Князь Диодор Басов Николай
— При этом еще нужно задействовать заклинание, — Густибус чуть замялся, — что-то определенное думать и чувствовать, концентрировать волю и энергии, причем, желательно, на разных уровнях сознания… Впрочем, как я слышал, коммерческие и дикие маги накладывают на человека такое заклинания заранее, их остается только задействовать, а это уже гораздо легче, с этим, бывало, и обычные люди справлялись, если имели к тому охоту. — Он чуть помолчал, еще раз проверяя свои впечатления от того, что по этому поводу сам же сказал. — Но барон, как я сказал, не обычный человек, у него это хорошо получилось.
— Ты вот что, Густибус, — сказал князь медленно, жалея, что тут присутствует Атеном, но избавиться от него было бы невежливо, к тому же, он мог еще понадобиться. — Ты ничего с этими штуками не делай пока, не глуши их, не снимай, оставь все, как есть.
— Какая удача, что богатство и родовое влияние не сделали его еще одним магом, — сказал батюшка.
— Он и так банкир изрядный, — сказал Атеном, — а скоро станет еще и влиятельным.
— Когда получит привелегии, оговоренные фальшивым договором короля, — добавил Дерпен.
— И все же, откупщину, даже если мы и потерпим поражение, допускать нельзя, — высказался батюшка Иона.
Атеном снова сказал, поднимаясь и чуть-чуть, вежливо, в сторону зевая от усталости:
— Вы мало что сможете сделать, если потерпите поражение. — При этом глаза его довольно тоскливо смерили потоки воды, которые заливали забранные переплетом окна.
— Шевалье д'Ош, — сказал князь, — у тебя есть возможность проследить за тем, чтобы виконт Оприс прислал нам весь журнал следователя Морштока, целиком, а не отдельные какие-либо его части?
— Завтра же займусь этим, — сказал куртье, и лишь тогда стало видно, насколько он устал.
Густибус неуверенно предложил:
— У нас есть еще несколько свободных комнат, Атеном. Ты бы мог остановиться тут на ночь, это никому не помешает.
Куртье мельком посмотрел на князя, Диодор медленно кивнул. И Атеном позволил себе уговорить, правда, тут же попробовал изобразить и выгоду такого положения дел, потому что тогда он с Дерпеном для охраны мог бы поутру сразу отправиться в канцелярию… Князь прервал его:
— Еще для верности Стыря с собой возьмите. И лишний боец, и лучше будет ему с поручениями приучаться тут бегать, а не мальчишке этому. Креп пусть только переводит для него, если возникнет в том надобность.
— Все же, — заговорил Атеном, начиная продумывать ситуацию, — будет лучше, князь, если ты при этом станешь выдавать ему записки, адресованные в учтивой форме тому, к кому его посылаешь.
— Да знаю я, — сказал князь.
И на этом все как-то быстро завершилось, окончился день.
Уже в спальне, привычно размышляя о том, как же рано эти западники встают, и как немного, в общем-то спять, князь услышал, что вошел Стырь. В своей ночной рубахе, в накинутой на плечи руквацкой шубейке, он прошел к окну и уселся на стул, привычно опершись на подоконник.
— Ворота и окна проверил. Лошади тоже в порядке, — сказал он. — Батюшка пошел в молельню, на него здорово подействовало, что тут скоро людей обирать разными поборами станут.
— Может, не станут, если мы деньги найдем, — отозвался князь.
— Ты, князюшка, не думай, я не в том сомневаюсь, что ты чего не исполнишь. Я вот полагаю, что они, феризы эти, все одно поборы устроят, никто из них не упустит такой возможности заграбастать чего лишнего. Не такие они люди-то, чтобы… — Он тяжко замолк.
— Что-то ты сердобольным стал. Прежде за тобой такого не водилось.
— Так хоть и чужие, но все же люди. — Вдруг Стырь слегка воодушевился. — Конечно, живут, как барчуки, это правда, но и то… видно, что из последних сил работают. Чтобы так-то жить, — добавил он, если князь его в чем-либо не понял. — А бедноты у них все одно хватает… И еще знаешь что, князюшка мой, я заметил, что бань у них нет. Моются редко, я хоть и привык к армии, да к лошадям, но и то меня иной раз пробирает от их запахов.
— Служанку что ли облапил? — спросил князь Диодор сонно.
— Нет, служанки у них чистые, — признался сразу во всем Стырь, — все же при господах, и банька у нас в отеле имеется, правда пара настоящего, разогретого не добьешься от этой-то печки, но все же… Нет, тут еще ничего, а вот на рынке… У нас бы таких чумичек, что тут торгуют, и с улицы бы погнали за нерадивость, а тут — хоть бы хны, никто и не замечает.
— У них леса мало, топить нечем, дрова дороги, вот и экономят, — сказал князь.
Потом Стырь еще что-то говорил, но князь уже спал. А когда проснулся, опять не по-феризским часам, а гораздо позже, завтрак уже был готов. И дождь кончился, хотя какая-то морось оставалась в воздухе. Мейстерина, сухо поджимая тонкие и бледные с утра губы, доложила:
— Шевалье д'Ош и восточный человек с твоим слугой, принц, ушли поболе часа тому. Выходили, когда на колокольне святой Анны отзвонили девять ударов. — И сразу же, без перехода: — Тебе подогреть то, что вчера из посольства доставили, или имперскую кашу с гренками подать?
Каша оказалась вкусной, тем более, что кухарка в нее порезала мелкими кусочками недоеденную вчера ветчину из дичины, и получилось отлично, как князь и любил, лишь чуток жирно. Гренки тоже оказались неплохими, хотя и были сделаны из подсохшего хлеба. Зато их пропитали нежнейшим оливковым маслицем с топлеными сливками. И чай наконец-то кухарке удался, не этот кофе, от которого у князя иногда поджимался желудок.
А потом все снова закрутилось. Не успел Диодор после завтрака решить, не отправиться ли ему на задний двор, чтобы пострелять из пистолетов и немного, для практики, помахать саблей, хотя после еды это было и не с руки, но тут, на западе завтраки такими были, что очень уж отяжелевшим себя князь не чувствовал… А еще можно было найти Густибуса и выяснить, до чего он сумел докопаться. В общем, не успел князь ни на что решиться, как прибыли Дерпен со Стырем. Атенома с ними не было, оно и понятно, куртье определенно отправился в посольство, докладывать, что и как тут, в отеле происходит.
— Куртье позже подойдет, — сказал Дерпен вместо приветствия, входя в библиотеку, отряхивая капли с волос.
— А как все прошло в канцелярии виконта Оприса? — спросил князь, взвешивая в руке небольшую, до странного легкую книжицу, забранную в дешевенький картон.
Из книжки торчали разного цвета листочки, и формата они были разнообразного, не все помещались под обложкой, некоторые были сложены, чтобы под обложкой все же поместиться. Видно, тут были записки Морштока, которые он делал не для начальства, а для себя, по ходу работы, чтобы чего-то не забыть.
— Да быстро все получилось, — отозвался Дерпен. А потом посмотрел на князя чуть подозрительно. — Ты не хочешь пистолеты свои опробовать? Если позволишь, князь, я и твои возьму, займусь ими на заднем дворике.
Князь рассеянно кивнул, и восточник, зычно кликнув Стыря, ушел, довольный, словно мальчишка, которому позволили наряжать рождественскую елку.
Усевшись в библиотеке наискосок от Густибуса, который по-прежнему торчал за конторкой со стопой толстенных книг, которые и читал-то маг с выражением едва ли не страдальческим, князь Диодор попробовал еще раз оценить книжку Морштока. Она была легкой, она была небрежно сшитой и совсем не обещала сколько-то разумное объяснение того, над чем князь в последние дни размышлял. Но для князя пока только в ней и заключались хотя бы какие-то разгадки, поэтому он принялся за дело.
Почерк Апеля род Морштока Менгского был торопливым, небрежным, с сильным наклоном, где-то князь Диодор слышал, что такой бывает у людей, которым не дается красивое, «уставное» письмо, как это называлось на Миркве. Читать его было нелегко, но возможно, и только тогда князь сообразил, чего он опасался — что бывший главный следователь Парса использует какой-нибудь шифр, который бы еще предстояло разгадывать. Но, с другой стороны, эти же записки должен был читать и Оприс, а значит, тому, что все заметки были сделаны без затей, не следовало удивляться.
Он и не заметил, как неожиданно из заметок, едва облеченных в слова, в какие-то непонятные значки или же в сокращения чуть ли не до единой буквицы, стал вдруг ощущать, о чем и как думал граф Моршток, стал явственно понимать ход его размышлений. И эти размышления, оказались ясными, вразумительными, едва ли не математически точными.
Моршток пошел по пути простому, и в то же время, очень феризскому — чтобы не обижать знать подозрениями, он решил найти лабораторию, в которой могли происходить превращения оборотня. Причем, в городе, и таким образом, чтобы это оставалось незаметным, неуловимым для всех, кого он мог бы встретить, даже находясь в облике короля Фалемота. При этом граф Моршток думал следующим образом…
Где-то во дворе, чуть приглушено ударил выстрел, потом еще раз, и еще. Густибус поднял голову, посмотрел в окно, на князя.
— Наши? — спросил он, тоже был увлечен работой.
— Дерпен со Стырем отстреливают пистолеты, — отозвался князь рассеянно. — Пороха в треть нормы кладут, кажется.
— Так дождь ведь…
— Что же, и под дождем, случается, приходится стрелять.
Стрельба за окнами стала чаще, видно, решили и в скоростном заряжании поупражняться. Князь Диодор почти с удовольствием разгладил страницу, где доводы Морштока были выведены отдельными строчками, а некоторые даже обведены в рамки. Итак, место, которое использовал для своих операций оборотень, должно быть спокойным, и далеким от глаз всяческих наблюдателей. По-крайней мере, любое нежелательное наблюдение должно стать сразу заметным. И кроме того, как подчеркнул граф Менгский, это должно было иметь какое-либо объяснение, если бы там появились, предположим, ливрейные лакеи или солдаты прикрытия.
Что-то он знал по поводу солдат, подумал князь Диодор, но отметив это про себя, тут же стал читать дальше. Во-вторых, по поводу магической лаборатории Моршток полагал, что в этом месте могли появляться даже весьма высокие особы, причем, каждый случайно заметивший это, решил бы, что таковое их появление не имеет никакого чрезвычайного значения. Третье предположение Морштока вызвало у князя уже легкое неудовольствие, потому что граф подумал, что в этом месте должны быть какие-либо медицинские услуги, хотя бы такие, какие способны оказывать фельдшер или повитуха… Что-то в сознании князя при этом заскрипело, он тут же решил, что граф думал о деле хорошо, правильно, потому что — широко. Но ведь князь определенно предположил, что они ищут мужчину, именно мужчину, женщины и дети как-то не умещались в тот замысел, который провернул оборотень, если, разумеется, это был оборотень… Тут тоже нужно хорошенько все обмыслить, решил князь Диодор, и сделать по-своему, а не как граф предполагал.
В итоге, таких мест в Парсе не могло быть чрезмерно много, писал далее граф Моршток. И он вывел скромную колонку разнообразных заведений, но только одно обвел картушем, а все остальные зачеркнул, причем иногда столь жирно, что князь Диодор не мог проверить, правильно ли думал при этом отборе граф, и убедительно ли его решение. В итоге, насколько понял Диодор, граф решил, что всем требованиям могут удовлетворять только очень хорошие публичные бани, с кабинами и разными входами-выходами.
Таких бань в Парсе оказалось всего три. Моршток выписал их на трех отдельных страницах, и внизу добавил, почему принимает каждую, как возможный объект расследования. Первая баня находилась во дворце, за тренировочным залом. Граф решил, что она не подходит, потому что слишком много людей там друг друга знали, и никому не удалось бы оставаться там малозаметным. Либо, заметил Моршток, при многократном использовании этой бани для неблаговидных целей по двору пошли бы сплетни. Правильно, подумал князь, разок туда, конечно, сходить было бы возможно для оборотня. Но не более того.
Второе место носило довольно вычурное название, но князь понял, что это была гильдейная купеческая баня, которой пользовались, среди прочих, всякие чиновники, богачи из простонародья, и даже некоторые северные посольские, у которых собственных удобных купален не было. Это место очень хорошо подходило под все условия, придуманные графом, вот только… Именитые и благородные ее посетители там оказывались чрезмерно на виду. И потому граф на странице, отведенной этому месту, поставил больше значков вопроса, определенно выводя ее из списка возможного расследования.
Читая этот лист книжки несколько раз, подумывая, справедлив ли был граф в своих предположениях, князь вдруг понял, что едва ли не каждая из строчек, каждое слово, которое граф записал, скрывало огромную, порой долговременную и изнурительную полицейскую работу. Это вызывало уважение, и попутно князь с неудовольствием заметил, что он сам-то к такой работе не готов, он бы ее с качеством и упорством графа Менгского провести не сумел. По крайней мере, пока не сумел бы…
Третьим местом, заподозренным графом, оказался нак называемый Водяной Дворец, немалый комплекс построек, принадлежащих, как ни удивительно, королевской казне, и содержащийся на средства короля. Он стоял чуть выше по течению реки Сенки, уютно устроившись со всеми своими многими и порой весьма укромными баньками в лесу, который по руквацким меркам на лес, конечно, никак не походил, скорее на ухоженный парк, но которым жители Парса с большим удовольствием пользовались для своих нужд, в том числе, и для потайных встреч. Вот там граф Менгский и организовал наблюдение, там и начал проводить основную работу.
При этом, шесть доверенных подручных графа выяснили, что там прижилась некая старуха, формально прислуживающая в банях, а на самом деле, по слухам, оказывающая некие сложные услуги тем, кто ее нанимал. Гласный ее доход составляла покупка иной раз очень дорогих туалетных принадлежностей… у одного торговца, лавочка которого находилась на улице Старой Голубятни. По данным Морштока торговец этот, помимо всех торговцев, при Водяном дворце устроившихся и своего места, разумеется, никому не желающих уступать, переправлял какие-то мыла, притирания и пахучие воды некоторой особе, имя которой менгский обозначил как «Х», и за которым князь сразу же понял предполагаемого оборотня, кем бы он ни оказался. Человек этот, или нечеловек, — нелюдь, подумал князь мельком, — для своих планов и действий пользовал небольшой и изрядно потаенный павильон, называемый почему-то Колодцем, о котором даже полицейским графа удалось узнать не слишком многое. По-крайней мере в книжке Морштока страница, отведенная для накапливаемых фактов, зияла пустотой. Но кажется, именно вследствие этой скрытности, Моршток и заподозрил, вполне разумно, по мнению князя, лабораторию превращений оборотня…
Этим Моршток и занимался, когда на всю группу следователей стали нападать, и подчистую вырезали в разное время и в разных местах, а потом еще и Морштока подловили. Организованы эти ловушки была, судя по всему, мастерски. Либо, опять же подумал князь, у них не было сильных бойцов, полицейские по всем статьям уступали уличным убийцам или нанятым для этого дела бретерам. Причем, по-видимому, предателей в команде Морштока не оказалось, потому что Оприс сделал приписку — среди найденных трупов были опознаны все полицейские, этим делом занимающиеся.
Князь еще разок хорошенько перечитал все записи и почти с сожалением к полицейским подумал о том, что они зря, как оказалось, не приняли в расчет возможную магическую слежку. Им следовало бы, пусть и нарушая какие-то местные предписания, о которых князь не имел ни малейшего понятия, и которые не собирался принимать во внимание, выделить достаточно искусного мага, подобно тому, как Густибуса выделили для его группы. Этим можно было объяснить неудачу расследования, проведенного Морштоком. И не только этим, решил князь Диодор, раздумывая уже по-своему.
16
Ввечеру дождь стал еще гуще, не просто сильным, а проливным. Стырь даже ворчать начал на князя, когда тот обряжался в своем покое, мол, не дело в такие хляби разверстые выходить из дома, но князь только посмотрел на него, и слуга замер. Все же спросил, для верности:
— Князюшка мой, а может, я с тобой?
— Не может. — Князь для верности еще разок подумал, твердым движением вделся в перевязь с местной шпажонкой, купленной еще в Кебере. Его сабля запоминалась бы даже под плащом.
Внизу, перед выходной дверью уже стояли Дерпен и Атеном, куртье слегка нервничал. Чтобы поддержать длинноголового секретаря, князь сказал:
— У тебя, Атеном, вид заправского вояки.
— У меня?.. Да что ты, князь, я же не воин… — Он действительно смутился.
— Ты бы взял свою четырехстволку, князь, — густо произнес Дерпен.
— Взял он, взял, — из-за плеча некстати вылез Стырь.
А может, и кстати, Дерпен стал помягче, если это было вообще возможно. Все же делать командиру непрошенные предложения он не умел, не привык. Поэтому восточник спросил Стыря:
— Почистил после сегдняшнего?
Делать такие замечание этому служивому с детских пор тоже не следовало, князь даже и не подумал бы. Стырь только посмотрел на Дерпена, и тот, нахмурившись, кивнул, мол, ладно, коли так.
Вышли во двор отеля. Помимо дождя тут бился еще и ветер, причем факел у ворот даже притухал под его порывами, чтобы снова разгореться через миг. А ведь это в обнесенном стенами дворе, решил князь, что же на улицах-то будет?
Идти пришлось далеко. Атеном даже пожаловался пару раз, что следовало бы все же взять экипаж, чтобы добраться в Лур посуше, но еще днем он сам и заметил, что на это визит к Его Величеству следует отправиться незаметно, чтобы никто ничего не понял и не разобрал. Иначе, подсказал он, потом отбиться от запросов будет трудно, каждый, кто только имеет на это право, начнет выяснять, что же делали имперцы в королевском дворце?
— И даже, — высказал он, когда они уже почти пришли, — те, кто не имеет на это право, тоже будет спрашивать. Местная политика — дело такое, что нужно со всеми поддерживать хорошие отношения, без этого не то, что сплетни не узнаешь, но и на рауты приглашать перестанут.
Верно, решил князь, следует придумать какую-либо версию их появления и жизни тут, в Парсе. Пусть те, кто думает, что занимается политикой, решат, что им что-то известно, тогда они подуспокоятся.
Дерпен разомкнул уста только раз.
— Все ж, князь, следовало бы Густибуса взять. Он и подсказать что-нибудь оказался бы горазд.
С магом за обедом, который по-местному устроили уже весьма поздно, когда на Миркве за ужин садились, произошла маленькая война. Он очень хотел тоже участвовать в этом визите, но князь сумел настоять, чтобы маг остался дома. Как это ему удалось, он и сам хорошенько не помнил, думал о другом, разговаривал и даже жевал механически, что заметила мейстерина и отчетливо, подавая ему блюда, поджала немолодые губы. Ей не нравилось кормить этих руквацев, которые и в тонкости приготовленного не вдаются.
На площади перед дворцом они приостановились, чтобы осмотреться. Лур, этот главный и самый торжественный из дворцов короля Фалемота, представлял собой строение, кое князь отчетливо сравнил бы с какой-либо роскошной казармой, на которую не пожалели денег, чтобы ее изукрасить разными барочными розетками, колоннами, выступающими из стен, дорогими окнами и множеством каминных труб. И он был слишком уж длинен, закрывал всю площадь, даже выходил на набережную. Пожалуй, треть окон, выходящих на площадь, еще светилась, но свет этот был не слишком ярок.
— Не очень-то дворец весел, — заметил князь.
— Когда король уходит к себе, многие отправляются по домам, — отозался Атеном, — из тех, кто во дворце не живет.
— И много таких? — с интересом спросил Дерпен.
— Да почитай, почти весь двор тут, в Парсе, домами живет, в Луре только те, без кого король обойтись не может — лакеи, секретари, врач, фризер…
— И брадобрей тут обитает?
— Как же без этого, кто же будет государя брить или мозоли срезать, если он ночью не уснет?
— Как мы внутрь попадем? — перевел князь бессмысленный разговор к делу.
Они обошли темный угол дворца, и вышли на его зады. Тут светились уж совсем немногие окна. И только над одним подъездом бился встревоженный ветром огонь факела. Вот Атеном и свернул в эту арочку, больше похожую на нишу, куда можно было протиснуться только в одинарном портшезе, да и то возникали сомнения — сумеют ли носильщики тут уместиться. Постояли в темноте, лишь Дерпен и может тут хоть что-то рассмотреть, подумал князь. Атеном несильно постучал навесным молотком. Снова постояли, и вдруг дверь приоткрылась, видимо их осмотрели с той стороны и уразумели, кто пришел, несмотря на тьму.
Сначала внутрь проник Атеном, который что-то стал объяснять, потом протиснулся князь Диодор, а вот для Дерпена пришлось открывать все же пошире. Они оказались в небольшом холле без окон, освещенном лишь парой-тройкой свечей, с полом, выложенном черно-белыми плитами. Куда-то наверх вела лестница, она пропадала в такой густой тени, что даже Дерпен глуховато заворчал по-своему, не на рукве.
А перед ними оказалась служанка, закутанная в тонкий плащик до самых глаз. В таком наряде выходить в зимнюю погоду было так же бессмысленно, как переплывать море в бумажной лодочке. Гости сняли плащи, отряхнулись как могли, вытерли волосы и лица от дождя, под ними на плиточном полу образовались грязные лужи — ведь начала идти пришлось по совсем немощеным улицам, брусчатка появилась лишь в дворянской части города.
Служанка помолчала, потом сделала странный жест, Атеном ее понял, подошел к нише, в которой находились какие-то деревянные распорки, повесил свой плащ и шляпу. То же сделали и Дерпен с князем. Из темноты вдруг выступил охранник, спокойный, ленивый, как все они бывают, с рукой на шпаге. За поясом у него торчали два пистолета, искусно украшенные серебром. Служанка подняла руку, и охранник мигом отступил. Пропускают с оружием, понял князь, и кажется, следует это принять как знак доверия.
Шли по коридорам и каким-то не вполне даже прибранным переходам около четверти часа. Если бы знать, что тут так все сложно, заметил Атеном, можно было бы взять свечи из черно-белого холла. Он со своими подслеповатыми глазками, испорченными бесконечной писаниной и чтением бумаг, несколько раз чуть не грохнулся, хорошо, Дерпен его поддержал, а потом уже поддерживал постоянно, сжимая ему локоть. И так же неожиданно, как все тут, похоже, происходило, оказались в одном из рабочих кабинетов короля. Закутанная служанка осталась за дверью, проходя мимо нее, Диодор отчетливо ощутил запах лаванды и местной пудры, которую делали из пшеничной муки с тальком.
Кабинет оказался невеликим, всего-то шагов на десять. Как водится, тут умещался стол и кресло за ним. Но у противоположной стены стоял еще и диванчик. Когда раскланялись, причем король даже не поднимался, все на этот диванчик, повинуясь жесту короля, и уселись, хотя было тесновато рядом с Дерпеном.
Король был грустен, под глазами при этом свечном свете у него отчетливо залегли тяжкие, густые тени. Губы его нервно подрагивали, а сам он кутался в плотный шлафрок, накинутый поверх тонкой рубашки с открытым воротом. В кабинете и на самом деле было холодновато, да еще и дуло откуда-то, пламя свечей не оставалось спокойным, играя при этом тенями на стенах, обитых темноватой тканью со сложными рисунками. Ни книг, ни книжных подставок тут не имелось, лишь сбоку виднелась еще одна дверь, не та, через которую вошли Диодор сотоварищи.
Королю Фалемоту ди'Парсу было под сорок, в его разделенных наровно со лба волосах, забранных сзади в косичку, пробивалась седина. И присматривался он к гостям, чуть склонив голову, похоже было, он оказался близорук, как и Атеном. Или плоховато выдел, когда не хватало света. Но заговорил он голосом молодым и звонким, князь Диодор со странной смесью восхищения и неудовольствия отметил высокородное по местным меркам проглатывание окончаний.
— Прошу, господа из Империи. Судя по вашим сапогам, погода разгулялась не на шутку?
Атеном принялся велеречиво и многословно опрадываться, но король только махнул бледной при свечах, несильной рукой.
— Полноте, месье д'Ош, в капризах погоды никто не бывает виновен. — Он помолчал, князь рассматривал его, надеясь, что неяркий свет скроет его чрезмерное любопытство, Дерпен почему-то осматривал верхний ряд лепнины, где стены переходили в потолок, вероятно, искал то ли отдушины, через которые их можно было подслушать, то ли потайные бойницы, откуда в них могли целить невидимые охранники. — Мне передали, что вы хотите со мной переговорить.
— Это была моя просьба, государь, — сказал Диодор, и еще раз, сидя, поклонился, надеясь, что это не будет неучтивостью.
Король побарабанил по столешнице чистыми пальцами, и резковато вскинул голову.
— Уже поздно, князь Диодор, — он с удовольствием выговорил имя на руквацкий манер, пробуя звуки, как пробуют незнакомое вино. — На политесы времени нет, спрашивай, что хотел от меня узнать.
Князь Диодор набрал побольше воздуха, но куда же ему было деваться? Он ведь и прибыл в Парс, пуще того, пришел сюда, в Лур, чтобы спрашивать, поэтому он решился.
— Государь, мне бы хотелось понять вот какую вещь, ты действительно не мог отдать распоряжения об этих пяти займах?
— Пяти? — король даже брови поднял в недоумении. — Ты не ошибся, князь?
— Помимо займов на сумму более полутора миллионов ливров у господина Четомысла и барон Ротшеста, пустой оказалась твоя собственная казна, а также были вывезены совсем немалые деньги из твоих замков и мелких владений, а вдобавок был еще один заем у какого-то торгового дома где-то на севере королевства.
— Да, получается, пять, — грустно согласился король. — Немало, куда как немало.
— Так нам сообщил виконт Оприс Тамберсил, — добавил князь Диодор.
— Я этого определенно не делал… Не мог бы сделать, если бы и захотел. Даже не понимаю, как у воров это получилось. По-моему, это все слишком сложно, даже головоломно, при том что… — Он задумался, опустив голову, механически поправил свечу в шандале на краю стола.
— Может быть, кто-то внушил тебе эту мысль, — сказал князь, понимая, каким он выглядит остолопом, — незаметно для тебя? И ты, не заметив, что действуешь по чьей-то указке…
— Ты, князь, полагаешь, что я страдаю раздвоением личности? — король бледно усмехнулся. — И провалами памяти заодно?.. Нет, думаю, эта версия к нашему случаю не подходит. Если бы на меня было в какой-либо форме совершено магическое нападение, это не осталось бы незамеченным… Да любой местный дуралей-магик тут же появился бы во дворце, в надежде, раскрыв заговор, получить какое-нибудь место или должность.
Следовало признать, что начало разговора выходило неудачным. Кроме того, Диодор не все понимал, как хотелось бы, но передоверять этот разговор переводу Атенома он ни в коем случае не собирался.
— Государь, полицией Парса проводилось расследование, кроме того, полагаю, ты много думал о том, кто мог бы устроить этот… финансовый заговор. У тебя есть подозреваемые?
— Никого… — Король Фалемот опять вскинулся, задирая подбородок так высоко, как только мог, поглядывая на собеседника полуприкрытыми глазами, которые, тем не менее, даже при слабом свете странно заблестели. — Никто не мог бы устроить то, что у нас тут вышло. Но вот встречный вопрос, князь, ты знаешь легенду об оборотне? Который умеет принимать облик каждого, кого захочет…
Диодор тоже позволил себе чуть-чуть усмехнуться.
— Государь, меня так часто и так активно именно к этой версии подталкивают, что я начинаю думать, это неспроста.
— Но ведь это единственно разумное объяснение, князь. Кто-то принимал мой облик, и обеспечивал таким образом исполнение… Отнюдь не моих распоряжений… Хотя и тут есть сложность. Потребовать от моих приближенных, повторяю, ближайших слуг, чтобы они пустили в ход королевскую печать — это уже довольно сложная интрига. И все же, похитители как-то этого добились.
— Государь, знают ли твои приближенные слуги в каждый момент времени, где ты находишься? Я имею в виду…
— Я понял, князь. Как правило, они знают, конечно, но не всегда. Когда я выезжаю на охоту, либо пребываю в гостях у какого-нибудь из своих подданных, можно устроить… маскарад с переодеванием и представиться мной, хотя… Все же это очень непросто. Нужно точно рассчитать время, нужно очень правильно сыграть роль и сделать так, чтобы потом в случившееся поверили.
— Кроме того, требовалось, чтобы почти полгода ни ты, государь, ни слуги не заподозрили этой подмены, да и всей интриги в целом.
— Это уже легче, я не люблю переспрашивать о сделанном, кроме того, еще беднягой Морштоком было высказано подозрение, что на все эти операции была наведена такая степень секретности, что ни в каких докладах упоминания об этих займах не делалось. Вот и вышло, что в течение полугода, как ты заметил, серьезных подозрений не возникало.
— Кто первым заметил, что что-то неладно?
— Насколько я понимаю, Оприс, как и положено королевскому секретарю, — король пожал плечами. Я не помню точно, но кажется… Лучше будет, если ты это выяснишь у него, князь.
— Чье мнение при обсуждении этого дела показалось тебе, государь, наиболее верным?
— Мер… Мер тет Никомед, секретарь Палаты пэров, как ты, наверное, знаешь. Он сказал, если бы Парс был чуть меньше и малолюднее, у нас не было бы таких денег, и не было бы таких убытков. А если бы мы оказались чуть больше, тогда административная система со многими вовлеченными инстанциями не позволила бы провернуть такой грандиозный обман всего лишь на доверии, на обещаниях, на простых подменных обязательствах. Видишь ли, князь, у нас действительно не самое большое королевство в Империи, все всех знают, и по несколько раз встречаются за неделю… Не доверять, когда видишь кого-либо изо дня в день, — немыслимо. И потому, когда человек просит о чем-то, это запоминается… Когда же прошу о чем-либо я, тогда исполнение и не требует серьезного подтверждения. По давно заведенному образцу поведения.
— И все же воровство совершилось, государь, и удалось, к сожалению.
— Это печально, — коротко отозвался король. Он определенно начинал думать, что и эта встреча с имперцами, и сам разговор были лишними, и можно было бы без этого обойтись.
— Кто более всего пострадает от этого воровства?
— Люди. Мы вынуждены будем исполнить обязательства, данные не мной, а это значит… Откуп, очень невыгодные режимы торговых или банковских операций, отставание в вооружении и в государственной организованности. И все же… Да, более всего пострадают наши обыватели, наши несчастные люди, которые вынуждены будут раскошелиться, чтобы воровство хоть как-то загладить. Разумеется, мой двор тоже пострадает, но… наши потери будет легче перенести, примерно, как в обычной проигранной войне, не более того. Как известно, короли от этого не умирают.
А вот люди, пожалуй, что и умирают, подумал Диодор. Но вслух решил эту тему больше не обсуждать. Тем более, что пора было, кажется, задавать тот вопрос, который он с самого начала полагал главным, ради которого эта аудиенция и была устроена:
— Государь, не было ли у тебя каких-то странностей, плохих снов, необычных страхов?
— Не понимаю, что ты имеешь в разумении, князь?
— Если допустить, что некто прикидывался тобой, принимал твой облик в силу магических способностей… По некоторым мнениям, это не может не сказываться тем или иным образом на тех, чей облик оборотень принимает. Поэтому еще раз спрашиваю…
— Не нужно, я понял. — Король снова побарабанил пальцами, глядя на свечу. Только бы он ответил честно, Диодор даже зубы сжал от этого желания. — Я действительно последнее время чувствую себя… не так, как хотел бы того, князь. Неуверенно себя чувствую. Иногда мучают и плохие сны… Вот страхов, пожалуй, у меня не было, я не очень-то боюсь того, что не может мне повредить. — Лишь проговорив это, король Фалемот осознал, что высказался-то он неправдиво. — Нет, должен признать, князь, что ночные кошмары случаются. Но не больше, чем со всеми остальными смертными, подверженными этой и прочим сходным напастям.
— Что-нибудь определенное при этом происходит? — спросил князь. — Например, какой-либо повторяющийся сон, или чья-то знакомая личина во сне?
— Нет, ничего памятного, — король опять грустно усмехнулся, — во сне не происходит. Даже наоборот, я вспоминаю, что мне снилось что-то неприятное, но при этом, как правило, высыпаюсь хорошо… — Он вдруг чуть отвернулся, тени под глазницами у него стали заметнее. — Обычно-то я сплю не весьма крепко, бывает, что по целым ночам ворочаюсь в постели.
— Последний вопрос, государь, — князь Диодор опять не вполне знал, как спросить о том, что он хотел знать, каким тоном, какие слова следует выбрать, и как их выстроить. — Ты даешь мне право проводить расследование до конца, до полного выявления этого действительно крупного и разветвленного заговора против Парса? Даже если окажется, что в него вовлечены приближенные к тебе люди?
Король задумался уже всерьез, со стороны могло показаться, что он даже не услышал князя.
— Это условие мне не нравится, — очень тихо проговорил он, Диодор его едва расслышал, — при других бы обстоятельствах… Но придется, князь, согласиться на это твое требование. Увы, — вздохнул он напоследок.
Остаток разговора прошел в выяснениях, как через Атенома, якобы, по посольским каналам, король будет получать доклады о ходе расследования. Причем, куртье выяснял это тоном напористым, всем — и голосом, и позой, и чрезвычайно пышными фразами — демонстрируя вассальную верность государю, а король соглашался вяло, то ли из-за усталости, то ли ему это было на самом деле малоинтересно. Он бы, кажется, вообще не получал никаких подобных докладов, или переложил все на плечи Оприса Тамберсила.
Назад имперцев повела все та же служанка, она оставалась в своем плащике, который и не подумала снять, словно бы от того, узнает ее при случае князь или нет, хоть что-то зависело. Их плащи за время, пока они разговаривали наверху, сделались как жесткая кора деревьев, и вовсе не напоминали мягкую и совсем недешевую ткань. Но делать нечего, одеваться пришлось, и когда они вышли из дворца, стало ясно, что дождь не стал реже.
По дороге Атеном принялся восхищаться простотой и рассудительностью короля, пока Диодор на него не зашипел:
— Ты говоришь, куртье, слишком громко для этих улиц.
— Полагаешь, могут подслушать?
Все же Атеном был не слишком умен. А может, подумал князь, князь Притун специально нашел себе такого вот исполнителя… И все же Атеном на время умолк. Но лишь до тех пор, пока не вздумал рассуждать о том, что теперь ему бы неплохо дойти до шат-о'Рукваци, чтобы доложить обо всем своему прямому начальнику. На что Дерпен, уразумев о чем идет речь, нехотя пробурчал:
— Может и зря мы обратно той же дорогой пошли. Как думаешь, князь?
Диодор еще раньше заметил, что восточник стал беспокойным, и вытирает ладони о камзол под плащом, чтобы они оставались сухими. А когда ушли с относительно освещенных улиц, он и вовсе освободил рукоять сабли и кинжала. Они у него по кавалерийской привычке были прихвачены кожаной петелькой, чтобы случайно, допустим, во время джигитовки, не вылетали из ножен.
Глядя на эти однозначные приготовления, и князь незаметно, под плащом вытащил свой маленький, четырехствольный пистолетик. Вот только порох мог намокнуть от всех этих непогод. Да и кремни, если дойдет до пальбы, Стырь мог оставить прежние, с дневных своих упражнений, из экономии, хотя чего уж теперь-то?..
Еще князь, конечно, убедился, что может выдернуть шпагу из ножен и из-под плаща одним движением, и стал внимательнее всматриваться в темень у домов, где ни одно окно, конечно, уже не светилось.
Молчания Атенома хватило ненадолго, он снова, ничего не подозревая и ничего не заметив, принялся тихонько на этот раз, но не менее многозначительно восхищаться тем, как он сам разговаривал с королем…
А потом три фигуры выскочили из тьмы какого-то уже полудеренского проулка, и в слабом мглистом свете, который тут даже под дождем откуда-то находил себе дорогу, блеснули три клинка. Вернее, четыре, выдернув шпагу, князь еще не перевел ее в положение так называемой «изящной» манеры для боя, а уже понял, что краем глаза видел и четвертый клинок, у кого-то из нападавших во второй руке была или леворучная дага, или фехтовальный кинжальчик, или простой засапожный нож. А может, и не простой, успел подумать князь, а с захватом против шпаги противника, от которого не успеешь освободиться, как получишь три-четыре дюйма клинка в живот… Странно, несмотря на происходящее, он еще размышлял при этом, и даже точнее и внимательнее, чем обычно. Еще он, конечно, чуть не до рези в глазах, всматривался в фигуры напастников, но разбирал мало, помимо тьмы, их еще изрядно скрывали темные шарфы на лицах.
Дерпен отреагировал тоже весьма быстро, он оттолкнул Атенома за себя, и лишь тогда, кажется, обернулся. Сзади он увидел что-то, что его не порадовало. Князь тоже тогда обернулся, и вовремя, четверо других бойцов закрыли возможность к отступлению, причем каким-то невероятным образом Диодор заметил, что у одного из этих, сзади, была валлона, очень длинная рапира, приспособленная только для тычка, только для одного удара. Владение ею, тем не менее, означало, что боец им попался не худой, потому что нанести этот удар довольно гибким и малопредсказуемым по мнению князя, клинком, а потом еще и выдернуть ее и снова вступать в схватку — это свидетельствовало о много. Поэтому именно в парня с этой рапирой он и выстрелил в первого.
Выстрел прозвучал на удивление негромко, или за шумом дождя по крышам и мостовой звуки как-то особенно скрадывались. Но он осветил вспышкой и эту улочку, и эти фигуры. Впрочем, князь снова увидел лишь отброшенные назад, за плечи плащи и темные повязки на лицах.
В того, в кого он целил, князь определенно попал, и сам нападающий согнулся, несильно, но руки его оказались прижаты к груди, в бою он участвовать более не мог. Его даже попробовал подхватить кто-то из этой четверки, но другой, чуть более рослый и агрессивный, прорычал что-то на таком местном наречии, что у князя осталась уверенность — это была не парская разновидность фериза. Вот в этого высокого он попробовал выстрелить из второго ствола. Именно, что попробовал… Потому что кремень звякнул о промокшую «терку», — так называлась дощечка с насечкой для высекания искр, — но выстрела не получилось.
А потом пришлось уже отмахиваться шпагой, взвести вторично курки князю не позволили. Он отбивался удачно, возможно, потому, что двое других нападающих помощь высокому оказывали не вполне верно. То есть, они бились, конечно, и некоторые их выпады были опасны, но главным образом — из-за темноты, их легко можно было не увидеть, не заметить… Два таких удара князю даже пришлось принимать на пистолет, и хотя это был не большой седельный, а малый пистолетик, у него получилось, хотя бы и пассивно, но и от того тоже был прок.
Затем сбоку выступили еще какие-то тени, вернее, конечно, люди, которые казались тенями. По-видимому, имперцев обложили серьезно. И хотя Дерпен, судя по крикам из-за спины, сражался весьма удачно, уже дважды князь расслышал стоны и хрипы, но с этими подошедшими он все равно не мог оказать князю никакой помощи. Вот почему ничего не происходит с куртье, мелькнуло в голове у князя, неужто ранен?..
Он все же сумел взвести курки снова, проведя пистолетом о свой колет сбоку, словно бы пригладив себя, и тогда едва ли не с мстительным удовольствием выстрелил в длинного и в того парня, которого видел хуже — тот наседал слишком умно, пожалуй, был опаснее последнего, оставшегося на ногах. Длинного отбросило к стене, и он так громко и неожиданно страшно захрипел, что князь понял — у него пробито легкое. А второй упал, сложившись чуть не втрое.
Последний из нападающих вдруг развернулся и бросился бежать… Князь сразу развернулся. И сделал это преждевременно, это вначале нападающие, понадеявшись на численное преимущество, могли действовать клинками, но это не значило, что у них не было огнестрельного оружия, которым мог бы ударить и раненый… Но уж очень князю было важно знать, что происходило позади него.
А тут ничего особенного и не происходило… уже. Дерпен как сунул Атенома за себя, осознавая в нем самого слабого бойца изо всей из команды, так и не выпустил вперед. То есть, куртье пробовал то с одного бока восточника оказать ему помощь, то с другого, но Дерпен невозмутимо, как в тренировочном зале, или на площадке для учебных поединков, заталкивал его за себя и орудовал исключительно сам. Причем так здорово, что несмотря на то, что перед ним еще оставалось трое каких-то остолопов, создавалось впечатление, что это он на них нападает, а не они. Он именно что рубился, отводил их шпаги высоко в стороны резкими, короткими и злыми ударами, и выискивал в открывавшейся зоне возможности для ударов. Пожалуй, он бы и на самом деле с врагами уже расправился, если бы не необходимость еще прикрывать отчаянно мешающего ему Атенома, и если бы он был уверен, что успеет вернуть себе из тела противника свою тяжелую саблю прежде, чем получит ответный удар.
Но когда князь обернулся и осознал расклад боя, восточник, словно именно такого вот понимающего зрителя ему и не хватало, сделал необычную штуку. Едва ли не подпрыгнув, он ногой в плотном сапоге блокировал атаку на среднем уровне одного, левой рукой и почти плечом толкнул другого, так что тот не мог не отлететь назад, и проткнул третьего. Причем ударил изрядно, когда их по инерции развернуло, что князь успел заметить, как кончик Дерпенова клинка вышел из плаща этого бедняги…
Тогда-то сзади и ударил выстрел. Князь тут же повернулся. Стрелял, конечно, высокий, он сумел, выронив свою шпагу дрожащими и, без сомнений, окровавленными руками, вытащить пистолет, взвести курок и… Вот только из-за боли и подкатившей слабости он уже прицелиться как следует не сумел. А потому закачался и упал на мостовую не князь и не Дерпен, и даже не Атеном, а тот боец, шпагу которого восточник отбил в прыжке сапогом. Его оружие звонко покатилось по мостовой, которая тут под ногами все же оказалась…
И все разом кончилось, больше нападающих на ногах не осталось. Даже тот высокий, который говорил на непонятном наречии, от толчка пистолетного выстрела откинулся на стену дома.
— Ты цел? — спросил Дерпен, причем по его тону было понятно, что он мало сомневается в ответе.
— Они даже не успели на меня как следует навалиться, — отозвался князь. — Чего же мне быть не целым-то?
— Ну, что? — спросил Дерпен быстро, еще не утихомирившись после горячки боя. — Отыщем тех, кто может выжить и прихватим с собой для допроса?
Атеном вдруг дико взвизгнул, сделал скачок в темноту и картинно ударил шпагой длинного, который пробовал подняться. Удар пришелся под голову, в горло или куда-то близко, этот человек упал и сразу же умер.
— А ты молодец, — признал князь. — Я только и успел, что четыре раза выстрелить да отбить пяток-другой выпадов, а ты уже с ними…
Он присмотрелся к темным пятнам, которые лежали на мостовой перед Дерпеном. Складывалось впечатление, что он даже не отступал, несмотря на многих нападающих, он где стоял в начале боя, там, примерно, и остался. И впрямь, дошло до князя, куда же ему было отступать, ведь за его спиной находился куртье…
— Сколько их с твоей стороны было? — спросил князь, не разбирая павших в темноте.
— Кажется, шесть… Или семь… Да еще один убежал. — Дерпен взвесил свою саблю в руке, словно проверял ее баланс, наклонился, небрежно, о плащ одного из тех, кто лежал, вытер клинок, чтобы кровь на нем не оказалась случайным клеем, и сунул в ножны. — А вообще-то свезло нам, князь. Тот, что стрелял…
— Свезло, Дерпен, без сомнения.
Атеном, отчего-то тяжело дыша, словно он был главным участником боя, подошел к ним, вытирая кровь нежным платочком.
— Уходить нужно, и срочно, иначе… Стражники могут набежать. И разбираться они, кто на кого напал, не будут.
— Так мы что же, и пленных не захватим? — удивился Дерпен.
— Для этого у нас еще будет возможность, — отозвался Диодор. — А эти, судя по всему, и знать ничего не знают… Что нам нужно.
Они пошли, сначала не очень быстро, Дерпен все еще осматривал стены и даже некоторые из окон по сторонам улицы. Потом прибавили шагу, потом чуть не побежали, так что Атеном едва ли не отставать стал. Дерпен же начинал думать. Когда стало ясно, что по крайней мере, до своего отеля они дойдут в целости, он высказался, как всегда, немного туманно:
— Я вот что полагаю, слишком все легко получилось, князь. — Они отшагали чуть не десяток домов, когда он докончил: — Наверное, это — ложное нападение. Может, еще сегодня снова полезут… Понадеявшись на нашу безалаберность.
— Как так? — куртье еще ничего не понимал.
А князь Диодор вдруг развеселился, причем так очевидно, что даже попробовал успокоиться. Но веселье его, как он ни старался, не проходило. И потому, должно быть, он с Дерпеном легкомысленно согласился.
17
Все сидели молча, ели неохотно, Диодору так вообще кусок в рот не лез. Наверное, сказалось наконец-то пережитое напряжение боя… Там, на незнакомой улице Парса, где-то в темноте. Дерпен тоже жевал отвлеченно, Атеном был говорлив вначале и многое рассказал, преувеличивая заслуги Дерпена, называя его величайшим воином, какого он только встречал, хотя и князю воздавая хвалы. Многое в его рассказе было неправильно, не так, как на самом деле получилось, но ни князь, ни Дерпен куртье не прерывали, не до того было.
Внутренне они готовились к новому бою, что уж говорить, если восточнику пришла такая вот блажь подозревать в этой драке фактор отвлечения, значит, следовало Дерпена послушать. Вернее, согласиться с ним, и ничего более. Поэтому и мысли кое-какие неприятные в голову лезли. Главным было вот что — если это нападение было ложным, отвлекающим, то какой же будет настоящая атака, какими силами? И справятся ли они с ней?
От этого более всего расстроился батюшка, он даже побледнел немного. Но Диодор, присмотревшись к нему, решил, что труса праздновать отец Иона не будет, сделает все, что от него потребуется. Хотя, лучше бы потребовалось немного, а еще вернее, оставался бы он в стороне… Густибус тоже занервничал, но подумав, сообщил, что появилась у него кое-какая идея — имелись у него три колбы из тонкого стекла, жалко их, конечно, но если налить в них какой-то раствор, название которого князь и не пробовал запомнить, а потом, когда придется биться, бросить их под ноги нападающим, тогда образуется некое облачко, от которого многие из них мгновенно уснут, просто завалятся, где стояли и все — делай с ними, что хочешь.
— Ты бы, Густибус, с такими штуками поосторожней обошелся, — уронил Дерпен. — Неровен час, под ноги своим и бросишь, тогда уже не мы, а они с нами сделают, что хотят.
— Это почему же я под своих-то брошу? — немного взъярился маг.
— Почему, почему… От нервов. Боец ты не слишком опытный, с тобой в драке может и не такое произойти.
— Этого не будет, — твердо проговорил Густибус. И повернулся к князю.
— Делай, — согласился князь, — только замечание Дерпена тоже учитывай. Постарайся действовать без нервов, с самым холодным отношением и по весьма точному раздумью. Да, и еще… Лучше где-нибудь с краю двора, а то ведь драка может очень широкой получиться, придется из одного угла в другой перебегать, и тогда, если на это твое магическое облачко налетишь, оно… Опять же, против своих сработает. Кстати, оно надолго остается?
— Я же говорю, это не химическая штука, — по-прежнему нервно, но уже и раздраженно отозвался Густибус, — а магическая, вернее, полумагическая… Действует только на того, кто оказался над разбитой колбой. Он засыпает, падает и лежит… Долго. Я толком не знаю, никогда такими опытами не занимался, но если все получится, будут они, как миленькие, отбывать в прострации часа два, или даже больше. А после и на этом месте можно оказаться и ходить через него, и что угодно над ним совершать, оно будет уже дезактивировано.
— Только через два часа через него ходить можно? — Дерпен почти изумился.
— Да нет же! Ходить можно будет сразу. — Маг еще разок подумал, — ну, почти сразу, как только оно на кого-либо уже подействует. — Он еще разок что-то посчитал, возведя очи горе. — Да, при нынешнем положении созвездий, сразу, едва ли пять-семь счетов пройдет после того, как колба разобьется.
— Так тут и астрология замешана, — негромко проговорил батюшка. — Ох-хо-хонюшки… Не сподручно может выйти, восточник прав.
— Тогда — нормально, — кивнул Дерпен. — Даже, могу так сказать — полезная штука. Например, при операции, если руку или ногу приходится отнять.
— Давайте об этом не будем, хотя бы — пока… — Батюшка поднял голову. — А может, и не будет никакого нападения?
— Может, и не будет, — согласился князь. — Только лучше его все же ждать, — он усмехнулся, и едва заметно передразнил отца Иону, — «пока»…
В дверь библиотеки, где они сидели, просунулся Стырь. Вот он был радостен, как жених перед свадьбой. Перепоясался Диодоровой шашкой, ничего ему при этом не сказав, засунул за отворот камзола два пистолета, натянул на голову казацкую шапку. И еще Стырь все время улыбался, от чего его лицо становилось совсем уж глуповатым.
— Слуг предупредил? — спросил князь. — И еще, Стырь, ты бы мне саблю достал, а то шпага… Она и есть — шпага, даже погнулась заметно.
— Все сделано, — отрапортовал слуга, — наилучшим образом. Сабля тоже тебя ждет, с сухой одеждой, на твоей кровати.
— Тогда садись, пожуй чего-нибудь.
Стырь потер от возбуждения руки, уселся сбоку, на краешке дивана рядом с Дерпеном, и принялся отправлять себе в рот огромные куски ветчины с хлебом, и еще прикусывал лучком. Зеленый лук в начале зимы — это было необычно и казалось несравненно вкуснее всех изысков феризской кухни. Пусть даже лук и был парниковым, то есть, не слишком сочным, не духовитым и не острым.
Атеном покрутил головой, и спросил полупридушенным голосом. Очевидно, он переживал сильнее других, хотя уже почти и не боялся.
— А может, я все же… В посольство отправлюсь? Ведь доложить нужно, и кроме того, можно будет стражников сюда привести, тогда они не сунутся.
— Если все обстоит так, как я полагаю, — отозвался князь, — может, ты за ворота и выйдешь, но до конца улицы уже не дойдешь. Тем более, не доберешься до посольства.
— Думаешь, следят они за нами?
— А как же?.. Непременно следят, — отозвался Стырь с набитым ртом. Но тут же смутился, даже слегка покраснел. Бросил осторожный взгляд на князя, тот специально для него нахмурился. Стырь вскочил. — Ну ладно, спасибо за хлеб-соль, пойду еще разок все проверю.
Посидели, Атеном теперь нервничал, все время даже помимо своей воли оборачивался к окнам, чрезмерно внимательно всматривался в темень за переплетом, потом даже встал и отправился осмотреть двор.
— Можно прикинуть, с какой стороны они, скорее всего, появятся, — предложил Дерпен. Он тоже чувствовал, что это общее молчание — не дело, так и хорошим бойцам случалось разнервничаться.
Читать бесплатно другие книги:
