Капитан Филибер Валентинов Андрей
Ударение в слове «кадет» упрямо втыкалось в букву «а». Следовало привыкать.
В последние дни в Лихачевке только и разговоров было о страшном «кадете» есауле Чернецове, присланном самим атаманом Калединым на пролетарскую погибель. Кровожадный есаул ненавидел шахтеров особо лютой ненавистью – по достоверным известиям за то, что на Макеевских рудниках, где он комендантствовал, некий забойщик отбил у казака чернявую дивчину…
Беду ждали с юга, откуда наступал Чернецов, и очень обрадовались, когда сам товарищ Антонов сообщил по телеграфу, что шлет в помощь цельный революционный батальон. Не один, а с «танькой»-бронеплощадкой и двумя «трехдюймовками»…
Юнкеров я застал за важным и серьезным делом – ребята пришивали погоны. Именно пришивали – английские булавки популярностью не пользовались. Нитки с иголками нашлись, разумеется, вкупе с самими погонами. Работали старательно, не спеша, молча, всем своим видом словно говоря: «Больше не снимем!»
Кадетики оказались не столь предусмотрительными и теперь рисовали погоны химическим карандашом, одним на двоих.
Убедившись, что все в порядке, я махнул рукой, пресекая попытку вскочить и отрапортовать. Хотел повернуться и уйти – господа красногвардейцы тоже требовали внимания, но меня отозвал в сторону портупей Иловайский. Как выяснилось, не зря. На склоне оврага к небольшому камню прислонились два знакомых «сидора» – мой и трофейный.
– Разрешите продемонстрировать? – Константиновец шагнул к трофею, наклонился. – Вот!
Я кивнул – нечто похожее мне и представлялось, недаром «сидор» был так тяжел. Две бомбы – большие, с длинными деревянными рукоятками. Или все же ручные гранаты? В мемуарах встречается и так и этак.
– Иловайский, как правильно: бомба или граната?
– Господин капитан, в наставлении сказано «ручная граната или бомба». А есть разница?
– А ни малейшей!
Гранаты (они же бомбы) были осторожно отложены в сторону, на заранее приготовленную тряпку.
– И вот…
Не выдержал – присвистнул. Солдатик, солдатик, и на хрена тебе была моя дешевка на цепочке?
Неяркий блеск металла – и негромкое тиканье. С цепочкой, без цепочек, большие и совсем маленькие, с камешками красными, с камешками белыми, с гравировками и без. Серебряных не оказалось, солдатик такими брезговал.
И заводить не забывал!
– Двенадцать штук, – Иловайский для верности начал раскладывать тикающую добычу рядом с бомбами, но я поморщился:
– Бросьте! Двенадцать… Погнался герой за чертовой дюжиной. Это все?
– Почти, господин капитан.
«Почти» демонстрировалось молча. Восемь пачек, все – в банковской упаковке, сотенными. Оставалось прикинуть, много это или мало для зимы 1917-го. Кажется, не так и хило. То-то любитель часов с «сидором» не расставался, даже в тамбур с собой захватил! За пазуху, поди, уже не влазило.
– Там еще картинки с девицами, господин капитан. И карты, три колоды…
…По восемь тузов в каждой. И что теперь со всем этим богатством делать?
– Карты и девиц – в костер. Лично проследите, портупей, чтобы до пепла. Бомбы – вам. Справитесь?
– Так точно. Знаком, – не слишком весело откликнулся Иловайский, думая, вероятно, о предстоящем аутодафе. Помиловать девиц, что ли?
– А эти приваловские миллионы…
– Поручите кому-нибудь, – подсказал портупей. – Пусть таскает.
Кажется, парень решил, что ко всем бедам я назначу его казначеем. Нет, константиновцы для иного сгодятся. Между прочим, вот он, дух эпохи. Полвека спустя мне бы уже намекнули, что такое следует не таскать, а поделить, причем прямо здесь – на двоих и по справедливости. А этому и в голову, кажется, не пришло.
– Портупей, а позовите-ка того парня в очках. Который вице-чемпион по стрельбе… Да, девиц можете пока оставить в резерве. Только не вздумайте показывать… «баклажкам»!
Вздох – глубокий, искренний, можно сказать, из глубин души…
На добычу я смотреть не стал. Отвернулся, достал пачку «Salve». Быстро курятся, никакого запаса не хватит…
Щелк! Зажигалка IMCO – чудо враждебной техники. Тоже трофей, между прочим.
…А станцию придется брать. Была, была надежда, что революционный батальон, погуляв и пограбив, отправится дальше, навстречу Чернецову. Нет, не спешат, им и в Лихачевке неплохо. Ждать не стоит, ночь в ледяной степи – смертельный аттракцион. Костры не помогут, зато будут очень заметны в темноте…
– Ваше благородие! Юнкер фон Приц по вашему приказанию…
Фу-ты, задумался! А «благородием» меня еще не называли. Приятно? Не то чтобы слишком…
– Нет, нет… Почему я, господин капитан? Я действительно хорошо стреляю, очки не мешают. Я… Ваше благородие!..
Очкастому Принцу очень не хотелось становиться казначеем. Я его понимал, но выбор был не слишком велик. Парень по крайней мере взрослый. А с «минус три» в атаку лучше не ходить. Разобьет очки, где новые искать станет?
Я поглядел в большие выпуклые стеклышки, поймал несчастный умоляющий взгляд и мысленно пожалел парня. Но только мысленно… Как бишь там, в моей любимой книге про Гамадрилу?
– Юнкер фон Приц! А вы можете мощным толчком бросить тело вверх, ухватиться руками за горизонтальный сук в трех метрах от земли и в полете развернуться винтом на 180 градусов?
– А…
– Поэтому не мудрствуйте, а выполняйте приказ. Начните с подробной описи…
Возле нашего костра кое-что изменилось. У тлеющей шпалы, прямо на земле, была разложена импровизированная карта – серое полотно, покрытое неровными угольными черточками. Господа офицеры и товарищи комсостава сгрудились возле него плечом к плечу, о чем-то негромко переговариваясь. При моем появлении штабс-капитан Згривец повернул голову:
– Знаем решение. Разрешите доложить?
Кажется, военный совет провели без меня. Оно в принципе и верно, но как-то… Обидно? Не то чтобы обидно…
Оставалось присесть рядом. Шахтеры молча подвинулись, и я оказался между командиром Жуком и бывшим замерщиком Шульгой. С некоторым удивлением я заметил на лице «партячейки» очки. Не рабоче-крестьянские, в железной или роговой оправе, а вполне «барские», с позолотой. В сочетании с седыми усами смотрелось неплохо.
Значит, решение? На миг я задумался. Я тоже знаю решение – оптимальное для моего маленького и, увы, не слишком совершенного Мира. Можно сказать, наилучшее. Не потому, что я умнее, просто у меня хороший обзор. Башня высотой почти в целый век…
Как начать? «Господа»? «Товарищи»? Только не «граждане», я же не участковый!
– Господа офицеры и товарищи красногвардейцы! Штабс-капитан Згривец сейчас доложит решение, но сначала…
Я поглядел в серое, начинающее темнеть небо. Еще совсем недавно я прикидывал, чем лучше заняться в моей маленькой личной Вселенной. Громадья планов, правда, не наблюдалось, менять Историю – это для Гамадрил, умеющих развернуться винтом в полете. Всю жизнь предпочитал быть наблюдателем…
– …Сначала предложу свое. Оно совершенно негероическое, зато очень реальное. Начинается война, господа и товарищи, большая война. Сейчас у нас есть шанс в нее вступить – со всеми многочисленными последствиями. Обратного хода ни для кого не будет, прошу это понять. А война предстоит такая, на которой в плен не берут и перемирий не заключают… Есть другой вариант – не спешить. В принципе можно будет отсидеться, уехать подальше… справку об инвалидности выправить. Как стемнеет, мы обойдем поселок – с запада, обогнув террикон. Офицеры и юнкера пойдут вдоль «железки» на юг, навстречу Чернецову. А товарищи шахтеры – к ближайшему поселку, где есть телефон или телеграф. Оттуда можно связаться с Антоновым и потребовать помощи. Товарищ Антонов-Овсеенко не станет ссориться с рабочим классом, разберется. Вот такая стратегия, товарищи и господа. А если вас все-таки мобилизуют, вы станете убивать друг друга с чистой душой, потому как не ваша в том будет вина…
Сказал… Кому? Им? Самому себе? Или Миру – такому маленькому, такому настоящему… ненастоящему? «И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…»
– У меня брата эти сволочи убили, – негромко бросил командир Максим Жук. – И четырнадцати не исполнилось парню. Без оружия был, посмотреть прибежал…
Никто не ответил. И что ответить?
– Нэ дило цю наволочь видпускаты, – рассудил наконец дед-«партячейка». – Видпустымо – дали вбиваты безвинных пидуть. И над нами нэ змылуются. Отака, товарыш Кайгородов, стратегия партии будэ.
Господа офицеры переглянулись.
– Э-э-э, а не подскажете ли… уважаемый, – мягко начал Згривец. – Какой именно, так сказать, партии? Эсдековской или, может-с, анархистской? Был у нас один в батальоне, все господина Кропоткина цитировать изволил-с.
– Чому ж анархистська? – удивился товарищ Шульга. – Социал-демократы большевики. Партия у нас, трэба сказаты, серьезная. Спысок номер пьять в Учредительное.
– Учредительное! – в один голос выдохнули штабс-капитан и Хивинский. На их лицах проступили столь не соответствующие моменту блаженные улыбки.
– Я бы, знаете, шомполами, – мечтательно проговорил Згривец. – Желательно – пулеметными-с.
– Камчой можно, – рассудил Хивинский. – У деда моего такая была, со свинцовыми шариками, бычью шкуру прорубала… Разложить господ ад-во-ка-ти-шек – прямо в Мраморном дворце. Начать предлагаю с Керенского…
– Слушать противно! – перебил командир Жук. – А еще спрашивают, почему народ офицеров не любит? Кто же таких полюбит? Шомпола, камча… Все бы вам над народом глумиться! Баловство это все, причем вредное. Адвокатишек, граждане, надо без всяких ваших церемоний ставить к стенке. А к Учредительному подбросить бронедивизион – пушечный для верности.
– Молодый ты ще, Максим, – осуждающе качнул усом Петр Мосиевич. – К стенке! Ремонтировать стенку кто будэ? А свинец грошей коштуе, народных, щоб ты знав. Тому ниякого «к стенке». Есть у нас старая шахта, у трех верстах отсюда. Видвэсты туды усих цих адвокатив з меньшовыками – и прощавайте, панове!
Улыбки с офицерских лиц словно дождем смыло. Поручик неуверенно кашлянул, зачем-то привстал:
– Шахта, как я понимаю… глубокая?
– На всех хватит! – отрезал командир Жук. – А для полной ясности, граждане, напомню. В августе вы со своим Корниловым уже против Керенского-гада воевали. Чем кончилось, могу рассказать – если кто забыл. А мы с Керенским в октябре в три дня разобрались, в бабском платье из Петрограда убег. Прав Петр Мосиевич, серьезная у нас партия!
Теперь настало время кашлять мне.
– Давайте по политическому вопросу… потом. Уже в Лихачевке. Господин штабс-капитан, вы хотели доложить?
Сумерки застали врасплох. Он, конечно, знал, что за днем следует ночь, ибо таков порядок во всех мирах, где светит Солнце, пусть даже невидимое за толщей серых облаков. Знал – и ждал, без всякого опасения и страха. Ночь будет нужна ему и всем остальным, бояться же в его маленькой совершенной Вселенной нечего. Сигналы, поступающие на нервные окончания, могут расстроить, но не убить. Просто первый вечер, просто первая ночь.
И все-таки тьма, подползавшая слева, от невысокой железнодорожной насыпи, заставила дрогнуть, пусть ненадолго, на какой-то миг. Солнечный огонь так и не смог пробиться сквозь тучи и теперь бесцельно растворялся в белом пятне заката. Ночь наступала, тени, незаметные пасмурным днем, внезапно загустели, налились ледяной плотью. Мир уже не казался рисунком, удачной выдумкой, иллюстрацией в старой книге. Мир стал слишком реален – как и война, начинающаяся прямо на его глазах. Он понимал, что она неизбежна, как и ночь, но холод все равно подступал к сердцу. Зато песня отпустила, улетела с порывом ветра в его настоящий реальный мир, где можно вволю рассуждать – и петь! – о ненастоящем. Другое представилось, вспомнилось: дорога, ведущая в закат, черные деревья слева и справа – и мертвые всадники, неторопливо рысящие к близкому горизонту. Убийцы и убитые, правые и неправые, «белые» и «красные»…
Он это видел когда-то – в кино, на сцене, во сне, на желтой бумаге старой книги, на холсте картины. Не так и важно, потому что сейчас не было нужды ни в пленке, ни в красках. Закат, подступающая чернота, степь, резкий конус террикона – и мертвецы на призрачных конях. Не рассмотреть ни пробитых пулей мундиров, ни масти неслышно ступающих коней. Ничего не изменить, никого не спасти. Ничто не хочет меняться, никто не желает спасения.
Он это знал.
Я это знал…
Лабораторный журнал № 4
11 марта
Запись третья
В мой последний (во всех смыслах) визит в больницу удалось пополнить коллекцию «врачебных» анекдотов. Такого еще не встречал:
– Алло, Иванов? Здравствуйте, это ваш доктор. Вы у нас тут анализы сдавали, так вот по результатам вам осталось очень мало жить…
– Сколько, доктор?
– Пять…
– Чего? Лет, месяцев, дней???
– … четыре… три… два…
После таких визитов (и анекдотов) совсем иначе начинаешь относиться к невинным развлечениям вроде популярной анкеты «Вам осталось жить три недели. Ваши действия?». В самом свежем из виденных мною вариантов, предлагались такие возможности:
а) убил бы себя;
б) постарался бы взять себе от жизни все, пока боль не мешает: попробовать тяжелые наркотики, групповуху, гомосексуализм, бейс-джампинг, еще чего-нибудь, а потом убил бы себя;
в) постарался бы сделать что-то хорошее людям, семье.
Интересны не сами «альтернативы» (в еще одном варианте предлагалось прогуляться с бензопилой к Кремлю), интересен подход. Почему-то никто, ни разу не предложил очевидное: ПОСТАРАЛСЯ БЫ ПРОЖИТЬ БОЛЬШЕ.
Неотменяемость приговора (как в моем случае) этому не помеха. Время у каждого свое. Эта абстрактная философская истина порой становится чрезвычайно конкретной.
Так я стал Четвертым.
Судя по всему, я несколько переоценил свои возможности. Не имеет смысла вдаваться в детали, но времени определенно меньше, чем думалось и чем хотелось. Ввиду этого приступил к «ликвидации дел». Между прочим, словосочетание «ликвидационная комиссия», часто встречаемое в документах начала прошлого века, всегда приводило меня в некоторое смятение. «Ликвидационная» – ВЧК, а то и хуже. Теперь же… Теперь я сам себе – комиссия. Чрезвычайная и ликвидационная.
С научной библиотекой определился, равно как с архивом. Осталось удалить лишние файлы из компьютера. Незавершенное останется незавершенным, а то, что придет в голову, буду заносить прямо сюда, в Журнал. Авось Пятого, Шестого и всех последующих это развлечет.
Пока же продолжаю изучать Журнал № 1. Первый определенно стремился «оживить» повествование (это к вопросу об анекдотах). Мне даже подумалось, что он рассчитывал на публикацию – пусть и в неблизком будущем. Едва ли. Если работы самого Саргати издаются в год по три строчки, то кого заинтересуем мы? Дневники красноглазых лабораторных кроликов…
Кое-что из записей Первого любопытно. К примеру:
«Приговоренный к 20 годам лишения заключенный румынской тюрьмы подал иск в суд не на кого-нибудь, а на Бога. Будучи убежденным, что жизнь его сложилась неудачно и что он не получил положенного ему по договору, заключенный винил во всем Всевышнего. Он потребовал привлечь Бога к ответственности за мошенничество, злоупотребление властью и взятку. По его мнению, непосредственным представителем Бога является Румынская православная церковь, которая и обязана возместить ему якобы нанесенный Богом ущерб. Адрес ответчика указан просто – «Небеса».
Для Первого байка про современного Иова стала поводом к долгим размышлениям о нашем «богоподобии» – и о Q-исследованиях, как способу приближения человека к своему Прототипу. Мысль понятна: Творцу свойственно создавать миры по Своему усмотрению. Мы, Его творения, в меру возможности следуем примеру.
Пусть это даже так (не силен в теологии!), но история румынского зэка говорит об обратном. Творец ни у кого ничего не просил – и в суд не подавал, а создавал и брал САМ. Нечто подобное Он, помнится, пытался изложить помянутому Иову, вещая из тучи.
Повторюсь, в теологии не силен. Более того, рискну повторить Лапласа: в данном случае для решения задачи Творец не требуется. Конфликт между «ними» и «нами» имеет вполне земные корни.
Дабы в дальнейшем не возникал вопрос о происках Всемирной Масонерии (Ордена Тамплиеров, Пятого интернационала, Зеленого Храма Люцифера), рискну предположить, что в настоящий момент никакого Всемирного Правительства не существует. Дело не в отсутствии желающих, а в чисто технических трудностях. Если сверхмогучие Штаты не могут обеспечить действительный контроль над своей «сферой влияния» (а это все-таки не весь мир), то откуда у гипотетических «жидомасонов» ресурсы, дабы править земшаром – от Гренландии до Атлантиды? Кроме средств требуется еще и аппарат.
В общем, ерунда.
Зато не ерунда то, что в «глобализируемом» мире у очень многих появляются сходные интересы. Если использовать терминологию Тойнби, на «глобальный» Вызов следует столь же глобальный (уже без кавычек) Ответ.
Вызовом являлось и является вполне очевидное стремление Власти (всякой – от правительства США до правительства Микронезии) к полному контролю над Человеком. Человек же (осознанно или нет) этому противится. Особенность «глобального» этапа вечного конфликта в том, что у Власти появилась возможность осуществлять контроль во всемирном масштабе близкими или даже одинаковыми средствами.
Прямыми: международная координация усилий в борьбе с терроризмом, наркоманией и «странами-изгоями».
Косвенными: через телевидение, рекламу, виртуальную «сеть».
Власть стремится овладеть всеми «измерениями», доступными Человеку. Тот же в свою очередь пытается отстоять свой независимый «уголок» – или найти новый, недоступный для контроля. Если же это невозможно, то построить легендарный «фанерный ероплан», на котором можно улететь из нашего общего «колхоза» к известной матери. Хоть в Париж, хоть в страну Беловодье.
Поэтому, если оставить вопрос о «богоподобии» в стороне, Q-исследования можно смело признать частью усилий Человечества по постройке «фанерного ероплана». «Мы» его строим, стараясь координировать усилия. «Они» этому противятся. В этом и состоит суть конфликта.
Власть («они») сравнительно легко устанавливает контроль над двумя измерениями Бытия (если, конечно, не прятаться в ледниках Антарктиды). Третье (вверх-вниз) сулит больше свободы, но не у каждого найдется подходящий «ероплан», пусть даже фанерный – или «Наутилус» с ядерным реактором. А вот дальше степень свободы резко возрастает. Недаром «официальная наука» с пеной у рта, задыхаясь и выплевывая вставные челюсти, кричит одно и то же: измерений всего три, три, три!!!
Здесь и начинаются «пляски на китах».
Люди, осознанно или нет, упорно ищут дорогу в Беловодье, лежащее за тремя «официальными» измерениями. Власть, понимая, что возможности контроля над Беловодьем минимальны, готова идти на все, дабы не пустить, перекрыть дорогу. Так было уже много веков, но в последние десятилетия в связи с резким прогрессом технологий «пляска на китах» перешла в горячую стадию.
Четвертое измерение – Время. За ним начинаются измерения Ноосферы, имени еще не имеющие.
Q-исследования: результаты и перспективы
3. Основные направления: современное состояние
Порядок бьет класс. Власть, тупая и неповоротливая, но обладающая звериным нюхом на опасность, уверенно взяла след. В этом ей охотно помогает жалкая сучонка на коротком поводке – «официальная наука». Ее нынешний уровень даже не требует критики – он слишком очевиден. Корпоративный страх (а вдруг кормушку отнимут?) заставляет «официальных» порой говорить правду. Вот, к примеру, что такое с «их» точки зрения научная истина (из уже поминавшегося бюллетеня РАН «В защиту науки»):
«Истинность или ложность научных результатов определяется коллективным мнением всего научного сообщества. Спорные работы обсуждаются на конференциях и в научных журналах и ошибки в конце концов исправляются».
При таких критериях ни Копернику, ни Галилею ничего не светит. «Коллективное мнение»! Если кто-то шагает в ногу, ему дружно помогут исправиться в Святейшем трибунале при очередной «научной» конференции. А поскольку опыт по выявлению врагов у «официальных» уникален, лучшего помощника для Власти не найти.
Печальная судьба нескольких научных (на этот раз без кавычек) направлений тому свидетельство.
Сергей Изриги и «хакеры сновидений». Несколько лет назад могло показаться, что это – одна из самых перспективных групп. Она направила усилия не самое близкое – Сферу сна. Преодолев пеленки «кастанедовщины», Изриги и его единомышленники разработали простую и действенную методику. Исходили они из того, что пространство сна является неким единым измерением. Мы видим во сне одно и то же, лишь «одетое» в разные покровы. Как правило, это некая «страна» с очень сходной «географией». Научившись контролировать свой сон, можно изучить и освоить «страну», наладив контакты для последующего общения. Таким образом, люди получают доступ в Новый мир – мир Гипносферы. Изриги допускал и возможность слиянии мира снов с повседневной реальностью, что якобы уже наблюдалось в жизни некоторых «хакеров». Освоение Гипносферы должно было стать лишь началом. «Граничные силы – смерть и знание, – писал Изриги. – За ними находятся пространства, о которых мы не имеем понятия – пока не имеем понятия».
«Хакеры» не были первыми на этом пути, но их заслуга состоит в полном отказе от всякой мистики, равно как от использования кастанедовских «кактусов». Более того, они исходили из первичности не догмы, а эксперимента, то есть из абсолютно научных критериев.
Движение «хакеров» быстро приобрело популярность. Однако их открытость, переходящая в откровенную наивность, привела к печальным результатам. Почти сразу же появились подражатели, заведомо профанирующие идею. Группа «дримкиллеров», к примеру, предложила использовать Сферу сна для вульгарных убийств. Зашевелились разного рода «люциферисты» и прочие «тантра-йоги».
Трудно сказать, был ли этот процесс стихийным. В больном обществе такого избежать невозможно, но интенсивность возни вокруг группы Изриги говорит о том, что здесь не обошлось без умелого режиссера.
Чем дальше, тем сообщения «хакеров» становились интереснее и одновременно тревожнее. Появились намеки на присутствие в Гипносфере неких «сил», с которыми можно было вступить в контакт. Речь шла о чем-то, существующем вне человеческого сознания, то есть о новой самостоятельной реальности. Некоторые из этих «сил» были лояльны к гостям, другие же казались откровенно опасными.
К сожалению, открытие не состоялось. Сергей Изриги погиб, как было сказано, «при невыясненных обстоятельствах». Не он один. Назадолго до смерти Изриги с грустью констатировал: «Мы понесли большие потери». Гибли не только «хакеры», но и результаты их исследований. Сам Изриги считал, что часть документации попала в «чистые руки» компетентных товарищей. Ему тогда не поверили.
Сейчас уцелевшие и постаревшие «хакеры» по прежнему чертят карты Гипносферы, совершенствуют методику, но продвижения вперед нет. Большинство незаметно «сползло» обратно к Кастанеде с его пейотлем и мудрым доном Хуаном.
«Официальная» наука с легким сердцем отнесла «хакеров» к числу обычных сектантов-мистиков и, само собой, наркоманов. Их единомышленники сделали важный вывод: ноосферные исследования обнародовать нецелесообразно. «Публика» должна получать уже готовый результат, сама же работа требует сугубой конспирации.
Timeline
QR-90-0
1-3
– Равняйсь! Смир-р-рно!.. Вольно!
На юнкеров было приятно смотреть. Видать, соскучились по построениям, по отрывистым командам, делающим жизнь такой простой и понятной. Шахтеры тоже старались, но покойный фельдфебель Федько явно не придавал строевому делу должного значения. Не иначе, считал устаревшим предрассудком.
Отдавать честь красногвардейцы отказывались наотрез. Аргумент, как из советского кино: эту отдадим, где другую взять? А уж как смотрели на тщательные пришитые юнкерские погоны!..
До драк все же не доходило. Хватало ума.
– Внимание! Объясняю обстановку…
Третье построение за день – если, конечно, считать красногвардейскую импровизацию на склоне. Занятие при всей занудности небесполезное. Можно еще раз полюбоваться личным составом, заодно проверив, не успел ли кто дезертировать. Можно и просто убить время, особенно когда «до самых главных дел» не всего лишь час, а половина ночи.
Дезертиров не было. Напротив, в сером вечернем сумраке к нам в овраг-теремок неслышно проскользнули тени. Дюжина парней из разбежавшегося шахтерского отряда нашла наконец своих. Новость порадовала, но не слишком – столь же легко нас могли обнаружить враги. Итак, пополнение и не такое маленькое, но строй все равно оказался не слишком густ. Прибывших взяли в оборот штабс-капитан с Петром Мосиевичем, константиновец Мусин-Пушкин в компании троих здоровяков разбирался с пулеметом, а еще десяток, лично отобранный Хивинским, был занят чем-то очень важным – вместе с самим поручиком. Трое на постах, хотя разглядеть что-то в серой вечерней мгле было мудрено.
Остальные достались мне. Юнкера и примкнувшие к ним кадетики слева, шахтерская гвардия – справа. Так и подмывало отдать приказ: по командам разойдись, гражданскую войну начинай! Нет, лучше без меня! А вот объяснить, почему мы до сих пор не рвем друг другу глотки, пожалуй, стоило.
Поглядел налево, потом направо. В темное безвидное небо можно не смотреть…
– Сегодня утром, 30 ноября 1917 года на станцию Лихачевка прибыл эшелон чинов бывшего 27-го Запасного полка, самовольно покинувших место службы. Численность – около четырехсот человек, штатное вооружение, пулеметы, две «трехдюймовки», но почти без снарядов. Офицеров нет, временным командиром избран унтер-офицер Полупанов…
Зачем прибыл, уточнять не стал. Шахтеры и так знают, а для юнкеров можно не заострять. Мало ли сейчас таких «диких» поездов колесит по России? В Бресте еще только болтают, но «перемирие» вступило в силу.
– …Вместе с эшелоном прибыла также бронеплощадка с морским орудием Норденфельда. Экипаж укомплектован матросами Балтийского флота. Командира нет, личный состав злоупотребляет алкоголем и кокаином…
И слава богу, между прочим. Во всяком случае, лупили они, если верить рассказам, без всякого прицела, в белый свет как в копеечку. Авось и дальше мазать станут.
– По прибытии в Лихачевку Полупанов без всякого повода лично застрелил начальника станции и одного из служащих. Командир отряда местной… самообороны попытался вступиться, но тоже был убит. Солдаты открыли огонь по зданию станции. Есть жертвы среди мирного населения…
Слушали молча – и юнкера, и шахтеры. А мне вдруг почудилось, что я в знакомой аудитории на десятом этаже с видом на зоопарк и фотографиями морских звезд на стенах. Биологический факультет, тема лекции – «Украина в годы Национально-демократической революции и Гражданской войны». Только читать следовало на «государственном». «Жертвы сэрэд мырного насэлэння…»
Для моих славных биологов, как и для всех их коллег – это древняя история, в одном ряду с нашествием Батыя и Куликовской битвой. Никого уже не осталось. Ушли в Вечность последние «белые», последние «красные», даже те, кто в этом страшном ноябре лежал в колыбели. Живая связь разорвана, Река Времен смывает последние нестойкие следы. Но это для них, для ребят в аудитории с морскими звездами. А для тех, кто сейчас в строю…
Юнкера не удивлялись – уже успели привыкнуть, хотя все началось совсем-совсем недавно. В старых учебниках это «все» именовалось «триумфальным шествием советской власти». Неведомый мне унтер Полупанов действовал вполне в духе «триумфа». Занять населенный пункт, с ходу расстрелять десяток «буржуев», пугнуть до холода в костях всех остальных, дать несколько залпов по беззащитному поселку… Шахтеры, ждавшие подмогу против страшного Чернецова, еще не поняли, что дождались. Подмога громит и грабит, подмога ни в грош не ставит местную «гвардию» – но иной не будет. Потом, много лет спустя, поздний историк обмолвится об «отдельных эксцессах» – или вообще промолчит. А на станции повесят мемориальную доску в честь революционного отряда, установившего самую правильную власть.
Такая она, линия партии, Петр Мосиевич!
– Атакуем под утро, – закончил я. – В бой пойдут только добровольцы. Вопросы?
Вопросов не было. Юнкера переглядывались, улыбались недобро. Кажется, добровольцев можно не вызывать. Ребят оскорбляли, травили, убивали… Наконец-то!
Молча стояли шахтеры. Им тоже все ясно.
Все? Нет, не все.
– Бой будет ночной. Есть риск, что в темноте перестреляем друг друга. Поэтому вопрос: как отличить своих от чужих? Слушаю!
– Юнкер Дрейман, – откинулись с правого фланга. – Нужен пароль! Предлагаю…
Договорить не успел – сначала хихикнули, затем захохотали. На краткий миг смех объединил всех: и тех, кто в погонах, и тех, кто без.
– В письменном виде, – уточнил кто-то. – И пропуска выдать.
– С двумями печатями, – густым басом добавил стоявший прямо передо мной шахтер.
Бедный юнкер Дрейман попытался что-то пояснить, но его не слушали.
– Повязки нужны, – деловито предложили с левого «шахтерского» фланга. – Светлые, чтобы различить. Сбегаем в поселок, принесем пару простыней…
Я поморщился. «Сбегаем»! А кого с собой приведем? Мысль, конечно, правильная…
Белые повязки – не красные. Сами предложили!
– С повязками решим, – подумав, согласился я. – Но вот какая мысль имеется. В сражении требуется своих подбодрить, а врага, напротив, напугать. Для этого служит боевая песня. С ней веселее – и своего сразу узнаешь. Вот вам и пароль, без всякой печати.
Кто-то опять хихикнул, но смеяться не стали. Легкий шепот, шушуканье, недоуменные взгляды.
– А… А чего петь будем?
Замах – от всех души, со всей пролетарской дури. Громадный кулачина со свистом рассекает холодный воздух, уверенно впечатываясь…
…В пустоту.
Второй кулак уже не столь решительно бьет слева… мимо… мимо… Кулаки вздымаются вверх, словно в приступе праведного классового гнева. Поздно! Подсечка, бросок… Или бросок с подсечкой, вот уж не спец…
Тот, кто пытался нокаутировать воздух – невысокий хмурый здоровяк, морщась, поднимается с земли. Он тоже – явно не спец.
– Не так! – морщится поручик Хивинский. – Господа, я же объяснял!..
Здоровяк-шахтер виновато разводит могучими руками. Остальные лишь вздыхают.
Мешать я не стал, присел рядом, прямо на заросший старой сухой травой бугорок. Хивинский занимался делом. Это вам не песни разучивать!
– У нас будет мало времени, господа, – вероятно, уже не в первый раз повторил поручик. – Стрелять нельзя, сразу набегут, ножом вы не владеете. Но драться-то должны уметь!
– А мы умеем! Умеем!..
Народ у Хивинского подобрался крепкий, один к одному, поручик лично отбирал. Но что-то определенно не клеилось. Шахтеры и сами понимали, поглядывали виновато.
– Вы, господин поручик, деретесь неправильно, – наконец, рассудил кто-то. – Драться – это когда по сопатке. Или в грудь. А ниже пояса – нельзя! Никак нельзя. И лежачего не бить!
Забойщики и крепильщики одобрительно закивали. Ясное дело, драться они умели – стенка на стенку, по престольным праздникам. Или с парнями с соседней шахты. Раззудись плечо, размахнись рука!..
– Мы их и так на куски порвем, без всякого ножа. Вы не волнуйтесь, господин поручик, все сделаем. Форточника бы нам…
Кого?!
Поручик, вероятно, это уже слыхавший, повернулся ко мне, вздохнул устало:
– Господин капитан, надеюсь… Думаю, справимся. Поработаем еще, конечно… Но нужен кто-то маленький, ловкий, чтобы лазить умел.
Мне тут же вспомнилась Гамадрила. Мощный толчок, винтом на 180 градусов, руками – за горизонтальный сук. Можно и за вертикальный. Был бы поблизости зоопарк!..
– Они не идиоты, скорее всего изнутри запрутся, но наверху есть лючок, маленький такой. Его закрывать не станут, внутри душно, особенно если печку распалят…
Вникать я не стал, нужно, значит, нужно. Точнее, нужен – маленький и ловкий. Форточник.
– Я за братом схожу, младшим, – предложил было неумеха-здоровяк, но я покачал головой. Красногвардейцы воспринимали войну как-то слишком по-семейному. Он скажет брату, брат дяде, тот – соседу. Унтер Полупанов тоже не идиот, если он забыл о нас, то и напоминать незачем.
– А от, товарищ старший военинструктор, хлопчики у вас есть, – внезапно напомнил один из шахтеров. – Такие смешные, с погонами замалеванными.
Да, есть такие…
– …Кадет Новицкий! Кадет Гримм!.. Господин капитан, мы… Мы… Мы!..
…Они хорошо стреляют, хорошо бегают, они уже кидали ручную гранату, они могут подтянуться на турнике десять раз, даже двадцать, крутят «солнце», знают систему Баден-Пауэлла, они почти круглые отличники, они проползут, пролезут, все узнают, обо всем расскажут, всех победят…
Мальчики стояли по стойке «смирно» – маленькие, в неудобных, не по росту пальто, не иначе из родительского гардероба, в одинаковых ушастых шапках. На тщательно нарисованных химическим карандашом погонах гордо выделялись буквы «СмК» – «Сумской-Михайловский кадетский». Взгляд… Я не выдержал, отвернулся.
– Да вы не бойтесь, товарищ Кайгородов, – шепнули на ухо. – Подсадим хлопчика, прикроем, если что. Делов-то всего на минуту. А без этого…
Я и сам понимал насчет «без этого» – и многое другое тоже. Четыре десятка взрослых посылают под пули пацана в ушастой шапке. Нет, не четыре десятка – я посылаю. Мой друг Усама, конечно же, одобрит. Что делать, если мир переполнен неверными псами?
– Кадет Новицкий! Кадет Гримм! Никакого героизма от вас не требуется. Задание предстоит простое и скучное. Главное – точное выполнение приказа. Один из вас…
– Я-я-я-а-а-а!!!
– А усэ, як нэ круты, втыкаеться у вопрос про богатых та бидных. От так, господин штабс-капитан! Вийсько служит богатым против бидных, для того його и кормлять.
– Да что вы говорите, господин Шульга? Да неужели? Право слово, вы мне на жизнь глаза открыли, да-с! Сей же час запишусь в… Как бишь это у вас называется? Совдепия-с?
На месте костра – гаснущие угли. Холод достает даже не до костей – до клеточных мембран. Ледяное черное небо совсем близко, только протяни руку. Или встань – и ударься макушкой о стылую твердь.
Руки в карманах. Не то чтобы теплее, но как-то уютнее. Даже нет охоты доставать пачку «Salve».
Ждем.
Приказы отданы, нужное сделано. Осталось лишь дотерпеть. Недолго, считай, самое чуть-чуть. Всего лишь час до самых главных дел…
Нет, не час, меньше.
– От вы, господин Згривец, богатый чи бидный?
– Издеваетесь? Да у меня поместье в Новороссии, три завода на Урале, банк «Лионский кредит», пол Беловежской Пущи и еще этот… Гибралтарский пролив, да-с. Арендовал на предмет взимания пошлин-с.
– И я о том. Скилькы поручиком жалования получали? Сорок рубликов?
– Нет, чуть больше. В 1912-м как раз накинули. Повезло-с…
Жечь костры в темноте я запретил. Вдруг у Полупанова часовые глазастые? Разведка уже доложила: пьют-гуляют герои. На станции, прямо в билетном зале, огонь развели, песни горланят, «Интернационал» кокаином заполировывают. Только береженого и Карл Маркс бережет.
Разведчики вернулись, а кто-то ушел. Одна группа к террикону, подальше от чужих глаз, вторая – за полотно «железки», в продутую ветром степь. Ушли Хивинский и командир Жук, ушли маленькие кадетики и дерущиеся по всем правилам крепыши.
Читать бесплатно другие книги:
