Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью Уиттер Брет
Нам пришлось бы подавать на пересмотр, а это заняло бы два месяца и стоило бы нам еще нескольких сотен долларов. А я уже и так жила по секундомеру.
— Пожалуйста, Джон, ну давай поставим ее посредине. Меньше травы надо будет косить. Пожалуйста.
— Ладно, — сдался он.
И вот строительство хижины-чики размером шестнадцать на четырнадцать футов началось. Сначала четыре столба заглубили на три фута в землю и залили цементом. Затем на них положили несущую конструкцию из кедровых балок.
А потом потянулись грузовики с пальмовыми листьями. Их были тысячи, листьев пальмы сабаль — они не рвутся и не пропускают воду. Листья-вееры складывают в несколько слоев, до двенадцати.
Мираж оживал прямо у меня на глазах.
Я снова взялась за айфон и заказала тиковую мебель: два дивана и два кресла.
— Ты одним пальцем способна нанести больший ущерб нашему благосостоянию, чем я всеми своими конечностями, — пожаловался Джон.
В магазин тканей, выбирать обивку и подушки, я поехала в сопровождении подруг. Нам здорово повезло: в продаже как раз была замечательная всепогодная ткань санбрелла изумительного тускло-оранжевого цвета под названием «манговые пузырьки». Великолепно!
Потом в хижину провели электричество: кому нужна хижина без потолочных вентиляторов, освещения и музыки?
— И кабельного телевидения, — подсказал Джон, который уже заразился энтузиазмом по поводу нашего оазиса.
Один из друзей услышал его и тут же притащил плоский телевизор с диагональю двадцать семь дюймов.
— Для вашей хижины, — объявил Вэл.
Еще прежде, чем мы успели его повесить, другой наш приятель, Дэвид, увидев пустой кронштейн, притащил еще один плоский телик, с диагональю тридцать четыре дюйма.
Вау!
Я заказала подушки с монограммами, придирчиво выбирая цвета и размеры.
— Подушка должна быть достаточно большой, чтобы закрывать валик дивана, иначе голове будет неудобно, — объясняла я друзьям.
Пол в хижине мы вымостили камнем и проложили широкую плиточную дорожку, чтобы удобно было возить по ней мое кресло. А еще мы купили ловушки для москитов — «роллс-ройсы» среди ловушек.
В общем, мы сделали все возможное для того, чтобы хижина стала удобной.
И, как ни странно, нам очень помогли правила застройки. Посреди двора хижина продувалась ветерком со всех четырех сторон.
Сидя в нашей хижине в первый раз, я слушала шелест пальмовых листьев у себя над головой, журчание водопадика в бассейне и перезвон воздушных колокольчиков. В голове у меня была одна мысль: «Так бы и сидела здесь вечно».
Какая бы жара ни стояла снаружи, под пальмовыми листьями всегда прохладно. Как бы ни поливал дождь, под ними всегда сухо. Что бы ни творилось у нас в доме или у меня в голове, в хижине всегда мир и покой.
По всему периметру крыши Джон развесил круглые электрические лампочки. Вечерами они льют мягкий приятный свет, добавляя радости в нашу жизнь. Телевизор мы так и не повесили. Вместо этого мы собираем друзей. Пьем вино. Отдыхаем. Смеемся.
Я бываю в моей хижине каждый день, иногда целый день. С детьми. С друзьями. Но чаще одна.
Прибегает Уэсли показать свои картинки.
— Гляди, мам, я добавил теней, — говорит он и протягивает старый рисунок Пятачка.
Светотень — это что-то новое. Обычно он рисует ручкой или фломастерами, линии у него безошибочные.
— Очень красиво, Уэсли, — успеваю сказать ему я, и он уходит.
Я наблюдаю, как Грейс носится в зарослях манго. Вот она исчезает в кустах — наверное, ловит ящерицу. Мне виден лишь белый пушистый хвост, который мотается из стороны в сторону, словно сигналя: «Йо-хо-о! Я здесь! Отрываюсь по полной!»
Собака хватает ящерицу зубами, потом роняет, та отбегает немного, собака ловит опять. Когда ящерица больше не может бежать, Грейс склоняет голову набок, уши свешиваются ей на глаза — вид у нее озадаченный.
Дует ветерок. Порхают бабочки. Я пишу, а Грейси подходит и тихо ложится у ног.
Теперь я встаю рано, вопреки своим прежним привычкам. Джон усаживает меня в мое любимое кресло и оставляет наедине с айфоном и работой.
Когда меня одолевают москиты, я пишу: «На помощь! Нужен спрей!»
Ощутив зов природы, я пишу: «Тревога: вонючие огурцы. Срочно нужно домой, помогите».
Джон полюбил дремать рядом со мной на диване. На подлокотник он кладет большую синюю подушку, на нее пристраивает голову и вытягивается во весь рост.
— Сюзи, эта хижина — лучшее, что мне когда-либо приходило на ум! — говорит он однажды вечером с улыбкой. — Нет, правда, великолепно, — бормочет он минуту спустя, засыпая. — Как будто она всегда была здесь. Спасибо.
Манговое безумие
В начале июня я устроила вечеринку под названием «Манговое безумие» — обмыть нашу хижину и поблагодарить всех, кто помогал ее строить. Друзья сняли с наших деревьев сотни плодов манго, наготовили с ними разной еды и принесли на вечеринку.
Я пригласила сто двадцать пять человек. Пришли около сотни. Все мои помощники: те, кто готовил еду, сортировал фотографии для альбомов, выполнял мои поручения, скидывался мне на айпэд, сидел с моими детьми, давал денег.
Среди приглашенных был подрядчик, который сделал наш дом пригодным для жизни инвалида, по себестоимости. Пэт Маккенна, частный детектив. Толпы фотографов и журналистов, с которыми я работала в «Палм-Бич пост».
Пришел главный редактор газеты и поблагодарил меня за поддержку, которая была ему так нужна, когда он только входил в эту непростую роль. Из Оклахомы приехала Мэри, наш бывший редактор. Трейси принесла мне браслет с крестом и сказала, что молится за меня. Мой сосед Гленн — пенсионер шестидесяти с лишним лет — плакал, говоря со мной.
— Мне так жаль, Сюзанна, — сквозь слезы выговорил он, и следом расплакалась и Бриджит, его жена.
Уэсли частенько забредает на их участок и просит разрешения поиграть там, и они разрешают. Уэс бывал у них так часто и задавал столько вопросов насчет обнаженной статуи у бассейна, что Бриджит пришлось надеть на нее короткий саронг — прикрыть срамные места.
Разве такие люди не заслуживают приглашения на вечеринку?
Мы с Джоном лезли из кожи вон. Одолжили столики и тенты. Расставили фонари вокруг бассейна, возле водопада и хижины. Одна знакомая наделала декоративных свечей на круглых кусочках пробки. Мы запустили их в бассейн.
— Ваш двор прямо картинка из журнала «Жизнь в тропиках», — сказал кто-то из гостей.
Во дворе на открытом огне жарились индейка и поросенок. Там же стояли агрегаты с маргаритой и пинаколадой, а выпивки было столько, что можно было напоить команду пиратской шхуны.
В разгар веселья какой-то болван не нажал, а дернул на себя рукоятку машины с пинаколадой. Она сломалась, и стоявших поблизости гостей обдало липкой кокосовой смесью, словно из брандспойта.
Отлично. Обожаю запоминающиеся моменты!
Друзья принесли восемьдесят пять блюд — все, разумеется, из манго. Кесадилья я манго, салат из шинкованного манго, перевернутый пирог с манго, салат из манго с хикамой, салат из манго с черными бобами, манговая сальса и манговый чатни, креветки с манго, манговый коблер и еще много-много всего мангового. Кулинарная подружка Джен, снискавшая славу в веках своим рождественским обедом, вызвалась организовать и украсить пиршество.
Расположились мы во дворе. Кое-кто, вроде меня, под крышей хижины. Другие расселись по бамбуковым и тиковым креслам или за столами, покрытыми скатертями тропических расцветок. В бассейне плавали огоньки, фонари сверкали, свежие цветы радовали глаз, блюда благоухали, бокалы были полны, музыка играла.
И тут пошел дождь.
Да, пошел мелкий противный дождик и моросил около часа — достаточно, чтобы испортить женщинам прически, промочить все кругом и развесить в воздухе влажную дымку, как будто над нашим праздником вдруг раскинулся цирковой шатер.
Среди гостей был человек по имени Рон, ему лет пятьдесят с лишним, он бывший репортер, и мы любя называем его «чокнутым кузеном». Рон ворчит по любому поводу.
Пока шел дождь, Рон пробрался ко мне сквозь толпу гостей и выпалил:
— Все прекрасно, Сьюзен. Все так прекрасно! Даже дождь.
Гости, не переставая болтать, потихоньку перебирались под полог праздничной палатки и под крышу хижины. Время от времени в толпе раздавались радостные вопли: это те, кто не виделся много лет, замечали и приветствовали друг друга.
Несколько лет назад в газете прошло сокращение штата. Изрядное количество народу получили белый билет. На моей вечеринке все снова встретились.
«Вряд ли они еще когда так соберутся», — писал мне потом один из нынешних сотрудников.
В «Фейсбуке» мои гости восклицали, что это был «волшебный вечер» — «триумфальный успех Спен-Вен». Меня это позабавило.
Во время вечеринки я не могла свободно общаться с гостями. Не присутствовала за пиршественным столом под крышей дома. Я не вставала с кресла.
Тогда я могла ходить только с помощью Джона, который должен был держать меня под мышки, чтобы не дать упасть, точно я годовалый ребенок. Я не хотела, чтобы меня видели такой.
Это называется гордость.
А еще я не съела ни кусочка манго. С моими слабыми руками я ем примерно так же аккуратно, как двухлетний малыш, и мне трудно говорить и есть одновременно, не поперхнувшись.
Зато рядом со мной стояла миска с оливками. Оливки вкусные — раз; их легко брать руками, жевать и глотать — два; в них полно полезных для организма жиров, то есть максимум пользы при минимуме усилий, — три; и еще они соленые, что сокращает число походов в туалет, где муженек должен усаживать меня, словно годовалого младенца, на горшок, — четыре.
Помню, много лет назад я летела с малюткой-дочерью в самолете, всю дорогу держа ее на руках, и всю дорогу жалела себя из-за того, что не могу откинуть столик и нормально поесть. Это же чувство я много раз испытывала в последующие годы, когда подрастающие дети всячески мешали мне есть своими капризами, слезами, баловством и потасовками.
Мы долго планировали эту вечеринку, долго готовились к ней, а я все думала, как-то я буду чувствовать себя теперь, когда не смогу съесть с гостями ни кусочка еды. Когда мне придется отказаться от выпивки, потому что я и так с трудом хожу и говорю.
Я думала о том, что буду чувствовать, глядя на милых леди на каблучках. Каблуки всегда казались мне страшно сексуальными, в них я чувствовала себя настоящей женщиной. Любила я каблуки.
Но после того, как я упала и сломала ключицу, я начала раздаривать свои каблуки. «Какой у вас размер ноги?» — спрашивала я у тех, кто чем-нибудь мне помог.
Я прекратила это делать, когда меня осенило: я ведь смогу снова их носить, когда буду прочно сидеть в инвалидном кресле. Ба!
Так как же я чувствовала себя во время вечеринки, переживала ли по поводу всего вышеназванного? Каблуков? Выпивки? Еды? Восемьдесят пять блюд! Раньше я подкараулила бы момент, когда на меня никто не смотрит, и ткнула бы вилкой в каждое по очереди, чтобы попробовать все.
Так как же я себя чувствовала?
Я ушла, не сказав никому ни слова.
Было около половины одиннадцатого, праздник был в самом разгаре, музыка гремела, люди смеялись, когда Джон в первый раз повел меня в туалет.
Я тут же поняла, что слишком устала и не могу больше ни ходить, ни говорить, и попросила его уложить меня спать.
Стереосистема стояла как раз под окном спальни. Звучал старый хит «Скуиз», «Черный кофе в постель». Под его звуки я тут же мирно уснула.
Такой вот триумфальный успех.
Лишь на следующий день, в тишине и покое, я вспомнила, что Мэри, женщина, которая приехала из Оклахомы, вручила мне какой-то пакетик.
— Подарок на будущее, — сказала она.
Я поставила его на пол у кресла и напрочь о нем забыла.
На следующее утро Джон спросил:
— Кто это подарил тебе божью коровку?
Я сразу поняла, что это Мэри.
Мы с Мэри не были близкими подругами, но я ее очень уважала. И когда она вышла на пенсию, отправила ей открытку с божьими коровками.
Когда мне поставили диагноз, Мэри прислала чек и написала, что ей очень нравятся мои божьи коровки — их «благословение», как она выразилась, — и моя открытка все еще живет у нее на кухонном окне.
Тогда я послала ей записку, поблагодарила ее и объяснила, что божьи коровки имеют для меня особенный смысл.
Нет, я не коллекционирую салфетки, кухонные полотенца, солонки и перечницы с божьими коровками. В моем доме вообще нет ни одной божьей коровки. Лишь память о них живет в моей душе.
Наш племянник Чарли долгое время страдал от редкой формы детской онкологии — невробластомы. В возрасте семи лет он умер. Его родители — сестра Джона Карен и ее муж Берни — похоронили его на кладбище возле иезуитского собора в Пенсильвании, под шатром из янтарной и золотой листвы, среди священников и монахинь.
На похоронах присутствовали бабушки и дедушки с обеих сторон, тети, дяди, кузены и кузины, в том числе и совсем маленькие дети. Никто не знал, что сказать. Все стояли молча, окружив маленький белый гробик.
И вдруг прямо на него опустился целый рой божьих коровок, и дети сразу засмеялись, подбежали к гробику, стали их ловить.
Для меня это было как Божий знак, указание на то, что Господь приемлет душу маленького Чарли. А улыбками детей Он напоминал нам, что жизнь продолжается.
Я думала о той минуте, когда разворачивала подарок Мэри — маленькую эмалевую божью коровку, алую с черными крапинками и отделкой из горного хрусталя на крылышках, под которыми, стоило их развести, открывалась коробочка.
Огромная праздничная палатка уже разобрана. Посуда перемыта. Кулеры пусты. Машины для коктейлей и бочонки возвращены хозяевам.
А малютка божья коровка стоит на моем комоде.
И жизнь продолжается.
Путешествие внутрь себя
Май — июнь
Скрапбукинг
Фотографии. У меня их тысячи — наши дети, наши путешествия, вся наша жизнь. Тысячи.
Знаете, есть такие люди, у которых все фотографии аккуратно разложены по пачкам и хранятся в одном месте? И на каждой пачке написана дата и место съемки?
Так вот, я к ним не принадлежу.
В моем доме живут целые диаспоры цифровых изображений, настоящая печатная катастрофа. С незапамятных времен я распихиваю фото по коробкам от туфель, набиваю увеличенными снимками ящики своего стола, без разбора загружаю все подряд в ай-фото. Я жила и работала с такой скоростью, что просто поднимала камеру, щелкала и бежала дальше, не оглядываясь.
За тринадцать лет родительства я не собрала ни одного альбома ни о ком из своих детей. Все фото с этапным событиями их жизни были распиханы по коробкам или рассеяны по безбрежным просторам скоростных инфомагистралей.
Какой стыд!
Заболев, я лежала ночами без сна и думала: «Черт возьми! Никто, кроме меня, не разыщет эти фото и уж тем более не подпишет и не приведет в порядок каждое. Никто не соберет из них альбомы для моих детей — никто, кроме меня. Так займись этим. Не откладывай, Сьюзен, действуй, пока не поздно».
И я включила раздел «фотоальбомы» в мой лебединый список, вместе с поездками. Путешествие не в мир, а в свою прошлую жизнь.
Персональный фотоальбом для каждого из моих детей, с акцентом на нем самом.
Слайд-шоу из снимков моей жизни для всякого, кто захочет их посмотреть.
Истории о нас. Истории, из которых сложилась эта книга. Вы держите в руках мой подарок детям. Мое воплощенное желание быть с ними, даже когда я умру.
Я начала собирать и оформлять альбомы осенью, вскоре после деньрожденного визита Уэсли в зоопарк. Задача номер один? Перебрать все до единой фотографии, сделанные когда-либо Джоном, мной или детьми.
Слышали такое изречение: чтобы вырастить детей, нужна целая деревня? Так вот, в моем случае вся моя деревня приняла участие в изготовлении трех фотоальбомов.
Мои руки и пальцы ослабели настолько, что я уже не могла держать пачки фотографий или двигать коробки. Поэтому я попросила друзей помочь мне. День за днем, пока мама лежала в больнице, а я планировала поездки, ко мне приходили люди и под моим неусыпным контролем, повинуясь моим приказам, перебирали содержимое коробок с фотографиями.
Если нам попадался хороший снимок со всеми тремя детьми, значит его надо было размножить в трех экземплярах. Если с двумя, то в двух.
Друзья путали моих сыновей в младенчестве. «Это Обри!» — рявкала я, раздраженная тем, что приходится повторять одно и то же снова и снова.
Бесило также и то, что нужно было раз за разом объяснять всем и каждому мое видение конечного продукта: альбом для каждого ребенка с фотографиями всех основных этапов его жизни. Первый год, каждый месяц волшебного роста, каждый день рождения, каждый отпуск, каждое событие в школе и так далее.
Для каждой страницы мы делали особый конверт, с датой и подписью. Я знала, что для изготовления альбомов мне придется нанять профессионала по скрапбукингу. Сама я уже была не способна на это физически: столько там требовалось мелкой работы пальцами. А значит, нужно было все как следует организовать, продумать детали. А уж потом отдать черновик и материалы специалисту, который и доведет все до ума.
Мне представлялись солидные, изящные тома в кожаных переплетах с золотым тиснением — память моим детям на всю их жизнь.
На сортировку и подписывание фотографий ушли месяцы. Каждая встреча добровольных помощников превращалась в событие — мы смеялись, болтали, сплетничали. Наслаждались жизнью, заново проживая мою жизнь.
Сначала я подолгу рассматривала самые любимые снимки: вот пятимесячный Обри плавает голышом в бассейне — ручки и ножки толстенькие, в перетяжечках, сам как маленький будда.
А вот Уэсли, такой толстячок, что на нем не сходились штанишки.
А вот Марина смотрит на меня своими синими глазами и, улыбаясь, сосет мою грудь.
Все время, пока мама лежала в больнице, я жила среди фотографий. Все время, пока я ездила на Юкон, фотографии лежали в своих папках.
После Рождества я поняла, что этак я умру раньше, чем увижу плоды своих трудов.
И я начала торопиться. Помощники приходили, а я, не давая им присесть, отправляла их на пол:
— Пожалуйста, разложите вот эту группу фотографий, а я выберу.
Они начинали рассматривать изображения, задавать вопросы.
— Давайте дальше, — говорила тогда я, надеюсь хотя бы с оттенком вежливости.
На это занятие ушли целые недели. Я перебирала воспоминания. Переводила на бумагу оцифрованное прошлое. Продувала картриджи с чернилами.
— Господи, бесконечный какой-то год! — восклицала Нэнси, перебирая снимки 1997 года, когда родилась Марина.
Точно! У первенца Марины фотографий были целые пачки, но с каждым новым ребенком их число ощутимо уменьшалось. Тогда я стала следить за тем, чтобы на каждого приходилось примерно одинаковое количество изображений.
Наконец мы закончили. Фотографии были готовы к обрамлению и переплету, я точно знала, чего хочу: черный фон, изящно выложенные на нем снимки, каждый с датой и подписью.
Я кинула клич в поисках скрапбукера. Такого, который обойдется с сокровищами моих детей, как со своими собственными. Кто-то из знакомых порекомендовал женщину по имени Кэрол.
Тут надо кое-что пояснить: дело в том, что в Америке существует целая индустрия скрапбукинга. Есть огромные, размером со стадион, магазины вроде «Майкла», где можно найти все, что душа пожелает: сотни сортов бумаги, бордюрчики, фигурки, специальные ножницы. Там можно часами бродить по рядам, заваленным самыми замысловатыми наклейками с изображениями чего хотите: от амбаров и пчел до небоскребов и морских пейзажей.
Короче, там есть ВСЕ.
Потому что особая гордость скрапбукеров — это тематические страницы. И фоны к ним. И рисунки.
Все это я поняла, когда меня посетила Кэрол с образцами своих работ. Моя подруга Мисси пришла, чтобы помочь мне говорить с ней, поскольку моя речь была уже замедленной. Я все время дергала Мисси, чтобы она сказала, что мне нужно все просто и изысканно.
Кэрол оказалась милейшей дамой лет шестидесяти, фанатично преданной скрапбукингу. И, по ее мнению, чем обильнее декорирована страница, тем лучше!
Она показала тематическую страницу с фотографией ребенка в черно-желтом костюмчике шмеля в центре. Фоном служила бумага в черную и желтую полоску. Сам снимок окружал волнистый бордюрчик черного и желтого цвета, и все это в окружении наклеек с пчелками. Найти на этой странице ребенка было сложно.
Образцовая страница с Четвертым июля была еще хуже. Толпы народу, все в красном, синем и белом, с бордюрчиками красного, синего и белого цвета, в окружении фейерверков и бессчетных звездно-полосатых флагов.
У меня от одного взгляда на всю эту красоту начала побаливать голова. Наши с Кэрол понятия о стиле разнились, как Энди Уорхол и Моне. Причем я была Моне.
— Красота в самих фотографиях, — сказала я. — Мне нужны простые черные страницы, центром которых будут снимки.
Ее, похоже, обуял ужас.
— Совсем не цветные?
И тут я огорошила ее следующим драконовым вердиктом:
— Я запрещаю вам даже подходить к «Майклу».
Я сказала, что мне не нужно ни одного дурацкого флажка и ни одной пчелки в моих альбомах.
Краска отхлынула с ее лица.
— Но я никогда так не делала, — сказала она. — Может, хотя бы какую-нибудь мелочь? И она вытащила лист оранжевой бумаги с отпечатанными на ней черными паутинками. — Для странички с Хеллоуин, а?
Реорганизовать дизайнерское мышление Кэрол оказалось непростой задачей. Так почему же я не простилась с ней в ту же минуту?
Потому, что я кое-что в ней увидела: то, как она с придыханием говорила о своих внуках, как разглядывала фото моих детей, охая и ахая над каждым.
Я поняла, что она обойдется с ними как с настоящим сокровищем, как они того и заслуживают.
Несколько часов спустя, после вводной инструкции от Мисси, Кэрол покинула наш дом с детством Уэсли и Обри под мышкой.
Несколько месяцев спустя (я за это время съездила в Венгрию и в круиз с сестрой и уже занималась постройкой хижины на заднем дворе; Кэрол сделали операцию) она мне позвонила. Сказала, что хочет показать готовые альбомы мальчиков и забрать фото Марины.
Мы назначили встречу. В последующие дни Стеф помогала мне с подготовкой последних Марининых фото. Вот тут я поняла, что пропахала все предыдущие месяцы без всяких эмоций. Я наложила запрет на охи и ахи, но и чувствовать себе не позволяла.
И вот передо мной был мой первый ребенок. Два дня от роду. Два месяца. Два года. Такая милая, радостная. Совсем не похожая на себя сегодняшнюю, но совершенно такая же.
— Эта процедура меня убивает, — сказала я, но язык мой так заплетался, что Стеф меня не поняла.
— Извини. Что ты сказала? Умиляет?
— Ничего.
Пришла Кэрол. Мы сидели в хижине. Она нервничала, не зная, как я, с моими капризами, оценю ее работу. Она даже вспотела немного.
— Сегодня утром я позвонила дочери и попросила ее пожелать мне удачи! — с нервным смешком призналась Кэрол.
Просто удивительно, сколько страху может нагнать на людей женщина в инвалидной коляске, высохшая так, что от нее осталось каких-то девяносто пять фунтов!
Но я знаю, чего боялась Кэрол: она боялась меня подвести.
Из своей сумки-батона она достала несколько десятков готовых страниц. На каждой были аккуратно закреплены мои оригинальные фотографии. Подписи к ним были сделаны разными почерками помогавших ей людей, что меня особенно умилило.
Все страницы были черные с небольшими добавлениями цвета — каждый снимок Кэрол обвела тонкой цветной рамочкой. Это выгодно подчеркивало общую гамму, а не перебивало ее. И снабдила ярлычком из изящно вырезанных букв.
Страницы были великолепны!
— Мне очень нравится, — сказала я.
Кэрол вздохнула:
— Какое облегчение.
Теперь до конца своих дней буду просматривать готовые альбомы, любоваться законченной работой, а не рыться в залежах фотографий.
Я заново проживу детство моих детей, как, надеюсь, сделают когда-нибудь и они сами. И еще я надеюсь, что тогда они увидят, какие они прекрасные люди.
И как сильно любила их мать.
Вонючий огурец
В понедельник, одиннадцатого июня, через два дня после «Мангового безумия», я впервые попросила мужа подтереть меня.
В тот же день я получила предложение опубликовать мою книгу.
Такая вот жизнь. Непредсказуемая и смешная.
Как обычно, я выпустила свой вонючий огурец и вдруг поняла, что не могу больше завести руку за спину и проделать необходимую операцию с точностью самонаводящейся торпеды. Моя правая рука, еще действующая, не повиновалась мне под таким углом. Пальцы скрючились и уже не могли разравнивать квадратики туалетной бумаги.
Джон! На помощь!
Бедный Джон. Мы оба знали, что этот день придет, и потому заранее составили протокол.
— Если мне не придется на них смотреть, то я справлюсь, — сказал Джон. — Так что сначала смывай, потом зови.
— Пора.
Я смыла, и он вошел.
Я раскорячилась, а он наклонил меня вперед так, что едва не поставил на голову.
— Извини, — выдавил он, стараясь не дышать.
Он тер, тер и тер. Мне даже пришлось рявкнуть:
— Хватит! Оставь в покое мою задницу.
В такой момент, как этот, можно и отчаяться. Но я поклялась не иметь с отчаянием ничего общего. К тому же у нас были дела поинтереснее. Например, проверить мою электронную почту.
Я не переставала писать с тех пор, как мне поставили диагноз. Вообще-то, я пишу всю жизнь, но после диагноза пишу в основном о себе: о своих победах и поражениях, о стремлении жить счастливо и умереть с радостью. Я пишу историю своей жизни, на которую смотрю сквозь призму одного потрясающего года.
На Рождество «Палм-Бич пост» опубликовала мою статью о поездке на Юкон с Нэнси. В мае — статью о поездке в Венгрию с Джоном. За всю журналистскую карьеру я не получала столько откликов. Люди писали, чтобы поддержать меня. Кто-то написал, что не плакал семнадцать лет и вот, читая о моих путешествиях, пустил слезу.
Бедный Джон. Женщин просто прорвало от его фразы в моей венгерской статье: «Никакая ты не обуза. Всё — это самое меньшее, что я могу для тебя сделать».
— Но ведь это правда, — грустно сказал он.
Потом, как обычно, все улеглось. Я вернулась к своим друзьям и хижине, планированию поездок и снисходительному подтруниванию над подростковой драмой Марины.
И вдруг позвонил коллега и старый знакомый Чарльз Пасси. Ему понравились мои статьи, и он захотел упомянуть их в своем блоге в «Уолл-стрит джорнал». Это был даже не печатный материал, а просто сетевая заметка на веб-сайте газеты.
Я попросила его упомянуть и о том, что я надеюсь опубликовать книгу, которую сейчас пишу.
На следующий день мне позвонил агент. Он услышал о блоге от друга, который услышал от своего друга… ну, в общем, вы представляете.
Час спустя я уже разговаривала с агентом. Мы болтали обо всем. Он мне понравился. Что тут скажешь!
Питер, агент до мозга костей, принялся объяснять детали. Да что тут объяснять, Питер! Что тут объяснять.
— Я с трудом говорю, — сказала я. — Я почти не могу ходить. Детали меня не интересуют. Я нанимаю тебя для этой работы. Давай выпустим книгу.
И не успела я опомниться, как мне уже названивали продюсеры из Эй-би-си и «Диснея», и у меня появился настоящий нью-йоркский адвокат, бывший главный консультант издательства «Саймон и Шустер».
Стефани помогала мне со звонками, проясняя для всех мою смазанную речь.
— Когда будешь говорить с ребятами из «Диснея», не скупись на крепкие словечки, чтобы они поняли, что я не их клиент, — заранее предупредила я ее.
Читать бесплатно другие книги:
