Аварийная команда Глушков Роман
– Да бросьте, господин хороший! – с вызовом заявила брюнетка. Она вышла к нам с явным намерением поскандалить, однако, вопреки моим прогнозам, поддерживать дядю Пантелея дамочка отнюдь не собиралась. – Я здесь по вашей милости только что чуть не нарвалась на пулю, а вы еще смеете меня в чем-то упрекать?
Аргумент был действительно железобетонный. Дядя Пантелей не нашел, чем на него возразить, лишь виновато покряхтел и отвел взгляд. Дама с победоносной ухмылкой затянулась и издевательски выдохнула в нашу сторону очередное облако сизого дыма. Похоже, эта самоуверенная особа умела побеждать в спорах. А вот мне крыть предъявленные обвинения было нечем. Как только проводник огорошил меня известием, что, несмотря на все признаки рассвета, на дворе нет еще и полуночи, я вконец запутался. Прояснилась лишь одна тайна: почему мои напарники до сих пор не вернулись из ресторана. Остальные же загадки не только не приблизились к ответам, а отдалились от них еще дальше.
– Если сейчас ночь, то почему на улице так светло? – подала голос блондинка. Вопрос был очень актуальный и для меня, и для всех присутствующих. – И что от нас хочет вон тот военный?
Все, в том числе и мы с дядей Пантелеем, посмотрели в окна. Перед вагоном метался, размахивал руками и продолжал кричать тот самый человек, брань которого я расслышал, едва покинул купе. Он и впрямь был военным и носил камуфлированную полевую форму без головного убора. Выправка крикуна также бросалась в глаза, хотя гренадерской статью он не блистал. Низкорослый, плешивый мужичок лет за сорок, с помятой физиономией определенно любил выпить, но фигура его была подтянутой и сбитой. Что он хотел от нас, тоже было в принципе понятно. Завидев, что пассажиры «привилегированного» вагона обратили-таки на него взоры, военный начал рьяно выманивать нас наружу, все время указывая куда-то в начало поезда.
– Какой экспрессивный тип! – фыркнула брюнетка. – Кто-нибудь, спросите, чего ему неймется. Может, там впереди пожар или еще какая авария, а мы тут ни сном ни духом.
– Сейчас выясним, – с готовностью откликнулся Пантелей Иваныч и, одарив меня недвусмысленным взглядом, в котором явственно читалось, что наша беседа еще не окончена, зашагал к переднему выходу из вагона. Заметив, куда направился проводник, военный перестал жестикулировать и поспешил в том же направлении.
– Прошу прощения за беспокойство. Надеюсь, вы не пострадали? – извинился я перед брюнеткой. Сказать по правде, делать это мне совершенно не хотелось. Но я подумал, что, проявив учтивость, смогу убедить соседей в том, что диагноз «белая горячка» был вынесен мне Иванычем несправедливо.
– Закусывать надо, когда пьете! – огрызнулась благородная дама. – И кто вам только разрешение на оружие выдал?
Я бы мог показать этой стерве медицинскую справку о том, что моя психика в полном порядке, но вопрос был задан риторический и к ответу не обязывал. К тому же не успел я вымолвить в свое оправдание и слова, как брюнетка гордо повернулась ко мне спиной и удалилась к себе в апартаменты.
Я покосился на молодежь: ну, эти-то вряд ли дождутся от меня извинений… Впрочем, молодежи они и не требовались. Куколка, прикусив губку, продолжала топтаться у окна и растерянно смотрела на рассветное небо. Неформал пристроился рядом с соседкой и делал вид, что пялится туда же. На самом деле он явно собирался завести с блондинкой разговор, но пока робел.
Вот вам лишнее доказательство того, каким в действительности местом думают молодые люди этого возраста. Вокруг такое творится, что впору с ума сойти, а зеленовласому все до фонаря. Юноша озабочен тем, как произвести впечатление на сексапильную спутницу. А то, что рассвет сегодня наступил на семь часов раньше, для парня не новость. И впрямь, эка невидаль – природный катаклизм! Расскажешь кому – обсмеют или начнут допытываться, где такую шикарную «травку» можно достать, от которой даже солнце по ночам мерещится. Но вот когда приятели узнают, что твоя подружка – настоящая фотомодель, это вызовет у них лишь уважение и зависть. А что еще нужно для счастья, когда тебе всего двадцать лет?..
Мне не хотелось возвращаться в раскуроченное купе и дожидаться, пока проводник разузнает обстановку и введет нас в курс дела. Заперев купейную дверь, я решил сходить проветриться и заодно разыскать Тюнера и Кадило, чтобы рассказать им о случившемся. Я вышел в тамбур, спустился по лесенке на землю, осмотрелся…
И обомлел!
Чудеса и не думали заканчиваться. Наоборот, теперь они начали обретать воистину чудовищный размах…
Полная клиника – так охарактеризовал накануне Тюнер проделки таинственной армиллы Подвольского. Мой напарник ошибался: в тот раз мы пережили лишь обычную «диспансеризацию». Клиника наступила сейчас, когда перед моими глазами предстала картина, что могла бы с легкостью вписаться в полотно любого сюрреалиста. Увиденное потрясло меня настолько, что я в ужасе попятился и чуть не запнулся о сидевшего на склоне холма дядю Пантелея. Крикун-военный тоже был здесь. Он устроился на кочке рядом с проводником и теперь угрюмо помалкивал.
Первое, на что я обратил внимание: наш вагон стоял на рельсах один-одинешенек, а поезда и след простыл. И не было бы в этом ничего странного, если бы мы просто отцепились от состава и торчали посреди леса позабыты-позаброшены. Ужас нашего положения крылся в другом. В действительности на путях находилась одна целая и примерно одна десятая вагона. Тот вагон, к которому был прицеплен наш, был распилен поперек с аккуратностью, недоступной даже высокопрофессиональным резчикам металла. По крайней мере, я сильно сомневался, что вижу перед собой результат деяния человеческих рук. Распластать многотонную махину с такой скоростью, да еще на ходу, не сумел бы и сверхмощный лазер.
Только здесь постарался явно не он. Край разрезанного вагона выглядел так, что казалось, будто никакой резки и вовсе не было. Любой металлорежущий инструмент оставляет после себя на материале характерный след: автоген – застывшие потеки металла, абразивный диск – шершавости и заусеницы, фреза – множество опилок, а зубило – деформированную рваную кромку. То устройство, что оттяпало хвост нашего поезда, не оставило за собой вообще никаких «улик». Складывалось впечатление, что вагоны вышли в таком ужасном виде прямиком с завода, где шлифовальщики тщательно обработали линию поперечного среза, доведя ее до идеально гладкого состояния.
Все признаки указывали на то, что распиловка проводилась уже после того, как поезд остановился. Разрез проходил не только через сам вагон, но и по его задней колесной паре и даже рельсам. Колеса на одной из осей были разделены на две неравные доли, словно монеты – слесарными клещами. Случись такое на ходу, поезд непременно сошел бы с рельсов и последствия катастрофы были бы на порядок страшнее.
Отрезанных сегментов колес поблизости не наблюдалось – видимо, они исчезли вместе с поездом. Но куда исчез он? А главное, почему и каким образом? Неужели поезд тащил за собой волоком разрезанный вагон? Раз так, значит, машинист был в курсе катастрофы, что случилась в хвосте состава, и тем не менее предпочел скрыться! Вот уж не думал, что на железной дороге – оплоте не менее железной дисциплины! – могут работать такие мерзавцы!
Но самое сильное потрясение ожидало меня после того, как я вдоволь наужасался видом разрезанного вагона и заметил, что исчез не только наш поезд, но и в придачу к нему железная дорога! Под нашим вагоном и прицепленным к нему «огрызком» путь был в полном порядке. Рельсы лежали на щебневой насыпи, в две колеи, одна из которых была пустой. Рядом с вагоном возвышалась мачта электромагистрали и торчал какой-то знак. Однако спереди и сзади – точно на уровне среза и чуть поодаль от тыльной части нашего вагона – пути обрывались и пропадали. Причем вместе с насыпью и столбами.
Длинные обрывки проводов свисали до земли с единственной уцелевшей мачты, поскольку ее соседки как в воду канули. Я прикинул на глаз: если вытянуть эти обрывки в длину, они закончатся аккурат там, где обрывалась насыпь. Наш раскуроченный ущербный мини-состав будто водрузили на постамент – такой, на которые сегодня железнодорожники ставят в качестве памятников отслужившие свой срок легендарные паровозы. Наш «монумент» неизвестно чему был установлен в неизвестном месте неизвестно кем. А мы, помимо своей воли, стали неотъемлемой частью этой сюрреалистической композиции. Такие вот умопомрачительные дела.
Чудеса чудесами, но даже им при желании можно было подыскать разумное объяснение. Например, обвинить во всем сумасшедшего вымогателя Рипа, поскольку в его причастности к этому инциденту я был уверен почти наверняка. Предположим, Рип являлся представителем внеземной цивилизации и решил разыграть со мной и моими спутниками этакую глобальную шутку в духе «Секретных материалов», со светопреставлением и прочими инопланетными фокусами. И, надо отдать должное этому шутнику, его забава удалась на славу. Более грандиозного иллюзионного шоу я до сей поры и правда не видел.
– Охренеть! – коротко и емко охарактеризовал я увиденное и плюхнулся на сухую траву рядом с дядей Пантелеем и военным, который, согласно знакам отличия на погонах, носил звание прапорщика. Мы сидели рядком на склоне холма и завороженно пялились на вагон, словно мартышки-бандерлоги – на вогнавшего их в транс удава Каа.
– Верно, браток, – взбудораженным голосом поддержал меня прапорщик. Он немного пришел в себя и потому уже не матюгался через каждое слово, а пулял бранные словечки редко и исключительно по делу. – Найду того распирдяя, который это допустил, – живьем закопаю, клянусь! Но вы-то еще легко отделались, а вот мне досталось по самое не горюй! Едем мы, стало быть, с капитаном Репиным из горниловской учебки, новую партию сержантов к себе в часть везем. Все чин по чину, никакого пьянства – при исполнении как-никак. Ну, разве только с капитаном за ужином чекушечку в тихушечку выцедили и на этом баста… Сержанты – контингент смирный, дисциплине обученный; это ведь не призывники, за которыми глаз да глаз нужен. Потом я, значит, командую бойцам «отбой», а мы с Репиным решаем перед сном в картишки перекинуться. Сидим, играем, мне только-только масть поперла, и тут, как назло, желудок прихватило. Да так резко, что пришлось бросать все и бежать в сортир. Во-о-он туда…
Прапорщик указал на куцый обрезок, который остался от его некогда длинного вагона. Я уже заметил, что «демаркационная линия» проходила аккурат через туалетную кабину, поэтому дальнейшее развитие событий в рассказе бедолаги-военного предсказать было несложно.
– Оккупировал сортир, устроился, никому не мешаю, и вдруг бац! – стена с умывальником исчезает начисто! – продолжал прапорщик. – Вжик – и будто ее вовсе не было! Что за епическая сила сортир располовинила – неизвестно. Только пересрался я так, что не сиди в тот момент на толчке – стирал бы сейчас штаны в ближайшей луже. Минуту вопил, как ошалелый, чес-слово! А что было думать? Катастрофа! Поезд слетел под откос, а мы каким-то чудом на рельсах остались… – Далее последовал громоздкий и непереводимый каскад идиоматических выражений, смысл которых был, впрочем, ясен даже мне – человеку, не служившему в армии. – …Потом присмотрелся: что за чертовщина? Ни огня, ни трупов, ни обломков, ни, бляха-муха, даже рельсов! Сижу я, значит, со спущенными штанами в сортире из двух с половиной стен посреди чистого поля, вокруг тишь да благодать, а я ору дурнем почем зря! Увидит кто – сраму ведь не оберусь. Опозорится прапорщик Хриплый перед честным народом, капитаном и курсантами… Одним словом, как верно подметил браток: охренеть!.. А дальше вы все и без меня знаете… Эй, батя, тебе что, плохо?
– Есть немного, – признался Пантелей Иваныч, морщась и потирая грудь в области сердца. А затем извиняющимся тоном обратился ко мне: – Послушайте, Глеб, вы не могли бы сбегать в вагон и принести мои таблетки? Они в маленькой бутылочке, у меня в портфеле. Не ошибетесь – других лекарств там нет. Вот, держите ключи от купе.
Я с опаской взглянул на побледневшего дядю Пантелея, взял ключи и припустил к вагону. Больше всего я переживал, что у Иваныча случился инфаркт и от таблеток не будет никакого проку. Несмотря на то что мы с проводником пребывали на ножах, смерти я ему, конечно же, не желал. Он бранил меня по долгу службы и не попусту, поэтому затаивать на Иваныча злобу было глупо…
К дяде Пантелею я возвращался не один, а в компании трех сопровождающих. Не добившись от меня внятных ответов, мои новые знакомые решили прогуляться и самостоятельно разведать обстановку.
«Надо было предупредить, чтобы те из них, кто тоже сидит на таблетках, прихватили их с собой, – поздновато спохватился я, неся проводнику лекарство и бутылку с водой. – А то мало у Иваныча успокоительного, чтобы всех особо впечатлительных отпаивать…»
Пока дядя Пантелей глотал таблетки – благо за те пару минут, что я отсутствовал, ему не стало хуже, – вылезшие из злополучного вагона пассажиры сполна насытились жестокой правдой, приправленной изрядной долей острых ощущений.
Благородная дама, которая ради этой вылазки переоделась в джинсовый брючный костюмчик, уселась на землю прямо перед раскуроченным вагоном и, ошалело взирая на сортир «в разрезе», полезла ходящей ходуном рукой в карман за сигаретой.
Спустившись с подножки и увидав, что здесь творится, блондинка от неожиданности вскрикнула и, прикрыв в испуге ладонью ротик, застыла в этой позе, будто статуя. Казалось, куколка гадала, падать ей в обморок сию минуту или же подождать, пока поблизости окажется кавалер, готовый подхватить девушку на руки.
Но зеленовласому неформалу было сейчас не до ухаживаний. Наконец-то его, что называется, проняло. Он в возбуждении заходил туда-сюда возле сюрреалистических останков поезда, трогал обрезанные края вагона и периодически издавал протяжное «Ва-а-ау!» – ни дать ни взять, голодный котяра, что крутится у ног потрошащей рыбу хозяйки. После чего, обуздав-таки волнение, парень попросил у брюнетки закурить. Та чисто машинально протянула ему пачку и зажигалку, которые юноша также машинально передал обратно, как только выудил оттуда сигарету и прикурил ее. Шок для собравшейся у вагона троицы был общим и вполне естественным диагнозом.
Дядя Пантелей, поблагодарил меня за услугу, выпил таблетки и, закрыв глаза, прилег на травку дожидаться, когда ему полегчает. Бледность у него с лица потихоньку спадала, что являлось хорошим признаком. К счастью, больше никому из нас медицинская помощь не потребовалась, а иначе я даже не предполагал, что бы делал в данной ситуации. Проводник поезда, военнослужащий и бывший спортсмен – несомненно, мы были знакомы с правилами оказания первой врачебной помощи. Но для квалифицированного медицинского обслуживания наших познаний в этой области явно не хватало. Даже совместных. Глядя на остальных, я все больше приходил к выводу, что на поддержку этой троицы можно вовсе не рассчитывать – хватило бы сил позаботиться о себе, не говоря о других.
– Не могу, не могу в это поверить… – севшим голосом пробормотал дядя Пантелей, не открывая глаз. Видимо, у него попросту не было сил смотреть на это безумие. – Здесь какое-то недоразумение! Так не бывает!
– Выходит, батя, что бывает, – возразил прапорщик. Я с удовлетворением отметил, что, придя в себя, Хриплый начал глядеть на окружающий нас странный мир с тем же фатализмом, что и я. – Слышь, браток, – обратился он ко мне, – у тебя мобильник с собой?
Я достал из кармана пиджака телефон и с огорчением отметил, что прапорщик вспомнил о нем раньше меня. Выходит, это только в анекдотах прапорщики – сплошные тугодумы. В экстренных же обстоятельствах они, как выяснилось, мыслили быстро и практично.
– Я бы мог, конечно, и сам звякнуть куда следует, но мой мобильник у капитана в вагоне остался, – виновато уточнил Хриплый. – Кстати, меня Архип зовут. Архип Хриплый. А друзья Охрипычем кличут. Как видишь, отец у меня был человек с юмором.
– Глеб Свекольников, – представился я, после чего счел своим долгом представить и нашего проводника, с коим Архип, вероятно, был еще незнаком. – А его зовут Пантелей Иванович.
– Уже в курсе, – кивнул прапорщик, указав на табличку с именем и фамилией, приколотую к лацкану форменного кителя дяди Пантелея. – Эх, тяжко бате пришлось – в его-то возрасте, да в такую передрягу… Ты это… звони, не отвлекайся – Иванычу не мешало бы врачу показаться… А я пока с теми буржуями потолкую, а то они сейчас батю своими расспросами вконец доконают.
Охрипыч вовремя смекнул, какая опасность нависла над несчастным дядей Пантелеем. Троица шокированных пассажиров прекратила созерцать раскуроченный вагон и теперь направлялась к нам. Вид у каждого из «буржуев» был довольно воинственный. Им не терпелось выведать у Иваныча всю правду, какую он, по их мнению, обязан был знать.
Прапорщик самоотверженно преградил путь этой перевозбужденной компании и принял на себя тот шквал расспросов, что грозил обрушиться на пожилого проводника. Со своей задачей Хриплый отменно справился, видимо отточив мастерство агрессивной полемики при работе со строптивыми призывниками. Пока же Охрипыч защищал дядю Пантелея от разгневанных пассажиров и четко, по-армейски разъяснял им текущую обстановку, я терзал мобильный телефон. Сначала попытался дозвониться до всех известных мне служб экстренной помощи, а затем, когда выяснилось, что звонки не проходят, взялся по очереди обзванивать знакомых из адресного списка. Не забыл, само собой, и про Бурелома, поскольку его следовало непременно известить о нашей непредвиденной задержке.
Бесполезно. Сигналы уходили в никуда и обрывались без каких-либо предупреждений от оператора. Попытка наладить связь с вершины холма тоже ничего не дала. Вдобавок, поднявшись на возвышенность, я был немало озадачен развернувшейся передо мной панорамой. То, что я не засвидетельствовал восход солнца, было в принципе не удивительно – я уже догадался, что досрочный рассвет возник из-за какого-то атмосферного явления. (Откровенно фантастическую версию о причудах времени я отверг за отсутствием веских доказательств. А без них можно было фантазировать на эту тему хоть до помутнения рассудка.) Однако если с небом в целом был порядок, то увиденная мной с холма местность выглядела несколько непривычно.
Еще при выходе из вагона я заметил, что в этой местности прямо-таки по-летнему тепло. И это октябрьской ночью, в Сибири, на шестидесятой параллели! Тем не менее температура воздуха здесь держалась такой, что можно было без проблем расхаживать в одной майке, как наша очаровательная блондинка. Вероятно, воздух хорошо прогрелся из-за того, что не было ветра. Еще не опавшие сухие листья не шелестели даже на тех деревьях, что росли на вершине холма, где, по идее, ветерок должен был ощущаться всегда. После пережитого намедни удара по голове я не доверял собственному слуху и потому пригляделся к деревьям получше. Нет, мне не почудилось – листья и впрямь висели на ветках без малейшего колебания.
Да и бог с ними, с листьями, махнул я рукой (при этом у меня сложилось впечатление, что здесь отсутствовал даже не ветер, а сопротивление воздуха как таковое). Лучше объясните-ка, что за безбрежный водоем наблюдается у самого горизонта, в западном направлении (а может, и в другом – я ориентировался только по расположению вагона, который до катастрофы двигался строго на запад). Насколько я помнил географию края, ничего подобного вблизи железнодорожной ветки Горнилово – Калиногорск не было. Несколько речушек да пара небольших водохранилищ, что пересекли мы по пути в этот райцентр, выглядели попросту жалко в сравнении с замеченным мной не то крупным озером, не то маленьким морем.
Кажется, на берегу водоема располагался какой-то населенный пункт. По крайней мере, возвышение, что торчало из-за прибрежных холмов, имело правильную геометрическую форму и больше походило на здание, чем на высокую скалу. Вот и отлично, решил я. Еще неизвестно, прибудут ли спасатели, так что, в случае чего, доплетемся до города пехом. Полтора десятка километров по пересеченной местности осилит и Пантелей Иваныч, не говоря об остальных. Разве только придется тащить на себе чей-нибудь багаж… Ну уж хрен вам! За неформала не скажу – он небось будет только рад услужить блондинке, – а я в носильщики не нанимался. Пусть прапорщик этим занимается – ему в любом случае налегке путешествовать. А у меня своя поклажа имеется, которую здесь бросать никак нельзя…
– Когда прибудут спасатели? – поинтересовалась благородная дама, едва я спустился с холма. Она ничуть не сомневалась в том, что доблестные парни из МЧС в скором времени вытащит нас из этой передряги – не в дикой же сельве Амазонки мы, в конце концов, потерялись.
Пришлось огорчить брюнетку и остальных известием, что связь в этом районе – отвратительнее некуда и потому куковать нам здесь предстоит как минимум несколько часов. Конечно, при условии, что граждане пострадавшие не соизволят прогуляться до ближайшего города на своих двоих.
Немедля был готов выступить в дорогу лишь прапорщик Хриплый. Дядя Пантелей и прочие ответили на мою инициативу вмиг скисшими лицами и дружно схватились за свои мобильные телефоны в надежде, что кому-нибудь из четверых повезет больше, нежели мне. Ничего у них, понятное дело, не вышло – удача сегодня повернулась спиной ко всем нам.
Пока я отсутствовал, буржуи и прапорщик успели друг с другом перезнакомиться. Поэтому я оставался один, кто еще сохранял инкогнито для половины моих собратьев по несчастью.
– Агата Юрьевна, референт директора «Траст-Север-банка», – кратко, но с достоинством представилась благородная дама. Неужели и впрямь решила, что я буду называть ее по имени-отчеству? Экая претенциозная милочка! Помечтай, помечтай…
– Паоло… То есть Павел Тумаков. – Зеленовласый нехотя оторвал задницу от земли и протянул мне ладонь для рукопожатия. Жать ему руку не хотелось, но пришлось – надо же было как-то отбеливать свою репутацию пьяницы и дебошира. – Учусь в нашем ГИМО. Мой отец – помощник посла в Суринаме. Но это временно. Через год его обещают в Штаты перевести.
Меня такие подробности интересовали не больше, чем местонахождение того же Суринама. Но раз уж Паша счел необходимым известить меня об этом, значит, и мне следовало порадоваться за успехи главы семейства Тумаковых. Что я и сделал посредством скупой улыбки и вежливого кивка.
– Кажется, мы с вами раньше где-то встречались, – заметил я блондинке еще до того, как она назвала свое имя. Нет, я вовсе не пытался встать между ней и взявшим ее под опеку студентом. Лицо куколки и впрямь показалось мне знакомым.
– Ну вы, Глеб Матвеевич, даете! – воскликнул Паша, не дав девушке и рта раскрыть. – Конечно же, вы ее знаете! Ведь перед вами – наша знаменитая певица Ленора Фрюлинг! Звезда! У меня все ее альбомы дома на дисках есть! Что с вами? Неужели вы музыкой не интересуетесь?..
Вот оно, оказывается, в чем причина моего дежавю! Так, значит, с нами – несравненная Ленора собственной персоной, чьи афиши я видел в Горнилове всего несколько часов назад. Каюсь, а я при взгляде на куколку начал было грешным делом вспоминать наши с напарниками недавние похождения в корпоративные сауны…
– Рад знакомству, Ленора, – раскланялся я, искренне надеясь, что меня не заставят высказывать свое мнение о творчестве госпожи Фрюлинг. – Как прошли гастроли?
– Спасибо, хорошо. Только я не Ленора, а Лена… Лена Веснушкина, – метнув недовольный взгляд в почитателя, поправила меня звездочка и пояснила: – Этот псевдоним мне имиджмейкеры дали. Сказать по правде, я его терпеть не могу. Буду признательна, если вы, Глеб, и остальные будете звать меня просто Лена. А то, боюсь, скоро я от этого имени совсем отвыкну.
– Не вопрос: Лена так Лена, – пожал плечами пристыженный Тумаков. – А вот мне моя кликуха всегда нравилась: Паоло Свинг. Классная, да?
– Боксер? – вежливо осведомился я.
– Не-а, – помотал головой Паша. – Я ж не дурак, чтобы давать кому-то колотить себя по башке и народ этим развлекать… Свинг – это типа тоже псевдоним. Просто мы с пацанами из института давно хотим музыкой заняться и свою «банду» сколотить. Даже название придумали: «Тротиловый эквивалент»! Хотели поначалу «Жгучими красными перцами» обозваться, но потом выяснилось, что какие-то американцы это название раньше нас застолбили. Но наше тоже ничего звучит. Паоло Свинг и группа «Тротиловый эквивалент» – круто, да?
Вопрос предназначался не мне, заскрипевшему зубами после бесцеремонного отзыва Свинга о моем любимом виде спорта, а Лене – видимо, она была просто обязана не устоять перед апломбом несостоявшегося музыканта. Но Веснушкина ничего не ответила Тумакову, лишь горестно вздохнула и потупилась. Ее и без того тяготила ситуация, в которой мы очутились, а тут еще, как назло, к Леночке поклонник навязался. Не поклонник, а сущий репей! Увы, Ленора, но такова оборотная сторона всенародной любви: стоит только заработать себе популярность, и уже нигде не будет тебе проходу от почитателей. Даже в эпицентре паранормального катаклизма.
Лингвист, Охрипыч, Фрюлинг, Свинг… Вот тебе, Паоло, и готовая банда. Осталось только двум ее членам клички придумать, и дело в шляпе. Хотя, конечно, дяде Пантелею в его возрасте обзаводиться кличкой будет несолидно, но для Агаты Юрьевны еще не поздно подобрать что-нибудь этакое. «Банкирша», например. А что, весьма емкое прозвище, которое лишь подчеркивает стервозную натуру нашей бизнесвумен и при этом ничуть не омрачает ее благородный имидж.
Мы расположились на вершине холма, словно на пикник, только что продукты не захватили. За неимением иных актуальных тем для разговора занялись обсуждением свалившейся на нас неприятности. Самыми активными в этом плане оказались студент и прапорщик. Первый – из-за бурного юношеского воображения. Второй – потому что любил почитывать на досуге фантастическую литературу, где порой описывались куда более невероятные случаи. Немного оклемавшийся дядя Пантелей, женщины и я просто слушали перебивающих друг друга «аналитиков», не споря и не соглашаясь ни с кем из них.
Я тоже мог бы рассказать довольно интересную историю про лежащую у меня в кейсе армиллу. А также о психе без лица, что явился за ней и чуть было, как однажды выразился наш многоуважаемый президент, не замочил меня в сортире. Катаклизм случился именно в тот момент, когда я прикончил Рипа – вернее, думал, что прикончил, – и вряд ли это было простым совпадением.
Но я, естественно, не выдал своей страшной тайны. Пусть фантазируют, кому сколько угодно. Пользы от этого не больше, чем от толчения воды в ступе, зато дружеское общение хорошо помогало всем нам бороться со стрессом. За себя я не переживал, однако находиться в компании паникеров мне бы не хотелось. Поэтому приходилось делать вид, что я заинтересованно внимаю рассказчикам, дабы они не прерывали свои речи и отвлекали себя и прочих от мрачных мыслей.
Ожидание протекало без каких-либо эксцессов, если, конечно, не брать во внимание то, что ночь упорно не желала возвращаться в свои права. Однообразное серо-голубое небо, на котором не маячило ни облачка, больше не светлело. Казалось, что солнце попросту застряло на подступах к горизонту, отчего суточный цикл планеты дал сбой. Поэтому, чтобы вновь отладить его, Всевышнему требовалось время на перезагрузку своего небесного суперкомпьютера. Данную версию выдвинул дока в компьютерных вопросах Паша Тумаков, и мне это его предположение понравилось больше других.
Мои часы шли без сбоев, и стрелки как-то незаметно подобрались к полвторого ночи. Спать не хотелось – попробуй-ка уснуть после такой нервотрепки! Мы периодически проверяли, не появилась ли связь, и надеялись, что спасатели непременно нас отыщут. Почему-то все были убеждены, что наш вагон зашвырнуло недалеко от железной дороги, а неизвестный водоем кажется таким огромным из-за расстояния; на самом же деле на горизонте – всего лишь один из здешних прудов.
Но спасатели не появлялись, хотя, согласно нашей теории, их вертолеты уже должны были вовсю барражировать над окрестностями. Мы не сомневались, что рано или поздно нас найдут и вытащат отсюда, но все равно ожидание в полной безвестности утомляло и вызывало мерзкое чувство тревоги.
Поэтому, когда до наших ушей наконец-то долетели отзвуки какой-то деятельности, мы встрепенулись и, как по команде, поднялись на ноги. После чего стали озираться в поисках источника этого долгожданного шума.
– Ну наконец-то! – облегченно выдохнула Банкирша, отряхивая с джинсов сухие травинки. – Наверное, подключили к поискам спутник, а может, наши телефоны запеленговали. Сегодня спасатели это умеют – как-никак не в Советском Союзе живем.
– Давайте не будем трогать Советский Союз, – попросил дядя Пантелей. Он тоже был обрадован сигналам идущей к нам помощи, а возмущался лишь для проформы, как поступило бы на его месте большинство пожилых людей, кому довелось почти всю жизнь прожить при советской власти. – При всех недостатках социалистического строя это было неплохое время. По крайней мере, поезда в те годы на полном ходу по частям не исчезали.
Агата не стала дискутировать с Иванычем, поскольку затронутая ими тема была совершенно неуместна. Все мы дружно обратили взоры на восток, или, если уж быть точным, то в противоположном городу направлении. Звук приближался именно оттуда. На что конкретно он походил, сказать было сложно. Но мы, обнадеженные переменами, слышали в этом шуме гул автомобильных двигателей. Не вертолетов – иначе мы уже давно рассмотрели бы их в небе, – но лично для меня особой разницы не было. Я бы не возражал хоть полдня протрястись в кузове грузовика, лишь бы поскорее убраться из этого проклятого места.
– Что-то здесь не так, – помотал головой прапорщик. – Автомобили не могут двигаться по пересеченной местности с одной скоростью. А эти прут как по автостраде, без малейшего усилия.
– Возможно, тут и впрямь есть поблизости шоссе, – предположил я. – Просто его не видно с нашего холма.
– Может быть, браток, – с неохотой согласился Охрипыч. – Только мне все равно как-то не по себе.
– Перестаньте, Архип Семенович, – возмутился студент. – Разве не видите: вы пугаете девушку!
И кивнул на Лену, на лице которой и впрямь было написано нешуточное волнение. Веснушкина стояла, зябко обхватив себя за плечи, и дрожала, но явно не от холода. Вид у нее при этом был настолько беззащитный, что мне невольно захотелось обнять и утешить бедную девушку. Того же самого, несомненно, хотелось и Паше. Но он до сих пор так и не сумел перебороть смущение перед знаменитостью краевого масштаба.
– Помолчи, студент, – одернул Охрипыч заботливого Свинга. – Ты уже достаточно сегодня наговорился. Понадобишься – спрошу.
– Что вас беспокоит, Архип? – негромко полюбопытствовал дядя Пантелей, приблизившись к прапорщику. Проводнику тоже не хотелось лишний раз пугать женщин, ведь подозрения Охрипыча могли запросто оказаться ложными.
– Это не моторы, батя, – также вполголоса ответил Иванычу военный. – Уж поверь, я на своем веку в армейских автоколоннах помотался не меньше, чем ты – в поездах. Гул ровный, как у трансформатора, вот только трудно мне представить трансформатор таких габаритов. Да вдобавок движущийся…
Я тоже мысленно согласился с прапорщиком: чем громче становился звук, тем меньше он походил на рев грузовиков. Как, впрочем, и на трансформаторный гул. На мой взгляд, эти звуковые колебания производило вообще не механическое устройство. А что именно, я даже представить себе не мог.
В неотвратимо накатывающем на нас шуме можно было при желании расслышать урчание сытого льва, рокот камнепада, вялые раскаты грома, буйство далекого лесного пожара и еще много чего, схожего по тембру. Но более верным определением я бы назвал сочетание всех этих звуков в едином потоке. Слушая его, я мог с легкостью вообразить все, что угодно, но источник шума все равно оставался для меня загадкой.
Однако долго томиться в неведении нам не пришлось. Миновала почти минута, как Охрипыч высказал проводнику свои сомнения, и горизонт на востоке вдруг подернулся полупрозрачным маревом. Аналогичный эффект возникает в жару над землей или любой другой нагретой поверхностью. С той лишь разницей, что увиденое нами марево являлось более плотным и достигало небес. Это была мутная пелена, что целиком состояла из движущихся разводов, как густой сахарный сироп при размешивании. Пелена надвигалась на нас похожим на дождевой фронтом и до неузнаваемости искажала все, что попадалось ей на пути: холмы, деревья и даже небо, однотонный цвет которого вроде бы нельзя было исказить ничем.
Одно дело – смотреть в кинотеатре, как огромное цунами смывает в океан прибрежный мегаполис, и совсем иное – когда подобная водяная гора летит наяву со скоростью реактивного самолета прямо на тебя. С учетом того, что до ближайшего океана отсюда – пара тысяч километров. А может, гора была вовсе и не водяная, но для нас в тот момент это не имело принципиального значения. Рокочущее марево стремительно приближалось, а мы стояли на холме с открытыми ртами и ватными ногами, понятия не имея, какая участь нас ждет.
– Ложись! – зычно скомандовал прапорщик. Вряд ли он не осознавал, что все это без толку. Но наша буржуйская компания исполнила приказ, наверное, не хуже тех вышколенных сержантов, каких Охрипыч вез из учебки. Замешкалась только Леночка, но ее верный паладин Тумаков не растерялся. Бросившись на объект своих воздыханий, Свинг повалил Веснушкину на траву и отважно накрыл девушку собственным телом.
А в следующее мгновение дрожащее марево накрыло округу и всех нас…
…И ничего катастрофического не произошло. Я ожидал сокрушительного удара, который отправил бы меня в долгое путешествие по воле стихии, но она не сдвинула нас и на миллиметр. Инстинктивно задержав дыхание, я не стал зажмуривать глаза, хотя мое любопытство выглядело довольно безрассудным. В полупрозрачном мареве было сложно рассмотреть даже кончик собственного носа. Поэтому я только на ощупь определил, что в пучине непонятной субстанции не шелохнется ни одна травинка и вообще не происходит никакого движения.
Все могло быть не так уж и плохо, если бы не давящая на уши низкочастотная вибрация и резкий холод, что пробрал до костей мое разморенное теплом тело. Не беспокой меня эти две неприятности, я мог бы проваляться в объятьях стихии-миража сколь угодно долго. Попробовав вздохнуть, я с облегчением обнаружил, что делаю это легко, как и прежде. И мороз мне нисколько не мешал. Это был тот самый мороз, что я пережил в поезде после драки с Рипом. Холод не щипал кожу и не обжигал легкие. Он как будто зарождался внутри меня и неудержимо рвался наружу, заставляя тело дрожать и корчиться в судорогах. Не то чтобы муки были непереносимые, но продлись такая пытка пару-тройку часов, да еще вкупе с давящим на психику звуком, я бы, пожалуй, рехнулся.
К счастью, все завершилось довольно скоро – в пределах каких-то пяти-шести минут. Едва призрачная лавина схлынула, моя окоченелая спина тут же почувствовала прежнее тепло, которому я обрадовался больше, чем Моисей – манне небесной. Судя по скрюченным страдальческим позам товарищей, им также пришлось несладко. Наши зубы клацали так, что запиши мы их совместный стук на пленку да проиграй на полной громкости, получился бы концерт не хуже традиционных японских барабанов тайко.
Разговаривать в таком продрогшем состоянии было попросту невозможно, и мы поднялись на ноги в угрюмом молчании. Все, кроме Охрипыча. Он тут же принялся за согревающую физзарядку и взялся агитировать остальных поддержать его почин. Все отказались, поскольку были слишком подавлены, чтобы бодро размахивать конечностями под счет заводилы-прапорщика. Дядя Пантелей выглядел вконец измученным, но за сердце не хватался – видимо, начинал потихоньку перебираться в нашу с Хриплым фракцию фаталистов. Банкирша Агата потянулась за очередной сигаретой, но так и не смогла ухватить ее закостеневшими от холода пальцами.
Последним с земли поднялся Паша. Делал он это с большой неохотой, поскольку был готов и дальше согревать Леночку столько, сколько потребуется. Однако Веснушкина мягко, но настойчиво отстранилась от кавалера, в объятьях которого она и без того провела непозволительно долгое для общения с рядовым поклонником время. Хотя самоотверженное поведение Паши перед лицом грозной стихии слегка изменило мое мнение о Свинге в лучшую сторону. Зеленовласый казался мне теперь не обычным ублюдком, а храбрым ублюдком – фантастический прогресс для неформала в глазах бывшего гопника, сиречь меня.
Просто чудо, что после пережитого нами второго катаклизма все обошлось без криков и истерик. Видимо, всему виной был холод, изрядно притупивший наши чувства и эмоции. Поэтому, когда мы мало-помалу оттаяли, адреналин у нас в крови уже успел перебродить.
На первый взгляд все вроде бы осталось по-прежнему: мы расселись на траве и начали обсуждать произошедшее. Но наше внешнее спокойствие было очень зыбким. В действительности мы ощущали себя подобно парашютистам, которым довелось приземлиться с нераскрывшимися парашютами и при этом не получить ни единой царапины. Мы как ни в чем не бывало продолжали беседу и даже шутили, но в душе каждого из нас образовался серьезный надлом. Каковы будут его последствия и когда они проявятся, этого нам было знать уже не дано…
Не сговариваясь, все единодушно принялись называть пронесшуюся по округе полупрозрачную стихию «волной». («Епическая волна охеренной высоты» – так более конкретно охарактеризовал это явление Хриплый, большой поклонник Жюля Верна и Герберта Уэллса. Полагаю, узри Охрипыч наяву марсианский треножник, тот заработал бы от прапорщика адекватное определение.) Едва слово «волна» было произнесено, как мне тут же закрались на ум смутные ассоциации. Я припомнил, что буквально накануне кто-то уже заикался при мне о неких вредоносных волнах. Но слышал я о них не от Тюнера и Кадила, однозначно. Подвольский? Тоже маловероятно…
Наморщив лоб, я начал по крупицам восстанавливать в памяти события вчерашнего дня и достиг-таки нужного результата. Рип! Вот кто упоминал вчера про волну, протирая мне уши своими бреднями о Концепторах и Людях При Деле. Помнится, Рип страшно боялся исчезновения некой Проекции, из-за чего неминуемо возникнет волна, а она, в свою очередь, обрушится на какой-то Рефлектор. За что растяпу Рипа якобы накажут и отправят на зону, название которой я вспомнить уже не мог.
Опять случайное совпадение? Сомнительно, а особенно после того, как я пережил за истекшие двенадцать часов столько чертовщины, что ее с лихвой хватило бы на докторскую диссертацию любому исследователю паранормальных явлений. А вдруг безликий псих действительно говорил правду и мы с напарниками по незнанию вмешались в планы агентов внеземной цивилизации? Разве то, что теперь творится вокруг нас – а конкретно похищенной армиллы, – не служит тому прямым доказательством? Наверное, надо было все-таки послушаться Рипа и во избежание трагических последствий отдать ему армиллу. Но какой идиот поверил бы без доказательств словам уродливого горбуна? Что ж, извольте: вот они, ваши доказательства! Причем такие, которые вынудят даже закоренелого скептика уверовать в сверхъестественное…
Да, давненько Лингвист не попадал в столь серьезный переплет. И прельстились мы, три кретина, на эту проклятую армиллу! Брали бы драгоценности и проваливали подобру-поздорову. Столько раз твердили клиентам, что жадность фраеров губит, и даже не подозревали, что в один прекрасный день сами окажемся в этой незавидной роли. Как ни крути, а придется вернуть добычу ее законным владельцам при следующей встрече с ними. А куда деваться? Плохо то, что тогда на мне повиснет две трети долга Подвольского, а второй раз к нему за деньгами уже не попрешься. И не из-за опасения конфликта со внеземной «крышей» Адама. Ведь я лично заявил ему напоследок: теперь ты в расчете с «Алмазной Бригантиной». Нарушать данное мной слово я не намеревался, тем паче что Подвольский не раз предупредил меня о последствиях нашего поступка. Не поверил я Адаму Адамычу, а зря…
Ладно, расплачусь, я тоже парень не бедный. Не рассыплюсь, похожу годик без машины, пока на новую не заработаю. С деньгами надо расставаться легко – не этому ли принципу научил меня в свое время Бурелом? Сейчас моя первоочередная задача – выбраться отсюда, а проблему с армиллой как-нибудь утрясем. Если, конечно, еще не поздно все исправить…
Глава 4
– Шире шаг, товарищи буржуи! А ну подтянись! Или вы собираетесь целую неделю до города плестись? – то и дело подгонял прапорщик Хриплый арьергард нашей группы. Тихоходами являлись дядя Пантелей, певица Фрюлинг-Веснушкина и, как ни парадоксально, самый молодой участник марш-броска Паша Тумаков.
При всем своем молодецком гоноре зеленовласый студент оказался не слишком выносливым парнем. К тому же, как я и предсказывал, ему пришлось вдобавок к своему багажу буксировать за собой громоздкий дорожный чемодан Леночки, маленькие колесики которого не предназначались для качения по бездорожью. Как сообщила нам Веснушкина, вся ее труппа уехала из Горнилова на автобусах, но сама Леночка предпочла путешествовать поездом – на единственном транспорте, где чувствительную звезду не укачивало и где она могла нормально выспаться. Нам оставалось только посочувствовать ей в том, что сегодня вместо человеческого отдыха певице пришлось участвовать в малоприятной прогулке по пересеченной местности.
Я ожидал, что из-за пристрастия Банкирши к курению она тоже вскоре угодит в число аутсайдеров. Однако дамочка оказалась вовсе не изнеженной кралей. Она умудрялась не только шагать в ногу со мной и Охрипычем, но еще и смолить прямо на ходу. Из вещей у Агаты была лишь небольшая спортивная сумка, в которой Банкирша везла из Горнилова гостинцы от живущих там родителей – с ее слов, она регулярно навещала маму и папу раз в месяц. А я-то был убежден, что Агата – чистокровная уроженка краевой столицы! Да, редко встретишь женщину, что умела бы так ловко скрывать свое провинциальное происхождение.
Отрадно было видеть, что меня к буржуям Охрипыч не причислял. Поначалу я думал, что, обращаясь ко мне «браток», Хриплый тем самым иронизирует насчет моего дорогого цивильного костюма и бритого затылка; по глубоко укоренившемуся в народе мнению, то были характерные признаки принадлежности человека к криминальной среде. Но вскоре я уяснил, что в действительности простоватый прапорщик не вкладывает в определение «браток» никакого негативного смысла. Наоборот, в устах Охрипыча это слово звучало весьма уважительно и по-дружески. В тех кругах, где мне приходилось вращаться, его уже давно вытеснило беспардонное и похожее на плевок сквозь зубы «братан».
Мы выдвинулись в путь около четырех часов утра. К тому времени голоса «за» и «против» похода в город уже разделились как пять к одному. Последний, кто упорно не желал покидать дурное, по мнению большинства, место, был Пантелей Иванович. Он все время ссылался на служебные инструкции, что якобы запрещали проводнику бросать вверенный ему пост. Но скорее всего дядя Пантелей просто не горел желанием переться в такую даль, опасаясь неприятных сюрпризов, что могли возникнуть в дороге и доконать несчастного старика.
Сломить упрямство заложника служебного долга удалось только обаятельной Леночке. Взяв Иваныча за руку, она взглянула на него своими бездонными голубыми глазами и сказала, что раз уж дядя Пантелей был с ней в пути настолько вежлив и обходителен, то не будет ли он так добр сопровождать ее и дальше. Нет, конечно, она не настаивает, но если с дядей Пантелеем после нашего ухода вдруг случится беда, то она – Леночка – никогда не простит себе того, что по ее вине пострадал такой славный отзывчивый человек.
Веснушкина являлась хорошей артисткой, но в данный момент я ничуть не усомнился в ее искренности. Как и Иваныч. Растроганный словами девушки, он чуть было не прослезился и скрепя сердце дал свое согласие на участие в этом путешествии. Собрав свои пожитки и тщательно заперев на ключ сначала все купе, а затем вагонные двери, проводник спустился с подножки вагона на землю, словно капитан тонущего судна – в последнюю спасательную шлюпку.
– Ваша правда, уважаемые, – заметил дядя Пантелей, бросив прощальный взгляд на останки поезда. – Я должен находиться не здесь, а с моими пассажирами. Я тоже не переживу того, если эта милая девочка и вы угодите в неприятности. Поэтому будем держаться вместе. Надеюсь, в городе нам поверят и окажут помощь, а не обсмеют, как сумасшедших.
Опасения Иваныча звучали вполне резонно. А вдруг в местечке, куда зашвырнула нас нелегкая, испокон веков не было железных дорог? Попробуй тогда докажи представителям местной власти, что твой поезд потерпел аварию неподалеку от их города. Разобраться-то они, естественно, разберутся, но сколько идиотских расспросов и насмешек нам предстоит перед этим вытерпеть – трудно даже вообразить.
Первые несколько километров нашего пути пролегали по таким же лесистым холмам, какие окружали брошенный нами вагон. Мы с Охрипычем выполняли обязанности дозорных, следом за нами топала хмурая Банкирша, а уже за ней тянулись остальные. Иваныч никому не доверил свою ношу – пузатый кожаный портфель, похожий на тот, с каким двадцать лет назад хаживал на службу в НИИ мой папаша-конструктор. Леночка постоянно просила дядю Пантелея позволить ей ему помочь, но тот вежливо отказывался. Нагруженный двумя своими спортивными сумками и чемоданом певицы Тумаков обливался потом, однако не показывал вида, что ему тяжело. А когда Веснушкина оглядывалась на него, он даже улыбался. Надо отдать должное Леночке, она не забывала подбадривать своего носильщика ответной улыбкой, от которой у Свинга всегда открывалось второе дыхание. Правда ненадолго, после чего Охрипычу опять приходилось подгонять нерасторопного Пашу.
– Не отставай, студент! – нарочито бодрым тоном покрикивал на него прапорщик, видимо решив преподать Паоло ускоренный курс молодого бойца. – Или тебя что, в твоем ГИМО, кашей не кормят?
В ответ Тумаков лишь обиженно бурчал что-то под нос. Не потому, что не желал затевать с прапорщиком скандал насчет его специфических «кирзовых» шуточек. У Паши просто-напросто не оставалось сил, чтобы возмущаться в полный голос, и студент предпочитал не растрачивать их по пустякам.
Обогнув очередной холм, мы неожиданно столкнулись с первым серьезным препятствием. Сразу за холмом проходил широкий – метров десять – ров неопределенной глубины. Именно неопределенной, поскольку дна у рва рассмотреть не удалось. Оно скрывалось в непроглядной темноте, что начиналась на глубине порядка полусотни метров. Причем граница мрака являлась настолько резкой, что казалось, будто во рву налит расплавленный гудрон. А может, дно провала и впрямь было чем-то залито, вот только поверхность этой жидкости абсолютно не отражала свет. Отвесные и идеально гладкие стены рва уходили буквально в никуда, словно недорисованное изображение на черном холсте.
Ров протянулся в длину как минимум на пару километров – отсюда не было видно ни его начала, ни конца. Но проблема переправы через непонятное сооружение не возникла. Мы вышли прямо к мосту, оказавшемуся аккурат на нашем пути, неширокому железному мосту без перил и каких-либо опор. А еще точнее – обычной стальной плите, переброшенной с одного края провала на другой. Конструкция моста была донельзя примитивной и оттого крайне непривычной. На обоих его концах стояло по шлагбауму, которые в данный момент были открытыми. Видимо, когда-то здесь находился пропускной пункт, со временем отслуживший свое и потому заброшенный, а перила, скорее всего, срезали уже потом нелегальные сборщики черного металла.
Какое, однако, удачное совпадение: мы двигались по бездорожью и могли выйти ко рву в любом месте, а очутились именно тут. Других же мостов поблизости не наблюдалось. Как, вероятно, и дорог – вряд ли бы тогда наш мост был построен вдали от них.
– Чем, интересно, вырыли этот «окоп»? – спросил Охрипыч, осторожно приближаясь к обрыву и заглядывая в провал. – Даже в ГДР, где я по молодости срочную служил, тамошние землекопы таких аккуратных траншей не копали. А тут гляньте: хоть бы камешек со склона осыпался! Срез почвы виден, как под стеклом, чес-слово.
– Наверное, здесь поработала та же штуковина, что распилила наш поезд, – высказал вполне здравую версию запыхавшийся Тумаков. – Гигантская аннигилирующая установка, что испаряет землю или телепортирует ее в другое место. Таким оружием легко и поезд вместе с рельсами и столбами уничтожить. Возможно, стрелочник на ближайшей станции что-то напутал и направил нас не по той железнодорожной ветке. А она вела на военный полигон для испытаний секретного оружия, типа штатовской «Зоны-51», причем прямо на стрельбище. Где мы с вами случайно и попали под раздачу. Бабах, и нет поезда. Блин, как все, оказывается, элементарно, а я-то голову парил! Зато теперь мы вправе требовать у правительства крутую денежную компенсацию за моральный и материальный ущерб. А если вдобавок выяснится, что нас облучили какой-нибудь заразой, так еще можно будет и пожизненную пенсию каждому выбить! В валюте! Короче, надо поднять шумиху и предъявить корпоративный иск сразу МПС и Министерству обороны…
– Ишь ты, какой грамотей выискался, – оборвал Пашу прапорщик. – Чего удумал: секретный полигон!.. Нет у нас в краю таких полигонов. Уж поверь, студент, я это точно знаю.
– Ага-ага, точно так же и американские военные журналистам талдычат: «О чем это вы? Какая «Зона-51»? Не знаем никакой такой зоны»! – закивал Тумаков, довольно потирая руки. – Но ведь вам и положено это отвечать, когда речь заходит о военной тайне! Было бы намного удивительней, признай вы сейчас, что я прав. Поэтому, чем больше вы, Архип Семенович, отпираетесь, тем больше нам кажется…
– Вам кажется, юноша! Нам пока ничего не кажется! – огрызнулась Агата. – Достал уже своими бестолковыми догадками! Лучше придумай, что в объяснительной будешь писать, когда придется за прогул отчитываться. «Я, Тумаков Павел, не приехал на сессию потому, что наш поезд был обстрелян из секретной пушки, которая забросила меня на полигон с летающими тарелками…» Прямо как маленький, елки-палки! Не все ли нам равно, что здесь за яма? Мост есть, и хорошо. Вперед!
И, перевесив поудобнее на плече сумку, уверенно, не оглядываясь, зашагала к переправе.
– Термоядерная баба, хоть и прикидывается снежной, – толкнув меня плечом, вполголоса заметил Охрипыч вслед Банкирше. – С характером. К такой на хромой кобыле не подъедешь. Эх, был бы помоложе и при деньгах, непременно приударил бы за Юрьевной.
– И впрямь, не тетка, а настоящая терминаторша, – поддакнул ему Свинг. – Только нервная какая-то. И вообще не в моем вкусе.
– Э-э, да чтоб ты в этом вопросе понимал, студент, – отмахнулся от него прапорщик и, обернувшись на переводивший дух арьергард, бросил: – Ладно, нечего прохлаждаться. Пару километров еще пройдем, а потом передохнем с полчасика. Как ты, батя? Сдюжишь?
– Рановато вы, Архип, меня в старые развалины записали, – с укоризной ответил дядя Пантелей. – Я, к вашему сведению, свои дачные шесть соток до сих пор без помощников вручную лопатой перекапываю и за грибами-ягодами тот еще ходок.
– Да это я, батя, для проформы спросил, – пояснил Хриплый. – Я ведь вижу, ты из тех стариков, кто жаловаться не привык, вот и решил участие проявить. У меня отец такой же, как ты, упрямец был: два инфаркта на ногах перенес, но так до смерти и не дал себя инвалидом признать… Матерый был человечище, куда матерее Льва Толстого…
Когда мы ступили на переправу, «терминаторша» уже почти добралась до противоположного берега. Однако не успела она сойти на твердую землю, как вдруг шлагбаум перед Агатой резко опустился и преградил ей путь. Упади эта толстая железная труба мгновением позже, и она точно съездила бы Банкирше по темечку.
– Эй! – возмутилась Агата, отпрыгнув назад. – Что за идиотизм! Предупреждать же надо! А если бы по голове?.. Кто это сделал? Я что, невнятно спросила? А ну иди сюда, шутник несчастный!
За спиной плетущегося позади всех Тумакова лязгнул по уключине второй шлагбаум. Никакого электронного механизма на нем не наблюдалось, и потому было решительно непонятно, кто и каким образом вздумал над нами подшутить. Мы замедлили ход и начали в замешательстве озираться. Неужели студент прав и здесь действительно расположена закрытая для свободного прохода территория? Но что за эксперименты на ней проводятся?
Шутники не заставили себя долго ждать. Как только мы догнали Банкиршу, тут же перед шлагбаумом словно из-под земли нарисовались три человека. Их одинаково неказистые, сутулые фигуры наводили на мысль, что троица сплошь состоит из близких родственников – возможно, братьев. В отличие от моих спутников я был знаком еще с одним членом этой семейки, который в данный момент здесь отсутствовал. Речь, естественно, шла о безликом Рипе – таком же уродливом и бесцеремонном ублюдке, как и эта братия. Разве что с лицами у них был полный порядок да одежда выглядела поприличнее, но в остальном фамильное сходство отчетливо прослеживалось.
Неизвестно, что случилось с лицом у Рипа, но на его месте я бы не слишком переживал об утрате такой физиономии: вытянутая, как в кривом зеркале, с непропорционально большими глазами, курносым до абсурда носом – ни дать ни взять, поросячий пятачок! – полным отсутствием губ и ярко выраженной прогнатией – аномалией прикуса, при которой верхняя челюсть выступает вперед гораздо дальше обычного. Плюс ко всему косматая троица, похоже, тоже слыхом не слыхивала ни о парикмахерских, ни о шампунях. В темноте я бы ни за что не отличил этих горбунов друг от друга. Но при свете дня (или в нашем случае – «зависшего» утра) кое-какие индивидуальные черты в каждом из них все же были заметны.
Одежда незнакомцев была напрочь лишена вкуса. Казалось, что она скроена по тем лекалам, на которых портные еще только осваивают азы своей специальности. Куртки, рубахи, штаны – все сшито примитивно и без изысков. Даже полевая форма нашего прапорщика в сравнении с одеждой горбунов казалась шедевром швейного искусства. С ботинками у них творилась похожая беда. Массивные, с тупыми квадратными носами, это были такие же, как у Рипа, «шлакоблоки» неимоверного размера, больше походившие не на приличную обувь, а на колодки каторжников.
При виде уродливой компании Банкирша растерянно попятилась. Неизвестно, с кем она собиралась учинить скандал, но только не с пучеглазыми мутантами, что, по всем приметам, дали деру из циркового фрик-шоу. Я обернулся, полагая, что увижу позади еще одну группу горбунов – загонять в ловушку, так по всем правилам, – но, вопреки опасениям, наш тыл оставался открытым. Однако что означал этот спектакль со шлагбаумами? Арест или всего лишь сбор дорожной пошлины?
– Кто вы такие? – стараясь вернуть голосу прежнюю уверенность, спросила Агата горбунов. – И что за выходки вы себе позволяете?
– Шестеро! – подытожил один из вертухаев, пересчитав нас взглядом. Горбун говорил с товарищами, а не с Банкиршей, которую, кажется, в упор не замечал. – Что-то мало шатунов для одного прорыва. Я думал, их будет как минимум сотня. После такой-то волны!
– Зато посмотри: они держатся вместе и движутся синхронно! – добавил второй. – Это уже нечто новенькое! Ведут себя так, словно разумные. И не припомню, Бик, когда в последний раз я наблюдал подобное за шатунами.
– Какой разум, о чем ты, Гус? – хохотнул третий. – Это у себя в Проекции они были разумными, а здесь шатуны – безмозглые сгустки живой материи, что просто сбились в кучу и двигаются на Свет.
– Взгляни-ка на этого, Рив. – Гус указал на пунцовую от возмущения Банкиршу. – Да ведь он же пытается нам что-то сказать!
– О, наконец хоть кто-то меня расслышал! – Агата театрально воздела руки к небу. – Да, у меня есть, что вам сказать! Или сейчас же дайте нам пройти, или отвечайте, на каком таком основании вы нас не пропускаете!
Но вертухаи будто сговорились не обращать на Банкиршу внимание.
– Вот интересно, о чем таком важном нам может поведать шатун? – Бик задал вопрос откровенно издевательским тоном, отчего сразу стало ясно – Гус сморозил несусветную глупость. – Лежит себе в Шлюзе да попискивает, как обычно. Ты еще скажи, что твой говорящий шатун знает о своей скорой отправке в Беспросветную Зону и умоляет тебя не делать этого!
– А давай ради интереса послушаем, что он пищит, – предложил обсмеянный Гус.
– Сроду не занимался такими глупостями, но раз ты настаиваешь… – Скептик Бик пожал плечами и, перегнувшись через шлагбаум, вылупился своими глазищами на Агату, как царь – на подкованную Левшой блоху.
Банкирша, естественно, не желала играть роль подопытного экспоната и снова повторила вертухаю свои требования. Только на сей раз они были озвучены более суровым тоном и дополнены угрозами пожаловаться кому следует в краевой администрации – согласно заверениям Агаты, у нее там имелись обширные связи. Мы с прапорщиком пока не вмешивались, но на всякий случай подошли к парламентерше поближе. Мне и Охрипычу очень не понравился взгляд, каким горбун пялился на Банкиршу. Если мы встретили каких-то ведомственных охранников, вряд ли они стали бы в открытую издеваться над нами, находясь при исполнении. Я же вдобавок предположил, что к Рипу эта троица не имеет никакого отношения, – иначе горбуны толковали бы сейчас со мной, а не с Агатой. А раз так, следовательно, вопрос о возврате армиллы на повестке дня не стоял.
Выслушав разгневанную женщину, Бик недоуменно посмотрел сначала на Гуса, затем – на Рива, после чего ошарашенно вымолвил:
– Это совершенно невероятно, но вынужден признать, что Гус прав. Нам и впрямь попался говорящий разумный шатун. Мало того, он не только разговаривает, но еще и видит нас! Иначе как объяснить, что он требует от меня пропустить его в Карантинную Зону?
– Наверное, это один из недавних ссыльных, который по ошибке был катапультирован не в Беспросветную Зону, а в ту Проекцию, что сегодня погасла, – предположил Рив. – Поэтому он еще не разучился видеть и слышать, как мы.
– Такие ошибки исключены, – возразил Бик. – Катапульта – единственная система Ядра, которая работает без сбоев. Пожалуй, мы действительно наткнулись на уникального шатуна. Но, в конце концов, разве его Проекция тоже не считалась самой уникальной и сложной из всех? Неизвестно пока, что за сбой ее уничтожил, но другой такой Проекции в ближайшее время Держателю не создать, это точно.
– Теперь ясно, почему эти шатуны движутся синхронно, – заметил Гус. – Один разумный просто тащит за собой пятерых обычных. Предлагаю захватить умника для исследования, а остальных катапультировать по стандартной процедуре.
– Согласен, – кивнул Бик. – Желательно, конечно, было бы отправить на изучение всю шестерку, но это чересчур хлопотно. Да и за уникума, боюсь, нас не похвалят – много ли от него проку? Но если хоть немного скостят срок до перевода в Ядро, и то хорошо. Ладно, я беру вожака, а вы займитесь остальными. Приступим…
Я как чуял, что наша встреча с горбунами завершится чем-то подобным – видимо, сказывался опыт общения с их родственником. Получив приказ, Гус и Рив вытащили из-под курток маленькие железные дубинки, которые в руках вертухаев тут же превратились в длинные – больше человеческого роста – копья. А пока приятели вооружались, Бик дотянулся до Агаты, схватил ее за шкирку и, будто игрушечную, перебросил женщину через шлагбаум на берег.
Я, Хриплый, а за нами и дядя Пантелей кинулись на выручку Банкирше. Но Гус и Рив выставили перед собой копья и, образовав на выходе с моста заслон, придержали нас на месте.
– Ты глянь, за вожаком потянулись, – хохотнул Рив. – Неужели и эти тоже разумные?
– А ну отпусти женщину, мудозвон! – сжав кулаки, набычился прапорщик. – Или думаешь, я твоей железной удочки боюсь? Руки прочь от Агаты Юрьевны! Кому говорю, выродок горбатый!
– Верещат чего-то, – доложил Гус Бику.
– Пускай верещат, – отозвался тот, хватая яростно брыкающуюся Агату под мышку. – Гоните их к Катапульте. Чем быстрее очистите Шлюз, тем лучше.
Так же, без чьего-либо вмешательства, шлагбаум открылся, и горбуны с копьями наперевес ступили на мост. А затем двинули на нас, вынуждая меня, прапорщика и остальных попятиться к лишенному перил краю моста. Какая участь ожидала «обычных шатунов», было ясно безо всяких комментариев. Копья с одной стороны, зловещая темнота – с другой… Небогатый выбор.
Впрочем, выбирать из двух зол мы и не собирались. Горбуны перли на нас нахрапом, явно полагаясь на то, что мы убоимся копий и попрыгаем вниз, предпочтя покончить жизнь самоубийством. Непонятно, с чего вдруг Гуса и Рива посетила такая уверенность. Видимо, в прошлом эта примитивная устрашающая тактика всегда срабатывала.
Но не сегодня. Едва вертухаи выказали нам свои агрессивные намерения, я и прапорщик, не сговариваясь, рванули в яростную контратаку. Мы предпочитали столкнуться с врагом на середине моста, а не у опасного края. Охрипыч при этом разразился шквалом такой свирепой брани, что ее тонизирующий эффект встряхнул даже меня.
Разъярившись не на шутку, я отшвырнул кейс и встретил несшегося на меня Гуса резким финтом и классическим хуком справа. Копье ударило в пустоту, а на короткой дистанции пользы от него уже не было. Мощный удар в челюсть не свалил массивного горбуна, по прошлому опыту я знал, что члены этой уродливой семейки – стойкие бойцы, с которыми довольно тяжело драться на кулаках. Поэтому, не останавливаясь, я отскочил Гусу за спину и крепко схватил его за ворот куртки. После чего, не давая противнику развернуться, подпрыгнул и двинул что было мочи локтем по вражескому затылку. И напоследок, не разжимая хватки, заехал три раза подряд коленом горбуну по почкам. Это, конечно, было уже не по благородным правилам, так ведь противники сами бросили нам вызов на таких бескомпромиссных условиях.
Каким бы крепышом ни был Гус, устоять на ногах после стольких сокрушительных ударов он не сумел. Почувствовав, что противник падает, я помог ему в этом и лишь потом отпустил ворот его куртки. Когда же вертухай рухнул на колени, я нанес ему по затылку повторный удар, только на сей раз каблуком. Не на того нарвался, копьеметатель хренов! Лингвист и не таких «легкоатлетов» обламывал!
А вот Охрипычу в этом бою пришлось туго. Знакомый с приемами штыкового боя, Хриплый тоже без усилий увернулся от разящего копья, однако с выбором дальнейшей тактики мой соратник прогадал. Желая обезоружить Рива, прапорщик вознамерился швырнуть горбуна через бедро и, пока тот падает, вырвать у него из рук копье – именно так Охрипыча обучали отбирать вражеские автоматы. Но Рив слишком крепко вцепился в оружие и, падая, увлек за собой худощавого прапорщика. А в партере с таким верзилой он был уже не борец.
Заработав от горбуна увесистую затрещину, Хриплый отлетел к краю моста. А пока он приходил в себя, Рив вскочил на ноги и бросился добивать противника. Но вместо этого получил между лопаток копье своего товарища, брошенное мной с расстояния в три шага…
Я едва не опоздал на выручку угодившему впросак Охрипычу, надеясь поначалу лишь оглушить Рива трофейным оружием, как оглоблей. Но, поняв, что горбун доберется до прапорщика прежде, чем я вмешаюсь, размахнулся и метнул копье в цель. И пусть раньше мне доводилось делать это лишь в далеком детстве, играя в рыцарей и индейцев, кое-какие метательные навыки у меня все же остались. Острие с хрустом вонзилось Риву в спину, отчего тот прогнулся, захрипел и грохнулся ниц в шаге от Хриплого.
Веснушкина пронзительно закричала. Да и как Леночке было не испугаться, когда у нее на глазах случилась столь жестокая «мокруха». Мне и самому на миг стало дурно от того, что я совершил. Но задумываться о последствиях было некогда – вторая наша красавица все еще находилась в лапах чудовища, которое могло сделать с ней все, что угодно.
Зарядив для пущей гарантии оглушенному Гусу ботинком в скулу, я кинулся на берег, где Бик пытался укротить строптивую Банкиршу. Агата же умудрилась каким-то образом вырваться из вражеских рук и бросилась было наутек. Но резвый, как молодой гамадрил, горбун в один прыжок настиг беглянку и теперь пытался ее утихомирить. От побоев Банкиршу спасало лишь то, что она являлась для Бика уникальным экспонатом – неким разумным шатуном. В противном случае ей, как и нам, непременно досталось бы на орехи.
Следом за мной уже бежал бравый прапорщик с трофейным копьем на изготовку. Меня это немного обнадежило – не очень-то хотелось связываться с Биком в одиночку. Наше счастье, что Гус и Рив оказались чересчур самонадеянны, за что и поплатились. Однако теперь, когда заводила этой банды понял, что мы не лыком шиты, нам следовало готовиться к отчаянному сопротивлению.
Вот ведь как порой бывает: едешь себе в какой-нибудь заштатный городишко стрясти должок с местного барыги и не ведаешь, что через сутки тебе придется участвовать в охоте на настоящих монстров…
Увидев нас, Бик выпучил и без того огромные глазищи, придавил пленницу ногой к земле и шустро выхватил из-за пазухи складное копье. Но когда оно оказалось у горбуна в руке, тому в лицо уже смотрел ствол моего «зиг-зауэра».
– Бросай пику! – гаркнул я, стараясь отчетливо выкрикивать каждое слово. По опыту общения с этими горбунами было очевидно, что у них серьезные проблемы со слухом. – Бросай, тебе говорят!
– Мы ошиблись: они и впрямь все разумные, – проговорил Бик. – Шесть разумных шатунов! В Карантинной Зоне! Какой ужас!
И замахнулся копьем. Чего он хотел – метнуть оружие в нас или прикончить пленницу, – я выяснять не собирался. Расстояние до врага было небольшое, и ничто не загораживало мне цель. Я всадил Бику пулю в глаз с первого же выстрела. Она снесла горбуну полчерепа, и моя вторая жертва завалилась навзничь подле Банкирши. К раскрасневшемуся от борьбы лицу Агаты прилипли ошметки вражеского мозга, но она этого даже не заметила. Шустро вскочив с земли, Банкирша в испуге кинулась прочь от трупа, словно он должен был вот-вот взорваться.
Прапорщик отбросил копье и поспешно изловил Агату за руку – ослепленная страхом женщина могла ненароком сорваться с обрыва в ров.
– Стоять, не дергаться! – осадил Охрипыч «терминаторшу», которая в данный момент не отдавала отчета своим действиям. Агата начала было брыкаться, но быстро сообразила-таки, кто ее держит, после чего угомонилась.
– Эй, сюда! Сюда, скорее! Спасите!..
Не успел я прийти в себя после очередного убийства, как вновь несся сломя голову на зов о помощи. Кричали на мосту, причем теперь Леночке вторили ее старый и молодой опекуны. «Рехнуться можно, – мелькнуло у меня в мыслях. – Столько крови за одно утро… Да когда же это закончится!»…
Новую панику навел Гус. Он на удивление быстро пришел в себя, несмотря на то, что его голова выдержала несколько нокаутирующих ударов подряд. Когда я взбежал на мост, горбун уже стоял на ногах, выдирал копье из спины поверженного товарища и не сводил остервенелого взгляда с Веснушкиной, дяди Пантелея и Тумакова. Как и в прошлый раз, Паша самоотверженно прикрывал собой Леночку, а Иваныч не менее самоотверженно защищал их обоих. Гус мог при желании легко насадить всю троицу на одно копье, как перепелов – на вертел.
Я не стал стрелять – побоялся, что впопыхах зацеплю кого-нибудь из спутников, – поэтому, как бежал, так и врезал с ходу каблуком в спину горбуна.
Гус поздно догадался, кого из «шатунов» ему следует опасаться в первую очередь. А когда догадался, то уже летел с моста во мрак с воплем, в котором было столько отчаяния, что у меня мурашки побежали по коже. Горбун не издал ни звука даже тогда, когда я пинал его по почкам. Похоже, теперь в удаляющемся вопле врага вырвалась наружу вся его боль – и пережитая, и та, что еще ожидала Гуса во мраке пропасти…
Ну и подфартило мне сегодня, думал я, переводя дух и глядя вслед канувшей в провале моей третьей жертве. Если налетчики состояли в какой-нибудь местной организованной преступной группировке, то-то развеселая жизнь грозила настать для меня со дня на день. Пристрелил я в поезде Рипа или все-таки нет, еще неизвестно, но насчет гибели банды горбатых можно было не сомневаться.
Впрочем, предсмертный полет Гуса подкинул мне весьма недурную идею, как избавиться от тел. Конечно, было бы нелишне избавиться заодно и от свидетелей… Ну нет, это, пожалуй, чересчур! Мыслимое ли дело: убить пятерых человек, чтобы они не рассказали никому, как я убил троих мерзавцев, которых пришлось прикончить, спасая жизни этим пятерым…
Прямо театр абсурда какой-то! Я что, по-вашему, вконец спятил?.. Да вроде бы нет. Ну а раз нет, значит, нечего даже думать о том, чтобы поднять руку на моих товарищей по несчастью…
И какой только вздор не втемяшится в разгоряченную голову!..
Несмотря на наш с прапорщиком «паевой» вклад в борьбу с кучкой горбатых отморозков, моя и без того сомнительная репутация стала с той поры еще сомнительней. Охрипыч, Свинг, Банкирша, Леночка и дядя Пантелей словно прочли мои шальные мысли, в которых я избавлялся от товарищей как от опасных свидетелей, после чего и стали чураться меня как кровожадного маньяка…
Нет, конечно, никто из них на самом деле телепатом не являлся (или, по крайней мере, не признавался в этом) и не мог ни прочесть, ни даже угадать мои мысли. К тому же я изгнал их из головы сразу, как отошел от края моста. Причина возникшей между мной и спутниками неприязни крылась в другом.
Пока они с жаром обсуждали на берегу очередное происшествие – особо неистовствовали, естественно, Банкирша и Охрипыч, коим в этой драке досталось больше всех, – я надел перчатки и начал методично уничтожать за собой улики. Само собой, что опытного криминалиста мои уловки не провели бы. Но путешественники, которые могли пройти здесь после нас, вряд ли заподозрили бы, что на мосту случилось тройное убийство. Вдобавок на руку мне играло и то, что из мертвецов, как и в случае с Рипом, тоже не вытекло ни капли крови. Это косвенно подтверждало мои догадки о внеземном происхождении странных агрессивных горбунов.
Я педантично соскреб с земли кусочки черепа и мозга Бика и внимательно изучил их. Кость как кость, а вот бескровная плоть хоть и имела нормальный «человеческий» цвет, на ощупь напоминала хорошо отжатую губку – влажную, но мокрых следов почти не оставляющую. Занятно. Так с кем же я все-таки, черт побери, столкнулся?
Оружие инопланетян выглядело предельно просто и походило на спортивные копья – подобие гигантских игл, без каких-либо технических наворотов. Правда, с одним «но»: я своими глазами видел, как копья без труда помещались у врагов за пазухой. Каким образом раскладывались эти, на вид примитивные, словно лом, орудия, было абсолютно необъяснимо. Брать их с собой являлось бессмысленным и даже опасным. Вдруг нам навстречу попадется другая, менее агрессивная группа горбунов, с которой можно будет разойтись по-мирному? Попробуй-ка сделай это, держа в руках трофейное оружие на боевом взводе.
Мне посчастливилось отыскать даже пулю, что разнесла голову Бику. Сплющенный свинцовый комочек застрял в толстой коре ближайшей сосны. Выколупав его, я не стал выбрасывать эту улику в пропасть, а сунул пулю в карман, намереваясь избавиться от нее подальше отсюда.
– Что это вы делаете, Глеб Матвеевич? – всплеснула руками Леночка, заметив, как я за ноги волоку тело Бика к мосту. Судя по подслушанному мной краем уха разговору, товарищи уже собрались выразить мне коллективную благодарность. Однако при виде того, чем я занимаюсь, они вмиг прикусили языки и уставились на меня с искренним изумлением.
– Избавляю вас и себя от ненужных проблем в будущем, – ответил я, продолжая буксировать, надо заметить, отнюдь не легкий труп. Помогать мне, естественно, никто и не подумал. По инициативе Агаты наша подвергшаяся нападению компания решила написать по пути в город заявление в милицию. Мое же откровенно противоправное заметание следов шло вразрез с планами товарищей и оттого вызвало общее неодобрение. Правда, только словесное. Препятствовать мне чинить беззаконие силой желающих не отыскалось. Как, впрочем, и открыто скандалить – совесть у этих людей все-таки была.
Качая головами и охая, спутники с угрюмыми минами пронаблюдали, как я сталкиваю в провал трупы и швыряю во мрак трофейные копья. Что ни говори, тяжко избавляться от мертвецов в компании законопослушных граждан, чьи укоризненные взоры, того и гляди, пробудят твою давным-давно спящую в анабиозе совесть. А она и так в последнее время что-то слишком часто стала ворочаться. Как бы и впрямь не проснулась, мерзавка. Только сейчас мне ее не хватало, в нагрузку к высокоморальным попутчикам!
– Поверьте, так будет лучше для всех нас, – заявил я товарищам в свое оправдание. И чего расшаркиваюсь, спрашивается? Рыкнул бы на них, и дело с концом… – Забудьте о милиции – к чему нам эти лишние разбирательства? Будто с поездом проблем недостаточно. Ублюдки сами нарывались, вот и допрыгались. И вам я настоятельно советую держать язык за зубами. Это вовсе не угроза, а обычная дружеская рекомендация. Давайте сделаем так, чтобы все, что тут произошло, осталось нашей маленькой общей тайной. Идет?
В ответ – лишь угрюмое молчание. Да, чую, хлебну я с вами горя, господа. В такой ситуации и один свидетель – помеха. А столько, сколько их у меня, – это уже пятикратный форс-мажор. И потому, если все же выберусь из этой заварухи чистеньким, буду считать, что выиграл в своей лотерее-жизни настоящий джек-пот.
– Похоже, вы знаете что-то такое, о чем мы не догадываемся, – многозначительно прищурившись, заявила Банкирша. Я еще в поезде понял, что за этой хитрой бестией нужен глаз да глаз. Судя по ее настороженному ко мне отношению (на прочих наших попутчиков Агата посматривала с нескрываемой снисходительностью), она думала обо мне точно так же.
Мы с Банкиршей были двумя матерыми хищниками в одной стае. Мы почти открыто презирали друг друга, скалили зубы по поводу и без, однако в драку упорно не вступали. Каждый из нас опасался вовсе не клыков соперника. Просто мы знали, что, когда наступит время охоты, нам волей-неволей придется действовать сообща, в одной команде. Поддержание этого пусть худого, но мира являлось для нас необходимым условием общей победы. Поэтому мы и сохраняли между собой взаимовыгодный паритет, поскольку оба терпеть не могли проигрывать.
– Если и знаю, то ненамного больше вашего, – уклончиво ответил я, после чего все же слегка приоткрыл карты: – Мне уже приходилось сталкиваться с этими людьми. Прошлая наша встреча завершилась не лучшим образом.
– Случайно не у меня ли в вагоне вы с ними дрались? – полюбопытствовал дядя Пантелей, который быстро сопоставил факты и связал концы с концами.
– Это что, перекрестный допрос? – буркнул я, но, поскольку ругаться с Иванычем мне не хотелось, предпочел признаться: – Да, дядя Пантелей, тот исчезнувший человек действительно был похож на этих троих. И он тоже пытался меня убить.
Читать бесплатно другие книги:
