Справочник по мужеводству Ларина Арина

Глава 1

Букет невесты просвистел мимо, едва не попав Людмиле в лоб. Она ловко уклонилась и даже успела мимолетно погордиться собственной мгновенной реакцией. Макияж и прическа были спасены. Но радость оказалась недолгой.

– Михайлова, – свирепо прошипела невеста. – Ты так никогда замуж не выйдешь! Я ж в тебя целилась!

– Ну, извини, Даш, – развела руками Люда. – Не судьба.

В состоянии «не судьбы» Людмила Михайлова дожила до тридцати лет. За ее хрупкими плечами клубился такой богатый и печальный опыт, что будущее блекло за дымовой завесой накопленной мудрости. Сначала она, как и любая уважающая себя девушка, видела свое счастье в тихой семейной гавани под теплым и надежным боком верного мужчины. Но факт остается фактом: у каждого врача есть свое кладбище пациентов, а у каждой девушки есть погост с вялыми букетиками, отмечающими места захоронений несбывшихся надежд и планов. В один прекрасный момент, осмотрев мемориал, Люда констатировала: в ближайшем будущем пейзаж не изменится. Поняв, что мечты так и остались мечтами, она осознала печальную истину: не в муже счастье, и, как следствие, выросла в собственных глазах.

Именно негативный опыт общения с противоположным полом позволял Людмиле снисходительно улыбаться, глядя на счастливую подругу Дашу, как стрекоза из басни Крылова, порхающую среди гостей. Даша была на шесть лет моложе Люды и ровно на столько же глупее в житейском плане. После годового периода ухаживаний, на протяжении которого Дарья была сосредоточена на одном – затащить кавалера в загс, ее усилия увенчались успехом. Только Людмила была уверена, что это как раз не успех, а полнейший крах. Молодой муж оказался хорош собой, умен, далеко не беден и умел пустить пыль в глаза, опутав жертву комплиментами и галантностью. У таких индивидуумов самооценка зашкаливает за все мыслимые и немыслимые пределы. В результате, по мнению мудрой Люды, подруге предстояло жить не с набором достоинств, а с пузырем, надутым излишним самомнением. С таким же успехом можно купить самую дорогую стиральную машину и наслаждаться чтением инструкций, не используя агрегат по назначению. Но наивная Даша ничего этого не понимала, как Люда ни старалась открыть ей глаза. Более того, обозленная Дарья даже намекнула, что подозревает в подруге элементарную женскую ревность и зависть. После столь однозначной оценки своего поведения Людмила притихла, но мнения не изменила.

– Милочка, я так счастлива, что моя дуреха сумела сделать правильный выбор, – свежеиспеченная теща умильно щурилась, гипнотизируя зятя. – Володенька просто клад.

– Лучше бы она этот клад не раскапывала, – пробормотала упрямая Люда, ненавидевшая, когда ее именовали Милой или Милочкой.

– Что ты говоришь? – не расслышала пребывающая в эйфории мамаша.

– Нина Ефимовна, я говорю, вот счастье-то привалило! – крикнула ей в ухо Людмила, пытаясь перекрыть грохот музыки, и поправила покосившуюся свидетельскую ленточку.

– Ну, ничего, ничего, – примирительно погладив свидетельницу по плечу, утешила ее собеседница. – И ты когда-нибудь выйдешь замуж, не надо расстраиваться.

– Да не дай бог! – искренне выдохнула Люда. – Чур меня!

– Ты чего кислая? – Счастливая до полного одурения Даша мела ресторанный паркет подолом свадебного наряда и поминутно позировала фотографу. – Не переживай, найдем тебе мужика.

– Сговорились, – сердито пробормотала Люда.

– Вон свидетель тоже скучает, – Дарье не терпелось осчастливить всех окружающих оптом, чтобы они не выпадали из общего восторженного фона. – Он тебе как?

– Он мне не по возрасту и не по размеру, – ехидно прокомментировала Людмила.

Свидетель Виталик, не подходивший разборчивой напарнице по параметрам, с воодушевлением напивался, не забывая налегать на закуску.

– Он знаешь какой умный, – попыталась реабилитировать предложенную кандидатуру невеста. – Институт с красным дипломом окончил.

– Я такого не прокормлю. Он что не проест, то пропьет. Ты глянь, как уплетает! – восхищенно прошептала Люда. – И куда только влезает? В нем весу, как в мопсе. Не иначе – глисты у твоего протеже.

– Злая ты, – не расстроилась Даша. – Нельзя так с людьми. Если во всех видеть только глистов, то никогда не выйдешь замуж.

– Ну, не всем же мучиться, – философски протянула Людмила. – Рядом с семейными клушами должны парить и свободные лебеди.

– Как немой укор? На всякий случай напоминаю – я уже несколько часов «семейная клуша».

– Ох, простите-извините. Но то, что ты сама понимаешь свою незавидную позицию, уже обнадеживает. – Свидетельница решительно сняла скользкую ленту и повесила на стул. – Пойти, что ли, сплясать?

– Минуточку внимания! – Нина Ефимовна постучала по рюмке, прервав Людмилин танцевальный порыв. – Я счастлива сообщить всем, что наше торжество почтила своим присутствием Анжелика Белоснежная!

Гости начали нечленораздельно и с некоторым сомнением восторгаться. Кто такая эта Анжелика Белоснежная, похоже, кроме матери невесты, никто не знал.

– Конечно, все мы читали ее книгу, – намекнула публике Нина Ефимовна, – поэтому с гордостью сообщаю: сейчас уважаемая Анжелика прочитает стихотворение, посвященное именно нашему празднику. Эксклюзив, так сказать! Мы будем первыми слушателями ее нового шедевра! Просим, просим!

Тут Нина Ефимовна начала воодушевленно хлопать в ладоши, а утолившие первый голод гости благосклонно подхватили, устроив неизвестной декламаторше бурные овации.

– Чего она написала-то? – хлопая вместе со всеми, поинтересовалась у невесты Людмила.

– Да стихи какие-то. Такая тоненькая книжечка типа методички. Это дочка маминой подруги. Говорят, жутко талантливая поэтесса, – просветила подругу Даша.

Где-то в конце длинного стола поднялась мелкая носатая девица. Она суетливо раскланялась и начала громким голосом завывать нечто торжественно-бессмысленное. Рифм Люда не уловила, зато с удивлением отметила, с каким уважением присутствующие смотрят на пигалицу. Застеснявшись, Людмила снова попыталась вслушаться в стих. Смысл был туманным, а стих, вероятно, белым. Уловив замысловатую фразу «И сквозь бури житейские, темные реки соблазнов, ты меня пронесешь, разметая зимы серебро», Люда покосилась на жениха и мысленно констатировала:

– Ни фига не пронесет. Бросит прямо в реку соблазнов. Или сам в ней утопится, оставив вдову на бережке.

Девица читала так долго и с таким пафосом, что даже свидетель перестал переводить продукты и заслушался.

Публика рукоплескала, кто-то даже просил повторить на «бис», но поэтесса не стала злоупотреблять всеобщим вниманием. Все-таки свадьба была не ее.

После окончания торжественной части Люда пробилась поближе к знаменитости, сама не зная зачем. Постояв за спиной у юного дарования и не углядев во внешности и поведении ничего выдающегося, она решилась приобщиться к искусству. Четыре крохотные рюмки водки, согревавшие душу, настойчиво подталкивали хозяйку к подвигу.

– Простите, – Люда деликатно дыхнула в сторону, – а вы только стихи пишете или прозу?

– Проза – это не мой масштаб, – девица почему-то презрительно сморщилась. – Это слишком просто и банально.

– Ну да, – неопределенно помотала головой Людмила. – Не масштаб.

– Будущее русской литературы за стихами, – поэтесса отрешенно закатила глаза и впала в задумчивость.

– За чьими, за вашими?

– В том числе, – скромно потупилась знаменитость.

– И что? – не унималась Люда, в голове которой зрела какая-то смутная мысль. – Читают?

– Что читают? – не поняла Белоснежная и как-то нехорошо подобралась, пронзив Люду недобрым взглядом.

– Ну, стихи, спрашиваю, читают? – наседала Людмила, которая никак не могла себе представить, чтобы кто-то добровольно в свободное время читал стихи новоявленной поэтессы. И это ее чрезвычайно напрягало, так как Людмила считала себя женщиной культурной и высокообразованной. То, что творчество Анжелики ее не задело, наталкивало на мысль о собственной примитивности и недалекости. Спиртное подогрело зародыш обиды и дало толчок к ее росту. Недовольство собой разбухало, как дрожжи на теплой печке.

– Разумеется. У моего творчества много поклонников! – нервно дернула бровями Белоснежная.

– Да? – довольно бестактно усомнилась Люда. – А что они делают?

– Кто?

– Ну, поклонники. Поклоняются?

– Просят автографы, пишут, звонят, – с упоением начала перечислять Анжелика. – Приглашают на творческие встречи.

– А можно книжку посмотреть? – Убедить Людмилу в том, что народ толпами ломится за автографом или на творческую встречу, было невозможно. Она желала фактических доказательств.

– У меня совершенно случайно есть с собой, – польщенная вниманием поэтесса раскраснелась и зарылась в ядовито-зеленую торбу. Людиному взору предстала целая упаковка брошюрок, «случайно» прихваченных с собой.

– И что, можно вот так принести в издательство что-нибудь свое – и напечатают?

– Ну, «что-нибудь» не напечатают, а вот если у вас талант, то шанс есть, – снисходительно улыбнулась Белоснежная.

Поверить в столь легкий путь к Олимпу было невозможно. Довольно небрежно пролистав сборник и констатировав про себя: «Все ж таки редкая муть», Людмила попыталась вернуть книженцию авторше.

– Ах, оставьте себе, – закокетничала поэтесса. – Дайте-ка я вам автограф оставлю.

– И мне, – влез в разговор свидетель. Он смотрел на знаменитость глазами голодного теленка и отчаянно краснел.

– Возьми мою, – великодушно предложила Люда и тоскливо оглянулась. Народ вокруг веселился, ел, пил и не задумывался о высоком. У Людмилы никак не получалось расслабиться. То ли она еще мало выпила, то ли, наоборот, перебрала, но ее потянуло на печаль и философские размышления.

Погрезить о великом Люде не дали.

– Заскучала? – Нина Ефимовна налетела на нее, придавив к стене и не давая улизнуть. – А смотри, кого я тебе привела!

За спиной разгоряченной тещи маячил краснорожий субъект неопределенного возраста.

– Это наш дальний родственник. Из очень хорошей семьи. Матвей. – Что еще сказать про родственника, Нина Ефимовна не придумала, поэтому подпихнула мужика к Люде и махнула рукой: – Ну, в общем, вы тут сами разберетесь.

После чего, залихватски подмигнув, ввинтилась в толпу.

– Типа, кавалер? – строго уточнила у Матвея Люда.

– Вроде того, – согласился он и поскреб подбородок.

– С периферии?

– Чего?

– Прописка, говорю, городская нужна?

– Не откажусь, – теперь Матвей поскреб затылок.

– Правильно, – искренне порадовалась за его житейскую сметку Люда. – И не отказывайся.

Она с интересом оглядела подсунутого родственника, после чего переключилась на топтавшуюся рядом пару. Поэтесса с Виталиком старательно перебирали ногами, держа дистанцию за счет вытянутых рук. Со стороны можно было подумать, что они с переменным успехом отпихивают друг друга. При этом физиономии у обоих были счастливо-отрешенные.

Видимо, наделив Белоснежную талантом, природа решила сэкономить на внешности. Тем не менее получалось, что некоторым представителям мужского пола вполне достаточно одной неординарной черты, чтобы бежать на край света даже за обладательницей откровенно скудного набора половых признаков. Мысли Люды, плавно поплывшие в сторону рассуждений на тему относительности и всемирного равновесия, прервал забытый Матвей:

– Ну, и дальше что?

Он зазывно улыбался и дергал глазом. Тема про прописку, так вероломно прерванная Людмилой, не давала ему покоя.

– А дальше они долго-долго будут пялиться на луну, вздыхать и читать друг другу стихи. Через пару лет они поженятся, перейдут от платонической любви к нормальной, нарожают детей, начнут собачиться на кухне по поводу неприбитых гвоздей и неглаженых рубашек, потом состарятся, начнут болеть и нянчить внуков, – печально подытожила Люда.

– А почему через пару лет? – Матвей среагировал на самую животрепещущую тему.

– Потому что натуры возвышенные.

– Так, я не понял, – страдальчески сморщился кавалер. – Чего ты там говорила-то? Про прописку.

– Про какую писку? – нетрезво, а от того довольно пошловато сострила Люда. – Пойдем лучше выпьем. Это максимум, что тебе светит.

– Выпить пойдем, – живо отреагировал Матвей.

Примерно через час, лихо отплясывая в кругу гостей, Людмила вдруг осознала, что ей плохо. То есть не то чтобы совсем плохо, а как-то нехорошо и требуется немедленно лечь, так как выпитое спиртное окончательно растворило внутренний стержень. Народ вокруг разгулялся так, что лечь, не сходя с места, было чревато последствиями. Ее бы просто затоптали. А искать лежак в непосредственной близости тоже было не лучшим выходом, поскольку Матвей, светившийся свекольной бордовостью и из последних сил державшийся «на плаву» в непосредственной близости от Люды, мог неправильно понять, а то и вовсе воспользоваться ситуацией.

Людмила сфокусировалась на мобильнике и прицелилась в кнопку с цифрой 2.

Под этой цифрой из года в год и из мобильного в мобильный кочевал номер ее самого верного и преданного друга Жени Рыжикова.

Глава 2

Женя был влюблен в Людмилу еще со школы. У десятиклассников вошли в моду романы с восьмиклассницами, и Рыжиков сделал свой выбор, который позже перешел в хроническую и безнадежную влюбленность. Невысокая стройная блондинка с обычной фигуркой, приятным миловидным лицом и лохматой мальчишечьей стрижкой занозой впилась в благодатную почву доброго рыжиковского сердца и обосновалась там, казалось, навсегда.

Люда, страдавшая тогда по учителю биологии, взаимностью не ответила. С тех пор Женя жил надеждой, оставшись при любимой верным оруженосцем. Он поздравлял ее и ее родителей со всеми праздниками, постоянно ошивался при хозяйстве и со временем стал восприниматься окружающими как близкий родственник. Людмилины родители считали, что дочь в результате перебесится и все же почтит своим вниманием давнего друга, а Женина мама, Елена Юрьевна, Людмилу тихо ненавидела, так как хотела внуков и спокойной старости. То есть сначала-то она была довольно приветлива, пока в один прекрасный день не поняла, что наглая девица никакая не невеста, а надежный друг. В надежность женской дружбы Елена Юрьевна не верила, тем более что наличие у сына друга в юбке автоматически лишало того шансов найти жену. Рыжиков тоже хотел детей и спокойной маминой старости. Загвоздка была лишь в том, что упрямая Михайлова соглашалась только на дружбу, очень нечетко мотивируя свои требования к претенденту на большее.

– Понимаешь, Рыжиков, ты друг, а друг – это гораздо серьезнее, чем сосед по постели.

Рыжиков не понимал, он готов был к понижению в «должности», лишь бы быть допущенным к телу и нахлобучить фату на голову шибко умной подружки.

– Мужчина должен быть таким, чтобы я увидела и упала, мысль ловишь?

Эту мысль Женя тоже не ловил. Чтобы Людмила упала, достаточно было ее толкнуть, в крайнем случае – напоить. Никакие другие действия в достижении нужного результата целесообразными считаться не могли. Он с недоумением наблюдал плеяду соперников, удостоившихся чести именоваться кавалерами. Видимо, половая принадлежность мешала ему оценить конкурентов по достоинству. Среди них были немыслимо красивые, запредельно умные, невозможно сексуальные, но и эти выдающиеся достоинства Михайлову не устраивали. Жене среди таких акул ловить было нечего. Он на сто процентов оправдывал свою фамилию россыпью веснушек по всему телу и рыже-пегой шевелюрой. Роста он был среднего, телосложения обычного, особой эрудицией не блистал, в обществе терялся. Конечно, Люда была недосягаемой, как луна или звезда, но Евгений не терял веры в чудо. Он очень хотел все же скрепить однажды дружбу нормальной человеческой близостью и штампом в паспорте. Зато пока что он был единственным, кому позволялось называть Людмилу Милкой.

Чем-то Евгений был похож на артиста Галкина из сериала про дальнобойщиков. Но Люда Михайлова не хотела «дальнобойщика», душа просила чего-то другого, не такого простецкого и близкого.

– Нет в тебе, Рыжиков, полета, – назидательно сокрушалась любимая, а Женя соглашался, мол, да, полета нет.

Он не мог, как другие Людочкины кавалеры, кататься на горных лыжах, прыгать с парашютом, летать на дельтаплане, рисовать по ночам на стенах умопомрачительные шедевры граффити, плавать с аквалангом среди акул или выучить наизусть Большую советскую энциклопедию. У него была своя маленькая полиграфическая фирмочка, приносившая средний, но стабильный доход, не особо престижная, зато новая иномарка и отдельная квартира. Женя пил только по праздникам, не курил, был тих и покладист. На его взгляд, этого было бы вполне достаточно для счастья. Но любимая девушка смотрела на жизнь иначе. Возможно, она была слишком умная, слишком неординарная или просто слишком многого ждала от судьбы. Так или иначе, их отношения завязли на этапе дружбы, и личная жизнь у каждого была своя. Люда жила ярко, не тяготясь отношениями с мужчинами и без особого сожаления расставаясь с ними, а Женя, которому мама с завидной регулярностью подсовывала новых подружек, погружался в короткие вялые романчики, оставлявшие осадок раздраженного разочарования.

В очередной раз обжегшись, Людмила очень подробно, по полочкам раскладывала причины собственной ошибки, делясь наблюдениями с Евгением. Он мотал на ус, набирался опыта и молча уважал лучшую из женщин.

Валентина Андреевна, Людмилина мама, Рыжикова жалела и страшно боялась, что он устроит свою судьбу до того, как ее разборчивая дочурка утомится от своего бесконечного поиска.

– Ну, что ты его мучаешь, – наседала она на Люду. – Хороший парень, столько лет ждет. Женились бы, детей родили и жили по-людски.

– Я не хочу «по-людски», – брюзжала Людмила. – Женитьба ради штампа – это дурь несусветная. Ты хочешь, чтобы я завела дома мужика, которого надо кормить, обстирывать, которому надо угождать, рожать детей и покупать к праздникам носки с трусами. Я должна буду делать вид, что рада его друзьям, что интересуюсь его работой. Мне придется радоваться, что он пришел пьяный в стельку, но все же дополз до меня, любимой. Из года в год я буду трястись седьмого марта и тридцать первого декабря в неведении – испортит он в очередной раз праздник или нет. Мама, а теперь представь, что ничего этого у меня не будет! Хорошо-то как!

Возразить было нечего, хотя логика определенно была какой-то вывернутой наизнанку.

– Но есть же и плюсы, – неуверенно парировала мама, тут же натыкаясь на закономерный вопрос: «А какие, конкретно, плюсы?»

На этом дискуссия, как правило, заканчивалась, так как все доводы на свои плюсы Валентина Андреевна уже знала: прибить гвоздь и починить проводку могут специально обученные люди, носить тяжести женщины давным-давно научились сами, а для физиологии штамп в паспорте не нужен.

– Рыжиков, я опять напилась, – покаялась в трубку «лучшая из женщин». – Я на Дашкиной свадьбе, забери меня из этого вертепа.

– Милка, я сплю, – раздраженно сообщил Евгений. – Вызови такси.

– Вот ты какой, – заныла Люда. Денег на такси было жалко, к тому же страшно хотелось поделиться с Рыжиковым новостью. – А у меня к тебе было важное сообщение.

– Ко мне?

– К тебе. Кто у меня самый близкий человек?

– Я? – не поверил Женя.

– Разумеется, ты!

Все. Рыжиков опять был куплен с потрохами.

– Давай адрес, алкашка. Сейчас приеду, – вздохнул верный оруженосец.

Продиктовав адрес, Люда повернулась к Матвею, сосредоточенно разглядывавшему ее филейную часть:

– Все, периферийный, прощай. За мной сейчас приедут.

– А я? – Матвею тоже было плохо, но девица смутно ассоциировалась с какими-то позитивными переменами в жизни, поэтому отпускать ее не хотелось.

– Ну, давай, последний танец, – махнула рукой Людмила. – Цепляйся.

– Не хочу танцевать, – замотал головой кавалер. – Лучше посидим.

Приехавший через полчаса Рыжиков обнаружил Люду с Матвеем в обнимку спящими на диване сидя. Бесцеремонно сграбастав любимую, Женя понес ее к машине. Матвей, потерявший опору, упал, осовело повел глазами, потом вытянул ноги и снова заснул.

Валентина Андреевна, которой Женя позвонил с полпути, елейным голоском предложила рыцарю забирать чадушко к себе.

– Георгий Иванович у нас сегодня опять не в форме, я двоих алкашей в одной квартире не вынесу, – пожаловалась она. – Пусть эта паразитка у тебя переночует.

Женя не любил, когда Михайлова спала в его квартире. Это бывало редко и, как правило, в нетрезвом виде. Всякий раз соблазн воспользоваться ситуацией был слишком велик, и Рыжиков страдал, ругая себя за нездоровую порядочность. Ведь одна ночь могла все изменить. Увы, не было гарантии, что все изменится в нужную сторону. Лучше уж оставаться в друзьях, чем вообще вылететь из обоймы.

Утро ударило по глазам июньским солнцем, а по затылку – чудовищной головной болью.

– А-а-а, – простонала Люда. – Люди, плохо мне.

– Хорошо, что я на тебе не женился, – Женя, мрачно хмурясь, принес воды с алка-зельцером. – Спиваешься ты, Михайлова.

– Гадость какая, – сморщилась Людмила, но лекарство допила. – Хочешь, поцелую?

– Умойся сначала, а потом я еще подумаю, стоит ли с тобой целоваться.

– У-у-у, зануда. Да я потом и не захочу.

– Вот расстройство-то, – язвительно парировал Рыжиков. – Как я без твоего поцелуя жить-то буду – ума не приложу.

– У меня дело к тебе.

– Я вчера слышал уже, только ты была не в состоянии формулировать. Поэтому я ничего не понял, кроме того, что ты можешь сочинять стихи. Ничего, кстати, мне понравилось. Только мата многовато.

– Я тебе читала стихи? – не поверила Людмила. – Ты хоть запомнил? Это же на уровне подсознания было!

– Тебе бы подсознание проветрить не мешало, – деликатно намекнул Евгений. – Все рифмы матерные. И не запомнил я, уж извини. Не подумал, что это шедевр.

– Это от примитивности, – пояснила Люда. – Ты слишком приземленный и мыслишь банально.

– Ты, когда в следующий раз нажрешься, – вспылил Женя, – вызывай кого-нибудь другого! А то, я смотрю, моя примитивная сущность годится только для извоза перепивших тел.

– Се ля ви, – печально подтвердила Людмила. – Но я свое тело могу доверить только тебе. Ладно, хватит лирики.

– Это была лирика? – хмыкнул Рыжиков. – Возвышенная ты, однако, натура!

– Ты даже не представляешь, насколько я возвышенная. Короче, так. Была там вчера одна тетка, типа поэтесса. Жуть, что она ваяет…

– Тоже матом?

– Не перебивай, Рыжиков. У меня голова болит и мысли расползаются. В общем, она пишет муру, но эту муру напечатали. Я всю ночь думала…

– Да что ты врешь! Ты храпела, как танк, и дважды падала с кровати! – заржал Женя. – Я из-за тебя не выспался абсолютно.

– Не занудничай. Значит, я вчера додумалась, не суть. В общем, так. Миллионы женщин мучаются, не зная, как выйти замуж правильно. Миллиарды маются со всякими неподходящими уродами только потому, что в молодости из-за неопытности сделали неправильный выбор. Вот, Дашка, например. Ну, что она будет делать с этим мачо, с этим зазнавшимся гусем? Мучиться она будет! И, вполне вероятно, всю оставшуюся жизнь. А почему она его выбрала?

– Вероятно, в нем есть «полет», – съязвил Рыжиков.

– Это ей только кажется, что в нем есть полет, – не оценила шутку Людмила. – На самом деле там центнер апломба и мужского самомнения. А Дашка простая, хорошая девочка. Ей бы такого, как ты.

– Выгнать тебя, что ли? – задумчиво протянул Евгений. – Уж больно ты наглая.

– Погоди, сейчас сама уйду, только договорю. Я Дашке объясняла-объясняла, а она все равно не слушает. Зато читает всякие книжонки и статьи «Как заманить жениха в загс», «Как охотиться на миллионера» и всякую подобную чушь. Так вот, я тоже решила написать книгу. Поделиться опытом, понимаешь?

– Каким опытом? – потрясенно уставился на нее Рыжиков. – Михайлова, очнись! Откуда у тебя опыт, ты ж замужем ни разу не была!

– Чтобы понять, как правильно переходить дорогу, совершенно необязательно предварительно попадать под грузовик, – резонно заметила Люда. – Рыжиков, надо мыслить шире. Со стороны все видно гораздо четче и яснее. И формулировать проще. Вот когда в ситуации уже варишься, посмотреть на себя и окружающих объективно не получится, как ни тужься. Ты, например, тратишь на меня время, переживаешь, а все это субъективный подход. Тебе бы найти девочку по себе, без претензий – и жить счастливо. Так нет, возишься со стервозной престарелой кобылой, к тому же пьющей и не отвечающей взаимностью. Это стереотип. Ты вбил в голову, что тебе нужна именно я, а это нерациональный подход к жизни, которая дается один раз. Понимаешь ты, Рыжиков? Один! Ты должен увидеть все мои дефекты и правильно оценить их совокупность, а женщины после прочтения книги должны увидеть все мужские недостатки и тоже оценить все в комплексе. Только со стороны можно делать правильные выводы.

– Я думал, что давным-давно оценил твою дефективность, Милка. Но был не прав, погорячился. Даже и представить себе не мог, что ты в своем феминизме дошла уже до писания трактатов. Знаешь, Михайлова, пожалуй, это не лечится. Очень тебе сочувствую.

– Знаешь, что ты можешь сделать со своим сочувствием? – прищурилась Людмила.

– Ой, знаю, не надо обогащать мой скудный словарный запас. Я уж лучше обойдусь тем, что накоплено за долгие годы общения с тобой, – замахал руками Евгений.

– В общем, я теперь буду писателем. Ты горд знакомством?

– Не то слово. Просто раздавлен свалившимся счастьем. Автограф дашь?

– Не ерничай, – отмахнулась Люда. – Я все продумала…

– Да когда, Милка? Когда ты могла все продумать? – Рыжиков чуть не заплакал. – Когда с этим хмырем мордатым браталась? Или когда на моей кровати храпела? Ну, когда ты станешь нормальной бабой, как все?

– Никогда, Рыжиков! Рожденный летать не поползет, и не жди! Я не баба, а женщина с большой буквы. Ясно?

– Писательница фигова, – пробормотал Женя, трагически вздохнув. – Надоела ты мне, Михайлова, хуже горькой редьки.

– И ты мне, – согласилась Людмила. – Так вот. По логике, если эту ненормальную девицу издали, и даже у нее, если не врет, есть читатели и почитатели, то знаешь, какое будущее у моей книги?

– Страшно представить, – мрачно буркнул Рыжиков. Ему не хотелось, чтобы Люда становилась писательницей. Ему вообще смертельно надоело ждать, пока она вернется с небес на землю и перестанет строить из себя невесть что.

– Объясняю. Если даже стихи без смысла и рифмы можно читать, то справочник для невесты оторвут с руками. Потому что невест у нас ровно столько, сколько половозрелых женщин. Даже замужние тетки не перестают считать себя невестами, так как недовольны выбором и отравлены враждебным влиянием неправдоподобных сериалов. Это будет бестселлер.

– Славы захотела?

– Нет, Рыжиков. Справедливости. Женщины должны иметь право и возможность выбора. Это будет памятка для каждой, лоцманская карта, которая подскажет, как пройти по виражам фортуны и не сесть на мель. Или не затонуть вообще. Потому что неудачное замужество, обремененное детьми, – это мель. Я помогу всем женщинам стать счастливыми. Оцени идею.

– Когда будешь получать Букеровскую премию, не забудь пригласить на церемонию. – Рыжиков с состраданием посмотрел на Людмилу и вежливо напомнил: – Тебя дома ждут. Сегодня воскресенье, и у меня планы. Я не могу тут до вечера восхищаться очередной белибердой, стукнувшей тебе в голову.

Судя по лихорадочному блеску глаз и отсутствующему выражению лица, в мечтах Люда либо дописывала свою нетленку, либо уже принимала поздравления от восторженных почитателей таланта. Рыжиковское ехидство срикошетило от Людмилы, как муха от революционного броненосца.

Валентина Андреевна вернувшейся дочери не обрадовалась.

– Не осталась? – вздохнула она и обреченно махнула рукой.

– А что, ты хотела, чтобы Рыжиков взял меня на довольствие? Не бойся, я не запойная, как папаня. Это была единовременная акция.

– Кого я вырастил? – возопил из спальни похмельный Георгий Иванович. – Никакого почтения к кормильцу.

– К поильцу, – пробормотала Люда и шмыгнула мимо комнаты. Общаться с папашей не хотелось. Когда у человека похмельный синдром, он не лучший собеседник, ибо раздражение на неприветливый мир прет у него из всех щелей.

– Почему я должен кричать? Мне плохо! У меня давление! – не унимался Георгий Иванович. Мама медленно вскипала, но пока держалась.

– А ты не кричи, – посоветовала Людмила. – Я вот тоже вчера напилась, так что мы в равных весовых категориях. Только я не ору, что мне плохо. Будь мужчиной, переноси невзгоды стоически.

– Ты в кого такая выросла? – изумился отец. – Пила?

– Ага, – радостно подтвердила почтительная дочь. – Пила и пить буду. Сама удивляюсь, откуда что берется. Вроде семья приличная. Мам, может, ты втихаря попиваешь, а мы не в курсе? От кого у меня дефектный ген?

– От бабки, – убежденно ответил папашка. – Она вообще ведьма была.

– А ну не трогай маму! – взвилась Валентина Андреевна.

– С добрым воскресным утром, – пробормотала Люда. – Лучше бы я у Рыжикова осталась.

Она закрылась в комнате и решительно включила компьютер. Старенькая машина долго поскрипывала внутренностями, размазывая по экрану непонятные надписи.

– Ну-с, – сама себе прошептала Людмила. – Поехали.

Она мгновение помедлила, посмотрела в окно и застучала по клавиатуре, облекая в письменную форму опыт, помноженный на мудрость.

И получилось у нее вот что…

Глава 3