Загадка последнего Сфинкса Солнцева Наталья

Глава 6

– С чего начнем? – спросила Астра за завтраком.

– В смысле? – поднял брови Матвей.

– Я о Никонове. Надо все разузнать, побеседовать с его родственниками.

– Ты еще не передумала заниматься частным сыском? – удивился Матвей. – Утро вечера мудренее. Я полагал, за ночь ты все взвесила и пришла к правильному выводу.

– Так и есть.

– И что? Понимаешь, если тебя никто не нанимал вести расследование, то никто и не заплатит.

– При чем тут деньги? Мне интересно разгадывать чужие замыслы. Кто-то по каким-то причинам лишил жизни молодого талантливого музыканта. А мы его найдем и разоблачим. Разве этого мало?

– Детский сад… – вздохнул Карелин. – Как ты собираешься искать убийцу?

– Нужно проникнуть в его мысли.

– Раз плюнуть! Сесть, закрыть глаза, представить себя на его месте, да? Не смеши.

– У нас есть зеркало.

Матвей ждал этого довода и подготовился.

– Вот и задай ему вопрос, с чего начинать!

Астра надулась, надолго замолчала. Она отказывалась соглашаться с тем, что зеркало не обладает никакими особыми свойствами и все увиденное в нем является продуктом сознания того, кто в него смотрит. Глаза устают, мозг начинает играть со своим обладателем и морочить его призрачными образами.

– Ты все еще веришь, что баронесса передала тебе некий магический предмет? – не выдержал Карелин. – Но она была мертва, дом горел… Ты сама схватила первое, что попалось под руку, и давай бог ноги. Это могло быть не зеркало, это могла быть любая безделушка.

– Нет!

Он говорил о трудном периоде в жизни Астры, когда она ушла из дома и поступила в компаньонки к госпоже Гримм. Та умерла при странных обстоятельствах: в коттедж проник вор, устроил пожар, и Астре пришлось спасаться от огня. Она успела вынести из горящего здания свою сумку с кое-какими вещами и старинное зеркало.

– Ты вбила себе в голову, что Осокин охотился именно за зеркалом. А он был сумасшедшим, отчим твоей покойной подруги! У них вся семейка ненормальная.

– Считай, мне понравилось распутывать преступление, кто бы его ни совершил – больной человек или здоровый. Что, если я нашла свое призвание? Деньги – не главное. Мой отец богат и в состоянии меня обеспечить.

– Как же самостоятельность, независимость? Новая жизнь? – наступил на ее мозоль Карелин. – Опять будешь просить у родителей на карманные расходы? Ты уже большая девочка.

– Надеюсь, с финансами как-нибудь решится.

– Как-нибудь… кто-то… где-то… когда-то… Вечная неопределенность! Типично женский взгляд на вещи.

– Хорошо. Что ты предлагаешь? Идти в твое бюро приемщицей заказов? Я там и дня не высижу. Я терпеть не могу однообразия!

– Черт с тобой! – сдался он. – Попробуй раскрыть убийство Власа Никонова… без всякого опыта, без осведомителей, без связей в силовых структурах. Посмотрим, что у тебя получится.

– Отказываешься мне помогать?

Матвей остыл, расслабился и рассмеялся.

– Допустим, нет. Что дальше? Я жду указаний, патрон! – он приставил руку к виску жестом, которым военные отдают честь. – Моя машина и мое свободное время в твоем распоряжении. Хочу проверить, насколько тебя хватит.

– Я упрямая.

– Кроме этого, сыщику требуются еще кое-какие качества.

– Отсутствие опыта я предлагаю рассматривать как положительный момент. Это исключает штампы и гарантирует непредвзятость.

Телефонный сигнал прервал их горячую дискуссию. Звонила Лидия Отрогина, мать парня, которого лет восемь назад отучил от наркотиков отец Матвея. Собственно, от отца и перешло к нему «по наследству» своеобразное хобби – наставлять на путь истинный трудных ребят.

Отрогина спросила про Аркадия Ивановича, огорчилась, узнав, что он уехал из Москвы.

– Насовсем?

– Да, – сказал Карелин. – Будут жить с мамой в кубанской станице, выращивать виноград.

– Какая жалость!

Она в двух словах поблагодарила за сына. Сейчас ему уже двадцать шесть, характер сложный, но ни наркотиков, ни алкоголя не употребляет. Йогой увлекся, восточными духовными практиками.

– Рад за него.

Она не заканчивала разговор, хотя тема была исчерпана.

– Может быть, я чем-то могу помочь? – на свою беду, предложил Матвей.

Проклятая вежливость! От нее одни проблемы.

– Ваш отец – мудрый и надежный человек, – ухватилась за предложение Отрогина. – Мне нужен был его совет по одному… деликатному вопросу. Пожалуй, я рискну обратиться к вам. Вы не против?

Они договорились о встрече в кафе «Миранда».

– Там готовят отличный грушевый пирог, – сказала она. – Вы любите сладкое? Я приду с подругой. Она бывшая балерина. Как вы относитесь к балету?

В клубе «Ар Нуво» по пятницам собирались завсегдатаи.

Александрину Домнину, мачеху эксцентричного художника, здесь называли Санди. Пышноволосая, высокогрудая, тонкая в талии, она одевалась в обтягивающие платья из ярких натуральных тканей – хлопка, льна, шелка – и с ног до головы увешивалась украшениями из полудрагоценных камней, серебра, перламутра и эмали.

Сегодня на ней был длинный оранжевый наряд, от шеи до груди спускался каскад бус индийской бирюзы всевозможных оттенков, уши оттягивали тяжелые серьги из того же камня, а руки и пальцы были унизаны браслетами и перстнями. Высокая, небрежно уложенная прическа с висящими вдоль щек локонами делала очаровательную вдовушку похожей на восточную танцовщицу.

– Привет, Санди! – помахал ей известный актер-комик Баркасов. – Иди ко мне!

Над его столиком висел портрет Сары Бернар с пальмовой ветвью в руках. Баркасов обмывал полученный накануне гонорар за выступление и успел изрядно набраться.

Домнина охотно приняла приглашение, опустилась на свободный стул. Благо их за столиком артиста было только два: значит, конфиденциальной беседе никто не помешает.

– Ты демонически хороша! – выпалил комик, проглотив очередную порцию водки. – Баядера! Куртизанка! Что тебе заказать?

– Текилу.

– Фу, – скривился Баркасов. – Напиток, деточка, выбирают не по моде, а по вкусу. Впрочем, с такой красавицей нельзя спорить… ей следует подчиняться, с мазохистским наслаждением ползать у ее ног… целовать носки ее туфель.

В узком кругу, куда входила и Санди, знали о склонности актера к извращенному сексу. Поэтому его речи не удивили вдову, напротив, она благосклонно потрепала Баркасова по макушке и наступила каблуком ему на ногу, надавила.

– Будешь меня слушаться, раб?

– Да, госпожа, – расплылся в улыбке тот, страстно облобызал ее длинные пальчики и залюбовался. – Ручки твои, моя повелительница, достойны резца Родена.

Принесли текилу, и Александрина сделала глоток, оглядывая публику.

«Где она берет средства на безбедное существование? – посетила Баркасова совсем не джентльменская мысль. – На все эти побрякушки? Одна бирюза, которая украшает ее лебединую шейку и соблазнительную грудь, стоит прилично, учитывая количество и работу. А в октябре мадам блистала в Париже, водила русских богатеев по выставкам «Осеннего фестиваля», консультировала по поводу продукции европейских артмастерских, помогала приобретать предметы искусства. На какие шиши она покупала наряды и драгоценности?»

– Жаль, я так и не попала на концерт Никонова, – сказала несравненная вдова. – Теперь уже не услышу виртуозных пассажей маэстро! Разве что на дисках. Он успел записать диски?

Комик рассеянно повел плечами:

– Не интересовался. Я люблю легкую эстрадную музыку, в крайнем случае оперетту. А от классики меня клонит в сон.

– Говорят, у его жены преждевременные роды. Неудивительно.

– Такое потрясение! – он театрально закатил глаза. – Жаль Оленину. Только выдала дочку замуж… и та уже овдовела. Между нами, Дина Никонова как певица не состоялась: голосок жиденький, драматического таланта ни на йоту. Возможно, после смерти мужа она сделает карьеру на его имени… хотя я сомневаюсь.

– Ты знаешь их семью?

– С тещей Никонова мы ходили в одну школу и вместе участвовали в школьной самодеятельности. Я читал юмористические рассказы, она пела. Какое у нее сопрано! Рановато ушла со сцены, что-то со здоровьем, бронхи застудила или легкие. Невезучая баба! Дочку сама растила, без мужа, оперная карьера накрылась, теперь еще зять погиб.

– Я слышала, в убийстве подозревают Дину?

– Не верь, свет очей моих! – напыщенно произнес Баркасов. – Она своего звездного муженька любила без памяти, носила его ребенка, вот-вот должна была родить. И вдруг взять и отправить папашу и кормильца на тот свет?! Нонсенс. Надо быть идиоткой, чтобы собственными руками разрушить себе жизнь.

– А ревность?

– Брось, прелестнейшая! В наше время таких мужей из ревности не убивают. Вот если бы Дина была любовницей Никонова, тогда да, можно допустить, что она обезумела и действовала по принципу: «Так не доставайся же ты никому!» Ты забываешь, что Влас – не бизнесмен, и зарабатывал деньги пальцами и смычком. Наследство после него останется ничтожное, и вдове придется добывать хлеб насущный себе и ребенку.

– Значит, не она?

– Я бы скорее грешил на конкурентов скрипача, на интриганов и завистников.

– Убедил… почти, – улыбнулась Александрина. – Согласись, уколоть отравленной булавкой очень по-женски. Может, кто-то из поклонниц?

– Или из оркестранток. Какая-нибудь непризнанная скрипачка, возомнившая, будто Никонов пользуется незаслуженной популярностью. Дескать, из-за таких выскочек, как он, истинные таланты прозябают в безвестности. Кажется, покойный маэстро получал угрожающие послания, вложенные в букеты цветов…

– Как романтично! От кого?

– Анонимные, разумеется. Впрочем, не знаю. Все это не более чем слухи.

Баркасов много пил, но не терял формы, рассуждал трезво, вполне владел и языком, и телом. Его подернутые влагой глаза блуждали по соблазнительной груди собеседницы, которую открывал низкий, почти до пупка, вырез платья. Если бы не бусы, зрелище было бы еще откровеннее. Ослепительно хороша скандальная вдовушка! Можно понять старика Домнина… и позавидовать. Когда в могилу сводит не тяжелая болезнь, а женские ласки, такая кончина куда привлекательнее. Санди – образец распутства, но как эротична! Как умеет подчеркнуть каждый изгиб своей дивной фигуры, выставить напоказ каждую округлость… Чертовка…

Актер вспомнил, сколько кривотолков, хулы и змеиного шипения «блюстителей нравственности» вызвала нашумевшая «Трапеза блудницы». Пасынок явно хотел досадить мачехе, а вместо этого подарил ей бессмертие.

– Вы с Игорем все еще на ножах? – спросил комик.

– Ни слова о нем! – вспыхнула Домнина. – Почему какая-нибудь поклонница не возлюбила его настолько, чтобы воткнуть в его плоть отравленное жало?! Я бы сама с превеликим наслаждением… – она запнулась, моргнула и прижала ладонь к пухлым губкам. – Не слушай меня! Я слишком много выпила…

Баркасов заказал ей уже третью порцию текилы, недоумевая, как можно пить такую гадость.

– Игорь – гений! – с пафосом воскликнул он. – За это ему можно простить все, душа моя. Все! Без исключения. Ты не должна на него обижаться, ведь сама «Вирсавия», рожденная кистью Брюллова, померкла бы рядом с «Блудницей». Искусство не судят, дорогуша, ему поклоняются!

– Ах, оставь, – зарделась от удовольствия Александрина. – Ты преувеличиваешь.

Баркасов слыл ценителем женской красоты и тонким знатоком живописи – его похвала дорогого стоила.

– Ты не прогадала, выйдя замуж за отца, а не за сына? – он подмигнул ей с бесовской ухмылкой. – Сейчас бы купалась в деньгах и… в лучах его славы. Еще не поздно исправить оплошность.

– Он ненавидит меня…

– Ой-ой-ой! От ненависти до любви рукой подать.

– Ты не понимаешь… у нас с Игорем психологическая несовместимость. Он считает меня продажной девкой, которая раскрутила старика на квартиру, дачу и машину. Ему легче было бы простить, если бы нас с его отцом связывал только секс, но не брак. Игорь относится к женитьбе слишком трепетно: идеализирует венчание, благословение небес, как он говорит. А я, видите ли, опошлила сие священнодействие, привнесла в «сакральную сущность любви» разврат и корысть!

– Так вы со стариком венчались?

– Он настоял, – потупилась вдова. – У него был пунктик по поводу греха, прелюбодейства и прочей чепухи. Он и сыну привил эту ханжескую мораль.

– Но тогда Игорь-художник и Игорь-мужчина должны находиться в конфликте. Как же его творческая смелость и пренебрежение общественным мнением?

– Не тебе объяснять, что внутренний конфликт стимулирует творческую энергию. Подавленное стремится найти выход… и выплескивается в художественных образах. А общество в восторге от Домнина. Ругая его картины, критики лишь подогревают интерес публики. Будь он пуританином, на его выставках по залам гуляли бы ветер и эхо. Вряд ли хоть один холст ушел бы больше чем за двести-триста баксов.

Александрина провела кончиком языка по верхней губе, и актера бросило в жар.

«Она красива, порочна и умна – редкое сочетание в женщине! – подумал Баркасов, глядя, как плотоядно сверкают ее глаза. – Хищница! Самка леопарда с человечьим лицом. Мне уже не по зубам!»

– Почему Игорь не женится? – спросил он. – Голубых наклонностей за ним не замечено… Может, с потенцией проблемы?

– Не похоже, – покачала головой Санди, и пышная копна ее тициановских волос томно всколыхнулась. – С этим у него все в порядке. Он спит с натурщицами, но платит им за молчание. Создает вокруг себя ореол этакого целомудренного сластолюбца. Дескать, женщин он раздевает исключительно на картинах, предпочитая эстетическую эротику сексуальной.

– Откуда ты знаешь?

– Мы же родственники, как ни крути, – рассмеялась она. – Причем близкие.

– И ты до сих пор не затащила его в постель?

Домнина поморщилась:

– Фу! Как ты вульгарен! Лучше расскажи о Никонове. От какого яда он умер, удалось установить?

«Уж не собирается ли она отправить пасынка вслед за мужем? – подумал Баркасов. – Только другим путем?»

– Признаться, я не интересовался… – пробормотал он. – По сути, музыкант умер от удушья. Паралич дыхательных мышц… что-то в этом роде. – Актер погрустнел, вздохнул и глотнул еще водки. – Давай оставим сию скорбную тему. Поминать мертвых на ночь – дурная примета.

– Как ты думаешь, убийцу найдут?

– Боюсь, что нет. Улик никаких не обнаружили, насколько мне известно… кроме злосчастной булавки. Подозреваемая номер один – жена, которая имела глупость зайти к Никонову перед концертом. Доказательств ее вины не имеется, иначе ее бы уже упрятали за решетку. Я звонил Олениной, выражал соболезнования… Она в отчаянии. Зятя не вернешь, так хоть доброе имя дочери следует отстоять. Милиция копается в семейном грязном белье… Все, кому не лень, обсуждают эту ужасную драму. Главное – был бы толк! А дело-то, по-видимому, зашло в тупик.

Баркасов содрогнулся. Он был весьма щепетилен в вопросах личной жизни, не любил давать интервью и на дух не выносил журналистов.

– Бедные люди! Им приходится отвечать на кучу дурацких, бесцеремонных вопросов! Врагу не пожелаю такого.

Воображение живо нарисовало актеру допрос следователя, и он снова потянулся к бутылке.

– Хватит, – возмутилась Александрина. – Терпеть не могу, когда у мужчины стеклянные глаза! Ты скоро под стол сползешь.

– Н-ни-ког-да…

– Слушай, кто-нибудь из ваших едет на гастроли на острова? Ява, Борнео…

– В Индонезию, что ли? К сожалению, география наших поездок несколько иная, – состроил дурашливую рожицу комик. – Саратов, глушь, деревня.

– Не прибедняйся.

– В крайнем случае Крым или Сочи. Но сейчас не сезон! А что, прелестнейшая, тебе некуда надеть новое бикини?

Она наклонилась к его уху и прошептала:

– Читал стихотворение Пушкина «Анчар»? Кажется, эти деревья растут в тропиках?

– Ты опять про яд? – отшатнулся Баркасов. – Кого травить собираешься? Надеюсь, не меня? Бог с тобой, Санди! Все, молчи! Больше ни звука! Я ничего не слышал… иначе п-потом ты захочешь от меня избавиться… как от опасного сви… свидетеля…

Его ж таки разобрало. Речь стала отрывистой, бессвязной, глаза помутились, и он начал клевать носом. Александрина брезгливо передернула роскошными плечами, поправила прическу и подозвала официанта.

– Принесите воды! Господину Баркасову плохо…

Глава 7

Бывшая балерина держалась очень прямо, ее движения и жесты были грациозно-пластичны. Только дрожь в голосе и неестественный румянец выдавали волнение.

– Мне так неловко… это Лида посоветовала поговорить с кем-нибудь совершенно посторонним, незаинтересованным. Иногда взгляд со стороны бывает просто необходим.

– На что я должен взглянуть? – пошутил Карелин. – Не томите!

– Вы согласны нас выслушать?

– Раз я здесь…

– Можно мне начать? – вмешалась Отрогина. – Позволь, Инга, я в двух словах изложу суть дела. А молодой человек будет задавать вопросы, если сочтет нужным.

В кафе «Миранда» действительно делали отличную выпечку. Матвей заказал дамам сладости, а себе двойной кофе с коньяком.

«Приведу сюда Астру, – подумал он. – Ей понравится. Хорошо, когда женщина не сидит на диете!»

– Видите ли, Инга страшно мнительная, – приступила к рассказу Отрогина. – Она много лет прожила в браке как у бога за пазухой и…

– Моему мужу пришло странное письмо! – выпалила Теплинская. – Извини, Лида, лучше я сама. Так вот… Ему прислали корзину цветов, и там оказался конверт. Раньше ничего подобного не было. У Миши от меня нет секретов, он предложил прочитать… Содержание какое-то нелепое, но меня оно испугало.

– Дай письмо, – приказным тоном сказала Отрогина.

Инга послушно достала из сумочки конверт и протянула Матвею.

– Мне не с кем посоветоваться, – чуть не плача, призналась она. – Муж отмахивается, а хороших друзей, достойных доверия, у меня нет. Кроме Лиды. Знакомых, конечно, много… приятельниц, но не таких, с кем можно быть откровенной.

Матвей прочитал несколько печатных строчек и с недоумением поднял на нее глаза. Послание гласило: Кто на четырех ногах не имел, на двух отверг истинное и принял ложное, а на трех будет отмщен? Не сумеешь правильно ответить, через две недели умрешь. Сфинкс.

Ниже помещался адрес электронного ящика, куда отправить ответ за подписью Эдип.

– Ну, что скажете? – не выдержала Отрогина.

– Похоже на шутку.

Где-то он уже слышал про сфинкса… не от Астры ли? От нее! Она говорила, что видела в зеркале очертания сфинкса.

– Вам что-то пришло в голову?

– Нет, нет… – опомнился он. – Кто такой сфинкс? Это фамилия, прозвище, ник из Интернета?

– Понятия не имею, – выдавила Теплинская. – Муж тоже в полном неведении.

– Вы пользуетесь Интернетом?

– Не пользуется! – ответила за подругу Лидия. – Не умеет. Насчет прозвища не скажу, а вот фамилии такой – Сфинкс, – по-моему, не существует. Я ни разу не слышала. А вы?

– Не приходилось. А почему вы так встревожились, Инга?

– Потому что чудовище Сфинкс был послан в Фивы богами, чтобы держать людей в страхе, – опять перехватила инициативу Отрогина. – В институте мы изучали Софокла и его знаменитую трагедию «Эдип-царь». Там говорится о полуженщине, полульвице, которая всем, кто проходил мимо, задавала неразрешимую загадку Многие жители славного города погибли мучительной смертью, потому что Сфинкс душила в своих могучих когтистых лапах каждого, не сумевшего дать правильный ответ. Эта загадка такова: Кто ходит утром на четырех ногах, в полдень на двух, вечером на трех?

– Очень похоже на текст письма, – сказала бывшая балерина. – Смысл немного иной, но в целом…

– А в трагедии Софокла чем дело закончилось? – спросил Матвей. – Признаюсь, я не читал.