Раскрыть ладони Иванова Вероника
— Нет, госпожа. Ничего нет.
Теперь я учёный, с сумкой без надобности не хожу. И уж тем более, не оставляю без присмотра. А то подкинут ещё что-нибудь, оправдывайся потом.
— Хорошо. Досмотрите его!
Ловкие пальцы охранника пробежались по моему телу, тщательно ощупывая складки одежды, и уделили не меньшее внимание рукам и ногам. Я уже решил, что придётся снимать ботинки, чтобы развеять все возможные подозрения, но обошлось: стражник кивнул и распахнул одну из створок.
Первой в комнату прошла Келли, следом отправился я, спиной чувствуя равнодушный тяжёлый взгляд. И закрытая дверь не избавила от ощущения слежки. Глупо было обижаться или злиться, но меня раздражал вовсе не сам присмотр, а сопровождавшие его чувства. На меня смотрели, как на сущее ничтожество. Пыль. Прах. Грязь под ногами. Ни единой мысли, что я могу оказаться опасным, о нет! Всего лишь способен испачкать дорогие ковры, и именно поэтому за мной вынуждены наблюдать, хотя во всех других случаях не удостоили бы и взглядом.
Конечно, они правы. Я пока ещё никто, и только надеюсь стать «кем-то». Но насчёт безобидности всё же поторопились! Слишком самонадеянны? Слишком самоуверенны? Что же, посмотрим, кто на самом деле опасен, а кто нет. При первом же удобном случае не премину...
— Любимый, вот тот человек, о котором я тебе говорила.
«Любимый». Звучит искренне. Именно так, как звучала бы правда. Неужели, Келли влюблена по-настоящему? Неважно, что предмет любви — больше деньги, чем живая душа, но чувство имеется. Да ещё какое!
Она склонилась над сидящим в кресле мужчиной и нежно коснулась губами лба.
— Оставь нас. Ненадолго.
— Как пожелаешь, любимый.
Перелив колышущегося жемчуга не мог не притянуть мой взгляд, и когда я снова посмотрел на хозяина дома, увидел в прищуренных глазах хитрую усмешку.
— Хороша, верно?
И что отвечать? Подхватить предложенный тон? Промолчать? Я не знаю, насколько они близки, и насколько позволительно подшучивать над избранницей человека, в дом которого меня допустили лишь в качестве безымянного слуги.
— Ты ведь был с ней знаком раньше?
Наверное, нужно подтвердить. Келли должна была рассказать, где познакомилась со мной и при каких обстоятельствах, иначе как бы я здесь очутился?
— Да, господин.
— Она тогда была красивее?
Я вспомнил растёкшийся по плечам золотой мёд локонов.
— Нет, господин. Она была просто женщиной.
— Кем же она стала теперь?
— Драгоценным камнем в достойной оправе.
Он помолчал, потом то ли хмыкнул, то ли вздохнул, и велел:
— Подойди-ка поближе!
Да, пожалуй, старик. Но довольно крепкий, хотя тому же хозяину Оврага уступит почти во всём. Не тяжелее меня вдвое, слава богам, иначе я бы сразу отказался даже пробовать применять своё умение: через толстые слои жира мои пальцы не способны чувствовать хорошо. Слегка одутловатый, это есть. Нужно будет выгонять лишнюю воду. Сеточка алых линий довольно близко под кожей, тоже не слишком хорошо. Но не смертельно. Этот человек проживёт ещё с десяток лет, не меньше, если ему помочь. Правда, меня просили совсем о другом...
— Непоправимо, верно?
— О чём вы, господин?
— О своём здоровье, конечно же!
Когда-то он был тёмноволосым, но теперь память о прежнем цвете осталась только в бровях. И короткой щетине постриженной бороды. Забавно... И почему волосы не седеют равномерно? Хотя белая борода и чёрные локоны смотрелись бы ещё страннее.
А лицо волевое. С таким лицом долго спорить не будешь, если вообще решишься. Чувствуется, держит прислугу в кулаке. А возможно, и не её одну. Если этот человек богат, то непременно влиятелен, а влияние без характера не существует.
— Я не лекарь.
— Знаю. И поэтому ты здесь. Келли говорила, ты кое-что умеешь.
— Госпожа Каэлен слишком добра ко мне.
— Хочешь сказать, она солгала?
— Нет. Но возможно, переоценила мои таланты.
— А вот это я проверю уже сам.
Сказано спокойно, но с явственно ощущаемой угрозой. Мол, не ты здесь решаешь, парень. Хотя сомневаюсь, чтобы игра голосом была устроена нарочно ради меня. Просто иначе этот мужчина говорить разучился. Или никогда не умел.
— Чем я могу помочь?
Суровые брови сдвинулись, словно их обладатель не ожидал подобного обращения. Но что я ещё мог сказать? Меня просили о помощи, верно? Про плату же разговор вообще не заходил, стало быть, я тоже имею право немножко позадирать нос.
— Хех, а ты с норовом, как я погляжу... Но твоя правда: мне нужна помощь, а не услуга. Услуг я уже навидался и напробовался, только все они на вкус хуже дерьма.
А у него что, большой опыт по поеданию означенного яства?
Наверное, моё удивление слишком ясно читалось, потому что мужчина снова хохотнул:
— Да ты и сам должен знать. Неужто ни разу не пробовал?
— Простите, господин, я не понимаю.
— Ни единого слова? Ой, не верится! Ну ладно, не хочешь болтать, не надо. Я тебя не на беседу и приглашал.
Он отвёл полу мантии в сторону и снова откинулся на спинку кресла:
— Что скажешь об этом?
Набрякшие вены, небольшая припухлость. Обычное дело для стариков. Немощные ноги. Но поправить можно. Конечно, бегать, как олень, не станет, но ходить без особой боли — вполне. Правда, не знаю, сколько мне понадобится времени.
— Ничего страшного.
— Так-таки и ничего?
— Вы могли бы обратиться к лекарю из тех, что промышляют магическим лечением. Он бы справился быстрее меня. И лучше.
— Нет, магия мне ни к чему. Не люблю я магов.
— Но я тоже внесён в Регистр.
Ясные, несмотря на возраст, глаза снова прищурились.
— Знаю. И знаю кое-что ещё.
Я напрягся, ожидая худшего, и оно не преминуло последовать:
— Ты маг только наполовину, если не меньше. И сам толком не магичишь. То ли не умеешь, то ли не можешь. Другое важно, совсем другое.
Моего вопроса для продолжения беседы вовсе не требовалось, но прежде, чем это сообразить, я спросил:
— Что же?
— Ты — изгой, не прибившийся ни к одной из сторон. А значит, у тебя нет хозяина. Ты как приблудный пёс, ожидающий на задворках трактира, когда вынесут помои, и готовый драться за пару обглоданных костей с такими же неудачниками.
— И вы...
— А я могу кинуть тебе кость с остатками мяса. За совсем небольшую службу. Послужишь?
Стою, борясь с желанием отряхнуться, отчиститься, стереть с лица хоть часть той грязи, которую на меня только что вылили. Всего лишь несколько слов, но лучше бы меня оплевали по-настоящему!
— Я заплачу. Разумеется, сколько сочту нужным, а моя щедрость зависит уже от твоего усердия. Будешь стараться, получишь косточку пожирнее.
Он имеет право так со мной говорить. Я имею право гордо повернуться и уйти. Если мне позволят, разумеется. Но не уверен, что смогу сделать и шага вон из комнаты: люди, подобные избраннику Келли, не оставляют в живых дерзких и непокорных. Или купить, или подчинить силой, третьего не дано. Свободный дух им не нужен. Что ж, если я хочу сохранить свою честь, мне нужно всего лишь плюнуть богачу в лицо. Но если я хочу выжить и отомстить за унижения... Сначала придётся унизиться. До «ниже пола».
И словно желая помочь мне принять решение, мужчина небрежно замечает:
— Ты ведь видел лозы, когда шёл сюда, и наверняка подумал, что в такой густой зелени может спрятаться кто угодно? Там и в самом деле кое-кто играет в прятки. Стражи, более верные, чем люди. Ты слышал что-нибудь о лозянках? Они малы, почти незаметны, даже когда касаются кожи, и не могут убивать сами, но от их «поцелуев» человек теряет способность двигаться и становится лёгкой добычей...
Невольно сглатываю и переспрашиваю:
— Добычей для кого?
— Для того, кто пожелает открыть охоту.
Предупреждение принято. Больше нет смысла раздумывать.
Опускаюсь на колени и кладу ладонь поверх фиолетовых змеек надувшихся вен.
Разве мне трудно? Ни капельки. Главное, не дать злому азарту разгореться раньше времени. Успеется. Спешат только храбрецы, а трусы никогда и никуда не торопятся, но, как ни странно, везде успевают.
А соломинки ещё и перекручены... Придётся повозиться. И за один раз не справлюсь. Но пока хотя бы ослаблю напряжение натянутых струн сосудов.
Это просто работа. Никаких чувств. Никаких сожалений. Всё будет потом.
— Маллет — зл... грх... ш-ш-ш-ш-ш!
Сжимаю мохнатую мордочку пальцами, сдавливая узкие челюсти и останавливая шипящие слова на полпути к выходу. Феечка хлопает крыльями, стараясь вырваться на свободу, злобно царапает коготками мою руку, но в конце концов, осознав безнадёжность сопротивления, повисает безвольной тряпицей.
— Со слабыми справляться всегда легче, верно?
Он покидает густую тень, выходя на островок мостовой, освещённый бледным огнём давно не мытого фонаря. Спокойный и будто бы менее самодовольный, чем обычно. Почти участливый, и такая смена настроения немного пугает. Что ж, господин старший распорядитель, вы добились своего, и не угрозами, а сменив маску вершителя судеб на личину доброго приятеля. Раньше нужно было начинать, глядишь, и сломали бы меня об колено.
— Ещё бы. Иначе бы и не взялся.
Ослабляю хватку. Феечка, терпеливо дожидавшаяся возможности сбежать, тут же отлетает в сторону, но не спешит присесть на плечо Трэммину, предпочитая холодную незыблемость каменной ограды, а не живую плоть под коготками.
— И часто вы гуляете по ночам?
Он рассеянно поднимает голову, вглядывается в чёрное небо с редкими искрами звёзд:
— Когда есть повод.
— А сейчас он есть?
— Да. И предлагаю разделить его на двоих.
Приглашение пройтись рядом? Прогуляться? Странновато. Но дядя в кои-то веки не язвителен и насмешлив, а похож на человека, так почему бы и нет? От меня не убудет, а вдвоём идти по ночным улицам сподручнее, нежели в одиночку: лихие люди трижды подумают перед тем, как напасть.
— Хотите поговорить?
— И ты хочешь не меньше меня. Угадал?
Да, тема для беседы у меня имеется. Правда, она будет мало интересна кому-либо, но говорить я могу много, долго и цветисто. Только малосвязно ввиду большого количества ругательств, так и рвущихся наружу.
— Что вам нужно?
— Ох, и когда же ты научишься быть любезным, племянничек? — вздохнул Трэммин, пристраиваясь сбоку и задавая ритм шагов. — Правда, в твои годы я тоже любил повздорить и подерзить, но всегда знал меру, заметь! Всегда.
— Хотите сказать, нужно тщательнее выбирать, кого приветить, а кому отказать?
— Ну хоть что-то ты понял! Начинаю тобой гордиться. Не смейся, я говорю совершенно серьёзно. Верить или нет, выбирай сам, но сейчас... Разговор пойдёт вовсе не о вере.
— А о чём? О надежде? Или может быть, о любви?
Дядя качнул головой, пряча улыбку:
— Любовь — очень полезное чувство. Она делает людей уязвимыми и слабыми, превращая самую неприступную крепость в жалкий заборчик. В моих надеждах именно любовь сыграла главную роль... Но я опять отвлёкся. Лучше скажи, как тебе понравился dyen Райт? Молчишь? Тогда позволь ответить вместо тебя. Позволишь? Это ужасный человек, лишённый способности уважать хоть кого-либо. Только деньги и сила, вот что имеет для него значение.
Можно подумать, господин старший распорядитель ценит другие вещи! Но в одном он прав. Чувствую я себя просто чудовищно, и виной моего плачевного состояния является именно человек с больными ногами. Зато рассудок у хозяина Виноградного дома здоровее, чем у многих. Во сто крат.
— Полагаю, ему всё равно, кто и что о нём думает.
— Разумеется! Его мало заботят чужие чувства. А вот меня очень даже беспокоят. Зачем ты ходил в его дом?
Ага, вот мы и добрались до сути! Но правду я ведь всё равно не скажу. И потому, что не имею права раскрывать не принадлежащие мне секреты, и потому, что одну извинительную подать уже уплатил, а на вторую денег ещё не накопил.
— Вам хорошо известно, зачем меня обычно зовут.
— Избавиться от заклинаний, конечно же... Часом не от охранных?
В дядином голосе слышны любопытствующие нотки. Не к добру это, ох не к добру.
— Нет, дело гораздо проще. К охране отношения не имеет.
— Жаль, — вздохнул Трэммин. — Но возможно, оно и к лучшему: никто не заподозрит...
— Не заподозрит что?
Мой интерес оставили без внимания, заставляя от следующего вопроса насторожиться ещё больше:
— И ты придёшь сюда снова?
Приду. Возможно, не один десяток раз. Хотя сомневаюсь, что меня допустят до лечения той части тела, которую желает видеть во всеоружии Келли.
Приду, конечно. Но зачем это нужно знать господину старшему распорядителю?
— Какая разница?
— Ты не ответил.
А врать ведь бессмысленно: легко проследит и проверит. Стало быть, нужно говорить правду:
— Да.
— Через какое время?
— Вы задаёте странные вопросы.
— Разве? Просто любопытствую.
Да уж, простенькое такое любопытничанье... Но у меня нет желания играть словами, особенно на ночь глядя. Если ему что-то нужно, пусть говорит прямо.
— Какое значение для вас имеют мои ответы, если вы так настойчиво их добиваетесь?
Трэммин усмехнулся злее, чем полагалось для приятельской беседы, но справился с голосом, удержав чувства в узде:
— Сейчас я расскажу то, что известно лишь избранным и крайне неболтливым людям. Это дорогая тайна, но тебе... Тебе, пожалуй, можно её доверить. По-родственному. Ты же не предашь своего любимого дядюшку?
С превеликим удовольствием, если бы мог. Если бы было, кому и за что предавать. И если бы меня стали слушать.
— Мне не нужны ваши тайны.
— О, ошибаешься! Очень нужны. Просто ты пока не понимаешь, насколько в них нуждаешься!
Неподходящее время, неподходящее место, собеседник, от которого следовало бы держаться подальше, так теперь ещё и какие-то тайны... Определённо, удача отвернулась от меня окончательно. Придётся лицезреть филейную часть капризной госпожи, но надеюсь, не слишком долго.
— Если желаете, говорите поскорее. Уже поздно, я устал и хочу спать.
— А много времени и не понадобится, — уверил меня дядя. — Сейчас свернём вон в тот проулочек, и поговорим. Быстренько и по делу.
В узком коридоре глухих стен Трэммин остановился и, отослав феечку стеречь покой и неприкосновенность нашей беседы, сменил тон с приятельского на бесстрастный.
— Думаю, тебе известно, что Анклав располагает достаточными средствами, чтобы не чувствовать уязвимости перед всем прочим миром? Да, я говорю о золоте, именно о нём. Но золото, к сожалению, нельзя есть... Ещё два столетия назад верховный маг, понимавший сию простую истину, начал беспокоиться о будущем Анклава и, зная, с каким недоверием простой люд относится к одарённым, решил действовать через посредников. После долгих размышлений были выбраны несколько благонадёжных, но, разумеется, не слишком заносчивых семей, и им было предложено поспособствовать благополучию Саэнны. Конечно же, с учётом их собственной выгоды! На деньги Анклава были куплены пастбища и рудники, леса и посевные угодья, но поскольку Анклав не мог открыто признать свои владения, для всего мира хозяевами были названы эти семьи.
— Почему же не мог? Ведь глупо и опасно отдавать деньги кому-то постороннему.
— Разумеется, но... — дядя скорбно поджал губы. — Со времён окончания Долгой войны Анклаву запрещено обзаводиться собственными владениями, кроме Обители. Иначе королевства снова выступят против нас, и тогда...
Никакое количество магов не сможет сдержать натиск разъярённых людей. Хотя бы потому, что силёнок не хватит. Понятно, что же тут не понять?
Полагаю, жители королевств не догадываются о том, что всесильный и гордый Анклав вынужден зависеть от горстки самых обычных людей. Правителям сия тайна, кончено, известна, но думаю, они берегут свои знания не менее свято, чем маги. Иначе подобие мира исчезнет, обрушивая все заинтересованные стороны в бездну очередной войны...
И всё же, дядя лукавит. Хорошо, теперь я знаю кое-что важное. Но никаких доказательств у меня нет, и быть не может. Так что проку в секрете, открытом господином старшим распорядителем? Хочет заставить гордиться оказанным доверием? Не-е-е-ет. Мне ни жарко, ни холодно от такой любезности. Хотя, расспросить поподробнее всё же не повредит:
— А с этими семьями хотя бы заключили договорённость?
— Заключили. И соглашения исправно выполнялись обеими сторонами. Но песок времени не прекращает своё движение, стирая память о прошлом. Кто-то умирал, кто-то рождался, кто-то уставал, кто-то норовил избавиться от обязательств, не желая служить... И совсем недавно единственным хозяином всех угодий Анклава за пределами Саэнны стал один человек. Dyen Райт Амиели.
— Значит, он несметно богат!
— Не он, а Анклав, — не преминули с назиданием поправить меня. — Он всего лишь распоряжается имуществом. И в последнее время...
— Почувствовал свою силу?
Невинное предположение оказалось верным, потому что в ответ Трэммин зло фыркнул:
— Он не посмеет нарушить договор!
Хм. Если всё вокруг безоблачно, то откуда взялись грозовые тучки в голосе дяди?
— Так в чём же беда? И зачем вы мне всё это рассказываете?
— Есть причина. Вернее, бумага, подписанием которой dyen Райт после своей смерти передаёт все владения другому человеку.
— Что-то вроде наследственного назначения?
— Да, оно самое. И имя пока не вписано.
— А Анклаву, разумеется, нужно, чтобы следующим прислужником стал верный человек? Разочаровались в семействе Амиели?
По лицу дяди даже в слабых отсветах фонарей было видно, как тяжело даётся честное признание в собственной слабости. Но оно всё-таки состоялось:
— Люди из этого рода чересчур своенравны и в любой миг могут начать играть в свою игру. А мы можем лишиться всех денег.
— Веская причина, не спорю. Но причина для чего?
— Я уже упомянул о бумаге. Она хранится в Виноградном доме и недосягаема никем из магов. Потому что dyen Райт не пускает их на порог.
— Но меня же пустил?
Снисходительный вздох обжёг мою щёку:
— Ты не маг, мой мальчик. И никогда им не станешь. Но твоя обделённость способна оказать Анклаву услугу, за которую... Будет заплачено более, чем щедро. Тебе не придётся ни в чём нуждаться, поверь!
Верю, и с превеликой охотой. Потому что знаю, в каком состоянии, действительно, перестану испытывать малейшие нужды. В мёртвом. Дядя только что прямо и чётко заявил мне о весёленькой участи помочь Анклаву и сгинуть без следа в одной из могил для бродяг. Интересно, и он всерьёз уверен, что я соглашусь? Но я же не круглый дурак, чтобы покупаться на такую уловку!
— Знаете, я и сейчас не особо нуждаюсь... Как-нибудь без меня, хорошо?
Трэммин постучал пальцами по задумчиво оттопыренной нижней губе:
— Я предполагал, что ты ответишь именно так.
Ну да. Другого варианта не было. Прислуживать Попечительскому совету в лице дяди? Не собираюсь. По доброй воле, имею в виду. А воля господина старшего распорядителя как раз наоборот, злая.
— Разрешите откланяться?
— Не торопись.
Всё, из голоса Трэммина исчезли последние доверительные нотки. Осталась только сталь, острая и напитанная ядом.
— Не хотелось действовать грубо, но ты сам виноват. Скажи, известно ли тебе, что маги имеют право вступать в договорные отношения с членами Гильдии убийц только при подписании определённых бумаг?
О-о-о, запахло жареным. Я бы даже сказал, палёным. Хуже, чем от феечки.
— Да.
— Хорошо. А теперь поговорим о двух странных случаях, совсем разных, но связанных между собой участием одного и того же человека.
— Что за случаи? И что за человек?
— Ты, разумеется, ты, мой любимый племянничек! Хоть на суде и не было представителей Анклава, поскольку проступок выходил за пределы магического влияния, не думай, что я остался в полнейшем неведении относительно безобразия, происшедшего... — Он остановил словоизвержение, успокаивая чувства, и продолжил только после небольшой паузы: — Заявитель снял обвинение, но все присутствующие ясно видели причину, по которой он это сделал. Не надо ходить к гадалкам, чтобы понять: кто-то из Теней оказал тебе дорогую услугу.
— И что с того? Это могло быть просто дружеским участием.
— Дружеским, говоришь? Ну-ну, пусть так. Тогда объясни, каким образом зачарованное тобой оружие оказалось на месте убийства одного не слишком достойного, но влиятельного человека?
— Оружие?
— Арбалетные стрелы.
— И я их чаровал?
Ничего не понимаю. Совсем ничего.
— Чарователем был именно Маллет Нивьери, как подтвердили дознаватели Регистровой службы. Или ты забыл, что когда-то сдавал экзамен на право быть занесённым в Регистр?
Нет, помню довольно хорошо, ведь прошло не так уж много времени. Но почему... На стрелах не должно было остаться никаких следов чар! Особенно после использования. Собственно, я и согласился на чарование именно по этой причине. Дядя лжёт? Подкупил дознавателей? Нет, быть того не может. Если находят зачарованную вещь, её помещают в особое хранилище, дабы сберечь в неприкосновенности любые остатки заклинаний. Кто-то подделал моё плетение? Невозможно. Сравнение с образцами экзамена сразу же раскусит фальшивку. Но тогда...
— Не нужно было сообщать чарам так много Силы, любезный племянничек.
Много?! Да откуда мне было её взять? Разве только...
Будь я проклят! Незакрытая шкатулка. Обрывки нитей, разлетевшиеся по чердаку. Они парили в воздухе, пока... Не нашли местечко, к которому можно прилипнуть. Татуировка Тени. Сколько убийца унёс на себе? Не один десяток моих заготовок. А когда приступил к исполнению заказа и спрятал чёрный узор в глубине плоти, капельки Силы снялись с насиженного места и устремились туда, где чары чувствовались явственнее. К оружию.
Мне конец? Очень похоже.
— Но почему я не могу поработать с оружием, пусть и для Тени? Это не запрещено.
— Если подписана соответствующая бумага. А dyen Сагинн утверждает, что не выдавал тебе виграмму на чарование оружия. Следовательно...
Он даже не стал продолжать. Невинно поднял взгляд к узкой полоске чёрного неба, скрестил руки на груди и сделал вид, что совершенно равнодушен к выводам, которые должны последовать из всего сказанного.
— Я должен заплатить ещё одну подать?
— Если бы всё было так просто, любезный племянничек, если бы всё было так просто...
— А разве есть сложности?
— То, что ты утаил пару монет от бдительного ока Анклава, ещё полбеды. Но то, что ты завёл дружеские отношения с Гильдией... Ты хоть понимаешь, как это опасно?
Нет, не понимаю.
— Опасно?
Дядя сменил тон с сочувствующего на хорошо выверенный наставнический:
— Анклав даёт приют Теням в пределах Саэнны, за сие благодеяние ни один из убийц не поднимет руку на мага. В городских стенах, разумеется. Понимаешь? Этот город — единственное место в мире, где и мы, и они можем чувствовать себя в полной безопасности. Единственное! Но между нами не должно возникать отношений, хоть сколько-нибудь выходящих за рамки договорённостей. Только то, что укладывается в строчках виграммы.
Ага, можно подумать, один я волшебствую в обход правил! Каждый второй занимается этим вместе с каждым первым. Что же такого страшного узрел дядя в моём проступке?
— Я просто не успел...
— Не успел, не захотел, не смог... Разница небольшая, Маллет. Ты завёл дружбу с Тенью, а сие недопустимо.
— Дружбу?! Да с чего вы взяли?
— С твоих же слов. Помнишь? Ты назвал «дружеским участием» вмешательство убийцы в ход недавнего суда. Думаю, ты догадываешься, что и Тени обязаны сообщать главе Гильдии о своих действиях против других людей? Более того, принятие заказа сопровождается... Хотя, откуда тебе знать эти тонкости? Но так и быть, расскажу.
Трэммин скучающе вздохнул и продолжил:
— Убийства из корысти запрещены законами людскими и божьими, а потому причинение намеренного смертельного вреда карается в любом уголке Четырёх Шемов. Саэнна не исключение. Человек, чья вина в совершении убийства установлена дознанием или подтверждена хотя бы тремя свидетелями, подлежит немедленной казни. Без пощады. При этом имущество убийцы изымается в пользу... Поэтому горожане даже не помышляют собственными руками мстить своим обидчикам, а нанимают тех, кому это дозволено.
— Разве Тени точно также не преследуются и не казнятся?