Пляска смерти Гамильтон Лорел

– Все наши набрали силы от того, что мы сделали с Огюстином. Ашер очень давно уже мастер вампиров, но никогда у него не было многих из тех сил уровня мастера, которые среди нас считаются сами собой разумеющимися.

– Его взгляд стал на несколько делений сильнее, это я поняла.

Жан-Клод покачал головой:

– Non, ma petite, не только взгляд. Какая у Ашера самая сильная из вампирских способностей?

Я подумала пару секунд:

– У него укус приносит оргазм.

Жан-Клод едва заметно улыбнулся:

– Это для тебя может быть самой заманчивой из его сил, но она не самая мощная.

Я задумалась сильнее.

– Притягательность. Он для тебя становится неотразим после того, как он от тебя пил. А после любви с ним – это вроде любовных чар, но действует так, как никакие любовные чары не могут.

– Я думаю, что его способность притягивать тоже выросла в силе.

Я посмотрела на Ашера – он все так же сидел на кровати, тщательно избегая на меня смотреть. Я покачала головой и подошла к нему ближе.

– Ашер, пожалуйста, посмотри на меня.

– Зачем? – спросил он очень ровным голосом, все так же старательно на меня не глядя.

– Я хочу знать, вообще ли твой взгляд меня подчиняет, или это было потому, что я не защитилась от тебя.

Он чуть не глянул на меня, но остановился, показав только совершенный профиль и разлив сверкающих волос.

– В каком смысле – не защитилась от меня?

– Я тебе доверяю, поэтому не ставлю от тебя щиты. Я хочу, чтобы твоя сила захватила меня. Но до сих пор у меня был выбор. Сейчас я хочу знать, остался ли еще выбор, или ты просто стал сильнее меня.

– Дай ей полный вес твоего взгляда, mon ami, и мы посмотрим.

Ашер повернулся, и по самому этому повороту его тела видно было, насколько ему не хочется. Его лицо обратилось ко мне, спокойное и непроницаемое, какое я у него редко видела. Много лет назад я совершенствовалась в искусстве смотреть в лицо вампира, не встречаясь с ним взглядом. Сейчас я несколько растренировалась, стала самоуверенной из-за возросшей силы, но доведенные до автоматизма умения никогда не уходят совсем.

Я изучала закругление его губ, потом подняла глаза, медленно, встречая его взгляд. Глаза его были красивы, как всегда – такая светлая-светлая голубизна. Чистая, прозрачная голубизна, только светлая, как зимний рассвет. Пристально глядя в эти глаза, я не ощущала ничего.

– Ничего не получится, если ты не будешь пытаться захватить меня взглядом.

– Я не хочу тебя захватывать.

– Врешь.

Он попытался сделать обиженный вид.

– Не дури мне голову, Ашер, ты слишком любишь игры с силой. Ты любишь тот эффект, который на меня производишь. Тебе нравится делать со мной такое, чего не может Жан-Клод. Ты в восторге от того, что ты единственный вампир, который может со мной вампирствовать.

На его лице ничего не отражалось.

– Я никогда тебе ничего подобного не говорил.

– Твое тело говорило за тебя.

Он облизал губы – давнее движение, которое прорывалось у него, когда он нервничал.

– Что ты от меня хочешь, Анита?

– Правды.

Он покачал головой, и вид у него был мрачный.

– Ты очень часто просишь правды, но редко когда именно ее ты хочешь.

Мне хотелось бы с этим поспорить, но я не могла – если хотела играть честно.

– Ты прав, может быть, более прав, чем мне хотелось бы осознавать, но сейчас, пожалуйста, попробуй поймать меня взглядом. По-настоящему попробуй, чтобы мы знали, насколько я должна быть при тебе осторожной.

– Я не хочу, чтобы ты была при мне осторожной.

Я покачала головой:

– Ашер, пожалуйста, мы должны знать.

– Зачем? Чтобы ты могла от меня закрыться? Отказать мне во взгляде твоих собственных глаз?

– Ашер, пожалуйста. Давай просто попробуем.

– Я попрошу тебя как друг, – сказал Жан-Клод, – но следующая просьба будет исходить от мастера. Сделай, как она просит.

Очень печально прозвучал его голос. Настолько печально, что я посмотрела на него – у меня было чувство, что я что-то упустила.

Когда-то я бы не обратила внимания на это мелькнувшее в голове предостережение, но я уже научилась задавать вопросы.

– Я прошу что-нибудь плохое? Потому спрашиваю, что вы оба очень обеспокоены. Я упустила из виду что-то такое, что может потом извернуться и за жопу тяпнуть?

Жан-Клод улыбнулся, почти засмеялся.

– Ах, ma petite, как ты изящно формулируешь!

– Да-да, но ответь на вопрос.

– Мы боимся твоей возможной реакции, если Ашер действительно сможет тебя подчинить взглядом.

Я перевела взгляд с одного на другого. Жан-Клод тщательно сохранял вежливое лицо. Ашер – непроницаемую надменность. Поодаль стоял Реквием, и лицо его было такое же непроницаемое, как у них, но не благожелательно-вежливое, как у Жан-Клода или надменное, как у Ашера: он просто старался ничего на нем не выразить. Торс его все еще был украшен ранами, полученными от Менг Дье. Впервые возникла у меня мысль: если бы я напитала от него ardeur, раны бы зажили? Мне случалось исцелять метафизическим сексом. Нахмурившись, я повернулась обратно к Жан-Клоду.

– Ты ведь не по одной причине хотел, чтобы я питала ardeur от Реквиема?

– Ты же этого не будешь делать, так какая разница?

Чуть слышный привкус злости ощущался в этих словах.

Я посмотрела на него. Вежливая маска сменилась чем-то вроде той надменности, за которой прятался Ашер.

– Я знаю, что со мной трудно, но давай притворимся, что это не так. Притворимся, что я не такой уж большой геморрой. Просто поговорим. Скажи мне свои соображения.

– Соображения о чем, ma petite?

Я подошла к нему, говоря на ходу:

– Все причины, по которым мне стоило сейчас питаться от Реквиема. И причины твоей нервной реакции на то, что Ашер может подчинить меня взглядом. – Я теперь стояла перед ним и сообразила, что он успел отойти от кровати, а я этого сперва не заметила. Слишком была занята глазами Ашера. – Просто скажи мне. Я обещаю не паниковать. Обещаю не убегать прочь. Говори со мной так, как если бы я была разумным человеком.

Он посмотрел на меня – очень красноречиво. Дал мне увидеть, как мысли сменяют друг друга у него на лице, но наконец сказал:

– Ашер прав, ma petite. Ты просишь правды, но часто наказываешь нас, когда мы ее говорим.

Я кивнула:

– Я знаю, и прошу за это прощения. Могу только сказать, что изо всех сил постараюсь не быть таким геморроем. Постараюсь слушать и не психовать.

– Намерения благие, ma petite, но ты знаешь старую поговорку.

Я снова кивнула:

– Ага, ими вымощена дорога в ад. – Я коснулась одной из его рук, скрещенных на груди. Даже языком жестов он не хотел себя выдать. – Прошу тебя, Жан-Клод, мне кажется, сейчас не время ублажать мои комплексы. Если мы провалимся в этот уикенд на глазах всех прочих мастеров, я не хочу, чтобы причиной этого был ваш страх быть честными со мной. Не хочу, чтобы катастрофа была на моей совести. Я понятно говорю?

Он расплел руки, погладил меня по лицу.

– Какая искренность, ma petite. Что на тебя нашло?

Я подумала и сказала вслух:

– Я боюсь.

– Чего?

Я положила ладонь ему на руку, прижала к своему лицу.

– Что мы все провалимся только потому, что мне не хочется, чтобы что-то оказалось правдой.

– Ma petite, это не так, не совсем так.

Я отвела взгляд от его вдруг все понимающих глаз.

– Наверное, тут дело в ребенке. – Я заставила себя поглядеть ему в глаза. Это было и легче из-за мудрой нежности в них, и труднее. – Если мы действительно это сделаем, сохраним ребенка, то должны до того все наладить. Все исправить. И я не могу себе позволить роскоши быть занозой в заднице, если от этого нам вред.

– Ты всего несколько часов как узнала, и вдруг ты готова на компромисс. – Он посмотрел на меня серьезно, изучающе и нежно – одновременно. – Мне говорили, что беременность меняет женщину, но чтобы так быстро?

– Может быть, мне просто не хватало последнего сигнала.

– Сигнала о чем, ma petite?

– Я твердила Ричарду, что приняла свою жизнь, но он прав, я все еще на какие-то ее аспекты закрываю глаза. Вы… – я оглянулась на Ашера, – все еще ходите вокруг меня на цыпочках, опасаясь того, что я сделаю? – Я снова повернулась к Жан-Клоду. – Так ведь?

– Ты научила нас осторожности, ma petite.

Он попытался меня обнять, но я отступила.

– Не надо меня успокаивать, Жан-Клод, давай говорить.

Он вздохнул:

– Ты ведь понимаешь, ma petite, что такие требования полной честности, которые время от времени на тебя находят, – это просто другой способ быть занозой в заднице?

Я не могла не улыбнуться.

– Нет, до сих пор не понимала. Я думала, это значит быть разумной.

– Non, ma petite, это не значит быть разумной. Это другой способ быть очень требовательной.

– Ну, тогда, черт побери, скажи мне, что делать, потому что никакой другой у меня быть не получается.

– Ты, как говорится на современном языке, «сложна в обслуживании». Но я это знал еще до того, как мы стали парой.

– Ты хочешь сказать, знал, во что влезаешь.

Он кивнул.

– Насколько это вообще может знать мужчина, который решает полюбить женщину. В каждой любовной истории есть загадки и сюрпризы. Но я действительно несколько представлял себе, во что влезаю. И сделал это своей охотой и с радостью.

– Трудности побледнели перед – чем? Силой, которую ты мог набрать?

Он нахмурился:

– Вот видишь, ты уже злишься. Ты хочешь не правды, ma petite. Но и лжи ты тоже не хочешь. И не даешь нам даже намека, как нам пройти твои рифы.

– Никогда не слыхала от тебя морских метафор.

– Может быть, встреча с Сэмюэлом напомнила мне о путешествии в эту прекрасную страну.

– Может быть, – сказала я и сама услышала свои подозрительные интонации.

Ашер издал какое-то грудное хмыканье.

– Ты ищешь причины разозлиться, чтобы обвинить нас и сбежать.

– Как Ричард сегодня хотел затеять ссору, – сказала я.

Ашер кивнул.

Я задумалась на пару секунд.

– Дело в том, что мы с Ричардом не слишком отличаемся. Во многом мы похожи.

Жан-Клод посмотрел на меня так, будто я наконец-то дошла до того, что он давным-давно знал.

– Слишком похожи очень во многом, но ты больше способна на компромисс, и ваше сходство характеров заставляет его все время пытаться вынудить тебя к тем же решениям, что принял он. Он в тебе видит свое отражение и еще даже меньше тебя понимает, почему ты не видишь его правоты во всем.

– Может быть, этим он меня и раздражает. Он ведь так похож на меня, почему он не может принимать те же решения, что и я?

– Oui, ma petite, я думаю, в этом отчасти причина вашей столь великой злости друг на друга.

– Он прав. Я пытаюсь сделать из него кого-то другого, а он то же самое делает со мной. Черт побери!

– Что такое, ma petite?

– Терпеть не могу, когда так торможу в вещах, настолько очевидных.

– Очевидны они только тогда, когда их заметишь, – сказал он.

– Не уверена, что поняла смысл, но ладно. Я ж не говорю, что мне понравится это слышать, но скажи, почему ты так обеспокоился, когда Ашер на меня подействовал взглядом.

– На это отвечу я, – сказал Ашер. Он подошел ко мне, халат его был по-прежнему распахнут. Мне понадобилось больше усилий, чем я признала бы вслух, чтобы смотреть ему в глаза, а не ниже. – Если я тебя захвачу взглядом, мы оба тогда боимся, что ты изгонишь меня из своей постели. Своей и Жан-Клода.

– За постель Жан-Клода я не отвечаю. Вы спите вместе в твоей постели, когда я днем залегаю в его.

Мужчины обменялись взглядом, которого я не поняла. Я тронула Ашера за руку, привлекая его внимание к себе:

– В чем дело?

Он посмотрел на меня, закрыв золотыми волосами шрамы на лице. Вообще-то он уже перестал от меня прятаться.

– Так что, ты думаешь, делаем мы с Жан-Клодом в моей постели, когда ты спишь вот в этой?

Я нахмурилась, потом отвела взгляд от его слишком уж откровенных глаз. Вампирская сила не заставит меня отвести глаза, а вот смущение – может.

– Ты прав, я не хочу честности. Я только думаю, что хочу.

– Ты покраснела, – заметил Ашер с довольным смехом. – Ты думаешь, что мы любовники?

Я так покраснела, что от прилива крови закружилась голова, и появилось такое чувство, что Ашер выставляет меня на посмешище. Так что – да, я рассердилась. Скрестив руки на животе, я ответила:

– Да.

Ашер посмотрел на Жан-Клода:

– Она верит про нас, чему все верят.

Наконец-то я взглянула на Жан-Клода – ничего, совсем ничего на его лице не отражалось. Мне пришлось облизать вдруг пересохшие губы, чтобы сказать:

– Вы хотите сказать, что этого не делаете, когда меня нет с вами?

– Все прикосновения, которые мне дозволены – это только когда ты с нами, – сказал Ашер. Его очередь была говорить сердито. Но гнев окрасил его голос жаром.

Я все смотрела на Жан-Клода.

– Ты нам не веришь? – спросил он.

– Не то чтобы… – Я попыталась вложить это в слова: – Как ты можешь быть вот так близко к нему и ему отказать?

– Спасибо за такие слова, – сказал Ашер.

– А что бы сделала ты, ma petite, увидев нас в объятиях друг друга?

– Я… не знаю. Наверное, зависит от того, что ты понимаешь под «объятиями».

– Секс, ma petite. Секс.

Я открыла рот, закрыла, не зная, что сказать.

– Не знаю.

– Я знаю. Тебя смело бы прочь. Ты бы оставила мою постель, разрушила бы нашу силу, наш триумвират. Ты бы могла сбежать к нашему столь консервативному Ричарду, или бы бросила нас обоих. Ты была бы так шокирована, так не готова принять подобные вещи.

– Может быть, но я же не психовала насчет тебя с Огюстином.

– Там ты участвовала. Мы делили его с тобой. Если бы ты увидела нас только вдвоем, восприняла бы по-другому.

– Ну, во-первых, он нам чужой…

– Погоди, – перебил Ашер. – Ты хочешь сказать, что готова делить со мной Жан-Клода?

– Мы и так все друг другом делимся.

Он покачал головой:

– Мы делим тебя, Анита, а друг друга едва ли касаемся.

– Не надо об этом сегодня, Ашер. Я тебя прошу и как твой друг, и как твой мастер. Когда наши гости уедут, вернемся к этому обсуждению.

– Даешь слово? – спросил Ашер.

– Даю слово.

Я кивнула.

– Когда не будем сидеть по самую задницу в аллигаторах, и когда у меня будет несколько дней переварить эту новость.

– Для тебя это новость – что я хочу быть его любовником? – спросил Ашер.

Я покачала головой:

– Честно говоря, я думала, что вы у меня за спиной как кролики. Знаешь, страусиная политика: «не спрашивай – не скажут». Мне и в голову не приходило, что все ваши прикосновения – только при мне.

– Я думал, что ты в этом увидишь с нашей стороны нечестность, – сказал Жан-Клод.

– С другой женщиной – да, но у меня аппаратура не та. В смысле, что если мужики с тобой такое будут делать, то у меня просто нужных частей нет. Но я думала, что делю тебя не с какими-то мужиками, а с Ашером. Это же не просто первый попавшийся хмырь с улицы.

– Ты хочешь сказать, что для Ашера ты делаешь исключение из правил?

– Я даже не знаю, есть ли у меня правила, но я не хочу делить тебя ни с кем, не больше, чем ты хочешь меня с кем-нибудь делить. Но я предполагала, что вы с Ашером любовники – в мое отсутствие.

Наконец-то, вот она, правда.

– И почему ты так думала?

Я показала на Ашера:

– Посмотри на него. Посмотри, как он на тебя смотрит.

Ашер засмеялся:

– Ты хочешь сказать, я так прекрасен, что мне никто не может отказать?

– Именно так, – кивнула я.

Лицо его смягчилось, он встал рядом со мной.

– Анита, ты возвращаешь молодость моему сердцу.

Я взяла его за руку:

– А ты иногда заставляешь меня чувствовать себя просто младенцем.

– Pourquoi?

– Потому что я могу взять в постель вас обоих, но предполагала, что вы любите друг друга у меня за спиной, чтобы пощадить мои чувства. Это мне казалось аккуратным и чистым решением. Мне не надо было разбираться в своих чувствах насчет того, что вы пара, зато каждый получал, что ему нужно. А оказалось, что Жан-Клод вел себя очень, очень хорошо, а ты чувствовал себя заброшенным.

– Отвергнутым, – поправил он, мрачно глядя на Жан-Клода.

Я взяла его за лицо, повернула к себе.

– Это была моя вина, а не его. Он прав, Ашер. Ты меня знаешь. Я могу не замечать слона в гостиной, пока не вляпаюсь в навоз по самые уши, но если заставить меня посмотреть на это, пока до ушей еще не дошло, я могу это плохо принять. Если бы я застала вас вдвоем, я бы сделала из этого повод сбежать ко всем чертям. Жан-Клод в этом прав.

– А теперь? – спросил он.

– Не знаю. И это действительно правда. Пока я не видела, как Жан-Клод целует Огги, пока не участвовала в этом, я бы точно сказала «нет». Не просто «нет», а «нет, черт побери!» – Я опустила глаза, не зная, от смущения, от недовольства или просто мне так свойственно. – Но я хочу, чтобы счастливы были все, кого я люблю. Это я знаю. Я хочу, чтобы все мы были счастливы и перестали убегать. – Рукой я коснулась своего живота, столь красивого и плоского от упражнений. – Перестали притворяться, что мы какие-то не такие, как есть на самом деле. – Я взглянула на него. – Никто не спросил, каковы твои чувства насчет ребенка. В смысле, у тебя те же шансы, что у Жан-Клода. В смысле, шансы быть отцом.

Он улыбнулся:

– Я – эгоист и сволочь. Проснулся пьяный от силы и забыл, что с тобой творилось эти несколько часов. Прости.

Я покачала головой:

– Я игнорировала эту проблему куда дольше.

– Я в постели двоих, которых я люблю, и проблемы в этом нет. Мне повезло больше, и я счастливее, чем мог даже мечтать быть снова.

– Но…

Он положил пальцы мне на губы:

– Тише. Ты хочешь спросить, каковы мои чувства насчет твоей беременности. Ну какие они могут быть, кроме счастья, что будет в нашей жизни маленькая ты или маленький Жан-Клод? Джулианна сожалела, что не подарила мне ребенка.

Впервые он назвал ее имя без этой болезненной печали.

Я поцеловала его пальцы и отодвинула руку, чтобы сказать:

– Ты этой беременностью счастлив?

– Не счастлив и не несчастлив, но я очень счастлив сейчас быть рядом с тобой. Я горд, что могу назвать себя твоим любовником. Ты воистину хочешь, чтобы мы все были счастливы, Анита. И ты понятия не имеешь, насколько это редко для двоих быть в таких отношениях, когда по-настоящему хотят счастья друг другу, но ты жонглируешь многими сердцами и желаешь счастья для всех. Редчайший случай – такое желание.

– Как же можно любить кого-то и не желать ему счастья?

Он улыбнулся мне, волосы упали назад. Улыбался он так широко, что клыки показывал, а это с ним редко бывало. Улыбка столь широкая растянула на нем шрамы, заставила его вспомнить, какая у него тугая кожа – но не улыбался он из-за действия его улыбки на других, из-за их восприятия. Я помнила эту улыбку по тем векам, когда еще не была рождена. Эта улыбка была у него до того, как погибла Джулианна, до того, как избороздили его святой водой в попытке изгнать дьявола. Я улыбнулась ему в ответ, потому что у меня стало легче на сердце при виде этой улыбки. И я почти была уверена, что это облегчение – не мое, а Жан-Клода, но ощущалось оно как свое.

Ашер обнял меня, прижался лицом к животу и застыл неподвижно, будто слушая. Я погладила его по волосам – всегда неожиданное ощущение, потому что они у него были мягкие и пышные, не такие мягкие, как у Жан-Клода, а такие, как у меня. Ведь не могут же быть такими мягкими волосы, похожие на золотую пряжу?

Он что-то сказал тихо по-французски, я уловила только слово bebe. Младенец. Наверное, я ожидала, что разозлюсь, но единственная мысль, пока он что-то шептал мне в живот, была такая: как же это все мило! И мысль эта была очень мне не свойственна. Оглядевшись, я увидела Жан-Клода, и лицо его выражало именно это чувство. Я поняла, кто решил, что это мило, и это была не я, но когда столько эмоций Жан-Клода меня захлестывали, я не могла не согласиться.

Я протянула руку Жан-Клоду, другой гладя волосы Ашера. Жан-Клод принял мою руку и обнял меня сзади, прижался телом к рукам Ашера, обхватившим меня за талию. Так он был счастлив, Жан-Клод, так счастлив, и это счастье наполнило нас обоих, теплое, приятное, как если тебя завернут в любимое одеяло и прижмут к любимой груди. Я прильнула к рукам Жан-Клода, он поцеловал меня в шею. Ашер поднял голову и улыбнулся нам обоим. Вдруг он стал моложе – таким, как был сотни лет назад, когда был живым.

Счастье это было реальным, ощутимым, а потом в мысли Жан-Клода закралась тончайшая струйка сожаления. Я уловила ее прежде, чем он успел ее спрятать: такое счастье долго не длится. В прошлый раз, когда он был так счастлив, все кончилось ужасом.

Он ткнулся лицом мне в изгиб шеи, чтобы не выдать эту мысль Ашеру. Я погладила его лицо, обернулась к нему глазами, дала понять, что «услышала» его мысль, и что это нормально. Вполне нормально ждать Большой Беды, потому что я сама тоже в Большую Беду верила.

Когда я была моложе, хотелось мне: пусть мне кто-нибудь пообещает, что все будет хорошо и больше никогда не случится ничего плохого. Теперь я понимала, что желание это детское. Взрослые могут стараться, но обещать не могут – обещать и надеяться выполнить обещание.

Я стояла между ними двумя, и знала, что сделаю все, чтобы с ними ничего не случилось, чтобы они были счастливы. Я давно уже была готова убивать ради тех, кого люблю. Сейчас я была готова ради них жить.