Великая Мечта Рубанов Андрей
– Зачем звал?
– Дело есть.
– Надеюсь – на миллион?
– Пока нет.
– На меньшие суммы я не подписываюсь.
– Ты сделаешь для меня исключение, – упрямо возразил Шульц, и я вторично поверил, что зубочисткой его не напугать. – Ты меня давно знаешь, Юра. Я во всем стараюсь придерживаться обратного хода мыслей. Я не хочу денег. Я намерен сделать так, чтобы деньги меня хотели.
– А если ты хочешь есть?
– Если еда меня хочет – она сама появляется.
Юра зевнул. Он не любил отвлеченного философствования.
– Ладно. Научишь меня этому. Потом. Так что за дело?
Я сидел, повернув голову в сторону, но боковым зрением заметил, что Шульц многозначительно перевел взгляд на меня.
– Говори свободно, – разрешил Юра. – Андрей в курсе всех раскладов.
– В общем, – с натугой начал Шульц, – есть одна сволочь. Надо ее наказать. Согласно принципу обратного хода мысли, всякая сволочь, которая обманывает людей, хочет, чтобы ее за это наказали... Короче говоря, должник у меня появился.
– Кто такой?
– Никто! – с неожиданной горячностью воскликнул Шульц, и по нервическому всплеску рук я догадался, что обида ему нанесена нешуточная. – В том то и дело, что никто! Человек, не способный заработать даже себе на штаны! А друзей обманывать – уже научился... Пригнал из Польши фуру спирта, товар встал на таможне, этот деятель стал собирать деньги на взятку, занял в том числе и у меня, вытащил груз, кое-как продал, получил в руки налик, а людям пятый месяц сочиняет, что ничего у него не получилось... Тем, кто посерьезнее, долги вернул. Чтобы, значит, не убили. А мне, старому приятелю, врет в глаза... И сумма вроде бы не та, чтоб его закапывать...
– Что за сумма?
– Четыреста долларов. Без малого.
– Ничего себе! – воскликнул Юра. – Четыреста долларов! Да я за четыреста долларов воробья в поле загоняю! Будем твоего приятеля казнить. Давай адрес.
– Никакой мокрухи, Юра, – возразил Шульц. – Это будет перебор.
– Про мокруху никто не говорит, – строго сказал мой друг. – Поломаем, и все.
– Это как?
– Каждую кость – надвое. Кроме черепных и позвоночника.
– Перебор, – с сомнением повторил зрелый рюх.
– Тогда просто морду разобьем. Можем даже его подключить, – Юра кивнул на меня, – только он тебе, Шульц, явно не по карману. У него один удар сто долларов стоит...
Я не подал виду. И ничего не сказал. Помалкивать и внимательно слушать – одно из моих любимых занятий.
Почти что жизненная позиция. Вообще, тема беседы меня не очень трогала. Таких разговоров я уже слышал множество. При мне ни один из них так и не дошел до дела.
– А твой удар сколько стоит? Юра ухмыльнулся.
– Я людей за деньги больше не бью. Я с ними более серьезные вещи делаю...
– Наслышан, – буркнул Шульц.
– От кого?
– От общих знакомых.
– Ох уж эти мне общие знакомые... Офис у твоего сволоча есть?
– Да.
– Тогда войдем в офис и поломаем, но не его. А всех, кто там находится. Жути нагоним. Одному кофеварку на голову наденем, другому устроим вывих мандибулы...
– Не та сумма, Юра. Перебор.
– Сумма – самая та! Ты же, Шульц, зрелый рюх! Должен понимать: если человек не хочет отдать четыреста баксов, значит, надо сделать так, чтобы он расстался с этой суммой по-любому. Потратил на врачей, на заглаживание материального ущерба...
Я не выдержал и засопел носом. На мой взгляд, Юра говорил слишком много, слишком правильно и округло. Как начитанный юноша из хорошей семьи, а не как отпетый маргинал без флага – без родины, без чести – без совести, без отца – без матери. Впрочем, его собеседник принадлежал к сходной социальной группе и тоже явно не замечал некоторого излишнего интеллигентского комизма диалога. А может, сказывался недостаток опыта. В ныне воцарившиеся лихие времена бандитом объявлял себя любой студент филфака, ежели масса его тела превышала восемьдесят килограммов. Бандитов в социуме был дефицит, тогда как филологов, журналистов и прочих божьих одуванчиков мира сего – явный перебор.
– Машина у него есть?
– Конечно.
– Сожгу машину.
– Это будет перебор.
– Выставлю его хату.
– Не надо. К тому же в его хату так просто не зайдешь. Дверь – железная.
Юра громко фыркнул.
– Кого и когда останавливала железная дверь? Ладно, не буду выставлять хату. Но проблем – создам. Приеду ночью, выбью шилом глазок, вставлю трубку. По ней налью бензина. Двух литров хватит, чтобы полквартиры дотла выгорело.
Шульц сморгнул правым, зеленым, глазом.
– Перебор. У него жена и дочка. Они могут пострадать.
– Согласен. Семьи мы не трогаем. Не по понятиям. Мы тогда его выпасем в подъезде и выстрелим в лицо из газового пистолета. Никакого ущерба для здоровья – но день испорчен.
– Думаю, Юра, достаточно будет ему стекла в офисе побить. Для начала.
– Слушай, он должен тебе четыреста долларов – а ты хочешь всего лишь выбить ему стекла? За такое глаз выбить можно, не то что стекла! Я на четыреста долларов полгода живу!
– Я хочу выбить ему стекла, – повторил Шульц. – Самое то. Вдруг одумается.
– Если он, как ты говоришь, конченый гад – он никогда не одумается. Он и дальше будет кидать и обманывать друзей.
– Хочу выбить стекла, – в третий раз сказал Шульц. – Пока только стекла.
– Ладно. Беремся. Какой там этаж?
– Третий.
– Надо делать рогатку, – Юра посмотрел на меня. Пришлось подыграть – солидно смежить веки. – И из нее – гайками. Впрочем, Шульц, это наши проблемы. Половину денег, естественно, вперед.
– Подъезжайте завтра. В это же время. Юра посмотрел на меня и сказал:
– Заводись.
Я встал, коротко кивнул хозяину места и вышел, ощущая досаду. Очередной холостой рейс, очередной многозначительный мафиозный разговор, закончившийся ничем. Завтра утром Юра скажет мне, что зрелый рюх Шульц перезвонил и отменил свой заказ. Передумал. Так уже бывало. Люди, гордо называющие себя бизнесменами, с удовольствием приглашали моего друга в гости, угощали хорошим алкоголем и дорогими сигаретами, советовались, жаловались на обидчиков, вполголоса обсуждали головоломные планы самых разных уголовно наказуемых деяний, деньги считали исключительно в американских долларах, – но претворять в жизнь свои хитрые затеи не спешили. Проявляли качество, напрочь отсутствующее и у Юры Кладова, и у меня самого: осторожность.
До адвоката доехали около трех часов дня, в самую жару. Однажды машина даже сделала попытку закипеть. Но со мной такие фокусы не проходят. Ловко припарковавшись в неположенном месте, я одолжил у Юры денег, купил бутылку кока-колы (другую воду из холодильника не продавали) – и долил в радиатор.
Вокруг дома, заботливо помещенные хозяевами в тень, стояло несколько десятков машин – дорогих и очень дорогих. Дом был непростой. У подъезда прогуливался человек, похожий на переодетого мента. Консьерж имел характерный вохровский прищур. В лифте лежал ковер.
– Много говорить не будем, – предупредил меня Юра, нажимая кнопку звонка. – Пообщаемся в дверях и уйдем. Я покажу тебя ему, а его – тебе. Познакомитесь. Когда меня опять посадят, ты всегда сможешь связаться со мной через этого адвоката. Да и вообще, тебе полезно иметь среди знакомых – адвоката. На всякий случай, понимаешь?
– Понимаю.
Адвокат Сергеев выглядел примерно на тридцать пять. Или на сорок. С точки зрения моих неполных двадцати двух всякий солидный мужчина казался патриархом. Существом из другого теста. Я мигом зауважал адвоката Сергеева: за прочную доходную профессию, за просторную квартиру, за тихий голос и умные глаза, за благородное лицо и молодежные ярко-синие джинсы. Еще за то, что в разгар рабочего дня, когда подавляющее большинство взрослых мужчин бегает и напрягается в поисках денег, адвокат Сергеев сидит себе в прохладной квартире с самым благодушным видом.
Вряд ли он сильно обрадовался незваным гостям, особенно таким, как мы, малолетним оболтусам с неясными моральными ориентирами. Но я не уловил даже намека на неудовольствие.
– Мы на минуту, – вежливо произнес Юра. Хозяин благородно отмахнул рукой:
– Я понял. Проходите. Я сделаю чай.
Пришлось освободить ступни от башмаков, поблагодарить судьбу за то, что с утра надеты свежие носки, – и прошествовать по паркету в некое подобие приемной. Одна из комнат имела особый вид, была разгорожена диваном на две равные половины; в ближней половине велись деловые беседы, в дальней – жили, там сейчас продефилировала красивая женщина в нарядном халате; дежурно улыбнувшись мне и Юре, каждому – отдельно, и даже изобразив подобие легчайшего книксена, она исчезла в глубине дома, а сам хозяин усадил нас в кресла, исчез и спустя минуту возник с подносом: салфетки, минеральная вода, стаканы, лед в вазе, пепельница, чашки с чаем, лимон. Поднос, я понял, постоянно, дежурно находится на кухне, укомплектованный во всякое время.
– Как жизнь? – фамильярно спросил адвокат Юру.
– Мы на минуту, – повторил мой друг.
– Я понял. Пейте чай.
– Спасибо.
Юра не пошевелил и пальцем. Я взял пример и тоже даже не взглянул на дымящийся стаканчик тонизирующего, хотя выпил бы стаканчика три, сразу.
День вышел жаркий.
– Моего друга зовут Андрей.
– Я понял.
– Сейчас у меня будет много работы, – Юра комически развел руками, мол, мы все тут не дураки и осознаем, что за работа такая, – и как оно все обернется – неизвестно... Ну, вы меня понимаете...
– Я понял.
– В общем, если что – Андрей остается моим доверенным человеком на воле.
– Я понял, – сказал адвокат и внимательно посмотрел мне в лицо. Запомнил. – Я все понял, Юра. Что у тебя еще?
Легкая тень раздражения заскользила поперек адвокатова лица. Ему не привезли работу. Никого пока не посадили, не предъявили обвинение, не возбудили уголовное дело. Клиент приехал превентивно, всего лишь для того, чтобы показать свое доверенное лицо. Сергеев немного заскучал, но Юра заметил и встал, по-солдатски упруго.
– В общем, это все.
Прошли обратной дорогой – от приемных кресел до входной двери. Юра поискал рожок для обуви, нашел, вставил ступню в ботинок.
– Послушай, Юра, – мягко сказал адвокат Сергеев. – Я твою маму хорошо знаю. Я не хочу, чтобы она переживала. Не делай глупостей.
– Никогда, – улыбнулся Юра, распрямляясь. – Какие глупости? Я вообще решил завязать. Буду делать бизнес. Импортировать дешевое бухло. Здесь скидывать с колес – и вперед. Или уйду на фондовый рынок... Акции, облигации, векселя... Очень перспективная тематика...
Адвокат грустно улыбнулся.
– Я понял. Звони в любое время.
– Спасибо. До свидания. Позвоню или я, или он. Мой друг нацелил в меня подбородок. Я подумал, что не знаю, какую рожу скорчить, и мирно опустил очи долу.
– Я понял, – сказал адвокат. – Звони, Юра, в любое время. И Андрей твой – тоже пусть звонит. Всего хорошего, господа...
На обратном пути Юра почему-то сделался меланхоличен и больше не заговаривал про купание в Серебряном Бору. Курил, наблюдая, как за окном сменяют друг друга каменные пейзажи. По мере удаления от центра трех – и четырехэтажные особняки старого города – с высокими окнами и нарядными, затейливо украшенными фасадами – сменялись сталинскими номенклатурными глыбами, с не менее высокими окнами, но при этом фасады, согласно традициям имперского стиля, навевали не ощущение уюта, а трепет и тревогу; там были вазочки и цветочки – тут широкоплечие грудастые колхозницы яростно сжимали в руках увесистые снопы и почетные грамоты. Следом за престижными районами потянулись убогенькие коробочки хрущевской эпохи. Здесь фасады отсутствовали как таковые. Дальше, квартал за кварталом, километр за километром – спальные районы, сорокаметровые железобетонные шкафы, нелепо затянутые стеклом балконы, хулиганские граффити на дверях подъездов, чахлые деревца кое-как затеняют лавочку и детскую песочницу, тут же гниет чей-то ржавый мотоцикл, тут же за углом распивают алкоголь – наблюдаемые формы жизни были не новы.
У дома Юра сунул мне ладонь для прощания, но из машины выходить не спешил. Негромко произнес, глядя в сторону:
– Я работаю один. На деле мне никто не нужен. И ты – в первую очередь. Ты мне нужен до дела и после дела. Второго такого, как ты, я не найду. Если тебя что-то не устраивает, или ты чего-то боишься, или у тебя есть какие-то свои планы – говори сейчас.
Подумав, я ответил:
– Мой месячный доход составляет двести рублей. А штаны стоят триста. Теперь посмотри на меня. Я здоровый, метр семьдесят семь, физически крепкий, энергичный, умный человек. Умею работать и головой, и руками. Днем я могу класть кирпичи, а вечером – переводить из журнала «Штерн» в журнал «Видео-асс». Кой хер же я при таком трудолюбии подыхаю от голода?
Юра выслушал мой прочувствованный монолог с почти равнодушным видом.
– Ты же знаешь – подохнуть от голода очень благородно. Однажды я шел по улице, курил – и упал в обморок, прямо с зажженной сигаретой в руке. Очнулся оттого, что мне прожгло штаны. Кому ты жалуешься? Хочешь дальше подыхать – подыхай. Хочешь подохнуть от голода – подыхай от голода. Хочешь подохнуть от отчаяния или от усталости – давай! Нет проблем! Я – не хочу подыхать. Я намерен выжить... И, кстати, открой-ка багажник, дай мне пару шоколадок, я хоть вечером чаю попью...
Багажник я открыл, но коробка «Сникерсов» отсутствовала. Очевидно, ее украли прямо у музея – пока мы ходили изучать Айвазовского. Возможно, подсуетился тот же самый интеллигентик – продавец. Или у них там целая банда орудует. Один торгует, двое других сидят в кустах, ждут момента... Иначе говоря, пока мы изучали виды на Неаполитанский залив – нас обчистили.
Юра смеялся долго, в голос. Отдышавшись, хлопнул меня по плечу.
– Ты украл, у тебя украли – это жизнь, брат. Не расстраивайся. И насчет денег тоже не переживай. Завтра утром мне привезут долю с одного очень большого дела. Возможно, не утром, а днем. Ты приезжай где-нибудь в полдень. Только предварительно позвони...
Я кивнул. Друг мгновенно – он это хорошо умел – прервал веселье и смерил меня тяжелым, почти неприятным взглядом.
– Спрошу еще один раз: работаешь со мной?
– Да.
– Твердо решил?
– Да.
– Тогда слушай внимательно: завтра получаешь у меня бабло – и едешь в командировку. В Крым. В город Феодосия. Любил съездить в Крым?
– А жена?
– С собой возьмешь. Думаю, она будет рада.
– И что там, в Феодосии? Музей Айвазовского?
– Картинная галерея, – уточнил Юра. – Посмотришь, что там и как. Ты же писатель. Значит – наблюдательный. Нечего тебе в Москве торчать и стекла бить в офисах у придурков. Это работа для малолеток. Мы за нее не возьмемся. Мы будем готовить большое дело. И заодно расслабимся перед работой. Ты – в Крыму. А я, – Юра потянулся и зажмурился, – наверное, в Чили махну. К матери. На доске покатаюсь... В Тихом океане...
Я ощутил легкое головокружение. Вот, значит, как все просто. Стоит твердо сказать другу «да» – и ты уже не голодный бесштанный недотепа, а серьезный человек, отправляющийся к теплому морю, чтобы готовить большое дело.
Однако большие дела – сами собой, а мое маленькое дело тоже надо провернуть. Внести квартирную плату. Юра сказал, что деньги привезут утром или днем – меня это не очень устраивает. Лично я своей квартирной хозяйке назвал точное время расчета. Теперь настало время выполнить обещание.
Деньги я добуду и без помощи Юры. Я их добуду там же, где их добывает Юра. Я их украду.
7
Этот инспектор – в отличие от краснолицего майора, позапрошлым утром ударившего меня кулаком в ухо, – действовал с соблюдением всех норм закона. Громко свистнул в дудку и замахал палкой. Я и не надеялся проехать мимо. Ночью машин на дорогах совсем мало. И нарваться на пикет проще простого.
Грамотно остановив свой бомбовоз – как бы слегка не доехав до фигуры в сером кителе – я бодро выпрыгнул в фиолетовую прохладу и продемонстрировал все положенные ксивы. Бдительный полисмен с подозрением покосился на мои черные штаны и резиновые кеды а-ля Олимпиада-80.
– Куда следуете?
– Домой. Куда же еще. Время-то позднее...
– Счастливого пути.
Почти поверив в свою удачу, я вернулся за руль и срочно стартовал, наблюдая в зеркало, как офицер смотрит мне вслед. В свете уличного фонаря было заметно, как он резко меняется в лице. Заднего номерного знака у меня нет. Конфисковали еще зимой за правонарушение, сейчас уже забытое мною. А без знака ездить запрещено. Именно поэтому я остановил машину особым образом: носом в сторону обладателя дудки и палки. А он не догадался обойти мою тележку кругом и обнаружить недочет. И лишился заработка.
Извини, старшой. Голь на выдумки хитра. Конечно, сейчас ты свяжешься по рации со своими коллегами и дашь ориентировку на проходимца, незаконно разъезжающего по дорогам общего пользования, но я – тоже не дурак. На ближайшем же перекрестке уйду вправо или влево, а там – в переулок; только меня и видели. А если замечу перспективный двор – и вовсе остановлюсь, закрою машину и пройдусь пешком.
Работать пока рано. Всего лишь двенадцатый час в начале. На западе, меж домов, еще видна узкая полоска отгоревшего заката. Оранжевое знамя, недавно полыхавшее в полнеба, выродилось теперь в бархатно-перламутровую, неверно переливающуюся ленту, задвигаемую за край небосвода непрерывно огустевающим мраком. Ночь обещает быть неудобной – лунной, ясной и безоблачной, но мне не приходится выбирать. Я пообещал жене, что привезу деньги – кровь из носу. То же самое было сказано квартирной хозяйке. Западные психологи сказали бы, что я «конвенциальный робот». Пообещав, выполняю обещанное в ста случаях из ста, и неважно, какой ценой.
Первое правило: забраться подальше от дома. Нельзя воровать там, где живешь, это всем известно. К тому же район моего обитания совсем новый, для работы очень неудобный. Мало деревьев и кустов, много ярких фонарей и ненужных глаз. Умный человек не сунется туда, где слишком много глаз. Вдобавок современные районы строят блоками, располагая здания по сторонам квадрата. Звякнешь металлом о металл – родится звук, днем не слышимый с расстояния в три метра, ночью же, во влажном, уплотнившемся воздухе, взлетающий, дробящийся и прыгающий от одной железобетонной громадины к другой. Нет, новые дворы я не любил.
Второе правило: выбирай места для своих операций тщательно и в большом количестве.
Перспективные точки, как правило, отыскиваются в двадцати минутах езды от центра города, близ промышленных зон, в районах, некогда по приказу Хрущева застроенных дешевыми панельными халупами. За тридцать последующих лет здесь буйно разрослись тополя и клены, а проживающая публика не очень переживает за разбитые уличные лампы. Если такой двор вдобавок расположен рядом с каким-нибудь шоссе или проспектом, то он считается идеальным, поскольку шум проезжающих неподалеку машин полностью заглушает все постукивания и побрякивания, сопровождающие процесс вскрытия чужого багажного отсека.
Правда и то, что в таких местах люди живут небогато. Взломаешь замок – а взять нечего.
Третье правило: найдя удобные места, жди удобной погоды. Хотя бы дождя. Лучше ливня. С градом. И ураганным ветром. Зима, с ее вьюгами и морозами – лучшее время. Весна же и лето – не сезон. Но мне, повторяю, некуда деваться.
Первый раз я выехал на дело именно зимой, в феврале. Тот месяц был совсем плохой. Я не мог отыскать для себя никакой работы. Возвращение на стройку считал глупостью. Там платили сто пятьдесят в месяц. Квартира обходилась почти в полторы тысячи. Из университета меня отчислили. Друг Юра сидел в Бутырке. Прочие друзья жили еще хуже меня и открыто мне завидовали, поскольку я хотя бы имел автомобиль. Советовали мне заняться частным извозом. Я попытался, целенаправленно провел несколько суток, катаясь по городу в поисках клиентов, однако желающих воспользоваться моими услугами было мало, а те, что появлялись, мне активно не нравились. Они сходу начинали говорить мне «ты», закуривали без разрешения и норовили исчезнуть, не заплатив, а хуже всего – лезли с разговорами. Либо нудно и неостроумно жаловались на жизнь, либо, наоборот, одаривали советами разной степени глупости. Я же в том голодном и бессмысленном феврале вообще не хотел никого видеть. Тем более – общаться. Тем более – с явными дураками. Тем более – выслушивать от явных дураков советы. Моя жизнь, некогда тщательно распланированная, сворачивала куда-то не туда, следовало искать и прокладывать новый курс, в соответствии с новыми реалиями новой действительности.
Медленно качусь по городу, дожидаясь, пока он уснет и погаснут окна в домах. Слушаю, как Моррисон с дьявольской вкрадчивостью камлает своих «Всадников шторма». Может, проехаться в центр? Куда-нибудь на Тверскую, на Кутузовский, или лучше на Новый Арбат, где ширина проезжей части и прочная огромность зданий создадут хотя бы кратковременную иллюзию того, что я и мир пребывают в гармонии? А то, наоборот, развернуть оглобли в противоположную сторону и через час с небольшим оказаться в родном городишке? Искупаться в озере, послушать ночную тишину и позабыть, хоть на полчаса, о тревогах и дурных напряжениях столичной жизни? Или никуда не ехать, вообще никуда, – вернуться домой, к жене, пощекотать за ухом дремлющего щенка и уснуть, полагаясь на то, что завтра деньги появятся как-нибудь сами собой?
Но снова выпрыгнули мелкие и волосатые, засуетились вокруг, кривя поганые рожи в диких ухмылках и ублюдочно вереща:
– Сами собой только прыщи вскакивают! Тупица! Догадайся, что деньги не появятся, пока их не вырвешь у мира, не выгрызешь, не вытянешь хитростью! Давай, не мечтай! Делай, что задумал!
В конце концов я обнаружил себя рядом с метро «Академическая», в местах, когда-то исхоженных вдоль и поперек. Здесь, на улице Шверника, в общежитии университета, легендарном ДАСе, я когда-то впервые напился до бессознательного состояния, впервые увидел карикатуру на Ленина. Одно время я мечтал здесь жить, какое-то время побыть беспечным и бесшабашным гаудеамусом. Но быстро передумал.
Через улицу от семнадцатиэтажных корпусов знаменитой общаги есть квартал старых пятиэтажных домов, где всякий двор чрезвычайно перспективный. Здесь я остановил машину и вышел. Пора за дело. Зашагал по асфальту, покрытому тонким, как бумага, слоем осевшей дневной пыли. Утром подошвы пешеходов и колеса автомобилей опять взметнут эту серую пудру в воздух, и она будет плавать и реять до следующей ночи.
Двигаться нужно обязательно быстрым шагом. Как будто по делу, как будто в поисках дома или подъезда с нужным номером. Никакой бесшумности, никакой игры в ниндзя. Шагаешь раскованно. Можешь шумно сплюнуть. Ветка хрустнет под ногой – еще лучше. Ординарный прохожий, шагающий по своей ординарной надобности. А что обут в кеды – так это его личное дело. В карманах – только ключи и документы. Типичный добропорядочный гражданин. Вот, товарищ сержант, вчера подвез сюда девушку, напросился на сегодня в гости, приехал – и не могу вспомнить адрес, а телефон потерял, а девушка очень красивая, жалко такую из виду потерять...
Советская техника простая и дешевая. Охранные замки багажных отсеков устроены элементарно. Они капитулируют после секундного нажима. Только важно знать, куда и как прилагать усилия. И конечно, иметь специальный инструмент. В моем случае – особенный самодельный ключ из чистой меди. Его можно легко согнуть в пальцах. Он открывает девять замков из десяти. Подвешенный к общей связке, выглядит вполне невинно.
Еще секунда уходит на то, чтобы выдернуть запасное колесо. Иногда – редко – оно закреплено специальным крюком, а чаще просто валяется среди разного хлама, и мне приходится терять несколько важных мгновений, осторожно отодвигая в стороны всевозможные ключи, монтировки и промасленные тряпки. Кстати, хороший набор ключей тоже можно взять. Инструменты стоят денег.
Финал: аккуратно и тихо закрыть крышку багажника. Так, словно машина – твоя собственная. Добычу тащить с собой, естественно, не следует. Пройдя десять-пятнадцать шагов, я бросаю ее в кустах и деловым аллюром покидаю место работы. В этот момент я уже чистый. Никто меня не видел. Товара при себе нет. В следующем дворе вскрываю еще один автомобиль, но меня подстерегает неудача: колесо есть, но оно обмотано внушительной цепью, сбоку болтается амбарный замок.
Отхожу в тень. Несколько минут стою, наблюдая за окнами. Нет, никто не услышал. Можно продолжать.
Третий заход – очень удачный. Еще одно колесо, вдобавок совсем новое, а также нелишний бонус: отличный импортный домкрат в красивом кожаном чехле. Выбираю угол потемнее и кусты погуще, припрятываю все.
Вдруг показалось, что воззвали из среды куста:
– А ну-ка, говнюк, отнеси все обратно и больше никогда так не делай!!!
Ничего подобного, ответил я мысленно. Колесо мне нужнее. Я продам его и куплю еду и бензин. Считайте это экспроприацией, отсечением от человека избыточной собственности. Если некий дурак не удосужился оборудовать свою дорогостоящую самодвижущуюся повозку элементарными охранными устройствами – я его накажу и перераспределю его собственность как плохо защищенную. Впредь он будет умнее. Честный и неглупый человек бережет свое имущество – ведь оно заработано его трудом. Мой отец не дурак – он установил на свой «Запорожец» две секретных кнопки и три хитрых замка. Ни один угонщик экстра-класса не сумеет украсть автомобиль моего папы. А все потому, что деньги на этот автомобиль зарабатывались полжизни.
Бедный папа! Когда я впервые приехал к нему на новенькой белоснежной бричке и объяснил, что ее купил мой друг Юра, родитель рассмеялся и снисходительно возразил мне, что двадцатилетний сопляк никак не мог купить такую машину, – слишком, мол, она дорого стоит. Машины покупают взрослые люди. Они долгими годами копят деньги и ждут очереди. Они заводят себе сберегательные книжки и влезают в долги...
Теперь надо вернуться к машине. Сделать паузу. Еще раз послушать чрезвычайно успокаивающую нервы песенку «Странные дни» того же Моррисона. А затем – проехаться по местам работы и забрать весь надыбанный балабас.
Возможен вариант, когда хозяин взломанного авто заметил меня. Допустим, вечером он крепко выпил, а ночью проснулся от приступа похмельной жажды, подошел к окну полюбоваться своей «чайкой» – а тут некто в черном деловито потрошит его ненаглядную собственность. Чувак, конечно, выбежит – с собакой, фонарем, ножом или, как вариант, с пистолетом. Но найдя пропажу и водворив ее на место, а также выругавшись и переставив машину ближе к окнам, он не станет устраивать засаду и в милицию не сообщит. А если и сообщит – в органах ему не обрадуются, и опергруппа суперменов на быстроходном луноходе не примчится. На хрен ты кому нужен с твоим колесом, когда у нас двойное убийство и разбойное нападение. Милиция не любит мелкие кражи. Совершая именно мелкую кражу, я свожу риск до минимума.
Да, я объективно рисковал – но о том, что меня могут изловить и, что очень возможно, засадить в тюрьму на год, а то и два, совершенно не думал. Не то чтобы такая мысль была, а я ее от себя гнал – она не появлялась, вообще, и даже намек на нее отсутствовал. В неудачу я не верил. Не могла логика моей двадцатилетней жизни привести к тому, что книжный маньяк, бывший комсорг класса, бывший студент-интеллектуал, автор блестящего реферата «Протестантская этика Макса Вебера» и внештатный сотрудник четырех газет, вдруг окажется взятым с поличным в момент тайного хищения автомобильного колеса. Я-то ладно, отсижу и выйду, ничего страшного – вон, Юра, отсидел же и вышел без проблем! – но мама же сойдет с ума, она не для того меня растила, она ведь гордится мною, она танцевала в обнимку с моей сестрой, когда я объявил, что успешно сдал вступительные экзамены в престижное столичное высшее учебное заведение...
Нет, меня не возьмут сегодня. И утро нового дня я встречу не в кабинете следователя – а дома, возле жены, с деньгами в кармане. Будет именно так, и никак иначе. А завтра, может быть, и Юра сдержит свое обещание, провернет какую-нибудь головокружительную операцию, в которую я, конечно, сам не полезу, но другу своему помогу, прикрою его, и за это получу свою долю. А потом возьму жену, оставлю щенка у тещи и поеду в пахнущем вареной курицей и кремами для загара поезде на море. Подруга будет купаться и есть шашлыки, а я – изучать входы и выходы в картинную галерею величайшего художника-мариниста, чьи полотна коллекционеры покупают за огромные деньги.
Давно уже всякому человеку, умеющему внимательно смотреть по сторонам, известно одно из главных правил новой жизни: неважно, что ты делаешь, важно – как и с кем.
Загружая товар, я краем глаза заметил прохожего. Молодого парня, возвращающегося, судя по бодрой походке и нарядной светлой курточке, с затянувшегося свидания. Он тоже увидел меня, но поспешил отвернуться. Не ускорил и не замедлил шага. Я не стал нервничать. Нежелательные очевидцы моих действий появляются часто. Как правило, мужчины. Все они делают вид, что ничего не происходит. Благоразумные, они норовят держаться подальше от человека в черном, неторопливо обделывающего свои ночные делишки. Если сунуться к такому – можно ведь и ножом в живот получить.
Кстати, это ошибка. Нож в живот – не мой вариант. Я не ношу с собой оружия. Не намерен калечить людей. Если меня спугнуть – я просто убегу, очень быстро и далеко, петляя и перепрыгивая заборы, в своих удобных кедах, которые почти ничего не весят, плотно облегают ступню и никогда не скользят.
Итак, полдела сделано. Мой собственный багажный отсек вмещает четыре колеса. Я добыл два. Предстоит взять еще два. Еще четыре можно положить на заднее сиденье, но это перебор. Нельзя быть жадным. Если машину остановят для проверки, инспектор обязательно заглянет в салон. Такая у него работа. И спросит, откуда дровишки. Зачем тебе, парень, столько разномастных колес? Что тогда ответить? В первый свой выезд, февральский, я о таком развитии событий не подумал, сорвал большой куш, но уже утром, дома, пересчитывая выручку, покрылся холодным потом. Понял, что мне повезло. Битком набитого балабасом, меня обязательно повязали бы, остановив случайно для обычной проверки. Новичку подфартило. Тогда же я пообещал себе, что впредь за один заход буду брать не более пяти штук товара. Наполняю багажник – и сваливаю. Четыре-пять колес – нормально. Всегда можно заявить, что это мои собственные колеса, а что рисунок протектора везде разный – так я ж паренек небогатый и на комплект новой резины пока не заработал.
Переместившись на два километра, в район улицы Вавилова, я сделал еще заход, но облюбованная тачка в момент щелчка побежденного замка разразилась дикими электрическими воплями и замигала фарами. Сигнализация! Пришлось покинуть не только заманчивый, погруженный в почти полный мрак двор, но и район. Переместиться южнее, к станции метро «Профсоюзная» – и там есть удобные места.
Здесь я добыл третий свой приз. Как обычно, перед последним, четвертым заходом испытал легкий мандраж. Последний рейс всегда самый нервный. Посмотрите любой криминальный фильм – там вам в два счета докажут, что всякий вор терпит поражение именно на своем последнем деле. Однако к черту фильмы. А также и книги. К черту все эти приключения, выдуманные писателями, редко покидающими свои диваны. Я и так едва не утонул в пыльной книжной премудрости, едва не отравился яркими, словно конфетные обертки, кинематографическими картинками. Теперь расплачиваюсь: как мелкий поц, тащу, что плохо лежит.
Нравится ли мне то, чем я занимаюсь? Конечно, нет. Я сам себе омерзителен. Не об этом я мечтал десять лет назад, прогуливаясь по деревенским тропинкам и запрокидывая лицо в ярко-голубое небо. Аркадий Гайдар в мои годы уже командовал полком. Сейчас, в девяносто первом, многие уже ловко сумели забыть этот всем известный факт – но не я.
Бог воров явил мне свою любовь: на четвертом номере я опять взял почти новое колесо и вдобавок обогатился десятилитровой канистрой из дефицитного алюминия. Забрал, бесшумно завернув в тряпицу, несколько хромированных гаечных ключей. Надо же – машина старая, ржавая, а внутри – изобилие ценностей. Хозяин с юмором. Крупно начертил на тетрадном листочке «магнитофона нет!» – и положил под лобовое стекло. Что же – нет, значит нет. Магнитофон дорого стоит, его всегда можно выгодно продать, но выемка магнитофона – рискованное дело, требующее вскрытия дверей, проникновения в салон и долгой возни в горизонтальном положении, ковыряния в пластмассово-железных недрах. И все это без возможности осмотреться по сторонам. Магнитофоны мы оставим для тех, у кого голова ничего не соображает.
Мир тебе, веселый обладатель машины без магнитофона! Извини, что украл у тебя твое. У меня нет другого выхода. Завтра мне нужны мои сорок американских долларов. Конечно, за четыре потертых колеса мне никто не заплатит столь огромной суммы – но как минимум пятнадцать я добуду во что бы то ни стало. Я обещал родителям, что буду жить самостоятельно и отдельно. Обещал жене, что мы поселимся в собственном жилье и будем любить друг друга в полный голос. Обещал квартирной хозяйке вносить плату вовремя.
Всем наобещал, идиот. Всем дал слово.
Удивительны здесь не безрассудство и легкомыслие при раздаче обещаний – а то, что их тем не менее из месяца в месяц удается выполнять.
...Разумеется, сбыт происходил в районах, максимально удаленных от места преступления. Отработавшись на юге, я поехал сдавать хабар на север.
Все шиномонтажные лавки держали единую твердую цену: новая резина – столько, изношенная – столько. Тринадцать дюймов – дешевле, четырнадцать – дороже. Кованые и литые диски – дороже штампованных. Спицованные – дороже кованых. Хорошо отбалансированные – дороже плохо отбалансированных. Импортная резина – дороже отечественной. Зимняя – дороже летней. Шипованная – дороже нешипованной. Шипованная плавающими шипами – дороже шипованной обычными шипами. Направленная – дороже ненаправленной. Низкая – дороже высокой. Гравийная – дороже асфальтовой. И так далее. Любой специалист скажет вам, что автомобильные колеса – это наука.
Съездив второй раз, я подобрал из имеющегося товара два одинаковых диска, покрасил их из пульверизатора в нарядный белый цвет, прилепил неразборчивые бумажки с какими-то бессмысленными фрагментами оттисков каких-то бессмысленных печатей, украл у жены целлофановый мешок из-под одежды, завернул красиво – и продал добычу как новье.
– Будет что-то такое – заезжай в любое время, – сказал покупатель, мастер шинных дел, насквозь пропитавшийся грязью. Его деньги были мятые, все в следах нечистых пальцев и пахли потом и бензином.
Впервые – в том голодном и бессмысленном феврале – повертев в пальцах нетрудовые доходы, я понял, что голос из среды куста не врет: затея вышла если не бессмысленная, то чрезмерно рискованная. Заправлю машину, поменяю масло, куплю еду, что-то жене, продержусь три дня от силы, а потом – опять поеду? Слишком много дырок, чтобы затыкать их таким опасным способом.
Конечно, гораздо выгоднее снимать колеса комплектами. Особенно с дорогих авто. Но тогда нужна бригада – еще три человека. А мне подельники не требуются. Вчера вечером Юра сказал мне, что работает один – вот и я работаю один. Никто ничего не знает. Так безопаснее.
Товарчик ушел к пяти часам утра. В одном ларьке я сбыл все, что поновее. Три колеса, канистру. Взяли, не торгуясь. Цены, повторяю, были всем известны. Абсолютное новье шло ровно за половину его магазинной стоимости. Потертое, поцарапанное, хоженое, езженое, бывшее в употреблении – уходило за копейки; но я такое и не брал. Покупатель дал сверх пачушки скомканных отечественных купюрок бумажку в пять американских долларов – я долго и неловко мусолил ее сбитыми грязными пальцами и рассматривал на свет, пока не сообразил, что наблюдаю портрет президента Гранта, тогда как пять баксов осеняет собой президент Джексон. Обнаружив наебалово, я состроил мрачную рожу и молча вернул фуфло. Покупатель – веселый татарин лет тридцати, в грязном свитере с неимоверно оттянутым воротом, в одиночку шурующий в своей собственной шинной будке, – не обиделся, даже не изменился в лице, и тут же заменил зеленую денежку на вторую пачку рублей. На том и распрощались.
На ближайшей же заправке я залил полный бак, следуя всем известному правилу: машина – это святое, она тебя кормит, поймал деньги – тут же залей под завязку, запасись топливом. Денег еще оставалось навалом. Можно было даже по абсолютно пустым улицам промчать до Белорусского вокзала, где на втором этаже продают горячие пельмени с черным хлебом, или в круглосуточное кафе для таксистов «Зеленый огонек». Но я мудро рассудил, что утром, дома, пожрать будет проще и дешевле.
Возле второй шиномонтажной лавки стояла милицейская машина. Пока я смирно катился мимо, сидящие внутри четверо с автоматами проводили меня внимательными взглядами. Ну вас к дьяволу, поеду подальше, в Бибирево, в Строгино...
На рассвете, как обычно, я ощутил прилив сил и почти младенческое желание жить. Любовь ко всему сущему. Спокойный и прекрасный восторг. Городской рассвет хорошо наблюдать из движущегося автомобиля, открыв окна – тогда тебя бьет по лицу прохладный утренний воздух, такой плотный, что кажется – его можно откусить. Романтически-задумчивый, я в шестом часу утра добрался до третьей точки, где меня знали и брали мой балабас, но пришлось обломаться. За мутным стеклом грубо сколоченной из ржавого железа сараюхи, в яично-желтом свете электрической лампы, различались пустые пивные бутылки и двое полуголых, нечесаных, сидящих за столом и уронивших головы на сложенные руки. Переработали.
У меня оставались еще два колеса, почти новый огнетушитель и кое-что по мелочи. Можно было отправиться домой, отложить остаток дел на завтра. Но я уже поймал тот легчайший эйфорический приход, мучающий всякого, кому едва перевалило за двадцать лет, кто женат на самой красивой женщине и живет в лучшем городе Земли. Набрав полную грудь воздуха, длинно сплюнув и с наслаждением выругав себя, мудака, и весь этот мудацкий мир, я отправился в четвертое, и последнее, место. Там, на самой окраине, в отдельно стоящей будке по соседству с кольцевой дорогой, сидела банда хамоватых, но неимоверно трудолюбивых азербайджанцев: с одной стороны своего владения они продавали шашлыки, с другой стороны ремонтировали обувь, с третьей чинили автомобильные колеса – в общем, ребята делали миллионы.
В шесть утра в их заведении густо пахло анашой. Принесенные мною колеса они ощупали, как женщин.
– Якши, – сказал один.
– Олды, гагаш, – сказал второй.
– Плохой, – сказал первый, обращаясь уже ко мне. – Не будем брать.
– Я в армии служил, – ответил я. – Ругаюсь на одиннадцати языках. В моей роте половина были – азербайджанцы. Я по-вашему немного понимаю. Сколько денег даете?
Сыны солнца изобразили на лицах чудовищную обиду, затем первый с запредельным отвращением отсчитал мне деньги.
– Заезжай в любое время.
– Олды, гагаш, – ответил я и срочно свалил. Солнце уже взошло. Захотелось спать. Говорят, сон – священен. Один из моих школьных друзей цитировал свою семидесятилетнюю бабку, поучающую сорокалетнюю дочь: «Если моешь полы и вдруг захотела спать – брось тряпку, перешагни через нее, ляг и спи». Похожий совет я читал в журнале «За рулем». Тянет в сон – останови машину и поспи хотя бы четверть часа – оно освежит и укрепит... С другой стороны, спать на шумной обочине в железной коробке, насквозь пропахшей разнообразными техническими жидкостями, в получасе езды от дома, от прохладной ванны и стакана горячего чая – бессмысленно. Вместо тормоза я нажал на газ. Упрямцы и гордецы всегда так делают. Помимо их воли нога сама тянется к левой педали – дурак же стискивает зубы, шепчет себе под нос: «Ни хуя!» – и жмет правую педаль. Вперед, к цели.
Эстетически безупречным виражом я обошел огромную оранжевую колымагу, поливающую водой асфальт. За ней обнаружилась еще одна, такая же. Цугом шли. Я исполнил второй вираж, увидел красный светофор и мирно стоящую перед стоп-линией нарядную ярко-красную тачку, поновее моей и подороже, и попрестижнее. Но заметил поздно.
Мокрая дорога шоферу не товарищ – меня понесло, повело, и я с грохотом приехал.
Выпрыгнул, рванулся осмотреть повреждения. Как всегда, они оказались совсем не катастрофические. Из салона всякое пустяковое столкновение воспринимается, как катастрофа. На собственные вмятины я даже не взглянул. Изучал только ущерб пострадавших. Тут подоспели и сами пострадавшие, двое. Нарядно одетые чуваки моего возраста или чуть старше, с уверенными сытыми лицами, они выглядели враждебно. Я, правда, особо не мандражировал. В случае конфликта побился бы с удовольствием.
– Спишь за рулем?!
– Бывает – и сплю.
– Таксовал, что ли, всю ночь?
– А тебе какая разница, что я ночью делал?
После внимательного осмотра последствий аварии меня отпустило. Дорогостоящие железные углы и плоскости протараненного мною экипажа уцелели. Повредился только бампер. Я быстро исчислил в уме свои финансовые потери: деталь, плюс работа, плюс некую сумму сверху, нечто вроде морального ущерба – и озвучил сумму. Достал и показал деньги.
– Отдам прямо сейчас. Не согласны – вызывайте ментов.
– Каких, бля, ментов?! Деньги – я уже знал – не следует передавать из руки в руку. Надо положить их на что-либо горизонтальное. Бросить, швырнуть, обойтись с презренной бумагой максимально небрежно. Я так и сделал. Ударил сверху ладонью. Железная поверхность капота загудела басом.
– Сколько здесь?
– Сам считай.
Друган пострадавшего тут повел себя слегка неправильно. Вместо того чтобы руки в брюки пыхтеть неподалеку – все-таки люди говорят один на один, иначе получается не разговор, а базар и митинг, – он согнулся пополам, залез физиономией в мятое железо и вполголоса заныл: вот, мол, краска облупилась, кронштейн съехал, и вообще, зачем нам весь этот геморрой, тут работы на два дня... Я молчал. Советская техника очень простая и дешевая. Бампер меняется в двадцать минут, при помощи кувалды, двух гаечных ключей и бутылки пива. Таким образом, второй обозначил себя как лох. Первый же, обильно послюнявив пальцы и пересчитав деньги, внимательно осмотрел мои черные, удобные в работе джинсы, на три размера больше, чем мой собственный, а также специфическую обувку, цыкнул зубом, рванул из кармана сигареты, отошел в сторону, о чем-то думая – несколько проехавших мимо машин вежливо изменили траекторию, – и крикнул:
– Гриша, двигаем!
Гриша резко закруглил свои речи, влез в руля и завелся. Они уже тронулись, и даже прокатились метров десять – но вдруг опять остановились. Первый вылез и вразвалку вернулся ко мне. Глядя в сторону, он достал мои деньги, отделил от купюр одну, весомую, и протянул мне: – Держи. Последнее вор не берет.
Когда я вернулся домой, жена еще спала. Мне удалось сравнительно бесшумно проскочить на кухню. Несмотря на ранний час, ее уже основательно нагрело солнцем. В воздухе плавала мелкая пыль. Щелкал холодильник.
Что теперь делать? Выпить чаю? Повеситься?
Мое презрение к самому себе было так велико, что я не осмелился даже сесть на стул – согнул ноги и сполз вдоль стены, приземлившись задом на липкий линолеум. Коснулся локтем пакета с мусором – он зашуршал. Вывалилась скомканная конфетная обертка.
За стеной мирно сопел самый лучший и дорогой человек на всем белом свете.
Зачем ты вышла за меня замуж? Я никто, и звать меня никак. Крепкий, здоровый и неглупый мужик, я не умею даже свести концы с концами. Я неудачник. Не умею заработать. Не умею воровать. Не умею принести в дом жратву. А главное – не знаю, что делать дальше.
Хорошо, что есть Юра. Через два часа я ему позвоню – и мой друг мне поможет.
8
Хищники живут особенно. Они не спят и вообще не отдыхают, пока не поймают еду. А как завалят жертву, перережут ей горло и насытятся – так и дремлют себе сколько душе угодно. Однако ко мне все это не относится. Я сегодня почти ничего не добыл. Точнее – добыл, но не донес до берлоги. И отсыпаться не собирался. Разрешил себе только снять сопревшие носки и прилечь, на десять минут, чтобы отдохнули ноги и спина. Лежал, проклиная и презирая себя и все на свете, – но постепенно проклятия утратили связность и точность формулировок, превратились в бессмысленный гул внутри черепа и затухли. Когда я снова открыл глаза, был почти полдень.
В груди было тесно. Веки чесались и опухли. Жить рядом с подрастающей собакой становилось все труднее. Проглотив две таблетки супрастина, я позвонил Юре – но тот не брал трубку. Через полчаса повторил, и опять безрезультатно.
Читать бесплатно другие книги:
