Из-за этого Темерия называет меня даже простоватым, но ей это позволено.
— Не расспрашивал ли кто-либо тебя об отце?
— Об отце… О короле Фалемоте ди'Парсе? — переспросил принц. — Не понимаю, какое это имеет значение? Да у нас, поди, о нем все знают. Он же воспитывался тут, в Венсене. Живы еще и слуги, которые помнят его проделки чуть не до мелочей, есть и те, кто выслушивал эти рассказы и тоже о них знает.
— Слуги меня пока не занимают, — сдержанно отозвался князь. А про себя подумал, что вот именно — пока. Если он не найдет заговорщиков против королевства среди тех, кого наметил себе, придется, возможно, идти по второму кругу, в который уже по необходимости нужно будет включить и слуг. — Я имею в виду более высоких особ.
Принц пожал плечами. Граф и мальчик с ракеткой вежливо отошли еще дальше, князь еще раз, мельком, подивился размерам этого спортивного зала. Обе фигурки сделались маленькими и незначимыми, и еще стало видно, что высота потолков, поддерживаемая длинными, составленными из нескольких бревен балками только по какому-то обману зрения представилась сначала небольшой, на самом-то деле потолок свисал очень свысока, пожалуй, тут можно было стрелять даже из небольшого лука по высокой дуге от стены к стене.
— Никто особенно подробно про государя не расспрашивал. Это было бы глупо, потому что сразу же стало бы известно. Даже я, находясь тут, далеко от двора, доложил бы о том… Да, доложил бы Опрису или Тампе, ты им уже докладывался, кназ? — Кажется, даже конструкции своих фраз принц строил, подражая Темерии Унашитской, причем, сам того не замечал.
— Разговаривал, но не докладывал, а расспрашивал, как и тебя сейчас, принц.
— Вот как? — это было сказано резковато, между зубов, как тут по-феризски называлось. Но в чем-то более основательном это помогло, принц успокоился, ведь если этот имперский князь мог расспрашивать о чем-либо таких особ, значит и для него в таком обороте дела никакой неучтивости не было.
— Мог ли кто-либо выяснить это еще где-нибудь? — спросил князь. — Или выяснить как-то незаметно, допустим, задавая мелкие, внешне не значащие ничего вопросы у многих людей, чтобы потом составить общую картину того, что его интересует?
— Я не понимаю, что этого «кого-либо» могло бы интересовать?
— Сведения о юности короля Фалемота, — князь и в самом деле не слишком удачно сформулировал свои вопросы, но теперь с этим приходилось только мириться.
— О нем сколько-нибудь достоверно может все знать только Темерия, — принц все же задумался, отвечая. — Но с ней ты уже говорил… Нет, даже не знаю, кназ, какой еще ответ следует тебе дать.
А если бы я знал, какие именно мелочи интересуют предполагаемого оборотня, чтобы прикинуться королем, чтобы надеть на себя именно его личину, подумалось князю, все оказалось бы проще. Теперь следовало выходить из этого разговора, который ничего не дал, но тем не менее, определенные формальности следовало соблюсти. Князь даже улыбнулся от этой мысли, раньше она ему в голову не приходила.
— Принц, не существует ли тут, в Венсене записок какого-нибудь приближенного в прошлом к королю Фалемота лица? — Он пояснил, чтобы принцу было понятно: — Которые можно прочитать и составить себе представление о том, каков король был в юности?
— Записки?.. Книга, то есть? Нет, князь, такой книги быть не может. Если бы о ком-то стало известно, что он ведет подобный дневник, это было бы… Таким нарушением принятых правил, что такого человека сочли за шпиона. — Он еще подумал. — Или около того… Есть, правда, официальные генеалогические трактаты, но их и так все знают, в них и заглядывать никому не нужно. Даже я знаю их, ведь знать собственную родословную необходимо, не так ли? Разве у вас, в Империи, по-другому?
— Нет, не по-другому, так же. А что тебе известно о королеве Лионели, твоей матери?
— Знаю, знаю теперь, что ты спросишь? — юноша почти рассмеялся. — Нет ли у нас и о ней каких-либо трактатов или дневников? — Он все же посерьезнел. — Нет, о матушке моей, королеве, у меня вообще почти не осталось в памяти ничего. Она же давно умерла, мне еще и шести лет не было.
— А родом она?.. — князь не знал, как продолжить. О таком обороте дела он прежде хорошенько не думал, но теперь, пробуя понять что-либо едва ли не на ощупь, идея о том, что следует задать эти же вопросы и о королеве, бывшей супруге короля Фалемота, могла оказаться полезной.
— Она герцогиня д'Окр, нынешний герцог — ее брат, хотя и младший, но все же он — мужчина, наследник и продолжатель рода. — Принц опечалился, боль от потери матери, пусть и давней, но незажившей, проявилась на его лице.
— Я слышал, что король и герцог д'Окр — большие друзья, — сказал князь.
— Были большими друзьями, теперь же… герцог стал странноват, как говорила Темерия. Он слишком много времени занимается какими-то опытами, как сказывают, даже мага у себя при дворе приветил, — принц опустил голову, словно бы стеснялся такого поведения со стороны родного дяди. — А некоторые говорят, что даже многих магов… Что он пробует выяснить — не знаю, но сьер Оприс к нему ездил не так давно, всего-то в конце лета, кажется.
— Ездил? — князь опять не знал, как закончить вопрос. К счастью природная живость принца ему и тут сослужила службу.
— Чтобы расследовать этот его интерес. И ничего, разумеется, не последовало, все же герцог, помимо прочего, пэр королевства, непременный член Государственного Совета, и еще имеет кучу всяких титулов и привилегий. А впрочем, если бы виконт Тамберсил что-то там и открыл непотребное, это, конечно, наружу бы не вышло. Просто герцогу предложили этого больше не делать, и он бы послушался распоряжения.
Да, теперь необходимость ехать в герцогство д'Окр стала для князя Диодора совершенно определенной. Он даже загрустил, но не потому, что это вышло так неожиданно, а потому, что у него не было рекомендательного письма… Впрочем, какое же письмо тут могло иметь вес? Только от самого короля, а получить его было бы непросто. Если вообще, сколько-то возможно.
— Принц, ты любишь играть в воланы? — спросил князь, постаравшись сделать свой тон беспечным и необязательным.
— Очень люблю… — Внезапно он подобрался, словно заподозрил в вопросе какую-то хитрость, — Разумеется, когда не охочусь. Но в наших окрестностях часто охотиться не получается, слишком много полей и мало лесов.
— А есть ли у тебя тут достойные учителя фехтования?
Принц по-прежнему ничего не понимал, но все же решился отвечать более увлеченно.
— Как же без этого, кназ? Фехтование — это одно из главных тут развлечений, вот только… Учителя есть, но знаешь ли, — принц все же решился, — есть одна особенность. Тяжелая рапира или шпага меняют координацию, мне потом довольно трудно переходить на ракетку для игры в воланы, — он даже взвесил свою ракетку, которую так и не выпустил из рук, на ладони, чтобы показать, что и держать ее следует иначе, чем шпагу. — Если я увлекаюсь шпагой, а такое пару раз случалось, то в воланы проигрываю даже… — Принц быстро оглянулся на своего партнера по игре. — Проигрываю даже барону Шосту, вон тому, что приходится внуком Темерии.
— Принц, ты сам часто встречаешься с королем Фалемотом, да живет он вечно? — серьезно спросил князь.
— Нет, встречаемся мы в последнее время не слишком часто, — признался принц со вздохом. — У короля какие-то сложности возникли, он погряз в делах… Да и вообще, дел у него слишком много. — Принц ди'Парс даже крепче сжал ракетку. — Он же во все пробует вникнуть, как будто Совета пэров нет, или Государственного совета хотя бы?.. Я бы так не хотел, — признался он.
Князь улыбнулся насколько мог дружественней.
— И все же, принц, скоро тебе уже придется принимать участие и заседаниях Палаты пэров, и может быть, вообще переселиться в Лур.
— Да знаю я… — в его голове прозвучала досада. Но он тут же добавил: — Знаю, кназ. Вот только, скучно это. Король, правда, любит, когда я там сижу, он думает, что я могу там чему-то научиться, да только я-то мало что понимаю, и это кажется мне еще скучнее, чем учить рукву вашу… — Кажется, по обычной манере юности, споткнувшись на слишком откровенном признании, принц решил быть дерзким.
— Что же, принц, мы обо всем, что меня интересовало, поговорили, надеюсь, что не утомил тебя расспросами.
Принц подумал, что переход от прежнего тона, едва ли не доверительного к этому холодноватому соблюдению этикета вызвано именно его дерзостью, и потому решил быть все же милостивым и вежливым. Он тоже поклонился, и тут же спросил светским тоном:
— Кназ, а будешь ли ты на рождественском балу, что состоится в Луре через две с небольшим недели?
— Не уверен, принц, но если получу приглашение…
Принц нашел выход, как сгладить свою оплошность, как он полагал, в этом разговоре.
— Тогда считай, кназь, что я тебя приглашаю.
— Это честь для меня, принц. Теперь, если обстоятельства позволят, не премину там быть.
— Обстоятельства? — принц уже смотрел в сторону площадки для воланов. Граф Семпер и юный барон Шост уже направлялись к ним, заметив по жестам принца и князя, что их переговоры подходят к концу. — Ах да, у тебя же есть еще и обстоятельства… А не хочешь ли ты, кназ, сыграть со мной в воланы? Только предупреждаю, что играю я хорошо, и даже очень хорошо.
Князь отговорился тем, что ему как раз в фехтовании правильная координация важнее, чем в ударах ракеткой по волану. И они с графом тет Нестелеком ушли.
Вроде и недолго они были в этом большом и, несмотря на внешнюю нескладность, удобном для жизни дворце, а солнце уже зашло. И откуда-то сбоку, кажется, от прудов, стал наползать туман. И в нем почему-то стал заметен запах влажной прели, гнили даже, как князю показалось, болотного разложения, что было, все же странно почувствовать зимой.
Они нашли своих коней. Трое гвардейцев дружелюбно расспрощались с разодетым стражником, который с ними вместе коротал время, вероятно, они составили друг о друге недурное мнение. Вот только князь был не слишком уверен, что он вел переговоры тут с пользой для дела. Он так глубоко задумался, что едва не вздрогнул, когда граф спросил его:
— А мы разве не останемся тут на ужин, на который нас пригласили? — Он намекал на то, что князь не видел еще принцессу.
Но князь думал совсем о другом. О том, что жизнь семей, как ни удивительно, проходит именно через женскую болтовню, их интерес к подробностям и разной ерунде. Когда это теряется, как в случае с королем, исчезает и нечто тонкое между детьми и отцом.
Конечно, из разговора с принцессой князь мог бы больше узнать из того, что ему было нужно, что он хотел бы прояснить тут, но он уже представлял себе этот разговор. И отчетливо понимал, что после того, как он раговаривал с Темерией Унашитской и принцем, из этого мало что полезного получится. Принцесса будет вежлива, холодна и замкнута, так что терять время и оставаться тут, дожидаясь ужина, не хотелось. Да, именно что — не хотелось терять время.
Почему-то князю захотелось иного, у него отчетливо возникло предположение, что он может опоздать сделать что-то… Что следовало сделать как можно быстрее. Это было для него пока неясно, неопределенно, но он знал — следует спешить и торопиться. А потому он сказал:
— Мы тут не остаемся на ужин, граф. Мы направляемся… в Натен, кстати, у нас есть и рекомендация…
Граф, пока они отъезжали по аллее, заспорил, стал отнекиваться тем, что ни у него, ни у сопровождающих их троих гвардейцев нет денег для такого путешествия, но князь подавил возражения, заметив, что расходы берет на себя. Тем более, мрачновато подумал он, невелики эти расходы и будут, при здешних-то расстояниях и отличных дорогах.
24
Клячи гвардейцев выбились из сил еще до вечера, когда следовало бы думать об ужине. Граф тет Нестелек отмалчивался, пока они ехали совсем в другом направлении, чем он предполагал, но князь не обращал на это внимания. Ему было о чем подумать.
Поужинав, и заплатив за постой местному трактирщику, он все же сходил на конюшню и понял, что с такими лошадьми у него будет больше мороки со своим эскортом, чем дела. Конечно, Стырь сказал бы обо всем точнее, но князь и сам посмотрел и решил, что гвардейцев следует отослать в Парс. О чем объявил им перед тем, как удалиться в комнату, выделенную ему для сна. Семпер сразу же заспорил:
— Князь, у нас же приказ. Конечно, ты изменил маршрут, но это ничего не значит с формальной точки зрения.
— Не забывай, Семпер, ты и твои люди поступили мне в распоряжение. И оно таково, чтобы эти трое возвращались назад, в свои конюшни и казармы.
— А ты не забывай, кня-яс, что ты еще недавно был ранен, и если на нас нападут… Нам двоим со сворой бригандов не управиться.
— Будем скакать быстро, никто на нас не нападет, просто не успеет, — невпопад отозвался князь.
Он думал, что граф говорит о тех, кого могли за ними выслать из Парса, а сам Семпер, похоже, полагал, что и местных лиходеев в округе хватает, которых они могут ненароком встретить, так что говорили они о разном.
— Как бы ни было, а я все же остаюсь с тобой, — решил молодой тет Нестелек. — Хотя бы и один.
— Я и сам хотел тебя о том просить, — улыбнулся князь. И посчитал разговор законченным.
Да так, собственно, и было. Утречком трое гвардейцев, хмуро поглядывая на князя с графом, поседлали своих коней, которые тоже осматривались удивленно, словно были не согласны с тем, что еще и сегодня нужно куда-то направляться и двигаться. Они развернулись и уехали, а граф с князем, который сразу же задал своему Самвелу хорошую рысь, направились дальше, на юго-запад, по отличной дороге, где и выдерживать направление было не нужно, ухоженная лента расстилалась перед ними очень ровно, разумно, и было видно, что тут столько поколений подряд ездило, что и лишние повороты или объезды невпопад сгладились.
Граф Семпер оказался, конечно, не самым сильным конником, но все же темп князя выдерживал. Вот только его кобылке приходилось нелегко. Граф даже подумал сменить ее и подобрать на обратном проезде, но Диодор суховато объяснил ему, что возвращаться они могут уже иначе, и если лошадь ему дорога, то делать этого не следует.
Расстояния тут были не в пример Рукве едва ли не смехотворны для князя. До Натена, лежащего где-то в устье реки Луры, было едва триста верст, то есть, столько же, как от Мирквы до Яросли, хорошего города, в который князю пару раз приходилось ездить. Там, в Яросли находился один из старых полков, в котором Диодор хотел бы служить, потому что к нему был приписан еще его батюшка, да вот незадача, не удалось ему уговорить тамошнего полковника, чем-то Диодор ему не понравился, или показалось тому полковнику, что сын погибшего и не найденного на поле боя князя Полоты Ружеского будет слишком явным напоминанием о той, давней неудаче.
Все же это была не Руква, не Империя, и тут держаться следовало иначе. Хотя ехать было удобно, тем более, что на третий день пошел снег. И был он по-руквацки мягким, пушистым, легким и почти вкусным. Он облепил деревья и кусты, они будто бы обросли белыми, ватными листьями. И воздух сделался чуть более морской, о чем предупреждал еще в Парсе Густибус, но все же еще не соленым, а скорее… тихим. Так тихо от этого снежка сделалось, что скакать было замечательно приятно.
Только одно и удивляло князя, что они мало все же встречали на дороге проезжих. Он спросил о том графа, и Семпер, кутаясь в свой не слишком плотный дорожный кафтан, объяснил:
— Сам же видишь, кня-яс, какой снег ныне удался! Ни пройти, не проехать, что поделаешь — стихия… Вот и сидят все по домам, все равно же пути нет.
— Как нет? — удивился князь. — Замечательная дорога, а что снежка немного нападало, так это даже и коням в радость.
— Положим, мне-то не в радость, — продолжал хмуриться граф, — это только вам, северным медведям, в радость оказывается… В общем, греются все, а не по дорогам шастают, так уж у нас снега встречают.
Князь еще разок про себя подивился изнеженности феризов, но больше об этом не заговаривал. Да и говорить-то теперь с графом было мудрено, он после этих пробежек едва больше чем в шесть-семь десятков верст так уставал, что сразу же после вечерней трапезы в какой-нибудь гостиничке или даже вовсе в придорожном трактире, засыпал каменным сном.
Как ни легка и быстра была эта дорога, все же пять дней она у них потребовала. Князь бы уложился быстрее, но граф не мог большего, и пришлось на то согласиться. Диодор даже пожалел, что взял графа с собой, все же и его следовало бы отправить в Парс с гвардейцами, тем более, что странноватое ощущение, что следует торопиться, как возникло тогда, в Венсене, так и не оставляло его. Вернее, конечно, князь и сам был торопыга, каких поискать, и привык гнать по делу или без дела, но на этот раз он очень уж отчетливо знал, что время может быть упущенно, и знал, по давней своей склонности, что не простит себе, если действительно куда-то опоздает. Токмо было бы неплохо знать, куда именно он должен успеть, но это, как и многое другое, оставалось пока непонятно.
Хотя и зависело только от него самого. Ему и никому другому следовало обо всем догадаться и все сообразить, но он понимал, что мало еще обо всем понимает и знает мало, хотя кое-какие мысли все же его одолевали, причем, некоторые были таковы, что о них он не сказал бы не то что Густибусу, но и батюшке Ионе.
В Натен приехали под вечер, и граф даже не сдержал напавшей на него говорливости, видно, в предчувствии близкого и долгого, как он полагал, отдыха. Они миновали город, и лишь тут, подивившись про себя такому-то собственному же быстрому обучению привычной для местных секретности, Диодор задал графу вопрос, что ему известно о Натенском епископе.
— Так вот к кому мы ехали, — подивился вслух граф, но тут же стал отнекиваться, мол, ничего определенного ему не известно.
Князь попробовал настаивать. И граф Семпер добавил:
— Всем известно, что в подвалах местного аббатства уже лет четыреста делают отличный, очень известный по всей стране, сладкий и вкусный ликерчик.
С такой-то информацией князь и приехал к монастырю, расположенному на берегу реки, чуть в стороне от старого города, больше напоминавшему замок или небольшой, провинциальный мирквацкий кремль.
Монастырь был расположен на холме, возвышающейся надо всей этой ровной местностью, по сути, уже эстуария немалой по местным меркам реки. Сама Лура темной, незамерзающей полосой протекала одним из своих рукавов под холмом, а вокруг расстилалось пространство, лишь кое-где перебитое кучками домов или кущами. Все выглядело бы неуютно, если бы князь не понимал, что это вынужденно, потому что сильные ветры с близкого уже океана, который отчетливо чувствовался за западной грядой песчаных валов, были едва ли не постоянны, и способны оказывались не только искривлять сосны, но и выглаживать всю окрестную местность.
В самом монастыре, несмотря на павшие на землю сумерки, еще чувствовалась незатихшая жизнь. Кто-то прохаживался у ворот, освещенных неровно горевшим факелом, кто-то сбоку покрикивал на мулов или другую скотину, зашедшую или затащившую телегу в снег, да и в домах еще горели там и сям огоньки, что для провинции было делом необычным, потому что укладываться на сон местные привыкли, конечно, очень рано.
Маячившая перед воротами фигура оказалась не привратником, а служкой в рясе, который должен был, по идее, продавать какие-то бумажные отпущения грехов. Почему он стоял тут так поздно, князь не понял, он вообще не одобрял этой практики вселенской церкви отпускать грехи за деньги, без подлинного покаяния, но… не его это было дело. Он спросил у служки, который был худ, как-то особенно нечесан и все время дрожал от холода:
— Мне следует встретиться с епископом, брат.
— Епископ, поди, уж не примет, — отозвался монашек, почему-то старательно отвернувшись, делая вид, что разглядывает что-то в дальней темноте.
— Все же прошу доложить о нашем прибытии, мы здесь не по блажи оказались, а есть у нас к епископу послание.
— Ты вот что, брат, не дури, — вмешался куда более резким тоном граф тет Нестелек. — Вызови-ка привратника, да пусть он передаст епископу о нашем приезде, как было тебе сказано, да пусть для нас приготовят места в странноприимном доме, как и стойла для коней.
Резкий тон графа оказал действие, и дальше все прошло куда быстрее, чем можно было ожидать по первому разговору. Графа с князем впустили внутрь стен, они спешились, коней их приняли люди в рясах, а потом куда-то тут же увели, что для них было самым лучшим. Потом обоих путешественников провели в высокий зал, в котором гуляли такие сквозняки, что иногда из какого-то темного угла раздавался едва ли не гул, как из каминной трубы.
И тут же появился какой-то человечек в рясе из плотной небеленой шерсти, который с поклонами проводил гостей по нависшим высоко над землей открытым переходам в другое строение. На этих переходах, пусть они и были устроены с крышей, поддерживаемой искусно резанными столбиками, князь и сам почуял, как тут холодно и сыро. Странное дело, ехали — не замечали, а вот постояли немного, и сразу стало так зябко, так противно, что они оба с графом почти сразу же бросились к огню, жарко горевшему в камине епископской приемной.
Монах в небеленой рясе постоял, и ушел, буркнув, что епископ сейчас будет. И он действительно появился, большой, тучный, с губами, измазанными жиром после той трапезы, от которой его оторвали. Но если его и можно было заподозрить в недовольстве от помехи, которую ему учинили двое нежданных посетителей, он этого никак не выражал, а может, и в самом деле был даже рад приезду гостей из столицы королевства.
Епископ был один, он тут же проверил огонь, потом они представились, и оказалось, что сан совсем не уменьшает необходимых тут раскланиваний, по крайней мере, со стороны мирян. Епископ же просто уселся на высоко сделанный стул неподалеку от огня, и протянул руку для поцелуя, перекрестив князя и графа на вселенский манер. Граф не преминул воспользоваться этой возможностью, князь Диодор остался в стороне.
— Что привело вас, дети мои, в сей приют тишины и спокойствия? — спросил епископ, весело, совсем не по-монастырски посверкивая глазами.
— Служба, — сказал князь, чтобы сразу определить роли. — Я имперский посланник, князь Диодор Полотич Ружеский. А граф тет Нестелек лишь помогает мне в этом, гм… вояже.
И он насколько мог выразительно посмотрел на Семпера, потому что тот не догадывался уйти, а скорее всего, не хотел покидать жарко натопленную комнату. Но уйти все же пришлось, с необходимыми для такого случая поклонами и словами совершеннейшего почтения.
Когда граф выходил, он чуть не столкнулся с все тем же монахом в светлой рясе, который ожидал чего-то по ту сторону двери, или возвращался в приемную епископа, отдав какие-то распоряжения, и которому епископ тут же приказал накормить гостей, подав ужин в кельи, где им предстояло и ночь провести. Когда дверь все же закрылась, епископ снова посмотрел на князя Диодора.
— Узнаю руку столицы, секретность и тайна — вот хлеб, которым там питаются, — он улыбнулся, и на миг стало видно, какой это, в сущности, добродушный человек.
Ну что же, подумал князь, добродушие часто уживается с привычкой к откровенности, хотя ожидать совершенного благорасположения от него князь опасался, неспособных к осторожности людей на таких постах церкви все же не бывало.
Князь передал рекомендательное письмо от Тампы Сасумонского. Епископ дочитал письмо едва до половины, как протянул руку к колокольчику, и попросил принести вина. Белесый распорядитель или секретарь сразу же внес кувшинчик с вином, и лишь тогда епископ тет Сен-Робер стал читать дальше. Потом он смотрел на огонь, и по его виду нетрудно было понять глубину его задумчивости.
Получив в руки простой оловянный кубочек вина, епископ пригубил его, и когда прислуживающий им монах ушел, снова посмотрел на князя, который пережидал эту паузу с удовольствием отогреваясь.
— У нас неплохое вино, не правда ли, князь?
— Мне многие здешние вина нравятся, святой отец. — Он ждал еще каких-либо вопросов, после которых мог бы задать и свои.
Епископ усмехнулся этому непривычному для себя обращению, но поправлять князя не стал. Видно, он и сам с удовольствием вспоминал те годы, когда его так называли в монашеской юности. Потом он стал чуть строже, и заговорил о деле.
— Значит, слухи о том, что королевство находится в сложном положении из-за… финансовых неурядиц настолько верны, что пришлось обратиться к Империи?
— По словам короля Фалемота, не следует преуменьшать эти трудности.
— Ты, князь, виделся с королем?
— Практически, я действую по его прямому приказу, святой отец.
— Жаль, коли так, — коротко отозвался епископ. — То есть, я не о королевском тебе распоряжении, а о том, что слухи на этот раз оказались правдивыми, к сожалению, — повторил он. — И он стал пить вино, протянув ноги к огню. — Что тебя в действительности привело сюда, в наши края, сын мой?
— Я хотел бы как можно больше узнать о том оборотне, который, как сказывают, разорил, прикинувшись главой здешнего арматорского дома, немало дотоле богатых и благополучных семейств.
— А что тебе уже известно? — спросил епископ.
Князь Диодор кратко рассказал, что вызнал из разговоров с имперским послом князем Притуном, и что добавил к его представлениям Густибус.
— Ты не терял времени даром, — с непонятным выраженим проговорил епископ, то ли осуждая князя за его знание, то ли находя его мнения соответствующими действительному. — Но что же я могу, в таком случае, тебе сообщить, князь?
— Кого в этом подозревали, святой отец? В столице не было сказано об том ни слова, но ведь кого-то же подозревали? И для этих подозрений наверняка были основания?..
— Расследование, конечно, было, и у меня в личной библиотеке осталось немало бумаг, которые при этом расследовании были мне поданы. Но сколько-нибудь значимых улик следователи из Парса не обнаружили. А подозревали многих, очень многих. — Он еще подумал. — Более всех подозревали, как тебе ни покажется это удивительно, графа д'Атума, с младшим сыном которого ты сюда и прибыл.