Нож в спину. История предательства Млечин Леонид

Но это было не под силу даже такому сильному военачальнику, как начальник Генерального штаба Александр Михайлович Василевский. 21 июня 1942 года все же удалось пробить узкий коридор, через него хлынули окруженцы. Но немцы вновь его перерезали.

23 июня Власов предпринял последнюю попытку вырваться с боями. Бросив в бой всех, включая охрану штаба, командарм сам возглавил атаку. Но немецкая артиллерия разметала бойцов 2-й ударной, уничтожила армейский узел связи. Управление остатками войск было потеряно. По плану штаб армии должен был выходить последним, поэтому Власов и не успел вырваться.

В общей сложности за все время операции там погибло сто пятьдесят тысяч человек — это население большого города. Всю вину за гибель армии возложили на генерала Власова. Но его прислали командовать уже фактически окруженными войсками, и он сражался до последнего. Кто виноват в гибели 2-й ударной армии? Командование фронта, руководство Генерального штаба и сам Сталин, который, пока еще можно было, не разрешал армии отойти и обрек ее на уничтожение.

Что делать окруженцу?

Андрей Андреевич Власов уже во второй раз попал в окружение. Потом писали, что он и не старался выйти к своим. Но все было иначе.

Почти три недели, с 24 июня по 12 июля, пытаясь выбраться из немецкого котла, генерал Власов бродил по болотам. Командующий армией — фигура. Наверное, надеялся, что его выручат, пришлют за ним самолет, или что натолкнется на партизанский отряд.

Член политбюро и хозяин Ленинграда Андрей Александрович Жданов приказал найти и спасти командарма.

Сохранился черновик написанной Ждановым телеграммы: «Первое. По поручению Ставки Верховного Главнокомандования немедля ответьте, видели ли вы Власова.

Второе. Передаю приказ СВГ: «СВГ приказала доставить Власова, Афанасьева, Виноградова самолетом, который будет подан по вашему требованию на подобранную вами площадку. Жду немедленного ответа. Жданов».

И еще одна телеграмма:

«По поручению СВГ установите и немедленно ответьте, что вам известно о Власове, жив ли он и видели ли вы его и какие меры вы приняли к его розыску. Жду немедленного ответа. Жданов».

В сентябре 1941 года Власов уже попадал в такое же отчаянное положение, но вырвался… На сей раз ему не повезло. От штабной группы осталось всего четверо — Власов, его водитель, один солдат и шеф-повар столовой военного совета 2-й ударной армии Мария Игнатьевна Воронова. В какой-то момент и они разделились, держаться вместе было опаснее. Власов отдал своему водителю генеральскую шинель и снял знаки различия.

11 июля 1942 года Власов и Воронова пытались укрыться в деревне Туховежи. Староста обещал помочь, но запер их в сарае без окон и сообщил немцам, что поймал партизан. На следующий день приехали немцы из разведотдела 39-го корпуса.

Я думаю, что вот в тот день, когда Власова взяли немцы, он отрезал от себя прошлое. Он знал, как Сталин относится к тем, кто попал в плен, и понял, что в Красной армии его карьера в любом случае закончилась.

Власова отправили в лагерь военнопленных в Виннице, где собрали старших офицеров Красной армии. В лагере содержалось около ста офицеров, генералам полагалась отдельная комната. К генералам лагерная администрация относилась с некоторым пиететом, но все равно это была скудная жизнь с неопределенной перспективой. Скорее всего, первоначальным импульсом к сотрудничеству с немцами было для Власова желание остаться в живых.

Надо иметь в виду и другое. У окруженца, пусть он даже генерал, возникает ощущение катастрофы, полного поражения. Власов попал в плен летом сорок второго, когда немцы наступали. В лагере, который постоянно пополнялся все новыми пленными, разгром Красной армии, должно быть, представлялся неминуемым. Возникало ощущение, что германская военная машина побеждает.

Наверное, Власов решил, что Красной армии конец, и предпочел начать новую жизнь, а не сидеть за колючей проволокой в лагере для старших офицеров и генералов. Совершенно очевиден и другой мотив. Власов был крайне честолюбив. И он решил попытать счастья на политическом поприще.

Генерал армии Герой Советского Союза Александр Васильевич Горбатов вспоминал:

— Андрея я знал еще до войны. Мы с ним ровесники. От природы, несомненно, одаренный, он быстро рос по службе. Показалось мало, потянуло, как сейчас выражаются, во власть. Дальнейший ход событий показал, что он замахивался не только на командующего так называемой «русской освободительной армией», но и не прочь был заменить Сталина на его троне.

Через коменданта лагеря Власов предложил немецкому командованию использовать антисоветские настроения военнопленных и населения на оккупированных территориях и создать русскую армию, которая воевала бы вместе с вермахтом.

По подсчетам историков, в немецкий плен попали восемьдесят генералов и комбригов. Бежали из плена пятеро. Погибли у немцев двадцать три. Присоединились к немцам двенадцать. Генерал-лейтенанта Власова германское командование посчитало более солидной фигурой, чем все остальные русские, предложившие немцам свои услуги.

Власовым заинтересовался отдел пропаганды Генштаба сухопутных войск; от его имени готовили листовки, которые сбрасывали над расположением Красной армии.

Генерал неплохо выступал, умело находил общий язык с солдатами, но писал с невероятными грамматическими ошибками, о чем свидетельствуют его письма. Кстати говоря, по лексике, по мыслям крайне примитивные.

Все документы, листовки, обращения, манифесты, обнародованные немцами от его имени, писались другими людьми. Так что исследователи совершают ошибку, сочтя искренним его обличительный пафос. Не было у него ни своей политической программы, ни даже набора идей. Все, что звучало в его речах относительно преступлений советской системы, было придумано не им. Это не он переживал за судьбу русского или украинского крестьянина. Все это и до Власова, с лета сорок первого, широко использовалось в немецкой пропаганде на русском языке, адресованной бойцам Красной армии и населению оккупированных территорий.

8 августа 1942 года Власова допросил бывший советник немецкого посольства в Москве Густав Хильгер, считавшийся в немецком дипломатическом корпусе лучшим знатоком России. Сын московского фабриканта, он прекрасно говорил по-русски.

Со слов Власова Густав Хильгер записал в отчете: «Для Власова и для большинства других военнопленных советских офицеров победа Германии означает предпосылку их дальнейшего существования, поскольку от советского правительства они могут ожидать только смерти. Поэтому они ничего так сильно не желают, как свержения Советского правительства и победы германского оружия…»

Хильгер откровенно объяснил Власову, что «возрождение русской государственности противоречило бы германским интересам». Генерал, и это о многом говорит, согласился, что Германии не обязательно сохранять самостоятельное русское государство. Возможны различные решения — «например, доминион, протекторат или подзащитное государство с временной или постоянной немецкой военной оккупацией». Иначе говоря, Власову прямым текстом объяснили, что Российского государства больше не будет, что русская земля будет оккупирована. Тем не менее он согласился помогать немцам.

Готовность Власова и других служить Германии нанесла ущерб репутации российского офицерства. 6 октября 1943 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, назначенный еще и министром внутренних дел, выступал перед партийным активом страны в Познани:

— Я гарантирую вам, почти из каждого русского генерала мы сможем сделать Власова! Это будет стоить неслыханно дешево. А этот русский, которого мы взяли в плен, нам вообще ничего не стоит. На третий день мы сказали этому генералу примерно следующее: то, что назад вам пути нет, вам, верно, ясно. Но вы — человек значительный, и мы гарантируем вам, что, когда война закончится, вы получите пенсию генерал-лейтенанта, а на ближайшее время — вот вам шнапс, сигареты и бабы. Вот как дешево можно купить такого генерала! Очень дешево…

Выдать свои дивизии или план наступления Власов не мог. Его войска были окружены и уничтожены. Но отношение немцев к своим русским подручным характерно.

Те, кто в годы Второй мировой войны сотрудничал с Гитлером, утверждают, что главным злом для России были советские коммунисты и ради их сокрушения можно было пойти на временный союз с Гитлером. У них есть свои аргументы: в ГУЛАГе томилось больше людей, чем в фашистских лагерях. Сталин довел страну до нищеты…

Ненависть к Сталину, желание свергнуть большевистский режим в России понятны. Но почему в компании с нацистской Германией? Можно ли было во имя борьбы со Сталиным пойти вместе с Гитлером? Ради свержения коммунизма служить немецкому национальному социализму, служить оккупантам? Можно ли ради освобождения родины войти в союз даже с дьяволом? И закрыть глаза на все преступления гитлеровского режима в России?

Гитлер считал их слабоумными

В пражском (сорок четвертого года) манифесте Комитета освобождения народов России, созданном генералом Андреем Власовым, записали: «Помощь Германии является единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».

Союз с немцами, утверждают поклонники генерала Власова, был вынужденным. Только с помощью Германии можно было свергнуть Сталина и избавить Россию от большевиков… Такое объяснение годится для тех, кто не понимал, что Россия как государство, по немецким планам, должна была исчезнуть с политической карты мира, а русские превращены в дешевую рабочую силу для немецких колонистов.

20 апреля 1941 года, в свой день рождения, Гитлер утвердил выходца из Прибалтики и главного идеолога нацистской партии Альфреда Розенберга уполномоченным по урегулированию вопросов восточноевропейского пространства. Через два месяца после назначения и за два дня до начала войны, 20 июня, Розенберг объяснил своим подчиненным политические цели Германии в войне с Советским Союзом:

— Сохранение единой и неделимой России исключено. Замена Сталина новым царем или выдвижение на этой территории какого-либо другого национального вождя только мобилизовало бы русских против нас. Надо выкроить из огромной территории Советского Союза отдельные государственные образования и настроить их против Москвы, обезопасив тем самым Германскую империю от угрозы с востока…

Альфред Розенберг еще мог как-то смириться с определенными национальными чувствами украинцев, прибалтов, некоторых других этнических групп, но только не русских. Под властью рейха самостоятельной России быть не могло.

Гитлер свои планы никогда не скрывал. Он говорил об этом открыто и потому раздражался, когда слышал, что какие-то русские националисты претендуют на союз с ним. Он не нуждался в таких союзниках! С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла.

«О Советской России, — вспоминал министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, — фюрер всегда говорил с острейшей враждебностью. При таком внутреннем возбуждении глаза его темнели, лицо становилось жестким и неумолимым. Гитлер был преисполнен фанатической решимости ликвидировать коммунизм».

Гитлер утверждал, что он затеял войну против России во имя уничтожения мирового коммунизма. Но в реальности ему было все равно, кто управлял Россией. Россия была соперником Германии на Европейском континенте. Она подлежала уничтожению, а славянские земли — колонизации.

Гитлер с пренебрежением замечал, что русский народ, по-видимому, уже на семьдесят — восемьдесят процентов состоит из монголов. Поэтому предстоит уничтожить «биологическую субстанцию восточных народов», чтобы воспользоваться их жизненным пространством. Этот огромный пирог, говорил Гитлер, нужно умело разрезать.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в январе 1941 года, еще до начала войны, приказал своим подчиненным готовиться к массовому уничтожению русского населения. Массовая гибель советских военнопленных была частью общего плана «биологического ослабления русского народа».

Министр по делам оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг предполагал изгнать из европейской части России примерно тридцать миллионов русских. Если выселение из какого-то города затянется, посоветовал ему Гитлер, «сбросьте парочку бомб на город — и вопрос решен». Оставшиеся славяне будут рабами. Образование им не понадобится. Восточные земли заселят немецкие колонисты.

После войны уцелевшие власовцы пролили море чернил, сокрушаясь по поводу «политической близорукости» Гитлера и его окружения: немцы упустили шанс победить Сталина; они могли это сделать, если бы создали на своей стороне мощную русскую армию, если бы обращались с русскими как с равными и обещали русским независимое государство. Да если бы Гитлер мог обращаться с русским как с равными, он вообще бы не начал войну! Русские были для него низшей расой, которую надо было подчинить себе. Славяне не могли быть союзниками немцев, а только их рабами.

Бывшие власовцы после войны утверждали, что союз с Гитлером был уловкой. Главное было с его помощью уничтожить советский режим, а потом избавились бы и от немцев. Иначе говоря, сначала с Гитлером против Сталина, а затем с народом — против Гитлера… Звучит это довольно наивно. Если бы Гитлеру удалось сокрушить советскую армию, то какая же сила смогла бы с ним совладать?

Нацисты были не только антикоммунистами, но и русофобами. Насчет России у нацистов были совершенно ясные планы, которые не предусматривали никакой иной роли для русских националистов. Немцы принимали русских на службу в оккупационную администрацию, потому что не могли обойтись собственными силами, но не хотели, чтобы сохранялось русское государство.

Гитлер повторял вновь и вновь:

— Я не желаю иметь с русскими ничего общего… Мы заинтересованы в том, чтобы эти русские не слишком сильно размножались; ведь мы намерены добиться того, чтобы в один прекрасный день все эти считавшиеся ранее русскими земли были бы полностью заселены немцами.

Свои планы Гитлер никогда не скрывал. Он говорил об этом открыто и потому раздражался, когда слышал, что какие-то русские националисты претендуют на союз с ним. Он не нуждался в таких союзниках! Вот почему Гитлер не мог понять генерала Власова и других русских, которые желали ему служить и лезли с предложением своих услуг. Фюрер не верил, что русские, зная о планах нацистов в отношении России, могут искренне служить нацистской Германии. Он считал их слабоумными.

А Деникин отказался!

Вот еще один интересный вопрос: отчего немалое число русских эмигрантов, причем называвших себя националистами, оказались в годы Второй мировой войны на стороне Гитлера? В отличие от советских пленных перед эмигрантами не стоял этот жестокий выбор: смерть в лагере или служба рейху. Эмигранты, раскиданные по всей Европе, могли продолжать прежнюю жизнь, отказавшись служить и Гитлеру, и Сталину. Тем не менее многие молодые люди летом сорок первого двинулись в Россию в обозе вермахта.

Эмигранты устремились в Россию вслед за наступающими немецкими войсками не для того, чтобы «быть вместе с народом», а для того, чтобы не дать другой силе заполнить вакуум власти, взять эту власть самим. Это одна причина. Была и другая.

Хорошо исследовано увлечение европейской молодежи в предвоенные годы марксизмом. Гораздо меньше известно о том, что в те же годы другая часть молодежи в не меньшей степени увлекалась и национальным социализмом. Слово «фашизм» для многих ушей звучало тогда сладкой музыкой.

Фашизм казался мощным средством восстановления чувства национальной гордости и успешного решения проблем европейских государств двадцатых годов. В фашизме нравилась ненависть к либеральной демократии и капитализму, нравилась идея авторитарного правления с помощью одной правящей партии…

В эмигрантской газете «За Родину» в большой статье «Фашизм и освобождение России» говорилось: «Слово «фашизм» пользуется у нас большой популярностью. Хотя фашизм в своей социальной и политической сущности еще не определился, но только определяется, многие возлагают на него надежды в деле спасения России. Сила идей несомненна. Они часто являются первопричиной действий. И многим фашистские идеи кажутся именно теми идеями, которым суждено уничтожить коммунизм».

Последний российский посол в США Борис Александрович Бахметьев писал послу во Франции Василию Алексеевичу Маклакову: «Многие из наших соотечественников склонны рассматривать фашизм как новое Евангелие политического устроения, пришедшее на смену развалившейся и подгнившей демократической доктрине».

Приход Гитлера к власти породил большие ожидания у некоторых русских эмигрантов. Особенно среди бывших военных, которые говорили: вот человек, который нам поможет. Когда немецкие войска в сороковом году вошли в Париж, писатель Дмитрий Сергеевич Мережковский, выступая по радио, восторженно назвал Адольфа Гитлера «новой Жанной д’Арк».

Один из вождей эмиграции писал перед войной: «Пока эмиграция продолжает застарелый спор — монархия или республика, жизнь и современность выдвинули новую форму политического бытия — диктатуру. К ней одинаково пришли и монархическая Италия, и республиканская Германия. Для нас диктатура — не уклончивый ответ боящихся сделать решительный шаг. Диктатура для нас — сильная власть, единственный путь установить твердый порядок».

Твердый порядок, новый порядок… У многих эмигрантов мировоззренческих, идеологических противоречий с немецкими офицерами не было. Напротив, их объединяло некое душевное сродство, и это облегчило союз с Гитлером.

Пакт Сталина с Гитлером в 1939 году возмутил эту часть эмиграции. В редакционной статье газета «За Россию» писала: «Мы приветствовали образование социал-реформаторского лагеря в мире — фашизма. Но он скомпрометировал себя союзом с марксизмом, обнаружив при этом свою идейную незрелость».

22 июня 1941 года Гитлер преодолел свою незрелость, и поклонники фашизма поехали в Россию с командировочными удостоверениями оккупационной администрации. Кто-то из них, вероятно, искренне надеялся, что, разгромив Красную армию, немцы начнут искать национальные русские силы, способные переустроить Россию.

Но надежды не оправдались. Оккупационный режим нуждался только в подручных — те, кто знал немецкий, занимали места переводчиков. Другим доставались места во вспомогательной полиции. Разные люди оказались и в оккупационной администрации, и в рядах Русской освободительной армии генерала Власова. Кто-то, вероятно, верил, что трудится на благо России. Почему же им не приходило в голову, что тот, кто добровольно заключает союз с преступником, принимает его правила игры, действует с ним заодно, сам становится преступником? Говорят, что цель оправдывает средства. Оправдывает ли?

Власову, наверное, удалось облегчить участь миллионов полуголодных пленных и «восточных рабочих», которых привезли в Германию. «Смертность в лагерях резко понизилась, и начиная с 1943 года попавшие в плен имели шансы остаться в живых», — пишет один из соратников генерала. Но какой ценой? В обмен Власов согласился воевать против собственного народа.

Возможно, генерал Власов и в самом деле считал себя спасителем России, но он принимал идеологию и практику нацистского государства. Ему не претил фашизм, преступления нацистов. Он не возражал против массовых расстрелов, против ограбления России, против всего, что творилось на оккупированных территориях. Он разделял некоторые идеи национального социализма.

Вот что говорилось в смоленском обращении Русского комитета (декабрь 1942 года), подписанном Власовым и генерал-майором Василием Федоровичем Малышкиным (бывший начальник штаба попавшей в окружение 19-й армии): «Германия ведет войну не против русского народа и его родины, а лишь против большевизма. Германия не посягает на жизненное пространство русского народа и его национально-политическую свободу. Национал-социалистическая Германия Адольфа Гитлера ставит своей задачей организацию Новой Европы без большевиков и капиталистов, в которой каждому народу будет обеспечено почетное место».

Когда оба генерала писали это, они уже прекрасно знали, как ведут себя немцы на оккупированных территориях. Генерал Власов, присоединившиеся к нему пленные офицеры и русские эмигранты отвергали демократию и либерализм и вполне принимали национал-социализм. Они хотели быть русскими национал-социалистами, да на их беду Гитлер не желал их иметь в своем обозе.

Те же мотивы звучат в «Открытом письме генерал-лейтенанта Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом», которое вермахт разбрасывал в виде листовок над расположением частей Красной армии: «В борьбе за наше будущее я открыто и честно становлюсь на путь союза с Германией. Этот союз одинаково выгоден для обоих великих народов, приведет нас к победе над темными силами большевизма, избавит нас от кабалы англо-американского капитала».

Кто согласился служить немецким оккупантам — вне зависимости от мотивов, тот стал соучастником военных преступлений гитлеровского режима против русского народа. И это понимал бывший главнокомандующий белой армией генерал Антон Иванович Деникин, который жизнь посвятил борьбе против советской власти. Он считал союз с нацистской Германией немыслимым.

В декабре 1938 года Антон Иванович Деникин выступил во Франции с докладом:

— Мне хотелось бы сказать тем, которые в добросовестном заблуждении собираются в поход вместе с Гитлером. При этом для оправдания своей противонациональной работы чаще всего выдвигается объяснение: это только для раскачки, а потом можно будет повернуть штыки… Простите меня, но это уж слишком наивно. Не повернете вы ваших штыков, ибо, использовав вас в качестве агитаторов, переводчиков, тюремщиков, быть может, даже в качестве боевой силы, — этот партнер в свое время обезвредит вас, обезоружит, если не сгноит в концентрационных лагерях. И прольете вы не «чекистскую», а просто русскую кровь — напрасно, не для освобождения России, а для вящего ее закабаления…

С удивительной точностью генерал Деникин предвидел, к чему приведет русских людей сотрудничество с Гитлером. Сам Антон Иванович наотрез отказался иметь дело с немцами, оккупировавшими Францию. Немцы, понимая его политический авторитет среди эмиграции, рассчитывали использовать генерала. Предложили Деникину перебраться в Германию, обещали ему приличные условия.

Он ответил «нет», хотя семья Деникиных жила очень скудно, а лет ему было много и заработать с каждым годом становилось все труднее. Презрительное отношение Деникина к советской власти никогда не менялось. Но во Второй мировой он был на стороне России и гордился тем, как русский солдат дрался с немцем.

Диалог у виселицы

Некоторые историки утверждают, что позиция вермахта в отношении будущего России отличалась от точки зрения партии и СС, что генералу Власову и его людям покровительствовали такие уважаемые фигуры, как полковник вермахта граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, который 20 июля 1944 года пытался убить Гитлера.

Сопоставление с этим именем придает Власову некую респектабельность. Оба офицера восстали против тиранов. Но есть разница. Полковник Штауффенберг не служил другому тирану, не воевал против собственного народа. Он хотел избавить немцев от фюрера, видя, что тот ведет Германию к катастрофе. И был готов пожертвовать своей жизнью. Если бы генерал Власов, так же как Штауффенберг, считал Сталина опасным для России, мог бы прийти в Кремль с оружием и застрелить тирана. Сталин дважды принимал Власова, оба раза генерал вышел из Кремля, гордый доверием вождя.

Есть разница между советскими генералами, которые согласились служить Гитлеру, и немцами, которые восстали против Гитлера. Антифашисты выступили против нацистского режима, потому что освобождение от фюрера было спасением Германии и немецкого народа.

Гитлер вел войну не против большевизма ради освобождения России. Победа вермахта над Красной армией вовсе не означала бы возрождения России. Совсем наоборот! Гитлер хотел: во-первых, разгромить Советский Союз как опасного геополитического соперника и убрать Россию с политической карты мира. Во-вторых, согнать русских с плодородных земель, которые вместе с нефтяными месторождениями и залежами полезных ископаемых предполагал включить в состав рейха. В-третьих, обречь русских и другие народы Советского Союза на прозябание, чтобы они никогда не представляли опасности для Германии.

Поэтому генерал Власов, генерал Краснов, их окружение, все, кто присоединился к вермахту, кто по собственной воле так или иначе служил немецким оккупационным властям, фактически сражались не против сталинского режима, не против советской власти, а против собственного народа и Российского государства. И понимали это.

Можно ли всерьез принимать красивые слова о борьбе Власова или Краснова против Сталина, большевизма, ГУЛАГа? Разве Гитлер пришел в Россию, чтобы установить демократию, вернуть советскому народу права человека, обеспечить процветание нашей страны? Это была не идеологическая война, не битва большевизма с нацизмом. В той войне народы нашей страны защищали свою землю, свои дома и свои семьи от немцев, которые пришли их уничтожить. И в этой войне генерал Власов и атаман Краснов стали врагами собственного народа.

Конечно, победа Красной армии впоследствии привела к тому, что еще больше укрепился сталинский деспотизм, распространившийся и на страны Восточной Европы. Но гитлеровская оккупация, гитлеровский режим не были альтернативой сталинизму. Ни для Советского Союза, ни для Европы…

Вот почему миллионы людей в Европе были в свое время благодарны Советскому Союзу, который отвлек на себя основные силы немецкой армии. Своей свободой европейцы в значительной степени обязаны советским людям, которые погибли в войне. Что происходило в Восточной Европе после войны — это совсем другая история.

Генерал Власов, атаман Краснов, все, кто сражался на стороне Гитлера, кто добровольно присоединился к вермахту, кто по собственной воле служил немецким оккупационным властям, были предателями и врагами российской государственности. И это был сознательный выбор: они отвергали демократию и либерализм и вполне принимали немецкий национал-социализм. Они хотели быть русскими национал-социалистами, да на их беду Гитлер не пожелал держать их в своем обозе.

Не жестокий и равнодушный мир оставил им столь скромный выбор, как они потом пытались объяснить свое добровольное сотрудничество с преступным фашистским режимом, а они сами: они исключили для себя любой иной путь, кроме присоединения к Гитлеру. Этот опыт поучителен и сегодня, когда немалая часть политического спектра России с плохо объяснимой ненавистью вновь отвергает демократию и либерализм.

Конечно, что такое сталинский суд, мы понимаем. Но в данном случае это не основание для того, чтобы говорить об отмене приговора Власову и Краснову. Любой другой суд тогда приговорил бы предателей к смертной казни. Как был приговорен к казни французский маршал Анри Филипп Петен — за сотрудничество с немцами, хотя он немецкой формы не носил и Гитлеру в верности не клялся.

Там, где погибла 2-я ударная армия, стоит памятник солдатам и офицерам, отдавшим жизнь в бою. Они защищали свою землю, свои дома, свои семьи, свою родину. Вот они заслужили памятник. Но не генерал Власов. И не атаман Краснов.

ЛАТВИЯ. ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОМОЩНИКИ

Иногда исторические споры вырываются из учебных аудиторий, кабинетов ученых и запыленных архивов. Они продолжаются на улицах и площадях — уже без участия ученых мужей, толстенных фолиантов и найденных документов. Памятники и мемориалы превращаются в поле боя. Противостояние становится зримым, как это происходит в столице Латвии сначала 16 марта, а потом 9 мая… И так каждый год. И ты понимаешь: прошлое не умирает.

Смена флагов

Ha десятый день войны, 1 июля сорок первого года, столицу Латвии заняли передовые части вермахта. Советское начальство покинуло Ригу еще 27 июня.

«В рижских церквах служили благодарственные молебны, — пишут латвийские историки. — Нигде, нигде в Европе немецкие войска не встречали с таким энтузиазмом! Разве только в двух других государствах Балтии. После всего пережитого за год советской оккупации и массовых депортаций немцев приветствовали как освободителей…»

«1 июля в десять часов, — описывала атмосферу в Риге шведская газета Stocholms Tidningen, — зазвонили колокола всех городских церквей, люди вышли на улицы. Повсюду развевались красно-бело-красные флаги. Прошло совсем немного времени, а по улицам уже шагали только что созданные вооруженные отряды самообороны под национальным флагом. Бурным ликованием были встречены внезапно появившиеся латышские полицейские в своей прежней форме».

«Несколько человек смеются, обнимаются, — записал тогда в дневнике известный рижский скульптор Эльмар Ривош, переживший оккупацию. — На одном из домов вывешивают красно-бело-красный флаг. Перед флагом взлетают шапки, раздается «Да здравствует!». Проходит отряд солдат — немецких. В петлицах у них цветы, им кричат «ура!». Латыши поставили на немцев… Жизнь — качели. Год тому назад другие кричали «ура!», а сегодняшние счастливцы в душе носили смерть. В этот день наоборот…»

Латвия раскололась. И ведь сколько лет прошло после войны, а линия раскола сохраняется. И портит жизнь уже поколениям, родившимся после Второй мировой. Не настало ли время подвести черту, досконально во всем разобраться, чтобы расстаться наконец с этим трагическим прошлым?

1 июля сорок первого в Ригу вместе с армейскими частями прибыл начальник айнзацгруппы «А» бригадефюpep СС Вальтер Шталеккер. Айнзацгруппы, специальные подразделения войск СС, по мере продвижения вермахта по советской земле должны были уничтожать представителей советской власти, комиссаров и еврейское население. Бригадефюрер Шталеккер, старый член партии, уже наводил нацистский порядок в оккупированной Чехии и Норвегии.

С убийств и началась немецкая власть в Латвии. С поразительной быстротой по всей республике формировались латышские полицейские части. В них вступали бывшие полицейские, военные, студенты и члены военизированной организации айзсаргов. От желающих помочь немцам отбоя не было…

Руководство полиции безопасности разместилось на улице Реймерса. Все делалось по указанию немцев — говорят в сегодняшней Латвии. Но с какой скоростью появилось такое неимоверное количество полицейских! И они знали, что идут в полицию не для защиты граждан, не для охраны общественного порядка. По всей стране они принимали участие в охоте на коммунистов и в еврейских погромах.

Сформировали семьсот комендатур самоохраны. По приказу бригадефюрера СС Вальтера Шталеккера отряды самообороны преобразовали в латышскую вспомогательную полицию. Всего набралось сорок два латышских и семь так называемых латгальских (в них служили и русские из Латгалии) полицейских батальонов. Общая численность — около пятнадцати тысяч человек. Только добровольцы.

События в латвийской столице повторяли то, что несколькими днями ранее происходило во Львове. 4 июля Ригу потрясла весть о том, что в центральной тюрьме найдены тела расстрелянных чекистами узников, вспоминали очевидцы, и многие рижане ринулись туда — искать своих близких.

26 июня, накануне ухода из Риги, руководство Наркомата госбезопасности Латвии приказало без суда расстрелять тех, кого не хотели оставлять в живых. Так чекисты поступали и в других городах, если не успевали эвакуировать арестованных.

Немцы выложили трупы на земле, фотографировали их и показывали латышам как зримое свидетельство советского террора.

«Стратегия германской пропаганды, — отмечает историк Каспаре Зеллис, — была проста: ошибки политиков Латвийской Республики привели государство к советской оккупации, главными носителями которой были евреи. От этих ужасов латышей спасла немецкая армия, под ее защитой латышский народ, выполняя возложенные на него обязанности, войдет в Новую Европу».

Убийства невинных людей назвали местью за действия советского НКВД, доказывая, что евреи — самые верные слуги Советского Союза. Беспощадные предвоенные репрессии нацисты и их прислужники приписали «чекистам-евреям», обвинив их в уничтожении латышей…

В реальности евреи не играли сколько-нибудь заметной роли ни в госбезопасности, ни вообще в партийно-государственном аппарате. Независимо от заслуг и организаторских способностей евреи не могли стать первыми лицами в республике — эти места резервировались для латышей, в крайнем случае для русских. В руководстве компартии Латвии не было ни одного еврея.

Не так давно латышские историки все скрупулезно подсчитали. В бюро ЦК компартии Латвии не было ни одного еврея. Из 35 членов ЦК один еврей — главный редактор газеты «Пролетарская правда» Гирш Рапопорт и один кандидат в члены ЦК — второй секретарь Даугавпилсского горкома Файвиш Фридман. В аппарате ЦК из 112 человек: 60 латышей, 41 русский, 5 евреев, 4 белоруса, 2 украинца.

Только один еврей перед самой войной вошел в правительство — нарком госбезопасности Семен Шустин.

И сейчас при упоминании этой фамилии у кого-то вспыхивают глаза: капитан госбезопасности Шустин и стал причиной антисемитизма! Но считать еврея-наркома оправданием погромов и уничтожения всего еврейского населения страны могут только люди, разделяющие нацистскую идеологию. Он руководил арестами и депортациями не в силу своего этнического происхождения, а выполняя приказы Москвы.

Семен Шустин родился в Тверской губернии, работал на заводе, учился в Промышленной академии. Был мобилизован в НКВД в 1939 году. В июне 1940 года его прислали в Ригу заместителем наркома внутренних дел. Наркомом был Альфонс Новике, коммунист-подпольщик (в 1934-м при Улманисе его отправили на каторжные работы). Весной 1941 года единый наркомат разделили на два. Решением Сталина Шустин получил повышение и возглавил новый Наркомат государственной безопасности, Новике остался в НКВД.

Генерал-майор Альфонс Новике прожил долго. В самостоятельной Латвии в декабре 1995 года был приговорен к пожизненному заключению — за депортацию и за издевательство над арестованными. Ему было далеко за восемьдесят, он плохо слышал и попросил судью прочитать приговор еще раз. Он обжаловал приговор, утверждая, что лишь выполнял законы того времени. Через год умер в рижской тюрьме.

В сорок первом партийные руководители и чекисты эвакуировались, а местные евреи остались. На них и выместили зло. В тот же день, 4 июля, латышские полицейские из команды Виктора Арайса сожгли находившуюся на улице Гоголя большую хоральную синагогу. Сюда согнали около трехсот человек, они сгорели живьем.

«Немцы латышам бросили кость — евреев, — вспоминал Эльмар Ривош. — Латыши (большинство) зубами в эту кость вцепились. Пир горой. Латыши-добровольцы с повязками национальных цветов на рукаве — по нескольку человек, иногда в сопровождении немца, — начали обходить дома. Дворники должны указывать квартиры евреев. Приходили, обыскивали, били, забирали ценные вещи…»

«Ленточные», «повязочники» — это латышская вспомогательная полиция, одетая в обычную одежду, или в форму бывшей латвийской армии и айзсаргов с красно-бело-красными нарукавными повязками (цвета латвийского флага). 8 июля немцы приказали сменить цвет повязок на зеленые. В тот же день начальник латышских сил самоохраны полковник Александр Пленснерс призвал латышских солдат, айзсаргов и полицейских укреплять порядок в сотрудничестве с немецкими властями и военными.

«Пожаловаться на рвение латышских патриотов немцы не могут, — записывал в дневнике скульптор Эльмар Ривош, — недаром родственный по крови и расе народ… Все евреи взяты на учет. Ни один не спрячется. И население сознательное, дружное. Немецкая рука, дисциплина, культура двадцатого века!»

В ноябре в Ригу прибыл новый начальник полиции безопасности и СС обергруппенфюрер СС Фридрих Еккельн. Он вступил в СС еще до прихода нацистов к власти. В Риге — при деятельном участии латышских добровольцев — Еккельн приступил к полному уничтожению евреев.

Лето 1940 года

В Латвии считают, что их земля — арена столкновения геополитических амбиций Германии и России. Отсюда незавидная дилемма: «Или с немцами против русских, или с русскими против немцев». Они ведут отсчет своей драмы с августа 1939 года, с пакта Молотова и Риббентропа.

Гитлер отправил своего министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Москву, в частности, с таким предложением. Финляндия и Эстония становятся советской зоной влияния, Литва отходит к Германии. Латвию они делят по Даугаве.

Сталин не согласился. Вся Латвия и значительная часть Литвы должны войти в советскую зону влияния. Он пояснил, что Балтийский флот нуждается в незамерзающих портах Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс).

Риббентроп попросил сделать перерыв, чтобы он мог связаться с Берлином. Он уехал в немецкое посольство, откуда отправил срочную шифротелеграмму. Ответ последовал незамедлительно. Гитлер пошел навстречу Сталину, согласился с тем, что ему больше нужны незамерзающие порты.

30 октября 1939 года делегацию Латвии пригласили в Москву. На старости лет Молотов не без удовольствия вспоминал:

— Министр иностранных дел Латвии к нам приехал, я ему сказал: обратно вы уж не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам.

В реальности 2 октября Молотов сказал в Кремле латвийскому министру иностранных дел Вильхельмсу (Вильгельму) Мунтерсу следующее:

— Нам нужны базы у незамерзающего моря. Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода. В таком положении больше оставаться нельзя. Поэтому мы хотим гарантировать себе использование портов, путей к этим портам и их защиту.

Сталин добавил:

— Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся. Если не мы, то немцы могут вас оккупировать.

5 октября 1939 года договор о взаимопомощи сроком на десять лет был подписан. Договорились, что на территории Латвии разместятся двадцать пять тысяч советских солдат.

Резидента внешней разведки в Риге Ивана Андреевича Чичаева вызвали в Москву. Берия привез его в Кремль на встречу с членами политбюро, которые интересовались ситуацией в Латвии. На прощание Молотов заметил:

— Ждите скоро в гости.

Летом 1940 года разговор с латвийскими политиками был уже другой.

Требуя слишком многого, вредишь собственным интересам. Советскому Союзу в сороковом было достаточно иметь военные базы на территории Прибалтики. А Сталин захотел все-таки присоединить Литву, Латвию и Эстонию. Последствия вот уже многие годы расхлебывают поколения, родившиеся после его смерти.

16 июня 1940 года днем Молотов передал латвийскому послу Фрицису Коциньшу требования Москвы: правительство республики уходит в отставку, формируется новое, и в страну входят дополнительные советские войска. Молотов объяснил: если требования не будут приняты, Москва примет соответствующие меры.

Посол просил разрешения вылететь в Ригу. Молотов сказал, что ответ должен быть дан в тот же день — не позднее одиннадцати вечера. В четыре часа пополудни посол связался с Ригой, зачитал текст ультиматума министру иностранных дел Вильхельмсу (Вильгельму) Мунтерсу.

В Риге президент Карлис Улманис провел совещание с военными. Единое мнение: военное противостояние с Красной армией невозможно. В семь вечера Улманис собрал ключевых министров. Согласились принять ультиматум.

Посол передал Молотову ответ: «Правительство Латвии, не признавая обоснованными мотивы, побудившие правительство Советского Союза выдвинуть перед правительством Латвии ультимативные требования, декларирует, что всегда добросовестно выполняло и в дальнейшем будет выполнять договор о взаимопомощи. Правительство Латвии готово обеспечить свободный доступ вооруженным силам Советского Союза…»

Ранним утром части Красной армии пересекли границу Латвии. Военный летчик Жанис Томсоне вспоминал: «Сидя пристегнутым в своем истребителе и ожидая сигнала к началу боя, я пережил ощущение, которое не могу ни описать, ни пересказать — его можно только пережить самому… Как удар плети, прозвучало сообщение противовоздушной обороны: «Русские самолеты над Даугавпилсом!» Все взгляды обратились к капитану. Он расхаживал вокруг радиостанции, ожидая приказа. Но молчала радиостанция, молчал и капитан».

«В понедельник 17 июня, — вспоминала Сандра Калниете, которая со временем станет министром иностранных дел Латвии, — люди проснулись и собрались на работу, но, выйдя на улицу, обнаружили, что над Ригой кружат советские бомбардировщики; через несколько часов в центр города вошли танки».

Один из латвийских офицеров рассказывал: «Хотя советские войска шли без столкновений, много танков стояли сломанными по обочинам или посреди дороги, а экипажи трудились над их починкой. Все солдаты были плохо одетыми, запыленными и выглядели усталыми».

Днем советские войска заняли привокзальную площадь. Собрались люди. Кто-то вручал цветы советским танкистам, а кто-то стал нападать на полицию. В полицейских бросали булыжниками. Антиправительственные выступления оказались неприятным сюрпризом для власти.

Советские дипломаты инструктировали рижское радио: о Красной армии можно передавать только информацию, поступавшую из посольства. Рекомендовали транслировать побольше музыки.

«Часов в двенадцать с улицы Кришьяна Барона подъехал танк, — вспоминал радиожурналист Константин Карулис. — Мгновение он маневрировал, гусеницы скользили по гладкому асфальту, оставляя на нем глубокие борозды. Танк развернулся, и мы увидели, как медленно поднимается ствол орудия, нацеливаясь прямо на наше окно…»

Поздно вечером по радио выступил президент Улманис. Он закончил свое выступление словами:

— Я остаюсь на своем месте, вы оставайтесь на своих.

После выступления он вышел к журналистам. Один из них спросил:

— Господин президент, не нужно ли было все же воевать?

Улманис склонился к нему:

— Вы так думаете? И многие так думают?

— Да!

— И что бы это дало? — бессильно отмахнулся президент страны.

Всех интересовало: как будет реагировать Берлин? Лето сорокового года — время наивысшего успеха нацистской Германии. Гитлер захватил пол-Европы. Главный соперник на континенте, Франция, капитулировала. Англичане засели на своем острове и ждали вторжения. Но летом сорокового Гитлер еще соблюдал пакт со Сталиным.

Статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Эрнст фон Вайцзеккер 17 июля 1940 года информировал все немецкие дипломатические миссии: «Усиление русских войск в Литве, Латвии и Эстонии, реорганизация правительств, производимая советским правительством, касаются только России и Прибалтийских государств. Ввиду наших неизменно дружеских отношений с Советским Союзом у нас нет никаких причин для волнения…»

17 июня 1940 года Красная армия заняла всю Латвию. В тот же день нарком обороны маршал Семен Константинович Тимошенко представил Сталину докладную записку со своими предложениями: «Решительно приступить к советизации занятых республик. Возможно скорее решить вопрос с «правительством» занятых республик. На территории занятых республик образовать Прибалтийский военный округ со штабом в Риге…»

18 июня утром на Даугаве напротив Рижского замка встал на якорь советский военный корабль «Минск», его орудия смотрели на окна президентской резиденции.

В тот же день в Ригу прибыл недавний прокурор СССР, а ныне первый заместитель наркома иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский в роли «особоуполномоченного Советского правительства для проведения в жизнь латвийско-советского договора о взаимопомощи». Он провел в республике больше месяца. Пока все не устроил.

20 июня под руководством Вышинского сформировали правительство. На роль главы кабинета подобрали профессора-микробиолога Аугуста Кирхенштейнса. Он и не подозревал, что бежавший в Советскую Россию его брат Рудольф, военный разведчик, кавалер ордена Красного Знамени, уже расстрелян НКВД. Профессор Кирхенштейнс был помешан на витаминах и собирался построить в Риге фабрику по производству витаминов.

Две сотни сотрудников политической полиции были готовы служить новой власти. Ее начальник Янис Фридрихсонс доложил новому министру внутренних дел Вилису Лацису: «При вступлении войск Советской России в Латвию встречающие приветствовали их с восторгом». Фридрихсонса это не спасло. 21 июня его арестовали. Начальником политической полиции стал Викентий Латковский, считается, что он работал с советской разведкой с 1920 года. 19 июля по его приказу начались аресты бежавших из России после Гражданской войны «белых русских».

20 июня президент Карлис Улманис подписал поправку в закон: пост президента занимает глава правительства. 21 июня без пятнадцати одиннадцать утра Улманис открыл заседание нового правительства:

— Поскольку 16 июня кабинет министров в полном составе подал в отставку, я пригласил на должность министра-президента профессора доктора Кирхенштейнса. Получив согласие министра-президента и членов кабинета, объявляю правительство созданным.

Аугуст Кирхенштейнс попрощался с Улманисом:

— Мы благодарим вас за вашу работу. Мы знаем, как вы заботитесь о благосостоянии, образовании и здоровье народа. В этот сложный момент вы содействовали хорошим отношениям с соседями, особенно с большим соседом — Советским Союзом. Мы обещаем работать на благо Латвии, продолжать, пусть и другими методами, ту работу, которую вы, господин президент, начали!

Министерство иностранных дел Латвии запросило у посольств Литвы, Германии и Швейцарии визы для Улманиса. Он намеревался уехать в Швейцарию. Но не успел.

«Просто поражает — насколько мало в те июньские дни было известно обществу, — вспоминала Сандра Калниете. — Жизнь как будто шла своим чередом. Работали магазины, фабрики, кинотеатры. На Лито, в Янову ночь по всей Латвии горели костры. Давались концерты, молодежь спешила на танцы… По воскресеньям духовые оркестры Красной армии оглашали дюны и открытые эстрады бодрыми советскими маршами. Их взвинченный, инфантильный энтузиазм никак не совпадал с латышским менталитетом, восприятием мира, скорее лирическим, чем пафосным».

После прихода немцев латыши жаловались, как их раздражала радость части евреев по случаю прихода Красной армии. Но, как замечают историки, «многие латыши и сами хотели угодить советской власти; местные жители, даже там, где евреев не было вовсе, участвовали в мероприятиях, организованных советской властью, и нередко весьма активно». По всей Латвии устраивали митинги и «славили вождя Советского Союза Сталина и Красную армию». С приходом немцев латыши постарались об этом забыть. Они уже служили новой власти, а в поклонении Москве обвинили евреев.

Приходу советских войск радовались не только коммунисты. «Весной 1940 года экономическое положение в Латвии серьезно ухудшилось, — пишут специалисты, — это были трудности, вызванные главным образом мировой войной. В городах росла безработица… С приходом советских войск рабочие связывали большие надежды».

Многие латыши полагали, что Латвия станет военным союзником Москвы, но останется независимой. Верили, что Красная армия спасает Латвию от Гитлера.

«Второй фактор, — отмечают ученые, — неприязнь к авторитарному режиму Улманиса и надежда, что произойдет демократизация Латвии, которую обещали представители Москвы и компартия Латвии. Сегодня, зная, что все обещания были наглой ложью, кажется немыслимым, что им кто-то мог поверить в июне — июле 1940 года. Однако действительно поверили».

Один из рижских журналистов позвонил новому премьеру Аугусту Кирхенштейнсу:

— Грозит ли Латвии присоединение к Советскому Союзу?

— Глупости вы говорите! — ответил глава правительства. — Вышинский сказал, что Латвия останется независимым государством, и Красная армия не намерена вмешиваться в наши дела. Наша задача — восстановить в стране демократический строй!

21 июня 1940 года кабинет министров Латвии принял закон об амнистии. Около часа дня по распоряжению министра внутренних дел, известного писателя Вилиса Лациса, из центральной тюрьмы на улице Маза Матиса, дом 3, выпустили две с половиной сотни политзаключенных. И они пешком направились к советскому посольству. Газета компартии «Циня» вышла с заголовком: «Только благодаря Красной армии и особенно т. Сталину мы сбросили свое рабское ярмо!» Кто мог тогда подумать, что всего через несколько месяцев центральная тюрьма вновь заполнится совершенно невинными людьми…

В своем кабинете застрелился командир пограничной бригады генерал Людвиг Болштейнс. Оставил предсмертное письмо: «Я боролся за независимость Латвии и принимал участие в ее создании. Я не хочу участвовать в уничтожении независимости Латвии».

Никто не последовал его примеру…

Это принципиальный вопрос. Небольшая Латвия не имела сил для военного сопротивления. Но не было и морального! Страна не просто подчинилась новой власти, но и приняла ее. Латышские историки говорят об оккупации. В таком случае все латыши, все население Латвии оказались коллаборационистами…

Не знаю, уместно ли говорить о национальном менталитете, это нечто неопределенное. Скорее о традициях, сформированных национальной историей. Вот пример. Сразу же после Октябрьской революции полки латышских стрелков решительно встали на сторону советской власти. Что, все они были большевиками?! Или же действовал принцип — занимать сторону сильного? Мне кажется, одни и те же люди в сороковом году встречали Красную армию, а в сорок первом — немецкую. Это дело принципа: всегда быть на стороне сильного, приспосабливаться к хозяину.

И обитатели Латвии — не единственные, кто в годы испытаний придерживался такого принципа. Позволю себе использовать один анекдот: после войны партизаны из разных стран собрались и вспоминают боевые подвиги. Поляк увлеченно рассказывает чеху, как они с товарищами пустили под откос эшелон с немецкой боевой техникой. Чех слушает восторженно:

— Что ты говоришь! А у нас во время войны всё это было строжайше запрещено.

Выборы по новым правилам

4 июля 1940 года кабинет министров Латвии принял решение о проведении выборов в сейм, назначив их на 14 и 15 июля. На избирательную кампанию отвели всего десять дней. Невероятно спешили! При этом правительство объяснило: после шести лет беззакония и репрессий мы вернули народу Латвии свободу и право самому определять свою судьбу.

Руководство коммунистов заявило: «Коммунистическая партия Латвии не выступает с лозунгом присоединения к Советскому Союзу. Это лозунг наших врагов, проникших в наши ряды».

Секретарь ЦК компартии Жанис Спуре старался успокоить крестьян:

— Никто не думает об устройстве колхозов. Колхозы нам не подходят.

18 июля на митинге в Риге Андрей Вышинский говорил:

— Есть люди, которые думают, что выборы в сейм означают якобы конец национальной свободы Латвии, государственной независимости. Это провокационная болтовня!

На улице Валдемара с балкона здания МИД Латвии на демонстрантов смотрели министры нового правительства. Очевидец вспоминал, что Вышинскому хотелось знать, что выкрикивают демонстранты. Латышского он не знал и спросил у стоявшего рядом секретаря ЦК компартии Латвии:

— Что они, сволочи, орут?

Микрофон был включен, и реплику Вышинского услышали стоявшие на улице.

Жители Латвии впервые столкнулись с выборами по-советски. Голосовать можно было только за Блок трудового народа, составленный в основном коммунистами. 6 июля появилась декларация Блока трудового народа — «За мир, за хлеб, за свободу народа».

Вполне лояльные Москве политики образовали было еще и Демократический блок, но его запретили.

Офицер-моряк вспоминал: «Что делать? Возле урны стояли два советских офицера с пистолетами на боку. Если вообще не проголосовать, они увидят. Ситуация небезопасная — я взял бюллетень и пошел к урне».

Вовсе не ходить на выборы? В паспорте ставился штамп об участии в выборах. Его отсутствие могло оказаться опасным. Одна из газет так и написала: кто не пойдет на выборы — тот враг народа. Но можно было проголосовать против. Практически никто этим не воспользовался. В некоторых районах «за» проголосовало почти сто процентов избирателей. Что это такое? Все та же привычка подчиняться сильнейшему?

20 июля в Рижском замке устроили прием. Приехали Вышинский со своей свитой, генералы Красной армии.

«Когда головы новой элиты были уже значительно подогреты водкой, — вспоминал секретарь Кирхенштейнса, — со своего места поднялся секретарь компартии Латвии Жанис Спуре. Он залез на стол и парадным шагом, опрокидывая ногами бутылки и круша посуду, двинулся на другой конец стола. Ботинки Спуре остановились возле бледного лица профессора Аугуста Кирхенштейнса. Все замолчали. Тогда Спуре выкрикнул:

— Вы должны видеть, кто секретарь ЦК!

Вышколенная прислуга унесла разбитую посуду, и пир с музыкой продолжился».

Через неделю после голосования, 21 июля, в Национальном театре на улице Валдемара собрались новоизбранные депутаты народного сейма Латвии. Секретарь ЦК компартии Жанис Спуре объявил с трибуны:

— Выражая власть всего трудового народа Латвии, сейм с этого момента провозглашает установление советской власти на всей территории Латвии. Латвия провозглашается Латвийской Советской Социалистической Республикой.

В день, когда открылось заседание сейма, в Рижский замок, резиденцию президента Латвийской Республики, прибыл советский посол. Он сообщил Карлису Улманису, что через три часа тому придется покинуть территорию Латвии. Улманиса вывезли в Советский Союз и уже там арестовали.

На съезде компартии в декабре 1940 года говорили, что «Улманис и его клика плутократов решили предоставить территорию Латвии английским империалистам и империалистам других стран как плацдарм для борьбы с Советским Союзом». Во время войны состав преступления изменили: обвинили Улманиса в сотрудничестве с Германией.

Министр иностранных дел Вильхельмс Мунтерс был арестован еще 16 июля 1940 года. Чекисты приехали к нему на дачу и дали на сборы час. Его выслали в Воронеж.

Новый сейм без дебатов проголосовал за присоединение к Советскому Союзу. Многие в Латвии поразились. Во время предвыборной кампании кандидаты в сейм не говорили о таких планах. Следовательно, у них не было мандата избирателей. По конституции такие вопросы должны были решаться только путем всенародного голосования.

Карлис Улманис был авторитарным правителем, сосредоточил в руках всю власть в республике и, прямо скажем, не пользовался широкой популярностью в демократических кругах. Но то, что произошло после установления советской власти, многих заставило вспоминать его ностальгически. Дурное забылось, и он стал восприниматься чуть ли не как образцовый правитель.

Бывшего президента Латвии отправили в Орджоникидзе, затем в Ворошиловск и, наконец, перевели в Красноводскую тюрьму в Туркмении. Карлис Улманис умер при невыясненных обстоятельствах 20 сентября 1942 года. Репрессировали и его родственников.

В советские годы внучатый племянник бывшего президента Гунтис Улманис (его дедушка Янис был старшим братом Карлиса) обратился в республиканский комитет госбезопасности:

— Почему с меня не сводят глаз и чинят мне всяческие препятствия, ограничивая мою профессиональную деятельность? Если причиной этому родство с Карлисом Улманисом, то я его не выбирал.

Руководитель комитета ответил:

— У комитета нет к вам никаких претензий. Во многих случаях непосредственные начальники, будучи не в состоянии решить вопрос, намекают на некие возражения и интересы комитета госбезопасности. А мы не вмешиваемся в кадровые вопросы.

Гунтис Улманис задал вопрос, который мучил его всю жизнь: что стало с его отцом?

И получил ответ: Эдуард Улманис умер в 1942 году — в возрасте всего тридцати лет — в Вятлаге, неподалеку от Кирова. В том же году и тоже от истощения скончался в лагере и его дед Янис Улманис.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга посвящена исследованию человеческого лица и человеческой мимики. К талантливым авторам-поп...
Если вас перенесли в другой, с виду прекрасный мир – не спешите радоваться. Даже если предлагают раб...
Паоло Мантегацца пользуется в Италии репутацией не только величайшего писателя в области философии, ...
XXV век, Венера. Ее королевское величество в отъезде, это ли не повод начать Большие Игры за ее спин...
Это книга о том времени, когда перед людьми широко «распахнет двери» великий Дальний космос и начнут...
Православная газета «Приход» не похожа на все, что вы читали раньше, ее задача удивлять и будоражить...