Последний патрон (сборник) Котов Алексей

Перед богом и людьми

Вдовствующая королева Изольда влюбилась в конюха Вольдемара. По вечерам молодая женщина шла на сеновал — тот, что рядом с королевской конюшней и сквозь старую крышу которого можно всю ночь любоваться пушистыми звездами — и там словно погружалась в упоительный и колдовской мир, пропитанный запахом луговой шалой травы. Казалось бы, ничего страшного не происходило, ведь любовь не противопоказана ни одной женщине, но придворные вдруг заметили, что красавица-королева часто плачет по утрам.

Причина женского несчастья была довольно проста — конюх Вольдемар не хотел становиться мужем Изольды и королем земли Лебедеум.

Он так и говорил Изольде:

— Подумай сама, Изольдочка, что такое свадьба?.. Придумали, понимаешь, праздник любви: два дурачка стоят у алтаря со свечками. А третий дурачок им говорит: мол, вы теперь муж и жена перед Богом и людьми. Между прочим, Бога нет, Изольдочка, а на людей я плевать хотел.

Молодая женщина возражала, но Вольдемар твердил свое:

— Изольдочка, ты и так королева, зачем тебе становиться еще и свадебным Величеством на один праздничный день? — вкрадчиво шептал Вольдемар в женское ушко. — Из-за штампа в королевском паспорте? Но эта клякса совсем не гарантирует мою любовь!

С другой стороны пройдоха-конюх не стеснялся пользоваться положением фаворита. Многочисленные лебедеумские ремесленники и купцы забыли дорогу в королевское министерство финансов. По вечерам они спешили в кабачок «Веселый поросенок» на темной и дальней улочке. Вольдемар принимал посетителей в отдельном кабинете. Вокруг него звенело золото и лилось рекой вино… Чтобы как-то отличаться от остальных, Вольдемар стал носить красный кафтан, широченный желтый пояс и зеленые штаны. За вызывающе яркий наряд он получил кличку Светофор. Ведь «сверум» по-лебедеумски означает красный, «тоф» — желтый, а «фор» — зеленый.

На защиту страдающей от любви королевы Изольды встали министр финансов сэр Маргус Пипин и однорукий аббат Круазье. Министр финансов — между прочим, честнейший человек! — поняв, что разумные доводы, которые он приводил королеве, бесполезны, возложил на себя шутовской колпак. Затем сэр Маргус принялся разоблачать жулика-конюха прямо в «Веселом поросенке». Министра несколько раз били, а один раз попытались утопить в реке, предварительно насыпав в его карманы полпуда обесценившихся медных монет.

Аббат Круазье был еще более нетерпим к пройдохе-конюху. У бывшего рыцаря, потерявшего руку в войне со злыми карликами, было очень доброе сердце. Говорят, что во время неурожая в Лебедеуме, благодаря стараниям Круазье, голодали только монахи, а не крестьяне и их дети. В связи с этим количество святых отцов в монастырях резко сократилось, но те монахи, что не сбежали, вдруг стали пользоваться такой славой, что в монастыри потянулись подводы с подаяниями из всех окрестных королевств. Монастыри чуть не утонули в золоте. Подсчитав доходы, благородный аббат счел их не Божьим благословением, а дьявольским искушением. Он принялся строить дороги, школы, больницы и осушать малярийные болота. Проповедуя слово Божье, бывший рыцарь столь громогласно обличал афериста-конюха, что в кафедральном соборе звенели стекла.

Но не бездействовал и Светофор. Глава Академии Метафизических наук подсунул королеве трактат «О бесполезности штампа в королевском паспорте». Кроме всего прочего, в трактате говорилось о том, что все мужья-короли — тираны и деспоты ничего не понимающие в любви.

Не известно, сколько бы не продолжалась эта тайная война, если бы через Лебедеум не проследовал обоз с раненными рыцарями из королевства Эльфиникум. Рыцари, во главе со своим молодым королем Ричардом, возвращались домой после битвы с дикими великанами. Жители Лебедеума гостеприимно разместили раненых гостей по своим домам. Тем же вечером (не без старания аббата Круазье, конечно) вдовствующая королева Изольда приняла в своем дворце юного короля Ричарда.

Тишайший прием, украшенный классической клавесинной музыкой, закончился грандиозным скандалом. Едва взглянув на красавицу-королеву, Ричард покраснел, потом побледнел и тут же предложил ей руку и сердце. Королева снисходительно улыбнулась и сказала, что любит другого человека. Ричард попросил познакомить его с королем Лебедеума. Королева ответила, что в Лебедеуме нет короля. Присутствовавший на приеме аббат Круазье усмехнулся и сказал что-то неопределенное и малоприятное о «свободной любви». Королева покраснела от стыда и прикрикнула на аббата. Тот, прежде чем возвести очи долу, толкнул Ричарда ногой под столом. Молодой король повторил свое предложение руки и сердца. Изольда гордо вскинула голову и сказала, что прием окончен. Ричард заявил, что поскольку ему отказываются предъявить короля Лебедеума, он считает отказ королевы оскорбительным. Изольда назвала Ричарда «несносным мальчишкой». Скандал стал разрастаться как лесной пожар, при чем аббат Круазье проявил себя опытным интриганом. В конце концов королева запустила в настойчивого Ричарда кубком с вином, а тот — уже в ответ, разумеется, — объявил войну королевству Лебедеум.

Утром рыцари Ричарда покинули город. Их было немного, все они страдали от недавних ран, но по приказу своего короля они принялись возводить напротив городских стен свои укрепления. Штурм города был назначен на пятницу тринадцатого сентября.

Услышав такую новость, конюх Светофор побледнел от ужаса. Он разыскал нескольких монахов, тех, которые сбежали из монастырей во время знаменитого голода, и те — в срочно порядке! — стали проповедовать на улицах города и в лагере осаждающих, что «миром движет только любовь». Аббат Круазье принял контрмеры. Его святые отцы стали ратовать за «войну до победного конца». При чем они так же проповедовали как в городе, так и среди рыцарей Ричарда.

Светофор обозвал неистового аббата «кровожадным монстром». Но жители города, как это ни странно, поддержали именно аббата. Многие из них (в том числе и женщины) частенько работали то на укреплении городских стен, то возводили штурмовые башни в лагере осаждающих. В результате было заключено множество браков между жительницами Лебедеума и рыцарями Ричарда. Благословляя новобрачных, аббат Круазье предал окончательной анафеме мерзавца Светофора.

Бывший министр финансов сэр Маргус Пипин лично руководил перепиской Их Величеств Ричарда и Изольды. Поскольку монаршие особы находились в состоянии войны, сэр Маргус то и дело переписывал письма своей королевы, убирая из них такие выражения как «болван железный» и даже «идиот несчастный». Переписка умерла после того, как Изольда прислала Ричарду стихи неизвестного поэта, заканчивающиеся строчками «… Но я другому отдана и буду век ему верна». Ричард ответил только одной строчкой — «Лаура ты!» Тут следует напомнить, что имя Лаура в королевстве Лебедеум является оскорбительным не только для королевской особы, но и для женщины вообще. Ведь первые две буквы этого имени легко заменить одной и понятно какой…

В четверг, накануне штурма города, в лагере Ричарда поймали Светофора. Конюх собирался удрать, прихватив с собой корону покойного короля и мешок золота. Услышав весть о предательстве, Изольда слегла в постель.

В пятницу войска Ричарда вошли в город без боя. Чтобы не беспокоить заболевшую королеву, лошадиные копыта обмотали тряпками. Завоеватели и жители города переговаривались только шепотом. Жены-горожанки целовали мужей-завоевателей и, наверное, были самыми счастливыми женщинами на свете.

На следующее утро Изольда вызвала к себе аббата Круазье. Тихим, больным голосом женщина сказала, что сегодня же ночью она покинет город. Аббат не стал возражать. Изольда добавила, что покинет город одна. Аббат немного подумал и сказал, что даст ей «одного монашка» чтобы он проводил ее до городских ворот. Изольда была еще слишком слаба, чтобы самой тащить сумку с вещами…

Проводы королевы — если их можно так назвать! — получились очень скромными. Молодая женщина, в сопровождении рослого монаха, с надвинутым на глаза капюшеном, проследовала по безлюдным улицам. Было так тихо, что даже глухой услышал бы, как под монашеским облачением, провожающего королеву инока, позвякивают рыцарские доспехи.

На остановке, где должна была притормозить карета-маршрутка следовавшая в королевство Заморская Гавань, никого не было. Шел дождь, и даже ночные разбойники предпочли остаться дома. Когда монах попытался приблизиться к Изольде, чтобы раскрыть над ней зонтик, она вдруг закричала, чтобы «монах» не подходил к ней. Потом королева села на скамейку и горько заплакала. «Монах» (а это был, разумеется, Ричард!) опустил зонтик и растерянно моргал глазами.

— Вы выгнали меня из дома, — заявила Изольда Ричарду. — Вы — таран… то есть тарантул… Нет, вы — тиран и деспот!

Ричард почесал затылок. Во-первых, молодой человек никого не выгонял, а, во-вторых, он искренне не знал, как нужно успокаивать плачущую женщину.

— Ты что и в самом деле идиот, да?!.. — вдруг обратился к Ричарду мокрый от дождя куст малины рядом с остановкой. — Тебе уже сказали, что ты — тиран и деспот. Сажай Изольду в мешок и тащи назад!

Куст почему-то говорил голосом министра Маргуса Пипина.

Ричард послушно вытряхнул из мешка женские вещи и втиснул туда их хозяйку.

В королевской спальне Ричарда поджидал аббат Круазье. Когда Изольду осторожно вынули из мешка, Ричард увидел, что молодая женщина спокойно спит.

— А что ей теперь волноваться-то? — сказал аббат. — Ведь из мешка, да тем более деспота, не сбежишь.

Сонную Изольду напоили чаем с малиной (ее принес сэр Маргус), а потом уложили спать…

Утром аббат Куразье и министр сэр Маргус сожгли сеновал, в котором королева встречалась с проходимцем-конюхом. В пучке травы, отданном на экспертизу в Метафизическую академию наук, было обнаружено большое количество цветов «любовникус дурманикус».

Узнав результаты экспертизы, аббат Круазье плюнул с досады и сказал, что не мешало бы сжечь и самого колдуна-конюха. Но Светофор сбежал вторично, утащив на этот раз большую королевскую печать.

— Теперь королевские долговые расписки подделывать будет, — вздохнул сэр Магнус.

Он наконец-то снял с головы шутовской колпак.

— Ну и шут с ним! — улыбнулся аббат. — Кстати, мы и без печати свадьбу сыграем. Что мы бюрократы какие-нибудь, что ли?!.. Для настоящей свадьбы вообще ничего не нужно кроме жениха и невесты, Бога и людей.

И вполне возможно, что он прав…

Сто химер и одна истина

Алхимик Розеткус стоял возле зеркала и задумчиво рассматривал синяк под глазом. Сзади хохотал связанный по рукам и ногам китаец.

— Порох! — бубнил ученик алхимика Ганс. — Как делают порох, узкоглазый?!

— Не сказу-у-у, однако!.. — сквозь смех стонал китаец.

— Может это самое… — Ганс почесал здоровенный кулак и посмотрел на хозяина. — Попроще что-нибудь применить, а?

— Нельзя! — Розеткус потрогал синяк пальцем. — Единственный китаец в герцогстве. Еле-еле разыскали… Помрет, что делать будем?

Ганс провел гусиным перышком по голой пятке китайца. Тот снова хрюкнул от смеха.

— С золотом попроще было, — пожаловался Ганс. — С золотом и философским камнем хоть сто лет любого дурака-герцога за нос водить можно.

Скрипнула дверь и в лабораторию просунулось веселое женское личико.

— Убирать будем, хозяин? — спросило личико.

— Будем, Марта, будем… — Розеткус вдруг повысил голос до раздраженного крика. — Убирай все к чертовой матери! Вот это убирай, — алхимик смахнул со стола колбу в виде головы химеры, — и это тоже!.. Все убирай!!

На пол посыпались пробирки, колбы, медные замысловато изогнутые трубочки и чугунные подставки.

Здоровяк-ученик взвалил на плечо китайца и направился к двери. Розеткус что-то сердито ворча себе под нос, поплелся следом.

Ганс уложил китайца на землю, под раскидистой яблоней.

— Пойми, Чан, — нежно зашептал на ухо китайца Розеткус. — Не изобретем порох — вместе на плаху пойдем. Фингал под моим глазом видишь?.. Это мне герцог лично поставил. Он к войне готовится…

Китаец коротко хохотнул и уверенно сказал:

— А моя все равна не говорить!

Из лаборатории доносился звон стекла и шорох веника. Женский голосок пел что-то веселое про доброго Ганса, который обещал наивной девушке вернуться из похода на Восток.

— Дранх нах остен! — старательно и нежно выводил голосок. — Дранх нах остен!..

— Господи! — взревел Розеткус и воздел руки к небу. — Господи, помоги мне изобрести порох! Ну, что тебе стоит, Господи?!..

— Вы только это… Не говорите ему, зачем он нам, — сказал учителю Ганс. — Бог — не герцог, он войну не любит.

Мимо прошла Марта с мешком за плечами. Девушка разложила костер неподалеку и высыпала в него мусор.

Мощная взрывная волна сорвала с Розеткуса шляпу и если бы не крепкая шея алхимика, она наверняка укоротила бы его на целую голову.

— Мамочка родная!.. — простонал Ганс.

Прижатый к земле пышным девичьим телом ученик алхимика смотрел в закопченное декольте и глупо моргал глазами.

— Это же порох жахнул!!.. — простонал Розеткус.

Алхимик бросился в лабораторию. Там было пусто… Только в углу стояли три большие бочки.

— Колдовство, — ахнул за спиной алхимика запыхавшийся Ганс. — Ей-богу, колдовство, хозяин!

Мужчины вернулись к яблоне и привели в чувство чумазую Марту.

— Девочка моя, — ласково заговорил Розеткус. — Ты откуда это взяла?

— Что, это? — переспросила Марта.

— Ну, это… — Розеткус развел в стороны руки. — Бум-бум!!

Мужчины заискивающе улыбались.

— Пусть еще раз в лабораторию сходит и принесет… — жарко зашептал в ухо хозяина Ганс. — С колдуньями без хитрости нельзя!

Переговоры со слегка контуженой девушкой оказались не менее длительными, чем с упрямым Чаном. В конце концов, Марта согласилась принести еще «бум-бум», если здоровяк Ганс возьмет ее замуж. Ганс легко согласился — за колдовство в графстве полагалась смертная казнь.

Марта принесла мешочек наполненный чем-то неопределенно серым. Розеткус долго разглядывал, пробовал на вкус содержимое и только потом высыпал его в костер. Яркая вспышка озарила лица людей.

— Я же говорю, колдовство! — обрадовался Ганс.

Розеткус недоверчиво покачал головой.

— Пошли, — он взял девушку за руку. — Покажешь нам, как ты колдуешь… То есть как ты это делаешь.

В лаборатории Марта высыпала в мешочек содержимое из трех бочек, которые ей так и не удалось сдвинуть с места во время уборки.

— Древесный уголь, — быстро определил Розеткус содержимое первой бочки. — Помнишь, Ганс, мы с тобой чистый эфир из воздуха получить хотели? А в этих двух бочках сера и селитра, — алхимик поднял руки к потолку и громко рявкнул: — Все, Господи, все!.. Спасибо!

— А как же колдовство? — удивился Ганс.

— Колдовство, точнее божественное таинство, будет в церкви во время твоей свадьбы, — радостно съехидничал Розеткус. Он поднял с пола осколок колбы в виде головы химеры. — Кстати говоря, Марта не могла изобрести ничего, кроме пороха. Потому что она убрала отсюда все лишнее. Понимаешь, Ганс?!.. Сто химер и одна истина мне в глотку, она ничего не могла изобрести кроме пороха!!..

Марта подошла поближе к Гансу и взяла его за руку. Ганс попытался освободиться, но нежная женская ручка оказалась неожиданно сильной.

В лабораторию вошел китаец Чан. Он положил веревки на стол и с любопытством посмотрел на Розеткуса.

— А ты, почему нам про порох не сказал?! — возмутился Ганс. — Довел, понимаешь, человека до свадьбы!

— Не знаю я ни черта… — Чан потупился и вздохнул. — Но стыдно! Скажут, китаец, а как порох как делают, не знает…

…На свадьбе Ганса был впервые в Европе испытан фейерверк. Чумазые, перепачканные копотью гости радостно смеялись и хлопали в ладоши. Фейерверк, как лишенная химер истина, был прекрасен и не приносил людям пока ничего, кроме радости и ощущения полного счастья…

Цивилизаторы

…Шах Махмуд Измаил II и его визирь Усмани стояли на стене крепости Аль-Лахба и внимательно рассматривали рыцарский лагерь. И без того всегда шумливый, но сегодня особенно, стан захватчиков гудел множеством не совсем трезвых голосов.

— Что там у них сегодня, Усмани? — спросил шах.

— Рыцари отмечают день рождения своего магистра, Ваше Величество, — визирь вежливо поклонился. — Они хлещут сок перебродившего винограда и провозглашают здоровье друг друга.

— А при чем здесь здоровье? — удивился шах.

Визирь улыбнулся и пожал плечами.

Как правило, утром после рыцарских пьянок, слегка ошалевшие от вина захватчики осушали до дна все ближайшие колодцы. Количество воды, в перерасчете на одну рыцарскую душу, всегда превышало объем влаги, потребляемой среднестатистическим верблюдом после недельного перехода через пустыню.

Шум в рыцарском лагере постепенно усиливался… Тот тут, то там уже слышались пьяные песни.

Мудрый Махмуд Измаил II знавший восемнадцать языков, включая древнегреческий, невольно поморщился. Сегодняшние песни галантных захватчиков изобиловали не совсем приличными прилагательными и скорее напоминали неприличные частушки.

— Давно хотел тебя спросить, Усмани, почему в лагере рыцарей два флага? — спросил шах. — Флаги похожи, но почему они разного цвета?

— Наши враги принадлежат к разным рыцарским Орденам, — охотно и быстро пояснил визирь. — Синий флаг означает, что его члены относятся к Ордену Правой подвязки Его Величества короля Луи IV, а красный — к Левой.

— А у короля Луи, что разные подвязки? — весело удивился шах.

Визирь не успел ответить. В рыцарском лагере вдруг раздались дикие вопли и в воздухе замелькали боевые стяги. Их хаотичное движение было направленно не столько вправо-влево, сколько вверх-вниз.

— Кажется, захватчики дерутся, Ваше Величество! — воскликнул визирь. — Кодекс чести запрещает рыцарям применять боевое оружие против своих, и эти пьяные идиоты дерутся флагами!..

Заходящее солнце сильно мешало шаху и визирю рассмотреть все подробности драки в лагере. Тем не менее, и тот и другой увидели, что драка росла и вскоре в ход пошли оглобли от сломанных обозных телег и дрынье от разбитых лестниц.

Еще через пару минут рыцари принялись разбирать на колья пару штурмовых башен. Фронт «синие против красных» протянулся вдоль всего лагеря — почти точно по центру.

— Ваше Величество!.. — снова воскликнул визирь.

Его глаза загорелись боевым азартом.

Шах все понял.

— Подготовить тяжелую конницу, — отдал приказ Махмуд. — Ударить в центр и разогнать эту пьяную толпу!

Подготовка к атаке отняла не больше получаса. Шах Махмуд не отрывал жадного взгляда от рыцарского лагеря. Потасовка внутри него не утихала. Она только росла, поскольку в бой вступали оруженосцы, монахи и даже заезжие торговцы.

Внизу скрипнули тяжелые, плохо смазанные ворота и в сторону лагеря захватчиков с улюлюканьем помчались три тысячи закованных в броню всадников.

— Ваше Величество, я заранее поздравляю вас с победой! — громко сказал визирь.

Он низко поклонился.

— Да подожди ты!.. — отмахнулся Махмуд.

Впрочем, близкий успех уже кружил голову и шаху. Он азартно потер ладошки.

— Совсем немножко подожди, Усмани! — шах подмигнул. — Понял, да?..

Тяжелая арабская конница врезалась в центр рыцарского лагеря. Всадники азартно размахивали клинками и копьями, но на них вдруг обрушился целый ураган ударов длинных оглобель и кольев.

— Мочи и этих, ребята!!.. — взвыли «синие» рыцари справа.

— Круши, братва!.. — орали «красные» слева. — Бей их!..

У шаха опустились руки… Он вдруг увидел, как бессильны сабли перед мощными и длинными оглоблями. Если от удара сабли могли защитить доспехи, то удар дубины попросту глушил всадника или его коня. Древки боевых рыцарских стягов, опущенные к земле, тормозили на полном скаку коней, а брошенные пустые бочки сначала били по головам конников, а потом падали на землю и вносили еще большую сумятицу в конный строй.

В рыцарском лагере снова повторился вопль:

— Мочи их, братва!!..

«Да при чем тут вода-то?!.. — подумал ошарашенный шах — И почему именно сейчас моих воинов должен кто-то мочить?!»

Он с ужасом смотрел, как простая деревенская драка, приличествующая больше сельскому кабачку, чем благородной схватке двух цивилизаций, уничтожает его лучшие силы. Зажатые с двух сторон «синими» и «красными» тяжеловесные и неповоротливые арабские конники были явно растеряны и только отмахивались саблями от вездесущих дубин.

— Усмани! — закричал шах. — Трубите отход!

В крепости тут же завыли трубы. Остатки конницы, судя по ее мгновенной реакции, охотно метнулись в сторону распахнутых городских ворот. Бегство было таким поспешным, что всадники едва не сбивали с ног друг друга, а лошади по собачьи поджимали хвосты.

Когда последний конник нырнул в ворота, те заскрипели, но вдруг прервали начатое движение.

Шах свесил голову вниз и рявкнул:

— Что там?!

— Заклинили ворота, шайтан их задери!.. — пояснили снизу.

Шах понял хитрую тактику противника. Беззащитный, как скворечник, город мог быть захвачен за час боя.

Махмуд ринулся вниз.

— Навались, ребята! — закричал он, что было силы напирая на створку ворот. — Давай, жми!..

Толпа воинов бросилась на помощь своему любимому предводителю. Правда, эта же толпа чуть не раздавила его, притиснув носом к обитому железом дереву. Верный Усмани едва успел вытащить своего повелителя из оравы воинов.

Отмахнувшись от визиря, шах со скоростью ошалевшей белки взлетел на крепостную стену. Взгляд Его Величества Махмуда II ожидал увидеть стройные ряды бегущих в атаку захватчиков и лес копий…

Но ни захватчиков, ни копий не было… Драка в рыцарском лагере продолжалась и там, кажется, даже не заметили исчезновение конного врага.

За спиной шаха с шумом дышал визирь.

Махмуд вытер мокрый от пота лоб и посмотрел на Усмани.

— Что ворота? — спросил он. — Закрыли?

— Пока нет… Но нас не будут атаковать. Рыцарям не до нас, Ваше Величество.

Шах медленно пошел со стены вниз… Он безразлично взглянул на воинов возле ворот и поплелся в сторону дворца.

«Устал я что-то сегодня, — подумал Махмуд. — Это не работа, одни нервы, понимаешь… Может выпить немного, а?..»

Мысль была, конечно, крамольной и шах чуть покраснел. Фляжка с дорогим греческим вином был спрятана под ложем шаха. Этот трофей, захваченный в бою за один из рыцарских обозов, приятно булькал под запечатанной крышкой и казался удивительно притягательным. Иногда Махмуд задумчиво и долго смотрел на него и водил пальцем по серебряной поверхности фляжки.

«Можно и Усмани позвать…»

Грех, разделенный на двоих, уже шаху не казался таким большим.

Махмуд оглянулся и бросил последний взгляд в сторону рыцарского лагеря… Щель, между незапертыми створками ворот, была еще достаточно широкой, и мудрый шах увидел, что драка между захватчиками продолжалась. В центре лагеря уже что-то горело… На переднем плане пьяный монах лупил пивной кружкой по голове человека с пышным магистровским плюмажем на голове.

«Не-е-е!.. — подумал Махмуд. — Не буду пить сегодня пить… И Усмани сманивать грешно. Вот победим, тогда можно чуток и расслабиться!»

Так начиналась легенда…

Автора рассказа всегда удивляло то, что герои таких замечательных фильмов как «Властелин Кольца», «Индиана Джонс» и многих других, презрев законы теплофизики и биологии, а именно, благополучно повисев над потоками жгуче жаркой лавы, потом, без последствий, выбирались из этой передряги.

Нет-нет!.. Автор тоже «нарушитель».

Впрочем, он только улыбался…

— Я тебе покажу, крокодилюга ты крылатый!..

Брунгильда наступала на огнедышащего дракона, прикрывшись щитом. Меч в ловкой женской ручке орудовал с ловкостью ножа опытного повара.

Дракон по-собачьи взвизгнул и шарахнулся в сторону.

— Куда?! — рявкнула королева-воительница. — А ну стоять, птеродактиль!!

Через пять минут меч королевы-воительницы наконец закончил свою разделочную работу. Кровь из поверженного тела дракона быстро заполнила все впадины и ложбинки возле его логова.

Брунгильда метнулась к краю пропасти. Там, над близким и огненно сверкающим потоком лавы, вцепившись левой рукой за крохотный выступ, висел король Зигфрид.

— Руку дай!

Брунгильда легла на живот, но никак не могла дотянуться до запястья мужа.

Зигфрид поднял глаза… Они были уставшими и удивительно честными.

— Все равно мне хана, Брунчик! — ласково сказал Зигфрид. — На последок признаться тебе хочу… То есть покаяться. Помнишь Матильду фон Драп? Так вот, я тебе изменил с этой дурой. А эту помнишь… Ну, светленькую такую?.. Дочь фон Швейба?

— Руку дай, идиот! — закричала Брунгильда.

— … И с ней тебе изменил, — закончил фразу Зигфрид. — И вообще, я за последние пять лет я ни одной юбки не пропустил. Я был плохим мужем, Брунчик…

— Знаю!.. Но в аду, на сковороде, ты будешь жариться потом! А теперь дай мне руку!

Зигфрид неохотно протянул руку. Упираясь в землю коленями и до крови прикусив губу, Брунгильда потащила короля-мужа наверх.

— Осторожнее!.. — взвыл король. — Меня дракон за плечо укусил.

Наконец Его Величество было благополучно извлечено из горящей пропасти.

Брунгильда без сил осела на землю.

— Ой, а это что, а?!.. — вдруг удивился Зигфрид.

Он ощупал свои боевые латы. Руки короля стали быстрыми и суетливыми, как у мелкого воришки.

— Это че?!.. — уже не своим голосом взвыл Зигфрид.

«Латы от жара нагрелись…» — догадалась Брунгильда.

— Мама родная!! — перешел на откровенные вопли Зигфрид. — Я же сейчас как сосиска изжарюсь!!

Король попытался сорвать доспехи, но его руки, облаченные в неуклюжие перчатки из кольчуги, только скользили по металлу.

— Ой, же черт!.. Брунчик, ты что расселась?!.. Помоги!!

Зигфрид невольно исполнил несколько довольно замысловатых танцевальных па, которые вряд ли удались бы ему на пьяных вечеринках во дворце.

— Брунчик!!..

— Это та адская сковорода, милый, о которой я тебе говорила, — напомнила мужу Брунгильда.

— Ты что, сдурела, да?! — взвыл Зигфрид. — Я ж пока живой человек! Какого черта меня жарить?!

Брунгильда кивнула мужу на лужу драконьей крови.

— Прыгай туда, дорогой.