Халява для лоха Майорова Ирина
«Это меня душой вырвало», – подумал Ненашев и, распахнув дверь, выбросил сапоги на лестничную площадку. Добрел до дивана и, не раздеваясь, рухнул на него вниз лицом.
Спал ли Ненашев той ночью, он и сам бы сказать не мог: проваливаясь на считанные минуты в болезненную дремоту, он тут же выныривал на поверхность – точнее, его вытаскивала острая, саднящая боль за грудиной. А память начинала с садистским удовольствием тасовать картинки: Стас проводит рукой по груди и животу Инги, кусает за мочку уха. Ненашеву даже казалось, что он слышит ее смех – глухой, манящий, русалочий.
Он поднялся, когда на часах еще не было шести. Ему нужно было уйти из дома раньше, чем проснется Инга. Аркадий принял контрастный душ, побрился, до боли и красных пятен отхлестал себя по щекам, вбивая чудодейственный крем, реклама которого обещала «полную ликвидацию отеков через пять минут после нанесения», надел свежую рубашку и отутюженный костюм. Обуваясь, услышал, как скрипнула дверь спальни. У Ненашева затряслись руки, и он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Не дожидаясь лифта, он почему-то побежал вниз по лестнице, задыхаясь и покрываясь потом.
Аркадий позвонил ей с работы. Настраиваясь на разговор, он долго прокручивал в уме фразы, которые должен был произнести ровным, холодным, металлическим голосом: «У тебя есть два часа, чтобы собрать свои вещи. На двенадцать я заказал генеральную уборку. Если к тому времени от тебя в доме что-то останется, все будет выброшено. Я хочу, чтобы не только твоего духу в моей квартире не было, но даже пылинки с твоей одежды! Я стираю, уничтожаю тебя в своей памяти и своей жизни». Когда репетировал, он был спокоен и даже высокомерен.
Услышав в трубке голос Инги, Ненашев почувствовал, как в голове что-то вспыхнуло, мгновенно заполнив ее огнем, в котором в одно мгновение сгорели, обратившись в пепел, запечатленные в памяти фразы.
Он кричал так, что колыхались полоски на жалюзи. Он захлебывался своим криком, своей болью, обидой и гневом. Он оскорблял, проклинал ее, он ненавидел ее так, как только может ненавидеть один человек другого человека, отнявшего у него надежду на будущее счастье.
Кажется, она что-то отвечала, вернее, пыталась ответить, но он слышал только свое имя и призыв успокоиться.
Передать требование «очистить квартиру» до полудня он поручил секретарю. Аня слушала шефа и не верила своим ушам, но переспросить, уточнить, верно ли поняла, не осмелилась: так страшен был в своей жестокой решимости Ненашев.
Инга уехала, оставив полное недоумения письмо: «Не понимаю, что случилось, почему нельзя было все спокойно обсудить. Мы с тобой вместе больше года, и мне казалось, понимаем и доверяем друг другу. Надеюсь, когда ты остынешь, возьмешь на себя труд все объяснить». Ненашев нашел листок на столе в гостиной и схватился за телефон, чтобы наорать на руководство агентства, присылавшего сотрудников для уборки. Его главным требованием было, чтобы от пребывания женщины в его квартире не осталось следа: ни пылинки от пудры, ни даже запаха духов! А они забыли выбросить исписанную ее почерком бумажку. Набрав номер, он тут же нажал отбой. Понял, как жалко будет выглядеть в глазах этих окномойщиков и коврочистильщиков. Сжимая в руке трубку, Аркадий едва не плакал от унижения.
Но он не был бы самим собой, если бы очень скоро не сумел взять себя в руки.
«Это не она меня бросила, я сам ее выгнал! – Лежа в пустой постели, он склеивал разорванное в клочья самолюбие и использовал для этого самый прочный, мертвой хватки, материал: месть. – Я сделаю так, что эта потаскуха пойдет по миру… нет, станет вокзальной шлюхой, которую будут трахать за пирожок с гнилой курятиной и полстакана водки. А Дегтярева найдут на какой-нибудь свалке, среди отбросов. И умрет он не от пули или ножа – это для него слишком шикарно. Он подохнет от боли, когда пассатижами ему оторвут яйца. Будет валяться на груде тухлой картошки с прилипшей к лицу банановой кожурой. Голый, страшный… Падаль!»
С Дегтяревым Ненашев в тот день не виделся, отправив его с самого утра к нескольким потенциальным заказчикам. Это распоряжение он дал еще по дороге на службу. Ледяным тоном. Стас, почувствовав неладное, лишних вопросов задавать не стал и в течение дня позвонил лишь дважды – доложил о результатах переговоров.
Пролежав ночь без сна, Ненашев пришел к выводу: как ни сладко было видение с голым трупом Дегтярева, от первоначального плана мести придется отказаться. Но он придумает другой, более изощренный и безопасный…
Ролик
Костя Обухов пребывал в приподнятом настроении. Он занимался делом, которое по-настоящему любил – снимал ролик, выступая при этом и режиссером, и оператором. Такую работу он отдавал другому только в самом крайнем случае – если заказчик из числа упертых сам придумывал сюжет и не позволял отклоняться от него ни на йоту. На «экранизацию идиошедевров» Обухов обычно отправлял Леню Парамонова или Володьку Шишова. Во всех остальных случаях Костя Обухов брал ролики на себя. И вовсе не из меркантильных соображений (изготовление одного ролика, без учета гонорара участвующей в нем «звезды», обходилось заказчику в среднем в пятьдесят тысяч долларов, и солидная часть этой суммы перепадала режиссеру), а потому, что именно в этой ипостаси Костя чувствовал себя по-настоящему счастливым. А переговоры с заказчиком, мозговые штурмы и утверждение слоганов были для Обухова нудятиной и обязаловкой.
Сегодня все складывалось как нельзя лучше. Ролик о колготках с витаминной капсулой снимали в интерьерах выставочного центра элитной мебели «Нега», где команду Обухова приняли самым радушным образом. Найденная Михаилом Иосифовичем моделька оказалась не только чудо какой фотогеничной, но еще и прибыла вовремя, что для представительниц ее профессии было делом необычайным. Лишних людей на площадку Костик никогда не брал, а потому из подчиненных рядом с ним наличествовал только Леня-фотограф, который, помимо прочих своих талантов, умел мастерски ставить свет, и Алик, обладавший способностью в мгновение ока добывать атрибуты, необходимость в которых могла возникнуть в процессе съемок.
На площадке все было готово еще до полудня, но с командой: «Приготовились! Снимаем!» – пришлось повременить. Опаздывал известный в узких дамских кругах стриптизер, приглашенный для исполнения роли страстного мачо. Стоял в пробке на Ленинградке. Но Костик по этому поводу не парился. Хозяин мебельного центра позволил съемочной группе оставаться хоть до самого закрытия. Еще и пошутил: «Я б вообще вас тут на месяцок оставил: ничто так не привлекает покупателя, как копошащиеся киношники! И мебель, образцы которой вы тут сейчас эксплуатируете, вмиг бы разлетелась. Ну кто откажется от возможности похвастать своим знакомым, что купил точно такой диван, как в рекламе по телику?!» Развалясь в обитом кожей кресле и затянувшись сигаретой (продавец-консультант сама принесла пепельницу), Обухов заполнял вынужденную паузу трепом с моделью.
– А почему это, милая Света, я вас прежде в рекламных роликах не видел? Такая внешность, такая фактура – даже странно… Неужели предложений не было?
– Были, но я отказывалась.
– И почему же? – удивленно вскинул брови Обухов. – Не устроили гонорары?
– Нет. Боялась, что закрою себе дорогу в большое кино. Это сейчас ситуация меняется, а совсем недавно на актерах, засветившихся в рекламе, режиссеры крест ставили. Вон Татьяну Ташкову – актрису, которая главную роль в фильме «Уроки французского» сыграла, даже на пробы приглашать перестали, после того как она в ролике про порошок снялась. И с телевидения, где она программу «Иванов, Петров, Сидоров» вела, погнали.
– А что вы закончили?
– ВГИК.
– Так мы с вами вдвойне коллеги! Я тоже ВГИК закончил, правда, уже давно, и режиссерский. И что? После получения диплома ни одного приличного предложения?
– Вы ведь тоже вроде не киноклассику снимаете, а ролики про колготки и бульонные кубики! – окрысилась артисточка.
– А чего злишься-то? – ласково укорил собеседницу Обухов. – Я ж просто так спросил. Знаю, сколько талантливых ребят и девчонок без работы маются, несмотря… – Костя сделал торжественную физиономию и выставил вперед руку на манер бронзового Ильича, – на стремительное возрождение российского кинематографа.
– Смешно! – вежливо восхитилась Светлана и тут же обреченно покачала головой. – Не было. Хороших – не было. Снялась в паре эпизодов в телесериалах – и все. А жить на что-то надо. Разослала свои фотки в рекламные агентства, а сама устроилась корреспонденткой в газету. В редакции платили неплохо, но о том, чтобы прирабатывать на стороне, велели забыть. Пару раз из агентств звонили – я отказывалась. Не хотелось терять постоянную работу из-за разового гонорара. Полгода в журналистках прокантовалась.
– А почему ушла?
– Длинная история, – поморщилась Светлана.
Обухов посмотрел на собеседницу долгим испытующим взглядом, и та сдалась:
– Ладно, вам расскажу. Все равно надо выговориться, а то с ума сойду… Но только обещайте, что больше никому… Газета известная, тиражи большие, но из тех, кто скандалами и сплетнями пробавляется, в общем, «желтая». Хотя в другую, серьезную, меня бы и не взяли: там анализировать надо, мысли свои грамотно излагать, чтобы хороший, образный стиль был… – Светлана ненадолго замолчала, постукивая наманикюренным пальчиком по затянутой в джинсы коленке. А потом, тяжело вздохнув, продолжила: – Последнее мое задание было – пробраться в крутую наркологическую клинику под видом пациентки. Дескать, запойная я и хочу у них курс лечения пройти. Я оформилась, заплатила большие деньги (их мне, естественно, в редакционной бухгалтерии выдали). Мне надо было познакомиться с невесткой одного нашего киномэтра, которую в эту клинику регулярно доставляют. Но оказалось, что буквально накануне моего поступления она выписалась. Я отзвонилась в редакцию, спросила, что делать. Сказали, узнай подробности: в каком состоянии дамочку привозят, как она себя ведет, чем лечат. Ну и про других звездных пациентов информацию велели накопать. Знаменитостей там пруд пруди. По большей части – известные актеры, режиссера одного суперпопулярного раз в три месяца привозят, говорят, как бревно выгружают. Мне хоть и противно было – под своих ведь рою-то, вроде как предаю, но я задание выполнила, фактуры насобирала выше крыши. Несколько материалов после выписки накатала. А сама ночи не сплю: вдруг кто узнает, что это я автор заметок? В глаза же на тусовках плевать начнут… И тут мне с одного телеканала звонят – на пробы в новом сериале приглашают. И не в какой-нибудь эпизод, а на полноценную роль. Второго плана, правда, но все же… Я втихаря с работы смоталась, кастинг прошла, бумажки тут же всякие подписала. Прихожу в редакцию радостная: все, говорю, ребята, ухожу от вас, мне классную роль предложили. А мне отвечают: «От нас так просто, САМИ не уходят». Я ошалела: «То есть?» – «Пока ты здесь нужна, будешь работать!»
– Это кто ж тебе такое выдал?
– Да есть там одна, замглавного. Я поначалу думала, нормальная баба, а она… Я ей говорю: «Но для меня ж это такой шанс – в профессию вернуться!» Как собака бродячая в глаза ей заглядываю, понимания ищу… А она: «Ну что ж, можешь идти. Однако учти: как только сериал с твоим участием на телеэкраны выйдет, мы тут же напишем, что ты алкоголичка и наркоманка, а рядом с заметкой документики из клиники поместим: счета там, договор об оказании услуг. Ты ж у нас девочка аккуратная, все бумажки в бухгалтерию под отчет сдала!» Я от такой подлости аж задыхаться начала! Готова была рвануть оттуда даже без денег, которые мне при увольнении выплатить должны были. Да и надо было бежать без оглядки, а я тормознулась… И попала в руки тамошних сотрудников службы безопасности. Полтора часа меня допрашивали. Диктофон личный изъяли, чтобы все записи прослушать, все дискеты из сумки вытряхнуть заставили: вдруг я какой-то компромат с собой уношу? Только что саму не обыскали.
– Да-а-а, нравы в наших СМИ, – протянул пораженный Костя. – Прямо как в каком-нибудь бандформировании. Уйти самому нельзя, а сбежишь – из-под земли достанут и ликвидируют.
– Так они меня и ликвидировали. – Света часто-часто заморгала накрашенными ресницами – проделала упражнение, призванное спасти от подступивших слез мастерски наложенный макияж. – Приезжаю на телестудию, а помрежиссера заявляет: «На вашу роль взяли другую актрису, она пришла на кастинг позже вас, однако режиссеру ее кандидатура показалась более подходящей». Поскольку договор уже был заключен, мне выплатили неустойку. На пару колготок и пудру хватило. Потом девчонки, которые в проекте остались, намекнули: мол, у продюсера информация на тебя негативная появилась, ну что запойная ты, колешься по-страшному, вот он и велел тебя убрать… Не стала моя бывшая начальница дожидаться, когда сериал выйдет, решила прямо вдогонку дерьмом кинуть. Но ничего, она еще у меня попляшет.
– И что, они со всеми так расстаются?
– Не знаю. Со мной еще одна девчонка увольнялась, в другую газету решила уйти. Так ее тоже сначала в службу безопасности на правеж отправили, а на прощание пожелали творческих успехов и известности, как у Политковской.
– Ты не куксись. Поснимаешься пока в рекламе, а там, глядишь, и роль хорошая подвернется. А хочешь, я с нашим медиаредактором поговорю, она с руководством серьезных телеканалов, журналов, газет на короткой ноге. Танька баба классная, попросим ее, она тому продюсеру, который тебя турнул, всю правду расскажет. Или в каком солидном издании статья про методы работы «желтых» появится. Тебя, понятное дело, попросим не светить…
– А если они узнают, что за всем этим «Атлант» стоит?
– Кто «они»? «Желтушники» эти? Ну и что?
– Начнут вам гадости делать.
– Какие?
– Рекламу ставить не будут.
Обухов рассмеялся:
– Они ее и так не ставят. Агентство у нас солидное, заказчики – серьезные, им реклама в бульварном издании не нужна. А такие редакции, как твоя, все больше пропагандой потомственных ведуний да саун с экзотическим досугом пробавляются. Магистр белой магии в десятом поколении баба Маня вернет любимого навсегда, приворожит кучу денег и повышение по службе. Если бы мы им какую из наших реклам предложили, они бы ее бесплатно поставили, с прицелом на перспективу. А потом на всех углах бы хвастались: дескать, вы говорите, что мы бульварные, а у нас такие крутые фирмы рекламу размещают… О-о-о, ну наконец-то!
Восклицание Обухова было обращено к партнеру Светланы, который, хоть с опозданием на час, но все же изволил явиться. Стриптизер-красавец под обращенными к нему взглядами поиграл накачанными бицепсами, едва прикрытыми рукавами футболки, и улыбнулся так, что Обухову на мгновение стало не по себе. Голливудский оскал супермена обнажил даже зубы мудрости и позволил предположить, что их обладатель вполне способен проделать трюк одного из своих рекламных коллег, пропагандирующего чудо-щетку рисованного человечка, верхняя челюсть которого способна откидываться назад, образуя с нижней угол в сто восемьдесят градусов. На манер крышки у шкатулки.
– Ну и кого тут надо обольщать? – поинтересовался красавчик и игриво дернул правой бровью.
Обухов протянул стриптизеру руку:
– Вашу партнершу зовут Светлана. Мы с ней давно вас ждем.
– Упрек понят, извинения принесены, – слегка поклонился супермэн. – Можем приступать к работе.
Следующие полчаса Обухов метался между установленной рядом с трюмо под старину камерой и огромной тахтой, возле которой происходило действие ролика.
– Так, теперь Никита входит в кадр! – скомандовал, прилипнув в очередной раз к видоискателю, Обухов. – Так, отлично! Твой взгляд скользит по лицу Светланы, по ее шее, груди и замирает там, где светится эта чудесная зеленая звездочка. Никита, ну что ты шаришь по ее лобку? Звездочка находится на три пальца ниже пупка – я только что тебе говорил!
– Да нет там никакой звездочки! – рассердился Никита. – Я потому и шарю, что нет!
– Ты слушаешь меня или нет? Сверкать она будет после монтажа, а сейчас просто смотри ей в точку на четыре-пять сантиметров ниже пупка. Понял?
– Да понял-понял!
– Да ты не тупо смотри, не со скукой смертной, а с вожделением! – повысил голос Обухов. – Репетируем еще раз! Никита, выйди из кадра! Света, поворачивайся спиной!
Несколько секунд в мебельном павильоне царила тишина, которую прервал рык Обухова:
– Никита, у тебя не сладострастная улыбка получается, а звериный оскал! Ты как будто ей сейчас в живот вцепишься и начнешь грызть! Нежно, нежно и в то же время сгорая от желания! Давайте еще раз.
– Кость, ну чего ты зря паришься? – прошептал на ухо Обухову подошедший сзади Леня. – Ты тут хоть обосрись, хоть пополам тресни – не сможет он тебе страсть и вожделение изобразить.
– Почему? – в полный голос спросил, обернувшись к фотографу-осветителю, Обухов.
– Ты чего кричишь? Тише, – все также шепотом попросил начальника Леня. – Да потому, что голубой. Вот если б ты вместо Светки мальчика смазливенького к нему в кадр загнал – тогда другое дело.
– Так, все пока свободны! Света, Никита, отдыхайте. Пять минут можно покурить.
Обухов отвел фотографа в сторону:
– Да ведь он вроде женат, вон и кольцо на руке!
– Ну и что? Ты, Кость, наивный, как я не знаю кто! Семьдесят процентов педиков или были женаты, или и по сей день живут в счастливом браке. Чтобы открыто признаться в своей нетрадиционной ориентации, надо Борей Моисеевым быть, на худой конец – Шурой. Остальные шифруются.
– А как же он стриптизером-то работает? Он же перед бабами раздевается, на «капусту» их раскручивает.
– А бабы, по-твоему, на его рожу, что ли, смотрят? Нет, дружок, для их ясных очей другие точки притяжения есть.
– И чего теперь делать? – растерялся Обухов.
– Да ничего. Сейчас верхний свет уберем, торшер с красным абажуром включим – и полный порядок. На экране все равно не будет видно, как этот педик на телку смотрит: с вожделением или как на ведро картошки. А вот его играющие мускулы и круглая крепкая задница бабам придутся по душе. Нам же с тобой больше ничего и не надо.
В четыре часа, отсняв дублей двадцать, Обухов уступил место Лене. Тот, не мудрствуя лукаво и не требуя от секс-гиганта невозможного (единственное, о чем попросил, – не загораживать Светкин живот и не поворачивать физиономию к фотообъективу больше чем на треть), отщелкал целую флешку.
Из мебельного центра уходили в шестом часу. Мужественный Никита, зад и бицепсы которого в скором времени будут сниться по ночам тысячам российских женщин, кокетливо помахав рукой, влез в свою «Мазду» и умчался, даже не предложив партнерше куда-нибудь подбросить. Это сделал Обухов, но девушка отказалась: через час у нее неподалеку от мебельного центра была назначена встреча с приятелем.
– Ой, ребята, смотрите, снег пошел! – радостно засмеялась Светлана, поймав на перчатку несколько снежинок. – Наконец-то! Буду считать это добрым знаком. День-то и вправду удачный: с вами познакомилась, поработала, ни душу, ни тело не насилуя, деньги хорошие получила. Сейчас с однокурсником встречусь, он обещал обо мне со знакомым режиссером поговорить. Вдруг повезет и мне какая-нибудь роль обломится… А вы, если еще понадоблюсь, зовите. Буду свободна – приеду с радостью!
Память
Ольга сидела на потертой кушетке и смотрела за окно, где падал первый за нынешнюю зиму снег. В руках у нее была большая пиала с китайским «сливочным» чаем.
Хлопотавшая вокруг нее Станислава Феоктистовна примостилась на краешек табуретки и тяжело вздохнула:
– Пей, пей, я еще подолью. Знаешь, какой это чай? Его недавно стали из Китая вывозить, а раньше за контрабанду крохотной щепотки подвергали смертной казни, голову отрубали. Свежими густыми сливками пахнет, чувствуешь? На самом деле такой вкус и аромат дает сложный сбор редких трав. Я сама его как лекарство пью, когда сердце ни с того ни с сего вдруг сожмет или голова тяжелой станет. Другие валокардин-валерьянку глотают, а я в маленький чайничек «сливочного» чая несколько крупинок, кипяточку, минутки три подожду, первую воду сливаю, китайцы ее пить не рекомендуют, а вот вторую заварку надо выпить до капельки, потому что именно с последней каплей в тебя и жизненная сила войдет, и ясность ума появится.
Речь старушки журчала, как тихий, неспешный ручеек в густой траве, и Ольга сама не заметила, как задремала прямо с пиалой в руке.
Станислава Феоктистовна тихонько разжала тонкие пальцы, поставила пиалу на стол и подложила Ольге под правую руку большую подушку.
– Ох, детонька, детонька, что ж с тобой будет-то, если память не вернется, – прошептала старушка. – Вот говорят: кого Бог хочет наказать – разум отнимает. А без памяти-то куда человеку податься?
Коротко тренькнул дверной звонок, и Станислава Феоктистовна, спешно прикрыв дверь в кухоньку, где дремала Ольга, посеменила открывать.
На площадке стоял Геннадий в сопровождении пожилого мужчины с небольшой холеной бородкой, в костюме-тройке и накинутом на плечи дорогом кашемировом пальто.
– Простите, что без звонка, Станислава Феоктистовна, как видите, я не один, с коллегой, – извинился Геннадий. – Это профессор Велимир Константинович Федулов, один из лучших специалистов отечественной и мировой психиатрии…
– Ну-ну, коллега, вы, чем комплименты расточать, лучше бы представили мне милейшую хозяйку. Мы с ней потолкуем и приступим к осмотру больной. Времени, к сожалению, у меня не слишком много.
Историю о том, как девушка оказалась у Завьяловой, Геннадий рассказал профессору еще по дороге, поэтому, оставив хозяйку и доктора в гостиной, Бурмистров пошел на кухню.
Ольга спала беспокойно: длинные ресницы подергивались, как крылья мотылька от сквозняка, высокий лоб прорезали продольные морщинки.
Неслышно войдя, Станислава Феоктистовна положила руку на лоб девушки и тихонько позвала:
– Детка, с тобой доктор поговорить хочет.
Ольга мгновенно проснулась, встала и, как сомнамбула, поплелась в гостиную. Хозяйка с доктором переглянулись.
– Ничего пока выяснить не удалось, – ответил на немой вопрос Геннадий. – Я позвонил сержанту, с которым мы ее в чувство приводили. В милицию по поводу исчезновения девушки, схожей по приметам с нашей, никто не обращался. По моей просьбе сержант нашел водителя трамвая, из которого ее вынесли на остановку, тот уверяет, что сумки при ней было. Говорит, сам удивился: прилично одетая девушка и вдруг без ридикюля. На какой остановке она в трамвай села, водитель не заметил… А у вас какие успехи?
– Да тоже особо похвастать нечем. Хорошо, хоть плакать перестала. Только раз за нынешний день слезы и были, когда по телевизору передачу про зону показывать стали. Я тут же переключила, а сама лишний раз убедилась: кто-то близкий у нее в тюрьме. Я потом потихонечку поспрашивала, с кем такая беда? Не помню, говорит, но когда людей за решеткой увидела, внутри вроде как все сжалось. Стала ее к готовке привлекать, порезать что-нибудь прошу, почистить. Хорошо у нее получается: быстро, аккуратно. Колготки у меня поползли – она зашила так, что только вблизи шовчик заметишь. Сразу видно, хозяйственная, не бездельница.
– А как вы ее зовете?
– Детонькой. Поначалу Олесей называла, но она не откликается и вообще никак не реагирует.
Через полчаса из гостиной на кухню вышел профессор.
– Пусть немного поспит. Сон у нее сейчас глубокий, спокойный, проснется хорошо отдохнувшей. Я вводил ее в гипнотический транс, думал, смогу получить какую-то информацию. Ноль. С такой амнезией я однажды уже встречался, в НИИ судебной психиатрии консилиум собирали. Мужчину к ним доставили точно в таком состоянии. Несколько лет назад это было. Я потом узнавал, у него семья нашлась, и только среди близких, в родной обстановке память начала понемногу возвращаться. Правда, нет уверенности, что до конца восстановится. Потом, я слышал, в Москву из периферийных клиник еще несколько человек перевели. У всех схожая клиническая картина.
– Чем же такая амнезия могла быть вызвана? – насторожился Геннадий.
– Точно определить не удалось. Ни черепно-мозговых травм, ни каких-либо патологий мозга у пациентов не было обнаружено. Выдвигалось предположение, что амнезия стала следствием употребления некоего наркотика, который вызвал такую реакцию. Однако присутствовавшие на конференции наркологи к такой версии отнеслись скептически – ни с чем подобным они у своих пациентов не встречались. В общем, вопрос остался открытым.
– А по поводу нашей барышни какой прогноз?
– Вы слишком многого от меня хотите. Понаблюдать ее нужно, хорошо, если бы вы ее ко мне в клинику привезли. Там бы мы сделали УЗИ мозга, МРТ, взяли бы анализы. Тогда и можно было бы какие-то осторожные прогнозы делать.
Просовывая руки в рукава своего роскошного пальто, профессор вдруг замер, будто только что, сию секунду, его озарило:
– Знаете, был в Москве один специалист, психолог. Настоящие чудеса творил. Я поначалу в рассказы о его уникальных методиках не верил. Специально под видом вольного слушателя как-то на его лекцию ходил. Сидел среди студентов и слушал, – профессор смущенно хмыкнул, – открыв рот. Во время лекции он вызывал добровольцев и, погружая их в транс, заставлял вспоминать – до мелочей – события десятилетней давности. Но вот только не знаю, в России ли он сейчас. Лет семь или восемь назад ушел из науки, преподавание оставил, в какую-то бизнес-структуру устроился. Кажется, в агентство недвижимости: учит риэлтеров, как правильнее, можно сказать, по-научному, объегоривать клиентов… Вот так, стало быть, – застегивая пальто, завершил разговор профессор. – Не могли бы вы, Геннадий, попросить милиционера, с которым девушку спасали, пробить координаты того психолога? Гольдберг его фамилия. Михаил Иосифович Гольдберг.
Подлог
Свой план Ненашев продумал до мелочей, но совсем без риска обойтись не удалось. Риск состоял в привлечении еще одного человека: нужно же кому-то контачить с операми и следователем, который будет вести дегтяревское дело, с судьей, адвокатами наконец! Он долго перебирал кандидатуры и остановился на начальнике юротдела. Главным аргументом стала патологическая страсть главного юриста «Атланта» к деньгам, а также безоглядная преданность тому, кто допустил Александра Васильевича к корытцу с «капустой». Ненашев не обольщался: забрезжи где-нибудь на горизонте кормушка с более обильным содержимым, Чухаев рванет к ней, пуская слюни. Но не такой уж начальник юротдела специалист, чтобы кому-то пришла в голову мысль его перекупить; втихаря же предлагать свои услуги более щедрым работодателям Василич не решится из страха – не обретя большего, потерять то, что есть. Сделав Чухаева соучастником, Ненашев получал гарантию, что во время следствия и суда над Дегтяревым главный юрист из кожи вылезет, но сделает как надо, поскольку речь пойдет не просто о благосклонности шефа и материальном вознаграждении, а о его физической свободе.
Дегтярев о позорном выдворении Инги из ненашевского дома узнал от самой изгнанницы. Она позвонила сразу после телефонного разговора с Аркадием.
– Говорю тебе, кто-то донес! – рыдала женщина. – Увидел нас вместе и стукнул. Или он сам что заподозрил и кого-то из ищеек-охранников за мной пустил. Какие ж мы с тобой дебилы, Дегтярев! Ну скажи: на хера нам это нужно было? Ведь не простит Ненашев ни тебе, ни мне!
– Погоди ты убиваться, – пытался успокоить Ингу Стас. – Может, он ничего и не знает. Имени-то моего он ведь в разговоре не называл? – задавая этот вопрос, Дегтярев с досадой констатировал, что голос его предательски дрогнул.
– Нет, кажется, не называл, – задумчиво, словно припоминая, произнесла Инга.
– Ну вот, я и говорю! – приободрился Стас. – Подожди, он немного успокоится, и все будет как раньше. Только вот встречаться нам наедине больше не стоит.
– Да пошел ты на хер со своими встречами, придурок!!! – заорала Инга, в трубке раздался сильный грохот и частые гудки.
«Не иначе, трубу грохнула, сучка!» – мстительно усмехнулся про себя Дегтярев. Он и сам не понимал, почему его задело, что Инга так мучительно тяжело переживает разрыв с Аркадием.
…Несколько дней Стас мучился сомнениями: заводить с Ненашевым разговор о его разладе с Ингой или нет? Сделать вид, будто ничего не знает о разрыве, Дегтярев не мог: Инга и Ольга подруги, по логике вещей именно к Уфимцевой «брошенка» должна была помчаться, чтобы поделиться горем. Ну а вдруг своими расспросами он подольет масла в огонь? В конце концов Дегтярев решил пока не оставаться с Ненашевым наедине и вообще проводить рабочее время на встречах с заказчиками и нужными людьми, – короче, трудиться во благо «Атланта» за пределами родного офиса. А там, глядишь, все и наладится.
Однако не прошло и недели, как Аркадий вдруг засобирался в отпуск. Дегтярев было обрадовался, но тут же ощутил тревогу. Время для отдыха было самое что ни на есть неподходящее: середина января. По итогам прошедшего года агентству предстояло произвести взаиморасчеты с заказчиками, типографиями, газетами, журналами, телеканалами, заплатить за аренду рекламных точек. Прежде Ненашев ни за что не оставил бы свое детище в такой ответственный период. Ощущение неумолимо надвигающейся опасности усилилось, когда на планерке босс объявил, что оставляет за себя Дегтярева. С правом подписи всех документов, обналичивания ценных бумаг и прочая. Не первого своего зама, начальника финансово-экономического отдела Тодчука, и не второго – руководителя отдела маркетинга Суворова, и даже не Костю Обухова, а стоящего в начальственном списке пятым Стаса.
– Ничего, справишься, – буркнул Ненашев в ответ на попытки Дегтярева взять самоотвод.
Сдавая дела, Аркадий говорил ровным, доброжелательным голосом. Даже извинился, что взваливает агентство на дегтяревские плечи в такой сложный и ответственный момент. Объяснил свой внезапный отъезд страшной усталостью и необходимостью отключиться. «Я и сам чувствую, что на грани, и врач настаивает, говорит, до инфаркта рукой подать».
Имевшихся на счетах «Атланта» средств для расчетов с партнерами было явно недостаточно, но Ненашев успокоил Дегтярева, сказав, что тот может воспользоваться векселями «Копи-банка». В своем кабинете Аркадий Сергеевич распахнул перед Стасом сейф и показал пачку бумаг: «Бери, переложи в свой сейф. Вряд ли они тебе понадобятся – заказчики-должники пообещали в ближайшие дни рассчитаться. Но если будут тянуть – смело обналичивай векселя».
То, что Ненашев не стал сам вынимать бумаги из сейфа (отошел в сторону и сделал приглашаюший жест: дескать, прошу!), Дегтяреву не понравилось. Придя к себе, он хорошенько все проверил. Опасения оказались излишними: векселя были напечатаны типографским способом, на бланках со всеми элементами защиты: с сеткой, водяными знаками. Отругав себя за излишнюю подозрительность и вообще за саму мысль, что друг и соратник Аркашка может его подставить, Стас запер ценные бумаги в сейф и отправился к Ольге, у которой не оставался на ночь уже недели две, если не больше. Ехать к ней почему-то совсем не хотелось, разговаривать за ужином – тоже. Потом, ночью, он так и не смог по-настоящему заснуть. Полному отключению не поспособствовали ни утомительный секс, ни расслабляющая дыхательная гимнастика. До трех часов он валялся, пялясь в потолок, потом потихоньку встал и ушел на кухню, где до семи курил и читал «Золотого теленка». Книга лежала рядом с цветочным горшком, на подоконнике. Ольга почему-то любила Ильфа и Петрова и за вечерним чаем обязательно перечитывала одну-две главы. Стас предпочитал другую литературу – триллеры Стивена Кинга, авантюрные романы Андрея Воронина и Александра Бушкова, а в последнее время подсел на «Гарри Поттера» (о последнем, впрочем, Дегтярев не распространялся – боялся, засмеют: солидный, взрослый человек, а балдеет от детских книжек!). Но выбора не было, и он занял себя «Золотым теленком».
Потом, уже сидя в СИЗО, Дегтярев решит: книга про гениального мошенника Остапа Бендера попала ему в руки не случайно – это был знак свыше, предупреждение, которому он не внял. Хотя как он мог обезопасить себя, чтобы не попасть в ловушку, расставленную для него Ненашевым? Перед тем как обналичить векселя («худой конец» и «пожарный случай», о которых говорил Ненашев, наступили уже через неделю после его отъезда; заказчики задержали выплаты, а для «Атланта» должны были включиться штрафные санкции), Стас позвонил Аркадию.
– Конечно, используй – я ж тебе сказал! – недовольно пробурчал Ненашев. – Только вот что… Часть денег надо не на счета перевести, а налом рассчитаться. Банки за векселя наличку частным лицам не выдают. Ты миллионов десять на счет фирмы, которую мы на твое имя открыли, кинь, а уж оттуда сними и рассчитайся. Как какой фирмы? – удивился Ненашев. – Забыл, два года назад, когда у нас проблемы с налоговой были, мы на тебя контору зарегистрировали? Мы ж ее, когда острая надобность отпала, ликвидировать не стали. Реквизиты у Тодчука. Все, не грузи меня, я тут на процедурах…
Прежде чем отправиться в один из коммерческих банков – партнеров «Атланта», Дегтярев позвонил в «Копи-банк». Продиктовал реквизиты векселей и услышал утвердительное: да, «Копи-банк» является эмитентом векселей с названными вами реквизитами. Облегченно вздохнув, Дегтярев взял ценные бумаги и поехал продавать. А на следующий день его задержали по подозрению в подделке векселей. В банке, куда обратился Стас, провели экспертизу и выяснили, что подписи должностных лиц и печать «Копи-банка» на бумагах поддельные. А через три дня предъявили обвинение по статье 186 УК РФ, согласно которой Дегтяреву грозило до двенадцати лет лишения свободы с конфискацией имущества. На квартиру и личный счет в банке тут же наложили арест.
На допросах, в разговоре с адвокатами, которых наняла Ольга, Стас как заведенный твердил: «Это недоразумение. Вот приедет Ненашев – и все разъяснится. Он расскажет, откуда у него эти векселя. Наверное, его самого подставили, он не знал, что бумаги поддельные…» Верил ли Дегтярев в то, что говорил следователю и адвокатам? Вряд ли. Хотя что ему еще оставалось делать?
С приездом Ненашева все только еще больше запуталось. Аркадий Сергеевич предъявил документ с результатами экспертизы, свидетельствовавший, что векселя настоящие. Не те, что Дегтярев отнес в банк, а те, что Ненашев накануне отъезда ему отдал. Так Стас оказался единственным обвиняемым, а потом и осужденным. Выявить сообщников и выяснить, откуда взялись снабженные всеми элементами защиты бланки, где и когда были отпечатаны фальшивые векселя, кто именно подделывал подписи и печать, следствию не удалось «в связи с категорическим нежеланием подсудимого оказывать содействие». Настоящие векселя тоже найдены не были. Однако судью эти обстоятельства не смутили. А адвокаты, ради которых Ольга продала драгоценности, машину, заложила квартиру, выстроили такую хилую линию защиты, что прокурор разбил ее в пух и прах на первом же заседании. Ненашев на суде был немногословен: да, отдал своему заместителю Дегтяреву настоящие векселя, и почему бумаги, представленные в банк, оказались поддельными, не знает.
Чтобы расплатиться с адвокатами за составление кассационных жалоб, за представление интересов осужденного Дегтярева в Московском городском и Верховном суде, Уфимцевой пришлось продать заложенную квартиру. В обеих инстанциях приговор утвердили. Ольга осталась без крыши над головой и средств к существованию. А спустя полгода после вынесения приговора в первой инстанции оказалась в клинике неврозов. Навещала ее только Наталья Белкина. И один раз приходила Инга.
На расспросы бывшей подруги о здоровье Уфимцева отвечала односложно: «нормально», «лучше», «все есть». Выгрузив на тумбочку гору фруктов, соков и прочей снеди, Инга присела на край кровати и, помолчав несколько минут, внезапно охрипшим голосом сказала: «Вообще-то я пришла с тобой попрощаться. И покаяться». Говорила Инга сбивчиво, нервно кусая губы. О своих отношениях с Дегтяревым, о том, что Ненашеву известно об их связи… Ольга и сама догадывалась о причине, сподвигшей главного атлантовца на изощренную месть (в том, что Стас не подменял векселя, она не сомневалась ни секунды), но слушать бывшую подругу ей было нестерпимо больно.
На следующий день Инга уезжала в Германию. На постоянное место жительства. Вместе с мужем, владельцем крупной фирмы по изготовлению бытовой техники. Порывшись в сумочке, она протянула Ольге листок со своими координатами: «Обещай, что позвонишь, если что-то надо будет. Деньги, лекарства редкие. Серьезных ассигнований обещать не могу, во всяком случае, пока. Но как только утвержусь в роли фрау, – на лице Инги мелькнула горькая улыбка, – обзаведусь своим счетом, тогда… Я ведь тоже виновата в том, что случилось и с тобой, и со Стасом…»
Ольга листок не взяла. Пристроив бумажку на край заваленной гостинцами тумбочки, Инга встала, резко, будто взвела курок, щелкнула замком сумки: «Но больше всего я виновата перед самой собой. Захотелось, идиотке, гульнуть перед свадьбой. Попрощаться, так сказать, с холостой жизнью. Вот и попрощалась. Как мужик Дегтярев твой мне никогда не нравился. Смазливый кобель, которому все равно, в какую дырку свой хрен совать. Если хочешь знать, он ногтя с ненашевского мизинца не стоит. Хотя чего сейчас об этом говорить…»
Едва за посетительницей закрылась дверь, Ольга схватила оставленную Ингой бумажку и, сотрясаясь от рыданий, разорвала в мелкие клочья. Соседка позвала медсестру. Та попыталась сделать успокаивающий укол, но Ольга повела себя буйно, заметалась по палате, начала колошматить о стену стоявшую на столике посуду, пронзительно закричала. На шум прибежали доктор и два медбрата. Им с трудом удалось скрутить «больную Уфимцеву», уложить на кровать и сделать укол. На Ольгу навалился тяжелый дурманящий сон. Сквозь него она слышала сердитый голос лечащего врача: «Кто у нее сегодня был? Почему вы не отслеживаете посетителей и не спрашиваете у пациентов, хотят они их видеть или нет? Вы понимаете, что результаты лечения – псу под хвост?! Я уже собирался ее выписывать!»
Выписали Ольгу через неделю после визита Инги. Заканчивать вуз она не захотела. В деканате, а потом и в ректорате ее долго уговаривали оформить академический, обещали всяческие поблажки, но она, поджав губы, только мотала головой.
Шито-крыто
Обухов ехал на работу с твердым намерением поговорить с Ненашевым. Не заходя в отдел, он уселся в приемной и стал ждать, когда тот прибудет на службу. Аркадий Сергеевич появился на пороге огромного, уставленного экзотическими растениями (результат стараний секретарши) «предбанника» без четверти десять. Буркнув приветствие, прошел к двери кабинета и, только взявшись за ручку, обернулся:
– Тебе чего?
– Поговорить. – Константин решительно поднялся с неудобного низкого диванчика.
– О чем?
– Ну не здесь же.
– Заходи. Но давай недолго. У меня в десять встреча.
В кабинете Обухов без приглашения сел на стул напротив кресла босса и стал терпеливо дожидаться, пока тот, скинув пальто, переложит на столе какие-то бумаги, расчешет, не глядя в зеркало, жидкие волосы.
– Ну говори, – наконец разрешил Ненашев, водружая грузное тело в кресло.
– Аркадий, ты очень много для меня сделал, – начал, волнуясь, Обухов. – Вытащил из провинции в Москву, дал хорошую работу, платишь прилично. Я за это тебе благодарен, даже очень. Но сейчас прошу – отпусти меня.
– Куда? – вскинул брови Ненашев.
– Хочу в настоящем кино себя попробовать. Ты пойми, мне уже за сорок, а что за плечами?! Сотня роликов? Опыт руководства отделом, штампующим дебильные слоганы про прокладки? Я что, ни на что больше не способен?
С каждым словом Обухов все больше горячился. Подвинувшись на край стула, он всем телом подался к Ненашеву:
– Посмотрел я «Дозоры» Бекмамбетова, «Казус Кукоцкого», который Грымов снял, и понял, что могу не хуже, а может, и лучше. Даже наверняка лучше. Они ведь тоже с рекламы начинали да и продолжают ею, параллельно с кино, заниматься. Прошу тебя, убери меня из креативных директоров! Вообще уволь! А я все ролики по-прежнему снимать буду. Я даже гонорары свои не стану обсуждать – сколько дашь, столько и хорошо.
– А что, есть конкретные предложения? – с сарказмом поинтересовался Ненашев. – Сценарий, продюсер, который рискнул бабки в новичка-перестарка вложить?
– Нет, я вторым режиссером к своему институтскому приятелю иду. – Обухов пропустил колкость мимо ушей. – Он уже пятый фильм снимает.
– Второй режиссер – это тот, кто артистов по утрам телефонным звонком из постели вытаскивает, кофием-чаем их в перерывах поит, за сигаретами всей группе бегает? – состроив невинно-сострадательную гримасу, уточнил Ненашев. – Или…
– Нет! – рубанул Обухов. Перевел дыхание и продолжил глухим, прерывающимся от еле сдерживаемого бешенства голосом: – Да какая тебе разница, чем я заниматься буду? Хоть биотуалеты на площадку завозить… Отработаю вторым пару картин, а через два-три года свой фильм сниму.
– И на что ты эти три года жить будешь? Жрать-пить чего станешь? Кильку в томате и политуру из хозяйственного? Ты ж совсем к другому привык: к семге, переложенной черной икрой и крабами, к спарже под винным соусом, к коньякам тридцатилетней выдержки. Или думаешь, Ненашев сейчас расчувствуется, поддастся твоему порыву творить великое и вечное и станет сумасшедшие бабки за снятый раз в два месяца ролик платить? Ошибаешься, дорогой!
– Так, – хлопнул себя по коленке Обухов и решительно поднялся со стула. – Значит, по-хорошему у нас с тобой не получится. Видит Бог, я старался. Ну не получится по-хорошему, значит, придется уйти по-плохому.
– Это как же? – угрожающе прищурился Ненашев.
– Очередной контракт у меня заканчивается через три недели. Я их честно отработаю, и все.
– Ты уверен, что будет именно так?
– А как? – дерзко ухмыльнулся Обухов. – Как ты заставишь меня на себя работать? Цепями к галере прикуешь?
– Зачем? Работать я с тобой после этого разговора вряд ли стану, если, конечно, ты не одумаешься и, размазывая сопли и рвя на себе волосы, не попросишь прощения: дескать, пощади, босс, моча в голову ударила, сам не знаю, что на меня нашло…
Обухов помотал головой:
– Ну и самомнение у тебя, Аркадий Сергеевич…
– Не самомнение, а знание себя и своих возможностей, – проникновенно, даже ласково поправил подчиненного Ненашев. – И вот это знание дает мне право полагать, что ты очень пожалеешь и об этом разговоре, и вообще о самой мысли…
– И что ты сделаешь? – бешено сверкнул глазами Обухов. – Посадишь, как Дегтярева? Ты думаешь, хоть кто-нибудь из наших поверил, что Стас векселя подменил? Все знают, что это сделал ты!
– Неужели?! – деланно изумился Ненашев. – Знают?! Все?! А чего ж вы тогда всем коллективом или хотя бы один из вас к следователю не явились или на суд, чтобы показания в его пользу дать?
– Сволочи потому что, – поник Обухов. – И трусы.
– Вот такая твоя самооценка мне больше нравится, – самодовольно ухмыльнулся Ненашев. – Ты иди, иди в отдел, там тебя куча неисполненных заказов дожидается. А вечерком заглянешь, сообщишь о своем окончательном решении. Уверен, оно будет правильным.
Выйдя из приемной, Обухов вначале застыл на месте, а потом круто развернулся и почти бегом устремился в отдел.
– О, начальство пришло! – не замечая полной отстраненности Обухова, завопил Алик. – Слушай, Кость, нам «Техносила» или «М-видео» ничего заказывать не собираются? Я после очередного развода быт налаживаю, а в съемной квартире ни холодильника, ни телевизора. Помнишь, как я классно в позапрошлом году кухню за треть цены приобрел? Кость, а ты че такой смурной?
– Голова болит, – еле выдавил из себя Обухов.
– Так ты иди, у себя в закутке на диванчи-ке полежи. Надежда тебе чайку принесет, таблетку.
– Да, пожалуй, – морщась, кивнул Костя и поплелся к небольшой двери, ведшей из отдела в крошечный кабинет.
– Алик, ну-ка расскажите мне поподробнее про то, как можно товар по дешевке у заказчика купить, – ухватилась за возможность сделать выгодное приобретение Агнесса Петровна. Глаза бренд-менеджера пылали огнем, как у хищника, выследившего в прериях дичь. – Мне новый гарнитур в гостиную нужен. Диванчик с парой кресел или один диван, только длинный, с загибающимся углом. Корвет, кажется. А шубу, шубу из щипаной норки тоже можно за полцены купить?
– Ну для этого вам придется в агенты переквалифицироваться, Агнесса Петровна, – снисходительно посоветовал бренд-менеджеру Алик. – Взять список фирм, производящих нужные товары, и рвануть по адресам. А там пробиваться к директорам и умолять их заказать рекламу в «Атланте». Может, кто-то из них и согласится. Вот только гарантии, что для ролика они предоставят диван нужного вам размера и расцветки – никакой. Да и мощную скидку не каждый делает. Некоторые за пять процентов удавиться готовы.
– Но у вас же получилось? – не замечая издевки, продолжала пытать Алика Агнесса Петровна. – Вы мне механизм расскажите, а уж там я сама думать буду.
– Какой механизм? Не было никакого механизма, – уже не скрывая раздражения, буркнул Алик. – Поступил нам заказ на рекламу кухонных гарнитуров. А мы с третьей женой только квартиру купили. В новом доме. Кухня пятнадцать метров. Ну и решили ролик у нас снимать. Гарнитурчик там как влитой встал. Помнишь, Надюх, мы еще потом, после съемок пивка в шикарном интерьере шарахнули? Все поместились: и весь наш отдел, и тетка, которая хозяйку в ролике изображала, и актеры, что ее соседей играли. У нас тогда еще слоган был что-то вроде: «Ваши соседи умрут от зависти». Классная, между прочим, идея была. Для нашего человека «умыть» Нюру из квартиры напротив или Васю с нижнего этажа – самый что ни на есть стимул для покупки. Все равно чего: телика во всю стену, автомобиля или толчка в мелкую розочку. Пригласил соседа взглянуть на обновку, увидел его перекошенную от зависти физиономию – и все, считай, жизнь удалась.
– Что вы мне про слоганы толкуете? – рассердилась Агнесса Петровна. – Вы скажите, как вам удалось с заказчиком о такой немыслимой скидке договориться?
– Ну как, как? Я уж и не помню как, – проворчал Алик. – Договорился как-то…
– Не хотите говорить – не надо, – обиженно вскинула голову Агнесса Петровна и чеканным шагом отправилась в свой угол.
Грохотова, бросив в спину бренд-менеджера недобрый взгляд, подмигнула Алику: дескать, ничего, если и подуется, то недолго. А потом уточнила:
– Ты про «Техносилу» спрашивал? Вряд ли от них в ближайшее время что-то серьезное обломится. Я имею в виду телеролики. В журнальном, газетном формате, может, и будут заказывать, а для ТВ – нет.
– Чего так? Обеднели, что ли?
– Отнюдь. Ширятся и богатеют. Просто ТВ они на ближайшее время закрыли – скрытой рекламы в сериал про «ментов» напихали. Я тут один фильмец краем глаза посмотрела – там Дукалис полсерии в магазине «Техносила» микроволновку выбирает, а вторую половину – коробку с огромным логотипом фирмы на себе таскает.
– Да, богатенькие буратины! – вздохнул Андрюха. – По радио у них Филя Киркоров: «Техносила любит нас!» – поет, по телику знаменитые «менты» коробки разгружают. Так что, Алик, не видать тебе холодильника вполцены как своих ушей.
– А я вот давно хотела спросить, – подала голос из своего угла неугомонная Агнесса Петровна. – Когда в сериале или в кино то и дело какое-то лекарство, шоколад или технику показывают, а герои еще их хвалят, рекомендуют друг другу – разве по закону это разрешено?
– Пока, на счастье творцов, ляпающих сериалы, разрешено, – развел руками Алик. – Хотя я читал, в Англии, кажется, такой запрет уже приняли.
– Ну и правильно, – одобрила великобританских законодателей бренд-менеджер «Атланта». – А то двойной обман получается. Мало того что производители в погоне за прибылью тебе чуть ли не насильно товар подсовывают, так еще и скрытно это делать пытаются.
– Совершенно с вами согласен, многоуважаемая Агнесса Петровна. Поскольку, выйди такой запрет у нас, в России, денежки, которые рекламодатель нынче вкладывает в производство «мыльных опер», он понесет нам. Но вообще скрытая реклама – это, скажу я вам, промоушен убойной силы. Во-первых, не вызывает у потребителя раздражения и не кажется ему навязчивой, чего не скажешь о той, что идет в рекламном блоке, а во-вторых… Ну как же приятно хряпнуть пивка, регулярно потребляемого на экране твоим любимым «ментом», или покушать конфетки, которые килограммами трескает какая-нибудь «просто Мария». Потягиваешь ты пивко, заедаешь шоколадкой – и будто они тебя в свою компанию приняли.
Алик мечтательно закатил глаза, а губы арт-директора расплылись в блаженной улыбке. То ли от того, что усилием воли и богатой фантазией художника он смог вызвать на рецепторах языка вкус какого-нибудь «ОВИП локоса», то ли явственно представил себя сидящим в обществе Дукалиса и Ларина и вместе с ними обсуждающим план захвата очередной бандитской шайки.
– А как все это происходит? – продолжила демонстрировать недюжинную любознательность бренд-менеджер. – Рекламодатели принимают участие в написании сценария, диктуют, в каком месте герой должен воспользоваться их продуктом, что при этом должен говорить, или просто заключают договор: столько-то раз и в течение стольких-то секунд вещь должна быть на экране, а режиссер уже сам впихивает заказ в сюжет?
– Да по-разному, – неопределенно пожал плечами Алик. – Чаще всего продюсер или администратор притаскивает рекламодателю сюжетную канву, и они совместными усилиями вплетают туда продвигаемый товарчик.
– Я как к вам работать перешла, стала внимательно к таким вещам относиться, – похвалила себя Агнесса Петровна. – Заметила, например, что в «Тайны следствия» рекламу водки «Перцовка» насовали, а в новых сериях «Каменской» – шоколад «Победа вкуса» и пенталгин. А в «Дне рождения Буржуя» – я специально в выходные пересмотрела – везде «Вискас» и «Кацан»…
– Ой! Пенталгин! – Грохотова подскочила и метнулась к подоконнику, на котором лежала ее сумка. Роясь в бездонном бауле, Надежда просто клокотала от возмущения: – Ну не уроды? Сидим тут, треплемся, а про таблетку Костику забыли! Может, он там совсем загибается!
Окинув коллег полным укоризны взглядом, Грохотова влетела в клетушку, которую Обухов громко именовал кабинетом. Пристыженный народ в молчании уставился на дверь, за которой скрылась главный копирайтер. Надежда вышла через пару минут на цыпочках. Придержала ручку, чтобы дверь не хлопнула, и доложила:
– Спит. Лоб потрогала – температуры нет. Будить, чтобы таблетку дать, не стала. – Дойдя до середины комнаты, Грохотова остановилась и недоуменно заметила: – Руки в стороны раскинул, улыбается во сне. Улыбка такая… странная… У меня так Данька улыбается, когда накануне какую-нибудь суперсложную задачу по математике сам решит. Для него это счастье…
– А где Обухов?!
На пороге отдела стоял Чухаев – встрепанный и перепуганный.
– А что случилось? – вопросом на вопрос ответил Алик.
– Я тебя спрашиваю, где твой начальник?! – сорвался на крик главный юрист.
– Да вон, – арт-директор, не оборачиваясь, махнул себе за спину, – у себя.
Чухаев рванул было к плотно прикрытой Грохотовой двери, но Алик, не вставая с места, остановил его, вытянув длинную руку. На манер шлагбаума:
– Не трогай. Он спит.
– А чего это он спит-то? – ошалел Чухаев. – Нажрался, что ли?
– Почему сразу нажрался?! – возмутилась Грохотова. – Голова у человека болит. Пришел весь бледный – ужас! – И зачем-то приврала: – Еле уговорили пойти отдохнуть: работать рвался, столько, говорит, еще заказов…
– Да? – Главный юрист с благодарностью посмотрел на Грохотову, будто та была доктором, известившим пациента Чухаева, что недуг, диагностированный поначалу как смертельный, оказался банальной простудой. – Это хорошо, что про заказы…
Чухаев все-таки заглянул в комнатенку и, убедившсь, что Обухов действительно спит, облегченно вздохнул и уселся в обуховское кресло.
– А чего все-таки случилось-то? – раздраженно переспросил Алик. – Влетел, как смерч «Катарина», а теперь сидит, прохлаждается.
Чухаев тут же поднялся, одернул пиджак и скомандовал:
– А вы давайте работайте! Обухов вам что, перед тем как заснуть, задачи не поставил? Наши дела мы с ним сами решим, без посторонних. Как проснется, пусть сразу ко мне!
Читать бесплатно другие книги:
