Яд древней богини Солнцева Наталья
– Ей присылали письма…
Ева молча обдумывала услышанное. Неужели чутье подвело ее? Не может быть! Во время чтения заметки «Нелепая смерть» она отчетливо ощутила внутренний толчок: щелк! – ситуации Ершовых и Рудневых взаимосвязаны. Неизвестно, как и чем. Это она собиралась выяснить у автора материала.
– Какие письма? – спросила Ева, собравшись с мыслями.
– Чудовищно глупые и страшные, в духе черной магии. Будто бы сами Силы Тьмы явились из преисподней, дабы отправить душу моей матери в ад, обречь ее на вечные муки. А чтобы она не задерживалась на этом свете, против нее был произведен заговор на смерть, обряд с использованием кладбищенской пыли… и прочее. Письма изобиловали жуткими подробностями магических ритуалов – гробовыми гвоздями, могильными червями, проклятиями типа… «пусть отступится от тебя Ангел-Хранитель, твой избавитель… землю с трех могил мешаю, тебя проклинаю…» Что-то подобное. Ну и «сувениры» соответственные подкладывались – то пучки волос, перевязанные черной ниткой, то гвоздь ржавый, якобы из гроба, то осиновые щепки, то… словом, нарочно не придумаешь. Мать у меня была верующая, очень из-за всего этого переживала, сильно боялась, заболела даже. Особенно после того, как соседский пес Марсик издох.
– Марсик? – удивилась Ева.
– Да. Сначала нам подбросили фигурку собаки из воска, проколотую насквозь иглой… а потом Марсик… ну, вы понимаете. Мама ужасно расстроилась, она решила, что собака пострадала из-за нее. Представляете? Я потом узнал, что в городе эпидемия чумки, в том числе это коснулось и нашего двора. Сдох не только Марсик, а еще пара бездомных собак, которые ютились в нашем подвале.
– Вы пытались все объяснить матери?
– Много раз, – кивнул Ершов. – Она вроде бы слушала, соглашалась, но страх был сильнее. Вскоре после смерти Марсика мы нашли в почтовом ящике восковую фигурку женщины, проколотую иглой. Мама как увидела, сразу в обморок… слегла, и больше не встала. Вот, чем закончились «магические» шутки!
– А что сказали врачи? Они назвали причину смерти вашей матери?
Ершов подавленно развел руками.
– Какая разница? Мама раньше болела бронхитом, пневмонией… у нее было слабое здоровье. Участковый врач сказал, что на почве нервного перевозбуждения возникла легочная недостаточность, потом паралич сердца… в общем, зачем вам такие грустные подробности?
– Я дотошная, – сказала Ева. – Хочу сделать вывод на основании большего количества фактов. Каким образом попадали к вам эти ужасные письма?
– Их бросали в наш почтовый ящик. Они были в простых конвертах без обратного адреса. Насколько я могу судить, текст писем набирали на компьютере, потом распечатывали. К сожалению, мама их сразу сжигала: она была уверена, что таким образом нейтрализует вредное воздействие.
– Жаль…
– Чего? – встрепенулся журналист. – Писем?
– Жаль, что нельзя на них посмотреть, – вздохнула Ева.
– А что вы ожидали увидеть? Настоящие колдовские атрибуты? Уверяю вас, бумага самая обыкновенная, для принтера… шрифт тоже не готический и не похожий на каббалистические символы; почтовый конверт, какой можно приобрести в любом отделении связи. Ничего сверхъестественного.
– Фигурки из воска вы тоже уничтожили?
– Тем же способом, – подтвердил Ершов. – После смерти матери я решил написать об этом злодеянии в газете. Вдруг, кто-то еще стал жертвой подобных «шуток»?
– Можно, я вам позвоню, если понадобится? – спросила Ева.
– Конечно. Вы первая, кого заинтересовала моя заметка. Люди привыкли проходить мимо чужой беды.
Ева поблагодарила журналиста и побежала к метро. Ей не терпелось позвонить Славке.
Паутинки летали в остывающем воздухе, невесомые, свободные от людских печалей.
День Рудольфа Межинова начался как обычно – ранний подъем, разминка, душ, легкий завтрак. Подполковник поддерживал свое тело в хорошей физической форме.
– Ты куда? – спросила жена, когда он, стоя перед зеркалом в прихожей, причесывался.
Коротко подстриженные волосы не желали ложиться ровно.
– На работу.
– Рано еще…
Он смерил Светлану таким взглядом, что следующий вопрос застрял у нее в горле.
Межинов вышел на улицу – во дворе распускалась сирень: ее запах напомнил ему Карину, ее влажные черные глаза, опушенные длинными ресницами, ее нежную грудь, ее сильные стройные ноги…
– Рудольф Петрович!
Черт! Как неудобно получилось – задумавшись, Межинов прошел мимо служебной машины, которая уже ждала его. Водителю пришлось окликнуть начальника.
Подполковник не любил субординацию – он предпочитал ходить в штатском, если условия позволяли, и приучил подчиненных обращаться к нему по имени-отчеству.
– Подбрось-ка меня на Осташковскую, – сказал Межинов, не глядя на водителя.
– Разве мы не в управление?
– Нет.
Парень молча выехал на шоссе – время от времени начальник просил отвезти его на Осташковскую улицу, выходил и отпускал машину. Водитель подозревал, что там живет любовница Межинова. Мужчина он еще молодой, видный – почему бы не закрутить роман на стороне? Впрочем, это были только догадки.
Впереди ехала поливальная машина. От мокрого асфальта поднимался пар.
– Останови здесь.
– Так ведь мы…
Парень хотел сказать: «Мы еще не доехали», – но Рудольф Петрович уже хлопнул дверцей, не оглядываясь, зашагал по тротуару. Здесь неподалеку жила Карина. Однокомнатную квартиру на Осташковской улице ей купил отец, предприниматель Игнат Серебров, занимающийся продажей компьютерных игр и программ. Его фирма «Интерком» пошла в гору.
Можно было бы подумать, что Карину обеспечивает отец. Но это не соответствовало действительности, Межинов проверял. Отношения Серебровых с дочерью складывались тяжело – она редко встречалась с родителями, отказывалась брать у них деньги и вела независимый образ жизни. Квартиру – и то приняла скорее по необходимости иметь отдельное жилье, чем по родственным мотивам.
Межинов увидел ее дом, замедлил шаг и спрятался в кустах. Вернее, занял удобную позицию для наблюдения. Карине в голову не могло прийти, что он иногда следит за ней. Узнай она о сих неблаговидных поступках, скандал устроила бы грандиозный. Разругались бы насмерть! Рудольф опасался разоблачения, но не справлялся со своим жгучим интересом к «неуловимому любовнику», не выдерживал и в очередной раз оказывался рядом с домом Карины. Что он рассчитывал увидеть?
Он досконально изучил ее рабочий график в «Анастазиуме» – в те дни, когда ему удавалось проследить за ней, маршрут Карины был один и тот же: дом, работа, изредка магазины, дом. Все. Казалось, она ведет строгую, почти монашескую жизнь. Однако, Межинов прекрасно знал, какой вулкан бурлит под этим обманчиво спокойным покровом.
В периоды потепления в их отношениях Карина приглашала Рудольфа к себе домой. Стены ее квартиры были оклеены обоями под шелк, мебель и все предметы обихода тщательно подбирались и стоили немалых денег. Он молча рассматривал это великолепие, но вопросов не задавал. Боялся услышать откровенный, безжалостный ответ.
– Что ты так вздыхаешь? – однажды спросила она. – Не нравится?
– Наоборот, – притворно улыбнулся он. – Прикидываю, сколько средств пошло на такой телевизор, кресла, столик в мавританском стиле, узорный паркет.
– Чужие деньги не считают, – холодно отрезала Карина.
– Тебе отец помогает?
Она молча повернулась, сверкнула глазами, как раскаленными углями. Будто прижгла к месту. Слова были не нужны, Межинов все понял.
Паутинка попала ему в лицо, вернула к действительности. И вовремя. По аллее шла Карина – она торопилась на работу: сегодня у нее первая смена.
Сердце Рудольфа замерло и неистово забилось, дыхание перехватило. Ее появление всегда заставало его врасплох. Она была безукоризненно одета: тонкая юбка до колен, в обтяжку, блуза с воланами, туфли на маленьких каблуках. Движения ее бедер, ее походка… сразу вызвали у Межинова желание, от которого он до ломоты сжал зубы. Что она с ним делает?!
Он пригнулся. Карина прошла мимо, оставляя за собой запах тропической зелени – ее постоянных духов. У подполковника закружилась голова, он с трудом взял себя в руки. Теперь он наблюдал за ней сзади: прямая спина, вьющиеся локоны, белая полоска шеи между волосами и воротником… Если бы он мог прикоснуться к ней губами!
Карина поймала машину. Конечно, у нее достаточно денег раскатывать по городу на такси. Денег ее любовника! Проклятая, божественная женщина… она сведет его с ума!
Межинов подошел к тому месту, где Карина только что садилась в такси – в груди у него болезненно заныло. Он остановил следующую машину, показал водителю служебное удостоверение, уселся рядом.
– Езжайте прямо, пожалуйста.
Тот молча двинулся за такси, которое везло Карину. Ничего интересного и на сей раз не произошло. Дама приехала к Киевскому вокзалу, велела водителю ждать, а сама куда-то направилась. «Наверное, собирается отдохнуть недельку на юге, – подумал Рудольф. – Интересуется билетом на поезд». Выходить из машины он не рискнул: на вокзале потеряться – раз плюнуть. Раз Карина не отпустила такси, значит скоро вернется. Так и случилось. Она вынырнула из толпы приезжих, села в авто и поехала к фитоцентру «Анастазиум», вышла, перед ней открылись, впустили и закрылись раздвижные стеклянные двери здания.
– Ну что, я больше не нужен? – раздраженно спросил шофер у Межинова. – Могу быть свободен?
Подполковник рассеянно кивнул. Он был занят невеселыми мыслями. Уже несколько раз Карина ездила на Иссык-Куль, не одна, наверное. Восторженно делилась впечатлениями.
– Ненавижу заграничные курорты, – искренне говорила она. – Все эти сусальные, пряничные домики, неестественную чистоту, ухоженность каждого клочка земли, хлорированные бассейны, пресную пищу, безвкусную воду. То ли дело – горные хребты Тянь-Шаня, необозримые просторы, ущелья Ала-Тоо, белоснежные вершины, родники, запах полыни и лаванды… прозрачный, как слеза, воздух.
Карина привозила с Иссык-Куля киргизские войлочные коврики, изделия из серебра, пиалы для чая. Она показывала Межинову редкой красоты серебряные серьги с бирюзой – длинные, все из мелких подвесок, цепочек, покрытые тончайшим узором.
Этим летом она тоже куда-нибудь уедет, будет часами сидеть на берегу, любоваться водой – морем, рекой, озером, предаваться в воображении любовным ласкам. Или, что еще ужаснее, наяву отдаваться другому мужчине, ее тайному возлюбленному. Там, вдали от посторонних глаз, им нечего бояться и не от кого скрываться. Там они…
Межинов скрипнул зубами. Он опомнился, увидел, что стоит на тротуаре, как истукан, мешает прохожим. Надо идти к метро, ехать в управление – его ждет насыщенный рабочий день. А сил уже нет… их выпила, вытянула по капле Карина, иссушила душу до дна.
Подполковник не заметил, как оказался в своем кабинете, распахнул окно, включил вентилятор. Ему было жарко, внутри все горело… запеклось незаживающей раной.
За окном шумел в липовой посадке ветер, небо затягивали тучи. Парило. Из-за горизонта надвигалась гроза.
Глава 5
Смирнов встретился с двумя своими осведомителями и по их подсказке без особых хлопот разыскал бывшего шоу-продюсера Олега Загладина. Тот проживал на заброшенной даче своего друга, такого же опустившегося растлителя малолетних, алкаша и наркомана по кличке Звон. Прозвище Звон получил за неуемную болтливость.
Оба заблудших грешника пытались раскурить адскую смесь из маковой соломки и еще какой-то гадости, которую им удалось раздобыть. Небритые, немытые, с мешками под глазами, они долго не могли понять, кто к ним забрел.
Всеслав поморщился от спертого воздуха. Он не переставал удивляться, до какой степени нищеты и самоуничижения могут опускаться люди за какие-нибудь два-три года. Стремительность падения вниз ужасала.
– Чего надо? – угрюмо буркнул Загладин.
Сыщик узнал его по длинным заостренным ушам и рыжим волосам.
– Поговорить, – располагающе улыбнулся гость.
– Деньги есть? – пискнул маленький, тощий Звон.
– Деньги потом.
Загладин заинтересованно поднял голову, отрываясь от своей самокрутки.
– У него «башли» есть! – радостно пропищал Звон, вскакивая из-за колченогого, уставленного грязной посудой стола. – Слышь, Олежка?
Смирнов достал из кармана несколько хрустящих новеньких купюр и помахал ими.
– Деньги получит тот, кто ответит на мои вопросы! – торжественно заявил он.
Звон с готовностью придвинулся, разразившись тирадой по поводу их бедственного положения.
– Заткнись ты! – не выдержал Загладин. – Ну, что тебя интересует? – грубо обратился он к гостю. – Мы не стукачи, парень!
– Я понял. Вы Ирину Рудневу знаете?
Загладин сразу помрачнел, замкнулся. Звон тупо уставился на сыщика. Слышно было, как жужжат под грязным потолком мухи.
– Что, язык проглотили, ребятишки? – ехидно произнес Всеслав. – Так я вам живо напомню, за чей счет вы тут кутите!
Ему уже стало ясно, что ни Загладин, ни Звон телефонными хулиганами быть не могут. Вымогать деньги у женщины с запятнанным прошлым – это предел их фантазии. И то – на этот шаг их толкнуло отчаяние. Вероятно, и видеозаписей никаких у них не имеется: пропили, продали. Хотя… чем черт не шутит? А вдруг?
– Я, ребята, с вами церемониться не собираюсь, – зло сказал сыщик. – Заложу вас с потрохами. И переедете вы на казенной машине из этой вонючей берлоги в ментовку. Вас там заждались!
– Он нас заложит! – в ужасе завопил Звон, оправдывая свое прозвище. – Слышь, Олежка? Как он нас нашел? А?! Все! Нам кранты! Сваливать надо! Сваливать! Говорил я тебе, нечего в Москву соваться! Это все ты! «Пастушку», мол, разыщу… она нас озолотит. Она теперь богатенькая!
– Тебя Ирка прислала? – заорал Загладин, наступая на гостя. – Сука! Я этой стерве покажу, где раки зимуют!
Неуловимым легким движением сыщик взял его за руку, повернул, дернул, и Олежка с размаху грохнулся на немытый пол. Звон в страхе забился под стол и непрестанно скулил оттуда, вымаливая пощады.
– Он нас замочит! – визжал. – Его Иркин муж нанял! Я тебе говорил, не связывайся!
– Цыц ты… – простонал Загладин, отползая в захламленный угол. – Придурок…
Смирнов наклонился и одним рывком выволок хозяина дачи из-под стола. У того глаза чуть из орбит не вылезли от страха.
– Повторяю вопрос, – с холодным спокойствием произнес он. – Вы знаете Ирину Рудневу?
– Рудневу не знаем! Не знаем… вот те крест! – судорожно пытался перекреститься Звон. – Не убива-ай! Грех тебе будет! Ирку Пастухову знаем, «Пастушка» ее кличка… это… ну, псевдоним ее в стриптизе… «Прекрасная пастушка»! Понимаешь, брат? Они, девки, себе прозвища придумывали… У Ирки фамилия – Пастухова. И в балете она… одежду такую надевала, наряд пастушки во… восемнадцатого века.
– Все, продал… – просипел из угла Загладин. – Сдал, сволочь.
– А ты не ругайся. Чего ругаться-то? – тарахтел Звон. – На тот свет захотел? Мне еще рано! Ты меня спросил? Посмотри на его рожу… он нам шею скрутит и пойдет себе, насвистывая. И не оглянется.
Смирнов отшвырнул тощего ногой и подошел к Загладину, вытащил из-за пояса короткую дубинку, сделал вид, что примеривается, куда половчее ударить.
– А-а-ааа-а! – завопил уже и бывший продюсер. – Не надо! Постой… погоди ты! Давай поговорим!
– Наговорился я с вами, ребята. Пришла пора вам с Богом разговаривать.
– Ну, требовал я у Ирки деньги, признаюсь! – закричал, закрывая голову руками, Загладин. – Пугал ее! Врал, что видео, где мы ее «штучки» снимали, покажу ее мужу. Нет у меня никаких записей, все во время обыска выгребли! Клянусь! Я врал! Понтовался! Она мне сначала деньги давала, а потом отказалась… наотрез. Нету, мол. Ну, я и отстал. Поорал на нее для острастки, чтобы не вздумала заявить, куда не следует, и все. Все! Мамой клянусь!
– Смотри, – поигрывая у него перед носом дубинкой, предупредил сыщик. – Еще раз в Москве появишься, пеняй на себя. А Ирину Рудневу будешь обходить за километр! Увидишь где-нибудь случайно, беги прочь. Запомнил, гнида? Она свое на тебя отработала.
– Мы ее вообще не знаем! – с готовностью пропищал Звон. – «Прекрасная пастушка» была, да сплыла. Ирина Пастухова? Понятия не имеем, кто такая! Никогда не видели, не слышали! Руднева? Тем более.
Загладин с отвращением сплюнул, отворачиваясь от дружка. Звон был и остался трусливой мразью. А Ирка-то, подлюка! Нашла себе заступничка. И ведь придется теперь совсем залечь на дно – такой дядя зря болтать не станет. Сказал – прибью, и прибьет.
Смирнов еще немного попугал «беглых преступников» и собрался восвояси.
– Эй, а деньги? – спохватился Звон.
– Что-о-о?
Хозяин дачи поник, стушевался. Понял, что гостя лучше не злить.
– Ирка не такая уж невинная овечка, – с досадой пробормотал Загладин. – Она меня отравить хотела. Подсыпала какой-то хрени в кофе… хорошо, что меня почти сразу вырвало. А то бы… поминай, как звали.
– Было такое дело! – услужливо подтвердил Звон. – После оргии! Олежка ее заставил обслужить всех по полной программе. Ну, она и взбеленилась. Подумаешь, цаца!
Сыщик прикоснулся дубинкой к подбородку Загладина.
– Я тебя предупредил. И тебя, шавка! – повернулся он к тощему. – Запомнили?
Он вышел из покосившегося домика и зашагал к спрятанной в зарослях орешника машине, чувствуя спиной взгляды «ребятишек», полные бессильной ненависти. Всеслав был доволен – хоть одно полезное дело он сделал: отвадил вымогателя от Ирины Рудневой.
Из дачного поселка Смирнов возвращался в Москву сквозь грозовой ливень. Небо прочерчивали белые молнии, стена дождя отвесно, с шумом падала вниз. Хорошо, что он успел выехать с грунтовки на асфальт. Неожиданно всплыли в памяти слова Загладина: «Она меня отравить хотела…» Если даже и так, Ирину можно понять.
В городе ливень припустил еще сильнее. На дорогах стояла вода, все терялось в дождевой мгле.
Сыщик решил по пути домой заехать к ветеринару, который лечил собаку Рудневых. Тот принял посетителя приветливо.
– А где ваш питомец?
– Я по другому поводу, – улыбнулся Всеслав. – Хочу приобрести щенка ротвейлера. Вы меня не проконсультируете?
– Отчего же нет? С удовольствием.
Ветеринар оказался маленьким пухлым мужчиной, чрезвычайно волосатым – повсюду, кроме головы. Черные волосы густо курчавились на груди, на руках, и, вероятно, под халатом и брюками их было не меньше. Зато голову скромно окаймлял редкий венчик кудряшек.
– Понимаете, у моих приятелей, кого ни спрошу – собаки дохнут, как мухи, – приступил к делу Смирнов. – Не хочется заводить капризного, хилого пса, потому что мне совершенно некогда с ним возиться.
– Вообще-то ротвейлеры довольно выносливы и неприхотливы, по сравнению с некоторыми другими породами. Щенков необходимо вовремя прививать, правильно кормить, и тогда особых проблем не возникнет.
– Мой знакомый, Руднев, тоже так думал, – гнул свое сыщик. – И прививки делал, и кормил, как положено, а пес все равно издох!
– Руднев? – оживился ветеринар. – Это мой клиент… вернее, он приводил ко мне своего ротвейлера, Дика, кажется. У меня отличная память. Иногда Рудневы вызывали меня на дом. Да… печально, но их собака заразилась чумкой от дворняг, и мне не удалось ее спасти.
– А прививку от чумки Дику делали?
– Разумеется! Хотя привитые собаки тоже могут подхватить заразу, они легче переносят болезнь и чаще всего выздоравливают. А вот Дик… Минуточку!
Ветеринар встал, подошел к своему шкафу, порылся на полке, достал какой-то толстый журнал и принялся его листать.
– Да, правильно, Дику делали прививку, – сказал он, найдя соответствующую запись. – Видимо, неудачно. Такое бывает.
– Рудневы вас вызывали, когда пес заболел? – не отставал Смирнов.
– Конечно.
Ветеринар сел и подозрительно уставился на посетителя. Что за неуемное любопытство?
– Какие были симптомы? – допытывался сыщик.
– Похоже на чумку…
– А на отравление?
Ветеринар задумался, между его черными кустистыми бровями образовалась вертикальная складка.
– Ну… на определенном этапе… признаки отравления и заболевания чумкой бывают весьма схожи… Я не могу утверждать с полной уверенностью. Надо делать анализы, лабораторные исследования. Но Рудневы об этом не просили. А почему вас интересует именно Дик?
– Это собака моих знакомых, – выкрутился Всеслав. – Я не люблю рассуждать абстрактно. Конкретный случай куда нагляднее. Выходит, ротвейлера легко отравить? Он что, хватает на улице всякую гадость?
– Как приучите. Кстати, с чего вы взяли, будто Дика отравили? Я такого не говорил.
Смирнов еще четверть часа задавал ветеринару разные вопросы о ротвейлерах, делая вид, что пришел сюда за этим, а не из-за Дика. За окнами шумел дождь.
Когда Смирнов вышел, уже стемнело. Ливень стихал, гроза уходила на запад. Горели фонари, их голубоватый свет делал городской пейзаж похожим на старинную гравюру.
Сыщик ехал домой с мыслями о Еве. Она звонила и обещала рассказать ему что-то интересное. После Крыма Ева изменилась… слегка загорела, похудела, стала молчаливее. Она постоянно менялась: то в одном, то в другом. Всеслав не успевал привыкнуть.
За ужином он поделился с ней результатами встречи с Загладиным и его дружком.
– Ты уверен, что Рудневых запугивают не они? – спросила Ева.
– Почти. Им не до тонкостей, типа «жучков» и паучков. Опустившиеся, жалкие подонки, которые скоро начнут собирать бутылки по помойкам. Как я и думал, Загладин блефовал, говоря о видеозаписи. Во-первых, он «влетел» на крупную сумму, за ним гоняются кредиторы; во-вторых, малолетка, из-за которой поднялся сыр-бор, оказалась сестричкой борзого криминального авторитета. Так что на Олега охотится и «братва», и полиция. Дачу с квартирой у него отобрали за долги, а перед тем все там перевернули – что оперативники во время обыска не изъяли, растащили бандиты. Вот такая картина вырисовывается. Загладин еле ноги унес, ему не до записей было. Страх и безнадегу пытается утопить в наркотическом и алкогольном опьянении.
– Жуть какая, – передернула плечами Ева. – Что ты намереваешься предпринять?
Смирнов развел руками. Он пока не знал.
– Понаблюдаю за домом, где живут Рудневы… может, зацепка и появится.
Ева протянула ему газету с заметкой «Нелепая смерть».
– На, почитай. Я сегодня разговаривала с Ершовым, автором этого материала. Не хочешь с ним встретиться?
Ирина Руднева, бывшая «Прекрасная пастушка», сидела в спальне перед зеркалом и не узнавала себя. Кажется, у нее появились первые седые волоски. Это в двадцать пять лет! Что же дальше будет?
Гордей уехал на работу, ей тоже было пора в танцзал. Впервые не хотелось никуда собираться, ехать, репетировать, видеть рядом разгоряченные, потные тела других молодых женщин. Ирина резко поднялась, сняла шелковый пеньюар и осталась полностью обнаженной. Она возненавидела свое тело с тех пор, как…
Если не обманывать себя, то она, Ира Пастухова, так и не смогла перешагнуть порог той деревянной дачи Загладина, где ей приходилось ублажать продюсера и его дружков. Это для других она теперь респектабельная, обеспеченная дама, танцующая в «Фуэте» из прихоти, свойственной богатым, избалованным людям. А в глубине души она не переставала ощущать себя продажной девкой, доступной любому, на кого укажет перст Олега.
Она не во всем призналась сыщику. В первый же день приезда Ирины на дачу Загладина он обвинил ее в краже. У него пропала крупная сумма денег, а Ирина выходила из дому, по его же просьбе, в магазин: покупала вино и закуску. Вернувшись, она застала хозяина в бешенстве.
– Ты взяла деньги? – дико вращая глазами, орал он. – Воровка! Все вы такие, провинциалки! Куда ты их дела? В лесу закопала? Или успела дружку передать? Где твой сообщник, говори?! Я звоню в милицию, тварь! Посидишь в тюрьме, быстро признаешься!
Ирина опешила, ноги подкосились, в лицо ударила горячая волна стыда. Она в жизни чужого не брала! А тут… Что он кричит? Какой сообщник? От слова тюрьма ей стало совсем плохо. Ужас, боязнь позора затмили соображение.
Сейчас, наученная горьким опытом, Ирина понимала, что та сцена была разыграна Олегом специально для нее, наивной, неиспорченной девчонки, в расчете на ее глупость и страх. Тогда же ее словно парализовало – и внутренне, в мыслях, и физически, на нее нашел столбняк. Возможно, частично она пребывает в нем до сих пор.
А в тот день Загладин отобрал у нее все документы и сказал, что в милицию, так уж и быть, заявлять не станет.
– Жалко тебя, дуру! Отработаешь то, что украла! – угрожающе изрек он. – Рыпнешься – в тюрьме сгною! Деньги пропали, здесь повсюду твои следы, отпечатки твоих пальцев, дорогуша. Так что срок я тебе обеспечу, не сомневайся. Узнаю, что кому-то звонила, выходила из дому без моего позволения – пеняй на себя!
И началось ее сексуальное рабство. Сначала Олег с ней натешился, развлекался, как хотел. Потом дружков приобщил к «сладкому». Для них это было не впервой, только Ирина того не знала. Они заставляли ее танцевать голой, отдаваться при всех… и совершать еще много всяких изощренных действий. Она не смела сопротивляться, перечить… не смела отказывать в удовлетворении самых низменных, грязных, постыдных желаний гостей Загладина. Ее будто опоили чем-то, лишили воли и достоинства, женской гордости, разума, наконец.
Если Ирина не повиновалась, Олег ее бил – не сильно, но унизительно: по лицу, а мог и ремнем отстегать. Парочка шрамов осталась на память о том времени. Потом Ирина, наверное, надоела загладинской компании. Им захотелось отведать чего-нибудь новенького, свеженького, и Олег ее отпустил стриптизершей в «Арабеск». Придумали ей прозвище – «Прекрасная пастушка», нарядили в соответствующий костюмчик и отправили раздеваться при публике. Справедливости ради, надо сказать что «Арабеск», кроме стриптиза, показывал иногда и балетные номера. Ирина приобрела определенные навыки, усовершенствовала технику. «Арабеск» стал ее ступенькой к «Фуэте».
Она потеряла уважение к себе после года, проведенного у Загладина; душа ее высохла, подобно выжженной пустыне, сердце окаменело. Иногда ей казалось, что той Иры Пастуховой, которая приехала покорять Москву, больше не существует; она умерла, а вместо нее живет и выступает в задымленной полутьме ночных клубов и на подмостках варьете другая женщина – Прекрасная пастушка: обнажает перед плотоядными взглядами зрителей не свое, а чье-то чужое тело. Она даже не понимала, что красива той неповторимой, разящей красотой, замешанной на генах северных славян и степных народов, которая заставляет мужчин всего мира терять голову из-за русских девушек.
Когда Ирина чуть пришла в себя, у нее появились любовники. Так поступали все девушки в «Арабеске» и большинство танцовщиц «Фуэте», заводили связи с обеспеченными мужчинами, пользуясь их деньгами и покровительством. Они не думали о любви – просто таковы были правила игры, в которой они принимали участие. Ирина подчинялась правилам, принимая поклонение, восхищение и подарки, ничуть не обманываясь относительно мотивов поклонников. Она делила с ними постель – именно так – давая им то, чего они хотели от нее: секса, секса и секса. Взамен получала защиту от посягательств сутенеров и любителей погреть руки на женской красоте, ну и валюту, как водится. О будущем никто из девушек не думал – единицам удавалось подписать контракт с престижными модельными агентствами либо удачно выйти замуж за иностранца или олигарха, остальных ожидало одно и то же: постепенное увядание, снижение спроса, деградация, алкоголизм и наркотическая зависимость, жалкое прозябание. Ни семьи, ни карьеры, ни достойного занятия. Что они умеют? Танцевать, раздеваться и отдаваться.
– Мы – товар! – говорила приятельница Ирины, приехавшая в столицу из Нижнего Тагила. – Возраст снижает нашу цену. Нас ничего не ждет, и когда мы выдохнемся, окажемся на свалке!
Ирина лукавила, уверяя сыщика, что не держит на Олега зла. Разве не он растоптал, уничтожил ее девичью чистоту, заставил презирать себя? Он применил к ней «мертвый захват» и окунул в грязь, из которой не выберешься. Она мечтала стать танцовщицей, а не девочкой для развлечений. Увы, получилось по-другому.
У Ирины не было ни возражений, ни надежды изменить заведенный порядок. Да и чего другого она заслуживает? Но судьба сжалилась над «Прекрасной пастушкой» и преподнесла ей, за все ее страдания, сказочный дар.
Встреча с Гордеем Рудневым врезалась в ее память каждой, самой незначительной подробностью. После выступления в ночном клубе «Вирджиния» официант принес в комнату, где переодевались девушки, карточку с приглашением для Ирины. Некий Руднев желал поближе познакомиться с очаровательной дамой.
Ирина не стала отказываться – настроение у нее в ту ночь было паршивое, хотелось выпить, развеять грусть. Она подошла к указанному в карточке столику. Мужчина с открытым, приятным лицом, поднялся, представился.
– Вы мне очень понравились, – просто сказал он. – Впервые вижу такую красивую женщину. Давайте выпьем шампанского! За вашу неповторимость.
Ирина невольно улыбнулась. В его глазах не было заметно похотливого огонька; он не спешил дотронуться рукой до ее коленки, обтянутой черным чулком, не заглядывал в слишком откровенный вырез платья.
– Вы не обязаны сидеть со мной, если вам не хочется, – прошептал Руднев, чуть наклоняясь через стол. – Я буду вашим кавалером на сегодняшнюю ночь, пока не наскучу. Вы сможете отделаться от меня в любой момент. Но я очень постараюсь, чтобы этого не произошло.
Никто никогда не обращался с Ириной так уважительно, с таким искренним желанием заслужить ее расположение, как Гордей Руднев. Он вел себя не как мужчина, который заплатил за ее общество, а как рыцарь – галантный и восхищенный. Потом он отвез ее домой, поблагодарил за волшебную ночь и… уехал.
На следующий день посыльный принес Ирине огромную корзину цветов «от счастливейшего из мужчин». Так начался их короткий, бурный роман. Когда Руднев предложил Ирине руку и сердце, она ушам своим не поверила. В самых смелых снах ей не могло привидеться подобное.
– Ты шутишь? – спросила она, едва сдерживая слезы. – Это жестоко! На таких, как я, не женятся.
– Кто тебе сказал?
– Я не могу…
– Ты мне отказываешь?
– Нет, но…
Руднев расстроился, побледнел.
– Может, дело в возрасте? – упавшим голосом спросил он. – Тебе всего двадцать…
Ирина ужаснулась – ей ведь действительно только двадцать лет, а она чувствует себя даже не зрелой женщиной, а старой и опытной, которая через многое прошла, многое испытала. И вот, заветное золотое яблочко готово упасть к ней в руки, а она медлит, раздумывает. Ускользнет удача – не догонишь. «Будь, что будет», – решилась она.
– Я согласна.
– Поехали выбирать свадебное платье!
Он не успокоился, пока они не купили Ирине все необходимое. Дни до свадьбы пролетели, как ураган – Руднев затеял ремонт в квартире, перестановку. Он возил Ирину по мебельным салонам, заставлял ее выбирать шторы, посуду, ковры, постельное белье, разные бытовые мелочи. А она… чувствовала себя замухрышкой на чужом празднике. Вот-вот ее узнают, разоблачат, сорвут ложные покровы, начнут показывать на нее пальцем.
– Гордей, опомнись, – однажды не выдержала Ирина. – Тебе не нужно на мне жениться. Я и так буду жить с тобой! Ты знаешь, кто я… какое у меня прошлое.
– Я ничего не стыжусь и ни о чем не жалею, – серьезно сказал он. – А жить мы будем вместе как муж и жена.
До того момента, как они обменялись обручальными кольцами и женщина-распорядитель поздравила их с законным браком, Ирине все казалось, что ничего такого с ней случиться не может. Что она проснется и обнаружит: все исчезло, испарилось… она прикорнула в танцзале или в поезде, который везет ее на гастроли… или еще где-то. И Руднева рядом с ней нет и не было. Это она замечталась, увлеклась… воспарила в облака. Пора приземляться!
Вокруг смеялись приглашенные, хлопали пробки от шампанского, пахло цветами, духами, и она, в белом платье, в веночке и фате находилась на грани забытья… что-то говорила, двигалась, улыбалась, принимала поздравления… но сквозь дымку отстраненности. Будто все происходило не с ней, Ириной, а с другой, красивой и достойной женщиной. Эту другую женщину взял под руку и повел к выходу влюбленный супруг… подхватил на руки, понес к машине… Эта другая вошла с ним в уютную, превосходно обставленную квартиру, чтобы быть в ней хозяйкой. Это другую целовал, обнимал и лелеял молодой, привлекательный мужчина. Другая родила ему ребенка…
Ирина до сих пор не поверила до конца, что она жена Руднева – законная, любимая, уважаемая и желанная. Может быть, поэтому и не бросала «Фуэте». А вдруг, счастье ее обманет – вспорхнет, и улетит? И останется она одна-одинешенька, без кола, без двора, без гроша за душой. Зарубки прошлого! Как глубоко, крепко въелись они.
Появление Загладина, призрака из болезненного кошмара, напомнило ей, кто она. Прошлое догнало, грубо вторглось в ее новую благополучную жизнь. Чтобы помочь Ирине понять, как она любит своего мужа, как боится его потерять.
– Ира! – позвала из своей комнаты свекровь. – Ирочка! Иди сюда!
Она поспешила одеться, захватила с собой лекарство. Наверное, Екатерине Максимовне плохо. Поскольку своей матери Ирина не помнила, называть свекровь «мамой» не смогла – она никого так не называла. Та не обиделась, приняла как должное, что невестка обращается к ней по имени-отчеству.
– Я тебе кое-что рассказать хочу, дочка, – пробормотала свекровь, когда Ирина подошла. – Ты сядь… Мне душу облегчить надо. Умру я скоро.
– Ну, что вы! – вздохнула Ирина.
– Ты не спорь… Я смерть видела! Зимой еще… Ты к телефону-то не подходи, не бери трубку! А то и ты… – она закашлялась, тяжело, со свистом втягивая воздух.
– Что? – наклонилась Ирина.
– Мне смерть звонила… Говорит: «Хочешь на меня посмотреть? Подойди к окну, что выходит во двор, когда три пробьет! Так и сказала… «три пробьет». Странно, правда? Я сперва испугалась, потом забыла, а потом… случайно на часы глянула – три! Я – к окну, а она… там, между деревьев… стоит, вся в черном…
– Кто?
– Я же говорю – смерть. А сыщику я про то не поведала… постеснялась.
«Она бредит, – подумала Ирина. – Надо будет вызвать врача».
Глава 6
– Ну, как? Поедешь к Ершову? – спросила Ева, разливая по чашкам какао.
– Надо бы… – без энтузиазма кивнул Славка.
Читать бесплатно другие книги:
