Свадьба беременной Золушки Ларина Арина

Арина Ларина

Свадьба беременной Золушки

Юлька зигзагами двигалась в сторону дома, пытаясь обходить лужи и сомнительные островки жидкой снежной каши, наступив на которые можно было запросто провалиться если уж не по колено, то по щиколотку точно. Еще выходя из трамвая, она поняла, что вряд ли попадет домой с сухими ногами. Когда двери скрипящего и стонущего каждым своим винтиком вагона наконец-то распахнулись, гостеприимно предлагая основательно помятым пассажирам выматываться, она в отчаянии вцепилась в поручни, предприняв нечеловеческие усилия по удержанию гомонящей толпы, желавшей во что бы то ни стало покинуть эту консервную банку и дорысить до теплых квартир. Прямо перед выходом поблескивала угрожающих размеров лужа, перепрыгнуть которую без хорошей спортивной подготовки было довольно затруднительно. Таковой подготовки у Юльки не имелось, равно как и сил удержать напиравших сограждан, поэтому она совершила отчаянный прыжок, надеясь на то, что напор толпы придаст ей необходимое ускорение и она успешно приземлится на сухой тротуар. Карлсон из худенькой Юльки вышел никудышный, поэтому приземление состоялось не совсем удачно. Его скорее можно было охарактеризовать как приводнение. Она с коротким уханьем шлепнула сапожками в самую середину лужи, обдав окружающих ледяными брызгами. Народ возмущенно забурлил, и несостоявшейся парашютистке пришлось спасаться бегством от праведного гнева «подмоченных» пострадавших. Похлюпывая водой, попавшей в обувь, она еще около часа бегала по магазинам в поисках продуктов, ощущая себя хозяйственной «хлопотушкой».

Юля была обязательной, исполнительной и пунктуальной, за что на работе ее любили и ценили. Внешностью ее бог не осчастливил: длинные темно-русые волосы, обычное лицо, приятное, но не более, стройная фигура без выдающихся деталей, даже с некоторой нехваткой в нужных местах. Она считала себя обычной серой мышкой, теряющейся в толпе, и комплексовала на фоне подруг, которые казались ей более достойными мужского внимания. Хотелось думать, что она просто недооценивает себя, но жизнь постоянно убеждала в обратном. Девчонки влюблялись, выходили замуж, бурно выясняли отношения с любимыми и разлюбленными, в общем, жили интересно и ярко, чего нельзя было сказать о Юльке. Она всегда внимательно выслушивала, пыталась помочь, но абсолютное отсутствие опыта обесценивало ее рекомендации. Ее теоретические познания подруги поднимали на смех и отвергали советы, вычитанные в книгах, приводя примеры из жизни. Девочки искренне желали добра самой Юльке. Диапазон вариантов изменения ее судьбы колебался от «пойди к магу и сними венец безбрачия» до «познакомься в театре». Осуществить эти наставления на практике не удавалось. Записаться на прием к потомственной колдунье можно было только за несколько месяцев, чему Юлька невероятно обрадовалась и с легким сердцем отказалась от этой затеи. Походы в театр принесли лишь разочарование: мало того, что постановки оставляли желать лучшего, так еще и соседями каждый раз оказывались разновозрастные особы женского пола или семейные пары. Знакомиться в транспорте или на улице она опасалась, да никто, собственно, и не изъявлял желания пообщаться. В молодежных компаниях, куда подруги усиленно зазывали непристроенную невесту, кавалеры ею не интересовались. Ночами она плакала от обиды и не понимала, почему жизнь столь несправедлива. Горестные всхлипы были услышаны, и судьба сделала реверанс в Юлькину сторону.

Уже полгода она жила с Костиком. Ради него Юлька готова была на любые подвиги. Она даже купила толстенную кулинарную книгу и регулярно баловала своего ненаглядного всяческой экзотикой. Она радовалась, что у ее любимого нет денег на рестораны, ей было так приятно готовить для него, а потом, красиво накрыв стол, уютно устраиваться с ним рядом и поедать собственноручно сделанные кулинарные шедевры, щелкая пультом телевизора и с восторгом слушая разглагольствования своего высокоинтеллектуального бойфренда. Правда, теперь ей приходилось подрабатывать по выходным, поскольку она кормила двоих, да и съемная квартира, несмотря на габариты скворечника, обходилась ей недешево. Костя был еще студентом, своих доходов не имел, жутко уставал на лекциях и не мог ей помочь, хотя очень убивался по этому поводу. Юльке было приятно чувствовать себя взрослой. У многих ее подруг дети уже ходили в школу, они часто обсуждали разные хозяйственные вопросы, а ей, жившей с родителями на всем готовом, приходилось стыдливо отмалчиваться. И вот теперь она была на уровне. Как все.

…Юлька ощутила невероятное облегчение, попав наконец в теплый подъезд, и на минутку припала озябшими руками к горячей батарее. Еле волоча неподъемные сумки, она заползла на свой этаж и долго примеривалась у дверей, как бы сунуть ключ в замок, не опуская пакет с продуктами на грязный пол. В результате ручки порвались, и буханка хлеба все-таки шмякнулась в грязь. Хорошо хоть теперь продают хлеб, завернутый в полиэтилен. Он не испачкался, но настроение почему-то испортилось. Ввалившись в коридор съемной однокомнатной хрущевки, Юлька хотела заметить Костику, что она замерзла, промокла, а он не встретил, не помог донести тяжести… В нос ударил запах чего-то вкусного, жареного.

«Ужин делает», – умилилась она, тут же забыв про усталость.

Захотелось подбежать, обнять сзади, прижаться и сказать, как она его любит, как ценит, какой он самый-самый… На этой романтической ноте Юлька влетела в крохотную кухоньку и, образно говоря, стукнулась рогами о косяк. Она застыла в дверях, ощущая дикую беспомощность, отчаяние, обиду и черт знает что еще. Было такое чувство, как будто ее со всей силы ударили чем-то тяжелым по затылку, не просто больно, а исподтишка.

Стол был накрыт праздничной скатертью, которую она долго с любовью выбирала на рынке, хлюпая сапогами по растаявшему снегу и то и дело возвращаясь то к одному, то к другому лотку. Эту прелесть она нашла, когда замерзла окончательно и уже видела свой нос, фиолетовый и распухший от мороза, как слива. За столом, накрытым этой самой скатертью, сидел Костик с неизвестной медноволосой девицей, кормившей его с ложечки чем-то зелено-майонезным. Девица даже не повернула головы, а Костик, не покраснев, не выказав никакого, абсолютно никакого замешательства, с досадой сказал:

– Чего ты трубку выключила, я дозвониться не смог: предупредить хотел – переночуй сегодня у родителей, у меня дела.

Это была откровенная наглость. Он даже не попытался соврать или дать Юльке возможность достойно выпутаться из этой ситуации! Слезы подступили к глазам, запекло в солнечном сплетении, и Юльку захлестнула безграничная ярость: захотелось немедленно прибить их обоих и пойти сдаться властям. Но это так же быстро прошло, как и накатило. Ноги стали ватными, голова закружилась. Где-то внутри рождалось чувство безграничной потери, но она еще не могла осознать ее глубину. Юлька летела с обрыва и не видела, что там внизу.

Только не рыдать… При них. Как деревянная, она повернулась на низких стоптанных каблучках и промаршировала к дверям. Спиной она чувствовала его взгляд и даже не ждала, что он побежит, как в мексиканских сериалах, рвя на себе волосы и причитая о погибшей любви. Она вообще ни о чем не думала, хотя мысли бились в голове, как рой диких пчел, они жужжали, сталкиваясь и перекрывая друг друга хаотичным гулом. Мысли были отдельно от нее. Она просто заставляла себя не сосредотачиваться на них, иначе… Можно просто сойти с ума.

К родителям она не поехала. Ей не хотелось объясняться с мамой, которой всегда не нравился Костя. Она сделала то, чего не делала никогда: приехала без звонка к Ане и сказала, что переночует у нее, едва Анька открыла дверь. Под обалделым взглядом хозяйки Юлька протопала к дивану в гостиной, легла на него и стянула на себя со спинки покрывало, закрывшись с головой. Анька, надо отдать ей должное, не стала выяснять, что это за номера откалывает подруга на ночь глядя, а просто выключила свет и прикрыла дверь. И тут, в темноте, под душным диванным покрывалом Юлька дала волю слезам. Она оплакивала свои несбывшиеся мечты, своего неродившегося ребенка, некупленную кроватку… Свою единственную, первую и последнюю в жизни любовь, которая осталась, как разбитое вдребезги блюдечко, в той хрущевской кухне. Когда первые эмоции улеглись, утекло и высохло вместе со слезами горе, стало полегче и даже подумалось, что он уже пожалел, ищет ее. Ну конечно! Он ее ищет, волнуется, он же любит. Какие у него глаза… Глаза не лгут, Костик ее любит… А медноволосая – это временное помутнение рассудка. Какая она бесчувственная, у него же экзамены, стресс, а она…. Юльке стало стыдно, и она на цыпочках прокралась к телефону. Сейчас она позвонит, все недоразумения выяснятся, и они снова будут вместе… Будут… Трубку никто не снимал.

Не туда попала, решила Юлька и набрала еще. Длинные гудки. Точно, он ищет ее. Ходит по улице, мерзнет… Слезы опять хлынули градом. Юлька еле дождалась семи утра и позвонила маме: «Костик не звонил?» Заспанная Галина Даниловна долго не могла понять, чего дочери от нее надо, наконец ее голос стал более вменяемым – нет, не звонил твой Костик, – и последовал вопрос, которого Юлька так боялась: «А что случилось?»

Юлька торопливо попрощалась, пробормотав нечто невнятное и пообещав позвонить с работы. Положив трубку, она медленно опустилась на пол и сухими глазами уставилась в стену. Рисунок на обоях она изучала до тех пор, пока в коридор не выползла встрепанная спросонья Анька со словами: «А не пора ли на работу?»

Больше она ничего не спросила, и Юлька была ей за это благодарна. Ответов она еще сама не знала. Но острая потребность все выяснить до конца не давала ей окончательно упасть духом: «Сегодня или никогда – до завтра в этом диком неведении я не проживу!»

В какой-то судорожной надежде она ухватилась за мелькнувшую мысль: «Он же будет звонить мне на работу. Костик знает, как к нему относится моя мама, он просто не мог ей позвонить. Наверное, он ждет у офиса, с цветами…» Юлькины мысли понеслись куда-то в розовую даль. Она сама себе не верила. Или верила? Единственное, что она знала теперь точно – что значит выражение «едет крыша». Юлькина крыша именно ехала, это надо было немедленно остановить. Любой ценой.

На работу она добиралась на такси. Хотелось приехать раньше всех, пока в приемной никого нет и можно будет спокойно поговорить. Она будет держаться независимо, делать вид, что ей все равно. Она угостит его кофе и с непроницаемым лицом будет слушать его сбивчивые объяснения. Пусть Костик помучается. Мысли опять понеслись паровозом, Юлька одернула себя и стала планировать, что и как она скажет. По всему получалось, что сыграть равнодушие не получится, потому что из нее просто лезли всякие упреки, как фарш из мясорубки. Безудержно хотелось, чтобы ему стало стыдно, чтобы он осознал, раскаялся, бросился в ноги, в конце концов…

У входа в офис было пусто. На посту охраны ее никто не спрашивал и ничего для нее не оставлял. Прямо в дубленке она плюхнулась на стул и растерянно застыла. Тщательно продуманный план разговора не пригодился. Он не приходил. С решимостью самоубийцы она схватила телефонную трубку и набрала номер Костика.

– Алле, – ответил хриплый и заспанный голос. Его голос.

– Костя… – И пауза, что говорить, она не знала. Он спал и даже не собирался каяться. Молчание затянулось.

– Слушай, если тебе нечего сказать, позвони потом, мы спим. – И отчетливый ленивый зевок…

– Мыыыыыыы?! – ахнула Юлька и отсоединилась.

Когда появился шеф, она так и продолжала сидеть одетая, в приемной даже не горел свет. Валерий Михайлович привык приходить по утрам в уже освещенное и обогретое помещение, поэтому довольно долго не мог нашарить выключатель. Когда свет наконец вспыхнул, он поднял голову, наткнулся взглядом на Юльку и вздрогнул.

– Юля? Вы что, ночевали здесь? – то ли он пытался шутить, то ли так растерялся.

– Здравствуйте, извините, сейчас сделаю кофе, – как робот, произнесла Юлька и пошла раздеваться.

Вешалка выскользнула у нее из рук и грохнула о дно шкафчика. Она резво подбежала к календарю и, шевеля губами, стала считать дни. Потом медленно вернулась, аккуратно повесила дубленку и опять застыла, глядя на большую круглую пуговицу.

«Так не бывает, – с отчаянием подумала она. – Бред какой-то. Нет. Только не это. Не хочу сейчас об этом думать, не могу…»

Уйти с головой в работу не получалось. Даже слегка погрузиться не выходило. Голова просто не работала, из рук все валилось. Шеф, которому она в очередной раз ответила невпопад, задумчиво смерил ее взглядом, открыл уже было рот, чтобы спросить что-то, но раздумал и ушел к себе.

«38 дней… Это похоже на диагноз». Но советоваться ни с кем не хотелось. «Надо ему позвонить и сказать, ведь это меняет все, – тупо соображала Юлька. И тут же отвечала сама себе: – А что это меняет – ни-че-го!»

День тянулся бесконечно долго. Внутренняя борьба, звонить – не звонить, переросла в неудержимое желание позвонить и все выяснить. Немедленно! Но в приемной постоянно толклись люди и не давали возможности решать личные вопросы. Наконец сотрудники угнездились в кабинетах, наступило затишье, и Юлька опять схватила телефонную трубку.

Костик бодро алекнул и тут же отчетливо досадливо вздохнул, услышав Юлькино «Привет, это я…». Она в этот момент судорожно решала: делать вид, что ничего не случилось? Но это же глупо… Или начать с места в карьер, тогда можно будет расставить все точки над «и». Победило второе.

– Ну и как это все понимать? Объясниться не желаешь? – максимально нейтральным голосом сказала Юлька. Руки бешено тряслись, и вообще весь организм основательно потряхивало, как при лихорадке.

Как выяснилось, объясниться Константин желал: «…Чтобы ты наконец поняла и перестала звонить». То, что последовало дальше, не могло присниться даже в самом кошмарном сне: Юлька узнала про себя столько всего, что сообщать Костику о задержке уже просто не имело смысла. То ли она выбрала неверную тактику, то ли это была судьба, толкавшая ее, как паровоз, по заранее проложенному пути, который скрывался за линией горизонта и вел в неизвестность.

Оказалось, что Юлька никогда не была нормальной женщиной, такой, какой должна была быть в понимании Кости: она не следила за модой, не была экстравагантной, не делала маникюр…

Она вдруг вспомнила, как на каких-то переговорах видела переводчицу с шикарными полированными ноготочками, после чего Юлька завалилась в ближайший салон красоты с единственной мыслью – сделать хоть раз в жизни вот такое же чудо на своих руках. Но, увидев цену, она вспомнила о том, что до зарплаты еще 11 дней, а денег осталось мало, занимать она принципиально не хотела, а Костя на свою стипендию купил компьютерные диски со стрелялками. Так что красота оказалась не по карману. В памяти всплыло лицо Катюхи и ее сердитый, выговаривающий голос: «Ты обалдела, как можно так себя унижать, мужик должен зарабатывать! Мужик! А не ты… Не, рехнулась девка – альфонса завела. Да кошелек у мужика – вторичный половой признак, усвой это, а то так и будешь этого дармоеда до старости кормить!»

– Ты же не зарабатывал, – понесло ее оправдываться, хотя она понимала, что сейчас это уже бесполезно и глупо, – на какие шиши за модой-то следить!

Обида и оскорбленная гордость набирали обороты:

– Ты жил за мой счет: за квартиру, за еду, за трубки, за шмотки твои – за все платила я. Мне же по выходным работать приходилось, чтобы нам на еду хватало, чтобы ты, гад, соки себе свежие давил по утрам….

Только бы не заплакать, не заплакать…

– Во-во, – отреагировал Константин. – Ты только про деньги и думаешь, в тебе же ни грамма женственности, духовности…

– Какой духовности? У тебя совесть есть – ты же не духовной пищей питался, ты жратвы требовал.

Это была уже кухонная разборка, глупая и некрасивая, но Юлька не могла остановиться. Злость, отчаяние, обида. Сколько времени потрачено на этого… Господи, ведь не девочка уже. Так хотела устроить судьбу, родить ребеночка. Ну не было у нее любви никогда, ну поверила, что вот оно – чувство. Просто ей очень хотелось поверить. Была ведь счастлива, недолго, но была. И вот такой финал.

Костю тоже несло. То ли он не понимал, что говорит, то ли спятил:

– Ты на белье свое посмотри: как у бабки деревенской. Как будто у тебя куча детей и тебе не про эротику, а про сенокос думать надо. Пионерка, тоже мне. Да и в постели ты – не фонтан, бывает и получше…

Это была уже та грань, за которую ему заходить не следовало. Может, он проговорился, может, специально решил ее позлить, но в любом случае сделал он это зря.

– Да пошел ты!.. – рявкнула Юлька. – А ну выматывайся из моей квартиры, чтобы к вечеру духу твоего там не было, пускай тебя твои «получше» теперь содержат! Альфонс!

– С каких щей «выматывайся», – спокойно парировал Костик. – Квартира не твоя, мы ее снимаем, ближайший месяц оплачен, так что не понимаю, что за наезды.

Она вдруг почувствовала, что он улыбается: самодовольно, с превосходством. «Слепая я, что ли, была, как я не видела, какой он на самом деле», – обалдело подумала Юлька. Злость душила ее, но сделать было ничего нельзя, он был абсолютно прав: она даже ни разу не видела хозяйку, у которой они снимали эти «полукомнатные» апартаменты. Просто давала Косте деньги, а он расплачивался.

Совсем некстати вспомнилось, что у нее там вещи, и как их теперь забирать – непонятно. И задержка!.. С этим-то что теперь делать? На нее накатила такая усталость, такая безысходность.

– Значит, ты окончательно решил… – Юлькин голос предательски засипел и сорвался. Эмоции захлестнули невезучую в личной жизни секретаршу, и она с такой силой хрястнула телефонной трубкой об аппарат, что тот должен был расколоться. Но не раскололся. Он стоял, матово поблескивая бежевыми боками, на красивом офисном столе, между компьютером и принтером, в приемной а-ля «европейский стандарт». По экрану монитора периодически пролетала на помеле бабка-ёжка, подаренная Юльке на прошлый Новый год компьютерщиком Андреем и принятая ею сначала за вирус. Обычный телефонный аппарат, кусок пластмассы, набитый электроникой, только что разрушил Юлькину жизнь.

«Ах ты гад, ах ты гад…» – эта единственная мысль, как заезженная пластинка, на огромной скорости прокручивалась в Юлькиной голове. Никаких других мыслей не было: ни конструктивных, ни просто других. Никаких.

Звонкая трель вырвала ее из состояния ступора, рука автоматически потянулась к аппарату. Поднося к уху трубку, внутри которой что-то с шуршанием перекатилось, Юлька вяло отметила про себя, что, вероятно, она все-таки что-то в этом чертовом телефоне сломала. По ушам ударило гуденье Василия Степановича, занудного дядьки лет шестидесяти, у которого были какие-то дела с шефом. Юлька не любила его солдафонский юмор и постоянные натужные попытки пофлиртовать с ней.

– Юляша, здравствуй, – забубнил Василий Степанович. Вот под этот его бубнеж Юлька и начала медленно приходить в себя. Вежливо улыбаясь раненой трубке, она кивала головой, как китайский болванчик, и повторяла «да-да, конечно», «обязательно» и прочую дежурную вежливую ерунду. Отсоединившись, она с ужасом поняла, что абсолютно не помнит, о чем только что говорила и что именно успела пообещать.

Разговор с Василием Степановичем привел ее в чувство и основательно встряхнул отсутствием каких-либо воспоминаний о содержании самой беседы. Это нервировало и заставляло извилины судорожно шевелиться. Результатом активизации мозговой деятельности стало осознание факта, что в приемной она находится далеко не одна. Вальяжно раскинувшись в кресле, терпеливо ожидал аудиенции мужчина, выглядевший словно фотомодель из глянцевого журнала. Валерий Михайлович, которого всегда и всем приходилось ждать, обычно вылетал к нему из кабинета, долго витиевато извинялся и, радостно воркуя, утягивал этого красавца к себе. Остальные маринуемые в приемной визитеры такой чести не удостаивались: после многократных Юлькиных заглядываний и напоминаний, что у него назначена встреча, шеф наконец давал себя уговорить и с отчаянием бросал:

– Ладно, зовите!

Этот посетитель, представлявшийся всегда как «компания «Бриг», периодически появлялся в офисе последние полгода: квадратное лицо, которое офисные дамы с тихим повизгиванием называли «суперменским», широченные плечи и деловой костюм. Да, еще постоянно чистые блестящие ботинки, на которые Юлька иногда тупо пялилась во время его визитов, впав в производственный ступор от дикой усталости. Ей ни ботинки, ни их хозяин абсолютно не были интересны: просто точка, в которой сходился усталый взгляд офисной «стахановки», неизменно оказывалась на этой матово блестящей обувке. Супермен. Так говорили девочки в офисе, а для него, учитывая нестандартную Юлькину систему координат и ее отношение к миру, это был приговор. Его не замечали. В приемной. Зато по коридору за ним всегда несся восторженный шепот, и одиночные сотрудницы постоянно попадались ему на пути в узком коридоре, ведущем к выходу. Юлька же, привыкшая к тому, что противоположный пол ее не замечает, тоже перестала реагировать на внешние раздражители в виде мужской красоты и чищеных ботинок. Мужчины для нее были непостижимым подвидом, образовавшимся от женщин. Юлька любила ясность и четкость во всем: в словах, в делах и в отношениях. Все непонятное безжалостно изгонялось из ее жизни. Кроме Костика… Но и с ним теперь было покончено. Своим поведением он лишний раз доказал Юлькину правоту. Как это было обидно: именно в этом случае она оказалась права. Вот невезуха…

Вспомнив о молчаливом присутствии «компании «Бриг» в приемной, она резко залилась свекольным румянцем, переходящим местами в бледные пятна на щеках. Со всем этим винегретом на лице Юлька нырнула под стол, делая вид, что ищет какие-то бумаги, а на самом деле пыталась сообразить, что именно услышал визитер. Не то чтобы ее волновало чужое мнение, просто она привыкла переживать неприятности в одиночку, не привлекая общественность. А по всему выходило, что супермен слышал весь разговор.

Изогнувшись самым немыслимым образом, Юлька глянула из-под стола на посетителя и, к своему жуткому изумлению, обнаружила на его лице следы такого же винегрета чувств: то ли у него были свои проблемы, то ли его так смутило ее телефонное выступление.

Момент, когда красавец материализовался в приемной, нерадивая секретарша пропустила. Поэтому Валерий Михайлович пока пребывал в счастливом неведении о том, что его ждут. Решив исправить ситуацию, Юлька приподнялась на локтях, опершись на стул, ткнула кнопку внутренней связи и торжественно известила шефа:

– К вам компания «Бриг»!

После чего нарочито бодрым голоском гостеприимной сотрудницы спросила, выбираясь из-под стола: «Чай, кофе?» При этом в голове медленно ворочалась мысль: «А сколько же он тут уже просидел-то? Может, я того… опоздала со своей вежливостью…» Мысль была подлым образом оборвана поехавшим из-под нее стулом как раз в тот момент, когда страдалица уже почти выкарабкалась наружу, и она, весело взмахнув ногами, окончательно рухнула к коробкам с документами, которые аккуратным штабелем стояли под рабочим местом.

«О-о-о! Замечательно, просто фантастическое везение!» – подумала она, открывая глаза.

Юльке были видны только начищенные ботинки, несущиеся со слоновьим топотом к ее лицу. Видимо, секретарский мозг основательно встряхнулся, поскольку первое, что пришло ей в голову при виде бегущих штиблет: посетитель сейчас поддаст ей как следует прямо в физиономию, за этим, собственно, и торопится. Мысль эта была настолько дикой и неожиданной даже для пострадавшего мозгового содержимого натерпевшейся за день Юльки, что она пришла в себя. Сработал инстинкт самосохранения, подбросивший ее в полувертикальное положение, дабы встретить опасность как минимум не в беспомощном лежачем состоянии. В связи с чем она повторно ударилась головой о внутреннюю поверхность столешницы и перестала трепыхаться: день не задался с самого утра, хуже уже не будет, потому что – хуже не бывает…

Супермен, как выяснилось, бить ее не собирался. С каким-то невнятным бормотанием, имевшим явно жалостливые нотки, он начал выгребать ее из-под стола. Рабочее место было узким, мужик широким, соответственно процесс усложнился и затянулся. К тому же Юлька чувствовала себя, как студень, который забыли на ночь убрать в холодильник, то есть практически перешла даже не в желеобразное состояние, а в текучее. За этой жизнерадостной возней их и застал шеф. Сначала он, как обычно, вылетел в приемную с распростертыми объятиями и счастливой улыбкой на лице, но, увидев пустые кресла, повернулся к тому месту, где обычно сидела прилизанная и ненакрашенная секретарша, всегда такая исполнительная и корректная…

Теперь уже шеф приобрел свекольное свечение в лице и затоптался на ковре, не зная, как реагировать на происходящее.

Валерий Михайлович был толстеньким, как колобок, и маленьким. Здоровенный монитор на Юлькином столе мешал ему оценить масштабы и суть происходящего. Поэтому он был вынужден импровизировать на ходу, пытаясь выровнять ситуацию, плавно переходящую в форсмажор. Получилось неудачно: «А-а-а, Юлечка, вы опять упали». Сказано это было нарочито обыденным тоном, отчего звучало еще глупее. По всему выходило, что Юлька часто сваливается под стол. Такая вот рядовая рабочая ситуация! Это никак не вязалось с имиджем компании. Шеф понял промашку и замолк, застыв посреди приемной, как памятник.

Юлька, водруженная на стул сильными руками представителя компании «Бриг», медленно приходила в себя, даже не пытаясь разрядить обстановку и поддержать благое начинание любимого директора.

Спаситель, в свою очередь, смущенно переминался рядом, не зная, как вести себя в подобной ситуации. По всему выходило, что он не часто вынимает девушек из-под стола.

– А… э-э-э… Заходи! – наконец-то нашелся шеф и описал руками в воздухе некую гостеприимную кривулину, очерчивавшую путь гостя от стола до дверей начальственного кабинета.

Юлька же, почувствовавшая настоятельную необходимость немедленно остаться в одиночестве и осмыслить хотя бы часть сегодняшних событий, небрежно поддакнула: «Да-да, идите!» Получилось, что она их обоих великодушно отпустила своим царственным разрешением. Шеф с суперменом немедленно умелись в кабинет, а Юля наконец-то осталась одна.

Мысли путались и не желали выстраиваться в любимую Юлькой логическую цепочку. Костик ушел. Не просто ушел, а еще и высказал свои соображения, накопившиеся за недолгое время их совместного проживания. По всему получалось, что она – генетический урод, не имеющий права называться женщиной. Это было обидно. Не просто обидно, а чрезвычайно обидно. Юлька уже видела себя в белом свадебном платье, мечты завели ее так далеко, что она стала выискивать в Интернете магазины, торгующие детским приданым, и даже выбрала очаровательную кроватку… Костик был таким понятным, таким простым, таким идеальным, почти… Она так гордилась им: не пьет, не курит, любит ее, как никто никого никогда не любил. Девчонки скептически хмыкали и искали дефекты, упорно пытаясь открыть ей глаза на его недостатки. «От зависти», – думала Юлька и продолжала строить в мечтах свой песочный замок. Крыша которого сегодня и обвалилась ей на голову.

День заканчивался. Вопросов и проблем только прибавилось, точки над «и» расставлены, но ситуация не прояснилась.

Надо было решать проблемы по степени их важности. Сначала в консультацию. До конца рабочего дня оставалось еще полтора часа, но она встала, оделась и вышла. Что подумает Валерий Михайлович, не увидев секретаря на рабочем месте, ее не волновало. О нем она думала меньше всего. То есть вообще не думала. Она жила на автопилоте. Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша…

В консультации ее приняли платно, а потому невероятно быстро. Регистраторша, посмотрев на ее перевернутую физиономию, заполнила карточку и отвела в кабинет мимо очереди, которая тут же недовольно зашипела.

Из дверей консультации она просто выпала. На голову сыпался противный мелкий снег и тут же таял. Сколько раз Юлька представляла себе этот радостный момент, как она скажет ему… Нет, не думать об этом, нельзя, не надо… Рыдания, которые она сдерживала, наконец прорвали плотину Юлькиных тщетных усилий, и у нее началась самая настоящая истерика. Так голосят по умершим. И ей казалось, что она уже умерла. Ее нет, есть только этот снежный ком проблем, который подмял ее под себя и остановился.

Если бы она утром не накрасилась, планируя произвести на Костика неизгладимое впечатление, то сейчас ее лицо было бы просто опухшим. Но она решила предстать перед изменником при полном параде, поэтому теперь тщательно нанесенный утром макияж превратился в боевой раскрас индейца, идущего по тропе войны. Тропа привела ее на работу.

По счастью, в коридоре ей попалась навстречу бухгалтер Танечка, которая охнула и шарахнулась в сторону, не узнав в полутьме Юльку.

– Что, – равнодушно спросила Юлька, оставившая у консультации вместе со слезами все силы и эмоции, – такая страшная?

– Ну что ты, – заволновалась Танечка, – лампочку не могут сделать, безобразие… Ты, э-э-э-э-э… умылась бы…

Даже в полутемном коридоре было видно, как Танечка покраснела от своей бестактности.

Юлька зашла в туалет и глянула в зеркало. Оттуда на нее уставилось нечто.

– Мда. – Юлька смыла все, что смогла. Осталась просто красная пятнистая физиономия. – Бомжиха. Ну и ладно.

В приемной было пусто. Похоже, шеф так и не узнал, что она уходила: отряд не заметил потери бойца…

Подперев голову ладошками, Юлька попыталась понять, что случилось и что с этим делать. Но думать не получалось. Лезли на ум всякие глупости, в частности, единственное золотое колечко, скромненькое, подаренное мамой на двадцатипятилетие, оставшееся в ТОЙ квартире, второй костюм и блузки, тоже висевшие в шкафу ТАМ. Но разбираться с этой проблемой сейчас она не могла. Надо было решать вопрос с ночевкой. Если прийти к Аньке второй раз, то придется все-таки объяснить, в чем дело. А может быть, и пора? Нужен был совет, а кто, как не дважды замужняя Анька, сбросившая свои рога еще четыре года назад, мог этот самый совет дать. Надо идти сдаваться.

Рабочий день все никак не заканчивался. Как только наступили заветные 18.00, Юля пошла к шефу прощаться.

– До свидания? – как обычно, вопросительно сказала она, что подразумевало следующее: она прощается и одновременно интересуется, не надо ли чего. Слава богу, ничего не надо было. Про отлучку Валерий Михайлович смолчал. Супермен, оказывается, все еще сидел у него и шуршал какими-то бумажками, раскладывая из них на длинном директорском столе замысловатый пасьянс.

Шеф кивнул, и Юлька отправилась плакаться Аньке. Пока она подпрыгивала на ледяном тротуаре, высматривая в сумерках свою маршрутку, ей вдруг четко представилась картина, как она на темно-синем «Вольво» проезжает мимо Костика, мерзнущего на остановке. За рулем «Вольво» сидит супермен, на заднем сиденье лежит охапка роз… Маршрутка пролетела мимо, даже не остановившись. Как всегда, надо тащиться к кольцу, час пик, мест нет.

«Не могу», – подумала Юлька и стала ловить частника. Остановился потрепанный «жигуленок» с не менее потрепанным дядькой за рулем. Принца рядом не оказалось. Жизнь – не кино, а как хотелось бы…

Аня выжидательно смотрела на подругу, в глазах застыл вопрос. Наевшаяся Юлька (и откуда только аппетит взялся, хотя из-за всех этих переживаний она и пообедать-то забыла) поняла, что пора все выкладывать. Она даже не могла разобраться: хочется ей делиться с Анькой своим горем или нет. Вместе с сытостью пришла апатия. И Юлька рассказала все.

Подруга не перебивала, только изредка задавала уточняющие вопросы. Когда рассказ, перемежаемый жалобами и упреками, был закончен, она некоторое время сидела молча, а потом сразу перешла к главному:

– Ну, Костик – фиг с ним, не было мужика – и это не мужик. С ребенком что?

Что с ребенком, Юлька не знала. Она старалась об этом не думать. Словно угадав это, Аня сказала:

– Не жди, не рассосется. Давай решать, пока не поздно. Пять недель – это не смертельно, но шевелиться надо быстрее.

Анна, как всегда, настроена была решительно: сначала дело, а потом эмоции. Эмоции – это Костик и все с ним связанное, а дело – это то, что уже внутри Юли целых пять недель. То, чего она так ждала, получила, когда совсем отчаялась, и вот теперь была абсолютно не рада этому обрушившемуся на нее счастью.

Шевелиться быстрее не хотелось, шевелиться не хотелось вообще. Если бы можно было исчезнуть, раствориться и зависнуть в небытии… И ни о чем не думать. Груз ответственности, который Юлька всеми силами пыталась от себя отпихнуть, наваливался и требовал активных действий. Было два пути, абсолютно противоположных. Выбор был, но какой! Можно пойти к знакомому врачу и решить вопрос за полдня, а потом тихо страдать и забывать свою первую и последнюю любовь. Или не ходить никуда, совершить поступок, как в кино: родить, вырастить. И вот Костик, побитый временем, как старая шуба молью, подходит к ним с сыном на улице, узнает, бросается на колени, а она говорит: «Это не твой сын!» – и уходит за горизонт… 154-я серия… Продолжение следует… Москва слезам не верит. Полный бред. Но аборт… Это же убийство. Похоже, что последнюю мысль она выдала вслух, поскольку Анна, долго терпевшая фазу Юлькиной задумчивости, довольно резко сказала: «А так ты свою жизнь угробишь. Без мужа, с ребенком! Алиментов от твоего убогого не дождешься, жизнь с ребенком устроить намного сложнее. Тебе же, дуре, даже жить негде. К маме пойдешь?» Юлька вздрогнула. Про родителей она забыла. Моральные терзания напрочь выбили почву из-под ног, про материальные моменты она как-то не подумала.

– Ну и что. Комнату сниму, без памперсов обойдусь, куплю все бэушное…

– Заткнись, – перебила Анька. – Ты совсем уже ничего не соображаешь. Ты что, на какие деньги ты комнату снимешь, балда!

– Так работать пойду…

– Ага, прям из родилки и давай, – Анька нервно закурила. – Не зли меня.

– Я до последнего буду работать, потом два месяца отлежусь, ребенка – в ясли и на работу опять. Комнату сниму поближе к офису, чтобы раньше забирать…

– Видишь, кастрюля стоит? – неожиданно спросила Анька.

– Ну.

– Гну! Я тебе ее сейчас на голову надену, идиотка! Приди в себя наконец. Кто тебе сказал, что у тебя будет нормальная беременность? А если ты, как я, шесть месяцев на сохранении отлежишь, а если с ребенком не дай бог что… Да кто его у тебя в два месяца в ясли возьмет, с полутора лет только, спустись на землю!

– Няни есть, бабушка… – сказала Юлька и осеклась, представив лицо этой самой бабушки.

– Ага, – подхватила подруга, – давай бабулю порадуем, а то она еще не в курсах, какое счастье обвалилось! Ладно бы от мужика нормального, так ведь нет – от Костика! Насколько я помню – маман твоя от него не в восторге, поправь меня, если я ошиблась!

– Няня, – уперлась Юлька.

– Почем?

– Что «почем»?

– Почем нынче няни на рынке труда? Не просветишь меня, темную?

– Можно узнать, обзвонить агентства, – Юлька почувствовала себя в родной стихии: уж что-что, а собирать информацию по телефону она умела профессионально.

– Не можно, – рявкнула Аня. – Баксов триста как минимум!

– Да брось ты, – не поверила Юлька, – бред! Нет таких цен.

– Это в конторе твоей таких зарплат нет, а люди уже давным-давно деньги зарабатывают, а не за еду вкалывают! Рабыня Изаура!

– Можно прибавку попросить, шеф поймет, он мужик хороший…

– Ну-ну, и будет в восторге от беременности своей секретарши. Давай, рули к нему завтра. Ох, хотела бы я на его лицо посмотреть, когда ты ему об этом скажешь!

– Что делать-то? Чего ты орешь, нет бы посоветовать что-нибудь, развопилась! – Юлька почувствовала, что сейчас заревет. Аня тоже это поняла и сказала:

– Сейчас звоним доктору, договариваемся с ним на завтра – и все. Потом будем устраивать твою личную жизнь.

– С «ним»? – обалдела Юлька, пропустив мимо ушей угрозу о грядущем устройстве ее личной жизни. – Так он еще и мужик?! Нет, я не пойду, к женщине пойду, а к мужику – нет!

– Он не мужик, а гинеколог – почувствуй разницу. Все!

– Мне на работу…

– К врачу! – оборвала Анна. – Все! Конструктивного разговора с тобой все равно сегодня не получится. Иди спать, завтра день тяжелый.

День и правда был тяжелый. Голова болела ужасно: Юлька всю ночь не спала. Ей чудился малыш, которого уже не будет. Он улыбался, тянул к ней ручки и лопотал что-то на своем смешном детском языке.

«Аборта не будет, – решила Юлька. – Чего бы мне это потом ни стоило. Ну и что, что он от Костика, это мой ребенок, только мой. Он не виноват, что я выбрала ему такого отца. Я ошиблась, мне и отвечать. – Юльку потянуло на пафос, которым она пыталась заглушить страх. Уверенности не было ни в чем. Было страшно рожать, но не рожать было еще страшнее. – Убить собственного ребенка, да на что она меня толкает – ни за что! Аньке хорошо, не ей выбирать», – подумала Юлька и тут же устыдилась своих мыслей.

Аньке не было хорошо. Не было и уже никогда не будет. И выбора такого у нее не будет. Никогда. Эта тема была табу и никогда подружками не обсуждалась. По мотивам ее жизни вполне можно было бы снять какую-нибудь «Санта-Барбару» местного масштаба. На первом курсе института Анька выскочила замуж за первого красавца курса. Каким образом он на нее повелся, было не ясно. Особой красотой она никогда не отличалась, но зато была умная. Весь курс списывал у нее задачки, подруги бегали к ней за советом. И еще: Анька считалась перспективной. Было ясно, что такого экономиста работодатели будут рвать друг у друга из рук. Так и произошло. Но это случилось уже потом, много позже. А на первом курсе было скоропалительное замужество и гордость обладания этаким Тарзаном. Таким ухажером не могла похвастаться ни одна девчонка из Аниной группы. На улице прохожие тетки сворачивали шеи, глядя ему вслед. Володя это знал, отчего самооценка его просто зашкаливала. Парень он был хороший, компанейский. С ним всегда было весело: полное отсутствие комплексов сильно облегчало ему жизнь и позволяло не отвлекаться на мелочи. Институтские преподаватели, большинство из которых было дамского пола, ставили ему зачеты автоматом. Его женитьбу на Аньке не обсуждал только ленивый. При этом надо было ее видеть: высокая худощавая брюнетка с зычным голосом, в учительских очочках, с коротким хвостиком – натуральный синий чулок. Это сейчас, работая финансовым директором в солидной фирме, она имела личного визажиста и выглядела соответствующим образом. А тогда… Она даже на свадьбу приперлась в джинсах и рубашке, чем вызвала волну недовольства среди Вовкиных родных. С Аниной стороны были только друзья: мама у нее умерла, когда Анька еще училась в школе, а отца она никогда не видела. У молодого мужа, наоборот, была большая семья. Вся его родня была, как Вовка, – кровь с молоком. Все как на подбор: нарядные и в золоте. Пестротой одежек, блеском украшений и говорливостью они напоминали небольшой цыганский табор. Правда, от цыган их отличала абсолютная белобрысость. Единственный, кого это не портило, был молодой жених. Анька пресекла выпады в свою сторону сообщением, что «ее красоту тряпками не прикроешь». Молодую не поняли, но роптать перестали.

Скороспелая Анькина любовь улетучилась, как дым, после совместной поездки за город с друзьями. Ехали на электричке, было скучно, и компания развлекалась популярной интеллектуальной игрой в ассоциации. По цепочке произносили слова по ассоциации, суть была в том, чтобы говорить не задумываясь: баня – веник, веник – лес, лес – поляна, поляна – цветы, цветы – любовь, любовь – дети, дети – грязь… Это очередь дошла до Вовчика. Все рассмеялись, а Анька оторопела. Она вышла в тамбур, Вовка пошел за ней:

– Ты чего ушла?

– Почему дети – грязь, что за бред? Как это понимать?

– Ну, не знаю… Что за глупости, ты что, обиделась? Ерунда какая…

– Нет, не ерунда! Почему дети – грязь?

– Да потому, – сорвался Вовка, – они только пачкают и портят все. Что пришло в голову, то и сказал! У тебя что – критические дни, чего цепляешься-то?!

– А что, наши дети у тебя тоже будут такие же мысли вызывать?

– Ка-какие дети? – проблеял новоиспеченный муж. – Ты что, залетела?

– А что? – пошла в атаку Анька. – Тебя это удивляет? Ты не знал, от чего появляются дети, не знал, зачем люди женятся?

– Да будут у нас дети, не ори, – попытался пойти на мировую Володя. – Только позже. А сейчас ты это, сходи к врачу, не поздно же еще, наверно, а? – с надеждой спросил он.

– В смысле: ты меня на аборт посылаешь, так? – резюмировала Анька.

– А чего ты на меня орешь, ты меня спросила, хочу ли я ребенка? Не хочу! Поняла? Я вас содержать не собираюсь, сначала надо на ноги встать, а потом уже спиногрызами обзаводиться. Решила она, понимаешь…

– Решила, – припечатала Анька.

На этом и закончилось ее первое замужество. Никакой беременности, конечно, не было. Но реакция любимого человека показала его изнанку, которая Аньке не приглянулась. С такой стороны она его еще не видела. Посмотрела – ну и замечательно. Лучше раньше, чем позже. На ошибках учатся. Уж что-что, а учиться Анька умела.

В следующий раз замуж она вышла, все тщательно обдумав. Андрей был положительным почти со всех сторон, крупный дефект у него имелся только один – мама. Мама любила его до безумия. Ее постоянное присутствие в их семейной жизни отравляло существование по утрам, вечерам и выходным. Свекровь жила с ними: на семейном совете сразу после свадьбы было решено съехаться, поскольку Мария Сергеевна была уже старенькая и больная (ей было пятьдесят два года, и она периодически впадала в депрессию, так назывался ее тяжелый недуг). Кроме того, молодые постоянно были на работе, а за хозяйством кому ж следить? К слову сказать, после того как из Анькиной двухкомнатной и их однокомнатной получилась шикарная трехкомнатная квартира и они зажили дружной счастливой семьей, немедленно выяснилось, что у мамы свои представления о хозяйстве. Оказалось, что следить она собиралась не за хозяйством, а за домработницей, которую Анька должна была немедленно нанять. Молодая невестка удивилась, но требование новоиспеченной свекрови выполнила, благо зарплата позволяла. Далее выяснилось, что маме требуются деньги на некие карманные расходы, которые существенно опустошали семейную копилку. Аня была тогда молодой и неконфликтной, а посему не возражала.

То, что невестка ей не нравится, Мария Сергеевна не скрывала. Андрюшенька, конечно же, заслуживал совсем не такую жену. Но ради счастья сына она терпела. О чем и сообщала ему постоянно громким шепотом, подмечая все Анины промахи, критикуя ее манеру одеваться, говорить, краситься и прочее. Любимым развлечением «старушки» был совместный просмотр телевизора. Хотя Анька, уже тихо зверевшая от наличия в помещении любимой свекрови, купила ей персональный «Панасоник», дабы мама могла смотреть свои бесконечные сериалы отдельно, Мария Сергеевна продолжала тихую борьбу на всех фронтах. Она перебиралась в гостиную и садилась на диван, встревая толстым задом между Аней и Андреем, в результате чего диван по центру проседал и молодые наваливались на нее с двух сторон. Аня изо всех сил пыталась сохранять вертикальное положение и сидеть, не касаясь свекрови, поэтому уже через несколько минут у нее от напряжения начинали болеть мышцы спины, а от злости стучало в висках. Мама же, угнездившись перед экраном, начинала комментировать то, что видела. В основном все ее замечания сводились к следующему:

– Ох, ты посмотри, Дрюнечка, какая у девочки фигурка. Боже, какие формы! – как старый ловелас пузырилась свекровь. И тут же, якобы спохватившись, всем своим мощным корпусом поворачивалась к Аньке и сладким голоском тянула: – Ну ты, Анюточка, не расстраивайся, не всем же красавицами быть – зато ты умная!

Почему Аня все это терпела, оставалось загадкой. На работе она была жестким и бескомпромиссным сотрудником, ее побаивались и уважали. Каким образом свекровь умудрялась, ведя себя таким образом, не попасть Аньке под горячую руку, было непонятно.

Все закончилось внезапно. После долгого лечения Аня наконец забеременела. Андрей был вне себя от счастья и даже пытался ставить мамашу на место, когда та позволяла себе выпады против его беременной жены. Но унять Марию Сергеевну было не так-то просто.

Беременность была тяжелой, уже на третьем месяце пришлось лечь на сохранение. Как шутила тогда Анька: «Зато свекровь любимая далеко – во всем надо искать свои плюсы!»

Месяц за месяцем она лежала в клинике, из которой ее не выпускали. Лечащий врач сказал, что ей надо выбирать между карьерой и ребенком. В ее положении медицинское наблюдение должно было быть круглосуточным. Анька выбрала ребенка. Андрей приходил сначала ежедневно, гладил животик, смотрел карту, говорил с врачом. Потом стал ходить через день, потом еще реже. Анька нервничала, но оправдывала его: ну не сиделка же он, в конце-то концов! До родов оставалось совсем немного, ее распирало счастье: она станет мамой, на фоне этого блекли любые проблемы и неприятности. Ей хотелось думать только о хорошем. На тумбочке лежала целая стопка детских книг, которые она читала вслух, поглаживая свой огромный живот. Там был мальчик. Ее мальчик. Иногда от счастья наворачивались слезы, особенно когда он начинал тихонько толкаться.

Но однажды пришла свекровь. Она еще не появлялась ни разу, и Анька напряглась. Приход «любимой» мамы не сулил ничего хорошего.

Обронив сухое «здравствуй», Мария Сергеевна уселась рядом с кроватью, на которой лежала Анька. Ей опять нельзя было вставать, что-то было не так, и врач настоял на полном покое.

Посидев некоторое время с поджатыми губами, свекровь сказала:

– Не буду ходить вокруг да около. Ты должна понимать, что никогда не подходила Андрею. Вы слишком разные, надо было искать по себе. Не смей его ни в чем обвинять.

– Вы о чем? – помертвев, спросила Аня. Мысли путались, началась жуткая резь в животе. Какие-то смутные догадки мелькали в голове, как сквозь сон она услышала про то, что у Андрея другая «девочка», «из хорошей семьи, воспитанная…».

– Убирайтесь вон! – закричала она из последних сил и потеряла сознание.

На ее крик прибежала медсестра, засуетилась, вызвала доктора, но ничего этого Аня уже не видела.

Очнувшись, она застонала. Во рту было сухо, болел низ живота, тело не слушалось. Аня с трудом разлепила глаза и увидела капельницу. Прозрачная трубочка тянулась к руке. Она опустила глаза: живота не было, одеяло лежало на плоском теле без намека на беременность. Рядом с кроватью стояло прозрачное корытце, в котором лежало аккуратно сложенное байковое одеяльце. Аня попыталась позвать кого-нибудь, но голоса не было. Она пошевелила рукой. Тут же рядом с ней возникла медсестра и, старательно отводя глаза, затарахтела:

– А вот сейчас подушечку перевернем. Губки вот смочим. Не хотите ли чего?..

Аня хотела только одного: узнать, где ребенок. Она пыталась поймать взгляд девушки, но медсестра постоянно отворачивалась. Она смотрела куда угодно, только не на пациентку, и постоянно болтала, не давая вставить ни слова. Анька похолодела. Она и хотела, и боялась спросить. Хлынули слезы, тело затрясло, как в ознобе.

– Ой, не будем плакать, не надо, сейчас доктор придет, и все будет хорошо. – Медсестра убежала. Буквально через минуту появился доктор. Он тоже отводил глаза. У Аньки уже начиналась истерика, это неведение было настолько невыносимым, что хотелось заорать на них, схватить за грудки и тряхнуть…

– Анна Николаевна, – наконец выдохнул доктор, – к сожалению, ребенка спасти не удалось…

Через три недели подруги встречали ее у дверей клиники. Все молчали, потому что никто не знал, что говорят в таких случаях. Девочки так и не решили, как себя вести. Аня шла к ним из глубины коридора: бледная, осунувшаяся, с сумкой на плече. Она улыбалась! У девчонок отлегло: хотя было страшно, чему она могла улыбаться после случившегося. Выйдя на крыльцо, она сказала:

– Не смейте меня ни о чем спрашивать и делать постные морды. Тема закрыта. Ну, какие новости? А то я выпала из жизни, пора возвращаться.

С тех пор эта тема была табу. Единственный раз, когда Анька позволила себе заговорить об этом, случай с Катюхой, очередная ее любовная драма. Она сидела на Аниной кухне вся зареванная и требовала совета: Катерина забеременела от очередного кавалера, который был безнадежно женат. Решали дилемму: рожать – не рожать. И тут Анна выдала:

– Лучше вообще не иметь ребенка, чем пережить его потерю. Я больше никогда не буду носить в себе чужую жизнь, слишком большая ответственность и слишком страшная утрата.

Лицо ее заострилось, глаза заблестели предательской влагой. На кухне повисла тишина, никто не решился спорить, хотя доводы имелись. Анькина модель мира была ясна. Она, безусловно, в глазах девочек была ошибочной. Но мать, потерявшая ребенка, имела право на свое мнение. Она имела больше прав, чем кто-либо из сидящих за столом.

Анька вообще была непредсказуемой и оригинальной. Ее поведение не укладывалось ни в какие рамки.

Разведясь с Андреем, у которого, к слову сказать, с той самой «девочкой» ничего не вышло, Аня попыталась поделить жилплощадь. Но бывший муж под предводительством мамы выдвинул невероятные финансовые претензии и затребовал себе двухкомнатную квартиру, объяснив, что Аня одна, поэтому ей полагается однокомнатная, а их с мамой двое, они разнополые, посему им положена по закону двухкомнатная. О том, что до объединения площадей у Ани имелась двухкомнатная квартира, уже никто не вспоминал. У нее было достаточно средств, чтобы купить себе отдельные апартаменты, но она заняла позицию: я не злопамятная, отомщу – и забуду. И осталась жить с бывшим мужем и его мамой. Жизнь перековала Анечку в злобную стерву, и теперь уже Андрей с Марией Сергеевной были бы и рады разъехаться, да Анька возражала. По прошествии четырех лет после трагедии отношения жильцов перешли в стадию вооруженного нейтралитета, и Аня уже подумывала закончить эксперимент с отмщением и съехать, предварительно продав свою часть отсуженной жилплощади. Она была бы не она, если бы после всего не оставила своих обидчиков в коммуналке. Последние несколько месяцев Аня подыскивала покупателей. В идеале это должна была быть большая восточная семья, но пока таковая не попадалась.

В общем, переть против Анны было бесполезно. Все задуманное она тщательно воплощала в жизнь, сметая все преграды на своем пути.

Приняв судьбоносное решение ничего не говорить подруге, а сказать все врачу, Юлька вышла на кухню.

– Надо сфотографироваться до аборта, – выдала Анька. – Пока рожа нормальная, а то потом может уже и не получиться. Останется от твоей красоты одно воспоминание!

– В каком смысле? – оторопела Юлька. – Куда фотку – на могилку, что ли?

– Да. Дурость твою и безнадзорность хороним. Теперь я за тебя возьмусь, давно пора было. Давай шевелись! Придется нам сегодня своим ходом, моя машина в ремонте.

Наспех выпив кофе, они понеслись куда-то. Куда – Анька знала, а Юлька нет. Она так устала от подружкиной напористости, что решила не пререкаться: беречь нервные клетки. Их после вчерашнего и так почти не осталось.

Оказалось, их ждали в косметическом кабинете. Вышла оттуда Юлька, осторожно неся лицо: такой красивой она себя еще не видела. Это было даже не ее лицо, а чье-то чужое, но потрясающее, как с обложки глянцевого журнала, которые Юлька, кстати, никогда не покупала.

Маршрутка была полупустой. Тетка, сидевшая напротив, обалдело таращилась на подруг, переводя взгляд с одной на другую. Они и правда были довольно колоритной парой: взлохмаченная, бледная Анька и павлинообразная лицом Юлька: макияж был сделан в расчете на фотографию, а никак не на поездку в общественном транспорте. В зеркальце заднего вида периодически мелькал настороженный взгляд водителя. Юлька не выдержала и состроила ему глазки. Машина вильнула, и подруги чуть не рухнули в узкий проход между креслами. Юлька погрозила водиле кулаком: не хватало еще размазать о грязный пол эту нечеловеческую красоту.

Через полчаса она принимала разные позы, наклоняла голову то вправо, то влево, сидя на крохотном неудобном стульчике перед плешивым фотографом. Чудо-мастер был неопределенного возраста, с серьгой в ухе и в чудовищно мятой рубахе. Юлька вдруг подумала, что теперь каждого представителя противоположного пола мысленно оценивает: подходит – не подходит. Для чего именно подходит, она еще не поняла, но оценки уже ставила. И ждала. Хотя в ее положении ждать уже было нечего. Дождалась.

Гинеколог, как оказалось, принимал в «евростандартовском» центре. Все было красиво, явно дорого, но почему-то бесплатно. Аня сказала, что разберется сама, и Юлька решила не забивать голову еще и этими проблемами. Разберется – значит, разберется.

Слава богу, Анька осталась снаружи. Спасибо и на этом. Доктор оказался импозантным дядькой лет пятидесяти. Если бы Юля встретила его на улице, то могла бы заподозрить его во владении любой профессией, кроме гинеколога. Но тем не менее это был именно нужный ей в данный момент доктор.

Он посмотрел на раскрашенную умелым косметологом Юльку с некоторым удивлением, но ничего не сказал и приступил к работе.

После долгого осмотра врач усадил ее в мягкое кожаное кресло, в котором Юлька сразу почувствовала себя богатой клиенткой и даже закинула ногу на ногу, войдя в роль.

«Наверное, надо было сразу сказать, что я не на аборт», – мелькнуло у нее в голове. Но Юля была настолько подавлена роскошью кабинета, что так и не смогла найти подходящий момент, чтобы сообщить правду.

– У вас очень сложная ситуация, – начал он издалека. – Дело в том, что Анна рассказала мне суть вашей проблемы, но есть одно но. Мы, конечно, сделаем, как вы решите, но… эта ваша беременность – чудо… – Дальше Юлька уже не понимала ни одного слова, кроме того, что она вообще не могла забеременеть, что у нее был один шанс из тысячи, и она его использовала. Второй раз это уже будет невозможно. И вообще счастье, если она сможет выносить этого ребенка.

По щекам потекли слезы, это были слезы облегчения и радости: там, наверху, с нее сняли тяжелейший груз, самый важный в ее жизни выбор за нее уже сделали. Решать было нечего. Все решено.

Врач неправильно понял ее слезы, заволновался, но Юлька с дурацкой улыбкой, которую она никак не могла убрать с лица, уже пятилась к дверям.

Вывалившись в коридор, она прислонилась к стене. Глаза ее лучились радостью и какой-то невероятной нежностью.

– Ты чего? – подбежала Аня. – Где карточка?

– Там, – Юлька махнула рукой в сторону двери, мягко чпокнувшей у нее за спиной под напором пружинного механизма.

– Блин, жди меня тут, – Анька заскочила в кабинет.

Вышла она только минут через десять. Юлька уже сидела на пухлом кожаном диване, продолжая неизвестно чему улыбаться. Аня присела рядом, устало опустив на колени руки, сжимавшие красиво оформленную карточку.

Покосившись на Юльку, она вздохнула и сказала:

– Значит – судьба. Пошли думать дальше. – Она взяла подругу за руку и потянула к выходу.

Они опять сидели у Аньки на кухне. На плите булькали пельмени. Подруги составляли план действий. Юлька настаивала на том, чтобы не говорить Костику об отцовстве.

– Желаешь красивого финала, – злилась Анька. – А про деньги ты подумала? С паршивой овцы – хоть шерсти клок: он не сможет, пусть предки его платят. Как сделать ребенка – пожалуйста, а как растить – в кусты.

– Да он не в кусты, он же вообще не знает, – пыталась заступиться Юлька.

– Ты это чего, защищаешь его, что ли? Мало он тебе в морду плюнул, мало нахлебалась, или надеешься, что он, если про ребенка узнает, прибежит? И не мечтай. Он побежит, только в другую сторону!

Юлька не хотела его возвращать, она вообще периодически забывала о нем. Обида отошла на второй план. Она прислушивалась к ощущениям внутри, там ничего такого еще не чувствовалось. Пока не чувствовалось. Костика она теперь боялась: чувство счастья, подаренное ей судьбой, наконец наполнило ее всю, смешавшись с горечью обиды и потери, и Юлька не желала делить с ним эту радость. Это был только ее малыш. Ей просто не хотелось, чтобы у ее ребенка был такой отец. Да и не в отцовстве было дело. Она уже начинала осознавать себя матерью и заранее ревновала своего маленького родного человечка ко всем.

Аня вернула ее с небес на землю:

– Пора сообщать бабушке, или ты хочешь сделать ей сюрприз и явиться на девятом месяце? Давай обсудим канву разговора, чтобы под давлением маминого авторитета ты мысли не растеряла.

Анька вдруг улыбнулась очень мягко, по-женски, торопливо вытерла блеснувшую слезинку и сказала оторопевшей Юльке:

– Ты роди его, слышишь, роди! Это должен быть мальчик. Мальчик… – Она вдруг вскочила и выбежала из кухни.

Юлька застыла на колченогой табуретке: как она не подумала, каково Ане заниматься ее половыми проблемами, тумба бездушная. Подруга была всегда такой сильной, независимой, что жалеть ее просто не приходило в голову. Из ступора ее вывел запах подгоравших пельменей и треск умирающей на огне кастрюльки.

Аня вернулась и как ни в чем не бывало начала распекать зазевавшуюся Юльку: