Загадка последнего Сфинкса Солнцева Наталья
– Эдип разгадал загадку чудовища. «Это человек, – ответил он. – Утром жизни – в детстве – он мал и передвигается на четвереньках; в зрелости ходит на двух ногах; в старости же становится слабым и опирается на палку». Тогда Сфинкс издала страшный крик, взмахнула крыльями и бросилась со скалы в море. Так гласит легенда. Победа над Сфинксом не принесла Эдипу счастья, но это уже другая история.
Инга с надеждой повернулась к Карелину.
– Что вы об этом думаете? Кто мог прислать моему мужу такое письмо? Явно не конкуренты по бизнесу. Какой-нибудь сумасшедший? В последние годы Миша вдруг пустился в политические игры. Я возражала, но он не хотел слушать. Ему стало скучно! Бизнес хорошо налажен, денег вдоволь, дети выросли, и он, привыкший к напряженному ритму жизни, ощутил пустоту. Отчасти это подтолкнуло его к решению заняться политикой.
– Политические оппоненты таких заумных способов не используют. В чем смысл этой загадки? Зачем такие сложности? – жестикулируя, произнесла Отрогина. – Я полагаю, кто-то хочет выбить Теплинского из колеи, подействовать на нервы. Тем более что…
Она замолчала, глазами спрашивая разрешения у подруги. Говорить или не говорить? Та согласно кивнула.
– Семья убитого недавно скрипача Никонова не общается с журналистами, никак не комментирует его смерть. Однако шила в мешке не утаишь. Особенно когда речь идет о кумирах публики. Каким-то образом просочились сведения, что Никонову приходили подобные письма.
– Такого же содержания?
– Примерно. И подписанные Сфинксом! Якобы записки посылала его жена, чтобы отвести от себя подозрения в убийстве. Она обезумела от ревности и придумала хитроумный план, чтобы и мужа убить, и обвинений избежать.
Госпожа Теплинская вздрогнула, покрылась красными пятнами.
– Теперь вы понимаете, как я испугалась, когда, услышала эти грязные сплетни. Ведь если не дай бог… – она замолчала, кусая губы. – Если вдруг… боже! Я не могу выговорить…
Отрогина пришла ей на помощь.
– Инга имеет в виду, если Михаила… убьют, подозрения могут пасть на нее.
– Не этого я боюсь! Этот Сфинкс… он не просто пугает, он… исполняет обещанное. Наверное, Никонов не верил в его угрозу, и вот он… мертв.
– Вы уверены, что музыканту приходили от Сфинкса письма с угрозами? – уточнил Матвей. – Или это только предположения?
– Наши догадки, – робко вымолвила бывшая балерина. – Но они имеют под собой почву. Муж ничего не хочет слушать, он поднял меня на смех. Что же делать, господин Карелин?
– Попробовать отгадать загадку, – усмехнулся он. – Сфинкс дает жертве шанс. Пошлите ответ по указанному адресу и спите спокойно.
– Вы не верите, что это серьезно?
– А вы можете доказать обратное?
– Значит, если Теплинского убьют, только тогда преступника начнут искать? А до тех пор никто никаких мер принимать не будет?
– Послушайте, милые дамы, – нахмурился Матвей. – Потрудитесь объяснить, чего вы от меня ждете? Я не телохранитель, не детектив, не милиционер, не психиатр. Послание я прочитал, свое мнение высказал. Разрешите откланяться?
Инга полезла в сумочку и достала конверт.
– Вам понадобятся деньги, – заявила она. – Возьмите. Здесь достаточно на первое время. Я не знаю, какие потребуются расходы, но экономить не нужно. Я не хочу стать вдовой, как Дина Никонова.
Карелину хотелось встать и уйти, однако он почему-то остался. Он не прикоснулся к конверту с деньгами, и Теплинская положила его на столик.
– Ваш муж предприниматель, политик, у него есть служба безопасности, целый штат охранников, – терпеливо убеждал он взволнованную женщину. – Почему бы вам не обратиться к ним?
– Миша категорически против. Он запретил мне даже заикаться об этом письме.
– Господин Теплинский подозревает, что письмо – провокация его противников в предвыборной борьбе, грязная технология дискредитации его как личности, – пояснила Отрогина. – Якобы конкуренты хотят обвинить Михаила Андреевича в психической неуравновешенности, неадекватности и желании засветиться в «желтых» изданиях. Если он поднимет шум, тут же набегут корреспонденты, телевизионщики, раздуют из мухи слона, заварят такую кашу, что долго придется расхлебывать. А главное, как потом оправдываться? В лучшем случае Теплинского поднимут на смех, в худшем – опорочат в глазах избирателей.
– Мне не удалось убедить мужа отнестись к посланию Сфинкса с пониманием, – потупилась Инга. – Я сама сначала приняла это за дурацкий розыгрыш.
– Наверняка так и есть.
Слова Матвея не убедили подруг.
– Мы не можем обратиться в детективное агентство, – сказала Лидия. – Они иногда перепродают информацию, а в данном случае рисковать нельзя. И вообще, чужих людей лучше не посвящать в подробности частной жизни политика. Вы согласны?
– Да, но… я-то как могу вам помочь? Кстати, насчет «чужих людей»: мы ведь едва знакомы.
– Я знаю вашего отца, – горячо возразила Отрогина. – Он умный, порядочный человек. Если он моего сына сумел вытащить из дерьма… простите, то своего уж точно воспитал как положено.
– Яблочко от яблоньки порой падает ох как далеко!
– Я разбираюсь в людях.
– Возможно, политические конкуренты просто воспользовались чьей-то идеей с целью нагнать страху и скомпрометировать вашего мужа, – сказал Матвей, глядя на Ингу.
– Вы попробуете что-нибудь выяснить? – умоляюще произнесла она. – Я ничего не требую, не ставлю никаких условий. Сделайте то, что сможете.
И тут он совершенно против воли открыл рот и произнес нечто невразумительное:
– Я не обещаю, но есть один человек, который хочет провести собственное расследование убийства Никонова…
Любой путь начинается с первого шага.
Пока Матвей в «Миранде» любезничал с дамами и лакомился кондитерскими изысками, Астра решила съездить к Олениной выразить соболезнования. Узнать адрес не составило для нее большого труда. Получив актерское образование, она заимела знакомства в театральных кругах, и после пятого звонка ей сообщили улицу и номер квартиры бывшей оперной дивы.
– Только она никого не принимает, – сказал пожилой преподаватель. – Погрузилась в свою беду, замкнулась.
– Я могу сослаться на вас?
– Можете, деточка, однако вряд ли это возымеет действие. Но… попробуйте. Обязательно позвоните предварительно.
Астра послушалась совета. На счастье, трубку взяла не сама отставная примадонна, а ее гостья.
– Вы кто? – бесцеремонно спросила она. – Если опять журналистка, то…
– Нет! Я по личному вопросу. Относительно смерти господина Никонова.
– Вы что-то знаете? – Отчаяние, надежда на чудо и болезненный, жадный интерес прозвучали в голосе женщины. – Я его мать.
– Можно мне приехать?
– Да, конечно. Дина в больнице, а Катя… уже уснула. Она принимает снотворное. Думаю, она не была бы против.
Не веря в удачу, Астра кинулась одеваться: длинный строгий темный свитер и черные брюки в обтяжку, короткая шубка, черный шарф на гладко зачесанных назад волосах. Ее вид не должен оскорбить глубокую печаль матери, потерявшей сына.
На улице шел мелкий снежок, на тротуарах дети раскатали ледяные дорожки; прохожие опасливо обходили их, боясь поскользнуться. Астра прокатилась, устыдилась своего порыва, наклонила голову и поспешно зашагала к метро.
Через час она уже звонила в дверь, за которой ее ждали две убитые горем женщины.
Мать скрипача поразила ее увядшей, но благородной красотой: не тронутая краской седина в черных волосах, изломанная линия бровей, красные от слез глаза, в которых еще не угас загадочный огонь. Она пригласила молодую женщину в полутемный кабинет с паркетным полом натертым воском, с книжными шкафами до потолка и массивным письменным столом. На столе горела зеленая лампа.
– Что вы знаете? – едва опустившись на кожаный диван, спросила Никонова.
По дороге, сидя в вагоне метро, Астра придумала обоснование своему визиту. Ей необходимо было вызвать собеседницу на откровенность.
– Видите ли… мне неловко говорить об этом, но…
– Говорите же! Ради памяти моего сына я на все пойду, чтобы наказать убийцу.
– Понимаете, Власа незадолго до гибели что-то тревожило, и он обратился ко мне с необычной просьбой. Он… хотел провести сеанс ясновидения! – выпалила Астра. – И я это сделала.
Изогнутые брови Никоновой поползли вверх.
– А зачем, простите?
– Влас взял с меня слово, что это останется между нами, и я сдержала обещание. Нельзя нарушать волю… покойного. С тех пор обстоятельства несколько изменились. Следствие топчется на месте, убийца имеет все шансы уйти от возмездия. Разве мы можем позволить ему это, госпожа Никонова?
– Меня зовут Людмила… Людмила Романовна. Боже мой! – заплакала она. – Мой сын был таким тонким, проницательным человеком, он не мог не предчувствовать надвигающейся беды! Но… он не увлекался магией, не обращался к экстрасенсам.
– Иногда жизнь заставляет менять убеждения и прибегать к нетрадиционным методам.
– Да, да… И о чем же он вас спрашивал? Вы… обладаете пророческим даром?
– Отчасти. Я не прорицательница, просто меня иногда посещают видения… вы понимаете?
Людмила Романовна, заливаясь слезами, кивнула.
– Влас сообщил мне о своих подозрениях, – продолжала Астра. – Ему казалось, кто-то замышляет против него ужасное зло. Он просил узнать кто.
– И… и вы… узнали? – Несчастная мать прижала руки к груди, прерывисто вздохнула. – О господи, опять сердце… ноет и ноет. Не могу поверить, что… что… мой гениальный сын, мой дорогой… единственный ребенок… лежит в земле. Это выше моих сил! Знаете, я ведь не ездила на кладбище… свалилась без памяти, вызвали «Скорую», очнулась, когда все закончилось. Почему я не умерла вместо него? Моя жизнь кончена… кончена. Кто отнял у меня сына?! Умоляю вас, скажите…
– Мои видения расплывчаты. В них присутствуют образы, которые не сразу разгадаешь, – выпутывалась Астра. – Поэтому я и пришла к вам. Возможно, вдвоем мы сумеем распутать этот клубок.
– Я ничем не могу помочь, – поникла Никонова. – Меня уже спрашивали, кто мог желать смерти Власу. Кто угодно! Явных врагов он не нажил, но завистников хватало.
– А поклонницы?
– Я уже думала над этим. Следователь ухватился за версию ревности, потому что другой просто нет. Да и орудие явно женское – булавка с ядом. – Она застонала и сжала руками виски. – Иногда мне кажется, что это ночной кошмар! Наступит утро, я проснусь, и мне позвонит Влас, спросит: «Мама, как ты? Как твоя Джерри?» Знаете, когда видишь убийства по телевизору или читаешь про них в книгах, кажется, будто все происходит на другой планете и с тобой, с твоими близкими этого никогда не случится. И вот случилось… За что?! Господи-и…
Она зарыдала, потянулась к стакану с водой.
– Кто такая Джерри? – спросила Астра, не позволяя ей отдаться горю.
– Кошка… Влас как-то привез мне гладкошерстного котенка редкой породы. Я живу одна, и Джерри скрашивает мое одиночество. – Людмила Романовна подняла на «ясновидящую» измученные глаза. – Вы так и не сказали, чей образ увидели во время сеанса. Кто это был? Мужчина, женщина?
«Больше увиливать нельзя, – осознала гостья. – Если я не отвечу, она замолчит, и добрый десяток вопросов, которые я собираюсь задать, повиснут в воздухе. Надо говорить. А что? Правду… ничего, кроме правды, как бы нелепо она ни звучала!»
– Пусть это вас не удивляет… но мне показалось мифическое существо…
– Какое? – с жаром придвинулась к ней Никонова.
В ее зрачках полыхало безумие, сумасшедшая мысль о мести, о божественной воле, которая воздаст за содеянное неведомому преступнику.
– Сфинкс…
Мать скрипача отшатнулась, побледнела и задрожала.
– Сын не ошибся в вас! – прошептала она. – Сфинкс… Вы не могли этого придумать…
Глава 8
Маленькая девочка в костюме пчелы выпорхнула на середину зала и под звуки фортепиано закружилась в танце. Бархатная юбочка высоко открывала ее узкие бедра, на спине качались, подрагивая, прозрачные крылышки, а на тщательно причесанной, прилизанной головке торчали длинные усики.
Девочка-пчела старалась не выбиться из ритма. Ее ребра выступали вперед, на худой шее напряглись жилки; руки то взмывали вверх, то опускались вниз; ноги четко выделывали замысловатые па.
– Раз, два, три! – хлопал в ладоши хореограф. – Раз, два, три! Спину держи… Раз, два…
К ней подбежали другие пчелки, почти такие же… да не такие. У них и движения были тяжеловесные, неуклюжие, и крылышки не золотистые, а простые, и юбочки не бархатные, а из накрахмаленной марли. Все они уступали солистке в легкости и неповторимом изяществе, в прирожденной мягкости пластики, в пробуждающейся женственности, робкой и целомудренной, как бутон розового цветка.
Детский ансамбль «Терпсихора» проводил генеральную репетицию перед годовым отчетным концертом, на который были приглашены руководство Дома культуры, родители и все желающие.
Женщина-концертмейстер ансамбля, как это часто бывает, приводила с собой в зал сына, которого не хотела оставлять одного дома. Мальчик чинно усаживался на деревянную скамейку у стены и часами, затаив дыхание, наблюдал за упражнениями у станка, за отработкой сложных движений на середине зала, за сольными выходами и групповыми танцами.
Большие зеркала на стенах многократно отражали юных танцовщиц. От них исходили флюиды чувственности – даже в этом нежном возрасте. Особенно от солистки – тонкой, гибкой девчушки с наметившимися бугорками грудей, впалым животом и длинными, непомерно худыми ногами. В этом гадком утенке уже без труда угадывался прекрасный лебедь.
Сокровенная сфера человеческой эротики остается тайной за семью печатями. Что является тем импульсом, который зажигает кровь? Медики говорят о гормонах, биологи – об инстинктах, физики – о притяжении частиц, а лирики… воспевают романтическую любовь. Но она ускользает, неуловимая, как тень плывущих по небу облаков, как лунный свет и мерцание звезд, недоступная для анализа, неподвластная уму и воле…
Что есть суть любви? И что есть суть страсти, жестокой, затмевающей рассудок, иссушающей душу?
«Любви все возрасты покорны», – сказал поэт. А устами поэта говорят сами боги! Но когда говорит страсть, боги молчат.
Девочка-пчела изгибалась, сминая крылышки; ее ножки, обутые в атласные туфельки, едва касались пола, ее тело казалось лишенным костей, податливым, влажным…
Мальчик вдыхал запах ее пота, как опьяняющий аромат диковинного цветка. Этот запах, перемешанный с запахом пудры, грима и лака для волос, сводил его с ума. Все плыло у него перед глазами…
– Эй! – кто-то потрепал его по плечу. – Ты уснул, сынок? Пора домой.
Мама стояла над ним и устало улыбалась. Она взяла его за руку, и он покорно пошел за ней, плохо соображая, где находится. Неужели он вправду задремал и увидел во сне девочку-пчелу?
Стайка танцовщиц столпилась у дверей раздевалки, и он безошибочно, с одного мимолетного взгляда узнал и выделил среди них ту, которая завладела им. То был не сон! Томительная и жгучая боль разлилась по его венам и застыла, замерла в груди, во всем теле, тысячами шипов пронзая сердце и мозг.
Он дернулся, высвободил руку и, словно в трансе, подошел к «пчелкам». Вблизи их крылья оказались жесткими, юбки грубыми на ощупь, грим размазанным. Из туго скрученных волос торчали шпильки, а туфельки были в пыли. Он, как зачарованный, молча коснулся плеча «царицы пчел», покрытого золотистыми блестками…
Она отпрянула и засмеялась. Смех подхватили ее «подданные».
– Ты что, чокнутый?
Самая маленькая и вертлявая «пчелка» покрутила пальцем у виска и показала ему язык. Он задохнулся от обиды.
«Царица» величаво подняла голову и скрылась за дверями раздевалки. Свет померк…
– Иди сюда! – рассердилась мать. – Хватит на девчонок пялиться! Рано еще! Ишь ты… кавалер…
Мальчик боготворил «царицу пчел», готов был пылинки с нее сдувать, целовать следы ее натруженных ножек, носить ее сумку, просто молча идти рядом. Но она не понимала его чувств, а выразить их он был не в силах. Ночами напролет он не спал, глядел в потолок и представлял ее в наряде сказочной принцессы с золотой короной на аккуратно причесанной головке, выбегающей на залитую огнями сцену и под звуки скрипок и флейт исполняющей вечный незабываемый танец любви. А потом он подходил к ней за кулисами, опускался на одно колено и преподносил огромный букет белых роз, свежих и благоухающих. Затем…
На этом его фантазия спотыкалась, сюжет не желал развиваться, и он вставал, шел в кухню пить воду, садился на подоконник и долго, до изнеможения вглядывался в небо и звезды, спрашивая у них ответа на несуществующие вопросы.
Однажды он решился и подошел к царице своих грез, предложил пойти на каток. Она согласилась. Это был самый счастливый миг в его жизни! Он зашнуровал ей коньки, подал руку, и они покатились по белесому зеркалу льда навстречу ветру, снегу и несущейся из динамиков музыке.
«Я люблю тебя! – мысленно твердил он, заклиная ее услышать немой призыв. – Люблю тебя… люблю…»
Никогда после он уже не испытывал такого всепоглощающего восторга, такой нежности, такого трепета… и сладкой сердечной боли…
Ах, если бы он имел власть над временем, то остановил бы его! А может, в том и смысл жизни, что в ней ничего ни остановить, ни переиграть нельзя? Что река существования течет и течет, и дважды в нее не войдешь…
Черное небо дышало морозом. В носу пощипывало, изо рта шел пар. Художник задержался в мастерской дольше обычного и вышел, когда пробило полночь. Его машина на платной стоянке покрылась снегом, и он не стал садиться за руль.
Во-первых, немного выпил за работой; во-вторых, ему захотелось пройтись, охладиться, полюбоваться ночными улицами. Новостройки вызывали у него меланхолию и головную боль, и только фасады старых домов, затейливая лепнина церквушек, их подсвеченные прожекторами купола, узоры кованых оград и решеток радовали глаз. Что-то невозвратно прекрасное таили в себе эти зимние пейзажи патриархальной Москвы.
Недалеко от мастерской открылось круглосуточное кафе, и он пристрастился сидеть там, пить кофе и размышлять.
Спустившись в оборудованный под старинный погребок зал, он разделся и занял столик у огня. Очаг из валунов излучал тепло…
– Привет!
Молодой человек, завсегдатай шумных вернисажей и богемных фуршетов, помахал ему рукой. Домнин не выносил фамильярности, поморщился. Какого черта? Хотел побыть один, подумать о жизни, а тут на тебе! Он знал этого парня, у которого было хобби: водиться с людьми от искусства и потом хвалиться своими знакомствами.
Художник отвернулся, сделал вид, что изучает меню. Парень жестикулировал, пытаясь привлечь его внимание.
«Чего ему надо? – неприязненно подумал Домнин. – Вот прилипала! Сейчас попросится за мой столик. Шиш ему!»
Молодой человек ненадолго успокоился: подыскивал предлог перебраться за столик местной знаменитости. Он подозвал официанта и заказал дорогой коньяк. Потягивая маленькими глотками спиртное, любовался игрой огня.
Художник думал о своем – несколько состоятельных иностранцев заказали ему портреты своих жен; он перебирал в уме образы «роковых женщин», которыми можно наделить заграничных моделей. Вера Холодная[4], например…
– Не могу пить один! – прогремело у его уха. – Составите компанию?
«Прилипала» с бутылкой коньяка был тут как тут, устраивался поудобнее на стуле. Домнин с раздражением окинул взглядом зал – полно свободных мест. Заведение высшего разряда, не каждому по карману здесь поужинать. Да и время позднее.
– Шато де Монтифо! – торжественно объявил незваный сосед. – Вкус отменный. Попробуйте.
Напиток этой марки стоил немало, видимо, парень был из тех состоятельных бездельников, которые ведут праздный образ жизни за счет богатых родителей. От такого не скоро отделаешься. Ему скучно, он ищет развлечений и в этом своем поиске подобен ледоколу, бороздящему полярные льды, – его так просто не остановить.
Скука – тяжелая болезнь обеспеченного сословия. Теперь оно появилось и в России. Домнин и сам страдал сим недугом. Его неуемное воображение даже во сне изыскивало способы занять себя, реализовать свой недюжинный потенциал. Счастье, что судьба не обделила его талантом! По крайней мере, он может вволю развлекаться на холстах, при этом развлекая еще и публику, давая ей пищу для восхищения и злословия. Пусть забавляются… В конце концов, способность создавать вещи, стоящие обсуждения, всегда достойно вознаграждалась. Дело не в деньгах, а в том наслаждении процессом, который ничем не заменишь. И в том интересе, который мастер вызывает у окружающих.
«Ты пожинаешь плоды собственной популярности, – сказал себе художник. – Так нечего злиться на мотыльков, которых привлекает горящая свеча!»
Он выдавил некое подобие улыбки, и молодой человек просиял. Признанный мэтр снизошел до его скромной персоны и соблаговолил удостоить внимания.
«О чем он заговорит со мной? – уже не без удовольствия подумал Домнин. – О погоде? Тривиально. Об искусстве? Не посмеет. О женщинах? Пушло. О политике? Вряд ли. Остаются сплетни…»
– Почему вы не пьете? – спросил молодой человек. – Не любите коньяк? Заказать что-нибудь другое?
– А вы меня не отравите?
– Помилуйте… – растерялся тот. – Вы не Моцарт, я не Сальери… Хотя вы правы. Кто знает, что у меня на уме? После этой трагедии с Никоновым! – Он налил из бутылки себе в бокал и сделал большой глоток. – Видите? Все в порядке. Я могу задать вам вопрос?
– Валяйте…
– Как рождается замысел ваших картин?
«Сейчас я тебе покажу! – внутренне возликовал Домнин. – Оторвусь на всю катушку!»
– Истинное творчество всегда пытается проникнуть в тайну… мироздания, – состроил он многозначительную мину. – А ее, как известно, можно постичь только… через обнаженную натуру. Срывание покровов! Развенчивание идеалов! Свержение кумиров с их вековых пьедесталов! Прочь маски! Прочь стыдливость… Последняя девка с базарной площади, отдающаяся из милосердия нищим, прекрасна в своей бескорыстной щедрости, как сама природа…
Его будто прорвало. Собеседник не успевал переваривать и запоминать «перлы», которые он потом сможет цитировать слушателям на великосветской тусовке.
Словесный рог изобилия иссяк столь же внезапно, как и открылся. Художник замолчал, выпил коньяк и попрощался.
– Мне пора. Люблю работать по ночам. Зимняя стужа… луна за облаками… синий снег… Я еще не написал Снежную королеву, возлежащую на ледяном ложе в ожидании любовника…
Художник встал и удалился, а парень остался сидеть с открытым ртом, глядя ему вслед. Что это было? Насмешка? Сарказм? Гениальное откровение?
На самом деле Домнин все придумал. Он исключительно редко писал по ночам, только когда захлестывало вдохновение или торопился закончить картину. Но в этот раз ноги понесли его к мастерской… Какое-то странное волнение гнало его вперед.
Мастерская не была оборудована сигнализацией, бронированной дверью и даже сложными замками. Зачем? Никаких ценностей, кроме всевозможного хлама, бутафорской атрибутики, подрамников, мольбертов, красок, кистей и недописанных полотен он там не держал. То была святая святых, его творческая кухня, его молельня, где он взывал к музам, испрашивая у них благословения и напутствия… Сокровищница духовных накоплений, которые он никогда не смешивал с материальными.
Художник полез в карман за ключами, но они не понадобились – дверь оказалась открытой. В глубине помещения смутно мелькал свет: кто-то пользовался фонариком. Неужто грабители?
Игорь Домнин обладал редким даже для мужчины свойством характера – он никогда и ничего не боялся. Такова была особенность его психического склада.
Руководствуясь любопытством, он решил не поднимать шума, а застать ночного посетителя врасплох. О том, что неизвестный может напасть на него, ударить или убить, художник и не подумал.
– Кто ты и что ищешь в моей мастерской? – прошептал он, бесшумно проскальзывая в темный коридор.
Из коридора две двери вели в кладовую и просторную комнату, куда приходили натурщицы и где, собственно, и творились шедевры живописи. Именно там Домнин заметил мелькающий луч фонаря.
Чтобы одежда не стесняла движений, хозяин сбросил дубленку на топчан – здесь за много лет он изучил каждую пядь, каждый уголок, каждый предмет и мог с завязанными глазами найти любой крючок, выключатель, стул – что угодно. Грабитель ориентировался куда хуже. Ему понадобилось освещение, которое выдало его с головой.
Темная фигура шарила в шкафу, держа фонарь под мышкой. Художник осторожно снял с перекладины длинную тяжелую драпировку – множество таких кусков ткани он использовал для создания фона, – сделал два крадущихся шага и застыл. Ночной гость почувствовал неладное, прекратил поиски, медленно повернулся, направил свет в сторону, откуда раздался шорох, и… ничего не увидел, кроме висящих рядами пыльных бархатных портьер, гобеленов, тонких шерстяных персидских ковров и ворохов шелка.
Домнин успел нырнуть между перекладин и затаить дыхание. Жаль, ему не удалось рассмотреть лица грабителя. Пыль попала в нос, захотелось чихнуть… Уткнувшись в край гобелена, он беззвучно дернулся, еще раз. Подумал: «Надо бы навести здесь порядок, выбить ковры, пройтись пылесосом. Небось паутины полно!»
Неведомый посетитель тем временем вновь принялся за поиски. Он, очевидно, был уверен, что ночью в мастерской появиться некому, и списал подозрительный шум на мышиную возню. Художник минуту выждал, выглянул из своего убежища, собрался с духом и стремительно бросился вперед, уже не заботясь о тишине… набросил драпировку на голову грабителя, навалился всем телом, подмял его под себя и с грохотом повалил на пол, увлекая следом декорацию из папье-маше и гипсовую колонну, имитирующую античные развалины…
Глава 9
– Где ты вчера пропадала? – спросил Матвей. – Я тебя так и не дождался, уснул.
– Беседовала с матерью Никонова, – невозмутимо ответила Астра, разогревая котлеты на завтрак. – Очень милая женщина. В прошлом была удивительная красавица, да и теперь еще глаз не оторвешь. Обещала всячески содействовать мне в поисках убийцы ее сына.
– Что ты ей наплела?
– Назвалась ясновидящей, которую посетил скрипач незадолго до смерти. Она поверила. Я убедила ее, что он предчувствовал беду и хотел узнать, кто его враг. Выполнить последнюю волю убитого для меня – долг, дело чести.
– Тебе не стыдно?
– Ничуточки! Кажется, я наконец буду делать то, что мне нравится. Может быть, когда-то я уже занималась сыском, раз меня тянет к этому?
– В прошлой жизни, что ли?
– Почему нет?
Матвей пожал плечами. Он редко пускался в рассуждения – они могли далеко завести. В дебри! Вместо неизвестных данных ум имеет привычку подставлять свои собственные выводы, которые искажают картину до неузнаваемости. Доверься ему, и заблудишься в трех соснах.
– Как прошло свидание? – невзначай спросила Астра.
– Потрясающе.
Она ждала продолжения, но Матвей молча взял котлету, положил на хлеб и откусил. Откровенная нелепость происходящего забавляла его.
– Твое немногословие граничит с хамством!
– Я делаю выбор, – вздохнул он. – Жить спокойно или…
– Или! Или! Неужели не скучно, Карелин?
– Ладно. Тебе повезло! В городе начался массовый психоз в связи со смертью Никонова. Со мной вчера разговаривали две страшно обеспокоенные дамы. Мужу одной из них пришло послание от… Сфинкса. Они твердят, будто скрипач получал письма с угрозами, подписанные таким же образом. Ты как в воду глядела! – Он имел в виду зеркало. – Может, у тебя действительно прорезывается третий глаз? Если так, откроешь не детективное агентство, а салон магии «Московская сивилла».
Астра не верила своим ушам. Ее даже не задел сарказм в словах Карелина.
– Ты ничего не путаешь? – на всякий случай спросила она.
В ответ он подробно изложил вчерашний разговор в «Миранде» и заключил:
– Все это – цепная реакция на громкое убийство. Помнишь фильмы про Фантомаса? Когда они вышли на массовый экран, повсюду появлялись надписи: ФАНТОМАС. В лифтах, на стенах домов, на скамейках в парке, на школьных партах. Шутников во все времена хватало.
Астра не разделяла его оптимизма.
– Никонов не придал значения письмам и погиб. По-моему, следует отнестись к угрозам со всей серьезностью.
– Послушай, если человек задумал кого-то убить, он не станет загадывать никаких загадок, тем самым настораживая потенциальную жертву. Какой в этом смысл?
– Вероятно, смысл есть, просто мы его не видим, – возразила она.
– После того – еще не значит вследствие того. Музыкант мог получать послания от какого-то чокнутого поклонника или поклонницы, а умереть от руки другого человека.
– Значит, когда Теплинского убьют, связь между загадками Сфинкса и смертью тех, кто не удосужился их отгадать, будет доказана? Не слишком ли дорогая цена?
– Какую загадку должен был отгадать скрипач?
– К сожалению, никто из его близких не знает, – покачала головой Астра. – Он не показывал писем ни жене, ни теще, ни матери, ни своему администратору. Вероятно, не хотел волновать беременную женщину или просто выбрасывал записки, не читая. Мне кажется, он был полностью поглощен предстоящими концертами в Москве и скорыми гастролями в Америке, поэтому мог не обратить должного внимания на письма от Сфинкса.
– Как же об этих письмах вообще стало известно?
– Жена Никонова, Дина, обнаружила очередное послание, вложенное в корзину с лилиями. Она ревновала мужа к его поклонницам и читала записки, которые находила в букетах. Наткнулась на то письмо, расстроилась, показала матери. Они решили, что среди почитателей таланта маэстро появился маньяк, пришли в ужас и, едва дождавшись Власа, потребовали отказаться от выступлений и заявить в милицию. Тот, к сожалению, их не послушался. Он был одержим музыкой, сценой, скрипкой, а тут из-за ерунды его вынуждают все бросить, и главное, на неопределенный срок. Потом, когда Дина уже легла спать, Никонов признался теще, что беременность до неузнаваемости изменила ее дочь: она стала истеричной, нервозной, и не исключено, что записки с угрозами – дело ее рук. Дескать, таким способом она хочет удержать мужа дома, отлучить его от концертной деятельности, ссылаясь на мнимую угрозу.
– Я правильно понял, Никонов считал автором писем собственную жену? – удивился Матвей.
– Он предполагал это. А поскольку любил Дину и щадил ее самолюбие, высказал свои подозрения только Олениной. Он словно вылил на нее ушат ледяной воды! И сразу отбил охоту давать делу ход. Про письмо жена и теща вспомнили, когда Влас погиб. Они кинулись искать злосчастное послание, но, увы, тщетно. То ли сами в суматохе выбросили, то ли Никонов уничтожил. Содержание удалось восстановить приблизительно. Что-то типа: «Осталась неделя. Не разгадаешь мою загадку – умрешь. Сфинкс». Вот такая история.
– А саму загадку они не вспомнили?
– Они ее в глаза не видели. Если кто и прочитал, то сам Влас, а он уже ничего рассказать не мог. Откуда взялась корзина с цветами, где Дина обнаружила тот конверт, женщины не помнят. То ли посыльный принес в числе прочих, то ли сокурсники по консерватории передали. Потом, когда истек указанный в письме недельный срок и ничего не случилось, все успокоились, думать забыли о плохом. А оно тут как тут! Следователю, который ведет дело об убийстве, про письма рассказали музыканты оркестра. Кто-то из них случайно услышал, как Никонов разговаривал с женой… на повышенных тонах… и та твердила про какие-то угрозы. Молва, падкая на пикантные подробности, подхватила слух и понесла в народ…
– …а народ не замедлил воспользоваться ноу-хау уже в отношении другого человека, то бишь господина Теплинского! – эффектно завершил ее мысль Карелин. – И достиг желаемого результата. Кто-кто, а супруга начинающего политика потеряла от страха покой и сон. Сам Михаил Андреевич не поддался панике, но именно это и не нравится очаровательной Инге. Она надеется на твою помощь.
– Никонов тоже не поддался панике, – мрачно заметила Астра. – И где он теперь? На кладбище. Похороны были пышные, но это слабое утешение.
– Думаю, вы с госпожой Теплинской найдете общий язык, – кивнул Матвей. – Она тебя нанимает для расследования будущего убийства своего супруга. Вот деньги!
У Астры пропал дар речи при виде кругленькой суммы, выделенной на «оперативные мероприятия». Женщина не поскупилась, значит, и впрямь напугана.
– Ты меня дуришь? – с сомнением покосилась она на пачку купюр.
– Ничуть. Инга решила, что следующей после Никонова жертвой Сфинкса будет ее муж. Если не отгадает загадку и не отправит ответ по указанному электронному адресу. Большей чуши я в жизни не слышал! – не удержался от реплики Матвей. – Однако у политика есть шанс, которым пренебрег знаменитый скрипач, – ему предстоит стать новым Эдипом. При твоем содействии, дорогая!
– Ты предупредил клиентку, что у меня нет опыта?
– Намекнул. Но дамы не сочли сие обстоятельство недостатком. Да и клиенткой госпожу Теплинскую можно назвать условно. Муж строго-настрого запретил ей совать нос в его дела, а женщина не в силах сидеть сложа руки. Так что она платит деньги не за твою работу, а за свое успокоение. Приняла, мол, меры, сделала все, что смогла… Ну, ты понимаешь. Чисто психологический трюк наподобие самогипноза.
Астра, как завороженная, не сводила с него горящего взгляда.
– Ты берешься? – усмехнулся он.
– Уже взялась! Дай мне ее координаты.
– Пожалуйста, вот сотовый телефон, на домашний звонить нельзя. Встречаться в случае надобности будете каждый раз в разных местах – скверы, маленькие кафе, отдаленные уголки парка. Инга обходится без охраны, это облегчит задачу. Вам ведь придется скрывать свои отношения от зоркого глаза Теплинского и его службы безопасности.
Преисполненная чувством признательности к незнакомой женщине Инге и благодарностью за оказанное доверие, Астра молчала. Две чашки чая она осушила, не замечая вкуса. Зеркало не обмануло! Сфинкс, проступивший в его туманной глубине, – не игра ее воображения и не порождение усталости зрительных нервов. «А вдруг это мой собственный дар видеть будущее? – подумала она, ощущая жар во всем теле. – Алруна показывает мне отражение моих же мысленных образов?»
От возбуждения Астра сжевала вторую котлету и потянулась за третьей.
– Что ты думаешь о загадке? – поинтересовался Карелин. – Допустим, Сфинкс реально существует. Он предлагает всем одну и ту же головоломку или разные?
Читать бесплатно другие книги:
