Серебряные слезы Тронина Татьяна

– Я чуть не умерла… ай, ты не понимаешь…

Они смеялись, как сумасшедшие, потом Дуся глотнула воды и закашлялась, пришлось плыть к берегу. Пока Дуся сохла, Андрей пригнал лодку. Они сели рядом, скрытые от посторонних глаз камышом.

– Здорово… – стуча зубами, произнесла Дуся. – Как по-настоящему…

– Но ты же видела, что это я!

– Все равно, как будто сом с глубины…

– А ты чуть не утонула! Волосы поправь, чтобы они высохли быстрее…

Андрей равномерно разделил на пряди Дусины тяжелые волосы. Они лежали на траве, точно черные змеи. Батистовая рубашка стала совсем прозрачной – и было видно все, абсолютно все, но Андрей сделал вид, будто ничего не замечает. Тем более что Дуся никак не обращала внимания на свою наготу.

– Врал Антон Антоныч!

– А может, и не врал!

– Нет, он совсем старенький, ему могло привидеться. Увидел бревно в воде, и вот, нате вам – чудо-юдо рыба-кит…

– Ты о чем хотел поговорить?

– Нет, не сейчас…

– Почему не сейчас?

– Сейчас неудобно.

– Очень даже удобно! – Глаза у Дуси загорелись от любопытства.

«В самом деле, что я ломаюсь… – с досадой подумал Андрей. – Мы и так уже, как муж и жена. Сидим себе голые рядышком, как ни в чем не бывало!»

– Ты, наверное, удивишься, а может быть, и нет…

– Чему? – затаив дыхание, спросила Дуся.

– Тому, что я люблю тебя, – просто ответил он.

– Дай-ка мне платье, – вдруг, опустив глаза, потребовала она. – Я, кажется, уже высохла…

Дуся быстро накинула на себя платье и только тогда посмотрела Андрею в глаза.

– Я тебя тоже люблю, – серьезно произнесла она. – Вообще, ты мой самый лучший друг, я тебя как будто тысячу лет знаю.

– Нет, ты не понимаешь, – беспомощно улыбнулся он. – Я тебя не так люблю… не как сестру или как еще какую-нибудь там родственницу.

Дуся ахнула и прижала ладони к щекам. Она поняла.

– Господи, стыдно-то как! – прошептала она. – А мы с тобой в одной воде сейчас плавали…

– В общем, я тебя не тороплю с ответом, да и рано еще – в смысле возраста… Но когда-нибудь настанет день, когда я подойду к Кириллу Романовичу и попрошу твоей руки. Так вот – ты будешь не против?

Дусины глаза приобрели знакомое Андрею страдальческое выражение – так посмотрела она на него впервые, когда увидела после трогательного рассказа ее отца о бедном сироте, разом лишившемся обоих родителей.

«Откажет! – с отчаянием подумал Андрей. – Вон как смотрит… Господи, и за что мне такая мука!»

– Андрюшенька… – растерянно прошептала она. – Вот тебе крест, я умереть готова, чтобы тебе хорошо было…

– Да не надо для меня умирать, я совсем другого хочу… Я хочу, чтобы ты для меня жила!

– Ну да, ну да… – торопливо кивнула Дуся, видимо, испугавшись, что огорчила его. – Я согласна!

– Согласна быть моей женой?

– Да! – прошептала она и зажмурилась. Из-под дрожащих ресниц быстро скользнули две слезинки.

Совсем не того ждал Андрей – он мечтал о том, чтобы его признание Дуся приняла с радостью, чтобы не было никаких слез… Или он вообще не знает женщин, не знает, как они ведут себя в подобных ситуациях? Наверное, так…

– Я, правда, люблю тебя… – тихо произнес он и взял Дусю за руку.

– Ты милый. – Она открыла глаза и быстро-быстро заморгала, отчего с ресниц слетели еще две слезинки. – Ей-богу, я относилась к тебе, как к родному! Но это что же тогда… Тогда надо все по-новому, по-другому к тебе относиться?

– Я тебя не тороплю и вообще ни к чему не принуждаю…

– Да отчего же! Я вот тебе прямо сейчас отвечаю – я тебя тоже люблю и хочу быть твоей женой. Ты хороший человек, добрый – лучше тебя, пожалуй, я никого и не знаю… Так отчего же не составить тебе счастье?

– А ты… будешь ли ты счастлива, если станешь моей навеки?

– Буду! – ответила Дуся, не раздумывая.

Он взял ее руку и поднес к губам. У Дуси была тонкая, узкая ладошка с необычайно длинными, изящными пальцами, с какими впору на скрипке музицировать, и подумал – «моя»…

– Отчего же руку… – с укором произнесла она, – мы же теперь…

О подобном счастье Андрей и не мечтал – Дуся сама обернула к нему свое лицо, на щеках едва обозначились ямочки, губы ярко рдели на солнце, и было видно, как под тонкой кожей пульсирует кровь.

Он осторожно прижал ее к себе и поцеловал, не веря своему счастью. Он никогда не испытывал ничего подобного. Поцелуй длился лишь несколько мгновений, но он запомнил его на всю жизнь, возведя ему храм в своей душе.

– Пора… – сказала Дуся. – Пойдем? А то, пожалуй, нас искать начнут…

Они быстро привели себя в порядок, Андрей пригладил ладонью волосы, и они пошли к дому.

– Никому не скажем?

– Нет-нет, что ты… это теперь будет наша тайна! – с энтузиазмом воскликнула Дуся.

«Какое же она все-таки еще дитя… – с умилением подумал он. – Она играет в любовь, точно в игру, и тайна приводит ее в восторг!»

– Серебряный век русской литературы длился чуть более двух десятков лет. С точки зрения вечности – это даже меньше, чем мгновение, но для России этот век стал едва ли не самым роковым, и перемены, которые он повлек, были поистине непредсказуемыми. В 1899 году вышел в свет первый номер журнала «Мир искусства» – с него-то все и началось, выражаясь формально. Впрочем, понятие «Серебряный век» – не столько научный термин, сколько время своего рода интеллектуального Ренессанса, подарившего миру яркие шедевры, отличающиеся изысканностью форм и глубиной мысли. Как вы знаете, наверное, и без меня, в то время существовало множество течений: символизм, футуризм, акмеизм, новый реализм и прочая, и прочая… На самом деле, не столь важно, к какому именно направлению принадлежал тот или иной поэт, ибо бессмертие дается не за принадлежность к какому-либо направлению, а за талант. А людей, наделенных божьим даром, было в то время множество. Анна Ахматова, Иннокентий Анненский, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Велемир Хлебников, Владимир Маяковский, Валерий Брюсов… Вот, послушайте:

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Не потому, что я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной молю ответа.

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Через прозу и поэзию люди того времени говорят нам, их потомкам, что надо жить просто и мудро, любить от всего сердца, потому что счастье доступно всем, кто смотрит на небо…

Мои студенты сидели тихо и слушали стихи, которые я им читала. Вообще, все они были очень умными мальчишками и девчонками, и они, поступая в наш институт, хорошо знали эту тему – русская литература начала двадцатого века. Многие зачитывались Цветаевой и Ахматовой, но… Но они не знали и половины того, что на самом деле скрывало то время.

Большинство юношей, конечно, сохраняли довольно скептический вид, давая понять, что не пристало мужчине рыдать над любовной лирикой. Один, например, парнишка с пирсингом в ушах и носу, сидевший в последнем ряду, играл на своем сотовом, подозреваю, в какой-нибудь дурацкий «тетрис», другой, на него похожий, листал журнал… Но это были мелочи. Первые два ряда слушали, открыв рот. Особенно девушки. Одна даже строчила в тетрадке с фантастической скоростью – судя по всему, записывала за мной стихотворение Иннокентия Анненского.

Звонок, как всегда, прозвенел некстати – на лицах многих отразилось некоторое разочарование – они готовы были еще слушать.

Ко мне подскочила девчонка с первой парты:

– Елизавета Аркадьевна, вы будете темы курсовых раздавать? Если да, то у меня к вам вопрос…

– Господи, милочка, семестр только начался… Не слишком ли рано?

– Нет, не рано. Дайте библиографический материал по следующим темам…

Она задавала мне вопросы довольно долго, пока в аудиторию не вошла Аглая.

– Лиза, ты освободилась?

– Теперь да, – сказала я, когда дотошная студентка упорхнула.

Аглая окинула взглядом пустую аудиторию и закрыла за собой дверь.

– А теперь признавайся, что происходит. Ты думаешь, я слепая? Вот уже несколько дней ты ходишь сама не своя, как будто у тебя кто-то умер…

– Да что ты, никто не умер!

Я стояла за кафедрой и складывала бумаги в папку. За распахнутыми окнами шумели машины, переговаривались, смеялись студенты в сквере – только что закончилась последняя лекция.

– А что с твоей научной работой? Викентий говорил, что дал тебе какой-то адрес…

– Да, я туда ездила дней десять назад. Рукописи, письма… Очень интересный материал. – Я замялась – рассказать ей или нет? Все-таки мы с ней не настолько были близкие подруги. А язык мой сам решил за меня: – И там со мной приключилась интересная история. Мне кажется, я влюбилась. Одной звезды я повторяю имя…

– Та-ак… – выдохнула Аглая. Потом села на стол прямо передо мной и заерзала, устраиваясь поудобнее. – Кто он?

– Да неважно… Ничего не важно. Мы, наверное, больше никогда не встретимся. – Я постаралась улыбнуться, но у меня не очень получилось. – Было бы глупо, если бы из-за одной ночи, проведенной вместе, я строила какие-то невероятные прогнозы…

Ну вот, сама не заметила, как проговорилась! Глаза Аглаи за толстыми стеклами очков стали совсем огромными.

– Ты провела с ним ночь? Приехала – и сразу же отдалась?

– Такое впечатление, будто ты преподаешь не грамматику, а сексопатологию…

Делать нечего – пришлось ей все рассказать.

– Так ты думаешь, это любовь? – После моего рассказа задумалась она, посасывая дужку очков. – Нет, дорогая, все гораздо прозаичнее. И объясняется просто – ты уже целый год одна и потому от безысходности бросилась на первого встречного, а он оказался человеком с сомнительной репутацией… Ты сказала, он в кафе поет?

– В клубе или ресторане…

– Какая разница, хрен редьки не слаще – в злачном месте, короче… И не имеет никакого значения, что он правнук какого-то там писателя, одно другому не мешает! Я тебе признаюсь – еще до знакомства с Леонидом Ивановичем в моей жизни был такой случай…

– Ты будешь рассказывать мне историю пятнадцатилетней давности?

– Да, а что? Я все очень хорошо помню, как будто это было вчера…

– Аглаша, чужой опыт бесполезен, каждый раз история повторяется по-новому! Ты меня спросила, отчего я не в себе, я тебе ответила – я влюбилась.

– Кажется, влюбилась, – поправила она многозначительно. – Ты сказала – «кажется»! Как его зовут?

– Александр.

– А выглядит он как? Нет, ты не думай, это не праздное любопытство, я пытаюсь составить для себя его психологический портрет…

Я по возможности подробно описала внешность Саши.

– Как будто я его видела… – задумчиво произнесла Аглая, уже не посасывая, а буквально вгрызаясь зубами в дужку очков. – Ей-богу, ты так хорошо его описала, что…

– Да где ты его могла видеть! – с досадой воскликнула я. – Что ты придумываешь…

– Тут и видела! – вдруг воскликнула Аглая. – Даже не один раз. Он стоял за оградой, перед сквером, и смотрел на наши окна.

– Что ты придумываешь! – с отчаянием повторила я.

– Ничего я не придумываю! – возмутилась она. – Вон, выгляни в окно – он и сейчас там стоит. Смотри-смотри, как раз за памятником.

Аглая надела очки и указующим перстом обозначила направление, куда надо глядеть. Я глянула и… уронила папку, бумаги рассыпались по полу. Это было странно, смешно, невероятно – но за бронзовым памятником Гоголю, который стоял в скверике нашего института, стоял Саша. В своем черном костюме, с безукоризненной прической. Было довольно далеко, но я сразу же его узнала.

– Да, это он! – с удивлением прошептала я. – Ты представляешь, он меня нашел каким-то образом…

– Вот, а ты мне не верила… – удовлетворенно запыхтела Аглая, собирая с пола мои бумаги. – Я же тебе говорила!.. Я его второй раз тут вижу. Только чего он, дурак, не догадался зайти на кафедру и спросить о тебе?

– Ну, наверное, стеснялся…

– Стеснялся! Что это за мужчина, который стесняется… Тоже мне – «одной звезды я повторяю имя…»! Хороша звезда…

– А тебе он тоже показался симпатичным? Знаешь, я, пожалуй, пойду… и подойду к нему…

– Иди уж, – буркнула Аглая.

Я схватила папку и побежала, едва не сбив с ног Милорадова, преподавателя английского, важно шествовавшего по коридору.

– Осторожнее! Совсем озверели!.. – рявкнул он, решив, что на него налетел кто-то из студентов. Но увидел меня, и тон его сменился на удивленный: – Ах, это вы, Елизавета Аркадьевна!..

Я пробралась сквозь гудящую толпу студентов, которая толпилась в сквере, и выскочила в ворота.

– До свидания, Елизавета Аркадьевна! – крикнул мне в спину кто-то, кажется, Ковальчук.

– До свиданья… – машинально отозвалась я.

За ажурной старинной оградой ходил туда-сюда Саша – как будто встревоженный и недовольный.

– Саша, вы? – на этот раз улыбка вырвалась у меня сама собой.

– Господи, Лиза… – Он бросился ко мне, схватил за руки. – Я уж думал, что никогда не найду вас! Только почему же мы на «вы»…

– Ах, я и забыла, что ты честный человек… Нет, правда, Саша, как ты меня нашел?

– Ты же сказала маме, где работаешь, а в Москве не так уж много филологических институтов. Я приезжал сюда несколько раз… Ты так неожиданно сбежала тогда, не оставила ни адреса, ни телефона!

– Что-то случилось?

– Случилось, – сказал Саша. Он так это сказал, что сразу стало ясно, что это «случилось» касается только меня.

– Елизавета Аркадьевна… – раздалось за моей спиной.

– Что? – оглянулась я. Сквозь ограду просунул голову Ковальчук и смотрел на меня своими круглыми, абсолютно непроницаемыми небесно-синими глазами. – Что вам, Ковальчук?

Он подумал немного, словно не зная, что сказать, но потом все-таки сказал, кивнув на Сашу:

– А это кто? Он вам кто?

– Господи, какой дурак… – засмеялась я. – Саша, отойдем.

Мы отошли к дороге, и я пояснила:

– Это студент. Лекции только что закончились… Некоторые ребята ужасные раздолбаи и балбесы, но в общем-то они очень славные.

– Понятно, – кивнул Саша. – Кстати, ты не выглядишь их преподавательницей. Ты даже моложе их смотришься.

– Ну, спасибо… Так что же случилось?

– Нестерпимое желание увидеть тебя. Я проснулся утром, зашел в твою комнату и увидел, что тебя нет. Только записка…

– Глупая записка, прости меня.

– Мама подумала, что я с ума сошел, потому что я сразу же бросился искать тебя, едва выпытав у нее подробности вашего разговора… Я даже накричал на нее.

– Бедная Нина Ивановна!

– Ничего, мы с ней уже помирились. Но я и правда до вот этого самого момента, то есть до тех пор, пока не увидел тебя сейчас, был действительно не в себе. Слава богу, ты нашлась. – Он не сдержался и обнял меня.

Я украдкой поглядела в сторону ограды – из-за нее на нас смотрели несколько пар любопытных глаз. Черт возьми, студенты мои, кажется, думают, что только у них может быть личная жизнь!

– Что же мы будем делать? – спросила я.

– Что хочешь, я сегодня свободен. Пойдем куда-нибудь?

– Хорошо, – согласилась я. – Только ни в какое кафе я не хочу, пойдем в какой-нибудь парк. Сегодня хорошая погода, солнышко…

– Это потому, что я нашел тебя… Только не пойдем, а поедем. Я на машине.

– Ах да…

Сейчас я посмотрела на автомобиль Саши внимательнее. Вишневого цвета иномарка смотрелась весьма представительно, о чем я не замедлила ему сообщить.

– Ну что ты! – засмеялся он. – Ей пятнадцать лет. Правда, еще очень крепкая старушка.

– Надо же, пятнадцать лет! Сегодня мне хотели рассказать историю именно с таким сроком давности…

– А что за история? – с любопытством спросил он, открывая мне дверцу.

– Не знаю… Я не стала слушать. Завтра спрошу у Аглаи. Аглая – моя коллега и приятельница, которая собиралась ее рассказать…

Мы сели и поехали. Куда – мне было совершенно неважно. В том состоянии, в какое я впала при виде Саши, я была, кажется, готова любоваться даже трубами какой-нибудь электростанции. Саша нашел меня! Наверное, я действительно дура – раз так влюбилась, то могла оставить хотя бы телефон… Ах, зачем возвращаться к прошлому – тем приятнее было Сашино сегодняшнее появление.

Возле одного из светофоров образовалась небольшая пробка. Мы остановились, Саша положил голову на сложенные на руле руки и посмотрел на меня.

– Мне казалось, что я тебя не узнаю, когда увижу, – вдруг сказал он. – Так бывает, когда долго кого-то не видишь, да? А теперь вижу, что ты еще лучше, чем я себе представлял. Ты красивая. Нет, ты даже не просто красивая, ты…

– Какая? – засмеялась я. – Ну, скажи!

– Прекрасная. Ты красивая, и ты прекрасная. Чувствуешь оттенки?

– Чувствую… Только нам уже сигналят сзади!

Мы поехали дальше. Мимо мелькали дома, витрины, рекламные вывески. Когда-то давно, в прошлой жизни, меня тоже катали так. И тоже на иномарке, правда, более новой. Хотя при чем тут марка машины и год ее выпуска?

– О чем ты думаешь?

– Так, ни о чем… Хотела тебя спросить – не слишком ли много комплиментов за единицу времени?

Он быстро взглянул на меня и твердо ответил:

– Нет.

Мы подъехали к парку Победы.

– Как тебе это место? Если хочешь, то можно в какой-нибудь другой парк поехать…

– Нет-нет! Очень хорошее место. Здесь много фонтанов, а я люблю фонтаны. Правда, на них лучше смотреть ночью, когда темно и горит подсветка…

– До темноты не так уж и долго… – посмотрел он на часы.

Мы оставили машину на стоянке и побрели по длинной аллее. Мимо со свистом проезжали роллеры.

– Какая-то дорога странная, – пробормотал Саша, глядя себе под ноги. – Что это здесь нарисовано? Колечки, цветочки…

– Я знаю что: по этой самой аллее бродят молодожены…

– Бродят! Ты сказала – бродят…

– Ну да, не кросс же они тут бегают…

С ним было легко и весело. «Да, влюбилась, – сказала я себе. – Я точно влюбилась, без всякого там «кажется»… И мы идем по аллее молодоженов, что само по себе очень символично. А вдруг именно Саша станет моим мужем?»

И я посмотрела на своего спутника совсем другими глазами.

– Ты тоже об этом подумала? – спросил он вдруг.

– О чем? – Я решила не рассказывать ему о той мысли, которая только что мелькнула у меня в голове. Я, конечно, не ханжа, но мы и так слишком форсировали события.

– Нет, сначала скажи…

– Вот еще!

– Хорошо, – кротко произнес он. – Я тогда тоже ничего не скажу. Только ты потом мне напомни.

– Когда – потом?

– Ну, когда-нибудь потом…

– Нет, мне надо точнее!

– Потом, – туманно повторил он и повернул меня к себе, – когда-нибудь…

Мы целовались на этой самой аллее, а мимо нас со свистом проскакивали роллеры. Я чуть приоткрыла глаза – светило вечернее солнце, и весь горизонт был залит золотом…

Напрасно я переживала, что не увижу фонтанов с подсветкой, – время промчалось незаметно. В очередной раз отвечая на Сашин поцелуй – мы стояли за Никой Самофракийской, на какой-то площадке под навесом, – я обнаружила, что уже ночь.

Мы сначала бродили вокруг одних фонтанов – веселых, распустившихся белыми и желтыми зонтиками, потом пошли к другим, с красной подсветкой, которые символизировали кровь погибших. Я призналась, что мне немного не по себе – довольно жуткое, тягостное зрелище…

– Но завораживает, – сказал Саша.

– Да, завораживает…

Время стремительно приближалось к ночи.

– Что же делать? – сказал он просто. – Я не в силах с тобой расстаться.

Мне вдруг стало наплевать на все приличия и на соблюдение каких-то там дурацких церемоний. Я и так уже пропала.

– Что же – аналогично, – кивнула я.

– Мой милый маленький профессор…

– Я еще даже не доцент пока!

В результате мы поехали ко мне домой.

Наблюдать за Сашиным пробуждением было очень интересно.

Сама я уже минут десять как проснулась и теперь смотрела на него. Он тихо дышал, потом, наверное, почувствовал мое движение рядом – чуть задрожали его ресницы, он слегка пошевельнулся. И, не открывая глаз, протянул руки в мою сторону. Я отодвинулась к краю постели. Еще некоторое время я ускользала от его ищущих рук, но в конце концов он поймал меня.

– Ну, куда ты убегаешь? – сонным голосом пробормотал он. – Ты моя, моя, моя… Не пущу!..

Это было интересно и приятно – потому что он начал искать меня, еще находясь на зыбкой грани между реальным и нереальным миром, он стремился ко мне, находясь в тенетах подсознания… Я вспомнила вчерашний день. «Может быть, Саша действительно тот человек, с которым я буду вместе до конца жизни? Может быть, он – моя судьба?»

– А кофе в постель? – строго спросила я. – Приличные люди в это время подают кофе в постель!

– Что? – встрепенулся Саша. – Ах, ну да… сейчас я встану… Где у тебя кофе?

– Не надо никакого кофе! – засмеялась я, обнимая его. – Я пошутила… Если честно, я не очень-то и люблю его…

– Кстати, я тоже, – оживился он. – Правда, иногда позволяю себе чашечку.

– Растворимого?

– Да, чашечку растворимого.

– Мне сегодня на работу идти ко второй паре, так что время у меня есть, – важно произнесла я, выскальзывая из его рук. – Я, пожалуй, приготовлю тебе завтрак.

– О, это было бы здорово! – с энтузиазмом воскликнул он. – Признаюсь, я по утрам всегда почему-то голодный.

– Бывает… А ты, наверное, маменькин сынок? – спросила я. – Привык, чтобы за тобой ухаживали, да? Кормили, гладили рубашки…

– Да, конечно!.. Но зато я умею быть очень благодарным…

Мы болтали – полушутя, полусерьезно, потом переместились на кухню, где я вплотную занялась приготовлением завтрака. Не мудрствуя лукаво, я соорудила настоящую глазунью: желтки были глазами, а нос, рот и брови я нарисовала на яичнице кетчупом.

– Боже, это же настоящий шедевр! – восхитился Саша. – Даже есть жалко… Господи, какая досада, что я не захватил с собой фотоаппарат…

– Зачем тебе фотоаппарат?