Третья империя Юрьев Михаил

Священнослужители

К духовному сословию, наиболее чтимому в Российской Империи (оно, а не служилое называется первым), которое многие верующие считают истинным щитом России, относится духовенство только Вселенской Русской православной церкви (ВРПЦ). Духовенство других религий, в том числе весьма уважаемых (например, равилитского ислама), по сословной принадлежности относится к земцам, и особенности его статуса регулируются отдельными законами, а не напрямую Конституцией, как у первого сословия.

Духовное сословие состоит из пяти групп: диаконов, пресвитеров, монахов (среди них тоже есть диаконы и пресвитеры, но особые), епископов, они же архиереи, и церковных людей. Пресвитеры, они же священники, — это те, кто сами совершают таинства, а диаконы всех трех ступеней (диаконы, протодиаконы и архидиаконы) сослужат священникам при совершении таинств, как и у нас. После 2017 года, в результате церковной реформы, диаконами без ограничений могут быть женщины, которые в этом случае называются диаконисами, и их довольно много. И диаконы, и пресвитеры могут быть как из белого духовенства (то есть не приносящего монашеских обетов), так и из черного, то есть из монахов, — в этом случае они называются иеродиаконами и иеромонахами. Стать таковым может как рукоположенный в диаконы или священники монах, так и постриженный в монахи овдовевший диакон или священник. Священники из белого духовенства должны быть женатыми. Неженатым священник может быть — например, если он овдовел (второй брак священникам запрещен) или просто не хочет жениться, — но в этом случае он должен принести обет целибата, как у нас, католиков, все священники. Все это точно так же относится и к диаконам, и к диаконисам. Священнический чин, как и диаконы, также подразделяется на три ступени: пресвитеры, протопресвитеры и архипресвитеры. Архипресвитеров ранее не было, а теперь ими называются священники, обеспечивающие благочиние в целом ряде приходов, обычно от 1 до 10% епархии (к ним так и обращаются — благочинный, а ранее они так и назывались), а также настоятели патриарших и митрополичьих храмов.

Следует сказать, что ныне священник в ВРПЦ в своем основном деле — совершении таинств — является полностью канонически самостоятельным в отличие от прежних времен. Это означает, что, хотя принцип священноначалия существует и неукоснительно соблюдается в отношении и богослужений, и организационных вопросов церковной жизни, он не относится к совершению таинств. Дело не в том, что таинство считается совершенным без всякого утверждения епископом и тот не может его отменить, — так было всегда. Но ныне епископ не может благословить священника (то есть, по сути, приказать ему) допустить к причастию такого-то, если священник этого не хочет, или, наоборот, не благословить венчать или крестить такого-то. Конечно, священник обязан при совершении таинств руководствоваться правилами, утвержденными Патриархатом (или в отдельных моментах митрополией и даже епархией). Например, в соответствии с решениями Архипастырского собора 2029 года он не может отказать в венчании на основании того, что один из супругов женат государственным браком: Церкви это не касается, и, если он не венчан, он может венчаться. Но это общие правила, за нарушение которых священник будет запрещен в служении, а конкретное решение в их рамках остается полностью за ним. Это следствие сознательного курса, который взяла Церковь, тогда еще РПЦ, на повышение роли пресвитеров (то есть священников), — курса, ставшего неизбежным после резкого повышения ее роли и значимости в общественной жизни страны в 10-е, а особенно в 20-е годы.

Перед VIII Вселенским собором, и особенно после него, в Церкви началась дискуссия о том, чтобы разрешить рукополагать женщин и в священники, хотя бы монахинь. Патриархия относилась и относится к этим дискуссиям весьма терпимо, потому что инициируют их не так называемые обновленцы, признанные на VIII Соборе ересью и анафематствованные (см. главу «Религия»), а вполне церковные, консервативные люди. Источником сомнений такого рода служит теперь вовсе не общелиберальное кредо, а принципиальное богословское разногласие: дело в том, что любой священник в известной степени прообразует самого Спасителя, поскольку совершает таинства Его именем и соединяет и разрешает данной Им властью. Именно это всегда было главным аргументом за то, что священник не может быть женщиной — Спаситель вочеловечился мужчиной; могло ли быть иначе, мы не знаем, но факт таков. Однако игумен Роман, профессор семинарии в Александро-Невской лавре, еще в 2019 году написал труд, в котором поставил этот аргумент под сомнение. Его основным тезисом было следующее: в Сыне Божьем, как известно, по-халкидонски слиты две природы — Божественная и человеческая. Мужской пол имеет человеческая природа — Бог не имеет пола, потому что Он есть дух. Но человеческое тело Спасителя (непрославленное, то есть до Воскресения) не обладало никакими особыми свойствами — в отличие от языческих богов оно не отличалось ни могучей силой, ни неописуемой красотой, ни особой неуязвимостью. Да иначе и быть не могло: Спаситель сошел с небес и вочеловечился не для того, чтобы увеличить Свою силу, а для того, чтобы ее разбавить человеческой слабостью, — иначе нельзя было бы принести Себя в жертву, нашего ради спасения. Священник же, совершающий таинства, делает вещь сверхъестественную и, следовательно прообразует Божественную, а не человеческую природу Сына. Вот для ариан, которые отрицают Божественную Его природу и признают только тварную земную, писал игумен Роман, запрет хиротонисать женщин был бы вполне естественным. А мы, если соблазнимся и пойдем этим путем, должны тогда рукополагать исключительно евреев или по крайней мере обрезанных — ведь по человеческому естеству Спаситель был обрезанным иудеем.

Поскольку все последователи игумена Романа совершенно лояльны Церкви и ни в чем не поддержали обновленцев на VIII Соборе — напротив, сам Роман был руководителем богословской рабочей группы, готовившей заключение против них и их учения, — то Патриархат, как я уже сказал, считает эту дискуссию не покушением на устои, а нормальным богословским диспутом. Нынешний Патриарх Русский и Вселенский Николай высказался около восьми лет назад на эту тему так: «Помните ли, братья и сестры, как обличал Христос фарисеев: зачем преступаете заповедь Божию ради предания вашего? И Исаию поминал, также отрицавшего заповеди и обычаи человеческие в Божьих делах. Вот поэтому говорить, как иные из нас, что, мол, есть традиции, у отцов и дедов было заведено так, — негоже. Должны мы разобраться в этом, со смирением моля Бога о том, чтобы ниспослал нам познать истину, и истина сделает нас свободными». Тем не менее, хотя вопросу этому уже около тридцати лет, пока все остается по-прежнему — Церковь все-таки весьма консервативный организм и иным быть не должна. А с другой стороны, что такое для Церкви тридцать лет? При этом интересно, что сами верующие женщины — и диаконисы, и монахини, и мирянки — не проявляют никакой активности в этом вопросе и вовсе не являются его движущей силой. Наверное, будь это не так, отношение к этой дискуссии не было бы столь благожелательным — Церковь не терпит отстаивания групповых интересов. Я думаю, однако, что в нашем веке этот вопрос найдет свое положительное решение.

Материально священнослужители живут довольно скромно. По статистике за 2052 год, средний доход священника составлял 1154 рубля в месяц, в том числе у настоятелей — 1816 рублей (все это вместе с доходами от совершения треб), а у диаконов (включая диаконис) — 813 рублей. И хотя при этом налоги они не платят, но существенную часть из этого дохода они тратят не на себя, а на церковные же нужды, особенно настоятели. Позиция епархий в отношении настоятелей приходов, кроме как в особых случаях, такова: почти все, что вы заработали, остается вам — но и траты все осуществляйте из своих. Поэтому указываемый в статотчетности доход настоятелей в большой степени является малоинформативным — его располагаемая часть завышена. Но это и не очень существенно, потому что иереи в любом случае приносят обет нестяжательства, который теперь весьма строг и, в частности включает в себя отказ от любых роскошеств в любой части быта, независимо от того, за чей это счет. То есть живут священнослужители не по-монашески, но достаточно скромно — и по материальным возможностям, и по обету. Но сословие в целом считает, что так и должно жить — при любом другом варианте туда потянулась бы вереница людей, жаждущих в первую очередь комфорта и достатка. То есть духовное сословие, как и служилое, видит в исходно закрепленной бедности единственную гарантию чистоты рядов и залог силы.

Монашество

также претерпело определенные изменения в результате церковной реформы: был провозглашен принцип, что главным в монашестве для стяжания Святого Духа является не только отказ от плотского, но и уход от мира. Это не означает смягчения условий жизни для братии — никто не отменял и не смягчал ни монашеских обетов, ни монастырских уставов, — но контакты с внешним миром сильно ограничились. Теперь не встретишь, в отличие от дореформенных времен, иеромонаха, служащего священником в городском приходе и живущего в городской квартире — это считается монашеством не истинным, а притворным, даже если он живет на хлебе и воде. Уединенность от мира с его соблазнами, суетой и приземленностью, даже в относительно верующей России, только и может придать особую силу монашеской молитве, считает Православная церковь — а это один из столпов, на котором стоит вера в стране и сама страна. Поэтому даже те монахи, которые по роду деятельности активны в миру, в том числе и вышеупомянутые иеромонахи (священники и настоятели мирских приходов), чаще всего живут все равно в монастыре; это относится и к епископам (см. далее). Исключением является уход в странствие на несколько лет — это практиковалось по благословению и раньше, но теперь стало обязательным послушанием для иноков, не имеющих к этому противопоказаний. Теперь считается, что миру будет полезно, если в нем будут ходить монахи, напоминая людям своим примером о спасении и подвигах ради Славы Божией. По этой причине в странствие отправляют монахов не только что постриженных, но уже укрепившихся в вере.

Даже проход в монастыри мирян, к святыням или на службу, ограничен теперь в большинстве мест определенными днями; и исповедовать таких мирян архимандриты стараются ставить живущих при монастыре или в округе женатых священников, а не иеромонахов. Все это направлено на то же — сделать уход от мира для монахов более полным. Вообще монастырей в России много, и их количество, равно как и количество монахов, постоянно растет, что удивительно для благополучной и процветающей страны; причем социологические исследования четко показывают, что уходят в монастыри чаще вовсе не от нужды или неурядиц — скорее наоборот. Кого-то охватывает раскаяние и нестерпимый стыд за прежнюю жизнь, кому-то становится невыносимо противно от мелочной суеты окружающей действительности, а кто-то просто слышит зов к тихому и безмолвному житию, от которого невозможно отмахнуться, — но явно очень мало кто, в отличие от Средневековья, идет в монастырь, чтобы укрыться за его стенами от голода и ужасов мирской жизни. Может быть, поэтому монахов и монахинь в России очень любят, многие даже селятся рядом с монастырями, чтобы общаться с монахами и помогать им и деньгами, и работой, — их называют монахолюбцами (на общение с ними монашеские ограничения не распространяются); часто, хотя далеко не всегда, они являются общинниками (см. далее). Еще более распространено так называемое трудничество, когда человек или группа людей приезжает на один-два месяца в монастырь, живет, трудится и ходит на службу вместе с монахами. Во многих университетах и институтах, в том числе самых престижных, это принято или, по крайней мере, считается хорошим тоном для всех студентов первого-второго курсов во время летних каникул.

Трудно переоценить значимость монастырей в жизни Церкви и жизни Империи в целом. Мы привыкли к тому, что монастыри и монашеские ордена есть центры богословия и вообще учености; наверное, это так и в России, но это далеко не самое главное. Русские совершенно искренне полагают, что страна живет не только не хлебом единым, но и не силой единой: большинство из них уверены в том, что только Божье благоволение не дает России пропасть. Опросы показывают, что 78% населения Империи, в том числе более 90% среди русских, немцев и других народов-союзников, считают события 2019–2020 годов прямым проявлением Господней воли. Более 60% не сомневаются в том, что Господь послал на Землю своего архангела Гавриила, чтобы помочь России, и это и есть покойный император Гавриил Великий. Можно было бы подумать, что причина этого кроется в том, что хоть русские приложили достаточно усилий для своей победы, но особых жертв она не потребовала, — но нет, то же показывают опросы и по поводу Великой Отечественной войны, где русские заплатили своей кровью невиданную цену. В рейтинговых опросах, где можно указывать несколько причин, 69% называют главным фактором Победы героизм и жертвенность русского народа, 68% — руководство Иосифа Великого, а 74% — заступничество Богородицы. Причем считается, что вымолили это заступничество простые монахи, вроде преподобного Серафима Вырицкого; а иные и вовсе остались не известными людям — ну ничего, Бог знает. Даже опричники, которые, по идее, должны бы считать себя защитой страны, разделяют такие взгляды. Император Василий V, человек глубоко благочестивый, однажды сказал так: «Мы, опричники, меч Империи, но ее щит — покров Богородицы и молитва праведников». И поэтому монастыри для русских в первую очередь — это не теологические центры, а источник такой молитвы.

Архиереи

являются правящей частью духовенства, обладающей правом таинства рукоположения священников и новых епископов — цепочка рукоположений епископов не прерывалась со времен апостолов Петра и Павла. Ранее, до реформы, епископом мог быть только монах, то есть епископат относился к черному духовенству; ныне же им может быть и монах, и представитель белого духовенства. Этот пункт вызвал, наряду с рукоположением женщин, самые жаркие споры во время реформы; дело тут помимо прочего в том, что еще в 1990-х и 2000-х годах существовало движение так называемых обновленцев, которые, по сути, ратовали за превращение Церкви в некий клуб по интересам, как у многих протестантов. Традиционно настроенные православные круги абсолютно не принимали их, как и Патриархия, — а именно обновленцы и были самыми громкими адвокатами перехода к женатому епископату. Но поскольку реформу инициировали и тем более осуществляли не они, а, наоборот, самые консервативные круги Церкви (святитель Кирилл всегда считался их духовным лидером), а морально поддерживал ее антилиберальный, в том числе и в церковных вопросах, император Гавриил Великий — чего стоит одно только введение конституционного принципа православия как государственной религии! — то сторонникам реформы удалось отмежеваться от обновленцев и убедить остальных. Главным каноническим аргументом было то, что в ранний период существования Церкви так и было (см., например, у апостола Павла: «Да будет епископ мужем одной жены», то есть моногамным), и один из двух наиболее почитаемых в России святых — Николай Чудотворец, Мирликийский архиепископ, — был женат. Аргументом же злободневным было то, что Церковь лишается многих достойнейших архипастырей, которые вовсе не маловеры, они и постриглись бы с радостью — но они уже венчаны, а развода в православии нет (кроме случая прелюбодеяния супруга). Известно немало выдающихся иерархов, которые были венчаны, а потом постриглись (в том числе святитель Алексий, Патриарх Московский), разведясь или овдовев — а если бы этого не случилось? Но еще более важным был аргумент о том, что существующий порядок порождает ложных монахов — многие постригаются в большой степени из-за того, что только постриг открывает путь к высшим ступеням иерархии; этим объясняется и то, что у многих иерархов образ жизни в жилье, еде и т.п. был далек от монашеского, а все это ослабляет Церковь. В результате было принято компромиссное решение: епископат не становится белым духовенством, но может быть как из белого, так и из черного. Подразумевалось, что вначале, на некий неопределенный период, можно будет делать епископами и женатых иереев, но монахи будут иметь в этом приоритет. Так и произошло — по факту на сегодняшний 2054 год чуть более трех четвертей епископов являются монахами, а остальные — женатыми. Но теперь все епископы, являющиеся монахами, являются ими реально — живут в монастырях, причем не в особых покоях, а в примерно таких же кельях, как братия, так же питаются и т.д. Причем произошло это естественно, как и хотел патриарх Кирилл, — просто тем, кого истинно монашеская жизнь тяготит, нет более нужды принимать постриг, чтобы стать иерархом.

Иерархия епископов, или архиереев, после реформы стала более четкой: правящий архиерей епархии называется архиепископом, а помогающие ему так называемые викарные архиереи — просто епископами. Правящий архиерей митрополии, которых в Империи всего двадцать четыре и которые состоят обычно из 10–20 епархий, называется митрополитом, при котором кроме викарных епископов, есть один викарный архиепископ. Есть еще два экзарха, Сербский и Германский: первый является правящим архиереем митрополии (она в Сербском экзархате одна), а второй руководит тремя митрополиями, входящими в Германский экзархат, при том что и сам имеет сан митрополита (экзарх — это должность, а не сан). Глава Церкви называется Вселенским патриархом, при нем есть один викарный митрополит, он же по должности управляющий делами Патриархии, и викарные епископы и архиепископы. Крупными монастырями также руководят епископы — это пошло еще с середины 2000-х годов. Причем теперь не разрешено совмещение: патриарх не правит лично ни одной митрополией или епархией, митрополиты не правят лично ни одной из входящих в митрополию епархий и не возглавляют сами (как и остальные епископы) приходы, монастыри или духовные учебные заведения. Таким образом, в богослужении теперь, во время литургии, произносятся славословия не двух епископов, как ранее, а трех: «Предстоятеля нашего, Патриарха Русского и Вселенского имярек, и господина нашего, митрополита такого-то имярек, и властителя нашего, архиепископа такого-то имярек, да помянет Бог во Царствии Своем». Кроме епархиальных советов, теперь есть еще митропольные, куда входят по сану все епископы митрополии, а также благочинные архиереи.

С конца ХХ — начала XXI века в положении епископов в Церкви произошли значительные перемены. До того, при условии сохранения верности православию и Патриархату, во всем остальном они были практически бесконтрольны. Это выражалось в ряде вещей: значительное их число жило в роскоши, а нередко и в грехе, совершенно не по-монашески, и на это закрывали глаза; многие без стеснения неправедно обогащались на своих епархиях и скапливали немалые состояния, на это тоже закрывали глаза; весьма часто они совершенно не в духе братской любви и даже обычной справедливости, а, наоборот, в духе деспотизма и произвола обращались с подчиненными им священнослужителями; и тому подобное. Это относилось далеко не ко всем архипастырям, и даже, наверное, не к большинству — очень многие были достойным украшением Церкви, — но к немалому числу. Конечно, для Православной церкви любые модернистские проявления были неприемлемы, и потому ни о каких формах подотчетности епископа пастве речи идти не могло: епископ должен отвечать только перед Богом и патриархом — тогда будет хорошо и пастве. Но с другой стороны, хорошо известно и из светской, и из церковной истории, что неограниченное самовластие к нижестоящим непременно приводит к злоумышлениям против вышестоящих. Поэтому, окрепнув, правители всегда ограничивали своих князей (сатрапов, бояр и т.д.), а церковные предстоятели — иерархов: иначе не избежать беды. Тревожным звонком для Русской церкви должна была бы стать история владыки Филарета — но не стала. В 1992 году Архиерейский собор РПЦ отстранил этого предстоятеля Украинской церкви в составе РПЦ за недостойное поведение, наносящее ущерб Церкви, но было поздно — он ушел в раскол и принес этим Русской церкви и русскому государству большие бедствия. А ведь и раньше все знали, что он живет в роскоши с гражданской женой и детьми и относится к клиру как к холопам. Казалось бы, надо извлечь простой урок — что и архипастыри не все святые, тем более что у православных нет догмата о непогрешимости даже патриарха (в отличие от нас, католиков), так что внутренне принять это вроде бы не сложно; но не извлекли, списали все на специфику Украины. Но во второй половине 2000-х и первой половине 10-х годов еще трое правящих иерархов (два митрополита и один архиепископ) пытались уйти в раскол уже в самой России, правда неудачно; и все трое до этого отличались теми же грехами. На это уже надо было реагировать, хотя бы ради гарантии сохранения единства Церкви в будущем.

Патриархия предприняла меры и организационные, и духовные. Первые в основном касались изменений в функционировании архиерейского суда. До того жалоба клирика на епископа неизменно и несомненно решалась этим судом в пользу епископа, и понудить их решать иначе патриарху было бы нелегко — все члены суда сами были епископами. Да и стимулирование священнослужителей к сутяжничеству с архипастырями совершенно не соответствует настрою Православной церкви — неравенство ее чад представляется естественным и правильным, как следствие разных даров Святого Духа. Поэтому Патриархия выбрала несколько другой путь: теперь если клирик писал на епископа жалобу, не завершающуюся просьбой решить вопрос в его, клирика, пользу, а просто указывающую на недостойное поведение епископа (то есть донос), то вопрос передается во вновь созданный розыскной отдел Патриархии. Когда тот завершает расследование и выносит его на архиерейский суд (если факты подтверждались), это делается уже от имени отдела, как правило даже без указания имени жалобщика, — проигнорировать это гораздо труднее. Притом до священнослужителей было доведено, что, подавая такие жалобы на архипастыря (без личных требований), они делают благое дело для Церкви.

Но одновременно с усилением контрольной и судебной функции патриарх довел лично практически до всех епископов: никаких излишеств в еде и питье, никаких роскошных покоев, никаких представительских лимузинов. Вам многое дано, но с вас многое и спрашивается, к тому же вы монахи. При этом сам патриарх показал пример, отнеся вышеназванные требования и к своему быту — Церковь к тому времени достаточно укрепилась для того, чтобы авторитет предстоятеля уже не зависел от внешней мишуры, которую так любит народ. Также было доведено до епископов: властолюбие — еще более тяжкий грех, чем любовь к роскоши. «Христос умывал ноги Своим ученикам, — сказал патриарх, — и вы не должны относиться иначе к тем, чьим священноначальником вы являетесь». Все это не сразу, но дало результаты: к нашим дням правящие епископы в подавляющем числе являются начальниками абсолютными и строгими, но любящими и не вздорными. Упомянутое выше усиление роли иереев не могло бы произойти без этого.

Церковные люди

Если в Средние века только духовенство и составляло духовное сословие, то в современной Российской Империи к нему относятся и общинники: это миряне, для которых Церковь и церковная жизнь составляют, однако, главное содержание и центр их жизни. Они либо работают в своей приходской церкви, либо отдают ей часть своего заработка, если работают на стороне (как правило, пятину, то есть 20%); но обязанности их по приходу не ограничиваются этим — они делают и любую другую работу по храму, а также в рамках благотворительной деятельности.

Они приносят обет, как опричники и духовенство: о послушании, о строгом соблюдении Христовых заповедей и церковных установлений, о нестяжательстве, о восприятии страданий других как собственных, о готовности отдать все имущество и время для помощи другим и т.д. В сущности, это монахи и монахини в миру, отличающиеся от них в основном отсутствием обета безбрачия. Кстати, они в своем обете, наоборот, обещают никак не ограничивать число своих детей, во исполнение заповеди «плодитесь и размножайтесь» (для обычных православных меры по предотвращению беременности, особенно когда дети уже есть, не считаются в отличие от аборта грехом). Они образуют общину вокруг своей церкви (отсюда их название); но если у нас церковной общиной считаются все воцерковленные люди, ходящие в этот или в основном в этот храм, то у русских это называется приходом, а община — это гораздо более узкий круг. Этот элемент церковной жизни имеет корни в давней традиции — в России всегда был так называемый церковный причт, который занимал важное место в Церкви и даже делегировал представителей на Поместные соборы; нынешняя община является, по сути, расширенным причтом.

В случае с общинниками, как и с опричниками, конституционная реформа 2013 года никому ничего не навязывала (в плане сословности) — ее творцы знали, что в стране и так есть много мирян, для которых вера и Церковь не просто подмога в жизни, а главная ее часть и смысл, и просто конституировали их в отдельное сословие. Однако общины бывают не только такими (то есть внутренними кругами приходов), но и автономными: в последние тридцать лет все более частым становится случай, когда группа семей решает уехать из города и поселиться вместе, построив себе поселок относительно вдали от больших городов, и там уже построить себе храм и попросить священника. Государство это всячески поощряет — бесплатно выделяет землю из своего земельного фонда, а также помогает кредитом. Вообще-то это нетривиально, поскольку государство от них ничего не имеет: налогов первое сословие не платит, а призыва в армию в России нет. Но считается, что такие общины есть квинтэссенция русского духа и улучшают духовно-нравственную атмосферу в стране по сравнению с погрязшими в грехах мегаполисами. Часто бывает, что автономные общины возникают рядом с монастырями, если они собираются из монахолюбцев, — я уже писал об этом. Автономные общины, как правило, имеют свой устав, и достаточно часто он устанавливает еще более жесткие правила, нередко граничащие с коммунистическими принципами (исключительно общая собственность и т.п.). Автономные общины обычно занимаются сельскохозяйственным производством, хотя нередко они производят в небольших количествах и промышленные товары, и даже оказывают иногда высокотехнологические услуги. В автономных общинах всегда выше рождаемость и ниже преступность (обычно ее нет вообще), а также, что статистически подтверждено, ниже заболеваемость и дольше продолжительность жизни. В общем, надо честно отметить, притом с некоторой завистью, что российские общины, особенно автономные, весьма напоминают общины ранних христиан. Сейчас в ВРПЦ идет дискуссия — не следует ли считать часть этих общин особого рода монастырями, где живут семейные пары; это кажется экзотичным, но так уже было в Византии (так называемые конкубинатные монастыри).

Соборы и Синод

В Православной церкви важнейшие решения принимаются достаточно демократически — на разного уровня соборах и в других коллегиальных органах. Важнейшие вопросы церковной жизни — догматические, канонические и другие богословские вопросы, прославление в лике святых и иное — решают Поместные соборы — они происходят раз в пять лет. Выборы нового патриарха также происходят на Поместном соборе — жребием, как это практиковалось на Руси еще со времен Новгородской республики. Участвуют в жребии в качестве кандидатов все епископы Православной церкви независимо ни от их статуса, ни от наличия собственного желания — Божьей воле негоже ни помогать, ни перечить. Кстати, этот появившийся после реформы порядок вызвал в Церкви весьма серьезные последствия: к рукоположению во епископы теперь подходят не то чтобы серьезнее (и раньше подходили серьезно), но иначе — ведь этот епископ вполне может быть следующим патриархом, причем с той же вероятностью, что любой самый заслуженный митрополит. Аналогичные изменения произошли в отношении уже рукоположенных епископов друг к другу, особенно вышестоящих к нижестоящим. Но главное то, что высшая иерархия Церкви личным примером показала и показывает всем верующим, что принцип духовного сословия «положимся полностью на волю Божью, не будем мешать ей своей волей» может и должен быть не абстракцией, а реальной нормой жизни.

На Поместные соборы делегирует своих представителей каждая община (как и каждый монастырь, плюс один священник от прихода), но не прихожане, в общину не входящие. Промежуточные по важности решения принимаются на Архиерейских соборах, которые происходят раз в год, — туда входят все, имеющие сан епископа (кроме принявших великую схиму). Остальные вопросы, требующие коллегиального («соборного») обсуждения, решаются Священным Синодом, собирающимся по мере необходимости. В него по должности входят патриарх (он его председатель), 24 правящих митрополита, Германский экзарх и викарный митрополит патриарха, он же управделами, — итого 27 человек. Назначения, однако, в соответствии с православным пониманием священноначалия не относятся к коллегиальным вопросам: решение о возведении в сан митрополита принимает единолично патриарх, о возведении в сан архиепископа — митрополит, о рукоположении в епископы — архиепископ. Правда, и патриарх, и митрополит могут сами рукоположить кого-то в епископы и благословить правящего архиепископа епархии взять его в штат, но это не очень практикуется — в организационных вопросах руководство Церковью, после ее превращения в ВРПЦ, стало более формализованным и иерархическим. У Священного Синода есть и еще одна функция — он является архиерейским судом, который рассматривает дела всех епископов и архиепископов. Дела же митрополитов, которые все сами члены Синода, рассматривает тройка из патриарха и двух митрополитов, которых патриарх благословляет для данного конкретного случая.

1. Официоз и символика

Российское государство официально называется Российской Империей, это записано в Конституции; там же указано, что наименование «Россия» является равнозначным и также может использоваться в официальных документах. В официозе эти два названия часто смешиваются, поэтому высшие органы государственного управления полностью называются так: Имперское управление того-то и того-то России. Вообще первое название чаще употребляется в документах, связанных с общегосударственными делами (федерального уровня, по-нашему), а второе — с местными или частными. Название «Третья Империя» официальным не является — это историко-публицистический термин, и его использование в письменном виде обычно отражает претензии автора именно на научность и публицистичность. Широко употребляемые в прессе и литературе словосочетания, такие как Третий Рим, Русь, Святая Русь, Новый Израиль, Православная Империя, Евразийская Империя, являются не более чем идеологическими ярлыками разных направлений. Официальная символика России открывается так называемым знаком (частью флага и герба, являющимся упрощенным символом страны) — во Второй Российской Империи им были серп и молот и пятиконечная звезда с острыми лучами. У нас им является, как вы знаете, пятиконечная звезда с тупыми лучами, в Халифате — полумесяц и т.д. Так вот, знаком Российской Империи является серебряная восьмиконечная звезда с тупыми лучами (два квадрата, наложенных друг на друга с поворотом на 45°), иначе называемая Вифлеемской. Она есть на гербе и флаге, ее форму имеют большинство орденов, ею увенчаны шпили башен Московского Кремля и многих других культовых зданий; как и у нас, она изображена на крыльях боевых самолетов, на башнях танков, на корпусах космических крейсеров. Цвет восьмиконечной звезды не случаен: в соответствии с очень старой православной традицией серебро в России считается ангельским металлом, соответственно таковым считается и серебряный цвет.

Девизом Российской Империи (таким, которым во Французской республике было знаменитое «Свобода, Равенство, Братство») является «Справедливость, Осмысленность, Достоинство». Он начертан на всех российских банкнотах, им украшены многие фасады зданий в городах и щиты на трассах.

Гербом России является двуглавый орел серебряного цвета, заимствованный в свое время еще у Византии (Второго Рима), — но он сильно отличается от своего предшественника эпох Первой Империи, Российской Федерации и Российского Союза. Во-первых, на нем исчез герб города Москвы (как и маленькие гербы ряда других городов) — Гавриил Великий не любил Москву и неоднократно говорил, что Россия — не Москва. Ныне на груди орла находится восьмиконечная звезда красного цвета (иначе она слилась бы с фоном; про значение красного цвета см. далее). Во-вторых, исчезли держава и скипетр в лапах у орла — Гавриил, перед референдумом по конституции, объяснил это так: «Смотрите, над головами орла три короны — символ власти, и в лапах у него держава и скипетр — тоже символы власти. Это уже чересчур, это герб страны, одержимой идеей власти ради власти, и в этом одна из главных наших цивилизационных проблем». Ныне в левой лапе орла — православный крест, а в правой — меч, и это действительно гораздо ближе к общему духу Третьей Империи, рассматривающей власть в основном как инструмент для достижения истинных своих целей. Стоящие за этими целями абсолюты, символизируемые крестом и мечом, — Бог и Держава. В-третьих, с лап орла свисает вымпел, на котором написано: «Москва есть Третий Рим, и четвертому не бывать». Короны (две малых и одна большая посредине) над головами орла остались, но приобрели другой геральдический смысл: они символизируют нынешнюю Россию как Третий Рим, больший двух предыдущих, и как Третью Российскую Империю, большую двух предыдущих (поэтому с малых корон исчезли кресты — Первый Рим и Вторая Российская Империя были не православными).

Государственный флаг России представляет из себя полотнище ровного красного цвета с большой серебряной восьмиконечной звездой в середине. Красный цвет является не столько данью памяти Второй Империи, сколько исконной традицией — он всегда считался на Руси лучшим цветом (например, красный угол — это место для икон). Трехцветный флаг времен Первой Империи, Российской Федерации и Российского Союза Гавриил Великий не любил, как и большинство опричников, считавших его подчеркнуто европейским, а не доморощенным. Официальные флаги в России отличаются серебряной каймой по всему периметру, и их использование монополизировано государством и регламентировано законом; к ним относятся государственный флаг и флаги народов Империи. Любые же флаги без такой каймы, в том числе государственные, могут использоваться кем и как угодно, и русские очень любят вывешивать их перед своими домами, офисами и т.д. Кстати, гербы тоже могут использоваться частным образом (на товарах, на этикетках и т.п.) только по специальному разрешению — его дают, например, если изготовитель является важным поставщиком государства (типа производителя вооружений) или для товаров, где герб присутствует традиционно — например, на рюмках. Знак же, то есть Вифлеемскую звезду, можно использовать без ограничений; но обычно ее использование означает что-то военное, как и у нас. Публичное использование бывших флагов государств, позднее вошедших в состав Российской Империи, не допускается и считается уголовным преступлением.

Гимном России является церковное песнопение по книге Исаии из службы Великого Повечерия: «Разумейте, языци, и покоряйтеся, яко с нами Бог»; он положен на светскую музыку, написанную известным русским композитором Ротфельдом.

Государственными праздниками России являются, во-первых, два главных православных праздника — Пасха и Рождество Христовы. Пасха отмечается каждый год в разное время, по пасхалиям, в промежутке между концом марта и концом апреля; Рождество отмечается 25 декабря, как и у нас (только у нас в этот день 7 января — в России юлианский календарь). Новый год также является государственным праздником, наиболее любимым всем народом, и весь период с 25 декабря по 1 января включительно (рождественская неделя) является нерабочим; после возвращения к юлианскому календарю исчезла нелепая ситуация, когда Новый год приходился на пост. Главным чисто государственным праздником является 9 мая, праздник Победы и Империи; он празднуется два рабочих дня, 9-го и 10-го. 1–2 мая празднуется День Конституции, он же День России, так что те, кто могут себе это позволить, не работают практически все первые две недели мая. 22–23 октября (бывшее 4 ноября), также два дня, празднуется День Освобождения — первоначально это был праздник изгнания из Москвы поляков в 1612 году и назывался с момента своего введения в 2005 году Днем народного единства (непонятно почему — никакого единства во время тех событий и близко не было). Теперь же в этот день празднуют освобождение России не только от поляков, но от всех иноземных захватчиков, когда-либо приходивших на ее землю, — монголов, французов, немцев. Притом все эти случаи освобождения ныне считаются так же обусловленными небесным покровительством, как и 22 октября (Церковь вообще называет этот праздник чудом иконы Казанской Божией Матери). 13 июля празднуется Гавриилов день — это одновременно православный день собора архангела Гавриила и день рождения императора Гавриила Великого; неофициально теперь все считают архангела Гавриила небесным покровителем России. Наконец, ровно через две недели после Пасхи, во второе от Пасхи воскресенье, празднуется Женский день — это православный праздник жен-мироносиц; поскольку воскресенье и так нерабочий день, то нерабочим является следующий день, понедельник. А вот Дня Вооруженных сил, он же День защитника Отечества, который существовал и во Второй Империи, и в Период Восстановления и считался праздником мужчин, теперь нет. Понятно почему — с тех пор как возникла опричнина, армия стала ее внутренним сословным делом, и мужчины-земцы теперь не имеют к защите отечества никакого отношения (а мужчины-опричники — точно такое же, как женщины-опричники). Есть также официальные праздники народов Российской Империи — и светские, и религиозные, — многие из которых также являются нерабочими днями для людей соответствующих национальностей; но отдельных праздников русского народа нет.

2. Император

Высшая власть в России — это император, и он избирается раз в десять лет, без права избрания на второй срок подряд. Русские считают этот срок оптимальным — достаточно длинным для планирования и осуществления стратегических задач и достаточно коротким, чтобы император не успел впасть в маразм. Кстати, именно с этим, традиционным для России опасением связан запрет второго срока подряд, а не с боязнью узурпации власти, как у нас, — русские не верят, что узурпации можно помешать писаными законами. Если действующий император умрет (импичмента у русских нет) до истечения половины своего срока, новый избирается менее чем на десять лет — на оставшуюся умершему часть срока; если же он умрет на второй половине своего срока, то новый император избирается на десять лет плюс оставшаяся старому часть срока. Таким образом, независимо ни от чего дата начала правления новых императоров — год, кончающийся на ноль, то есть начало десятилетия, — не сдвигается. Вся имперская власть в России принадлежит единолично императору, а практически осуществляется правительством; его главой по Конституции является император, у которого есть один дублер-заместитель, официально называемый премьером. Правительство назначается императором и полностью подчиняется ему в дисциплинарном порядке, то есть любое его распоряжение обязательно для исполнения, если оно не противоречит другому его распоряжению; поэтому правительство в России не является отдельной ветвью власти. Законодательной власти в России нет: законы издает император, а с кем он советуется при их разработке — это по Конституции его личное дело.

Процедура выборов высшей власти в России самая простая и наименее бюрократизированная из всех, о которых я слышал, — в ней нет ни официальной предвыборной кампании, ни собственно момента выборов. Выборы нового императора трехтуровые, начинаются они за два года до окончания срока правления императора действующего с процедуры выдвижения кандидатов. Это происходит по Оприсети, замкнутой сети опричников, где у каждого из них и только у них есть свой зарегистрированный позывной, причем происходит именным образом — русские не понимают идею тайного голосования: боишься или стесняешься, считают они, — не участвуй. Для выдвижения кого-то, включая самого себя, достаточно назвать свой позывной, выйти в портал «Выборы» и активировать функцию «Выдвижение», после чего ввести имя выдвигаемого — и все; имя появляется, если его ранее не было, в разделе «Выдвигаемые». Любой опричник может просмотреть в этом разделе, кого сколько и кто поддерживают, и поддержать того или иного кандидата когда хочет — количество голосов за выдвижение данного кандидата отображается в реальном времени; на этом этапе каждый может поддерживать нескольких кандидатов. Первый тур продолжается четыре месяца, после чего кандидатами в безусловном порядке становятся все те, кого поддержало 10% или более опричников (по опыту последних трех выборов 2029, 2039 и 2049 года, их обычно 6–10), а если таковых менее трех — то также недостающие до трех из набравших менее 10%, но больше остальных. После этого начинается второй тур (если выдвинутых всего трое, он будет последним) — собственно выборы: здесь каждый уже может поддерживать только одного кандидата. Это также можно делать в любой момент, а не в день выборов, как у нас (но в любое время можно и снять свой уже поданный голос), и процесс выборов также отражается в разделе «Поддержка кандидатов» в реальном времени. На этом этапе действующий император обязан назвать того, кого он хотел бы видеть преемником; если это будет кто-то помимо тех, кто прошли во второй тур, он участвует в нем, минуя первый. Естественно, кандидаты вывешивают в Оприсети декларации о своем видении ситуации в стране и мире и о политических намерениях; им задают вопросы, они отвечают в индивидуальном и форумном порядке, и в текстовом формате, и в общевирту. Кроме того, избиратели обсуждают кандидатов в Оприсети и между собой, в частности, делятся своим мнением те, кто их знает лично, — этим, собственно, и ограничивается предвыборная кампания, поскольку очные поездки и встречи с избирателями у опричников не приняты. Этот тур длится четыре месяца (восемь, если кандидатов всего трое), после чего в следующий тур выходят три кандидата, набравшие больше всех голосов на заранее объявленное время. Вслед за этим начинается третий тур, который длится не более года, — на самом деле император считается избранным тогда, когда в течение десяти дней количество поданных за него голосов не снижалось ниже 75% от принявших участие в голосовании, и это может произойти в любой момент (по опыту трех предыдущих выборов — в течение двух-трех месяцев). Считается, что таким образом проявляется исконно русский принцип «соборности» (другое название принципа консенсуса): русские не хотят, чтобы судьбоносное решение принималось потому, что за него высказалось 50,5% против 49,5%. Если за год никто не наберет 75%, то между всеми вышедшими во второй тур кандидатами будет брошен жребий (действующий император, по российскому закону, по истечении ровно десяти лет со дня избрания считается более не действующим независимо ни от чего, и исполнять любые его приказы есть для опричников нарушение обета, то есть самое страшное преступление). Таким образом, новый император объявляется за 4–14 месяцев до его вхождения в должность, чаще всего за 12–13, и все это время является как бы дублером действующего императора, который посвящает его во все тонкости текущих дел.

Однако вполне возможно, что эта система доживает последние годы: сейчас в России широко обсуждается переход на выбор императора жребием, и вполне возможно, что именно так будет избран император уже в 2060 году. Здесь прослеживается очевидное влияние примера Церкви, где патриарх уже давно избирается жребием из числа епископов; но мотивации тем не менее совсем другие. В отношении Церкви налицо готовность полностью предать себя Господней воле, смиренное вручение Ему своей судьбы; а для опричников обращение к жребию скорее выглядит как желание уйти от ненавистной им конкуренции внутри своих рядов. Для опричников, у которых нет званий и даже разделения на солдат и офицеров, морально крайне неприятно участвовать в выборах в качестве одного из кандидатов и, наоборот, голосовать за одного из нескольких: это противоречит их ощущению полного между собой братства. Предполагается, естественно, наличие предквалификации, а не просто жеребьевка среди всех 20 миллионов опричников (в Церкви роль предквалификации играет наличие епископского сана). В обсуждаемой новой схеме выборов императора первый тур будет такой же, как ныне, а среди прошедших его, то есть набравших более 10% (как вариант — пяти или десяти кандидатов, набравших больше всех), уже будет метаться жребий. Поскольку голосование в первом туре мягкое рейтинговое, то это опричники как-нибудь переживут. Судя по ходу обсуждения, идея имеет весьма высокие шансы воплотиться в закон.

Хотя голосуют только опричники, нельзя сказать, что земцы не принимают в выборах никакого участия, — различные идеологические и научные группы выступают со своими анализами, прогнозами и предложениями как в общей Сети, так и в Оприсети, и опричники внимательно их читают. Даже в только что описанной дискуссии о переходе на выбор жребием они участвуют весьма активно, хотя какая, казалось бы, разница — с позиции податного сословия императором в любом случае становится ставленник сословия служилого, и так ли важно, как они его определяют? Но программы кандидатов относительно мало значат по сравнению с тем, что они значат у нас, на русских выборах — в основном выбирают там по личности. Происходит так, наверное, потому, что, хотя русские со времен Владимира II и Гавриила Великого и научились, третий или четвертый раз в своей истории, активной, долгосрочной, наступательной политике, в душе они остались адептами политики реактивной: пошлет Господь испытание — тогда и будем вместе думать, как его выдержать. Будет у нас тогда во главе человек достойный — выдержим, а вот если нет — тогда беда. Поэтому, хотя опричники — и рядовые, и руководящие, включая императора, — всерьез читают такого рода материалы, причем в интерактивном режиме с авторами, эти материалы не влияют на них в период выборов императора, которым они хотят видеть просто достойнейшего. Это связано с тем, что правителем России является служилое (опричное) сословие в целом — император является лишь его полномочным представителем, действуя как бы по его доверенности и оставаясь при этом плотью от его плоти. Поэтому русские считают десятилетний срок достаточным, хотя все долгосрочные и многие среднесрочные планы в него не укладываются, — служилое сословие, которое играет, таким образом, роль династии, все равно остается у власти.

Интересно, что фигура императора в российском государстве совершенно не сакральна — сакральна только сама Империя. Поэтому он не носит корону или особые облачения, не получает особого по сравнению с любым другим опричником жалованья, не живет во дворце и т.п. Что гораздо существеннее, император не имеет особого церковного статуса — он не имеет права входить в алтарь царскими вратами, как цари Первой Империи, его не помазывают и не венчают на царство. И это естественно — ведь помазывают и венчают после принесения обетов всех опричников, а император всего лишь первый из них. К нему нет специального обращения вроде величества или высочества, земцы или духовенство обращаются к нему по имени-отчеству (кроме священника на исповеди и причастии — там он просто раб Божий такой-то). А опричники обращаются к нему по прозвищу, как это вообще принято у них, и лишь в самые торжественные моменты — «товарищ главнокомандующий». Поэтому же император в России сам управляет страной, возглавляя правительство, а не занимает позицию высшего арбитра — для сакральности главы государства это смертельно, но русским этого и не надо. Поэтому же в отличие от Первой Империи различные государственные органы и учреждения называются не императорскими, а имперскими. Я думаю, что из всех пяти современных государств протокол и церемониал высшей власти наименее выражен именно в России. Неудивительно поэтому, что, когда император уходит, он не имеет никакой пенсии или специального содержания — он просто идет на более низкую должность, хотя бы и на рядовую (опричники служат до смерти), и это считается в порядке вещей: император Михаил III после своего срока ушел обратно в армию, где он начинал свою службу, и в 2045 году сложил голову на третьей русско-халифатской войне, командуя рейдом на Самарканд; последние его слова были: «Насколько лучше так, чем в кабинете». А Василий V и по сию пору работает прокурором III Северного имперского округа, и все это совершенно естественно, потому что император у русских — это не царь-бог, а военный вождь свободных воинов, хотя и правящий также податным сословием в интересах державы. Такое положение вещей полностью соответствует русской традиции и ментальности, поскольку древнерусский термин «князь» означал именно это (князь правил территорией и населением, но командовал только своей дружиной). И это один из главных столпов стабильности России, потому что, если бы это было не так, Россия из паулократического самодержавия (см. далее) быстро стала бы наследственным самодержавием, а потом и диктатурой.

Императоры и сами не считают собственную личность чем-то особым, кроме как в чисто должностном аспекте, — опричное воспитание этому способствует. Когда Гавриил Великий открывал в Москве памятники Ивану Великому и Иосифу Великому, ему не пришло и не могло прийти в голову написать на них «От Гавриила I» — так, как это сделала Екатерина II на Медном всаднике в Петербурге (знаменитом памятнике Петру I): памятники ставит держава, а не правитель. Нынешний император, Владимир III, вообще живет в обычном общежитии для опричников — на мой вопрос, а как же безопасность, все обычно смеялись: куда уж безопаснее, чем в фактической крепости, посреди нескольких сотен воинов, обладающих огневой мощью целой американской или поднебесной дивизии! А если император женат, то его жена вовсе не считается императрицей: более того, когда я в вопросе о жене Василия V (он женат в отличие от Михаила III и нынешнего Владимира III) употребил термин «первая леди Империи», собеседники просто не поняли, о чем я. Так что вопрос недопущения родственников главы государства к серьезным вопросам решен в России, похоже, окончательно — что для российской политической традиции весьма нетривиально. Ведь даже при царе Александре III, в период максимального укрепления государства, французский промышленник писал: «Дать взятку русскому царю, разумеется, невозможно, но почти любой вопрос можно решить за деньги через царскую семью, в особенности через великих князей».

Наиболее удивительным в российской системе государственного управления является то, что при вступлении в должность нового императора ему, как правило, и в голову не приходит заменить высших правительственных руководителей на новых. (У нас такой подход имеет место в отношении так называемых карьерных госслужащих, в противовес так называемых политическим, к которым относятся первые заместители министров и выше, — в Российской Империи, таким образом, все государственные руководители являются, по нашей терминологии, карьерными.) Когда я говорил об этом, собеседники просто не понимали смысл моих вопросов. «Как же новый император лишен возможности поставить своего человека?» — спрашивал я. «А что значит «своего»? — удивлялись они. — Разве старый руководитель может не выполнить приказ императора?» — «Ну почему обязательно не выполнить? — говорил я. — Глава государства просто может хотеть видеть в подчиненных своего единомышленника». — «А разве есть какие-то важные вопросы, — еще больше удивлялись собеседники, — в которых все опричники не являются единомышленниками? Служилое сословие — это не Коммунистическая партия Советского Союза времен поздней Второй Империи, единомыслие здесь гарантируется не декларациями, а добровольным взятием на себя тягот службы и жизненных лишений — для чего это делать тем, кто не разделяет общих идеалов? Поэтому здесь нет борьбы политических течений или идеологических линий. Возможно лишь разногласие по техническим управленческим вопросам — но желание непременно иметь подчиненным единомышленника в технических вопросах есть просто каприз. Как можно сместить достойного человека ради своего каприза, тем более что в результате обязательной ротации он все равно уйдет через некоторое время?» — «Ну а если, наоборот, считаешь, что какой-то твой знакомый и сослуживец недооценен в карьерном смысле, а тут ты стал императором?» — настаивал я. «Такое бывает, но вообще для этого совершенно не обязательно становиться императором», — отвечали мне. Действительно, любой опричник может в любое время совершенно открыто подать на любого другого в имперскую службу кадров так называемую рекомендацию с мнением о том, что для страны полезно назначить его туда-то, — но, в случае если последнего после этого повышают, рекомендатели несут за него ответственность, по крайней мере моральную; эта практика широко распространена.

Такой же подход используется и на более низких иерархических уровнях государственной машины: новый начальник любого ранга не начинает свою деятельность с замены подчиненных — кандидатуры на все должности, когда приходит время ротации, подбираются имперской кадровой службой. Как результат, для государственной карьеры в Империи совершенно не существенны «связи» — то есть с кем из больших людей вы хорошо знакомы. Это радикально отличается от того, что было характерно для России прежде — и в Первой, и во Второй Империях, и в Период Восстановления. Вообще ныне в государственной службе России, и в гражданской и в военной, существует культ личных способностей и достоинств — причем понимают их не как наживной профессионализм, а как сплав воли, чести и интеллекта. Поэтому случаи невостребованности кого-то заведомо достойного, если это попадает в поле зрения, воспринимаются как ЧП — в стране, которая долго противостояла в одиночку остальному миру, это совершенно естественно: победить более сильного можно лишь путем полной мобилизации внутренних резервов. Кстати, это еще одна из причин того, почему в служилом сословии, и следовательно в Империи в целом, и речи не может идти о любых наследственных статусах, а тем более о монархии: а что, если рядом с тем, кто что-то унаследовал, есть более достойный человек? Его что, отодвинуть в сторону в пользу менее достойного наследника? Для опричников такая постановка вопроса немыслима.

Как результат вышесказанного — преемственность власти в России абсолютна, и возможно именно поэтому выборы нового императора не сопровождаются какими-либо катаклизмами и вообще не вызывают особого накала страстей.

3. Государственное управление

Правительство России состоит из четырех имперских канцелярий, возглавляемых начальниками: Имперской канцелярии внешней политики, Имперской канцелярии внутренней политики, Имперской канцелярии социальной политики и Имперской канцелярии экономической политики. Помимо них, есть еще так называемая Общая имперская канцелярия. Главы канцелярий, как и премьер, по установленному порядку назначаются лично императором. Каждой канцелярии подчиняется по три имперских управления, являющихся основными органами государственного управления и возглавляемых начальниками, назначаемыми начальниками канцелярий. Каждому имперскому управлению, в свою очередь, подчиняются имперские агентства или службы, в том числе надзорные — в тех вопросах, которые относятся к так называемому совместному ведению (либо Империи и самоуправления, либо власти вообще и частного сектора); начальники агентств и служб назначаются начальниками имперских управлений. Ранее, до 2020 года, имперские управления назывались министерствами и возглавлялись министрами, а имперские канцелярии — департаментами правительства и возглавлялись госминистрами; поэтому многие продолжают по привычке использовать эти обозначения. Таким образом, если в результате административной реформы 2004 года двухзвенная система управления (правительство — министерство, и оно уже являлось функциональной единицей) была заменена трехзвенной (правительство — министерство — агентство или служба), то с 2013 года и поныне действует четырехзвенная (правительство — имперская канцелярия — имперское управление — имперское агентство или служба). Шесть человек — император, премьер и начальники имперских канцелярий — составляют штаб правительства, 19 человек (те же плюс 12 начальников имперских управлений и начальник Общей имперской канцелярии) составляют коллегию правительства, а те же плюс начальники имперских агентств, служб и военных командований — расширенную коллегию. Понятия «член правительства» или «член кабинета» у русских нет — их правительство не является коллегиальным органом. Императору и премьеру подчиняются начальники имперских канцелярий, им — начальники имперских управлений, тем, в свою очередь, — начальники служб и агентств. При этом не принято руководить «через голову» соответствующего начальника, и император, например, реально работает только с начальниками канцелярий и может вызвать к себе начальника управления лишь в исключительном случае (кроме разве что для чисто ознакомительной беседы). Практика государственного управления в России вообще такова, что высшее звено не дублирует звено низшее, а координирует на своем уровне деятельность нескольких низших звеньев, подчиняющихся ему, — так же как командир полка распределяет боевую задачу полка между батальонами и обеспечивает их взаимодействие и взаимопомощь, а не занимается вопросом, как командиры батальонов будут выполнять свои батальонные задачи. Таким же образом имперская канцелярия распределяет общую задачу той или иной политики — внешней, внутренней, социальной или экономической — на подзадачи отраслей, реализуемые имперскими управлениями, и обеспечивает их взаимодействие на уровне, лежащем вне каждого из них и потому им недоступном. Точно так же поступает император или правитель по отношению к имперским канцеляриям (и в свою очередь, начальник имперского управления по отношению к начальникам имперских служб и т.д.).

Имперская канцелярия внешней политики имеет в подчинении Имперское внешнеполитическое управление, Имперское военное управление и Имперское управление границ. В Имперском внешнеполитическом управлении есть Имперская дипломатическо-консульская служба и Имперская служба стратегической разведки; последняя объединяет и агентурную, и техническую разведки в отличие от нас, где ЦРУ и АНБ — совершенно разные и зачастую конкурирующие ведомства. В Имперском военном управлении есть командование стратегических сил, командование основных сил, командование легких сил и командование флотов, а также инспекционная служба и Агентство военного заказа. В Имперском управлении границ есть Имперская пограничная служба, Имперская таможенная служба и Имперская иммиграционная служба.

Имперская канцелярия внутренней политики имеет в подчинении Имперское управление безопасности, Имперское управление контроля и Имперское управление территорий. В Имперском управлении безопасности есть четыре службы: криминальной полиции, политической полиции (борьба с подрывными политическими организациями и терроризмом), специальной полиции (занимается широким кругом научно-технических опасностей — от техногенных угроз до непонятных аномальных явлений) и государственной полиции (контрразведки); есть также службы надзора за охраной общественного порядка и за безопасностью на дорогах. В Имперском управлении контроля есть Имперская служба государственного обвинения, Имперская служба расследований, Агентство реестров прав, а также службы прокурорского и счетного (то есть финансового) надзора. В Имперском управлении территорий есть Агентство регионального развития, Агентство малоосвоенных территорий (которое все называют Агентство по северм, хотя оно занимается территориями, расположенными не только на севере Империи), Агентство природных ресурсов, спасательная служба, национально-демографическая служба (занимается в том числе вопросами внутренней миграции и расселения), атакже службы надзора за имперскими и опричными городами и за природопользованием и природоохраной.

Имперская канцелярия социальной политики имеет в подчинении Имперское управление воспитания, Имперское управление культуры и Имперское управление справедливости. Но если выше, дорогие соотечественники, я не объяснял, что из себя представляет в целом и чем занимается то или иное имперское управление — это понятно из названия и структуры и более или менее аналогично соответствующим нашим министерствам или департаментам, — то здесь мне уже придется давать пояснения. Имперское управление воспитания отвечает за то, чтобы жители Империи насколько возможно соответствовали ее идеалу гражданина; вообще-то задача эта тоталитарная, хотя методы используются не репрессивные и вообще не силовые. Агентство школ решает эту задачу через школьное воспитание, Агентство высших школ — через институтское, Служба надзора за дошкольным и семейным воспитанием — так, как явствует из его названия. Служба цензорского надзора — путем контроля за общественными организациями и выбраковки тех из них, которые, по представлениям русских, несовместимы с ценностями государства (например, так называемых тоталитарных сект), и такого же контроля за содержательной частью текстовых и иных материалов в публичной циркуляции. В принципе это самая обычная цензура (она ничем иным и не прикидывается, что видно из названия), разве что не предварительная, каковой она была в Первой и Второй Империях. Но наиболее нетривиальной является Имперская служба социального обустройства (не устаю поражаться прямолинейности российских властей): его основная работа — создание в обществе установок, если хотите моды, на те или иные вещи. Имперское управление культуры призвано способствовать развитию всех отраслей культуры (в расширительном смысле) нации; в нем есть агентства науки, литературы и искусства, спорта и информационных сетей. Имперское управление справедливости занимается тем, что у нас называется социальным обеспечением, в расширительном смысле — но для русских необходимость этих программ проистекает не из представлений об общественном благе, а из представлений о принципах справедливости, на которых должно быть построено общество ради высших, то есть религиозных, целей. Оно имеет в подчинении Агентство здравоохранения, Агентство странноприимных домов, службы надзора за социальным обеспечением, за лекарствами и медицинской техникой и за трудовыми отношениями.

Имперская канцелярия экономической политики имеет в подчинении три имперских управления: Имперское управление хозяйства, Имперское управление инфраструктур и Имперское управление финансов. Имперское управление хозяйства, нечто вроде нашего Министерства экономики и торговли, имеет Антимонопольную службу, Агентство государственных инвестиций, Агентство военной промышленности, Агентство отраслевого развития, Агентство по мобилизации и резервам, Агентство по патентам и стандартам, Агентство по сельскому хозяйству и продовольствию, Агентство государственных предприятий (не относящихся к предмету ведения других агентств — см. главу «Экономика») и службу надзора за технической безопасностью. Имперское управление инфраструктур имеет Агентство путей сообщения (отвечает за автомобильные и железные дороги, судоходные фарватеры рек, каналы, трубопроводы и т.п.), Агентство по освоению космоса, Агентство стратегической энергетики, Агентство планетарных объектов (занимается такими проектами, как программа «утепления», строительство 12 000-километрового полярного вала для защиты от поднятия уровня океана и т.п.), службы надзора по телекоммуникациям и службам доставки и по транспорту. Имперское управление финансов имеет налоговую службу, бюджетную службу, казначейство, Агентство государственных имуществ, банковское агентство и службу надзора за финансовыми рынками. Имперской канцелярии экономической политики также подчиняется Центральный банк России — центр эмиссии и регуляции денежного обращения.

Есть, кроме четырех имперских канцелярий, и другие центры управления. Общая имперская канцелярия, помимо подразделений и служб технического обеспечения, таких как аппарат правительства, Управление делами, Имперская служба охраны, Имперская служба правительственной связи и т.п., имеет в подчинении такие службы общего пользования властей, как Имперская служба кадров, Имперская контрольно-ревизионная служба (отслеживает исполнение всех принятых решений) и Имперская служба информации (собирает и анализирует любую информацию — от обычной статистики до настроений народа). В прямом подчинении императора находится Имперская служба стратегического планирования. На определенный период для решения ограниченной во времени задачи создаются Приказы (как Европейский Приказ периода ассимиляции 20-х годов или Северный Морской Приказ времен программы «утепления» 40-х). Отдельно существует судебная система — она состоит из двух судебных вертикалей: имперской, рассматривающей уголовные дела, и земской — для дел гражданских, а также Конституционного суда. В судебную систему входит и Имперский судебный департамент, имеющий в подчинении Имперскую службу исполнения судебных решений и Имперскую службу исполнения наказаний.

4. Территориальное управление

Территориальное управление в Российской Империи весьма специфично в силу того, что там вообще отсутствует административное деление территории страны на нечто аналогичное нашим или индийским штатам либо поднебесным или халифатским провинциям. Истоки столь странного устройства следует искать в событиях 1991 года, когда все так называемые союзные республики отпали от разваливающейся Второй Империи, СССР, и стали независимыми государствами. Организаторами процесса планировалось, что и самая большая из них, Российская Федерация (около 50% населения и 75% территории), которая под водительством Бориса Проклятого была лидером и застрельщиком в этом процессе, также отряхнет с ног прах СССР. Но русские упрямо считали свое уменьшившееся государство продолжением и Первой, и Второй Империй, причем считали не только в формальном смысле правопреемства (это само собой), но и в более широком смысле. Таким образом, они воспринимали статус-кво не как то, что они живут в новом государстве, которого раньше не было (как в остальных республиках), а как то, что у их государства отняли половину и свои земли стали заграницей. Это расценивалось как предательство и травмировало русское национальное самосознание. В 90-х годах ХХ века ситуация еще усугубилась тем, что в силу слабости центральной власти руководители национальных республик уже внутри Российской Федерации стали прямо заявлять о сепаратистских планах (насколько серьезно, сейчас сказать трудно, но пример Чечни наводит на размышления). Даже руководство русских областей стало в большой степени сепаратистами де-факто, то есть просто считало себя вправе игнорировать распоряжения федеральной власти, если полагало, что так для их регионов лучше. Как естественный результат, все это вызвало у державно и имперски настроенных русских чувство недоверия не только к идее федерализма, но и вообще ко всякому регионализму. Им казалось, что любой юридически оформленный регион со своей властью, пусть даже и вполне подчиненной власти центральной, есть кандидат в сепаратисты — то есть главной предпосылкой сепаратизма представлялось наличие юридической обособленности субъекта в формально закрепленных административных границах, «линии надлома». В подтверждение таких взглядов в те времена было принято рассуждать о том, что вот если бы Иосиф Великий не создал бы опять в конце 40-х годов ХХ века национальные союзные республики (до того страна была разделена просто на 144 области) — а сделал он это потому, что и в страшном сне не мог представить, насколько ослабеет государство при его преемниках! — то трагедии 1991 года не произошло бы и государство сохранилось бы, по русскому выражению, «с грехом пополам»: не было бы этой самой «линии надлома», а дальше как-то все бы и выправилось. При всей своей спорности, этот тезис находит подтверждение во многих эпизодах тысячелетней истории русских. Даже самая большая империя в мировой истории, Монгольская (а русские любят говорить: мы не Европа, мы улус Джучи), почти сразу после смерти Чингисхана развалилась на свои части-улусы строго по их границам, причем без всяких внешних причин.

В русле этих настроений в 2004 году Владимиром II была проведена реформа, сделавшая губернаторов областей и президентов национальных республик в Российской Федерации не выборными, а назначаемыми президентом России. А в 2008 году, при подготовке Конституции Российского Союза, количество регионов, которые теперь назывались краями, было снижено путем укрупнения до 17 (12 в бывшей Российской Федерации, два в Восточной и Южной Украине, два в Казахстане и Туркмении и один в Белоруссии) — считалось, что это усилит контроль и управляемость региональной власти со стороны федеральной. Но Гавриил Великий пошел несравнимо дальше: в 2013 году была проведена реформа (в рамках общей конституционной реформы), в соответствии с которой регионы вообще упразднялись. Аргументация была такая: существует концепция пирамиды (классический пример — устройство США до конца ХХ века) — основная часть государственной власти внизу, на уровне общин, меньше — на следующем уровне, штатов, и совсем немного — на уровне федеральном. Есть концепция перевернутой пирамиды (так был устроен СССР): совсем немного власти внизу, чуть больше — в областях и республиках, и основная часть власти — в центре. Обе они по-своему логичны, однако в России, по мнению Гавриила, сложилось нечто вовсе несуразное, вроде ромба: и снизу и сверху власти мало, а почти вся она в реальности сосредоточена в середине, на краевом уровне. Но нужен ли этот уровень вообще? Да, в реальности основная часть внутренних властных функций осуществляется губернаторами, никто не собирался упрекать их в безделье — но эти полномочия они просто присвоили, частично узурпировав у федерации, частично отобрав у местного самоуправления (точнее, вообще не дав ему возникнуть). Но большинство властных функций, отправляемых ими в то время (в первую очередь в части регулирования околокоммерческих вопросов), вообще не должно было относиться к сфере государственной власти — они цеплялись за них в основном из соображений коррупции. «Посмотрите, — призывал Гавриил, — какой процент коммерции в любом регионе контролируется родственниками и людьми губернатора? Поэтому давайте все ненужные полномочия из сферы государственной власти уберем, все, связанное с обеспечением жизни территории, передадим местному самоуправлению, а остальное будет осуществлять центральная власть. Пусть Россия станет страной самоуправляемых общин!»

Так и произошло — реально возникло местное самоуправление, входящее в структуру земской власти, о которой я расскажу ниже, и система территориального управления имперской власти (все, что я выше писал о государственной власти России, относится к имперской власти — в противоположность земской). Каждое имперское агентство или служба, кроме внешнеполитических, имеет свое деление страны на имперские округа, в которых находятся его территориальные органы, называемые комитетами. У тех агентств и служб, чья деятельность происходит по всей территории России, имперские округа примерно (или даже строго) одинаковы по размерам, в смысле численности населения — например, имперские школьные округа или имперские округа криминальной полиции. У других служб округа сильно разнятся — например, зачем службе надзора за имперскими и опричными городами иметь в Европе, где таковых городов мало, такую же плотность территориальных комитетов, как в исторической России, где их более шестидесяти? А Имперская пограничная служба, например, вообще осуществляет свою деятельность только на границе, и в непограничных регионах ей делать нечего. Но разница в размерах — не единственная причина того, что имперские округа разных служб и агентств не совпадают друг с другом: это еще и прямо запрещено Конституцией. Считается, что если округа будут совпадать, то в них неизбежно рано или поздно появятся координаторы деятельности различных ведомств и тому подобные люди и структуры, и эти округа де-факто займут место упраздненных краев и областей, а там уже недалеко и до требований формализовать их, ввести губернаторов и т.д. — как говорят русские, «на столбе мочало, начинай сначала». Этот страх возврата регионов с их если и не сепаратизмом, то уж точно самостийностью не покидает российские власти и по сию пору. Кроме того, рассуждают они, если регионы существуют и хоть до какой-то степени самостоятельно управляются, то неизбежно в одних люди будут жить иначе, чем в других, — что же это тогда за единая страна (концепция «единства в различии» для русских абсолютно чужда)? Поэтому не существует разбиения страны на провинции даже для целей географии — как я уже говорил, эту роль играют православные митрополии, хотя они сильно различаются по размеру и поэтому не слишком удобны для этого.

5. Земская власть

Система земской власти в России двухуровневая — как наша система местного самоуправления. Первый уровень называется общиной — это село или несколько сел, небольшой город или микрорайон в среднем или в большом городе. В первом случае община называется сельским округом, во втором — муниципалитетом, а в третьем — муниципальным округом; во всех случаях ее размер — 5–7 тысяч человек. Закон не возбраняет устанавливать внутри общины еще более мелкое деление со своими старостами или кем-то еще — деревни в сельских округах, так называемые концы в малых городах и отдельные многоквартирные дома в больших городах.

Объединение ряда общин в целях совместного решения тех или иных проблем, относящихся к их компетенции, является вторым уровнем, называемым земством; это либо большой город, либо ряд сельских округов и/или муниципалитетов. Состав конкретного земства определяется совершенно свободно — какие общины захотят его образовать и договорятся об этом друг с другом, такие и войдут в него, и каждая может выйти в любой момент, если иное не записано в их договоре (впрочем, особо жестко обязывающим он не может быть по закону); именно поэтому русские не боятся, что земства превратятся в регионы. Исключением являются большие города, которые должны быть земством муниципальных округов в обязательном порядке (иначе они просто не смогут функционировать) — но и в этом случае это земство свободно может договориться с кем-либо из соседей об их присоединении. Размер земства также никак не оговаривается имперским законом — единственное требование заключается в том, что входить в него должны физически граничащие друг с другом общины. Также не оговаривается структура органов управления земством, как и способ их формирования. Кстати, и структура, и способ формирования руководящих органов самих общин тоже регламентируется имперским законом лишь в самом общем виде — единственное требование состоит в том, что они должны быть выборными и что равным правом голоса должны обладать все граждане Империи, постоянно проживающие или владеющие жильем в данной общине: устанавливать ценз, например, по национальности или по срокам оседлости община не имеет права. Объем полномочий общин и земств больше, чем у нашей местной власти, но меньше, чем у нас, имеют в сумме местная власть и штаты; они распространяются на все то, в принципе входящее в сферу общественного управления, что не относится к имперской власти: в практике это очень много — от охраны общественного порядка (так называемая земская милиция) до здравоохранения.

Важно понимать, что общины и земства не являются административно-территориальными единицами: это выражается в том, что все существующие в России общины покрывают далеко не всю ее территорию, а лишь меньшую ее часть. То есть часть территории России — это общины и соответственно земства, а другая, большая ее часть — это территория, не входящая ни в какие общины, где соответственно нет земской власти (имперская власть, разумеется, действует равным образом на всей территории страны). К последней относятся, во-первых, имперские земли целевого назначения (леса, заповедники, зоны отчуждения, военные базы и другие спецобъекты), во-вторых, земли для ведения сельского хозяйства (их статус будет рассмотрен в главе «Экономика»), в-третьих, земли для ведения добычи полезных ископаемых или другого промышленного природопользования, и наконец, в-четвертых, имперские земли, не имеющие никакого особого статуса, на которых не ведется никакая значимая деятельность. Я перечислил самые большие категории — а кроме того, есть еще земли промышленных предприятий и т.п. Суть подобного состояния дел и одновременно отличие его от общепринятого деления на территориальные единицы в том, что, например, у нас границы штата или округа проводятся вне связи с фактическим проживанием людей — любые территории, даже на которых никто не живет, непременно входят в тот или иной штат или округ; а в России община и земство — это только та территория, на которой по факту компактно проживают люди.

Имперский закон жестко устанавливает единые правила определения границ общин и земств, алгоритм которых в том, что они проводятся не далее определяемого по формуле расстояния от последнего дома (обычно около 200 метров для общины), причем он не может быть одиночным и не должен отстоять далее определенного расстояния от других ближайших домов. Попросту говоря, если, например, сельский округ представляет собой 10 деревень по пять квадратных километров, то территорией сельского округа будут считаться только сами эти деревни, то есть 50 кв. км, а пространство между ними, если там никто не живет, никак его территорией считаться не может, даже если там есть одиночные дома.

То же относится к пространству между общинами, входящими в земство, — оно не считается территорией земства; исключением является территория земских объектов, например земских дорог. В практике это означает, что, например, земская милиция не может задержать вас или даже проверить у вас документы вне населенных пунктов, кроме оговоренных законом случаев. Смысл всего этого в самой российской философии земского самоуправления — это право и обязанность людей самим на свое усмотрение организовывать жизнь там, где они совместно компактно проживают; так с какой стати им устанавливать свои порядки там, где никто не живет? Это предоставляет дополнительную степень свободы российским гражданам — ведь в повседневной жизни имперскую власть, если ты не преступник и не интересуешься политикой, никак не ощущаешь (во всяком случае, можно создать себе такую жизнь, чтобы не ощущать). А местную земскую власть не заметить нельзя, потому что она указывает тебе, куда ставить, а куда не ставить мусорные пакеты или после которого часа нельзя включать музыку. Конечно, она при этом чистит проезды и патрулирует улицы — но очень многие люди, даже и у нас, дорогие соотечественники, и точно так же в России, готовы всего этого добровольно лишиться, но не иметь над собой никакой власти (не считая имперской, которой, как я уже говорил, особо не чувствуешь) и никого не спрашивать, где тебе можно гулять с собакой. Так вот, в России для этого достаточно поселиться на отшибе, причем не так уж и далеко — достаточно пары километров от ближайшего населенного пункта, даже если рядом с тобой есть еще два-три дома. В этом случае ты по-другому платишь налоги, и в сумме получается меньше, чем ты платил бы в общине. Это считается справедливым, потому что частью вещей от государства и общества ты при этом все равно пользуешься (защитой от криминальной преступности или внешнего нашествия, например), но другими — нет (например, уборкой улиц или охраной порядка). Многие русские в последние годы делают такой выбор, благо земли в Империи хватает.

Общины (или земства, если общины им это делегировали) избирают депутатов Палаты Общин, так называемой левой палаты Земской Думы России — высшего органа земской власти. Порядок выборов, как и нормы представительства, определяет сама Дума (численность депутатов на 2053 год составляла 5508 человек). Партий в России нет, хотя они не запрещены: при такой системе власти они просто не могут возникнуть и укрепиться (речь о земских партиях — в имперской власти, у опричников, участие в деятельности любых партий прямо запрещено уставом). Очень большое количество депутатов, вкупе с неунифицированным порядком их избрания и отсутствием партий, существенны для российской политической системы: депутат в Российской Империи вовсе не такая значимая персона, как у нас, и отнюдь не находится в центре внимания прессы и общественного интереса в целом. Обусловлено это еще и тем, что депутаты работают не в общем здании в столице (оно существует в Санкт-Петербурге, но там проводятся лишь торжественные мероприятия), а в удаленном режиме по Сети. При этом функции депутатов не включают общего представительства — представителем населения общины перед имперской властью является по Конституции его глава или иное должностное лицо в зависимости от устава общины (обычно эта роль делегируется главе земства); таким образом, депутаты не являются представительской властью. Хотя Дума двухпалатна и работает по классической схеме двухпалатного парламента (одна палата рассматривает и принимает закон или постановление, а другая только одобряет его или, наоборот, накладывает вето), обе палаты в нем равнозначны, поэтому они и называются левой и правой, а не верхней и нижней, как у нас: каждая из палат может принять любой закон или постановление, и он поступит в другую на одобрение. Общероссийского исполнительного органа (типа земского правительства) у Земской Думы нет и по Конституции быть не может — принятые ею законы исполняются непосредственно в земствах.

Правой палатой является Палата Народов, куда избираются представители от всех национальностей страны; ее численность равна 1000 депутатов, которые перед каждыми выборами распределяются по квотам, соответствующим доле каждой национальности в общем населении страны. То есть если какой-то народ составляет 10% населения России, то он должен иметь 100 мест в правой палате — но при этом есть некие сложные поправочные коэффициенты, прогрессивно уменьшающие удельный вес больших народов и увеличивающие вес малых. Смысл этого в том, чтобы русские или русские плюс немцы не имели заведомого большинства в палате, делающего ее деятельность бессмысленной. Общие принципы этого определяются Имперским законом «О палате народов», а конкретика — Думой: в практике это работает так, что в нынешней палате русские, составляющие 44,3% населения, имеют 31,6% голосов, а, например, немцы — 7,7% (при 9,9% населения); а татары, наоборот, имеют 1,7% голосов при 0,93% населения. Народы-союзники, к слову сказать, никакими привилегиями в квотах не обладают. Народы, составляющие менее 0,1% населения, но численностью более 50 тысяч человек, имеют по одному депутату, плюс четыре депутата выделены на всех, насчитывающих менее 50 тысяч. Депутатов по той или иной национальной квоте избирают только граждане этой национальности — технически в России это сделать несложно, так как национальность каждого человека записана в его паспорте и в общей избирательной базе данных.

Палаты народов существуют не только на общенациональном уровне, но и в так называемых национальных округах, состав и границы которых утверждает Палата Народов Земской Думы. Покрывают они, естественно, не всю территорию России — зачем нужна палата народов там, где все или почти все население одной национальности, — а только в многонациональных местах. По закону окружные палаты являются верхними палатами для всех земств, находящихся в их округах, то есть имеют право вето на все их решения; принцип их избрания тот же, что и общероссийской палаты.

Помимо окружных палат народов, в которых представлены все народы, проживающие в данном округе, есть общероссийские национальные палаты, в которых представлен только один народ, но со всей России; они принимают для своего народа законодательство, отнесенное Конституцией к соответствующему ведению (подробно об этом см. главу «Национализм»). Вся эта система является воплощением имеющего многовековую традицию российского конституционного принципа «союза народов» — естественно, союза не вполне симметричного, в котором русские, и в несколько меньшей степени народы-союзники, играют особую роль, стержневую для Империи. Справедливости ради надо сказать, что по своей национальной натуре русские действительно очень имперский народ. Этот принцип «союза народов» в России противопоставляют существующему у нас принципу федерализма, то есть «союза территорий».

Дума принимает общероссийские законы по вопросам своей компетенции (так называемые земские законы); Конституция, однако, четко устанавливает, что земские законы не могут ничего запрещать гражданам и юридическим лицам, как и ничего заставлять, — то есть не могут вмешиваться в права и свободы. На практике же все хитрее: например, имперские Уголовный и Административный кодексы не запрещают занятие проституцией, и поэтому ни одно земство или Земская Дума в целом не может ввести такой запрет. Но они могут запретить на своей (или всей российской) территории публичное освещение этого (включая любую рекламу и даже наличие вывесок), ввести ограничение на поведение проституток в общественных местах, а также обязать ограничить эту деятельность территориально, например определенными районами города. (Здесь идет речь об ограничениях сверх установленных Империей — те на самом деле довольно жесткие.) Но если какая-либо община сочтет ограничение нарушающими ее права, она может оспаривать его в Конституционном суде — это весьма распространенная практика.

Вообще рассмотрение тяжб о том, является ли тот или иной земский закон или постановление какого-то земства или общины в этом смысле конституционным, составляет более трех четвертей работы Конституционного суда. Чуть иначе обстоит дело с правами бизнеса — общины могут вводить и запреты, но на так называемой исключительной основе: это означает, что община или земство могут, например, принять законное постановление о запрете строить на своей территории завод, но тогда обязательно любой — если потом строительство какого-то другого завода будет разрешено, а перед этим кому-то иному было отказано, то это будет основанием и для вмешательства имперского прокурорского надзора, и для иска (со стопроцентной вероятностью выигрыша) того лица, кому отказали. Кроме того, общины и земства, принимая такие запреты, всегда помнят, что большая часть земли вообще не входит ни в какую общину или земство (см. выше). Поэтому, запретив на своей территории строительство, например, большого торгового центра, община рискует, что застройщик либо договорится с соседней, либо построит его чуть в стороне на ничейной (в плане земского деления) земле; то есть торговый центр все равно будет примерно на том же месте, но налоги от него пойдут уже не им.

Выявление нарушителей общинных порядков и земских законов (например, проституток, промышляющих на улице там, где в данном городе это не положено) осуществляется только местной милицией — Имперская служба криминальной полиции не занимается нарушениями земских законов и постановлений; однако соблюдение общеимперских прав личности при этом обязательно, и за этим следит уже Имперская служба прокурорского надзора.

В общем и целом в части местного самоуправления имперская власть России занимает позицию не просто невмешательства, а самоустранения: Богу Богово, а кесарю кесарево. Это весьма важно в плане анализа разделения властей в России (см. главу «Заключение»).

6. Государственный строй

Сложность характеристики государственного строя России в том, что многие понятия из этой сферы, введенные как строгие термины еще в античные времена — сначала греками, а потом римлянами, — такие как демократия и республика, в последние столетия и особенно в XX–XXI веках незаметно изменили свой смысл. И строй России должен называться по-разному в зависимости от того, используем ли мы изначальный смысл этих терминов или сложившийся последние два века в западной цивилизации. С позиций Платона и Аристотеля, Россия, безусловно, является демократией — ее высшая власть, император, является выборной всеми, кто имеет право голоса. С другой стороны, начиная с ХХ века демократия стала однозначно ассоциироваться со всеобщим равным избирательным правом, а его в России и близко нет — правом голоса при выборах императора обладают только члены служилого сословия, то есть опричники, составляющие ныне около 2,5% населения. Но даже и у жителей колыбели демократии, Древних Афин, избирательное и вообще гражданское право тоже имели лишь свободнорожденные мужчины — а их было меньшинство, даже и без учета рабов. Кстати говоря, связь гражданства с воинской обязанностью была у них столь же однозначной, как в современной России, — гражданин, и только он, имел в обязательном порядке при любой войне свое место в фаланге города, как и у римлян в легионе. Вообще всеобщее избирательное право — очень позднее нововведение, появившееся лишь в начале ХХ века. А менее чем за век до этого в наших северных штатах, являющихся колыбелью демократии нового времени, не считались избирателями не только негры и женщины, но и не отвечающие имущественному или религиозному цензу белые совершеннолетние мужчины. Впоследствии это изменилось, но ведь САСШ считались демократией и до этих изменений! При этом апологией наличия ценза служило рассуждение, что он не вечен — каждый может, например, заработать и стать избирателем. Но схожее соображение в полной мере относится и к русским, поскольку там, чтобы стать опричником в любой момент своей жизни, достаточно просто подать заявление. Так что если использовать классические термины, то Россию однозначно следует считать демократией, несмотря на то, что избирательное право там не всеобщее.

Сложнее решить вопрос, считать ли ее республикой — в современном употреблении это слово значит не более чем «не монархия». По этому критерию Россия, конечно, республика, и наличие в ней самодержавия не есть противоречие этому, потому что самодержец там избирается на фиксированное время. Во времена Римской республики так же практиковалось избрание на полгода или год диктатора, и это вовсе не делало Рим диктатурой. В Речи Посполитой XVI–XVIII веков король также избирался сеймом (то есть съездом дворянства), причем в отличие от нынешней России — на неопределенное время (то есть до его смерти или отречения), и тем не менее Речь Посполитая считалась республикой. Однако лично я бы не рискнул назвать Россию республикой, поскольку во всех республиках имелось разделение властей, которого на имперском уровне в России нет. Русские считают идею разделения властей либеральным продуктом западной цивилизации (хотя это не совсем так), призванным облегчить господство олигархии. (И пожалуйста, не считайте нонсенсом, дорогие соотечественники, обсуждение того, является ли Российская Империя республикой: Британская Империя XVIII–XX веков, формально являясь монархией, даже и не конституционной, по сути являлась типичной республикой.) Вообще даже в самом слове «республика» (лат. общее дело) содержится указание не столько на источник власти, как в слове «демократия», сколько на участие всех слоев, групп населения и сословий в управлении — поэтому мне все же трудно представить республику без разделения властей в том или ином виде.

Не воспримите за наглость, дорогие соотечественники, но во время написания этой книги о России мне стало особенно ясно, что существующая в современной политологии классификация типов государственного строя, мягко выражаясь, неполная; и мне пришли в голову по этому поводу некоторые мысли, которым я думаю посвятить в будущем отдельную работу, а пока хочу просто их анонсировать. Мне представляется, что если абстрагироваться от конкретного содержания идеологии и политики некой страны, то тип ее государственного строя должен определяться как матрица из двух параметров, каждый из которых может иметь одно из нескольких значений. Первый параметр — каким способом после ухода предыдущего индивидуального или коллективного правителя определяется новый, а второй — как государственная власть принимает значимые решения: индивидуально или коллегиально. Иначе говоря, первый параметр — это источник власти, а второй — способ ее осуществления.

Первый параметр может быть: 1) архаическим (силовым); 2) наследственным; 3) теократическим (избрание или утверждение власти организованным духовенством); 4) бюрократическим (избрание самой властью, то есть госаппаратом, собственной верхушки); 5) паулократическим (это термин ввел я, см. далее); 6) демократическим (избрание власти населением со всеобщим избирательном правом). Паулократией (от лат. «пауло» — немного) я называю такой строй, где власть избирается, но с правом голоса, далеким от всеобщего, то есть с каким-то достаточно серьезным цензом, — иными словами, не всем населением, а какой-то его частью.

Второй параметр может быть следующим: a) диктатура (полностью единолично); б) самодержавие (единолично, но в определенных рамках и под контролем); в) олигархия (коллегиально, но достаточно узкой группой); г) республика (коллегиально, широкой группой, с публичным обсуждением, если возможно, и разделением властей). К слову, эти четыре типа строго в обратном порядке прошел Древний Рим — ранняя республика была типом г, поздняя — в, принципат — б и доминат — a . Такой подход представляется мне конструктивным — в частности, он позволяет автоматически разрешить старый, но по сию пору актуальный вопрос: может ли государство без разделения властей, но с выборным правительством считаться демократическим. Ответ таков: демократическим может, потому что демократия — это разновидность источника власти, а разделение властей — это разновидность ее способа осуществления (разделения властей не было и на родине демократии, в Древних Афинах); а вот республикой такое государство точно не является.

С очевидностью можно утверждать, что Россия по этой классификации является типом 5б, паулократическим самодержавием, наша Федерация и Индия — это 6г, демократические республики, Халифат — 2–3б, наследственно-теократическое самодержавие, а Поднебесная — 4в, бюрократическая олигархия. Воистину все типы государств представлены в нашем упорядоченном мире! Такой же бюрократической олигархией, 4в, как нынешняя Поднебесная, была Вторая Российская Империя (во всяком случае до и после Иосифа Великого — в его правлении есть явные элементы диктатуры), а Первая была 2б, наследственным самодержавием. Российская же Федерация и Российский Союз 1991–2012 годов были 6в, демократической олигархией (звучит странно, но точно отражает существо дела). Таким образом, в аспекте государственного строя революция 1917 года, при всех ее катаклизмах, была не более чем переходом всей полноты власти к госаппарату — и в плане источника власти (от наследственного к бюрократическому), и в плане способа ее осуществления (от самодержавного к олигархическому). Эта тенденция сложилась и окрепла еще в последние десятилетия перед революцией, мешала лишь царская власть — и ее судьба была предрешена. А революция 1991 года была переходом от бюрократического источника власти к демократическому — олигархическая же природа власти никак не изменилась. Не изменилась она и при реформах 2013–2020 годов (хотя я обозначил современный, послереформенный строй России как 5б, а не 5в) — начиная со Второй Империи, даже с конца Первой, и по сию пору власть в России промежуточна по своей природе между институционализованно-единовластной и олигархически-коллегиальной: в 2013 году она просто сместила свой акцент с коллегиальности на единовластие. Но вот в части источника власти полное разочарование русских в демократии к 2013 году не могло не привести к ее замене на что-то иное. Паулократия есть явная попытка России найти исторический компромисс между демократией и бюрократией, в которой разочаровались еще раньше; поэтому она, скорее всего, сохранится в России в обозримом будущем. Но весьма вероятно, что далее Третья Российская Империя эволюционирует до 5в, паулократической олигархии, — элементы этого есть уже и сейчас, и базовым российским ценностям это не противоречит (в отличие от замены паулократического типа на какой-либо другой). В самом деле, что принципиально изменится в российской системе власти, если ее высшим носителем станет не избираемый император, а какой-нибудь высший имперский совет, точно так же избираемый опричниками?

1. Автономность

В этой главе я расскажу о двух конституционных принципах русских, которые определяют их самоидентификацию и как нации, и как государства, что определяет место России в мировом устройстве и порядке. Эти принципы существенно отличают ее от всех других стран и в большой степени определяют своеобразие ее уклада. Следует оговориться: эти принципы — не нормы, а установки, которые задают вектор развития, а не определяют конкретную точку на этом векторе.

Для первого из них, автономности, таким вектором является стремление к минимизации взаимодействия и взаимозависимости с другими государствами; в российской публицистике этот принцип обычно называется «крепость Россия». Русские воспринимают себя не как нацию, а как цивилизацию, и соответственно относятся к иностранцам не как к дальним родственникам, а чуть ли не как к представителям иного биологического вида — то есть относятся вовсе не плохо или недоброжелательно (подтверждаю по собственному опыту — это не так), но полностью отчужденно. Ойкуменой они считают не Землю с обитаемой частью Солнечной системы в целом, а лишь Российскую Империю. Остальные государства они не то чтобы игнорируют — это было бы неправильно по военным соображениям, да и самые разные материальные и нематериальные образцы они зачастую готовы перенимать, — но относятся к их существованию как к неизбежному злу и нисколько не горевали бы, если бы они в одночасье исчезли. Есть другие народы и страны — хорошо, нет — еще лучше; такой подход русских сильно отличается и от нашего отношения к окружающему миру как к партнеру и в конечном счете источнику нашего обогащения (как и других торговых цивилизаций — Индии и Поднебесной), и от отношения Халифата ко всему неисламскому миру как к объекту экспансии, «зоне войны». Это очень глубинная разница, и я бы советовал вам не преуменьшать ее, дорогие соотечественники. Эта разница проистекает из иного, чем у нас, отношения к инородцам и иноверцам. И в европейской традиции, и в нашей цивилизации, которая, безусловно, является ее наследницей (при том что ныне сама Европа географически является частью России), это отношение существует в антиномии «худший—равный», то есть иноплеменника либо воспринимают как априори худшего, либо как такого же человека, как ты, то есть равного; непременным атрибутом этой антиномии является сравнение иноплеменника с собой, обязательно несущее отрицательную или положительную оценку. Русская традиция гораздо более древняя, идущая с пещерно-родовых времен, и в ней нет антиномии, как нет сравнения с собой — его заменяет восприятие иноплеменника как «чуждого», не сводимого ни к «худшему», ни к «лучшему», ни к «равному», потому что «чуждый» значит несравнимый. Само понятие «иноплеменники» при этом, естественно, не вечное — французы или армяне были иноплеменниками, а стали своими, а татары и немцы вообще из заклятых врагов стали лучшими друзьями.

Происхождение такого отношения русских к иностранцам очевидно — в то время как европейские народы жили в среде единоверцев, таких же католических народов, как они сами, русские после окончательного падения Византии, а до того говорить о русском этносе некорректно, существовали практически как единственный православный народ на Земле (немногочисленные иные православные народы проживали далеко и численно были значительно меньше), со всех сторон окруженный иноверцами, притом религиозно агрессивными. В период Второй Империи это отношение лишь укрепилось — как же, только в СССР живут правильно, все остальные народы бродят в потемках, нас самих при этом считая царством несвободы и зла (за исключением немногочисленных социалистических стран, которые воспринимались невсерьез в силу небольшого в сравнении с Россией размера и явной от нее зависимости). Но окончательно это отношение выкристаллизовалось относительно недавно, 50–60 лет тому назад, во второе Смутное время и в Период Восстановления. Россия тогда была деморализована и слаба — и как государство, и как нация, — и внешний мир изо всех сил старался укрепить у россиян ощущение того, что они ущербны и должны для своего же блага отказаться от своей инакости и раствориться в западном мире, переняв его пути и оставаясь в его рамках не более особыми, чем голландцы по сравнению с бельгийцами. Поначалу все, казалось, к тому и шло, тем более что описанное выше ощущение разделялось практически всей тогдашней элитой, но оказалось, что национальное чувство у русских сильнее, чем можно было предположить. Невиданные в истории по мощности пропагандистские усилия, бьющие как по русской самоидентификации в целом, так и по отдельным ее устоям, не дали желанного результата — количество ощущающих себя «гражданами мира» (западного, естественно) не выросло, а, напротив, уменьшилось. Более того — многие из тех, кто раньше к собственной «русскости» относились безразлично, стали считать ее стержнем своего мироощущения. Это и было временем кристаллизации у русских отношения к внешнему миру как к изначально враждебному, причем враждебному не только и не столько к русскому государству — это было бы понятно, — но к русской нации как таковой. Названное отношение могло бы перерасти во враждебность, как у немцев после унижений Версальского мира, но вместо этого спонтанным ответом русского народа на неослабевающий гнет русофобии стало отчуждение. Эти четыре источника — древняя доэтническая традиция ощущения иноплеменников как абсолютных чужаков, средневековая традиция религиозного отчуждения от окружающего мира, социалистических времен традиция восприятия остального мира как отсталого и недоразвитого и новейшая традиция отчужденного восприятия внешнего мира как априори русофобского — и породили современное отношение русских к внешнему миру как к абсолютно чуждому и враждебному, но с нейтральной эмоциональной оценкой, без всякой злобы — как к природной стихии.

И как люди стараются отгородиться от бедственных природных стихий, так и русские строят свое взаимодействие с другими странами, стараясь свести контакты к минимуму. В российской Конституции статья «Автономность» начинается так: «Целью отношений России с другими государствами является исключительно удовлетворение ее собственных интересов; таковой целью не может являться удовлетворение интересов межгосударственных и общечеловеческих. Россия вступает в те или иные двусторонние или многосторонние отношения с другими государствами только тогда, когда какой-либо ее жизненный интерес невозможно удовлетворить без этого; уровень таких отношений определяется объемом и степенью жизненности этого интереса». Причем под отношениями тут понимается не только то, что относится к сфере большой политики и определяется государственными договорами, но и любые контакты на уровне отдельных людей и организаций. То есть любой контакт с внешним миром изначально считается злом — которое можно терпеть как неизбежное, но только тогда, когда иным путем проблема не решается.

Русская цивилизация считает себя самодостаточной: все, что ей надо — и в материальном, и в духовном смысле, — она может произвести сама. Для русских не является аргументом, что кто-то может сделать что-то лучше, чем они: в их представлении либо им это не нужно, либо они напрягутся и смогут не хуже (так действительно в истории бывало не раз). Российская Империя не хочет ни помыкать другими странами, ни пресмыкаться перед ними, ни с какими-то из них конкурировать; ни принимать чужие правила игры, ни навязывать свои. Непосредственно во внешней политике это выражается в принципе равноудаленности: например, имея сильно отличающийся от других государственный строй и считая его единственно правильным, русские тем не менее вовсе не станут испытывать особой теплоты к тем, кто попытается его воспроизвести у себя в стране. (Обычно бывает не так: еще во времена пелопонесских войн Афины поддерживали все демократические, а Спарта — все аристократические полисы; то же было и в Средние века, и в Новое время — достаточно вспомнить борьбу СССР за социализм или Запада за права человека и демократию во всем мире.) Империя не заключает союзов с другими государствами — это есть не формальное требование Конституции, но однозначный императив российской внешней политики, озвученный еще Гавриилом Великим. Объяснение этому такое: в Конституции прямо записано, что Россия должна быть готова противостоять всему миру, в том числе в одиночку, и любой союз только расслабит ее в стремлении обеспечить такую готовность. Постоянной вражды Россия также ни с кем не имеет, даже с Халифатом, хотя и воевала с ним трижды уже во время нашей эпохи упорядоченного мира, причем воевала достаточно кровопролитно. В многосторонних договорах, например экологических или космических, Россия старается не участвовать и делает это лишь в крайних случаях — все вы помните, как девять лет назад, получив совместное предложение нашей Федерации, Индии и Поднебесной запретить использование термоядерных элементов в автомобилях как крайне опасное для внешней среды, Россия ответила, что никого не касается, что она использует на своей территории, и такие вещи она не собирается даже обсуждать. Российская Империя понимает, что все предложения о новых правилах чего бы то ни было всегда связаны с эгоистическими интересами ваших корпораций, говорилось далее, как в случае с запретом фреонов 60 лет назад, которые, как выяснилось впоследствии, оказались абсолютно безвредными, или как с печально известным Киотским протоколом. С Империей подобные вещи не пройдут. Это лишь пример, но весьма характерный — слова «международный» или «общемировой» считаются в России чуть ли не неприличными. Такое отношение связано как с нежеланием вступать в излишние, не обусловленные необходимостью, контакты, так и с неверием в то, что кто-то, кроме них, будет выполнять свои обязательства, если ему это будет невыгодно — а если будет выгодно, он будет исполнять и без всякого договора.

Те из вас, дорогие соотечественники, кто помнит историю России (хотя бы в объеме первой части этой книги), не смогут не заметить, что в мало-мальски длительной перспективе такую — основанную на принципе автономности — внешнюю политику русские легко могут вести сейчас, в нашу эпоху упорядоченного мира, а в период глобализма, то есть до 2019 года, это было возможно только на мобилизационный период. Ныне даже торговые державы — мы, Поднебесная и Индия — гораздо менее взаимозависимы (более автономны, по русской терминологии), чем это было тогда. Это не совпадение — после прихода к власти Гавриила Великого и конституционной реформы 2013 года Россия, уже приняв принцип автономности, прекрасно понимала, что он реализуем только при вполне определенном типе мирового порядка, и была полна решимости его создать. Она понимала, что для этого в первую очередь надо сокрушить Запад, остальное будет делом техники — и вот после Двенадцатидневной войны момент настал.

Я уже писал в первой части, в главе про установление нового мирового порядка, что Россия чуть не силой заставила Китай осуществить процесс присоединения к себе стран Азиатско-Тихоокеанского региона. И что когда мой дед, основатель нашей Федерации Алвареду Бранку, понял этот замысел и, по сути, потребовал помощи России в объединении Нового Света в одну страну, то Российская Империя отдала нам Канаду и согласилась уйти из США. На самом деле и объединение исламского мира в единый Халифат не обошлось, как мне стало теперь понятно, без тайной помощи Империи. Вдумайтесь — находясь на пике могущества, будучи сильнее всего остального мира, вместе взятого, Россия своими руками создавала равновеликие себе страны, часть которых с очевидностью могла стать (и стала!) ее врагами — зачем? Я задал этот вопрос Яну (в крещении Ивану) Мицкевичу, начальнику отдела в Имперской канцелярии внешней политики. «А по-другому не получалось, — ответил мне товарищ Мицкевич. — Когда в мире много стран, очень отличающихся по размеру, и есть среди них такие, которые сильнее любых трех других, вместе взятых, то это идеальный порядок для сатанинской глобализации. Потому что тогда слабые страны, которых большинство, становятся не более чем игровой площадкой для столкновения и конкуренции сильных стран. А если сверхсильная страна одна — то игровой площадкой для столкновения и конкуренции транснациональных корпораций этой страны и ее союзников. Мы же старались создать такой мир, где это невозможно, а для этого самая маленькая страна должна быть достаточно большой, чтобы оказаться другим не по зубам в силовом смысле, и достаточно отличающейся по образу жизни и мыслей от остальных, чтобы ее не могли взять под контроль несиловым образом. Да, мы сами создали себе врагов (именно врагов, а не конкурентов — конкурировать нам не с кем и не за что), но зато получили мир, в котором нам комфортно — мы можем идти своим путем, ни на кого не обращая внимания. А то, что мы вынуждены стоять на своих рубежах дозором и смотреть, нет ли нам угроз, так даже хорошо — не будем расслабляться». Таким образом, российский принцип автономности оказал прямое влияние на облик современного мира — и тем, что предопределил вышеизложенные действия России, создавшие этот облик, и тем, что стал примером для других, включая и нас, потому что по меркам 2018-го, а тем более 2006 года и мы теперь невиданно замкнуты и автономны.

В экономике Империи автономность выражается в том, что государство старается минимизировать любые трансграничные экономические отношения. В России национальная валюта не меняется на валюту других стран — точнее, меняется, но только государством в лице Центробанка и лишь в определенных случаях. Человек или организация не могут быть обладателями иностранной валюты иначе чем законно полученной от Центробанка — в противном случае это криминальное преступление, и, хотя в тюрьму вас за это не посадят, штраф вы заплатите большой (помимо конфискации валюты). Через этот механизм регулируется импорт: валюту государство продает лишь на закупку таких товаров и услуг, которых в России нет и быть не может, — например, на тропические сельскохозяйственные культуры (кофе, тропические фрукты и т.п.) или на минеральное сырье, которого в Империи нет или не хватает. Если же какой-то материальный или информационный товар в России не производится или производится существенно худших потребительских свойств, но в принципе производиться может, то принимается программа импортозамещения, которая в основном сводится к тому, что устанавливается регрессирующий график продажи валюты на импорт этого товара: столько-то лет — по обычному курсу, далее — по увеличивающемуся, и с такого-то года валюта на это продаваться вообще не будет. Подразумевается, что инвесторы, видя в перспективе открывающуюся рыночную нишу, которую ранее занимал импорт, вложатся в создание соответствующих корпораций — график и определяется из того, сколько времени надо для создания новых производств, вместе с разработкой технологий, корпоративным строительством и общей раскачкой. График составляется и публикуется Имперским агентством отраслевого развития, без поиска и привлечения конкретных инвесторов — в таких частных вопросах в отличие от стратегического развития русские твердо верят в «невидимую руку рынка». Если же отечественный бизнес отстает от других государств не по конкретному продукту, а по целой отрасли, принимается отраслевая программа форсированного развития, включающая науку, инфраструктуры и т.д.; так было с медицинскими и биологическими технологиями — к сороковым годам и особенно к настоящему времени русские сумели подтянуться к нашему уровню, хотя мы по-прежнему остаемся в этих областях признанными лидерами.

Русские настолько последовательны в своем нежелании контактировать с внешним миром, что дестимулируют и экспорт. Как объяснил мне заместитель директора Центробанка Дитер Майер, смысл этого в следующем: если ты много экспортируешь, то становишься зависим от стран-импортеров не менее, чем от стран-экспортеров в обратном случае. Вторая Российская Империя, СССР, не в последнюю очередь рухнула из-за обвала цен на нефть, которая была основной частью ее экспорта. Кстати, тогда этот обвал произошел вовсе не по таинственным законам рынка, а в результате целенаправленной работы США — а если бы СССР на тот момент не зависел бы так сильно от своего экспорта, у него не было бы этой болевой точки. Какое-то рациональное зерно в этом, безусловно, есть — если мы введем эмбарго на импорт из Поднебесной и Индии (а большую его часть наш бизнес легко произведет сам, разве что несколько дороже), то их экономика в одночасье рухнет, и это понимание всегда присутствует в наших с ними отношениях. «Но ведь подобные вопросы можно регулировать, поскольку эта зависимость взаимная», — возразил я. «Вот именно, — ответил мне Майер, — если становишься мастерской мира, то неизбежно придется либо стать мировым жандармом, как когда-то Британия, а затем США, либо клиентом мирового жандарма, как впоследствии Китай, — а мы не хотим быть ни тем ни другим».

Экспорт в Империи ограничивают, ограничивая продажу рублей резидентам других стран — ведь экспорт из России разрешен имперским законом только за рубли; экспорт за валюту и бартерные операции запрещены. Так что если экспорт не ограничивать, то у Центробанка начнет скапливаться много иностранной валюты, полученной от продажи рублей нерезидентам, а это значит, что придется увеличивать и импорт, потому что иначе эта валюта ляжет мертвым грузом. Иностранные инвестиции в Россию запрещены: если кто-то уж очень хочет делать бизнес в России и готов относиться к ней как к родной стране, рассуждают русские, пусть подает заявление и становится русским. Для целей осуществления российских инвестиций за рубеж валюта не продается (поэтому их невозможно сделать технически), кроме как для создания собственных сервисных центров и т.п. Не продается она и для выдачи кредитов нерезидентам в валюте и других форм операций на зарубежных финансовых рынках — выдача кредитов нерезидентам в рублях, как и привлечение кредитов в валюте, прямо запрещена.

Удивительно, но этот драконовский, на наш взгляд, экономический режим является таковым только в части трансакций с внешним миром — вообще экономика России, как вы далее увидите, либеральнее нашей. Как объяснил мне тот же Майер, рынок хорош лишь тем, что это саморегулирующаяся система — в отличие от нас русские вообще-то рынок не любят (еще бы, если слово «торгашеский» у них бранное) и терпят его лишь ради этой саморегулируемости. Но рынок теряет это качество, когда страна перестает быть замкнутой системой. Например, если в период бурного экономического роста жизнь дорожает (не обязательно из-за инфляции — может, просто в силу роста стандартов потребления), то работники требуют повышения зарплаты, и работодатели всегда вынуждены будут идти им навстречу, потому что жизнь дорожает для всех: так зарплаты автоматически подстраиваются под цены, и плодами роста пользуются не только предприниматели. Или же хозяева будут автоматизировать свой бизнес, что приведет к росту производительности труда и, как следствие, — национального богатства, что опять же через разные механизмы пойдет на пользу всему народу. Но если значительная часть работников — иностранцы, то они не будут требовать повышения, потому что у них дума, а они и зарабатывают деньги, чтобы тратить их там, нет никакого роста и, как следствие, — подорожания, а это существенно замедлит и рост зарплат у своих работников, и процессы автоматизации. С другой стороны, более высокие зарплаты своих рабочих — это больший платежеспособный спрос, который и делает экономический рост самокатализируемым процессом — но не в случае иностранных рабочих, которые максимально возможную часть зарплаты откладывают для дома. Это всего лишь один пример — причем, наверное, не самый характерный, потому что связан с рынком труда, — но он показателен в плане того, каковы у русских философские основания самоценности экономической автаркии как части принципа автономности.

Ограничения в политической и общественной жизни Российской Империи, налагаемые принципом автономности, еще жестче. Естественно, контакты и взаимодействие с субъектами других государств сведены для властных структур к минимуму, так же как у нас: это означает невозможность иметь иностранцев в качестве сотрудников, консультантов или подрядчиков (удивительно, но во второе Смутное время в России этого правила не было). Что касается некоммерческих структур — а к ним, в частности, относятся все общественные организации, — то им, помимо этого, не разрешается иметь иностранных юридических или физических лиц в учредителях, а также запрещено принятие от них любого вспомоществования или грантов. Как и в экономической сфере, эти ограничения никак не касаются содержательной части деятельности общественных организаций — их не меньше, чем у нас, и многие из них не особо лояльны к режиму. Исключением являются религиозные организации — для них контакты с внешним миром, в частности со своими единоверцами из-за границы, не ограничиваются государством. Но следует помнить, что православных христиан за пределами России практически нет, как и равилитских мусульман, а остальные религии либо официально дискриминированы в части публичной проповеди и прозелитизма как имеющие центр за границей, либо являются этнически нишевыми и потому малозначимыми в масштабах Империи, как иудаизм или армяно-григорианское христианство. Все вышеупомянутые запреты относятся и к средствам массовой информации; более того, им запрещено также принимать от иностранцев статьи и любые материалы и предоставлять им трибуну (правда, на это смотрят сквозь пальцы). Новости и вообще любая информация о событиях в других странах разрешена к публичной циркуляции, но только в отдельных соответствующих разделах или изданиях: например, любое российское СМИ может освещать наш американский чемпионат по баскетболу, но только в разделе «Зарубежный спорт» или что-нибудь вроде того — если он будет помещен просто в разделе «Спорт», вместе с российским чемпионатом, то это будет нарушением, за которое после второго случая СМИ закроют. Впрочем, поскольку российские спортсмены не участвуют в международных соревнованиях, российские фильмы — в международных фестивалях и т.д., то все это не сильно трогает большинство россиян.

Ограничения, касающиеся личного общения — как частного, так и профессионального, — а также потоков информации еще жестче. Как вы знаете, дорогие соотечественники, в Россию и из России напрямую позвонить нельзя технически — у них другие коды. Также и их Сеть, Рунет, не соединена с Интернетом, охватывающим нас, Поднебесную и Индию, и даже Халифат, в силу другого протокола. Не надо, впрочем, заблуждаться — эти технические барьеры имеют политическое происхождение: российские законы запрещают использование совместимых с нами приборных и информационных технологий. Существуют, однако, специальные порталы, через которые соединиться можно, но эти услуги обложены большим акцизом, в результате чего минута телефонного разговора с Американской Федерацией стоит более двух рублей (около десяти долларов). Правда, если россиянин имеет за границей родственников, то ему по закону положена дотация на уплату акцизной части цены, которая при близком родстве и не очень больших объемах разговоров может составлять до 90%. Такие же ограничения существуют и для аудио-, видео- и виртуконтента: все стандарты электронных устройств в России намеренно другие, и нашу компакт-капсулу там просто невозможно воспроизвести, а ее тиражирование в российском стандарте также обложено большим акцизом. Аналогичная ситуация с приемом телепрограмм через спутник. Кстати, есть еще один любопытный прием — как известно, Россия не связана с другими странами ни двусторонними, ни общемировыми договорами об охране авторских прав и интеллектуальной собственности (хотя внутри Империи таковые законы действуют, причем достаточно жесткие). Поэтому любой гражданин России может не только без спросу, например, тиражировать иностранную музыку или использовать запатентованное иностранное изобретение, но и поставить на них свою фамилию. Естественно, и все остальные вольны так же поступать с русскими авторскими продуктами, и Империя действует в этом вопросе вполне справедливо, то есть не пытается продавить для себя какие-то асимметричные преимущества. Собственно, это и есть квинтэссенция их принципа автономности — делайте что хотите и не мешайте нам делать что мы хотим. Но вернемся к развлекательным продуктам из других стран: зачастую они появляются на российском рынке после соответствующей обработки — но уже как русские, с указанием якобы российских авторов; этому власти не чинят никаких препятствий. То есть Имперское управление воспитания считает, что нарушением принципа автономности являются не иностранные фильмы, музыка и т.п. сами по себе, а лишь если они открыто позиционированы как иностранные — если же народ считает их доморощенными, то на здоровье. В общем, смотрите и слушайте что хотите — но только отечественное.

То же и с физическим общением: например, ученые, работающие в государственных НИИ, могут читать все статьи и другие материалы зарубежных коллег, но не имеют права общения с ними, очного или виртуального, — если их это не устраивает, они вольны там не работать и устраиваться в промышленность или в частные институты. Я имел беседу с Дмитрием Коркиным, заместителем начальника Имперского агентства науки, и спросил у него, с чем связан такой запрет — не идет ли он во вред эффективности? Он ответил мне, что всем творческим людям, и особенно ученым, очень свойственно чувствовать себя принадлежащими к одной общемировой касте: они считают себя в первую очередь не россиянами, а учеными. А это недопустимо по основополагающим принципам Российской Империи, даже и прямо по Конституции (по тому самому принципу автономности, который я сейчас описываю, а также по принципу национализма). Что же до эффективности, то российская наука — это более 30% мировой, и большой вопрос, кто кому нужнее. Вообще прямые контакты россиян с иностранцами, как и поездки в другие страны, не запрещены (мое собственное пребывание в России тому пример), но все это сильно ограничено финансовыми соображениями: моя годичная виза обошлась мне в 12 тысяч долларов, и, естественно, примерно столько же возьмут с россиянина за визу к нам. Как и в случае телекоммуникаций, можно получить большую скидку на поездку к родственнику раз в год или на деловые командировки для занимающихся экспортом-импортом: источником государственных компенсаций на эту скидку служат визовые сборы с иностранцев. Столь высокие платы за визы (Поднебесная и Индия платят за визы не более 50 долларов) введены исключительно по инициативе России, которая считает вредным и ненужным путешествия своих граждан за границу. Зачем это надо, считают российские власти, коли у нас есть все свое: мы простираемся от тундры до тропических островов, имеем 12 000 километров в длину и 3000 в ширину, и большая часть великих городов и исторических достопримечательностей мира находится у нас — чего вам не хватает? Но запрещать загранпоездки или заставлять получать выездную визу, как было во Второй Российской Империи или в нынешнем Халифате, Империя не хочет — чтобы для ее граждан не возник эффект запретного плода. К тому же вдруг кому-то ехать за границу так захочется, что он готов будет на любые затраты: зачем его лишать этой возможности; как гласит русская пословица, «охота пуще неволи». В этом, кстати, проявляется достаточно иезуитская политика России в сфере пропаганды: для российских граждан все выглядит так, что запредельная цена визы как бы устанавливается не Россией, а другими странами — а о том, что это не более чем вынужденный ответ на цену, установленную Россией, мало кто из россиян задумывается.

Но следует понимать, что плата за визы является хоть и высокой, но не запретительной даже для среднего россиянина, в силу достаточно высоких доходов. Плата за 20-дневную туристическую визу составляет около 3000 долларов — примерно 60% средней месячной зарплаты. А к бизнес-визам для тех немногих, кто все же имеет коммерческие дела с другими странами, все это не относится — их порядок оформления и сборы совсем иные. Притом поскольку многое в России бесплатно (здравоохранение, школьное образование, значительная часть высшего образования, адвокатские услуги по уголовным делам), то русским проще решиться тратить деньги на не слишком нужные вещи, чем американцам. Так что ездить за границу по многу раз в год для обычного россиянина финансово невозможно, но поехать поглазеть на чужие берега раз в два-три года проблем не представляет — и как результат, весьма немалая часть жителей Империи за последние десять лет хоть раз, но была за границей. При этом подавляющее большинство российских граждан возвращаются из заграничных поездок довольно разочарованными. Что ж, теперь русских трудно удивить и теплыми морями, и разнообразием природных ландшафтов. Поэтому сейчас широко обсуждается вопрос отмены платы за визы, и весьма возможно, что так в ближайшем будущем и произойдет. Но это сейчас, когда Россия выиграла войну, стала мировым лидером и, как следствие, добилась высокой сплоченности нации, — а в 10-х годах визовые ограничения были необходимы и неизбежны.

Но все ограничения и запреты, которые я описал, вовсе не являются сутью принципа автономности — они есть не более чем его инструментальные проявления, притом отнюдь не главные. Автономность в России — это не норма закона, а мироощущение. То есть для подавляющей части российского народа ограничения не актуальны, они и сами не жаждут смотреть иностранные фильмы или ездить за границу, потому что воспринимают внешний мир как неправильный и порочный (воцерковленные люди — так просто как царство Антихриста) и к тому же враждебный к России. Ограничения же и запреты нужны не для них, и даже не для перевоспитания меньшинства, но для того, чтобы не дать дороги процессам, которые размоют и в конце концов разрушат это мироощущение. Например, сама имперская власть, которая, естественно, изучает иностранные СМИ по службе и соответственно знает, что и как они освещают, никогда не будет публично реагировать на высказывания иностранных государственных деятелей или самих СМИ о России — это считается унизительным. На вопрос журналиста, мол, как вы относитесь к такому-то высказыванию того-то из такой-то страны, любое должностное лицо Империи ответит однотипно: а нам какое дело? Что хотят, то пусть и говорят. Я думаю, что так же ответит и большинство населения — именно потому, что принцип автономности для него есть мироощущение. В основе его лежит представление, что кроме антиномии «хороший путь — плохой путь» есть нечто гораздо более важное — свой путь или не свой. У каждого народа, как у всякого Божьего создания, свой смысл и свой удел у Бога, и негоже идти чужими путями — «всякой твари по роду ее». «Задумывались ли вы, — говорил мне архипресвитер благочинный Даниил, — почему Ветхий Завет запрещал под страхом смерти мужеложство и даже просто переодевание мужчины в женское платье? Или вы, американцы, думаете, в своем стремлении свести библейские истины до рационализма, что этот запрет работал на увеличение рождаемости или чего-то подобного? Нет, дело совсем в другом: Господь создал мужчину и женщину разными, и вас, вашу неповторимую личность, Он сделал мужчиной: не противьтесь же Его замыслу! Так и России надлежит идти своим путем, и мы не хотим ни заимствовать чужих путей, ни навязывать другим свои. Мы другие, и мы намерены оставаться другими. Поэтому и после Двенадцатидневной войны, и войн экспансии, в двадцатом году, мы остановились, а ведь могли бы подчинить весь мир — ну кто бы мог нам тогда этого не позволить, уж не ваша ли Бразилия? Мы и упорядоченный мир задумали — это ведь именно мы его создали! — для того, чтобы страны были настолько большими, самодостаточными и отличающимися между собой, чтобы не особо нуждаться друг в друге, и могли заниматься своими делами без оглядки на других». — «Но ведь Европу вы все-таки присоединили», — возражал я. «Мы вышли на наши естественные рубежи, которые судил нам Бог, — между трех океанов, — был мне ответ. — Там мы поставили себе пределы и больше никогда ни на что не претендовали — мы даже от своей части при разделе Антарктиды отказались, потому что это не наше». — «А как же «всечеловечность» России, о которой писали многие русские философы? — спрашивал я. — Разве не говорили даже и отцы вашей Церкви, что суждено вам объять, пусть не силой, а любовью, все народы и что оттого путь ваш всемирен?» — «Все народы того времени — это европейцы и турки, других тогда просто не знали, а они все ныне и впрямь, слава Богу, наши россияне, и православные из русских по-братски любят их, — услышал я в ответ. — А всемирность судьбы России не в том, чтобы слиться со всеми, а чтобы свидетельствовать перед Богом и остальными народами о возможности построения на Земле правильной жизни».

Но есть и еще один аспект. Центральная идея Третьей Империи, сама суть ее существования состоит в том, что она есть и должна быть Царством Правды. Но Царство Правды может существовать лишь в ситуации оппозиции по отношению к своей противоположности, следовательно, должно быть и царство неправды, натиск которого сдерживает Империя: именно так русские себя и ощущают. Если же весь мир станет одним государством, то неправда окажется внутри него — в этом и есть смысл пророчества Апокалипсиса. Это может случиться не только тогда, когда тебя завоюют, но равно и тогда, когда ты сам завоюешь весь мир — поэтому Гавриил Великий и не дал свершиться этому в 2019 году. Однако весь мир становится одним и при условии глобализации, без всяких завоеваний — с тем же результатом. Стало быть, чтобы неправда не оказалась в твоих пределах, надо быть закрытым. Это еще одна глубинная основа русского принципа автономности.

Таким образом, в мировосприятии русских активное взаимодействие с внешним миром, особенно при условии взаимопроникновения, есть зло или уж во всяком случае предвестие зла, независимо от того, хорошим или плохим является этот мир — достаточно того, что он другой. Вообще следует заметить, что наш сегодняшний мир середины XXI века русские считают царством Антихриста — не в такой степени, как в начале века, когда, по их мнению, вплотную приблизился конец света, который им удалось отодвинуть, изменив мир, но все равно — тьма лишь на время отступила. Это относится ко всем странам, за исключением их постоянного военного противника Халифата (который они, впрочем, тоже считают орудием дьявола, хотя и не его царством). Здесь нет ничего удивительного — Халифат является пусть и враждебным им, но таким же, по сути, идеократическим религиозным государством, как Российская Империя. Русские ненавидят — или, скорее, презирают — и наши католицизм с протестантизмом, и индийский политеизм, и атеизм Поднебесной; и нашу либеральную демократию, и индийскую кастовую систему (хотя и не прописанную в законах), и поднебесную бюрократическую олигархию. Всех нас, кроме исламистов, они считают торгашами (в их устах это ругательство) и индивидуалистами, живущими по принципу «человек человеку волк». Они полагают, что, как бы богато, свободно и безопасно мы ни жили, в нашей жизни нет главного — смысла и достоинства.

В Империи считается, что разделение на западную и восточную цивилизации берет начало еще в противостоянии древней Эллады и древнего Израиля, противостоянии Иафета и Сима, и первым их столкновением были Маккавейские войны. Впоследствии же преемником Иафета стала западная цивилизация, сначала Европа, а следом за ней наш Новый Свет, а преемником Сима, новым Израилем, стала Россия. Гуманистическая культура эллинов, создавшая шедевры искусства, науки и политической мысли, но ценой безбожия и, как следствие, полной потери моральных ориентиров, мыслится русскими как средоточие зла и неправды, «дьявольской прелести» — в противоположность суровой культуре Ветхого Завета, не создавшей ничего подобного, но верой познавшей единого Бога и удостоившейся за это породить из себя воплощенного Богочеловека. И в нашей эре, по их мнению, все осталось так же — Запад, даже приняв христианство, пропитал его человеческим духом гуманизма и логики, идущей от эллинов, и тем извратил его. Попытки осмыслить Бога рационализмом, считают они, неизбежно приводят к выхолащиванию религии, вершиной какового выхолащивания они видят протестантизм. Византия же, а потом Россия, став новым Израилем, сохранила изначальный дух восприятия Бога, идущий от древних иудеев, — дух веры, а не себялюбивой логики. Таким образом, противостояние с остальным миром — с Индией и Поднебесной, вообще не познавшими истинного Бога, и с нами и исламистами, извратившими Его, — для русских носит в первую очередь не геополитический, идеологический или тем более экономический характер. Для них это вселенская эсхатология, которая закончится только с Армагеддоном и концом света. Только поняв это, дорогие соотечественники, вы поймете происхождение и суть российского принципа автономности.

2. Национализм

Этот конституционный принцип, взаимосвязанный с принципом автономности, имеет несколько пластов. Первый из них — это восприятие любого человека на Земле в неразрывной связи с его национальностью, которая мыслится как одно из важнейших его свойств, не менее важное, чем пол. Не существует человека вообще — есть россиянин, американец или индус, а среди россиян есть, в свою очередь, немец и есть поляк. Все это сильно отличается от нашего с вами мироощущения, в котором национальное происхождение человека имеет не большее значение, чем, например, его рост. Но не следует сразу считать взгляды русских шовинизмом, потому что в них вовсе не содержится презрения к иным национальностям — так же как люди, считающие женщину женщиной, а не вообще человеком, совсем не обязательно считают ее ниже или хуже мужчины. Без национализма в этом смысле не могло бы быть принципа автономности — нельзя объявить изоляцию от иных, если не считаешь их априори иными. Собственно, в этом нет ничего необычного: везде в мире, во всех культурах всех времен, люди чувствовали себя одновременно принадлежащими и к своим племени и цивилизации, и к человечеству в целом — но с разным соотношением первого и второго. У россиян самоощущение почти полностью смещено на первое из двух, что предопределяет примат российского национального над общечеловеческим — это и есть первый пласт принципа национализма; а уж практическая реализация такого самоощущения (во всяком случае, одна из них) — это принцип автономности.

Но я не случайно противопоставил общечеловеческому одновременно племенное и цивилизационное — во внешней политике в нашем мире это одно и то же, но во внутренней жизни это разные вещи. В такой многонациональной стране, как Россия, это означает, что человек одновременно является россиянином, с одной стороны, и русским, осетином или испанцем — с другой. Так вот, русское мировоззрение предполагает примат цивилизационного и над племенным, но племенное, в отличие от общечеловеческого, не игнорируется и играет хоть и подчиненную, но очень важную роль (далее мы увидим, как это воплощается в общественном устройстве). Таким образом, принцип национализма в этом первом пласте означает, что любой россиянин в первую очередь россиянин, во вторую, но важную очередь — член своего племени, например серб или башкорт, и в почти никакую по важности очередь — человек вообще. Словом, Россия превыше всего. Второй пласт принципа национализма — это императивная «русскость» Российской Империи. Россия ни в коей мере не является тем, что как раз принято в философии называть «национальным государством», к которому относимся и мы, и Поднебесная, и, наверное, даже Индия. Я говорю «даже», потому что в Индии, казалось бы, уж совсем отличная от всех остальных своя национальная культура и даже образ жизни и мышления — но вместе с тем более или менее очевидно, что если национальный состав тамошнего населения изменится, то изменится и этот образ. А вместе с ним, в полном соответствии с демократическим принципом, изменится и самоидентификация страны. К нам и Поднебесной это относится в еще большей степени, и все мы считаем это естественным и нормальным — иначе ведь принципы страны не будут соответствовать принципам большинства населения. Не так в России — она считается страной русской культуры и русского мироощущения, независимо от того, большинство или меньшинство составляет русский этнос от общего населения. У меня возникло впечатление, что для этого принципа не существенно даже, если русских не останется вовсе. Прецеденты такого рода в истории были — например, эллинистические государства Античности, в которых почти не было эллинов по крови. Особенно же это относится к поздней Римской империи, в которой римляне — я имею в виду не римских граждан, которыми уже являлись все, а собственно латинян — составляли ничтожную часть; вместе с тем это явно и несомненно была именно Римская, а не просто общеевропейская империя. Собственно, и сама Третья Российская Империя имела в 20-х годах не более четверти русских (сейчас это изменилось, см. главу «География и народонаселение»); тем не менее Российская Империя является в первую очередь русским государством («государством русского народа, народов — союзников, а именно: (идет перечисление) и других российских народов» — так записано в Конституции). Из этого следуют вполне практические, в том числе конституционные, выводы: например, русский не просто является единственным государственным языком, но ни один другой и не может стать таковым в будущем, даже наряду с русским, — так записано в Конституции. Также любой народ Российской Империи может иметь свои праздники, если так решит его национальная палата — имперскую власть это вообще не касается, если только праздник не антирусский, — но общероссийскими могут являться только русские национальные или православные праздники. Это, кстати, вызывает определенное напряжение в обществе, хотя и не сильное, даже между народами-союзниками — общегосударственными являются праздники победы над Германией в 1945 году (9 мая) и над поляками в 1612 году (4 ноября). Также считаются праздниками, хотя и без объявления дня нерабочим, дни побед над татарами и французами. Ныне все эти нации входят в Империю, и многим такие празднования не нравятся; но когда я спросил об этом одного опричника, он кратко ответил: «Потерпят». Правда, не все связанное с «русскостью» является столь незыблемым: то обстоятельство, например, что в опричники можно записаться, только являясь (или став) русским либо представителем народа-союзника, не является требованием на вечные времена и будет отменено, я думаю, в течение двух-трех десятилетий — в отличие от требования православности.

В чем же заключается русская природа Российской Империи? Ведь, как мы увидим далее, национальное там никак не подавляется русским, тем более не унижается; наоборот, когда говорят, что, например, буряты или французы — российские народы, в этом слышится определенная гордость. Русские никак не привилегированны, за исключением правила входа в служилое сословие; а с позиции Церкви понятия «русский» вообще нет — кто принадлежит к Вселенской Русской православной церкви, тот и русский, а кто нет, тот, строго говоря, не инородец, а иноверец, даже если он Вася Иванов. Поэтому, кстати, Церковь не признает породнения — не осуждает, а просто не замечает: для нее любое чадо ВРПЦ и так русский. Если посмотреть на статистику, в частности на доходы и имущество русских в сравнении с остальными, то они не выше, а даже несколько ниже средних по Империи. Не хочу сказать, что все русские делятся с остальными народами Империи последней рубашкой, но они точно на них не жируют. Так же, кстати, было и в конце Первой Империи, когда она уже стала многонациональной, и во Второй Империи. Представить себе, что все народы Империи служат источником обогащения титульной нации — а именно так было, дорогие соотечественники, у наших предков, в Испанской, Португальской и Британской империях, — в России абсолютно невозможно: сама идея покажется мерзкой всем, и русским более всех.

Нельзя, однако, сказать, что в сфере экономики Империя игнорирует национальные моменты — это не так. Ей не совсем безразлично, в местах проживания каких народов расположены центры определенных отраслей промышленности, науки и т.д. Например, военная промышленность, космическая промышленность, объекты стратегической энергетики, имперские научные центры расположены почти исключительно в исторических России и Германии. (Правда, в понятие исторической России входят далеко не только земли, населенные преимущественно этническими русскими: например, главный город татар Казань является вторым по значимости в Империи авиационно-космическим промышленным центром.) Но это отнюдь не связано с желанием обеспечить первоочередное экономическое развитие русскому народу и народам-союзникам — производство потребительских товаров и услуг дает региону, в котором оно расположено, существенно больше материальных благ. Скорее это связано с желанием минимизировать риски — считается, что в русских, татарских или немецких регионах ниже вероятность каких-либо беспорядков; ведь и термоядерные электростанции принято во всем мире располагать в сейсмически неактивных зонах. А вот вероятность концентрирования каких-либо отраслей бизнеса в собственности людей одной нации — как при Александре III, когда составлявшие 4% населения евреи держали 92% торговли зерном, — Империю на сегодняшний день особо не тревожит. Не потому, что этого нет — очень даже есть, — а потому, что Империя считает нормальным, когда один бизнес в основном контролирует один народ, а другой бизнес — другой. Вот если выяснится, что, например, в бизнес строительства крупных объектов, где доминируют турки, нетурка не пускают нечестными способами, государство, конечно, прореагирует. Помимо уголовного преследования персонально виновных начнется антимонопольное разбирательство, которое с высокой вероятностью закончится так называемым прямым действием (см. соответствующий раздел главы «Экономика»). А вот как будет реагировать российское государство, если сильный перекос в пользу одной нации случится среди студентов вузов — как при том же Александре III, когда евреи стали составлять до половины абитуриентов университетов, — мне сказать трудно, поскольку таких ситуаций в Империи не было. Вводить квоты, как тогдашнее царское правительство, она точно не будет — это и запрещено Конституцией, и противоречит всему духу современной России. Скорее всего, Империя предложит палатам других народов разработать программы по стимулированию своей молодежи к получению высшего образования и даст им денег на эти программы, а также даст поручение службе социальной инженерии начать внедрять в указанной молодежной среде соответствующие ценностные установки.

К тому же, как я уже писал, любой гражданин Империи может стать русским через процедуру породнения: она заключается в том, что подавший заявление человек в ЗАГСе, в присутствии чиновника и трех свидетелей, зачитывает текст чего-то вроде присяги русской нации. Обязательным при этом является предоставление справки о крещении — русский по крови остается им, даже если он атеист или иноверец, но тот, кто хочет стать русским по породнению, должен быть православным. (К слову сказать, такая же концепция существует и у большинства традиционных народов — например, чтобы стать евреем, надо пройти религиозный обряд «гиюр», хотя еврей по крови может быть и атеистом.) Возвращаясь к породнению: породненному выдают новый паспорт, где в графе национальность написано «русский», а если он попросил в заявлении, то в скобках добавляют происхождение — например, «белорус». Интересная деталь: в России оскорбление национальных чувств (в равной степени нерусских и русских) считается тяжким преступлением, и наказание за него достаточно серьезно — но сказать немцу или татарину, что он не настоящий немец или татарин, таковым не является. Но вот если кто-то скажет породненному, что он не русский или не настоящий русский, то это является отдельным, еще более тяжким, составом преступления. Вообще преступления против национального достоинства прописаны в Уголовном кодексе весьма подробно и составляют отдельную главу, причем входящую не в главу 2 (преступления против личности), как, казалось бы, было логично, а в главу 1 (преступления против государства). Поэтому в России нет уголовного наказания за антисемитизм — не из-за его поощрения, как утверждают многие наши евреи из северных штатов, а просто потому, что он лишь частный случай более общего преступления.

К слову сказать, еврейского вопроса в нынешней России нет в отличие от Первой и Второй Империй. Еще в начале нашего века евреев в России недолюбливали — не так, конечно, как в Халифате или тем более в Германии времен Гитлера. На индивидуальном уровне их вовсе не дискриминировали (даже премьером был еврей) и тем более не воспринимали как носителей чего-то отрицательного — но считали, что Россия и русские претерпели от еврейского народа, как целого, много зла, причем совершенно непонятно за что. (Здесь имеется в виду роль евреев в революционном движении 1860–1910-х годов, в сатанинском советском государстве 1918–1929 годов и в безобразиях второго Смутного времени 1990-х годов — все это в очень значительной части делалось евреями, хотя и не исключительно, и неизменно было направлено против российской государственности.) К этому прибавлялась досада на то, что большая часть евреев эмигрировала из России в Израиль и США в начале 90-х годов — как раз тогда, когда всяческая их дискриминация прекратилась. Ваше право, рассуждали русские, но чего же вы теперь говорите «мы» — какое отношение вы имеете к нашей стране? Но в тот момент, когда область исторического проживания евреев, остров Израиль, стала частью Империи, евреи перестали отличаться в восприятии русских от любого другого предприимчивого и склонного к перемене мест народа Российской Империи. Правда, народа, склонного считать себя лучше всех других, — но таковых немало в Империи и кроме евреев. А опасности их прорыва к власти в стране с антироссийскими целями, как в 20-е или 90-е годы ХХ века, при нынешнем российском государственном устройстве не существует. Да и сами русские, расселившись в значимых количествах в местах исторического проживания других народов, в их среде (о программе переселения русских в Европу см. главу «География и народонаселение»), стали спокойнее относиться к тем, кто ищет свою судьбу среди других — не там, где жили отцы и деды.

Так что русский дух Российской Империи — это вовсе не особый статус русских или русской культуры, а именно дух, включающий в себя систему взглядов и ценностей. Что это такое — дух государства, мне лучше всего объяснил начальник отдела в имперском цензорском надзоре Андрей Незовибатько. «Все знают, что целое больше суммы его частей, это общеизвестный философский принцип, — сказал он, — и соответственно государство — это нечто большее, чем населяющие его граждане. Так вот, разница между суммой всех жителей государства и самим государством и есть его дух». И дух этот сугубо русский, хотя и впитавший и продолжающий впитывать многое, начиная от Византии и Золотой Орды. Да и в нашем веке русские весьма много переняли от тюркских и особенно кавказских народов России, хотя это не происходило явно. Я имею в виду дух национальной близости, восприятие русских как семьи — раньше, во времена Второй Империи, такие чувства если и испытывались, то только в отношении всего советского народа, то есть соотечественников, а не соплеменников, то есть русских. Когда это отсутствие национальной спайки у русских столкнулось со своим антиподом у кавказских и тюркских народов России в 90-х годах — а такое столкновение происходило по всей России, от бытовых ситуаций в городах до фронтов Чечни, — русские стали перенимать такое отношение. Так же происходило возвращение понятий ценности семьи, мужского достоинства, женской чести — все это в результате Смутного времени было размыто у русских и заимствовалось ими у кавказцев. До определенной степени русские во всем этом преуспели, и это пошло им весьма на пользу, хотя кавказцы вовсе не планировали помогать им в этом. Но самые ценные заимствования народы получают вовсе не от доброжелателей — те же русские научились править народами от монголо-татар Орды, их же завоевавших.

Но главная часть «русскости», императивно распространенная на всю Империю, — это православие. Еще в Период Восстановления, при Владимире II, когда начиналось возрождение русской нации и российского государства, шли жаркие споры: что считать исконно русским — доимперскую, языческую славянскую культуру или же культуру православную? Многие объявляли первую исконной и полностью своей, доморощенной, а вторую — принесенной с Запада чуждой славянам еврейской религией. Однозначный выбор, однако, был сделан в пользу второго. Более того, было доказано документами, причем после захвата архивов США в 2019 году уж совсем однозначно, что первое, несмотря на ультранационалистическую риторику, инспирировалось и даже прямо финансировалось ЦРУ США, специально для ослабления православия и в итоге — России. Поэтому, в частности, увлечение и мода на все славянское дохристианских времен, в том числе героизация того периода, имевшая место в 2000-х годах, ныне сошла на нет. А Конституция 2013 года уже прямо объявляла, что Россия — православное государство, и это не может быть отменено ни при каком изменении национального или религиозного состава населения. При этом Церковь в России отделена от государства, т.е. ни Церковь не подчиняется государству, как это имело место в Первой Империи в XVIII–XX веках, ни государство Церкви, как в теократиях. Правда, в отличие от нас это сделано для защиты не государства от Церкви, а Церкви от государства — считается, что Церковь Христа, Чье царство не от мира сего, только ослабнет духом от слишком тесного симбиоза с властью.

Православие в России, в отличие от русской национальности, даже формально имеет особый статус — правда, если говорить о конкретных правах, то у так называемых традиционных религий, не имеющих центра за границей, их реально не меньше; к таковым относятся равилитский ислам, буддизм и иудаизм — последний за исключением хасидизма, центр которого находится в нашем Нью-Йорке. В местах компактного и особенно исторического проживания народов, исповедующих одну из вышеперечисленных религий, допускается даже наличие светских порядков, имеющих религиозное происхождение: на многих традиционно исламских территориях запрещено продавать в магазинах и подавать в ресторанах свинину и алкоголь, на острове Израиль фирмам и учреждениям запрещено работать в субботу (по крайней мере, публично). А на Кавказе даже действуют многие нормы шариата — это, кстати, дало больше для примирения кавказцев с Империей, чем разгром в третьей кавказской войне. В школе образование обязательно включает религиозную часть, причем не какую-нибудь сравнительную историю религий, а Закон Божий, но есть и школы исламские, буддистские и иудейские. Религиозных же школ нетрадиционных религий либо религий, имеющих центр за границей, не допускается, как и атеистических, а по умолчанию школы являются православными. Апологией этого служит то, что воспитание детей имеет свою специфику — они не являются дееспособными гражданами, и поэтому решения за них в любом случае принимают другие, а своя «малая» семья (родители или родственники) в этом смысле имеет не больше прав, чем семья «большая», то есть вся страна. Действительно, в высших учебных заведениях, даже в государственных, где учатся уже совершеннолетние граждане, никакой «обязаловки» или, наоборот, запретов на религиозную компоненту образования нет. Таким образом, особый статус православия в России проявляется не в особых привилегиях, как в средневековой Европе, а в духе: дело не в том, преподают ли в школе православный Закон Божий (по крайней мере, не только в этом), а в том, что преподавание всех предметов в той или иной степени проникнуто православным духом, как и вообще отношение к ученикам и общая атмосфера школ. Таким же духом проникнута и вся политическая и значительная часть общественной жизни страны, во всяком случае страна к этому стремится. В соответствующих главах будет видно, как это конкретно отражается в законах, регулирующих ту или иную сторону жизни. Решение подобной задачи облегчается тем, что вся государственная власть сосредоточена в руках опричников, которые достаточно религиозны и рассматривают сами себя как защитников веры, а власть всегда и везде оказывает сильное воздействие на общество как пример для подражания, особенно в России. И именно так надо понимать статус России как навечно православной страны, записанный в Конституции: большинство населения может оказаться в результате каких-то процессов и не православным, но дух страны, та система ценностей и целей, на фундаменте которой она построена, останется православным — это обеспечат православные опричники, которые, если понадобится, легко выступят против большинства, потому что позиция большинства не вызывает у них ни благоговения, ни страха.

Третий пласт принципа национализма — отношение к каждой нации и в какой-то степени к российскому народу в целом, как к одной большой семье. Хочу проиллюстрировать это на одном примере, который я сам наблюдал. Татарский мальчик четырнадцати лет жил под Москвой у своей тетки после гибели родителей в автокатастрофе — а тут умерла и тетя. Много татар, человек двадцать, приехали к ним в дом, чтобы без всяких социальных служб устроить совет — что с ним делать (я был с одной из пар, у которых я гостил по рекомендации их родственников, живущих у нас в штате Новая Англия). Это были не родственники, но вели они себя как родственники, потому что и он и они — татары, а значит, в какой-то степени все-таки родичи; и тут же было определено, с его согласия, в какую семью он идет жить.

Такой подход находит отражение и на уровне государственного устройства — в соответствующей главе, говоря о земской власти, я уже писал об общероссийских национальных палатах (не путать с окружными палатами народов!). Они существуют для одного народа, независимо от того, где внутри России проживают его представители, — этим они принципиально отличаются от законодательных собраний национальных республик, существовавших в России с 1991 по 2008 год, где выражалась позиция только той части нации, которая проживала на этой территории (а в Москве татар, например, часто жило больше, чем в Казани), к тому же смазанная позицией нетитульных наций республики.

Продолжая пример татар — сейчас нет Республики Татарстан (как, впрочем, напоминаю, и любых других территориальных образований), но есть палата татарского народа России, которую избирают только избиратели-татары со всей страны. Она принимает законы по соответствующим Конституции предметам ведения, причем в отличие от Законодательного собрания бывшей Республики Татарстан она занята только этим, не тратя большую часть своего времени и сил на дележ бюджета (земские бюджеты принимают и исполняют земства, и само собой там, где по факту преимущественно проживают татары, бюджет делят в основном их представители). Поскольку эти законы относятся только к татарам, то, естественно, существуют татарские суды; такие национальные суды входят в систему земских судов наравне с окружными. Законодательство, отнесенное к национальному, включает в себя достаточно многое: все семейное законодательство, основную часть трудового, основную часть социального и т.п.; сейчас в России идет оживленная дискуссия о том, не передать ли туда и часть контрактного права, поскольку оно в большой степени опирается на различающиеся национальные традиции. Разница национальных законов между собой и рамочным общеимперским законом (тогда, когда он есть) весьма велика: достаточно сказать, что семейные кодексы многих народов России разрешают официальное многоженство. Естественно, если женятся представители разных наций, они должны договориться о том, какой (по национальности и, следовательно, по законодательству) будет их семья — или же один из брачующихся примет национальность второго, что в реальности бывает не реже. Более или менее такие же договоренности достигаются при найме человека или артели, если они другой национальности, чем работодатель.

Кстати, национальное устройство Российской Империи отличается от такового в Российской Федерации и Российском Союзе еще в одном — там не было Русской Республики, а в Империи есть общеимперская Палата русского народа — если бы ее не было, это вызвало бы недовольство не только и не столько русских, сколько остальных, потому что означало бы формализацию особого статуса русских. (Напоминаю вам, дорогие соотечественники, что понятие «русский народ» включает и малороссов, и белорусов, причем они вовсе не являются маргинальной его частью — напротив, малороссы, в том числе в национальных вопросах, пожалуй, наиболее активная часть русского народа.) Правда, Палата русского народа не слишком активна: русские ассоциируют себя с Империей в целом и поэтому даже в той сфере, которая отнесена к ведению национальных палат, предпочитают не принимать свои русские законы, а пользоваться рамочными общеимперскими; эта ассоциация проявляется и во всем другом — в приведенном примере с татарским мальчиком русские соседи приехали бы к нему почти с той же готовностью, что и к своему русскому. В этом, кстати, особенно зримо проявляется «особость» положения русских и русского в Российской Империи — «особость» не в формальном статусе или тем более в каких-то привилегиях, а в самоидентификации.

Надеюсь, вы поняли из вышеизложенного, дорогие соотечественники, в чем заключается базовое отличие национальной политики Империи от таковой в нашей Федерации — отличие, которое в большой степени и составляет принцип национализма: Империя не стремится к ассимиляции и унификации народов в «плавильном котле» и не поощряет ее. Можно было бы заподозрить Россию в лицемерии — дескать, на словах национализм, а на деле унификация, — но это никак не вяжется с реальностью. Если бы российская власть на самом деле хотела ассимиляции нерусских народов, ей следовало бы убрать из паспорта графу «национальность», а точнее, таковую просто не вводить — ее не существовало еще в 2012 году. Ведь какая-то часть любого народа в этом случае точно будет объявлять себя членом народа государствообразующего — это факт, потому что для многих «необозначенное» означает «непредставимое». И никак нельзя сказать, что государство пошло на введение этой графы ради облегчения дискриминации, — не только потому, что никакой дискриминации нет, но еще и потому, что уж если государство решит дискриминировать, то у него всяко есть необходимая информация о его гражданах. А в плане бытовой дискриминации вообще не важно, что написано в паспорте — никто туда не заглядывает. Вот и получается, что это явно антиассимиляционная мера, одна из многих. Притом Империя на этом не остановилась: в 2036 году, в правление Михаила Усмирителя, был принят закон, по которому родители выбирают для человека имя (или он сам, если меняет его во взрослом возрасте) исключительно из имен своей национальности. То есть французы могут назвать своего сына хоть Жаном, хоть Жаком, но не Иваном или Яковом — как и русские не могут назвать сына Полем или Морисом. «Не нарушает ли этот закон принципов личной свободы и невмешательства Империи в частную жизнь, вами же провозглашаемых?» — спросил я начальника отдела семьи Имперской канцелярии социальной политики Николая Тимофеева — кстати, одного из весьма немногих земцев на должности такого ранга. «А можете ли вы у себя в Американской Федерации, господин душ Сантуш, — ответил он мне вопросом на вопрос, — назвать сына женским именем, например Вероникой?» Я растерялся — мне такое никогда не приходило в голову, — но вынужден был признать, что, наверное, это не разрешат. «Ну а национальность — такое же неотъемлемое свойство человека, так же записанное в его генах, как пол, — продолжил Тимофеев. — Так что же вас удивляет?» — «Но пол можно сменить», — упорствовал я. «Ну так и национальность можно сменить, у нас в стране это как раз максимально формализовано», — отвечал собеседник. Так что Закон «Об именах» — действительно просто еще одна из антиассимиляционных мер, но антиассимиляционных по-имперски: ассимиляция разрешена и формализована, но она должна быть осознанной и явной для окружающих, а не ползучей. В этом случае Империя теряет члена одного из народов, но приобретает члена другого — а в обратном случае приобретается безродный космополит, что неприемлемо. Потому что человек тем лучший гражданин Империи, чем большим количеством корней и нитей — неважно, каких именно, — он связан с социумом; если речь идет о национальном аспекте, то со своим народом.

В общем, в национальных вопросах особенно четко проявляется двухуровневая российская философия: есть общество, а есть Империя. Первое регулирует жизнь, а вторая — дух, и имперская власть старается не вмешиваться в жизнь общества, в частности национальную. А поскольку в закрытом, «автономном» государстве нет подпитки от внешнего разнообразия — а оно есть источник любого развития и потому необходимо как воздух, — власть всячески поощряет разнообразие внутреннее. Но сама имперская власть в своей деятельности понятия национальности не имеет: у членов служилого сословия нет другой родины, кроме Империи, и другого племени, кроме опричнины.

Глава 5

Правоохранительная система