Хозяйка нудистского клуба Южина Маргарита

Глава 1

Дама с собакой

– Ну и что ты мне, Клавочка, журнал-то тычешь? Что ты там такое нашла? Это же погребальное покрывало, а вовсе не наряд для хозяйки нудистского клуба! – кипятилась Агафья Эдуардовна, откидывая журнал мод. – Ты мне что-нибудь эдакое дай, с голым пупком, чтобы дикое мини, чтобы топик на бретельках-ниточках, чтобы грудь играла…

– Побойтесь бога, Агафья Эдуардовна! Какой пупок? Вам же в прошлом году семьдесят лет стукнуло! И потом, с чего вдруг у вас грудь взыграет, если ее отродясь и не водилось, груди-то… – не удержалась Клавдия Сидоровна. – Вы меня, конечно, дико извините, но вам сейчас самое время переходить на восточную моду – чтобы вся вы были загадочно в паранджу завернуты, а наружу только глаза… и то, если пластику сделаете, чтобы гусиные лапки убрать. А то мини ей, да еще дикое…

– И кого я удивлю своими глазами? – как на злостного алиментщика, уставилась на подругу Агафья Эдуардовна. – Я же тебе, Клавочка, битый час твержу – у меня сезон начался! Мужики стаями слетаются. Ста-я-ми! А девчонок нет совсем, потому что погода холодная. Ну и как мне удержать этих весенних самцов? Ой, я хотела сказать – скворцов, не то вылетело… Так чем их брать-то? Вот и приходится брать эпатажем – бретельками, голыми бедрами да декольте… Между прочим, на молоденьких девочках это уже примелькалось. А вот на дамах в возрасте… Сама увидишь, что обо мне в газетах напишут. Скандальчик забабахают – пальчики оближешь! Весь город у меня на пляже растянется! Так что листай, Клавочка, журнал, будем мне откровенные одеяния выискивать… Как ты думаешь, если я закажу себе вот такую прозрачную тунику, она не слишком скроет фигуру?

– А я бы на вашем месте, любезная Агафья, обратила внимание на это бикини, – пискнула Катерина Михайловна, свекровь Клавдии Сидоровны. – Ужас до чего млею от свободных одежд! Все тело так и дышит, так и дышит…

Клавдия Сидоровна только судорожно сглотнула и даже не нашлась, что ответить.

Вообще, сама себя она считала женщиной… скажем так – зрелого возраста. У нее имелся взрослый, тридцатилетний сын Данил, крупный бизнесмен, дочь Анечка, которая усердно трудилась в милиции, охраняя покой мирных граждан, и даже внучка Яночка, милое дитя дошкольного возраста. Понятное дело, что при таком раскладе Клавдия Сидоровна ни за какие коврижки не согласилась бы обрядиться в детский сарафанчик или, срам какой, в ниточки-веревочки, которые отчего-то решили назвать купальником. Да и где она те веревочки на своем могучем теле потом найдет? Дамы, которые сейчас сидели с ней за одним столом, были и вовсе возраста внушительного, однако ж нимало этим не смущались и выискивали в журнале себе весьма откровенные фасоны. И если Агафью Эдуардовну понять хоть как-то можно – бизнес и не на такое толкнет, то уж одомашненную Катерину Михайловну, почтенную прабабушку Яночки, Клавдия понимать отказывалась наотрез.

– Совершенно чудесный комплект, совершенно! – точно больная курочка, закатывала тем не менее глазки Катерина Михайловна. – А какие кокетливые завязочки на бюстье, вы обратили внимание?

– Ма-ма-ша! – наконец очнулась Клавдия. – Какие завязочки? Вы ж… вы ж их завязать не сможете! Вас же скрючит, простите за прозу жизни!

– А вот для этого у меня имеется супруг. Вот так-то, моя девочка! – озорно подмигнула шалунья. – Доложу вам по страшному секрету, ему хлеба не надо – дай всякие шнурочки-завязочки распутать… хи-хи…

Клавдия только ухватилась за голову и глухо простонала. Хотя… от своей свекровушки она могла ожидать чего угодно.

Катерина Михайловна еще в семьдесят лет аккуратно поставила кляксу на дату своего рождения в паспорте и с тех пор считала себя женщиной без возраста. И мало того, что она сама в это верила, так ей еще удалось убедить в том же наивного Петра Антоновича. Тот не смог устоять перед чарами прелестницы и вот уже год считался ее законным мужем. Петр Антонович был завидным женихом, потому как имел собственную жилплощадь. Поначалу «молодые» жили именно там, но потом они решили, что квартиру можно сдавать в аренду, деньги забирать себе, а проживать с детьми – получается намного веселее и выгоднее. Ни Клавдия, ни ее муж, Акакий Игоревич, не смогли им доказать обратное, а потому сейчас они проживали все вместе.

– Ну хорошо, с нарядом я разберусь… – решительно захлопнула журнал Агафья Эдуардовна. – Но вот что мне с женщинами делать? Где их взять? Никак не хотят наши красавицы морозиться, даже мужчины их не прельщают! А ведь еще день-два и уйдут мужчины-то, уйдут… Такие деньги уплывают…

Свекровушка Клавдии встрепенулась.

– Прямо мне неловко слушать вас, честное слово! – заелозила она на стуле и бросила виноватый взгляд на Клавдию. – Вы, Агафьюшка, мне жгучую обиду прямо в сердце наносите, даром что бизнес-леди. Женщин она не видит! А мы с Клавочкой кто, морские креветки, что ли? Вот если вспомнить старую русскую пословицу, то мы явно услышим: «За одного битого двух небитых дают». Так что я, например, смело могу заменить вам двух молоденьких, небитых девиц. И не смотри на меня, Клавочка, такими глазами! Я за свои слова отвечаю. Я все пословицы помню, у меня память, знаешь какая… О-го-го!

Клавочка не просто «смотрела такими глазами» – она буквально пожирала свекровь взглядом.

– Ну а если «о-го-го», – прошипела она, – тогда вы должны помнить, что через три дня улетаете с Петром Антоновичем на его историческую родину – провожать его матушку в последний путь, старушка собралась-таки на вечный покой.

Катерина Михайловна только безнадежно махнула рукой.

– Ты, Клавочка, лучше моего знаешь: каждое лето, ровно первого июня, моя свекровь вызывает сына и прощается с ним… навечно…

– Но, простите, у нее же возраст! – не утерпела Агафья Эдуардовна.

– Да, у нее возраст! – вскипела Катерина Михайловна. – А у меня нервы! Потому что умирать она все равно не умирает, а меня не переносит категорически и всякий раз спрашивает Петра Антоновича, где он выбрал себе такую старую обезьяну в жены. Причем обезьяна, по ее мнению, это я!

Клавдия смачно хрюкнула, подавив смешок, и кинулась убирать журналы.

– Так я к вам приду… – как ни в чем не бывало предупредила Агафью Катерина Михайловна.

– Мамаша, не вздумайте! – рыкнула на нее Клавдия. – Ваш сын не переживет позора. И муж тоже. Он еще сам не насладился вашей красотой…

Последний аргумент сломил перезрелую ветреницу, и она, пряча глаза от смущения, стала вертеть из подола домашнего платья кургузые розочки.

– Пойдемте, Агафья Эдуардовна, я провожу вас, – кинулась к гостье Клавдия. – Я вам непременно позвоню, непременно… У меня уже есть кое-кто на примете, пойдемте…

Агафья задерживаться не стала, у нее каждая минута была на счету, а сегодня они и так заболтались.

Проводив Агафью, Клавдия улеглась в своей комнате и задумалась.

В сущности, за свою супружескую жизнь ей краснеть не приходилось. Они как встретились с Акакием Игоревичем, так сразу и поженились. И никаких у нее посторонних интересов никогда не водилось, а Жорочка не в счет. И даже мыслей порочных никогда не мелькало. И сейчас не мелькает, только… Да ведь ничего же страшного не случится, если она поможет Агафье сохранить бизнес, а заодно самую чуточку загорит, искупается в прохладных водах на ухоженном пляже, сходит… Да нет же, не налево, а к массажисту! И потом, Агафья Эдуардовна столько всего перетерпела, прежде чем ее нудистский клуб стал приносить доходы, столько на ее долю выпало! Нет, Клавдия просто не может оставить подругу в беде, не напрасно же Агафья прибежала именно к ней. Правда, она заскочила якобы только для того, чтобы выбрать себе новый летний гардероб – невестка Клавдии Лиличка в тряпках просто вундеркинд! Но… боже мой, кого Агафья хотела обмануть? Клавдия же понимает, что подруга постеснялась открыто предложить ей двадцатидневный отдых в своем клубе. Решено, Клавдия завтра же отправляется к Агафье Эдуардовне. А домашние… Ой, ну побудут они дома какое-то время одни, им это только на пользу пойдет: Акакий станет больше ценить жену, свекровь поймет, что стоять возле плиты каждый вечер – вовсе не голубая мечта каждой невестки, а Петр Антонович… Да пусть он думает что хочет!

– Клавочка! – раздался назойливый стук в ее дверь. – Клавочка, сейчас наши мужчины придут из гаража. Ты уже придумала, чем их удивить на ужин? Надеюсь, ты помнишь, что вчерашнее молоко Петр Антонович пить не станет? А сегодняшнего ты не покупала.

Ох, господи! Еще и молоко… Конечно, Клавдия не купила свежего молока. Но она вообще сегодня не ходила в магазин: решила сэкономить – и без того полный холодильник. Глубоко и обиженно – не дали отдохнуть! – вздохнув, она вышла из комнаты и затрубила:

– Мамаша, а мы ему не скажем, что оно вчерашнее. Вот удивится!

«Мамаша» хотела возмутиться по полной программе, но в это время действительно вернулись мужчины.

– Слышу-слышу! – по-военному гаркнул Петр Антонович с порога. – Пахнет жареной курочкой и печеными пирожками!

У Клавдии вытянулось лицо – ей бы такой нюх. У них и в помине никакой курицы не жарилось, и тем более пирожков, а новоявленный свекор учуял.

– А вот и нет, вот и нет! – непонятно отчего, радостно захлопала в ладоши Катерина Михайловна. – Не угадали! Клавочка будет потчевать нас вчерашними кислыми щами. И молоко ваше, милый друг, прокисло, но только мы это держим в страшном секрете. А пирогов она уже сто лет не стряпала, наверняка беспокоится за свою фигуру. Кака, хоть бы ты ее вразумил, не дело же на ближних отыгрываться!

Акакий Игоревич, то есть Кака, как его с любовью называли родственники, сурово набычил брови и задергал кадыком.

– И в самом деле, Клавочка! – задергал он плечиками, как мокрый воробышек. – Я уже давненько хочу пирожков, например с капустой. И с ливером бы не отказался…

И тут с Клавдией Сидоровной случилось непредвиденное. По-бурлацки крякнув, она стала заваливаться на своего супруга, который все еще лопотал оду пирожкам. Тщедушный Кака габаритов жены вынести не мог и взвыл:

– Мама-а-а! Ну Петр же Антонович! Да помогите же мне… вылезти из-под… Клавдия, держи себя в руках! Ой, ну куда же ты меня… к стене…

На помощь Акакию ретиво кинулся Петр Антонович. Он вообще с трепетом относился к женщинам выдающихся форм, а к своей невестке в особенности.

– Так-так… Клавочка, обопритесь на меня! – крутился он возле завалившейся дамы. – Обнимите меня за шейку… смелее-смелее… Катерина! Немедленно сбегай за врачом, а мы Клавочку… попрем на постельку… Ух ты, сколько женщины!

Катерина Михайловна понимала, что бежать куда-то надо – еще не было такого, чтобы Клавдия вот так взяла и рухнула оземь, однако ж и супруга оставлять в такой сомнительной, даже, можно сказать, слегка пикантной ситуации… Вон, у него даже щечки порозовели, у паразита!

– Никуда бежать не надо, – умирающим лебедем пролепетала Клавдия. – Я сейчас… помаленьку сама… Тимка, гад такой! Быстро брысь с моей кровати, только-только чистую простынь постелила, а ты с грязными лапами! – чуточку забылась она, прогоняя кота, но тут же снова вошла в образ. – Ой, осторожненько… Кака, принеси мне телефон… Да где ты ищешь-то? Вон он лежит, рядом с телевизором. Позвоню-ка я Жоре, пусть он меня в санаторий отправит…

Все домашние мгновенно насторожились.

– И меня тоже, – быстро сообразила Катерина Михайловна. – Я вот тоже… Ой! Что это со мной, а?

И дама тут же брякнулась на диван, ухватившись за сердце.

– Петр Антонови-и-ич! Немедленно ко мне! – раздался ее требовательный писк.

– Акакий, утащи матушку в нашу спальню, пусть там отлеживается, – скомандовал тот и принялся заботливо поправлять одеяло на Клавдии.

Кака с облегчением направился к матушке – у той весовая категория была, как у кота Тимки, их всеобщего любимца.

– Не надо меня никуда таскать! – недовольно рявкнула родительница. – Кака, тебе же Клавочка русским языком сказала – позвони Жоре, пусть он нам закажет две путевки в санаторий.

– Зачем две-то, интересно знать? – уселась на кровати Клавдия и даже прищурила глаза от гнева. – Это мне плохо сделалось! От непосильной работы, между прочим. А вам, мамаша, если дурно, так мы вас запросто можем определить в больницу, на процедуры. Потому как в вашем возрасте со здоровьем не шутят.

Катерина Михайловна от негодования аж подпрыгнула на диване и затрещала:

– А чего это, если я, так сразу и в больницу! А если ты, так сразу и в санаторий, да? Мне тоже… я тоже от непосильного труда…

– Вот и езжайте, отдыхайте со своим мужем к его матери, повидайтесь со свекровью. А мы, слава богу, по своим свекровям соскучиться не успеваем, – злобно запыхтела Клавдия и совсем уже безжизненным голосом обратилась к Петру Антоновичу: – Что-то мне подсказывает, что Катерина Михайловна не хочет ехать к вашей матушке, вот прямо сердцем чую – не рвется…

– Да я и сам-то… – сболтнул Петр Антонович, но вовремя прикусил язык, выпрямился и одарил супругу строгим взглядом. – Катерина! Если ты не хочешь… если ты вот так относишься к моей мамочке… Я могу… я могу… могу и не ехать вовсе!

– Ну уж дудки!.. – в три голоса возопили родственники. – Вперед, на Украину! Вас ждет большое наследство!

Вечер закончился всеобщим примирением. Было решено, что Петр Антонович вместе с женой отправятся к старенькой матушке, как и полагается прилежным деткам, Клавдию ненадолго упрячут в санаторий, пусть немного подлечится от работы, а Акакий… А он с удовольствием согласился остаться дома. Действительно, зачем куда-то бежать, если одному и дома полная свобода?

Клавдия уселась к телефону и, незаметно выдернув штепсель, бодро диктовала в мертвую трубку:

– Жорочка, мне лучше, чтобы прямо с завтрашнего дня… Нет-нет, не надо дорогую, можно совсем дешевенькую путевочку, я потерплю… Ах, туда нужны новые вещи? Без них не пускают? Ну тогда придется купить, мое здоровье дороже… Да нет, это не я так говорю, мой муж так считает…

Муж вовсе так не считал, но Клавдия посмотрела на него столь ласковым взглядом, что он только вздохнул. Да пусть покупает что хочет! Главное, чтобы путевочка с завтрашнего дня… Тьфу ты, господи! Главное, конечно же, здоровье!

Клавдия устроила трубку на рычаг и окинула взглядом притихших родственников.

– Ну все, я договорилась, завтра после обеда выезжаю. Мамаша, а чего вы скисли? Вы тоже уезжаете завтра и даже можете себе купить в дорогу новый спортивный костюм. Кака! Выдай маме денег из своей заначки, пусть она побалует себя покупками.

Акакий сделал вид, что не слышит.

– Пойдемте, мамаша, я вам покажу, где он от меня прячет деньги, – взяла Клавдия под руку свекровь, – вы сами возьмете себе сколько нужно…

Следующий день прошел в сплошных проводах. Сначала провожали чету «молодоженов», то бишь Катерину Михайловну с Петром Антоновичем. При этом «молодая» так и норовила опоздать на поезд. Еще возле подъезда она вдруг быстро-быстро задышала и медленно опустилась на скамейку:

– Ой, что-то у меня сердце колышется. Наверняка нервный стресс… Может, уж лучше не ехать? – И в ожидании поддержки она посмотрела на домочадцев собачьим взглядом.

– Нет, мамаша, так не пойдет. Вы, конечно, можете и не ехать, – наклонилась к ее уху Клавдия, – но я вам вот что скажу: что ваш супруг сегодня выглядит просто неприлично взбудораженным. У него чего-то не к добру разгорелись глаза. Прямо дикий мустанг! Я очень подозреваю, что он ухлестнет за первой же юбкой. Не добравшись до вокзала.

Катерина Михайловна глянула на скучающего, потного от напряжения «мустанга» и грустно кивнула:

– Это ты точно подметила. Тот еще жеребец…

До вокзала они добрались без приключений. Да и чему приключаться, если Акакий довез их в собственной машине? Однако ж возле самого вагона Катерина Михайловна снова пошла на попятный.

– Все, никак не могу ехать, – с потаенной радостью развела она руками. – Ты уж, Петруша, прости, но я забыла очки. А без них я совершенно беспомощна! Абсолютно! И купить новые мы уже не успеем – пока всех врачей…

– Мамаша-а, – лукаво заиграла глазками Клавдия, – а что это лежит у вас в боковом кармашке чемоданчика, а-а? Хотели схитрить, да?

Уличенная мамаша немедленно покрылась багровыми пятнами и забегала взглядом.

– И… и вовсе ничего я не хотела схитрить… и вовсе там не мои очки, а… Клавочка, а это разве не твои?

– Маменька, у Клавдии сроду очков не водилось. Она считает, что очки ее старят, – произнес Акакий. – Тебе все же придется ехать.

Катерина Михайловна только поджала губы. Ни одна из ее уловок не сработала, а ехать к сварливой свекрови ужас до чего не хотелось.

– Хорошо-хорошо, я поеду, – мстительно закивала она головой, – но только, Петр, так и знай: если твоя родительница еще раз назовет меня крашеной каракатицей, я… Я отобью у ней мужа!

– О боже… у бабушки еще и супруг здравствует… – тихо пробормотала Клавдия и принялась ловко кидать чемоданы в тамбур.

Отъезд самой Клавдии прошел менее помпезно. Она только ухватила большую сумку, быстро чмокнула супруга в колючую щеку и строго погрозила ему пальцем:

– Ты смотри тут, Кака, не балуйся! Приеду – у соседей все выведаю. Тимку корми… Тимочка, детонька, солнышко мое мохнатенькое, звездочка моя усатенькая, рыбонька моя… Да, Кака, кстати: рыбкам корм в холодильнике. Анечке и Дане я сама позвоню. Все, я ушла.

И даже не требуя, чтобы муж отвез ее на машине до пункта отправления, степенная обычно матрона, радостно понеслась вниз, будто первоклассница, перескакивая через две ступеньки. Что и говорить – свобода окрыляет!

Акакий Игоревич в первый вечер этой самой свободы просто сидел, пялился в телевизор и тупо хлопал глазами. Перед сном он даже самостоятельно помыл ноги, потому как не мог поверить, что Клавочка действительно не вернется в ближайшие двадцать дней. Но уже на следующее утро он себя строго пожурил – нельзя так бесцельно разбрасываться драгоценными минутами. Надо отдыхать по полной программе. А если по полной, то необходимы были женщины. Желательно молодые, длинноногие и длинноволосые красавицы. И чтобы никаких денег не просили, хотелось бы. А еще, в идеале, чтобы красавицы сразу же воспылали к нему, к Акакию, искренней, чистой любовью. Или, на худой конец, живым интересом. Однако ж умудренный жизненным опытом ветреник понимал, что за короткие часы страстную, светлую любовь можно и не встретить. В агентства по оказанию сомнительных услуг он звонить, честно говоря, побаивался – во всех программах показывают, как девицы травят доверчивых клиентов клофелином. В ресторан идти одному было не с руки – мало ли что, вдруг кому-нибудь приспичит его побить. А на улицах знакомиться ему всегда запрещали. Акакий загрустил.

Однако вопрос решился сам собой. Возвращаясь из магазина, нагруженный пивными бутылками Акакий Игоревич возле своего подъезда на скамейке заметил сгорбившегося соседа со второго этажа – Леньку Викешина, известного гуляку и балагура. Несмотря на болтливый язык, Викешин имел золотые руки, делал ремонты в квартирах, а поскольку работа была приходящей, то постоянного заработка у Леньки никогда не водилось, а посему не водилось и постоянной жены. На Акакия Игоревича Ленька всегда посматривал чуточку свысока, норовил оскорбить и звал его исключительно ботаником. Поэтому дружбы между соседями не водилось. Вот и сейчас, гремя бутылками, Акакий собирался быстренько проскользнуть мимо скандального типа, однако тот его окликнул как никогда добродушно:

– Эй! Брюхозвонов! Составь компанию, ботаник!

Акакий Игоревич мгновенно спрятал пакет с пивом за спину и поучительно выговорил:

– Во-первых, я вам никакой не Брюхозвонов! Моя фамилия пошла от французских предков, и я Акакий Игоревич Распузон. Слышите, как звучит: Распузон-н-н-н… Буковку «н» надо немножко в нос говорить. И потом… Я вовсе не ботаник по профессии, как вы выражаетесь. Но предпочитаю отдыхать культурно, и вам составлять компанию…

– Да не грузись, ты чего – обиделся, что ли? – совсем беззлобно отмахнулся Ленька. – Не обижайся. Тебе, может быть, хорошо, ты в интеллигентной семье воспитывался и вот теперь такой весь… дико окультуренный, пиво в пакетике носишь. А я, может быть, из неблагополучной семьи вырос! Чего от меня ждать? Но я тебе так скажу, французский Брюхозвон…

– Распузон, вы хотели сказать… – быстро поправил Акакий.

– Ну да, – мотнул головой сосед. – Так вот. Я тоже люблю отдыхать культурно, а у тебя, я слышал, жена уехала. Вот по этому поводу у меня к тебе предложение. Пойдем к тебе повышать культуру, а?

Акакий замялся. Вообще-то ему хотелось с женщинами…

– Не, ты не думай, я теперь тоже культурный делаюсь, – видя его замешательство, наседал Ленька. – Я ж в театре работаю! Да, в Театре оперы и балета. Мы там полы перестилаем. У меня там такие знакомые дамочки заимелись… – Сосед лихо подмигнул и по-свойски ткнул Акакия под ребро.

Акакий крякнул от «дружеского» тычка, но, что называется, лица не потерял.

– Мне бы все же хотелось с девицами творческого плана… – смущенно зарделся он. – Я, знаете ли, все больше к искусству тяготею…

– Во! – обрадованно подскочил Ленька. – У меня как раз одна Марья-искусница на примете имеется. Потолки шкурит – пальчики оближешь. Натуральная балерина! Не, ну это она пока театр на ремонте, а так-то она все путем – ногами крутит, по залу прыгает, всяких лебедей пляшет. Да чего я тут рассказываю? Мы ее сейчас и вызвоним! Слушай, пока тебя уговаривал, во рту сушняк образовался, пивка открой, а…

Уже дома, вызванивая свою знакомую, Ленька пояснял:

– Ее Лидкой зовут. Так классно кафель обдирает – не успеешь стопку опрокинуть, а в ванной уже голые стены.

– Но… позвольте! – вытаращил глаза Акакий. – Вы же говорили – балерина!

– А я что, спорю? Балерина и есть, – согласился Ленька. Потом закатил глаза и по слогам выговорил: – Я ж тебе популярно объясняю – театр на ре-мон-те. Работы у ней пока нет! Вот она и пристроилась стены штукатурить, чтоб стаж не прервался. Неужели не ясно? Алло! Лидка? Привет! Это я, Ленчик. Слышь, тут такое дело…

Через час к Акакию заявились две гостьи, и он сразу даже не распознал, которая из них балерина. Обе были выше его на голову, имели помидорные щеки, тыквенные груди и внушительные бедра. Ни по фигуре, ни по весу вычислить балерину не удалось – обе барышни весили, как приличный бычок-трехлетка. И только, когда Ленька самолично представил дам хозяину, все встало на свои места:

– Акакий, иди знакомиться… Да не красней ты! Ну прям какой недоделанный… Вот это Аленка, она это… оперная певица, а вот это Лидка, наша балерина. Лид, задери ногу, покажи, как ты можешь…

Утром Акакия Игоревича разбудил телефонный звонок. Сначала он упрямо прятался под одеяло, ждал, когда Клавдия сама снимет трубку, но вдруг откуда-то с кресла кто-то протрубил:

– Слышь, Аркадий, трубку-то сыми! Может, жена звонит…

Акакий в один миг вспомнил вчерашнее веселье в кругу «балерин и оперных певиц» и обомлел. Ё-перный театр! Это ж надо так вляпаться! Балерина!

Звонок меж тем просто раскалывал больную голову. Кажется он, как хозяин дома, лично бегал после пива за двумя бутылками водки и за шампанским…

– Аркадий, сыми трубку, говорю! – уже не выдержала дама. – А то сама возьму!

– Да не Аркадий я! – слабо огрызнулся Акакий Игоревич и поплелся к телефону. – Алло, слушаю вас, говорите.

– Папа!!! Пап!! Тут у меня такое… – послышался в трубке плач.

Хмель из головы у Акакия Игоревича немедленно улетучился.

– Алло! Кто это? Аня? Анечка, что стряслось?!

– Акакий Игоревич? – уже послышался чужой женский голос. – Вы извините, Анна пока не может говорить, у нее стряслось несчастье. Она на трассе сбила человека насмерть, я – свидетель, но согласна ничего не видеть, не слышать и вообще исчезнуть из вашей жизни, если вы мне ровно через час привезете сто тысяч рублей. Согласитесь, весьма умеренная плата за человеческую жизнь. Только поторопитесь, я жду ровно час.

– Но… Подождите, куда везти?

– Запоминайте. Значит, выходите на остановке у железнодорожного вокзала и стоите, никуда не отходите. Я к вам сама подойду. Чтобы вы меня узнали, я буду с собачкой. У собачки ошейник коричневый… м-м-м… в желтенький цветочек, вы не ошибетесь. И вы мне без лишних разговоров отдаете деньги. Только учтите – полная конфиденциальность в ваших интересах. То есть, конечно же, в интересах Анечки. Ой, с ней творится настоящая истерика, слышите?

Конечно же, он слышал. Да, слышал, как безутешно рыдает его Аня. Так она еще никогда не плакала! Даже, когда была маленькая и на даче разбила коленку о битую бутылку. Он тогда бегом тащил ее на руках два километра, а следом за ними бежал Данька и только изредка останавливался, чтобы подождать задыхающуюся Клавдию. Акакий тогда успел, ножка не сильно пострадала. И сейчас успеет. Такая у отцов доля – выручать из тяжкой беды своих детей.

– Арка-а-аша, ну что там? – тянула с кресла тучная балерина Лидочка. – Мы опохмеляться будем или как? Хочешь, я могу яичницу сварганить или пельмени сварить…

Акакий метался по комнате, хватая то теплую кофту Клавдии, то свои старые трико, то зачем-то плюхался на пол и натягивал шерстяные носки. Он все никак не мог сообразить, что же именно сейчас ему делать.

– Так. Стоп. Надо сходить… Прежде – сосредоточиться! – И он быстро шмыгнул в ванную, заперся на шпингалет и на всю катушку включил холодную воду.

Через секунду Лидочкины уши пронзил душераздирающий вопль. Потом послышалось кряхтение и наконец из санузла выплыл бодрый, посвежевший, но жутко озабоченный хозяин квартиры.

– Дорогая Лидия… – начал было он, но его тут же прервали.

– А где у тебя пельмени? Я уже смотрела, в холодильнике только рыба вареная, – капризно надула губы работница театра.

– Рыба потом, – отмахнулся Акакий. – Лидочка, вам надо срочно… покинуть помещение.

– Чего это покинуть-то? – вытаращилась на него Лидочка. – Мне Ленька сказал, что у тебя жена надолго уехала. Я в общаге уже сказала, что меня две недели не будет. Хотелось хоть немножко по-человечески пожить, чтоб там душ три раза в неделю, все дела…

До Акакия смутно доходило – барышня вовсе не собирается выматываться из его благоустроенной отдельной квартиры. У барышни вдруг оказались на его отдых свои планы! Только ее сейчас не хватает… Он тут болтает о всякой ерунде, а там Анечка! Господи, она такая беззащитная девочка… Кого же это она насмерть? Вот ведь беда – насмерть! Ничего уже не исправишь. А может, не совсем тот несчастный умер-то? Может, его можно еще того… восстановить? Нет, тогда бы Аня так не кричала. Она хладнокровная, умная… Ой, ну как же вышло-то? Если насмерть, ее ведь посадят в тюрьму… А Яночка?!

– Ты чего, молишься, что ли? – дернула Акакия за рукав его гостья…

Распузон вынырнул из своих сумбурных мыслей. Как же ее зовут, балерину-то? То ли Милочка, то ли…

– Ирочка, все потом!

– Какая я тебе Ирочка? Я, промежду прочим, Лидочкой всегда была!

– Хорошо-хорошо. Все потом, Лидочка.

– Да ты мне еще вчера вечером про «потом» говорил! – уперла крепкие руки в крутые бока девица. – Я, главное, притащилась, Ленька меня оставил, сказал, что будет все путем… А этот ботаник меня в кресло усадил и сначала все нудил: «Лидоська, я вам подарю волсебную ноць, но только если вы покормите моего котика!» И пока я, как дура, кормила его котика, он бесстыже захрапел… А теперь просыпается и снова «потом»? Фигу с дрыгой!

Акакий злобно запыхтел. Когда дело касалось его семьи, он умел быть безжалостным:

– Если вы сейчас не уйдете… если не уйдете… я позвоню… Позвоню сыну! Он придет, и его охрана выставит вас вон!

– А я скажу, что теперь я его новая мамочка! – перекривилась Лидочка.

– Тогда он выбросит вас самолично, – успокоил ее Акакий. – И вообще, мне сейчас не до шуток. У меня… Все! Я сажусь к телефону!

И он действительно уселся к телефону.

Лидочка, покрывая трехэтажными эпитетами всю родословную незадачливого кавалера, с грохотом начала обуваться. Потом выскочила в подъезд, с силой хлопнула дверью и уже не слышала, куда там звонит этот ненормальный ботаник, любитель театра.

– Алло, Даня? – звонил в это время Акакий Игоревич сыну. – Даня, мне нужно срочно сто тысяч рублей. Срочно, сынок! Вопрос… жизненно важный вопрос… Ты ж понимаешь, я бы так не стал… Спасибо, сын. Все, лечу!

Бросив трубку, Акакий передохнул:

– Ну, если сейчас на такси, в самое время успею…

Конечно, деньги Данил дал. И даже не спросил зачем, только пристально вгляделся в черные круги под глазами родного отца.

– Я тебе все-все расскажу, но… Через полчаса, хорошо? – лопотал Акакий Игоревич, пряча за пазуху пакет с деньгами. – Я быстро…

– Пап, ты успокойся. Может, помочь чем? – участливо спросил сын.

– Нет-нет, я сам… мне надо обязательно самому… – затараторил Акакий и взглянул на сына с непередаваемой болью. – Только бы успеть, Даня…

Он поймал такси прямо возле офиса Данила.

– Доставьте меня, товарищ, – по-старомодному обратился он к водителю, – пожалуйста, побыстрее к железнодорожному вокзалу.

– Как скажешь, – пожал плечами таксист, и машина рванула с места как ошалелая.

Судя по времени, он не опоздал. Везде грудились толпы народа – у дачников открылся сезон, отдыхающие потянулись из города за город. Вот только дамы с собачкой нигде не наблюдалось.

– Ах ты, черт… Неужели опоздал? – растерянно бормотал Акакий Игоревич, вертя во все стороны головой. – А ведь сама говорила – ровно час…

Он уже окончательно отчаялся, как вдруг в правой ладони ощутил влажное дыхание. Возле него стоял огромный тупомордый пес неизвестной породы и тыкался носом в руку. На мощной шее собаки был надет широкий, как солдатский ремень, ошейник, глупо украшенный веночком из одуванчиков.

– А вот и мы, – возникла рядом с псом миловидная девушка годков этак двадцати пяти. – Ну как, вы принесли, что я просила?

Акакий только судорожно сглотнул и молча протянул пакет.

– Там ровно сто тысяч, – просипел он. – А где Аня?

– Она уже уехала. Ей нельзя было там оставаться, вы же понимаете… Да вы сами к ней езжайте, все узнаете из первых уст. А я, как и договаривались, ничего не видела, не слышала и больше на вашем горизонте не появлюсь, – скупо пояснила девушка и принялась махать рукой. – Такси-и-и! Эй, такси! Отвезите дедушку куда надо, он вам все сам скажет.

Таксист, который будто бы ждал, что его подзовут, быстро подъехал и распахнул дверцу:

– Садитесь. И куда вам?

– Мне? Мне домой, – растерялся Акакий Игоревич. Но тут же спохватился: – Нет, мне не домой, мне к Анечке! Езжайте, я вам скажу куда.

Возле подъезда дочери Акакий машину отпустил и быстро взлетел на третий этаж. Ему никто не открыл. Ясно, что Яночка в садике, Володя на работе. А вот где Аня? Господи, ну почему он сразу не сообразил? Она же, скорее всего, поехала именно к нему! Понятное дело – ему первому она позвонила, к нему и поехала. Кто ж еще ее утешит?

Акакий не стал дожидаться автобуса, снова поймал такси и через пятнадцать минут уже ковырял ключом дверь.

Ани не было и в родительском доме.

– Ну ничего-ничего… – бормотал несчастный отец, листая телефонную книжку.

Вот Клавдия, например, все номера сотовых телефонов назубок помнит, а он никак не мог заучить. Но в книжке все записано… Так, вот и Анечкин…

Телефон отозвался долгими гудками, потом озабоченный голос дочери спросил:

– Алло, пап, у тебя что? Говори быстрее, а то мы на летучке…

– На… на какой летучке? – не понял Акакий. – Доченька, я хотел спросить, как у тебя дела? Ты в порядке? Я все уладил!

– Папа, я в порядке. Только сегодня Янка чего-то ночью кашляла. Думаю, как бы не разболелась. Пап, ты мне потом перезвони, у нас тут оперативка…

Акакий Игоревич ничего не понимал. Какая оперативка? При чем тут Яночкин кашель? Аня что, вообще все из головы выкинула? Вот так взяла – задавила человека и совершенно успокоилась? А как же истерика? Ведь это не шутка – сбить…

И вдруг Акакия Игоревича прошиб холодный пот. Да еще как прошиб – вся фланелевая рубашка на спине мигом стала мокрой, и он даже почувствовал, как пот стекает между лопатками под ремень, в самые брюки…

– Пап, я тебе сама перезвоню, хорошо? – все еще не отключалась Аня.

– Хорошо, только… Аня! А ты сегодня никуда не ходила? Нигде не была, сразу на работу подалась?

– Нет, пап, не сразу, сначала Янку в садик завела, а то Володя не успел. А потом сразу сюда. А что случилось-то? Ой, пап, пока, а то меня…

И в ухо Акакию Игоревичу понеслись короткие гудки.

Вот и хорошо, что дочь больше не смогла с ним говорить – у Акакия Игоревича внезапно скончались все силы. Он вдруг понял, что его грубо и безжалостно надули. Ведь сколько раз ему говорила Аня, да и по телевизору показывали – сейчас развелось столько мошенников! Звонят на сотовые, на домашние телефоны и сообщают про то, что кто-то из близких попал в аварию, в больницу, в тюрьму – в общем, куда угодно… а для того, чтобы проблема срочно была решена, от родственников только требуют привезти деньги. И люди везут. И оказываются в ловушке, как сегодня Акакий. А ведь, чтобы избежать надувательства, надо было всего-то навсего перезвонить Ане!

Акакий Игоревич сидел на диване, и по его лицу крупными бобами катились слезы.

Ну как же он не сообразил? На чем, собственно, Аня могла сбить человека? Она же никогда не сидела за рулем, у нее и прав-то нет! И потом – как он мог подумать, что его дочь, которая вот уже столько лет исправно трудится в милиции, могла вот так взять и заплатить за молчание какому-то свидетелю! Да и когда ей разъезжать по всяким трассам? Она же и в самом деле – сначала утром Янку в садик тащит, потом на работу бежит. Только конченый идиот мог попасться в такую грубую ловушку! Выходит, он, Акакий Игоревич Распузон, конченый идиот и есть.

И что теперь делать? Где взять сто тысяч? Даня, конечно, без слов, может и простить отцу деньги, но только ему придется все рассказать. А вот тогда уже не простит Клавдия. Она его точно живьем съест. Со свету сживет. И правильно сделает! Потому что не место ему на этом свете. И вообще! Надо набраться смелости и признаться себе – ничего такого не случилось бы, если бы Акакий не пил вчера, как верблюд, черт-те с кем. И если бы не трубила у него под ухом перекормленная балерина. И если уж он сам во всем виноват, так сам и будет… выходить из положения. То есть он просто напишет записочку с объяснениями, а сам пойдет и утопится. Да, вот так скромненько и достойно…

Акакий Игоревич еще раз тихонько всплакнул и написал красивым почерком с кудрявыми вензелями: «Простите, мой любимый сынок Даня и дочка Анечка. Простите меня, Клавочка и маманя. Жить подлецом не хочу, пусть меня поглотит пучина, потому что живьем я от вас прощения не допрошусь. Любимый всеми, веселый озорник, а ныне утопленник – Акакий Игоревич». Потом он крепко поцеловал в морду кота и решительно отправился топиться.

Клавдия Сидоровна Распузон в это время вовсю шокировала нудистский пляж Агафьи Эдуардовны своими нарядами. Ой, ну конечно, ни в какой санаторий она не поехала! Что ей там делать, когда сейчас туда хлынули сплошные пенсионеры? И вообще, ей совершенно нечего лечить и восстанавливать, потому что здорова она, как космонавт, а тот сердечный приступ инсценировала специально, чтобы ни у кого даже язык не повернулся ей отказать в отдыхе. И с Агафьей они так славно договорились: Клавдия сейчас отдала часть денег, а потом она непременно выпросит у Дани остальное. Агафья Эдуардовна даже специальный номер ей отвела, чтобы она никому знакомому случайно на глаза не попалась, и парочку раз лично прибегала предупредить, чтобы Клавдия часика два не высовывалась – ей показалось, что в клубе мелькнуло знакомое лицо. И пусть лето только началось и еще совсем не радует теплыми погодами, для Клавдии это самое лучшее время. Конечно, когда наступит жара, сюда со всего города съедутся молоденькие, стройненькие девицы, а с ними стало так трудно конкурировать. Зато сейчас, когда из женщин тут всего только Клавдия, Агафья со своими голыми артритными коленками да парочка девчушек из обслуги, а мужчин как раз целый батальон, сердце дамы просто ухало от радости.

И что бы там кто ни говорил, а на Клавочку уже стали заглядываться. Конечно, ей пришлось сначала потрудиться – пару раз прогуляться в бильярдном зале, закутавшись в прозрачное парео, в баре несколько раз загадочно улыбнуться молоденьким парнишкам, и даже – вот ведь ужас! – однажды до половины окунуться в ледяную воду. Но на что только не пойдешь ради полноценного отдыха!

Да, да, теперь Клавдия явно ощущала на себе посторонние взгляды. И даже, честное слово, ей казалось, что за ней кто-то пристально следит. Это только радовало и уже второй день заставляло вскакивать ни свет ни заря и с грохотом прыгать через скакалку, сгоняя лишний вес. Еще Клавдия перестала пренебрегать макияжем. То есть, как ни крути, а дама буквально преобразилась. Пришлось даже чуточку помолодеть, потому что возле нее стали довольно назойливо крутиться два интересных молодых человека. Один господин лет двадцати семи просил звать его не иначе, как Романом Андреевичем, а вот другой и вовсе представился какой-то кличкой: «Зовите меня просто Далис», – лучезарно улыбался при каждой встрече.

Опытная Клавдия Сидоровна соблюдала все правила конспирации, поэтому ее друзья между собой не пересекались, и она бессовестно кокетничала с обоими. Правда, у ее новых друзей весьма явно просвечивались некоторые недостатки.

Далис, к примеру, каждый раз «случайно» забывал дома кошелек, когда полагалось сорить деньгами. Да чего там сорить – даже когда требовалось заплатить за собственный обед, парень страшно смущался, мучительно краснел и со страшным стоном разводил руками:

– Нет, Клоди, ну вы мне скажите, что со мной делать, а? Опять не помню, где оставил кошелек!

Клавдия Сидоровна могла бы подсказать, что кошелек у молодца, вероятнее всего, даже и приобретен еще не был, однако ж за его милое «Клоди» она прощала ему все. Это было так утонченно, так по-парижски! Ясно, как день, – фамилия по мужу у нее французская, и имя должно соответствовать. И, как это чутко подметил Далис, она – Клаудиа Распузон… Клод… Клоди…

У младшенького же, то бишь у Романа Андреевича, каждый раз случались непредвиденные свидания с собственными родителями, причем в самый неподходящий момент. Клавдия Сидоровна сильно подозревала, что папа с мамой мальчика попросту его еще одного далеко от себя не отпускают, а посему бдительно блюдут дорогое чадо от всякого рода соблазнов. Но зато как он был хорош! Любую картину с изображением ангелочков можно было смело считать портретом Романа Андреевича – те же золотые кудри пушком вокруг головы, те же огромные коровьи глаза и губки сердечком! У Клавдии в кавалерах уже давненько не водилось таких красавчиков. Да, прямо скажем, с самого рождения и не водилось. Но это потому, что она раньше была глупенькой и неопытной, а вот сейчас… Клавдия Сидоровна приложила все усилия, чтобы чудо-мальчик крутился только возле нее. В первый день это казалось невозможным – капризный денди всякий раз кривил губы, когда взгляд его падал на развевающееся парео зрелой обольстительницы. Однако от Клавдии кривыми усмешками не отделаешься – мудрая женщина зашла, что называется, с тыла и нанесла сокрушающий удар там, откуда паренек его и не ожидал. Даме помог случай.

Заметив, как Клавдия Сидоровна нарезает круги возле Романа Андреевича, Агафья легкомысленно хихикнула:

– Ой, Клавочка, ты меня веселишь! Обрати свой взор на кого другого, паренек интересуется только своим хобби, он даже юных дев не замечает. Стоит ли тебе надеяться, что он пленится твоими килограммами!

«Килограммы» Клавдия пропустила мимо ушей (но чего ей это стоило!), зато за хобби зацепилась.

– И чего ж за хобби у него такое, что затмевает даже красавиц? – фыркнула она.

– Да как обычно, ерундовина, – отмахнулась подруга. – Представляешь – собирает фотографии известных артистов в младенческом возрасте. Только, чтобы обязательно в ревущем состоянии! Ну, скажи на милость, к чему парню такие пикантности? Но, говорят, просто бледнеет, если видит знаменитость в плачевном состоянии. Кстати, Клавочка, а вот тот господин весьма недурен. Не находишь? Тебе бы самый комфорт. И ему хоть какое развлечение, у него такая платежеспособность – м-м!

«Комфорт» был сухим, дрожащим старичком, с ножками-веточками. Старичок, вероятно, и в самом деле в деньгах не нуждался, потому что чувствовал себя абсолютно свободно в любой ситуации – умело щелкал пальцами, подзывая официантов, не испытывал угрызений совести, когда выставлял напоказ рахитичное брюшко, презрительно скидывая дорогие рубашки. Но уж очень он напоминал древний саксаул. А Клавдия не настолько любила деньги.

Крепко запомнив сердечную привязанность Романа Андреевича, Клавдия в тот же день пошла в атаку.

– Ромочка, Роман Андреевич, – уверенно подсела она к парню на диван, когда тот лениво следил за бильярдными шарами, – мне сказали, что мы с вами, оказывается, родственные души! Вы, как и я, коллекционируете плачущих артистов?

Парнишка изменился в лице, развернулся всем телом и впервые одарил даму внимательным взглядом, а вовсе не презрительной усмешкой.

– Да, но я коллекционирую только плачущих артистов в малышовом возрасте, – пояснил он.

– А у меня коллекция несколько шире, – томно откинула прядь со лба Клавдия. – Однако ж есть такие ценности, такие…

К некоторому огорчению Клавдии Сидоровны, продвинутый «собиратель артистов» совершенно не знал, кто такой Шаляпин, Плисецкая или Хворостовский. Таких же светил эстрады, как Жан Тюльпан, Лимити, Вальс Мертвецов и Толя Чебурек, не ведала Клавдия.

– Зато у меня случайно оказалось фото Звездовидова! – расставляла сети Клавдия Сидоровна. – И совершенно в ревущем ракурсе!

Роман Андреевич раскрыл прелестные глаза по максимуму:

– Звездовидова? И он ревет? И сколько ему на фотографии?

– Три года и месяц, – совершенно искренне доложила Клавдия.