Преодоление идеализма. Основы расовой педагогики Крик Эрнст

Выражение в действии

Мировоззрение германцев дает возможность и категории для толкования смысла всех способов выражения в действии, потому что оно само, как выражение нашего расового начала, и сегодня действительно для всех людей нашей расы и несмотря на чужеродные наслоения, чужие термины и изменение исторических форм остается в основе своей постоянным фактором немецкой истории.

Самым элементарным выражением в действии является приказание и все, что с ним связано. Там, где приказание элементарно и действует непосредственно, сразу же виден его результат. Пример – военные команды. Они всегда выражаются в элементарной языковой форме, но это не сокращенное, а полное выражение смыслового целого. Приказание это первичная форма языка.

Динамическая сила приказания порождается авторитетом вождя. На приказании как элементарной форме действия основано управление общественной волей вплоть до принятия решений, надолго определяющих ход истории…

Вся потенция, вся харизма, все призвание отдельных людей уходят своими корнями в жизненные потенции и жизненные основы общества, которые концентрируются в этих людях, ощущающих внутреннюю необходимость указывать путь к новым целям и диктовать всему обществу законы его исторического становления. В этом тайна приказания: оно действует только в том кругу, который выражает себя в нем, раскрывает в нем внутреннюю тенденцию общества. Только отсюда политические вожди, музыканты, поэты, художники и пророки черпают великие творческие силы. На этой основе возникают новые народы и творится история.

Приказание вождя придает этой внутренней динамике первое, непосредственное выражение. Тот, кто стоит во главе, говорит от имени всех. В нем кристаллизуется общая тенденция жизни, общая воля.

Способ выражения в действии определяется областью, в которой оно происходит. Это может быть приказание или речь вообще, техническое изобретение, научное открытие, религиозное откровение, художественное творчество.

Выражение в действии имеет два полюса: того, кто оказывает воздействие, и того, на кого оно оказывается. Поскольку во втором случае речь идет о множестве разнообразных личностей, возникает опасность раскола. Даже если движение возникает на однородной расовой основе, это еще не гарантирует единую направленность и длительность воздействия. Без руководства может возникнуть система, в которой, как в парламенте, одна лошадь будет запряжена впереди телеги, а другая сзади. О единой направленности и ее соответствии господствующему мировоззрению должно позаботиться политическое руководство. В ориентации движений осуществляется примат политики, причем слово «ориентация» имеет двойной смысл: ориентацию на поставленную цель и своего рода культурную политику, которую еще Платон считал условием существования своего государства и которую проводил греческий полис в лучшие свои времена…

Искусство относится к мировоззренческой сфере воздействия на человека. Концентрацией творческой силы и длительностью ее воздействия художественное произведение отличается от всех прочих. Но в основе этого воздействия лежит не само творчество, а общественно необходимая основная функция. Позитивисты вроде Бокля, переворачивая идеалистические ценности, считали изобретение сапог большим благодеянием для человечества, чем все искусства и вся философия вместе взятые. Такая постановка вопроса явно связана с мифологией прогресса. Мы не будем спорить, что влияние великих технических изобретений столь же сильно, как и влияние достижений «культуры». Но искусство и наука могут непосредственно влиять на формирование человека, тогда как достижения в других областях изменяют лишь внешние условия его жизни, т. е. влияют опосредствованно. Только в этом различие по смыслу и цели между «цивилизацией» и «культурой».

Познание как движение

Классическая теория познания знала только одну форму познания – научное познание. По учению Канта, любое познание осуществляется путем анализа с помощью разума. Но дело обстоит не так просто. Процесс познания это взаимодействие подсознания и сознания, внутренних и внешних факторов и т. д.

Задача науки – изучить все эти взаимодействия с помощью своих категорий и методов, т. е. изучить свое собственное содержание и свою основу. И здесь путеводной нитью служат отношения причинности…

С главной трудностью мы сталкиваемся на втором, биологическом уровне, где движения, хотя и исходят из жизненных основ, еще бессознательны. Повод к движению здесь – не осмысленный «мотив», но причина не сводится к чисто механическому воздействию. Все органические движения, хотя и непроизвольны, суть проявления жизни.

Наконец, сам процесс познания отнюдь не определяется одним лишь его предметом. Например, историческое исследование может иметь предметом отдаленную эпоху, чуждую самому историку. Во всех случаях сознанию необходим собственный мотор, своя «причина», чтобы познание стало возможным.

Давно известное различие между действующей причиной и основой познания в широкой сфере «причинности» обретает новый смысл. Когда речь идет о механических движениях, вполне достаточно простого перечисления и описания, если к внешним условиям не добавляются внутренние воздействия. Теоретическая физика стремится к тому, чтобы ограничиться описанием явлений, не поднимая вопрос о внутренних причинах. Но это приводит к отрыву познания от действительности, а действительность требует не только описания, но и объяснения.

В области исторического и социологического познания на третьем уровне условия познания весьма отличны, но смысл этого процесса точно такой же, как на первом и втором уровнях. Перечисления и описание вполне достаточны, если при этом не говорится о внутренних мотивах участников событий, их душевном состоянии, целях и планах. Цель историка достигнута, если он не только правильно описывает события, но и правильно объясняет их. Именно объяснение смысла и взаимосвязи событий делает картину, нарисованную историком, «правдивой», как на других уровнях соответствующее толкование делает «истинными» результаты научного познания. Если наука, например, математическая физика, довольствуется одними описаниями, отказывается от объяснения внутренних причин и смысла, ограничивается перечнем внешних условий, она становится врагом «истины». Истина заключается в объяснении, она отвечает на вопросы, задаваемые действительностью. Она не зависит от вещей, а заключается в оценке вещей. Описание без объяснения делает истину бессмысленной, это атавизм и антропоморфизм, которые необходимо изжить…

Но даже действующий человек может неправильно понимать и объяснять свои действия. Часто последующие мотивировки и оправдания искажают «истину» и действительность, хотя, бывает, и неумышленно. Именно на третьем уровне результат действия нуждается в объяснении. Дать его трудней, чем на первом и втором уровнях.

Любое познание, даже творческое и революционное, связано с традицией прошлого… Все научные познания и исследования определяются историей, так как познающие и исследующие люди сами находятся в определенной исторической взаимосвязи. У ученых прошлого можно поэтому брать только полученные ими результаты, независимо от их мотивов, и рассматривать их с современной точки зрения.

Науки об обществе, например, история, имеют своим предметом самого человека с его мотивами и целями. Но между историком и его предметом обычно стоит посредник – источник. Историк познает истину, сравнивая источники между собой.

В любом случае процесс познания идет двумя путями. Внутренние причины описываемых событий не всегда лежат на поверхности: их нужно выяснить. При этом процесс познания идет в обратном направлении: от более поздних событий к более ранним, от следствия – к причинам…

С проблемой истины связана методика доказательств. Каждая наука вырабатывает свой метод решения этой проблемы. Но истину нельзя сделать функцией метода.

Любая математика, работающая по методу Эвклида, выводит отдельные истины путем дедукции, исходя из ряда формальных предпосылок: аксиом, постулатов и дефиниций. «Доказательства», таким образом, целиком относятся к сфере Логоса. Но метод никогда не бывает постоянным, и истина не рождается из метода. Теорема о сумме углов выведена не из аксиомы, а путем непосредственного наблюдения на объекте. Методом доказательств воздвигаются стройные системы. Но то, что с помощью этого метода можно придти и к ложным, произвольным, банальным и противоречивым выводам, доказал в XVII веке своей системой талмудист Спиноза: даже геометрическим методом доказательств можно злоупотребить, пользуясь талмудической казуистикой. Только правдивый человек может познать истину.

В физике истина выдвигается в форме гипотез, которые постоянно сличаются с действительностью в виде нового опыта и потом на их базе строится теория. Так было и с законом всемирного тяготения. Требование логистов выводить истину только логическим путем, с помощью «чистого разума», противоречит действительности. Истина – во взаимном соответствии созерцания и мышления.

Познание это сочетание целенаправленного мышления и чистого, теоретического, т. е. мировоззренческого мышления. Неверно думать, будто целенаправленное мышление было первоначальным, а позже на его базе развилось теоретическое мышление. Мировоззренческое мышление с самого начала было характерной чертой человека. Везде и во все времена оно представлено в форме мифа. Оба вида мышления используются на всех уровнях, но всегда нужен особый мотор, мотив и смысл познания, чтобы от целесообразного мышления перейти к мировоззренческой теории, а от теории – снова к целенаправленному преобразованию окружающей среды и общества.

Смысл любого познания и сознания вообще – самоорганизация жизни. Мотор познания это его центр, в котором бессознательная, инстинктивная, чувственная жизнь постоянно превращается в сознательную жизнь, сознательные действия и в познание под воздействием окружающей среды и общества. В сознательной жизни и в творческих достижениях находит свой смысл человеческая жизнь в соответствии с назначением и законами биологического вида и жизнь вообще. Среди всех созданий только человек, как микрокосм, имеет право ставить себя на высшее место, потому что он своим обратным воздействием на природу – на свою собственную, на общество и на окружающую среду – не только преобразует ее техническими средствами, но и потому что он путем чистого познания, с помощью теории и мировоззрения принимает участие в организации вселенской жизни. Он это монада, которая отражает в себе Вселенную.

Революция и познание

Процесс познания – часть исторического развития вообще, и как теоретическое познание, и как управляющий фактор. При этом способ участия отдельного действия и отдельного акта познания в истории совершенно параллельны, ибо в конечном счете познание это тоже способ действия. Но история это нечто большее, чем сумма отдельных действий и отдельных процессов познания. Действие и познание – лишь части исторического процесса жизни народа.

Отсюда следует, что действительность третьего уровня это общественная деятельность, направляемая сознанием к определенной цели. Но кроме этого необходимо и теоретическое сознание. Здесь в последний раз встает вопрос о соотношении бытия и мышления. По отношению к историческому развитию общества теоретическое познание, и в форме науки тоже, это не просто внешний придаток, сопровождающая мелодия, зеркальное отражение, а необходимый, действенный фактор, без которого действительность не достигнет совершенства. Нет истории, нет исторической действительности без исторического сознания и нет социальной действительности без соответствующего теоретического познания. Это означает, что политическая революция невозможна без революции в науке, потому что действенная сила революции не сводится к одним лишь политическим акциям, даже при примате политики. Связь революционного политического действия с революционным мировоззрением однозначно доказывает, что революция никогда не одержит окончательной победы, если она не захватит также мышление, познание, мировоззрение, науку, чтобы они тоже стали факторами, преобразующими действительность.

Революция это путь к установлению нового правового порядка. Но здесь не обойтись без соответствующего понятия права. Революция породила новую политическую действительность в виде отношений между партией и государством. Но для этой новой политической действительности нет соответствующего определения права. Партия ставится в подчиненное положение по отношению к государству как «общественная организация», но это определение заимствовано из совсем иной политической действительности. Получается так, что не соответствующее политической действительности правовое понятие становится ее противовесом, выражением реакционной тенденции, консервативного теоретического сознания. Пока политическая действительность не получит своего понятия, своей теории, своего сознания, она не достигнет окончательной победы, ей все время будет угрожать откат к прошлому.

(Примечание. Споры о понятии «государства» могут привести к полной путанице. Это понятие соотносится с политической организацией, возникшей в Европе с XVI века. Должно ли оно сегодня сохранять то же значение применительно к политической организации иного типа?

Абсолютное государство XVIII века включало в себя кроме главы государства, армии и аппарата управления также систему сословий и все территориальные организации. «Государство» означало в данном случае совокупную форму жизни, включая общественную жизнь. Государство, созданное буржуазной революцией, сразу попало в двусмысленное положение. «Государство» – это только армия и аппарат управления или все равноправные граждане? На этой основе возникли принципиально различные теории государства. Первую из них мы встречаем у де Лагарда, для которого государство это одни чиновники, а нация противопоставляется государству. Буржуазная эпоха должна была запутаться в этом противоречии, потому что гражданин, с одной стороны, военнообязанный, налогоплательщик, избиратель, подданный государства, а с другой – обладатель «прав человека». Двойственную позицию занимает и парламент: то ли он законодательная ветвь власти, то ли защитник прав человека. Жертвами этой путаницы стали все либеральные теории государства.

Если теория государства XIX века обычно смотрела на народ с точки зрения государства, то романтики и Гердер придумали понятие «народа», не только свободного от государства и враждебного государству, но и чисто «культурной», аполитичной общности. Поэтому государство и народ так трудно соединить сегодня в теории. К тому же сегодня партия, как орган формирования политической воли, превращается в особый политический мотор, стоящий выше государства.

Возникает не только необходимость в новых правовых понятиях. Глубокий кризис переживает и понятие государства, снова становящееся двусмысленным. Традиционное понятие государства трудно втиснуть в промежуточную позицию между народом и партией. Если бы удалось снова сделать это понятие господствующим, это поставило бы под вопрос смысл революции и создало угрозу реакции. Национал-социалистическая революция была бы тогда задним числом квалифицирована как новая глава исторического периода, протекающего под знаком «государства», а не как начало нового исторического периода с новым смыслом).

Революция изменила и понятие о собственности. Соответствующее национал-социалистическому мировоззрению понятие о собственности резко отличается как от марксистско-коллективистского, так и от либерально-индивидуалистического. И здесь действительность и понятие о собственности не совпадают и новой действительности в этой области не будет, пока не будет нового понятия. Собственность не станет социалистической, пока будет оставаться в силе либерально-индивидуалистическое понятие собственности, что постоянно грозит реакцией против порожденной революцией новой реальности. Действительности для ее самоутверждения всегда требуется соответствующее новое понятие. Слабость и половинчатость империи Бисмарка заключалась в том, что ее политическая действительность не совпадала с ее конституцией «союзного государства», содержавшей в себе зародыш сепаратизма.

В сфере воспитания влияние революции было более сильным благодаря заранее созданной новой науке о воспитании, отодвинувшей в сторону либерально-гуманистическую педагогику, которая тем не менее продолжает оказывать сопротивление и, если она поднимет голову, может обречь на неудачу великие начинания революции. Нужно определить отношение всей сферы воспитания к другим областям, прежде всего, к расовому сознанию, к истории и к общей национально-политической задаче. И здесь в начале должно быть дело, но теория может подготовить путь этому делу, как французская революция имела теоретическую и литературную подготовку.

Третий пример – национальная экономика. И здесь теория становится фактором, влияющим на людей, которые участвуют в экономических процессах.

Своеобразие в данном случае заключается в том, что соответствующего понятию «экономика» предмета первоначально вообще не было, понятие само создало свой предмет, выделив из общего круга явлений свою особую сферу. «Экономика» как термин и предмет связана с эмансипацией буржуазии и развитием капитализма. Первоначально это понятие относилось только к отдельным людям вместе со всеми выводами либеральной манчестерской школы. Национальная экономика рассматривалась только как сумма частных предприятий. Отдельное «предприятие», его конкурентоспособность и рентабельность, – вот первоначальная элементарная действительность либеральной экономики. Но теперь, когда выдвинут лозунг «Общая польза выше личной», обретает новое значение понятие «Национальная экономика», оно становится основополагающей категорией.

Точно так же обстоит дело с соотношением действительности и понятия на первом и втором уровнях. Разумеется, понятие «гравитация» не создает соответствующую действительность, оно лишь ограничивает определенную сферу, типизирует явления в этой сфере и разрабатывает метод, позволяющий подчинить эти явления общему закону.

Человек постоянно ставит перед собой все новые цели и задачи. Благодаря многообразию рас, типов общества и исторических процессов возникает множество представлений о мире в виде мифов, теорий и понятий. Разумеется, действительность не совпадает ни с одним из представлений о ней. Для человека же мир таков, каким он его себе представляет. Я не найду мира «в себе», если отброшу все представления о нем. Мировая реальность «в себе» это полнота ее возможных проявлений и возможных представлений о ней, так как микрокосм отражает макрокосм в соответствии со своими собственными законами.

Представления об истории – составная часть представлений о мире, и они формируются в соответствии с теми же законами.

Констатация исторических фактов это еще не картина исторического процесса. Даже якобы «нейтральное» описание исторических событий неизбежно содержит в себе оценку. Ни один факт не будет признан «верным», если он не согласуется с определенной тенденцией и другими фактами. Что означала смерть Генриха VI для немецкой, Карла I и Кромвеля для английской, Генриха IV или Людовика XVI для французской истории? Одной констатации этих фактов недостаточно, их нужно истолковать в рамках определенной линии, а линия эта зависит от того, считать ли суды над Карлом I и Людовиком XVI справедливыми или расценивать их казнь как политическое убийство.

Эпохи древней Греции или Карла Великого продолжают жить только в истории, но каждое новое поколение оценивает их по-своему. XIX век отличался удивительным разнообразием толкований истории древней Греции и древнего Рима, часто совершенно противоположных. В наше время идет борьба за новые представления о древних германцах, о христианстве, о Карле Великом и Видукинде, о Фридрихе I Гогенштауфене и Генрихе Льве. У каждой исторической личности есть свои иконопоклонники и иконоборцы. Каждое поколение чтит то, что ему нравится. Сколько разных толкований покаяния Генриха IV в Каноссе! Дело не в том, что одно из таких толкований истинно, а все прочие ложны. Перед каждым поколением стоит своя задача и оно заново открывает для себя свою истину в природе и истории. Эта истина является для него жизненной необходимостью. Но оно не должно отрываться от общей почвы, на которой оно выросло. Речь никогда не идет о прошлом как таковом. Центр тяжести любой истории – в живом настоящем и в его взгляде на прошлое. Как нет настоящего без прошлого, так нет и прошлого без настоящего – без него прошлое кануло бы в забвение, словно наши предки жили напрасно. Ни одно поколение, ни один народ не живут в силу чисто физической или биологической инерции. Если нынешнее поколение живет ради своих потомков, оно должно обеспечить непрерывную связь между прошлым и будущим. Соответствующие современным задачам представления об истории – фактор, влияющий на жизнь народа. Поэтому историки, как и ученые вообще, – творцы будущего своего народа, такие же, как вожди, поэты, художники и пророки.

Мировоззренческое решение Австрийское земельное издательство Вена-Лейпциг, 1939

На рубеже двух эпох

С национал-социалистической революцией закончился период буржуазного образа жизни и начался период народного сообщества с присущим ему расово-политическим идеалом.

Однажды немецкий народ уже совершил революцию, которая изменила облик Запада и дала ему новые основы. В первой половине XVI века Германия была потрясена революцией до самых своих устоев. О Реформации, которая тогда исходила из Германии, можно сказать: она дала Европе и Америке основы, на которых строились следующие столетия.

Но Реформация была лишь частью великой религиозной, мировоззренческой, политической и социальной революции, которую совершил немецкий народ в XVI веке в поисках самого себя, своей формы жизни, своего единства, своей свободы и своего пути после столетий раздробленности, угнетения и чужеземного засилья. Все слои немецкого народа пришли в движение. Сюда относятся и духовные поиски, связанные с великим именем Парацельса, и радикальные социально-религиозные движения вроде анабаптизма.

Каков был смысл всего этого? Внешняя картина этой революции довольно хаотична. Отдельные движения сталкивались друг с другом, и к середине века всё успокоилось и застыло. Всё это проходило под знаком немецкого самосознания: им обладали и Лютер, и Парацельс, и Гуттен, и многие другие.

Несмотря на большое влияние Реформации, тогдашняя немецкая революция потерпела поражение. Почему? Потому что у неё не было единого руководства, поток пошёл по разным руслам, и дело кончилось новым расколом. А оставайся он единым, то революция могла бы преобразить мир, как говорил Ранке. Но не было вождя. Лютер не смог стать политическим вождём, и события пошли своим ходом.

Единства достичь не удалось, произошли новые политические и религиозные расколы. Тридцатилетняя война привела к краху Империи. От 16 миллионов немцев осталось 4 миллиона. Города и деревни были опустошены, народ обнищал, культура была разрушена, немецкому языку грозила участь превратиться в диалект. Сохранилась лишь неисчерпаемая основа жизни, с которой медленно, мучительно снова поднялся народ. Пока центр Европы опустел, борьбу за европейскую гегемонию вели сначала Франция и Испания, потом Англия и Франция. Их общей целью было не дать Германии снова подняться и стать сильной.

Есть поговорка: история учит тому, что она ничему не учит. Наша революция учится на примере той революции XVI века, которая потерпела поражение, потому что у неё не было вождя.

Буржуазное мировоззрение

Французская революция это не начало, а кульминация буржуазной эпохи. На протяжении полутора веков до 1789 г. буржуазия укрепляла свои позиции в рамках абсолютных монархий. Философия и наука XVII–XVIII веков создали буржуазное мировоззрение, которое 300 лет господствует в Европе и Америке. Создателями этого мировоззрения были француз Декарт и англичанин Гоббс. Германия тогда была духовной провинцией Запада.

Буржуазное мировоззрение отличается механистичностью. Мир изображается как совокупность мёртвых масс, которые совершают закономерные движения под действием элементарных механических сил притяжения и отталкивания. Мир это огромная машина. По принципам механики строились также государство, экономика, общество.

Этим ни в коей мере не был опровергнут ветхозаветный миф о сотворении мира. Хотя одного из создателей нового мировоззрения, Галилея, преследовали, в XIX веке католическая церковь решила, что её учение вполне совместимо с механическим мировоззрением. Почему бы Иегове не создать мировую машину?

Но механистическое мировоззрение разрушило учение об одушевлённой Вселенной, о мире как о живой сущности.

Таким был мир у Платона и неоплатоников, у Парацельса и Кеплера, таким он был и в германских мифах.

Декарт и Гоббс превратили не только космос в машину, мёртвый механизм; растения, животные и люди для них тоже были машинами. Жизнь общества объяснялась чисто механическими принципами и строилась на них. Человек отличался от животных только способностью познания и разумной, целесообразной деятельности.

Такой же была и т. н. метафизика тех веков. Как человек создаёт машины, так и Бог некогда создал мировую машину по своим планам и дистанционно управляет ею. Это называется «Провидением». Бог – конструктор и оператор мировой машины. Остаётся лишь открытым вопрос, стоит ли Бог у машины (теизм и деизм) или он сам эта самосоздающаяся и самоуправляющаяся машина (спинозизм).

Германия в лице Хаммана, Гердера и Гёте, исходя из своего мировоззрения, пыталась выступить против теории мирового механизма, оживить мировоззрение, но к середине XIX века победил позитивизм француза Конта, последний вариант представления о мире как о машине.

В 1937 г. Франция отпраздновала 300-летие выхода в свет книги Декарта «Рассуждения о методе». Она праздновала свою духовную победу над Европой. Рядом с Декартом можно поставить только Гоббса.

Дарвинизм и материализм тоже целиком укладываются в рамки механистического мировоззрения.

Немцы постоянно чувствовали, что это мировоззрение совершенно недостаточно для объяснения мира и придания смысла жизни, и выступали против него.

Великая заслуга немцев – создание биологии как самостоятельной науки. Это сделали в XVIII веке фон Халлер, К. Ф. Вольф, Кампер, Блюменбах, Зёммеринг, после того как в начале этого века Лейбниц и Шталь отказались от механистического подхода к растениям, животным и человеку. Тогда же немцы впервые ввели и понятие расы, которое было предано забвению в XIX веке. Немцы создали биологию, потому что они знали, что живой организм нельзя вывести из механизма, живое нельзя понять через мёртвое. Хамман, Гердер и Гёте сделали начало независимой, самопроизвольной жизни главным принципом мировоззрения. Но в середине XIX века победу над немецким мировоззрением снова, как и за 200 лет до того, одержал западный механистический позитивизм: мир и люди снова были объявлены машинами.

Буржуазное представление о человеке

Это представление проходит под лозунгами «естественного права» и «Просвещения». Его воплощениями в политическую реальность были конституции Французской революции и Веймарской республики.

Буржуазный мир выступил в XVII веке против абсолютной власти церкви и государства во имя разумной и дарованной от природы свободы отдельного человека.

Естественное право исходило из того, что человек в природном состоянии жил, как и другие животные, в борьбе всех против всех. Но благодаря своему разуму он выделился из животного царства.

Смысл прогресса – вечный мир, рациональное и гуманное равенство всех, кто имеет человеческий облик.

Этот буржуазный идеал имеет мало общего с реальным человечеством. Коллективизм и марксизм имеют те же самые интернациональные и естественно-правовые корни, что и западный либерал-демократизм.

После краха 1918 года Германия, как и после 1648 г., стала ареной борьбы Запада и Востока, либеральной демократии и большевистской революции, за мировое господство. Немецкий народ стал жертвой этой борьбы. Победа любой из сторон стала бы для него смертельной.

Национал-социалистическая революция положила конец одновременно и буржуазно-либеральной, и марксистско-пролетарской эпохе. Мировоззрение на расовой основе находится по ту сторону противоположности буржуазии и пролетариата, либеральной демократии и коллективизма.

Теперь Восток и Запад создали единый фронт против Германии. Почему? Потому что здесь рождается новый мир и наступает новая эпоха. Потому что Германия, с тех пор, как она существует, и во времена бедствий, и во времена величия это страна, в которой принимаются мировые решения. Потому что Германия краеугольный камень человечества и его судьбы. Против нового мирового начала объединились либеральная демократия Запада и марксистский коллективизм. Эти две ветви выросли их одного корня естественного права.

Сопротивление и прорыв

У многих стало почти манией искать в прошлом предшественников национал-социализма. Это опошляет смысл революции, стирает особенности эпохи. Национал-социализм начинается с Адольфа Гитлера и ни с кого другого.

К предшественникам национал-социализма в прошлом обычно причисляют тех, кто в Германии выступал против рационально-гуманистических представлений о человеке. Среди них было много выдающихся людей, которых мы помним и чтим. Но никому из них не дано было одержать победу, провозгласить новый основополагающий принцип. Они сами принадлежали тому веку, против которого выступали, и не смогли его преодолеть.

Масонскую рациональную гуманистическую идею с её интернационализмом Фихте в начале XIX века превратил в немецкую национальную идею. Но и для Фихте гуманность оставалась высшей ценностью. Под нацией понимался круг приверженцев одной идеи. До реального народа было ещё далеко.

Немецкие романтики, многие их которых были страстными националистами, протестовали против Французской революции и её мировоззрения, противопоставляли вместе с Гёте начало органической жизни вселенскому механизму, углублялись в подсознательную жизнь и в историю. Но они были консерваторами, и их «органическое» мировоззрение признавало лишь спокойный рост, а не политическое действие. Они были склонны к созерцательности, а в политике способны только к торможению, но не к творчеству. Они ждали, что вырастет само собой.

Романтики, в частности, Якоб Гримм, возродили интерес к германской мифологии. Но наука германистика не могла снова оживить прошлое. Живое будущее не рождается из воспоминаний о прошлом. Народ и мировоззрение могут возродиться только на живой расовой основе. Но о расе в XIX веке ничего не знали и не хотели знать.

Вся собственно немецкая биология в той мере, в какой она не попала под влияние западного позитивизма в форме дарвинизма и геккелизма, была протестом против западного механицизма и формального рационализма. X. Ст. Чемберлен указал нам на значение расового начала в истории. Свой вклад внесли также Э. К. фон Бэр и Якоб фон Икскюль.

Что противопоставляет национал-социалистическая революция буржуазному и марксистскому взгляду на человека? Она несёт с собой не только горячую веру в народ, расу и немецкое будущее, но также противопоставляет идеологии последних столетий холодное и трезвое знание действительности. Его основные положения таковы:

1) Никогда и нигде ни этнография, ни древняя история не обнаружили диких людей-одиночек, живущих по естественному праву. Такие дикари всего лишь идеологическая фикция. Всегда и везде люди жили сообществами, которые не были основаны на разуме, а в лучшем случае разумно управлялись. В действительности не существует всеобщего, одинакового разума, духа человечества и т. п. предпосылок буржуазной идеологии.

2) Всё человечество, вся история, любое общество и любая культура подчинены закону развития своей расы. Каждой расе присуще своё направление развития, свой образ жизни, своя воля и свои ценности. Человек как вид создал такое богатство плодов своего творчества благодаря расам. Если американцы сегодня уверяют нас, что все люди равноценны, давайте зададим им вопрос, почему американскую цивилизацию и культуру создали не индейцы? Почему не ирокезы построили Чикаго? Почему культура толтеков или инков столь отлична от культуры англичан? Мы рекомендовали бы учёным из Нью-Йорка последовательно посетить в какой-нибудь дождливый день синагогу, какое-нибудь негритянское мероприятие, индейский вигвам, китайскую общину и собрание квакеров или методистов. Если они и тогда не увидят расовых различий, то нужно прописать им очки, чтобы они видели действительность не в одном лишь голубом или розовом свете, а такой, как она есть. То, что негр может выучить таблицу умножения и стать шофёром, а еврей – искусным адвокатом, ещё не доказывает, что нет расовых различий. Решающий момент – историческое и культурное творчество расы.

3) Народ обновляется на своих естественных основах, крови и почве, в соответствии со своими особыми законами развития.

Представления буржуазной эпохи о человеке были сконструированы из идей, это был идеал, вознесённый над действительностью и не связанный с ней. Но человек живёт на грешной земле. В разреженном воздухе «чистого духа» никто не может ни дышать, ни жить. Хотя не хлебом единым жив человек, вообще без хлеба он жить не может. Хлеб это действительность, как и тело, без которого душа не существует.

Для нас сегодня особенно важно видеть, что немцы в эпоху своих великих достижений в области музыки, поэзии и философии с 1780 по 1840 г. создали чуждую миру и далёкую от действительности идеологию. Поколение «бури и натиска» оказалось недостаточно сильным для революционного преобразования политической и социальной действительности в Германии и отступило, воздвигнув над действительностью то «царство чистого духа, в котором дух наслаждается самими собой», как сказал Гегель в своей вступительной речи в Берлинском университете в 1818 г. Это «царство чистого духа» и было немецкой идеологией бегства от политической и социальной действительности с её проблемами.

Немцам предлагали реализовать себя в воздухе этого царства, в гармонии идей истины, добра и красоты. Таков был идеал личности фон Гумбольдта, такой же была теория «чистого государства» Шиллера.

Столь же бессильным оказался и порыв, последовавший за наполеоновскими войнами, и опять утешения стали искать в «царстве чистого духа», в царстве идей, где «народ мыслителей и поэтов» занимался стихами Гёте, песнями Шуберта и идейными конструкциями Гегеля, пока соседние народы строили национальные государства и делили между собой мир.

Немцы не хотят больше идти по этому «идеалистическому» пути. У национал-социалистического мировоззрения есть свой идеализм, но он зовёт не к бегству от действительности в идеологию, а к улучшению жизни немецкого народа. Этот новый идеализм зовёт не в духовное царство, а в будущую историю III Рейха.

Народ и вождь как центральная действительность мировоззрения

Вся буржуазная эпоха, больная теорией общественного договора, всегда выводила народ из государства. Даже в тех случаях, когда провозглашался суверенитет народа, народ оставался результатом образования государства. У романтиков государство естественным образом вырастало из семьи, но и у них государство было высшей инстанцией в процессе становления народа.

Эпоха национал-социалистической революции отличается тем, что в центр мировоззрения ставится народ. Он начало и конец, от своих природных основ в крови и почве до своей реализации в истории. Становление народа – смысл и содержание немецкой истории со всеми её взлётами и падениями. Нет иного человечества кроме многообразия народных индивидуальностей. Мы признаём человечество только в его национальной обусловленности.

Нет народа и истории без вождей. Без них роковой путь ведёт только в пропасть.

Общество становится народом, народ становится обществом

Человек от природы и по своему назначению – общественное существо. В одиночестве человек хиреет, его жизнь становится бессмысленной и бесплодной.

Образование немецкого народа из отдельных племён происходило после распада империи Карла Великого в ту же эпоху, что и образование французского, английского, итальянского и русского народов. Решающую роль во всех этих процессах всегда играла германская кровь.

После первой мировой войны немецкий народ находился в состоянии распада. Линии разлома определялись немецким прошлым, но им же определялось и стремление к единству. Национал-социалистическая революция осуществила объединение под лозунгом «народного сообщества».

Этот лозунг поднял немецкий народ на уровень, который до сих пор никогда не был достигнут ни одним народом, в том числе и немецким. Здесь на арену истории впервые выступает новое начало.

Либеральная идеология рассматривала государство как средство организации хаоса и индивидуального произвола.

Национал-социалистическое движение уходит своими корнями в настроения времён Первой мировой войны. В августе 1914 г. никто не думал о своих свободах и интересах. Люди разных сословий, классов и вероисповеданий объединились в едином порыве. Народное сообщество возникло из фронтового братства.

Раса в народе

Крестьянство – жизненная основа народа. Точными исследованиями установлена гомогенность немецкого крестьянства, его принадлежность к нордической расе. Нордическая кровь – связующее звено немецкого народного сообщества.

Вокруг ядра нордической расы некогда объединились родственные и ассимилируемые расы. В ходе истории, в процессе их ассимиляции образовался немецкий народ. Нордическая раса и сегодня – становой хребет немецкого народного сообщества.

Народное сообщество имеет три измерения. Во-первых, оно объединяет всех своих ныне живущих членов, во-вторых – цепь прошлых и будущих поколений, в-третьих, оно обязательно имеет доминанту, которая придаёт чёткую форму целому и определяет его характер. Нордическая раса является решающим фактором во всех этих трёх измерениях. С ней стоит, с ней падает немецкий народ. Нордическое расовое начало является доминантой также в мировоззрении.

Человек – не арена борьбы между силами высшего и низшего мира, как думали раньше, он не наполовину животное, наполовину ангел, как пелось в старом церковном гимне. Он не смесь природы и духа или тела и души, происходящих из разных миров, а живое существо единой природы и единого происхождения.

Раса означает, что в отдельном человеке и его народе единый закон формообразования в одинаковой степени действует на тело и на душу, на всё сообщество и на отдельных его членов, поэтому все они развиваются в одном направлении. Расово обусловленный характер определяет и формы тела, и способ мышления, и направление действий. В основе творческих достижений выдающихся людей также лежит расовое начало. История и культура это плоды творчества доминантной расы.

Раса определяет ценности сообщества и отдельных его членов, ориентиры их бытия и становления, роста и созревания, мыслей и действий и, прежде всего – их творческой деятельности.

Ценности нордической расы можно свести к одному общему знаменателю – чести. В этом снова сказывается постоянство нордического расового начала в немецкой истории.

Расовый закон чести включает в себя честь народа, расы и отдельной личности, честь вождей и героев, честь крови в цепи поколений, честь верности, труда и творчества.

Личность

Идеал личности немецкой образованной элиты XIX века был сформулирован в 1810 г. В. фон Гумбольдтом. Он считал воспитание, образование и мировоззрение сугубо личным делом, а малейшее вмешательство государства в эти сферы – недопустимой тиранией. При этом предполагалось, что каждой личности присуще стремление к совершенству, и устранение всех препятствий на пути развития личности сделает её гармоничной. Соответственно гармоничным станет и общество. Путь к этому лежит через «образование». Сходные идеи проповедовал ещё Руссо в своём «Эмиле».

Идеал личности Гумбольдта был далёк от действительности и мог существовать только в «царстве чистого духа». Коллективизм низверг этот буржуазный идеал на почву суровой действительности, стремясь принудительно подстричь всех под одну гребёнку. Национал-социалистическое мировоззрение со своим представлением о личности резко противоположно и либерализму, и коллективизму.

Мы исходим из того, что человек от природы – общественное существо. И в общественном бытии он тоже подчинён законам развития расы. Но члены общества это не безликие числа, каждый из них имеет своё назначение.

Ни народ, ни тем более государство это не личности. Личность это только отдельный человек. Его задача – служение всему народу, и в зависимости от своих успехов на этом поприще он занимает соответствующее место в общественной иерархии.

Два основных принципа национал-социализма: «Общее благо выше личного» и «Каждому своё».

Германское представление о личности

Национал-социалистическое мировоззрение родилось из расовых глубинных слоев нашего народа. Это не сконструированная из «идей» идеология и не возвращённое силой воспоминаний прошлое, как некогда пытались сделать романтики. Это стихийное событие народной жизнь, подлинное рождение, а не плод какой-то науки, биологии, истории или философии.

Это вырвавшееся с революцией из народных глубин мировоззрение является новым откровением нордической расы. Раса – источник жизни и молодости народа и его мировоззрения.

Нордическое самосознание снова возродилось на ещё более высоком уровне, чем в революцию XVI века, чем у немецких романтиков.

Германист Грёнбех пишет о германском народном сообществе следующее: «Своеобразие этой формы жизни заключается не в том, что индивидуум растворяется в целом, а в том, что он заключает целое в себе. Никто ничего не делает ради самого себя». Один за всех и все за одного.

Раса и культура

Главная задача национал-социалистического движения это укрепление жизненной силы народа. Всё прочее – путь к этой цели, средство её достижения. Это относится и к культурному наследию. Вечность и бессмертие несёт в себе сам народ, а не памятники культуры.

Но жизненная сила народа выражается в его творческих достижениях, в искусстве, поэзии и науке. Искусства всех видов имеют также мировоззренческое значение, они формируют характер человека, равно как наука и философия, возникшие на расовой основе, а не из абстрактного разума.

Творчество художников также обусловлено расой и связано с обществом, в котором они живут. Художник может выразить в своём творчестве лишь то, что он имеет в самом себе. Если в нём силён потенциал расовой жизненной основы, то этот потенциал и выразится в его творчестве. Общество понимает художника, когда он выражает его собственную внутреннюю суть, его устремления.

Расовое начало нигде не проявляется так ярко, как в творчестве. Одна раса может многое заимствовать у другой, только не своеобразие его творчества.

Творческое начало может проявляться, например, в народных песнях. Они выражают душу расы, и другие народы не могут им подражать.

Мы стараемся сегодня, убирая чуждые наслоения, выявить расовое, своё в поэзии, музыке, архитектуре, живописи, скульптуре, потому что этот путь ведёт к обновлению жизни немецкого народа на расовой основе, к созданию нового народа.

Искусство – великая воспитательная сила, но оно может заключать в себе и соблазны, опасность порчи народа. Искусство действует положительно, только если оно выражает расовую душу и несёт в себе расовые ценности. В любом другом случае оно становится разрушительной силой. Оно не может жить одними благими намерениями.

Зная об этой двойственной роли искусства, Платон требовал ввести в своём государстве, призванным спасти Грецию от гибели, государственный контроль над искусством.

Невозможно творить по команде. Но когда мы имеем перед собой готовые произведения искусства, мы можем судить о его ценности или опасности.

Использование науки

Немецкая наука большей частью отнеслась к национал-социалистической революции враждебно, почему и была отодвинута в сторону. Но в дальней перспективе такие отношения невыгодны для обеих сторон.

Наука может оказать большую помощь революции лишь в том случае, если она сама обновит своё мировоззрение и признает расовые ценности. От неё требуется то же самое, что и от искусства. Наука последних поколений утверждала, что она не зависит от мировоззрений. Но это было заблуждение и самообман. Постепенно было доказано, что наука буржуазной эпохи строилась на рационально-механистическом мировоззрении и сделала выбор в пользу гуманистической идеи, т. е. принципа общечеловеческого разума. Национал-социалистическая революция вернула науку на почву расовой, национальной и политической действительности немецкого народа.

Очень опасно часто высказываемое мнение, будто революция должна остановиться перед вратами науки и не требовать её радикального обновления. Но не следует переоценивать значение науки. Последнее слово никогда не было за ней, а всегда за мировоззрением. В науке, если она не будет обновлена революцией, таится опасность реакции. Если наука останется на фундаменте буржуазного мировоззрения, она соберёт вокруг себя – как и церкви – силы реакции, чтобы тормозить революцию и подрывать её мировоззрение. Опасность особенно велика, когда реакционная наука прячется за свастику.

Любой революции грозит опасность как извне, так и изнутри. Такую опасность представляют собой и стоящие на старых основах науки, как гуманитарные, так и естественные.

Мы знаем, что внешняя победа революции не означает её внутренней победы. Работа в нужном направлении должна вестись на протяжении нескольких поколений. Чтобы достичь своей цели, революция нигде, в том числе и в науке, не должна заключать пакт с прошлым и с реакцией. Как только революция оглянется назад, она сама станет реакцией и потеряет победу. Новыми людьми нельзя управлять с помощью науки, которая держится за принципы как раз той эпохи, которая и была преодолена революцией. Мнимая объективность науки всегда только маска, за которой прячется либеральное или большевистское мировоззрение. Но это на руку реакции, когда в лагере революции заявляют, будто революция не должна предъявлять никаких требований к науке.

Смысл революции

В периоды революции происходит сильнейшая концентрация истории в захватывающем дух темпе. Настоящая революция отличается тем, что с ней в жизни народов и в истории побеждает новое начало. Революции открывают собой великие исторические эпохи.

Нет общих правил хода революций, каждая развивается по своим законам, в зависимости от исходной ситуации, каждая уникальна и неповторима.

Между национал-социалистической революцией и Французской революцией нет параллелей – одни противоположности. Французская революция означала приход к власти буржуазии, которая уже за полтора века до того сформировала свой экономический и духовный образ жизни. За третьим сословием сразу же начало заявлять свои притязания четвёртое, которое пришло к власти в результате победы пролетарской революции в России в 1917 г.

Ход и смысл национал-социалистической революции были совсем иными. В данном случае весь народ совершил революцию против самого себя и своего современного состояния. В этой революции участвовали люди всех классов и сословий. Проблема государства была второстепенной, высшей целью был сам народ.

Эта революция была стихийным событием, происшедшим в толще народа. Она уходит своими корнями в бедствия и переживания военного времени. Десять лет, прошедшие после войны, были слишком малым сроком для «духовной» подготовки. Этой революцией не руководила интеллигенция. И поскольку это была обще народная революция, она не могла повлечь за собой новую, подобную тому, как буржуазная революция логично повлекла за собой пролетарскую.

В национал-социалистической революции речь не идёт о господстве одного слоя над другим. Приход партии к власти это только начало долгого пути, который растянется на поколения. То, что французская революция застала в готовом виде, национал-социалистической предстоит ещё создать.

Немецкая революция не привела к власти какое-либо сословие или класс. Её руководящий слой не представляет собой замкнутую касту, путь в него открыт талантливым людям из всех слоев.

Другие революции выдвигали вождей – Кромвеля, Наполеона. Национал-социалистическая революция была начата вождём и доведена им до победы. В этом её решающее отличие от немецкой революции XVI века. Последняя в политическом плане вообще осталась без вождей. Последствия этого известны.

Глубина революции определяется её отношением к прошлому, к традиции. Каждая революция означает разрыв с ближайшим прошлым. Так Французская революция покончила с абсолютизмом и начала процесс рационализации во всех областях. Но в области культуры этот процесс начался ещё при Людовике XIV. Ни одна революция не может начаться с нуля, она строит своё здание на фундаменте традиции. Французская революция усилила во французском национальном характере черты рационализма: они чётко выступали уже в XVII веке, после революции они стали доминантными.

Национал-социалистическая революция не ищет для себя образцов в прошлом. Хотя наше прошлое очень важно для нас в мировоззренческом плане, но не как образец, а как средство познания расовых черт нашего национального характера.

История учит нас одному: германская кровь оказывала решающее влияние на процесс становления всех европейских народов после падения Римской империи.

Смысл национал-социалистической революции – восстановление расового характера немцев, который в ходе немецкой истории, начиная с краха средневековой Империи в XIII веке, много раз подвергался порче в результате чужеродных влияний. Это традиционная сторона национал-социалистической революции.

Революция обязывает

После войны Германия катилась по наклонной плоскости. Этот процесс был остановлен национал-социалистической революцией, но было бы глубочайшей ошибкой верить, что после прихода партии к власти подъём произойдёт сам собой. Борьба не окончена, она только приняла иные формы. Молодое поколение подстерегают враги и опасности не столь явные, как те, с которыми имели дело старые борцы.

В 1933 г. молодёжь верила, что врагов больше нет. К 1938 г. стали ясны как внешнеполитическая угроза, так и внутренняя опасность реакции.

Но опасность сидит в каждом национал-социалисте. Необходимо снова и снова преодолевать самого себя. Никто из нас не достиг цели, мы все в пути. В каждом из нас сидит частица прошлого, и мы должны победить это прошлое в самих себе.

Каждому вождю и руководимому им народу угрожают три опасности: чуждый мир в нём самом, усталость до того, как цель достигнута, и гордость прошлыми успехами, вырождающаяся в манию величия.

Поколению, которое пришло из иного мира, трудно. Нам нет покоя, мы не должны оглядываться назад, и нет заслуги в том, что мы сделали раньше. Тот, кто не готов и не способен постоянно начинать сначала, снова вступать в борьбу, не достигнет своей цели. Пенсионерское существование могут вести только политические инвалиды.

Предателями следует считать всех тех, кто использует руководящие посты в личных целях для обогащения, наслаждений и произвола.

Национал-социалистическое мировоззрение отличается от прежних идеологий своей близостью к действительности. Поэтому руководящий слой движения должен состоять из образцовых людей, в которых требования мировоззрения воплощены в действительность.

Расовое воспитание

Греки в раннем, аристократическом периоде своей истории основывали своё общественное бытие на крови, на хорошей наследственной массе. Но они также знали, что наследственные задатки не разовьются сами по себе. Поэтому их политический строй был, в первую очередь, системой расового воспитания, продолжением которого было военное обучение, которое включало в себя не только физические упражнения, но также воспитание с помощью искусства, ритмики, поэзии, хорового пения.

Те же задачи на совершенно ином уровне стоят перед нами. Нам нужно воспитать отборный слой политических и военных руководителей.

Немцы всегда были хорошими солдатами, но политическая сторона немецкого характера под ударами судьбы захирела. Отсюда и судьба Германии в Мировую войну. После нескольких побед немецкой армии Германия потерпела поражение из-за плохого политического руководства и недостаточной силы политического характера. Поэтому задача национал-социалистической революции – воспитать руководящий слой солдат-политиков, выработать на расовой основе политическую волю и характер как становой хребет народного единства.

Немецкая армия, выступавшая в Мировую войну, имела тот же основной дефект, что и эпигоны Бисмарка, стоявшие во главе Империи: отсутствие воли к достижению политической цели. Армия была орудием без сознания цели, т. е. без политического характера. Политика была делом партий.

Наш лозунг – солдат-политик.

Народный характер и осознание своей миссии Арманен-Ферлаг. Лейпциг, 1940

Сравнительная характерология народов

Во всех развитых культурах – у китайцев, индусов, греков – возникают философские системы, имеющие определенные взаимные соответствия: материалистические, идеалистические, логистические, скептические системы, которые несут в себе нечто общее, позволяют сравнивать культуры и осуществлять идейный обмен между ними. Но из того факта, что здесь есть материалистическая, а там идеалистическая философия, ни в коем случае нельзя делать вывод о расовых характерах в том смысле, что одна раса по своему характеру предрасположена к материалистической, а другая – к идеалистической философии. Расовый характер заключается в способе философствования, а не в общих идеях и системах. Так же проявляется расовый характер и в области политики. По нему нельзя узнать, должно ли быть государство монархическим или республиканским, демократическим или еще каким-либо. Это зависит от исторической ситуации, а не от расового характера. То же относится к жанрам и стилям искусства, жизнеустройству, культурным учреждениям и т. д. В данном случае путем сравнения можно вывести общечеловеческие типичные формы и формальные законы, лишив достижения той или иной культуры их специфического народного характера. Так возникают общее государство и искусствоведение, общая психология, педагогика и т. п. Это путь и метод наук, построенных на идее гуманности. На этом пути мы всегда встретим «честь», «религию» или «образование» вообще, в каждом случае упуская из вида основное.

Сравнительная характерология народов и рас должна идти совершенно противоположным путем. Ее интересует не всеобщее и однородное, а характерные различия, неповторимое своеобразие и несравнимая уникальность характеров. Если удается в творениях одного рода, несмотря на смену форм на разных этапах истории, выявить постоянные черты характера, то их уникальность и принадлежность определенной расе можно считать доказанной лишь в том случае, если сравнения показали, что эти основные расовые черты нигде больше не встречаются. В любом случае, сравнивая две культуры, можно доказать расовое родство определенных групп, но крайне трудно выразить в понятиях и формулах противоположности. Различия между сагой о Беовульфе, Евангелием от Марка и трактатом из Талмуда бросаются в глаза, но описать противоположности с точки зрения характерологии гораздо трудней, чем вычленить формальные общечеловеческие черты.

Из сравнения противоположностей вырастает расовое самосознание народов. В средние века и в XVI веке немецкое национальное самосознание развилось в результате борьбы с Римом, немецкое расовое самосознание – в результате осознания нашей противоположности евреям. Французская литература XIX века изобилует ссылками на «расу», придавая характер смертельной вражды определяющему всю внутреннюю и внешнюю историю Франции неприятию некогда покоренным франками, а позже добившимся эмансипации круглоголовыми расами галлов (альпийцами, басками, бретонцами и т. д.) всего франкского, а в конечном итоге – всего германского (см. «Историю двух народов» Бенвиля). Противоположная, арийская точка зрения Гобино и Ваше де Лапужа не была оценена во Франции и нашла отклик только в Германии.

Характерология народов относится к тому типу наук, который связан с расовым самосознанием.

В отношении людей к миру, в форме их активного взаимодействия с ним и в их общественной жизни выражается их характер. По взаимоотношениям между разными народами можно судить об их расовых характерах, близки они друг другу или чужды, осознать собственное своеобразие и понимать, что является чужеродным. Это все познается вместе, в своей полярности и взаимной обусловленности. Я могу познать другого, всегда только следуя своему собственному закону.

Но основной расовый характер при своем проявлении проходит через две среды, от которых его нужно освободить, чтобы представить в чистом виде: через собственный закон творческой индивидуальности и через общее единство форм или стиль исторических периодов. Это и стиль архитектуры и поэзии, и стиль ведения войны, политики, экономики, вплоть до мод и обычаев.

Эти разные по стилю периоды начинаются и проходят в соответствии с законом исторических переломных движений (по Ранке). Из творческой жизненной основы отдельного народа вырывается новая, движущая сила, которая пронизывает всю жизнь самого этого народа и волнами распространяется на другие народы, деформируясь в зависимости от сопротивления, которое встречает. Иными словами, общие стили этих культурных кругов возникают в результате того, что какой-то народ сам по-новому оформляет свою жизнь, занимает руководящее положение по отношению к другим народам и навязывает им свой закон формы. Другие народы сопротивляются, приспосабливаются, примыкают. Часто скрещиваются несколько движений такого рода. Самое сильное общее движение XVI века началось в Германии в форме религиозной реформации, в то время как сама Германия еще находилась под влиянием возникшего в Италии движения гуманизма. Окружающие народы восприняли Реформацию и придали ей различные формы, в то время как в самой Германии гуманистическое движение приняло форму немецкого гуманизма, восприняв потом волну французского Ренессанса времен Франциска I. Между тем кальвинизм из Женевы распространился на Францию, Англию и оказал обратное воздействие на Германию. Образовались удивительные круговороты. Ведь кальвинизм не возник бы без реформации Лютера. С самого начала более политизированный, чем лютеранство, и связанный во Франции с сословной революцией, в которой снова поднял голову франкский элемент, тогда как склонная к абсолютизму и центризму королевская власть объединилась с другими расами расово смешанной Франции против франкской крови, кальвинизм принес в Германию нечто, благодаря чему после столетий внутренней борьбы расколотая Германия вновь обрела единство под властью буржуазного национализма.

Германия, родина Реформации и свободного христианства сект, подготовила почву для нового Запада (включая Америку), но не стала руководящей политической силой, потому что религиозной революции оказалось недостаточно для обновления Империи. Раздробленность Германии стала внешним выражением надлома национального характера, сила которого проявилась в выполнении через Реформацию всемирно-исторической миссии, но оказалась недостаточной для отражения иностранной интервенции…

Благодаря постоянству основных черт немецкого характера главная историческая проблема во все века остается той же, что и в эпоху Реформации, меняется только соотношение сил. Слабыми сторонами немецкого характера воспользовались Рим и Франция.

В XVII веке под угрозу было поставлено само существование немецкого народа. Германия попала под влияние французского, а потом английского духа.

Реформация Лютера не имела политического характера, но, несмотря на свое христианско-теологическое обрамление, она была выражением немецкого характера, а самым чистым его выражением является немецкая музыка от Баха и его предшественников до Бетховена и Шуберта. Чуждые влияния, проникавшие в нее, всегда преодолевались своими. Не столь победоносно проявил себя немецкий характер в поэзии и философии. Но многое чужеродное было преодолено в немецком натурализме от Парацельса и Гете до романтической натурфилософии с ее принципом вселенской жизни, абсолютно противоположным западному принципу вселенского механизма (Декарт, Гоббс). Аристотелизм был преодолен полностью, традиционный неоплатонизм – не в полной мере.

Совершенно искажены чужеродными влияниями были взгляды на историю и правосознание, а также художественные формы в архитектуре и живописи.

Собор Св. Петра это триумф победоносного папства в момент его краха. Собор в Шпейере с его могилами императоров это символ воли к власти Первой Империи. О готических соборах этого сказать нельзя. Они выражали немецкую суть в заимствованной с Запада форме. Западные влияния чувствуются и у Вольфрама фон Эшенбаха; противовес им – «Песнь о Нибелунгах».

Немецкое в чужеродных формах: со Средних веков это закон немецкого искусства, потому что закон немецкого характера не доходить до конца в своем самоутверждении в области форм. Германия дала миру многое: Реформацию, музыку, в меньшей мере философию, но своих стилей в искусстве она не создала, а только воспринимала один за другим и преобразовывала на свой лад чужие. Конечно, в «немецком Ренессансе» обычно больше немецкого, чем романского, но дворец Неймана в Вюрцбурге невозможно воспринимать как немецкое барокко: он говорит языком чужих, заимствованных форм…

Грюневальд и Рембрандт – чисто немецкие гении, но их немецкие формы не разнеслись по миру, как Реформация Лютера. У Николая Кузанского и у Дюрера уже надлом, Гете как законодатель изобразительного искусства перенес этот надлом в XIX век. Никто не достиг в живописи таких высот, как поэт Гете в «Ифигении». Певцы немецкой природы – Мёрике, Келлер, Раабе – известны только в Германии. Немецкие художники охотно учатся в Париже. Только в музыке немцы стали мировыми законодателями.

В области культуры гораздо легче установить соотношение между индивидуальным и расовым характером. В мифе о вожде «Песнь Магомета» Гете имеет в виду самого себя: миф в его единой форме выражает творчески преобразованный расовый характер. Это типичное самовыражение. Таков Фауст. То же самое можно сказать о Грюневальде, Рембрандте, Вальтере фон дер Фогельвейде, Эйке фон Репгове, Бахе, Парацельсе, Кеплере, авторе «Песни о Нибелунгах», Лютере, Эрвине фон Штейнбахе, если отвлечься от чужеродных черт стиля, о мастерах немецкого барокко и философах-идеалистах.

Как можно уловить расовый характер? Для этого необходим метод сравнения, чтобы выявить постоянство типа при сосуществовании во времени нескольких расовых характеров и при смене исторических эпох. При этом способы разрешения конфликтов и оформления, вытекающие из характерных расовых черт, нужно осознать в их уникальности и неповторимости, отбрасывая эфемерные, неестественные подражания и неточности вследствие неправильного понимания оригиналов переводчиками.

Тот, кто видел достаточно много образцов китайской живописи, чтобы более или менее уверенно определить картину как китайскую и отличить ее от художественных произведений других народов, непосредственно, зрительно воспринимает характерные расовые черты китайцев. Но выразить воспринятое им в словах и понятиях ему будет трудно. Китайцы объясняют это сами в своих теориях. Как и во всем китайском мировоззрении, в китайской живописи выражается вечная мифическая тема взаимодействия неба и земли, верха и низа, света и тьмы в природе, человечестве и общественной жизни. Абстрактно говоря, эта мифическая тема не собственно китайская, а общечеловеческая. Но сугубо китайская черта – постоянное обращение к этой теме при всех вариациях форм в исторические периоды, свободные от чужеродных влияний, при самых разных стилях и возможностях выражения. Сугубо китайская черта – постоянное воплощение этого принципа в сотнях вариантов в архитектуре, живописи, философии, с одной стороны, и в праве, общественной жизни и политических формах, с другой. Определение характерных расовых черт в понятиях столь же трудная задача даже для опытных синологов, как для искусствоведов отделение собственно немецкого от заимствованного, чужеродного, в памятниках немецкого барокко или в космологии Лейбница и Кеплера. Как известно, каждый легко узнает еврея или китайца, но с трудом может объяснить, по каким признакам он их узнал.

Имея дело с переводами – а вся европейская синология это «перевод» не в меньшей мере, чем Библия Лютера – модно обнаружить у китайских классиков логически своеобразную, нигде больше не встречающуюся форму мышления, с помощью которой можно описать в понятиях проявления китайского характера в живописи, архитектуре, праве, политике и воспитании.

В начале всех китайских познаний стоит познание вселенского Дао, и любое устройство жизни на основе этого понятия имеет единственную цель, максимально приспособить жизнь во всех ее проявлениях и особенностях к Дао Вселенной, растворить ее в нем без остатка. Эта система соответствий присутствует во всех мыслях и действиях китайцев, в их общественном порядке, как стилеобразующий принцип, и подобно тому, как стиль речей Будды характерен для всего стиля индийской жизни и мышления, искусства и правил общественного устройства, так и последовательность мыслей и образование мыслей у Конфуция и других классиков характерно для Китая. Можно взять наугад любое место из Конфуция, например: «Если понятия неправильны, то слова лишаются смысла; если слова лишаются смысла, то не делаются дела; если не делаются дела, то мораль и искусства не процветают, то наказания бесполезны; если наказания бесполезны, то народ не знает, как себя вести. Поэтому пусть Благородный позаботится о том, чтобы всегда выражать свои мысли в словах и всегда воплощать свои слова в дела». Такова сущность мудрого правления и искусства жизни. Форма изложения всегда выводит систему вселенских соответствий в стилеобразующий ряд такого рода, который сначала идет вперед, а потом опять назад. Китайский идеал это покой, долговечность, равновесие, закономерность, единообразный ход всех событий и действий. Это выражается в архитектуре, живописи, поэзии и жизнеустройстве.

Индия в расовом отношении, может быть, самая смешанная страна в мире, больше, чем Франция и США. Те индо-арийцы, которые некогда наложили отпечаток на ее стиль жизни и искусство, несмотря на попытки защитить свою кровь с помощью кастовой системы, давно вымерли. Но их стилеобразующее начало продолжает воздействовать на чужеродные народы Индии даже спустя тысячелетия. Сказки дравидов, например, носят на себе следы явного влияния «Махабхараты».

Китай это культура исторических воспоминаний, традиции и обращения к прошлому.

Индийская культура – самая внеисторическая, у ней нет исторических воспоминаний, исторического сознания, поэтому она также аполитична. В Китае доведено до высшего совершенства искусство письма: каждая записка может стать амулетом, каждый иероглиф – произведением искусства. В Индии же все ее огромное духовное достояние тысячелетиями передавалось в устной традиции. В Китае возникали мощные империи, Индия, будучи «погруженной в себя», переходила от одних чужеземных господ к другим. Главная особенность Индии – мощь инстинктов и буйное разрастание всех форм жизни: фантазий и спекуляций, чувственности и созерцательности, секса и аскетизма, ритуалов и литургий, философской систематики и психотехнической методики, эпоса, храмовой архитектуры и настенных изображений. Формообразующая сила борется со стремлением к пластичности форм, и потом сама вырождается в формалистику. Только эллинизм на один момент остановил эти метаморфозы. В Индии все растет, как ленточный червь, член за членом, и никто не видит необходимости где-то положить этому предел. Индия в этом отношении – противоположность греческого мира формы и симметрии: в борьбе за форму снова и снова проявляются бесформенность, беспредельность, карикатурность.

То, что в Греции считалось самым тяжелым грехом, ненасытность, в Индии стало характерным жизненным принципом: безграничность, по крайней мере, в направлении, заданным дхармой, является основой кастовой нравственности. Буддийская сказка перечисляет 16 вещей, которыми нельзя насытится: «Царь не может насытиться властью, брахман не может насытиться паломничеством по святым местам, жаждущий спасения не может насытиться сокращением числа реинкарнаций, избавившийся от желаний не может насытиться аскезой, энергичный человек не может насытиться напряжением сил, искусный оратор не может насытиться речами и т. д.». Когда ненасытность инстинктов доходит до отвращения к миру и жизни, снова начинается движение в обратном направлении: джайнизм ставит новые рекорды аскезы, буддизм застывает в созерцательности на своих путях спасения. Там, где греческая система имеет три элемента, у индийской – три дюжины: обряды, литургия, техника йоги, философские системы, пути спасения, эпосы, своды законов образуют бесформенную литературную массу. Столь же различны архитектура, общественный строй, пластические искусства, поэзия и культы греков и индусов.

Индийское искусство – романтическое, растительное. Ни в архитектуре, ни в пластике оно не знает замкнутых, покоящихся в себе, самодостаточных предметов. Оно не пластично, а живописно и является продолжением ландшафта, буйно разрастающегося растительного и животного мира. Как человек не противостоит природе, а чувствует себя одной из ее частей, так и его творения не противопоставляются природе, как нечто самостоятельное, а является продолжением растительной природы. Это искусство беспокойства и пестрой подвижности, далекое от монументального спокойствия Египта. Даже устремленные к монументальному спокойствию статуи Будды вибрируют от внутренней жизни и передают свои вибрации утонченным, нервным людям. Всякое спокойствие в Индии поверхностно, под ним таится самая интенсивная жизнь, которая стремится к власти над людьми, богами, миром, символ чего – танцующий Шива, подчиняющий себе мир силой экстаза. Восседающий на троне Брама, погруженный в себя Будда и танцующий Шива это сущности одной природы, одного происхождения.

Анализ индийского стиля показывает, что архитектура, поэзия, философия, системы спасения, кастовый и государственный строй заключают в себе одни и те же элементы, скомпонованные по одним и тем же твердым правилам. От методики составления речей Будды прямой путь ведет к тектонике пагод, к структуре «Махабхараты», к сложной системе каст и подкаст, к классификациям учений, наконец, к государственному строю, даже к налогообложению и распределению доходов. Этот стиль искусства и жизнеустройства раскрывает внутреннюю структуру индуса и его высшего типа, брахмана: параллельность и взаимодействие системы воспитания и внутренней структуры данного человеческого типа.

Греческий гений прославлял человека меры, внутреннего равновесия форм на грани возможного. Такой человек был образцом, а мера и законченность форм. Из полярности гераклитова Логоса, который умножает сам себя и подчинен надзору мстительной Дике, и вечно покоящегося в самом себе бытия Парменида, из системы Платона, который учил формировать человека по меркам геометрического полиса и системы Эвклида развивались в Греции люди, полисы, боги, храмы, статуи, образование, жизнеустройство, право, наука. Подражать эвлкидовским методам греков столь же невозможно, как имитировать диалоги Сократа и фризы Парфенона.

Ньютоновский антагонизм сил вот уже 200 лет является общепризнанным методом механистической науки. Неудивительно, что он родился в век рационализма, но следует добавить: он мог родиться только на английской национальной почве. Он типичен для отношения англичан в соответствии с их национальным характером к Богу, к миру и жизни: он соответствует английской двухпартийной системе, учению о балансе сил, о свободной конкуренции и правилам игры в национальной экономике, в спорте, в философском, политическом и экономическом либерализме; он лежит в основе и экономической теории А. Смита, и манчестерской школы. От учения Гоббса через Ньютона и моралистов XVIII века до Смита, Мальтуса и Дарвина учение о соотношении сил остается типично английской формой проявления характера и мышления. Способ мышления всегда неотделим от характера. Разве могло возникнуть что-нибудь подобное на иной национальной почве? Например, попытка Канта в его космогонии и философии истории пересадить английский антагонизм сил на немецкую почву и заставить его плодоносить на ней осталась эпизодом без продолжения даже для самого Канта, который в своих критических трудах никогда не шел по пути, указанному Гоббсом и Ньютоном. Если механистическое мировоззрение Запада насквозь пронизано методами Ньютона, то в этом как и в популярности дарвинизма, выражается только временное господство английского империализма.

Форма и метод мышления французов неотделимы от их национального характера и образа жизни. Из этой связи нельзя вырвать ни одного французского математика: Декарт, Паскаль, Даламбер, Анри Пуанкаре – внутренние связи их методов с национальным характером столь сильны, что на другой почве эти методы были бы бесплодны. Но они вообще сродни тем аналитическим и геометрическим методам, с помощью которых французы изучают мир и жизнь. Математическая, психологическая, социологическая аналитика Монтеня, Декарта, Паскаля, Бейля, Монтескье, Даламбера, Бальзака, Тэна, Пуанкаре и т. д. сходна по своим методам. То же относится к геометрии замков, городов и садов, геометрии поэзии и драм XVII века, позже – к геометрии государства и общественной жизни во время французской революции. Романское мышление французов имеет некоторое сходство с математическим мышлением греков. Только у Лейбница типично немецкая математика и динамика связаны с немецким характером и немецким способом мышления во всем их богатстве. Но, как показывает пример Лейбница, немецкий способ мышления трудно увлечь на такие простые и унифицированные пути, как английский и французский.

Из расовой сущности возникает вера, типичное отношение к миру и человеку, определение смысла жизни, способ познания и оформления действительности – мировоззрение, которое потом находит свое отражение в религиозных учениях и философских системах, в памятниках архитектуры и произведениях искусства, в общественном строе. Как в храмах Индии, Китая и Египта, Афин, Рима, Страсбурга, Парижа, Лондона, Москвы – везде проявляется расовый характер, так же проявляется он и образах героев в героических эпосах – китайском «Мокулине», индийских «Махабхарате» и «Рамаяне», в поэмах Гомера, в «Эдде» и «Песни о Нибелунгах» германцев, в «Калевале» финнов, в «Шах-намэ» Фирдоуси, в сказаниях о Граале и короле Артуре кельтов. Во всех этих эпосах воспевается тип людей ведущих, создающих культуру рас, и в них как нигде хорошо видны характерные различия между людьми разных рас.

Один из важнейших всемирно-исторических процессов это изменение расовых пропорций в народах и являющиеся следствием этого исторические движения и культурные достижения. Сначала Франция, а потом Англия были экспериментальными мастерскими этих процессов.

Как показал в своих исследованиях Ваше де Лапуж, есть две разновидности больших миграций народов. Арийцы в ходе своих миграций, хотя и захватывали низшие слои других рас, но оставляли их низшими. Противоположный случай – когда тонкий высший слой руководит большими массами иных рас. Волнами народов монгольского происхождения из Азии обычно руководил тонкий арийский высший слой. Во время великого переселения народов высшим слоем стали захваченные волной гуннов готы. То же самое произошло с кельтами: низшими слоями альпийской и других рас руководили арийцы, которые создали кельтскую культуру так же, как и индийскую. В России, Польше и других славянских странах арийскими и смешанными низшими слоями руководили германцы. У кельтов руководящие слои сменяли друг друга: римляне, германцы, во Франции – франки и норманны, в Великобритании – римляне, англосаксы и романизированные норманны. Ясно одно: по всей Европе после падения Римской империи германцы, подчинив себе низшие расы, основывали государства и создавали культуру.

История Франции характеризуется постоянной напряженностью между правящим германским слоем и подчиненными низшими расами. Уже в Средние века Рим использует как орудие галльский антигерманизм. С XV века стремящаяся к абсолютизму и централизму королевская власть («абсолютное» государство – галльского происхождения) в союзе с Римом и галльским антигерманизмом создает внутри Франции фронт против франкской знати, склонной к кальвинизму, а вовне – фронт против Германии. Тезис французского историка Бенвиля, согласно которому 1648 год это вечный идеал, кульминация и могущество Франции может быть основано только на слабости и раздробленности Германии, это только внешнеполитическое проявление внутриполитической эмансипации подчиненных рас (галлов, альпийцев, бретонцев, басков и т. д.). Завершением этой эмансипации была французская революция. Ваше де

Лапуж вместе с католически настроенным графом Гобино еще выражали в XIX веке протест арийцев против господства круглоголовых, новейшая же история Франции это вообще единственная в истории попытка установить политическую и духовную власть круглоголовых. О свойствах этой формы власти лучше всего рассказано в книге Леона Додэ о Клемансо и в книге Вальтера Франка «Национализм и демократия во Франции III республики». При этом, правда, необходима корректировка с учетом расового взгляда Ваше де Лапужа на французскую историю. Если во Франции Дрюмон и «Action fran3aise» создали своеобразную форму антисемитизма, то его расовые перспективы совсем иные, нежели перспективы немецкого антисемитизма Гобино и Ваше. У нас расовое сознание германцев противостоит еврейскому стремлению к власти, а во Франции Дрюмон и люди из «Action fran3aise», связанные с Римом, это галлы, которые боятся, что евреи отнимут у них плоды их эмансипации от германцев, но они не смогут остановить процесс, в результате которого Франция становится все более еврейской и все более негритянской.

Вернемся еще раз к описанным выше характерным особенностям французского мышления. Ведущая фигура французского рационализма – Декарт, воспитанник иезуитов. Его предшественник – полуеврей Монтень. Весьма символично для галльского духа, что ученик иезуитов Декарт и полуеврей Монтень стали «исконными французами». Уже в XVI веке (Нострадамус!) формируется галльско-манихей-ско-еврейский антигерманский фронт, первая победа которого – Варфоломеевская ночь. У Монтескье, а, может быть, и у Кондорсе еще чувствуется германское влияние, но Кондорсе связался с якобинцами и погиб. Августинец Паскаль и кальвинист Бейль разрывались внутренними противоречиями. Иллюминаты и масоны высших степеней из Южной Франции готовили окончательную победу антигерманизма в ходе революции. Галлы еще раньше пролили много германской крови в Варфоломеевскую ночь и во время драгоннад Людовика XIV. Творениями того же антигерманского расового духа были якобинство (Робеспьер) и диктатура (Наполеон), католическая реставрация (де Местр, Шатобриан, Ламенне), господство Великого Востока и коммунизма (Бабеф, Сен-Симон, Прудон, Фурье).