Антизолушка Герцик Татьяна
Зайцев не сразу смог выбраться из толпы спешащих к своим экипажам дам. Замешкавшись, столкнулся нос к носу с Лизонькой, неспешно выплывающей из офиса и с томным видом поглядывающей по сторонам. Оба замерли, в упор разглядывая друг друга. На ней была шикарная шубка цвета темного шоколада из неизвестного ему зверя. В желтоватом свете фонарей мех феерически искрился, подчеркивая красоту живописно разбросанных по большому воротнику пышных золотистых волос. Несмотря на довольно холодный день, шапки на Лизоньке не было. Да и зачем она ей? Пешком-то сроду ходить не доводилось, а в машинах тепло.
Остро почувствовав на ее роскошном фоне свое бесталанное убожество, Зайцев мученически прищурился, как от подлого удара ножом в спину. Заметив его неодобрительную реакцию, ничем, на ее взгляд, не спровоцированную, Лизонька ослепительно улыбнулась, сверкнув ровными белоснежными зубками, как в рекламе бленд-а-мета, и бросилась в бой.
– Опять вы, господин Илья Викторович Зайцев, стоите на моем пути! – воскликнула она, дав ему понять, что, хотя и с опозданием, но выучила его позывные наизусть. – Вам не кажется, что это уже перебор – так упорно искать со мною встреч? Утром, днем и вечером! Вам что, заняться больше нечем? Или вы пламенно в меня влюбились? Так предупреждаю сразу: это совершенно напрасно!
И гордо отвернулась, не в состоянии больше спокойно смотреть на разъяренно-обескураженное лицо парня и с трудом сдерживая рвущийся из груди смех. Ей было даже странно от собственного возбуждения, давно она так не веселилась из-за маленького глуповатого розыгрыша.
Зайцев задохнулся от негодования, забавно выпучив глаза, и не сразу нашелся, как достойно ответить на этот явный бред. Пока он лихорадочно соображал, как поставить на место зарвавшуюся особу, не употребляя крепкие простонародные выражения, используемые, как правило, для облегчения русской души, к ним плавно подкатил новехонький черный джип. Передняя дверца приглашающе распахнулась. Лизонька, интимно подмигнув возмущенному собеседнику, скользнула в салон и отчалила, оставив Зайцева бессильно чертыхаться.
Он простоял так невесть сколько, с силой сжимая и разжимая кулаки, и опомнился только тогда, когда его в бок панибратски толкнул пробегающий мимо Лешик.
– Во дает! Чего пялишься вслед машинке? Красотка уехала, и ты не в силах побороть тоску? Может, помочь? Тут рядом славненькая кафешка есть! И выбор расслабляющего неплох.
Илья встряхнулся, как мокрая собачонка и, ничего не ответив надоевшему за день сослуживцу, энергичным шагом отправился в ближайшую аптеку. На стоявшую неподалеку Веру Гавриловну, начальницу экономического отдела внимания не обратил. А она, наоборот, внимательно наблюдала за ним, озабоченно покачивая головой в модной фетровой щляпке.
Зайдя в аптеку, Илья по совету фармацевта купил нужные лекарства, сел на автобус и через десять минут был дома.
Мать, мгновенно уловившая его приход, тут же выскочила в прихожую, не обратив внимания на вылетевшего следом за ней зеленого волнистого попугайчика. Не сказав ни слова, вырвала из рук сына упаковки с лекарствами и умчалась к больному внуку. Илья недовольно пожал плечами. Вот паникерша! Парню почти десять лет, не год и не два! Чего так нервничать?
Скинул купленную куртку и заметил за вешалкой в углу пушистого серого кота, исподтишка занимавшегося любимым делом, а именно раскачиванием черепахи, которую он для большей амплитуды перевернул на спину.
Черепашка уже впала в транс, вывалив по сторонам кожистые лапы и постукивая об пол костяной головой с закатившимися глазами. Мурзик, ударив по краю панциря лапой с втянутыми когтями, с упоением следил за мерными движениями изобретенного им маятника, который плавно качался туда-сюда, принося кошачьей душе исключительно эстетическое наслаждение, поскольку сожрать черепашку он никогда не пытался.
Илья перевернул черепаху, сердито выговорив коту за самоуправство. Черепашка, придя в себя лишь через пару минут, с крейсерской в ее понимании скоростью умотала под шкаф, где Мурзику до нее было не добраться. Расстроенный кот запрыгнул на банкетку и начал рьяно вылизывать длинную шерсть, кося на лишившего его удовольствия Илью недобрым желтым глазом.
Тут из кухни донесся гневный вопль, и оттуда вылетел испуганно верещащий попугай, за которым гнался глава семейства со сверкающей поварешкой в руке, ввергающей Кешку в священный трепет. Видимо, она представлялась ему длинной блестящей змей, которую он никогда не видел, но страх перед которой сидел глубоко в генах.
Отец, ругаясь, плотно прикрыл за собой кухонную дверь, и попугай, севший от греха подальше на рожок люстры, несколько успокоился и принялся искать козла отпущения, дабы успокоить свои взъерошенные нервы.
Наученный горьким опытом Илья стал боком отступать к дверям в свою комнату, не выпуская попугая из поля зрения, а Мурзик с опаской следил за пернатым бандитом, по-охотничьи выпустив острые когти. Возбужденный попугай, увидев барственно развалившегося на банкетке кота, счел это подлым вызовом лично ему, выкрикнул нечто непристойное и стрелой ринулся на него.
Мурзик не успел вовремя среагировать, и Кешка, вцепившись бедняге в загривок, с упоением долбанул его по темечку, отчего кот подпрыгнул на полтора метра, дико взвыл и кинулся на кухню. Протаранив своим весом плотно закрытую дверь, нырнул под стол и прижался к ногам хозяина, уверенный, что лишь тот сможет защитить его от безжалостного нападения.
Умный попугай, памятуя об обитающей на кухне кошмарной поварешке, взлетел обратно на люстру, угрожающе чирикая. В чириканье явственно слышалось обещание: «Мы еще встретимся».
Чертыхаясь, отец снова плотно прикрыл дверь.
Увидев глядящий на него в упор злобный попугайский глаз и понимая, что очередь дошла и до него, Илья мгновенно нырнул в свою комнату и быстро захлопнул дверь, спасаясь от летающего хулигана.
– Что за жизнь! В собственном доме нельзя появиться, того и гляди исклюют!
В своей девятиметровой комнате, самой маленькой в квартире, заставленной старой, но еще добротной мебелью, переоделся в серый спортивный костюм. Зажав в руках свернутую рулоном газету, отбиваться от попугая в случае нападения, быстро пробежал на кухню, где за обеденным столом, накрытом розовой полиэтиленовой скатертью с тисненными цветочками, сидел отец. Увидев сына, отложил «Аргументы и факты», которые всегда начинал изучать с конца, где были статейки погорячее, снял очки, и мрачно признался, опасливо понизив голос:
– Знаешь, о чем я мечтаю всё последнее время? Чтобы рыб сожрал кот, попугай утопился в аквариуме, а черепаха сдохла под шкафом от кайфа, накачавшись до инфаркта.
Илья со смехом поправил:
– Ну, черпашка же не нарочно качается, это Мурзякин ее терроризирует.
Отец выпятил нижнюю губу и возразил:
– Ничего подобного! Ты не замечал, что черепаха сама выискивает кота, если он про нее забывает? Для нее качание – вид наркотика. Она от этого в нирвану впадает.
Сын вспомнил эйфорическое выражение черепашьей морды, и вынужден был согласиться.
– Может быть. А с Мурзиком ты что собираешься делать?
Услышав свое имя, кот мяукнул и потерся о ногу хозяина, явно стараясь его умилостивить. Отец снисходительно ответил:
– Да пусть живет. От него хоть иногда польза бывает. Я в прошлом году своими глазами видел, как он в коридоре мышь жрал.
Илья брезгливо скривился, удивляясь доверчивости отца.
– Да не факт, что он ее и поймал. Вполне возможно, что мышь попугай задавил в очередном приступе буйства, просто есть не стал. Не попугайская это еда.
Отец призадумался и с кряхтеньем признал:
– Да, вполне возможно. Вот ведь какого бандита мать купила. Так достал меня уже этот зверинец, сил нет! Куда ни пойдешь – везде зверье. И снизу, и сверху. И всё для счастливого детства единственного внучонка, чтобы он жил полноценной и радостной жизнью. А я, может, хочу, чтобы у меня счастливая старость была! – Отец, надувшись, рывком развернул газету, отгораживаясь от собеседника.
Сын почитать ему не дал.
– А что с Костей-то опять? Действительно заболел?
Любящий дед скривил презрительную гримасу.
– Да, бедный малыш закашлял, температурка поднялась. Но это и понятно, завтра контрольная по математике. А мы с тобой оба хорошо знаем, как Константин любит сей предмет. Просто обожает.
Илья, постоянно занимающийся с племяшом патологически непереносимой тем математикой, понимающе кивнул. Новое слово в медицине, аллергия на математику. Завтра, стоит закончиться контрольной, на которую племянник, по всей видимости, не пойдет, все болезни тут же отступят. Неплохой выход, если плохо знаешь предмет.
Отец кивнул на кастрюли, стоявшие на плите и ревниво сказал:
– Руки помыл? Садись ешь. Мать на нас сегодня всё равно внимания обращать не будет. Ей не до того. У нее объект для интенсивной заботы появился.
Илья налил себе во вместительную фаянсовую тарелку горячего ароматного борща и начал неторопливо есть, откусывая по большому куску черного хлеба.
Отец серьезно на него смотрел, опустив газету на колени. Немного неловко проговорил:
– Сын, ты почему никак не женишься? Мне и на твоих внуков посмотреть охота. Нянчиться, правда, не обещаю.
Подавившись от неожиданности, Илья с упреком взглянул на отца.
– Ты о чем, батя? Какая женитьба? Мы и так вшестером ютимся в трехкомнатной квартире! Ладно бы одна семья, а то по сути три! Коммуналка уже получилась! Сестра о втором ребенке давно мечтает, но завести его не может, потому что места нет! И еще я жену приведу? Куда?
Отец стыдливо покашлял и немигающе уставился на холодильник, как начинающий гипнотизер.
– А ты жену с квартирой найди, и сам к ней уйди.
Илья задушил в себе детский вопрос – почему я, а не Ольга? – и горько проговорил:
– Батя, ты на меня посмотри! Я что, похож на супермена? – вспомнил оценивающе-пренебрежительный взгляд, которым его сегодня окинула Лизонька, и на душе вновь стало препаршиво. – Кому я нужен? Нормальные женщины живут так же, как я, а банкирши-бизнесменши, да дочки богатеньких папашек себе других ищут – богатых, красивых, успешных. К тому же, сам подумай, как вы без моей зарплаты жить будете? На одну-то пенсию?
Отец сердито сжал узловатые натруженные пальцы.
– Да мы и сейчас на одну пенсию живем. Причем мою. И твоя зарплата, и материна пенсия – всё в ту семью уходит, – он сердито качнул ногой на комнату дочери. – Им всегда не хватает. То дубленку Ольге купить надо, у нее шуба вся износилась, ходить в ней стыдно, то Константину срочно спортивный костюм понадобится. Вот мамуля и отстегивает из наших, заметь, денежек! Мы же с тобой ничего не просим, нам и так хорошо. А если и попросим, ничего нам не отвалится. Мы же так, для обслуги.
И в очередной раз с сердитым хлопком развернул газету. Илья не возражал, его порой тоже доставало стремление матери во всем угодить сестре. Отец, высунув из-за газеты негодующе сморщенный нос, сварливо добавил:
– А ты и не собираешься жениться! Тебе и тут хорошо. Полный пансион, чего еще надо! Хороших женщин вокруг полно, только посмотри! Вон на третьем этаже Галина, тридцати еще нет, сама себе хозяйка. Сейчас, когда бабка померла, квартира ей досталась двухкомнатная. Живи да радуйся. Или вон в соседнем подъезде Ирина с пятого этажа. Твоих лет. Ну и что, что разведенная и дите есть? Зато женщина добрая, самостоятельная, и с квартирой. И не ее вина, что муж у нее пропойца был. И чего ты копаешься, парень? Правильно ведь сказал, что не супермен! Смотри, годы-то идут! Тридцать четыре уже, тридцать пять скоро! Не мальчик давно!
Илья смолчал. Чего зря спорить? Отец прав.
Доел ужин и пошел к себе, оставив отца в одиночестве читать газету и дуться неизвестно на что.
Предусмотрительно выглянув в коридор, убедился, что зеленого хулигана на люстре нет и дорога свободна. По дороге заглянул в комнату сестры, увидел сидящего в клетке расстроенного собственным простодушием нахохленного Кешку. Догадавшись, что попугай купился на кусочек обожаемого им банана, Илья, бормоча под нос, – «и на старуху бывает проруха», – ушел, довольный наступившим возмездием.
В своей комнате поставил в музыкальный центр диск с записями разных групп и растянулся на диване, слушая музыку. Прикрыл веки, желая вслушаться в мелодию, но перед глазами тут же всплыли золотистые волосы и манящие голубые глаза.
Он зарычал от злости и рывком сел, стараясь развеять мираж. Что это такое? Она ведь совершенно не в его вкусе! Когда это ему нравились глуповатые амбициозные девицы, считающие, что весь мир валяется у их ног? Разумно объяснил себе свои неотвязные мысли: просто она так достала его сегодня, что из ума не выходит. Стоит немного отдохнуть, и он всё забудет.
С твердой решимостью выполнить эту установку лег на спину и крепко зажмурился, ожидая появления Лизоньки. Она не появилась, зато в мозгу заскакали зеленоватые пересекающиеся круги. Это его устаивало куда больше, и он расслабился, старательно подсвистывая в такт мелодии. Тут же распахнулась дверь и возмущенная мать громко запротестовала:
– Илья! У нас и так денег нет, а ты свистишь в доме! Последние деньги высвистишь!
Он вздохнул и замолк. Мать знала тысячи примет, соблюдать которые заставляла всех остальных членов их семейства, хотя благосостояние от этого не увеличивалось.
Через час презентовался едва стоявший на ногах Валерий. Долго звонил, даже после того, как ему открыли дверь. Ввалившись в прихожую, начал дисциплинированно застегивать распахнутую дубленку, собираясь идти в ней в комнату. Мутным взглядом оглядел вышедших ему навстречу хмурых родственников и заплетающимся языком попытался объяснить свое позднее появление:
– Да мы это, там, день рождения у нее отмечали!
Не став выяснять, где конкретно и с кем их распрекрасный зять чего-то там отмечал, мужчины привычно стащили с него одежду и запихнули в ванную, запретив закрываться, боясь, что он заснет, не закрыв воду, и дверь придется вышибать. Прецеденты такого рода уже случались.
Через десять минут, несмотря на упорное сопротивление пригревшегося в ванной зятька, изъяли его оттуда и под негодующие вопли вздыбившегося попугая – «Мерзавец! Пьяница! Свинья!» – кинули на кровать отсыпаться. Валерий, сладко посапывая, тут же отрубился, довольный честно исполненной жизненной установкой спать в собственной постели. По его мнению, сон в собственной постели означал одно: жена к нему никаких претензий предъявлять не имеет права.
Расстроенная мать, на минуту выскочившая из своей комнаты, где сидела с больным внуком, ворчливо выговорила, покачивая поседевшей головой:
– Скоро мужик совсем сопьется! И что делать, ума не приложу! К наркологу его сводить, что ли?
Решив, что перевоспитание совершеннолетнего зятя вовсе не его проблема, Илья снова спрятался от семейных невзгод в своей комнате. Взял в руки детектив Бориса Акунина, одолженный у Игоря, растянулся на диване, раскрыл книгу на первой странице, но читать не стал. Положил раскрытую книгу на грудь и уставился в потолок, прислушиваясь к себе. Чувство внутри было неприятным, странный коктейль из досады, осознания собственной ущербности и нелепой боли, будто его кто-то сильно обидел.
Чтобы заглушить вытягивающее силы беспокойство, пошел в комнату родителей, откуда больного племяша изъяла вернувшаяся с работы сестра. Включил старенький, еще советской сборки телевизор. Прошелся по каналам, наткнулся на английский сериал про Эркюля Пуаро и стал смотреть, наслаждаясь игрой актеров и прекрасной постановкой. Через полчаса в комнату вошла замученная Ольга в длинном велюровом халате, тяжело шлепнулась рядом и кисло заметила:
– Хорошо ты в жизни устроился, Илюха! Никаких проблем у тебя нет, сиди на мягком диванчике да телевизор посматривай!
Он встал и молча ушел к себе, не досмотрев фильм.
Глава вторая
Рассерженные мужчины, ожесточено переругиваясь и запинаясь о неровное ковровое покрытие, доволокли огромную елку до актового зала и бросили ее возле стены. Путь их каравана остался отмечен зелеными иглами и маленькими колкими веточками. Начальник административно-хозяйственного отдела Сергей Владимирович, лично принимавший участие в этом нелегком деле, мрачно прокомментировал, устало вытирая пот со лба и тяжко отдуваясь:
– И какой дурак умудрился отхватить такую великаншу? Красивая-то она красивая, но ведь под самый потолок! Метров шесть, как пить дать! – И, обойдя вокруг нее, уныло посетовал: – Ну, дотащили, а как поднимать? И устанавливать как? В ней же весу тонна, не меньше! Крепежа для нее у нас нет! Шлепнется, не дай Бог, на кого-нибудь, греха не оберешься! Может, ее так и оставить лежать себе вдоль стенки? Будем законодателями новоиспеченной елочной моды.
Привлеченная его громкими причитаниями, в зал на цыпочках вошла Людмила Тихоновна, менеджер по работе с персоналом, трудившаяся в их конторе больше двадцати лет. К всеобщему сожалению, на нее, помимо безукоризненно выполняемых ею прямых обязанностей, периодически взваливали и другие поручения, с которыми она справлялась далеко не блестяще.
Услышав слова Сергея Владимировича, она сконфуженно хихикнула, разглаживая складочки своего черного брючного костюма, будто пытаясь элегантностью внешнего вида восполнить нехватку сообразительности. Добровольно призналась, понимая, что ее всё равно разоблачат:
– Этот дурак – я!
Дружная команда конторских мужчин, только что на своей шкуре прочувствовавшая ее новогоднее приобретение, зверски на нее посмотрела.
Она покаянно продолжала, виновато прижав руки к пышной груди:
– Понимаете, в ангаре, где она продавалась, темновато было, и высокой она не казалась. Я как-то не сообразила о высоте елки спросить. – И, стараясь оправдаться, бодро доложила: – Но крепеж для елки есть. Мы и не таких красавиц здесь в былые времена устанавливали. Насколько я помню, он на складе лежит, в самом конце.
Сергей Владимирович, не размышляя, остановил свой орлиный взор на дружной троице, которой доверял больше всех, и кивнул, поручая выполнение сего архиважного дельца. Илья с Генрихом и Лешиком молча вышли в вестибюль.
Людмила Тихоновна рванулась следом в наивной попытке исправить свой промах. Но Сергей Владимирович, справедливо считающий, что на сегодня она достаточно поспособствовала укреплению дряблой мужской мускулатуры, предупредительно сказал:
– Да вы не ходите никуда, Людмила Тихоновна, они взрослые сообразительные люди и вполне справятся сами!
Взрослые сообразительные люди, у которых горели ладони от перетаскивания маленькой новогодней елочки, иронично переглядываясь, спустились по лестнице в сыроватую прохладу подвала. Терпеливо подождали, когда к ним из своей комнатушки выплывет кругленькая добродушная кладовщица Лидия Мефодьевна и откроет дверь.
Быстро проскочили помещение первого, более-менее благоустроенного склада, в который сами сгружали-выгружали то одно, то другое, и остановились перед невысокой железной дверью, выкрашенной в темно-зеленый цвет. Лешик выставил вперед ногу в утыканной зелеными иглами серой кроссовке и торжественно продекламировал, призывая коллег поверить в чудеса:
– Прямо как в сказке! Про золотой ключик! Сейчас Лидия Мефодьевна откроет волшебным ключиком сию таинственную дверцу, и мы попадем в прекрасное царство подземных фей!
Кладовщица приземленно прервала его восторг:
– Подземных фей не бывает, в сказках под землей только гномы живут. И у нас в этом складе ничего доброго нет. Старье одно, которое валяется только потому, что списывать времени нет. Да и желания, если честно. Кому охота в грязи возиться да пылью дышать. Заходите! – и, с трудом повернув в навесном замке большой темный ключ, отодвинула засов и распахнула пронзительно заскрипевшую дверь.
Пройдя в сумрачное помещение, осторожно понюхали застоявшийся воздух. Пахло плесенью, ржавым железом и старой бумагой. Генрих забеспокоился, прикрывая нос клетчатым носовым платком.
– Тут у меня еще и аллергия разыграется. Я книжную пыль не переношу. Так что давайте-ка поскорее!
Поисковая команда неуверенно посмотрела по сторонам. Какой конец имела в виду шебутная Людмила Тихоновна? Дверь находилась ровно посередине длинного, похожего на трамвайный вагон помещения, с бетонными некрашеными стенами и низким наклонным потолком. Освещался склад тусклыми сорокаваттовыми лампочками, добрая половина из которых не горела. У дальних стен вообще стоял густой тягучий полумрак.
Спросили кладовщицу о подставке под елку, она задумчиво сморщила невысокий лоб, отчего на нем образовались три глубоких морщины.
– Ох, я ведь недавно здесь работаю. При мне больших елок не ставили. Не знаю, где и искать. По накладным мне никакого крепежа не передавали, самоделка, небось, какая-нибудь. Их не учитывали.
Начали поиски. Прошли вдоль стен, ничего. По проходам мимо стеллажей, на которых хранилась всякая всячина с тем же результатом. В полутемном углу шли осторожно, почти сливаясь в своих рабочих черных халатах с окружающим полумраком. Сделав безрезультатный круг, вернулись обратно к двери.
Отчаявшийся Лешик пронзительно воскликнул:
– Ох, уж эти бестолковые бабы! – и с силой хлопнул себя по бедрам, выбив из сатинового халата изрядную пригоршню остроконечных елочных игл. Вытаскивая из ладони впившуюся в нее иголку, взъярился: – И зачем было отправлять за елкой Людмилу Тихоновну, хозяйственников, что ли, нет?! Наверняка ведь сама вызвалась, не иначе! Она у нас в каждую бочку затычка! Без нее ни одно дело не обходится! Да любой мужик сначала бы подумал, войдет ли елка в помещение и как ее крепить! Эту дурацкую подставку, может, выбросили уже сто лет назад, а мы лазим тут, как дураки!
Вздрогнувший от гулкого эха Илья с неодобрением посмотрел на паникера.
– Да не голоси ты раньше времени! Может, мы не то ищем? Если крепеж действительно самодельный, то какой он может быть? Раз для ствола, значит, круглый. Возможно, это небольшой отрезок трубы с дырками для упоров. Давайте пройдем еще разок.
Мужчины снова пошли по тому же маршруту. В самом углу наткнулись на вертикально стоящий отрезок толстой трубы, выкрашенный серебрянкой. Илья подхватил его, вынес на свет, и они смогли рассмотреть находку повнимательнее. Похоже, что это была главная составляющая подставки, поскольку в трубе были просверлены основательные дыры. Благостно покивав друг другу головами, принялись искать упоры. На сей раз повезло Лешику. Его заинтересовали странные длинные трубки, выкрашенные всё той же серебрянкой, сложенные аккуратной кучкой на нижней полке стеллажа. Подошедшая Лидия Васильевна боязливо пояснила:
– Это я их из прохода убрала, чтобы под ногами не мешались. Не могла понять, для чего они, ну и прибрала до лучших времен. А труба на стеллаж не входила, я и оставила ее в проходе.
Сгребя разысканное елочное приданое, автоматизаторы гордо вернулись в актовый зал. Там их терпеливо дожидалась еще не разбежавшаяся по своим рабочим местам елочная бригада, отметившая доблестное возвращение героев дружным «ура»!
Воспрянувший духом Сергей Владимирович, у которого перестала болеть голова об изготовлении подставки для елки, сослался на неотложные дела и заторопился к выходу, предоставив расхлебывать устроенное Людмилой Тихоновной безобразие оставшимся.
Та, немедля приняв руководство на себя, выступила на середину зала и набрала полную грудь воздуха, чтобы подвигнуть мужчин на дальнейший подвиг. Заметив это, начальник АХО, притормозил в дверях и дружелюбно посоветовал ей на прощание:
– Вы, Людмила Тихоновна, лучше уж идите отсюда, а то наши мужчины после непосильной работы уж о-очень темпераментные! Прямо как африканцы! Попадете под горячую руку – жалеть потом будут все.
Несколько сконфузившись, Людмила Тихоновна воспользовалась дружеским советом и выскользнула из зала, предоставив мужской части коллектива демонстрировать смекалку самостоятельно, без ее мудрых житейских советов, чем они и занялись.
Для начала немного подтесали толстый комель елки, чтобы он вошел в предназначенное ему отверстие. Вставили его в отрезок трубы вместе с частью упоров, и с помощью сложной системы веревок, постоянно натыкаясь на колючие ветки и беспрестанно матерясь, подняли елку. Быстро поставили на место оставшиеся упоры, привинтили и отпустили веревки. Осторожно пошатали ствол, готовясь в любой момент отскочить, если повалится, но елка стояла непоколебимо, удерживаемая не очень эстетичным, но надежным основанием. Зал огласился громовым «Ура!»
Шедший мимо Олег Геннадьевич, их генеральный директор, зашел в актовый зал, привлеченный шумом и, высоко задрав голову, оторопело посмотрел на огромную, под пятиметровый потолок, елку. С уважением обвел взглядом красных, взъерошенных, но довольных сотрудников.
– Вот это да! Насколько я понимаю, это чудо отхватила Людмила Тихоновна. Умеет же она елочки выбирать! Ну, ее мы благодарить не будем, а вот тем богатырям, кто тащил и устанавливал елку – премию из директорского фонда!
Зал снова огласился радостными воплями, а директор, всё также недоуменно покачивая головой, вышел из помещения, спрашивая себя, какого лешего он разрешил Людмиле Тихоновне съездить выбрать елочку. Единственным оправданием может служить лишь то, что ему и в голову не могло прийти, как такое простое на первый взгляд дело можно превратить в испытание выносливости и смекалки для всей мужской части коллектива.
Довольные нежданной премией сотрудники уже с гораздо большим энтузиазмом продолжили украшение елочки.
Наконец суетливый Лешик, честно стараясь заменить своей тощей персоной многоголосую толпу, с истошным воплем: «Елочка, зажгись!» – воткнул штепсель в розетку, и гирлянды загорелись радостным подмигивающим светом, перебегающим сверху вниз. Звезда наверху замерцала тоже, отбрасывая вокруг розоватые лучи. Игрушки под потоками света стали выглядеть гораздо наряднее, и вся елка приобрела законченный, вполне новогодний вид.
Поаплодировав себе за красиво сделанную работу и бросив последний взгляд на елку, мужчины хотели было разойтись по отделам, но тут навстречу им из дверей выпала Лидия Мефодьевна, героически волочившая за собой две огромные картонные коробки. Мужчины по-джентельменски забрали у нее поклажу. Она поспешила за ними, отфыркиваясь и слегка переваливаясь, как упитанная уточка. Немного сконфуженно пояснила:
– Да они не тяжелые, просто громоздкие! Это имущество нашего распавшегося профсоюза, то есть бесхозное. Я, честно говоря, не знаю, что в них, никогда не заглядывала. Просто на коробках написано: Дед Мороз и Снегурочка, вот я их и притащила. А может, там и не они вовсе, кто знает.
Илья стал развязывать коробку, стянутую крепким матерчатым шпагатом. Игорь молча принялся за другую. Через минуту сообразили, что веревки легче разрезать, чем развязать. Генрих, запасливый, как хомяк, вытащил из кармана небольшой перочинный нож, и коробки были благополучно освобождены. Крышки с обеих сняли одновременно. Раздался изумленно-восторженный свист.
Надписи не обманули3, внутри и в самом деле лежали дед Мороз и Снегурочка. Фигурки почти метрового роста были аккуратно упакованы в желтоватую от времени вату вместе со стеклянными блестящими шарами, видимо, сложенными сюда для сохранности. Сначала достали серебристые с золотым напылением шары, повесили их на раскидистые лапы елки. Следом с должным пиететом вынули сначала румяного Деда Мороза в расшитой серебряной канителью долгополой красной шубе и высокой шапке, затем золотоволосую Снегурочку с широко распахнутыми большими голубыми глазами в синем с серебром шелковом наряде. Фигуры были добротно сделаны из шелка, гофрированной бумаги и папье-маше. За долгие годы краски не потускнели и радовали глаз так же, как много лет назад.
Лешик, отряхивающий Снегурочку от приставшей к ее костюму ваты, повернул ее так и сяк и заметил:
– Снегурку прям с нашей Лизоньки срисовали. Один к одному. Будто портрет.
Зайцев со странно замершим сердцем взглянул на фигурку. Она смотрела на него нежным, немного печальным взглядом, о чем-то безмолвно прося. Не понимая, чего от него хотят, он недоуменно пожал плечами, забыв, что перед ним лишь безгласная кукла. Мужчины, обступившие находку, зашумели. Чтобы прекратить не слишком лестные комментарии в адрес Лизоньки, Илья скомандовал:
– Ну ладно, мы и так потратили кучу времени! Ставим их под елку и уходим!
Выполнив его указание, бригада разошлась по рабочим местам. Задержавшийся Зайцев присел на корточки перед стоявшей под елкой Снегурочкой и чуть дрогнувшей рукой провел по ее светлым волосам. Кукла смотрела на него с тем же просительным выражением, и он, проведя по ее жесткой щеке костяшками пальцев, печально прошептал:
– Чего же ты от меня хочешь?
Снегурочка молчала, не желая ничего объяснять непонятливому мужчине. Он хмуро усмехнулся, поднялся и пошел к выходу. В дверях повернулся и бросил прощальный взгляд на одиноко застывшую фигурку. Она казалась трогательно беззащитной и печальной.
С тяжелым сердцем Илья проговорил сквозь зубы:
– Это лишь бездушная кукла и ничего больше. Не стоит тратить на нее ни времени, ни сил. Ни на нее, ни на ее копию.
Развернувшись, решительно вырвался из захватившего его сумрачного настроения и вышел из зала.
Двадцать девятого, в день новогоднего банкета, выйдя из отдела, чтобы его мучениями не любовались насмешливые коллеги, Илья с отвращением разглядывал на свое франтоватое отражение в большом коридорном зеркале, чувствуя нарастающее раздражение от собственного напыщенного вида. Напрасно он поддался настойчивым увещеваниям матери – Новый год, надо выглядеть не хуже остальных! – и напялил парадный костюм, купленный в прошлом году на тридцатилетие сестры.
Темно-серый, в почти невидимую узкую полоску, он был, на его взгляд, чересчур элегантным и оттого казался чужим и неудобным. В довершение мучений жесткий воротник подобранной в тон жемчужно-серой рубашки безжалостно впивался в подбородок. Он провел пальцем по горлу и поморщился. Завтра на этом месте наверняка будет болезненная красная полоса.
Повернувшись к зеркалу боком, пригладил коротко остриженные волосы, стараясь успокоиться и прийти в обычное невозмутимое расположение духа, но не получилось. Раздражение нарастало, по-прежнему не давая покоя. Что бы случилось, приди он на вечер в привычном черном свитере? Кому бы от этого стало хуже? Подергал давивший шею узел галстука, затянутый утром недрогнувшей рукой Ольги, и поморщился.
Может, снять его к чертовой матери? Или хотя бы ослабить? Он воровато взглянул по сторонам и уже протянул руку к предмету пытки, но остановился на полдороге. Отвисший галстук заметят все, и наверняка найдется немало женских ручек, желающих его поправить. Он поморщился от подобной перспективы и оставил всё как есть. Уж лучше потерпеть.
В том же унылом настроении вернулся в отдел, где царила приятная предпраздничная суета. Лешик, наряженный в строгий черный костюм и белую рубашку с кокетливой золотистой бабочкой, сосредоточенно пытался забросить подрагивающей рукой на высоко висящую люстру пестрый шарик серпантина, но постоянно промахивался. Возможно, оттого, что в обед, не выдержав предвкушения, уже принял сто граммов пятизвездочного армянского коньячку. Но не отчаивался, терпеливо поднимал упавшие на пол тонкие полоски бумаги, старательно сматывал и с завидным упорством повторял попытку снова и снова.
Остальные члены коллектива, за исключением начальника, уткнувшегося в монитор и что-то судорожно печатавшего, пристально наблюдали за безрезультатными усилиями коллеги, старательно воодушевляя его на новые свершения, не пытаясь, впрочем, помочь. Им нравился сам процесс, в исполнении Лешика принявший вид небольшого забавного скетча.
После очередной неудачной попытки Зайцев забрал у горемыки шарик и метким броском послал в нужное место. С люстры свесился длинный закрученный шлейф из трех разноцветных лент. Зрители восторженно зааплодировали.
Заслышав странный шум, Владимир Иванович недоуменно поднял голову. Заметив свисающее сверху украшение, обеспокоился:
– А не загорится? Бумага всё-таки…
Зайцев хмуро заметил:
– А с чего? Я серпантин не на светильники забросил, а на лапу. Она же не греется.
Начальник умиротворенно протянул: А-а… – и, вполне успокоенный, вернулся к неотложным делам.
Генрих, посмотрев в окно, через которое виднелось быстро темнеющее небо, выразительно, как стихотворение, продекламировал:
– Да-а, сегодня ночью полнолуние. Снег не идет, может, вызвездит. Будет как в гоголевскую «Ночь перед Рождеством». Красота! Эх, жаль, что мы не дети, и не верим в чудеса. А как бы хотелось, чтобы исполнились если не все желания, то хотя бы одно, заветное!
Зайцев судорожно сглотнул внезапно возникший в горле ком. Что за чушь! Нет у него никаких заветных желаний! Ему и так хорошо! Даже очень.
Начальник, до слуха которого донесся мерный бой курантов по радио, испуганно вскинулся и упрекнул мечтательно примолкших сотрудников:
– Что вы молчите, четыре часа уже! Начало вечера прозевали! Опоздали! Опять Олег Геннадьевич обвинит нас в необязательности! Живо пошли!
Подчиненные, иронично поглядывая на своего разгневанного властелина, покорно встали, поправили костюмы и выстроились цепочкой у выхода. Дисциплинированно подождали, пока начальник выключит компьютер, закроет дверь на ключ, и лишь потом, уважительно пропустив его вперед, вслед за ним сбежали вереницей по лестнице, напоминая стайку послушных гусят при сердитом гусаке-воспитателе.
Войдя в актовый зал, вся группа, за исключением Владимира Ивановича, одновременно вскинула руки и помахала ими над головами в одинаковом приветствии. Завидев их комичное появление, народ радостно захихикал и зааплодировал, считая это заранее отрепетированным представлением.
Несколько ошарашенный бурным приветствием Владимир Иванович оглянулся и, широко улыбнувшись, тоже замахал рукой, пытаясь не отставать от сотрудников.
Все отделы уже сидели за своими столиками и с вожделением поглядывали на стоявшее перед ними яства, не решаясь притронуться к ним без одобрения начальства. Олег Геннадьевич, нетерпеливо поглядывающий на часы, сердито постучал указательным пальцем по циферблату, указывая Владимиру Ивановичу на явное опоздание. Дипломатично сделав вид, что ничего не заметил, тот прошел к оставленному для автоматизаторов столику.
Директор, увидев, что вверенный ему коллектив в сборе, важно прошел вперед и начал приветственную речь.
Низко склонив голову, Зайцев тихо злился на себя, сжимая в руке пластмассовый бокал с пузырившимся шампанским. Не успел он войти в зал, как его взор с фатальной быстротой выхватил из массы столиков один, за которым устроилась улыбающаяся Лизонька. Рядом с ней в неприятной близости сидел незнакомый мужчина в черном смокинге, глядевший на нее с нескрываемым восторгом. Неприязненный взгляд Ильи отметил, что загорелая рука красавчика покоится на оголенном локте Лизоньки, резко выделяясь на белой коже.
Живот у Ильи тут же стянуло тугим узлом. Очередной бойфренд! Хоть бы на корпоративные вечеринки своих ухажеров не таскала!
Очнулся от горьких размышлений лишь тогда, когда глотнул холодного шампанского, и оно ударило ему в нос острыми углекислыми колючками. Как у него в руках оказалось вино, не помнил. Взглянул перед собой, перед ним стояла тарелка, полная салатов. Сам он ее наполнил или кто-то другой?
Обвел глазами коллег. Все, держа в руках бокалы с шампанским наготове, внимательно слушали искусную речь босса. Он тоже посмотрел на Олега Геннадьевича, но не услышал ни слова. Казалось, тот просто равномерно раскрывает рот, как выброшенная на берег рыба. Но вот все закричали громкое «ура!», и звук вновь прорезался.
Илья резко тряхнул головой, избавляясь от наваждения, и залпом допил шампанское. В горле противно закололо, дыхание перехватило. Пока он прокашливался, в зале наступила относительная тишина, прерываемая звяканьем приборов и тихими просьбами – передайте, пожалуйста! Голодные коллеги отрывались по полной программе, удовлетворяя настойчивое требованье пустых желудков.
Не терявший зря времени Лешик, пропустив мимо ушей явно неуместное в данной ситуации замечание начальника: – «Не спеши, напиться ты всегда успеешь!» – открыл бутылку Смирновской и первым делом до краев налил рюмку себе, любимому. Вспомнив, что он не алкоголик, по крайней мере пока, стал искать компаньонов. Генрих, неодобрительно посмотрев на водку, всё же разрешил плеснуть себе полсотни граммов. Игорь, не осиливший еще шампанское, страстно им ненавидимое и поэтому употребляемое лишь раз в году исключительно в силу форс-мажорных обстоятельств, хмуро бросил:
– Допью, тогда!
Илью Лешик обошел, поскольку тот водки принципиально не пил. Бокал сухого красного вина, да и то потому, что полезно, вот и всё, что тот позволял себе в праздники за все годы их совместной службы.
Но тут Зайцев, с безнадежной удалью сверкнув серыми глазами, внезапно протянул Баранову пустой бокал и сухо бросил:
– Налей!
Сраженный Лешик наполнил бокал до краев:
– Ну, друг, прости, я же не знал, что ты дозрел до взрослой выпивки!
Илья зловеще оскалился, но промолчал. Под обеспокоенным взглядом занервничавшего Владимира Ивановича залпом влил в себя содержимое, закусил хрустящим маринованным огурчиком, протянутым ему заботливым Генрихом, и почувствовал, что, хотя пищевод зажгло огнем, но сердце стало биться ровнее, а завязанный в животе тугим жгутом узел развязался.
Откинулся на спинку стула и уже почти хладнокровно огляделся вокруг. Прямо над головой висел благостно-розовый плакат с пожеланиями большого личного счастья. Он скептически усмехнулся, презрительно кривя губы. Какое в жизни может быть счастье? И вообще все чувства цепь примитивных химических реакций, не более того. В голове, просветленной алкоголем, наступила полная ясность.
Несмотря на заставленный аппетитными закусками стол, есть совершенно не хотелось. Вытянув голову, попытался рассмотреть, что делается за остальными столами, но увидел лишь франта, прижимающего к своим губам нежную Лизину ручку. Досадуя на себя, стремительно отвел глаза и философски пожал плечами. А ему всё равно!
Зазвучала известная с детства новогодняя мелодия о родившейся в лесу елочке, и в зал торжественно вплыли приторно ликующие Дед Мороз и Снегурочка, заказанные всё той же Людмилой Тихоновной в какой-то развлекательной фирмочке. Зайцев пристрастно оценил вошедших, начав, естественно, с девушки.
Снегурочка была вполне ничего, с хорошей фигурой и приятным личиком, но всё равно не дотягивала до красотки, сидевшей в зале со своим дурацким обожателем. Худощавый долговязый Дед Мороз едва не выпадывал из собственной одежки, его красная атласная шуба явно предназначалась более упитанному волшебнику. Но Зайцев, несколько расслабленный праздничной атмосферой и выпитой водкой, к подобным пустякам придираться не стал.
Началась с измальства привычная процедура. Народ с воодушевлением разгадывал известные всем загадки, пел песенки и рассказывал стишки, получая за это небольшие сувенирчики. Некоторые стишата были весьма фривольного содержания, за что их рассказчики удостаивались осуждающего взгляда Олега Геннадьевича.
Лешик тоже попытался во всеуслышанье рассказать гадость собственного сочинения, но предусмотрительный Владимир Иванович вовремя оттеснил его от Деда Мороза и заставил вернуться за стол, где тот в порядке сатисфакции допил последние оставшиеся в бутылке живительные капли.
Коллектив продолжал бесхитростно веселиться, дружно крича: «Елочка, гори!» и старательно водя хороводы вокруг елки.
Илья всё это время упорно сидел на стуле и гадал, до каких же пределов можно впасть в детство. Его смешили горящие глаза и румяные от азарта щеки сослуживцев. Рядом с ними он чувствовал себя слишком старым и слишком мудрым, чтобы предаваться подобным занятиям. В голове безостановочно стучало: «И когда же это закончится?»
Но вот в очередном конкурсе пришлось участвовать всем отделам. Задание было довольно простое, но каверзное: под аккомпанемент принесенной Дедом Морозом гитары представитель каждого отдела должен был спеть песню, начинающуюся на междометие типа «ах, ох, ой, эх», и так далее.
Честь отдела автоматизации доблестно защитил его руководитель, первым выскочивший к елочке и довольно приятным баритоном, совершенно не фальшивя, исполнив русскую народную песню «Ой, мороз, мороз!»
Сев обратно за стол, сконфуженно объяснил ошеломленным его тщеславным выступлением сотрудникам:
– А я больше никаких песен на междометия не знаю. Вот и пошел первым, чтобы ее никто раньше не спел. Хотя, может, я зря поторопился? Может, кто-то из вас хотел исполнить перед коллегами чего-нибудь этакое? Может, у кого-нибудь актерские таланты зазря пропадают?
От такого предположения даже трудно соображающий Лешик несколько протрезвел и отчаянно замотал головой, отрицая всякую возможность выставить его дураком перед придирчивой публикой. Остальные горячо пожали начальнику-герою, своей грудью защитившему их от артистических мук, его мужественную руку.
Но вот остался один отдел – экономический. Все с сочувствием смотрели на их столик. Песенок на междометия никто больше не знал. Последняя, спетая организационно-методическим отделом, была вспомянута всей конторой с большим трудом. Первую фразу, как это обычно бывает, знали почти все, а вот что должно быть потом, не помнил даже сам Дед Мороз, хотя ему по должности положено было знать народные песни.
Вышедшая к елочке защищать честь родного отдела Лизонька вызвала в зале ласковые усмешки. Все понимали, что ей достаточно похлопать газельими глазками и сказать своим музыкальным голоском «Ой, извините, я от волнения всё забыла», чтобы растаявший от ее невинной улыбки Дед Мороз немедля вручил ей главный приз. Он ведь тоже всего лишь мужчина, и от лицезрения одной только изящной ножки, обутой в открытую туфельку на высоком каблуке, вполне мог заморозить всех потенциальных конкурентов в зале.
Но Лизонька повела себя неадекватно общественным ожиданиям. О чем-то пошептавшись с Дедом Морозом, забрала у него гитару, привычно перекинула лямку черед плечо, взяла несколько стройных аккордов, и запела красивым глубоким контральто:
Ах, зачем эта ночь так была хороша!
Не болела бы грудь, не страдала б душа!
У Зайцева свело зубы от звучавшего в ее голосе неподдельного чувства. Народ в зале замер, слушая волшебную мелодию. Лизонька уверенно допела песню до конца, не пропуская ни слова, и зачарованная публика, заслушавшись, не сразу поняла, что удовольствие закончилось. Лишь когда она начала стаскивать с плеч гитарную лямку, раздались громкие хлопки и крики «браво» и «бис». Ей пришлось повторить эту песню, а потом спеть еще несколько, поскольку подогретые алкоголем зрители решительнейшим образом не хотели лишаться такого чудного развлечения.
В результате восстанавливать справедливость пришлось лично Олегу Геннадьевичу. Он вышел к растерявшемуся от неуправляемости зала Деду Морозу, галантно помог девушке освободиться от музыкального инструмента и проводил ее на место, попутно объясняя коллегам, что Елизавета Александровна такой же член коллектива, как и они. И имеет такое же право отдохнуть в новогодний вечер, как и все остальные. Зал разочарованно охнул, когда она села на свое место, но воле босса не противился.
Владимир Иванович немного расслабился, с облегченным вздохом откинувшись на спинку стула. Он всё сольное выступление Лизоньки с опаской поглядывал на Зайцева. Тот смотрел на нее таким мрачным горящим взглядом, что восприимчивому Владимиру Ивановичу стало не по себе. Ему в бешеном взоре Ильи чудилось роковое обещание – не мне, так и никому! Но Владимир Иванович напомнил себе, что Зайцев – спокойный и уравновешенный человек, опытный инженер с высшим образованием и уж, конечно, ни о чем подобном не думает. Это у него самого нервишки взыграли, и ничего более. Владимиру Ивановичу припомнились нелегкие молодые годы, когда он ухаживал за своей будущей женой, и он всей душой сопереживал парню, так нелепо влюбившемуся.
Это же надо! Был бы красавец, тогда еще была бы надежда. А то не урод, конечно, но ничего особенного. К тому же старше предмета своей страсти лет на десять. Сколько там Лизоньке? Он прикинул – если она пришла к ним сразу после университета пару лет назад, значит, ей сейчас лет двадцать пять, не больше. Он сочувственно покачал головой. Да, злополучная история.
Он и раньше отмечал неровное отношение Ильи к девушке, но особого значения этому не придавал. Красивой, но пустоголовой особой увлекались многие представители мужского пола, но быстро остывали, убедившись в ее непостоянстве и легкомыслии. Но с Зайцевым случай особый, на него ее глупости не действовали. Владимир Иванович удрученно опустил взгляд – тут уж никто помочь не в силах, разве что один бог времени Хронос!
Зайцев, пристально наблюдающий за Лизиным выступлением, с досадой просек, как навстречу ей и Олегу Геннадьевичу с улыбкой собственника поднялся ее великолепный кавалер. Низко склонившись, поцеловал ручку и бережно усадил на место, заботливо отодвинув стул. Что за черт! Он снова почувствовал себя здесь лишним. Окинул взглядом полный зал. Да, сбежать не удастся. Во всяком случае, до танцев.
Наконец культурно-развлекательная программа окончилась. Дед Мороз с внучкой распрощались с воодушевленным ими народом и ушли, провожаемые громкими благодарственными возгласами.
Когда заиграла мелодия медленного вальса, голова Ильи, как притянутая магнитом, снова повернулась в уже привычном направлении, и он увидел, как красавчик в черном смокинге встал и, склонившись, пригласил на танец свою спутницу. Они вышли в круг, приковав к себе всеобщее внимание.
Грациозно, ведомая опытной рукой партнера и приветливо ему улыбаясь, красотка плыла в облаке чувственной музыки, словно не замечая устремленных на нее со всех сторон глаз.
Илья мрачно наблюдал, как поклонник, ухватив Лизоньку за тоненькую талию и крепко прижимая к себе, что-то настойчиво шептал ей на ушко, отчего та смущенно улыбалась, но не отстранялась. Очнулся от устроенного Лешиком грохота, когда тот прерывистыми зигзагами добрался до своего столика и, чуть было не промахнувшись, упал на сиденье, заставив стул опасно накрениться. Рывком выровняв стул и ощутив под седалищем надежную опору, Баранов с облегчением вздохнул и предусмотрительно решил никогда больше с милым стулом не расставаться.
Следом за ним подошел Игорь, устроивший себе небольшой передых от шумных танцев. Взглянув на мрачного Илью, сходил в загашник за сценой и принес еще одну бутылку Смирновской. Не спрашивая, налил себе, смурному Зайцеву, и чуть-чуть плеснул на донышко Лешикова бокала. На возмущенный вопль обделенного укоризненно заметил:
– Тебе и без того хватит. Это только чтобы поддержать компанию.
Тот недовольно икнул, но спорить не стал.
– Ну, вздрогнем! – Игорь двусмысленно подмигнул Илье. – Пусть в наступающем году исполнится всё, чего так хотелось, но не случилось в уходящем!
Зайцев с сомнением посмотрел на хитроватого чертяку, но тот уже отвернулся, хрумкая маринованным огурчиком и нескромно наблюдая за соблазнительными ножками прыгающих неподалеку девиц. Илья глубоко вздохнул и одним махом осушил рюмку. По жилам пробежало обжигающее пламя, горло перехватило горячим спазмом. Одуревшим взлядом пошарил по столу, увидел остатки салата оливье и, не утруждая себя перекладыванием его в свою тарелку, доел прямо из салатницы. Приложился к горлышку бутылки с минеральной водой и несколько пришел в себя.
В голове и теле образовалась приятная невесомость. Казалось, в жизни всё возможно, если приложить к этому самый минимум усилий. Понимая, что добром эта эйфория не кончится, дал себе слово больше не пить. Напиваться до такой степени ему покамест не доводилось, и он несколько опасался, что будет вести себя, мягко говоря, нестандартно. На примере любящего расслабиться зятька прекрасно знал, насколько пьяные теряют над собой контроль, и боялся ляпнуть лишнее.
Встал, проверяюще покачался на легких, как пушинка, ногах. Вроде держат. На цыпочках, как любовник посредине чужой спальни, стал красться к выходу.
Быстрый танец кончился, заиграли неторопливый венский вальс, и тут черт дернул его оглянуться. Взгляд сразу упал на Лизоньку, одиноко сидевшую за своим столом и с нетерпением поглядывающую на часы. Ее кавалер, с трудом выжимая из себя вежливую улыбку, кружил возле елочки пламенеющую от возбуждения Катю, посылая Лизоньке укоризненные взгляды. Похоже, это она заставила его пригласить на танец подругу, чтоб сделать той приятное.
Ноги сами понесли Илью к Лизе, совершенно не считаясь с суматошными командами головы: стоять! немедленно назад! спасаться бегством! Пока очумевшая от такой наглости голова пыталась совладать с непокорным телом, он уже склонился над Лизонькой и прерывающимся голосом выговаривал приглашение на танец.
Она, не зная, как поступить, с сомнением затеребила браслет на левой руке, заслонившись пустой дежурной улыбочкой. Отказать? Сказать, что дико устала? Жаль было унижать мужчину. Любой отказ – удар ножом по мужскому самолюбию, это она усвоила давно. И Лизонька с сомнением согласилась, надеясь, что ей не придется об этом пожалеть.
Читать бесплатно другие книги:
