Инструктор по экстриму Дышев Андрей

За забором тотчас все стихло. Слышен был только пронзительный треск цикад, да доносимое ветром громыхание волн. Раскрыв рты, Гера и Славка смотрели на темные пятна теней. Если это кто-то из спасателей, то можно было лишь диву даваться, до какой степени человек перебрал спиртного.

Над забором показалось лицо незнакомой девушки. Нет, это, к счастью, не спасатель.

– Ребята, физкультпривет!

Так обычно обращаются к знакомым. Гера вопросительно посмотрел на Славку – не твоя ли подруга валится нам на голову? – и наткнулся на такой же вопросительный взгляд, обращенный к себе.

Не получив ответа, девушка поставила на торец забора тубу для чертежей, которую Гера сначала принял за гранатомет "муха", и стала искать, за что бы зацепиться пальцами. Челка съехала ей на лоб. Расчесанные на прямой пробор прямые волосы занавесили щеки. Сейчас она напоминала театральную куклу, которую надевают на руку и поднимают над занавесом. Казалось, стоит ее взять за голову и потянуть вверх, как из-под голубого сарафана покажется огромная волосатая рука.

Девушка уперлась руками, подтянулась и закинула ногу на забор. Никакой волосатой руки у нее под сарафаном не оказалось. Только худенькие ножки, торчащие из белых трусиков. Она села на забор верхом, посмотрела вниз, придерживая волосы, норовящие закрыть ее лицо, скинула тубу и спикировала вслед за ней. Подол сарафана на секунду оказался у нее на голове.

– Кто это? – откашлявшись, спросил Славка.

Гера пожал плечами.

– Не знаю. Может, чья-нибудь подруга…

– Еще раз добрый вечер! – радостно сообщила девушка. Она приближалась так уверенно, будто родилась и много лет прожила в спасательном отряде. Подол ее сарафана был настолько легким, что колыхался, как струйка табачного дыма на сквозняке. И вообще, сама девушка казалась невесомой, и оттого впору было удивиться, что ее белые тканевые тапочки оставляли на пыльной дорожке волнистые отпечатки протекторов – невесомые следов не оставляют!

Гере почему-то захотелось встать при ее приближении. Наверное, это были остатки или, как говорят физики, следы воспитания. Мама всегда говорила: в присутствии женщины мужчина должен стоять до тех пор, пока не получит разрешения сесть. Гера спрашивал: в любых случаях? А вот если стюардесса войдет в кабину пилотов? Они обязаны встать?

Она подошла, присела на корточки, накрыв колени подолом, и раскрыла тубу. Вместо гранаты ей в руку выкатилось яблоко. Девушка выпрямилась, спрятала яблоко за спину и спросила:

– В какой руке?

В разгар сезона на побережье приезжает много разных чудаков, это Гера знал по собственному опыту. Он сам, например, тоже был чудаком.

– В левой, – предположил Славка.

Девушка, возбужденная от азарта, молниеносно, будто хотела дать пощечину, поднесла к лицу Славки растопыренную ладонь.

– Нету!

– Тогда в правой, – догадался Гера.

Пискнув от восторга, девушка выставила вперед вторую руку.

– И тут пусто!

– Куда ж ты его засунула? – пробормотал Славка и закашлялся.

Она подпрыгнула и повернулась спиной. Яблоко было прижато к спине поясом сарафана.

– Берите, берите! – разрешила она. – Я на трассе у мальчишек целое ведро купила. У мальчишек всегда дешевле, потому что яблоки не из своего сада, а из чужого, ворованные.

Гера кивнул Славке, мол, угощайся, дорогой друг, уступаю. Сам снова взялся за бутылку, чтобы не стоять истуканом перед столь эмансипированной особой. Она недавно на побережье, это было сразу заметно по ее бледному лицу и ногам. Может, только приехала. Говорит, яблоки купила на трассе. Значит, прикатила сюда на автобусе.

– А что вам, собственно, надо? – спросил Славка строгим голосом, рассматривая яблоко с таким видом, словно хотел сказать: не старайся, нищая черница, не станем мы жрать твой отравленный фрукт.

– У меня не заводится машина. Стартер работает, насос бензин качает…

– Стоп! – перебил ее Славка. – Не понимаю, при чем здесь ваша машина?

– А разве это не мастерская?

– Это контрольно-спасательный отряд, девушка! И вход сюда, между прочим, строжайше запрещен, территория охраняется злыми собаками.

Не понятно, кого он имел ввиду, сказав про собак. Во всяком случае, не Геру, потому как более спокойного и миролюбивого постояльца во дворе трудно было найти. В отношениях с женским полом Славка всегда был стремителен и непредсказуем и всем спасателям поголовно давал фору. И потому Гера не спешил втыкаться в разговор. Зачем, спрашивается, подыскивать слова и напрягать фантазию, если рядом есть такой словоохотливый павлин, как Славка?

– Да? А мне сказали, что это мастерская.

Она приблизилась к очагу настолько, что Гера уже мог рассмотреть ее как следует. Нет, на фотомоделей ему сегодня определенно не везло. За красоту – три балла. Фигура скрыта узким в талии, но просторным на бедрах сарафаном, и есть все основания полагать, что особой фигуры под ним не водится. Мордашка легкомысленная, как у Барби. А вот глазки хорошие, веселенькие глазки, дразнящие, слегка суженные и приподнятые по внешним краям. Гера терпеть не мог круглоглазых, особенно если глаза посажены близко к переносице. Они напоминали ему вечно удивленных матрешек.

– Вы, девушка, даже не представляете, в какую неприятную историю вляпались! – мрачным голосом произнес Славка, закрывая спиной казан с пловом. – Среди ночи проникли на охраняемую территорию режимного объекта категории "А" – то есть, объекта особой важности, приравненного к ядерным полигонам и складам бактериального оружия… На разведку какой страны работаете? Фамилия, год рождения, семейное положение? А-а-атвечать не задумываясь!

– Ничего не скажу, – ответила девушка, прижимая к груди тубу. – Лучше возьмите меня в плен, мне все равно негде ночевать. Только чур без пыток!

– Тебе нужен автосервис? – спросил Гера. – Придется возвращаться в город. Здесь поблизости нет ничего.

Она с интересом рассматривая его лицо.

– А я тебя видела сегодня на набережной. Ты фотограф?

– С чего ты взяла, что я фотограф?

– Ты какие-то фотографии рекламировал. Горы, веревки…

– Это портреты неопознанных висельников, – заявил Славка и, плеснув портвейна в кружку, протянул ее девушке.

– Так что там с автомобилем? – спросил Гера, закрывая тему про висельников. Разыгрывать девушку было неинтересно, она понимала юмор.

– Он не хочет заводиться. Стартер работает, и искра… А что это у вас в кастрюле? Так вкусно пахнет!

– Стоп! Не все сразу! – Славка вскинул ладонь вверх в готовности загибать пальцы. – Давай по-порядку! Машина сломалась. Спать негде. Кушать хочется. Что еще?

Гера смотрел на высокого, сутулого Славку, который башенным краном склонился над незнакомкой. Хорошо, что иногда на костер слетаются такие милые ночные мотыльки, еще не испорченные злобой и недоверием. Пришла ночью к двум нетрезвым парням и ничего не боится. Стало почему-то весело. Без нее Славка скучал бы и занудствовал по поводу своего нежелания вести завтра группу на маршрут. Ему не нравится состав группы. Он уверен, что никогда еще не встречал более скучной компании. Этот вывод он сделал по анкетам.

– Самое грустное, что я теперь как лодка без паруса, – печальным голосом сказала девушка, глядя в кружку. – Мой "уаз" далеко не молод, можно сказать, он пожилой и капризный. Я думала, что у вас сервис, а у вас тут черт знает что. Какой-то режимный бомжатник с химическими отходами. Ремонта нет, ночлега нет. Еды от вас тоже не допросишься. Жадины-говядины.

– А это не еда! – ответил Славка, снова заслоняя собой казан. – Это мы джинсы в хлорке вывариваем.

– Отрежь кусочек джинсов, – жалостливым голосом попросила она и выдернула из рук Геры свою тубу. – Я забыла косметичку в парикмахерской и вместо нее теперь ношу вот эту дурынду. Между прочим, в ней очень удобно хранить яблоки, макароны и колбасу. А еще можно врезать кому-нибудь по затылку в целях самостоятельной обороны.

– Сходи, посмотри машину, – сказал Славка Гере, подталкивая его на более близкое знакомство. – Ты ведь работал ведущим специалистом группы технической поддержки Шумахера и был призером чемпионата мира по скоростной разборке автомобилей.

– Он преувеличивает, – объяснил Гера девушке. – Я вообще не разбираюсь в технике.

– Разбирается, еще как разбирается! – продолжал трепаться Славка, дуя на ложку с пловом. – И вообще, он дамский угодник, только очень застенчивый. Скажу по секрету, что с сегодняшнего дня женщины расплачиваются с ним исключительно баксами.

– Понятно, – ответила девушка, послала Гере воздушный поцелуй, опустила на плечо свой гранатомет и пошла к калитке.

Гера посмотрел на Славку, рот которого съехал набок, и выразительно постучал себя по голове.

– Нехорошо получается, – шепотом сказал он.

– Ась? Говоришь, нехорошо? – с намеком повторил Славка. – И что же дальше, убогий?

– Я бы помог ей, но мне завтра в пять утра вставать и идти на Истукан.

– А мне группу инструктировать.

– Послушай, но жалко ведь девчонку!

– Жалко… Но если ты сейчас ей не поможешь, то умрешь девственником.

Гера махнул на Славку рукой и догнал девушку.

– Подожди! Ты нас разыгрываешь?

– А почему вы так подумали?

– А потому, что над калиткой большими буквами написано "Контрольно-спасательный отряд". Странно, что ты этого не заметила.

– Действительно, странно, – согласилась девушка. – Спасибо вам за все.

Гера открыл ключом замок и отворил дверь. Девушка шагнула в темноту. Он стоял в дверях и смотрел, как она медленно растворяется в чернильной тени аллеи. Что теперь делать? Догнать? А зачем? Хотела бы – осталась… Он зевнул, посмотрел на звезды. С неба струилась прохлада, от земли тянуло печным жаром. Все не так, как днем. Ночь – это перевернутый день. Мы ходим кверху ногами, и совершаем поступки, которые потом, при свете солнца, покажутся глупыми… Нет, не хорошо получается.

– Плов готов! – объявил Славка. – Э-э-э! Да не стоит так расстраиваться! Не идут ноги – и не надо! Плевать!

Нет, Славка вовсе не толстокожий, он лишь притворяется. Этого великого альтруиста видно насквозь. Он хитрит и заставляет Геру, неповоротливого и робкого в отношении с девчонками, хоть раз в жизни взять бабу голыми руками. Нельзя же довольствоваться одной Кларой Семеновной, которая, не дождавшись мужской инициативы, сама затащила Геру в постель! Когда-нибудь ведь надо учиться науке покорения женских сердец!

В самом деле, он ведет себя, как бесчувственный чурбан! Не надо забивать себе голову мыслями о том, что говорить, как угодить, как понравиться, как отгадать ее намеки. Надо просто помочь человеку и ничего за это не просить. Вот тогда даже с любой фотомоделью будет легко и просто… Он быстро пошел в темноту и лишь приблизившись к автомобилю вплотную, смог рассмотреть желтый внедорожник, "мечту председателя колхоза", с открытым, без брезентового тента, верхом, потертыми сидениями, мутным ветровым стеклом. Машина стояла на обочине, подмяв колесами куст шиповника. Девушка сидела за рулем, точнее, полулежала, навалившись на "баранку" руками и головой. Она или спала, или пыталась заснуть.

– Подвинься, – попросил он, открывая дверь.

Она подняла голову, послушно пересела.

– Откуда приехала?.. Ого, из самого Воронежа?.. Ключ зажигания дай!

Стартер с трудом провернул коленвал. Мотор не "схватывал".

– Одна приехала?

– Да, я всегда путешествую одна… Слышишь, как скрипит?

– Слышу. Давай-ка затолкаем ее к нам во двор, и там при свете посмотрим.

Хорошо, что дорога шла под уклон, иначе он бы умер вместе с этим автомобилем. Славка раскрыл створки ворот и принялся корректировать.

– Хорошо идешь! Только надо чуть-чуть веселей!

Гера кряхтел, упираясь ногами в землю, а Славка издевался, подносил к носу ложку с золотистым рисом и шумно вдыхал.

– Попробуй, – говорил он девушке. – Соли достаточно?

– Выкатывать обратно будешь ты, – пообещал Гера, когда остановил машину под фонарем.

Под крышкой капота он обнаружил клубок замасленных патрубков, грязные ребра двигателя, обрывки проводов. Ему стало тоскливо. Пока он проверит подачу топлива, определится с искрой и продует карбюратор, то наступит утро. А в четыре уже надо выходить. Но, как говорится, взялся за гуж – неси кобылу на себе.

Девушка склонилась над его плечом. Ее дыхание пахло абрикосовой жвачкой.

– Может быть, что-нибудь отвинтилось?

"Отвинтилось!" В голове у нее что-то отвинтилось! Отправилась в дальнюю дорогу на такой развалюхе! Гера молча покачал головой. Сейчас он с умным видом закроет крышку капота и пойдет спать. Утром сводит клиентку на гору, потом вернется в отряд, пообедает и только тогда займется машиной. Значит, покупку нового велосипеда придется отложить. Да и зачем ему новый велосипед, если есть старый? Люди вон на каких примусах ездят, и ничего!

Его взгляд упал на воздушный фильтр. Он был наполовину свинчен и сдвинут в сторону, а на том месте, где должен был стоять карбюратор, растопыренной пятерней торчали лишь бензиновые шланги.

– Эй! А карбюратор где?

– Какой карбюратор?

Она задала этот вопрос с таким удивлением, будто Гера спросил ее о ядерном реакторе. Ну, артистка! Так она, вдобавок, не разбирается в двигателях. Странно, что она вообще доехала до побережья.

На мотор упала тень Славки. Он опустил глаза и восторженно промычал, чавкая и катая во рту кусочек горячей баранины.

– М-м-м, припоминаю! Здесь ни карбюратор, ни инжектор не полагаются. На автосалоне в Париже выставляли такую же модель. Эксклюзивный экземпляр, двигатель двадцать первого века с компьютерно-компрессионным впрыском топлива. Водитель дует в шланг, и чем сильнее дует, тем выше скорость движения…

Гера поднял взгляд на девушку.

– Как же ты доехала сюда без карбюратора?

– Не знаю, – ответила она и пожала плечами. – Может быть, он тут вообще не нужен?

– По-моему, она морочит нам голову, – сказал Гера Славке.

– Не нервничай. Женщины любят издеваться над мужчинами, компенсируя все свои последующие унижения.

– А про шланг, в который надо дуть, ты серьезно или нет? – спросила девушка Славку.

– Тебя как мама нарекла, королева автодорог?

– Мира.

– А полное имя – Миринда?

Славка смотрел на свет фонаря через бутылку. Гера не понимал, как ему удается сохранять невозмутимость? На месте друга он давно бы сорвался, сказал бы тихо, сдержанно, но прямо: мы тоже любим подурачиться, но для этого можно найти более подходящее время, тем более, что шутка с карбюратором слишком затянулась, и она не стоит того, чтобы жертвовать сном.

– Значит, Мира, ты хочешь сказать, что подъехала к нашим воротам, и у тебя заглох двигатель? – спросил Гера, опустив крышку капота и вытирая руки тряпкой.

– Он у меня не глох.

– Так зачем тебе понадобилась мастерская?!

– Ты никак не можешь меня понять! – обиженно ответила Мира. – Я подъехала сюда утром. Припарковалась. И на весь день ушла на пляж.

– Вот теперь понятно, – мягче произнес Гера. – Выходит, пока ты развлекалась на пляже, воришки свинтили карбюратор.

– Что же мне теперь делать? – растерянно произнесла она, глядя то на Геру, то на Славку.

– Проси гения инженерной мысли, чтобы он дотолкал твой драндулет до Воронежа, – подсказал Славка.

Мира расстроилась. Она уже не отвечала на шутки. Забралась с ногами на водительское сидение, обняла колени и опустила на них лицо. Аленушка с картины Васнецова.

– Такой карбюратор можно поискать на авторынке в Сочи, – сказал Гера. Ему стало жалко девушку. – Наши ребята завтра поедут туда. Хочешь, закажу?

– А когда они вернутся?

– К вечеру.

Девушка не ответила. Гера снова зевнул, на этот раз не прикрывая рот рукой. Все, он сделал все, что мог. На сегодня хватит практики общения. Размещением Миры на ночлег пусть занимается Славка, он большой мастер на этот счет. А Гера умирает, хочет спать. Завтра у него трудный день, завтра он будет отрабатывать большие деньги. А сейчас он без жалости выкинет Миру вместе с "уазом" из своей головы.

Лежа в постели, он думал о новом велосипеде, который можно будет купить на деньги богатой стервы. Заснул быстро, несмотря на то, что Славка не меньше часа подыскивал Мире пустующую комнату во флигелях, и при этом раздавался нескончаемый треск и грохот, изредка дополняемый сдавленным смехом и шепотом.

Они стояли на пороге комнаты в кромешной темноте.

– Одна проблема, – шепнул Славка, нащупывая руку Миры. – Здесь нет лампочки.

– Это не проблема, – ответила девушка, осторожно освобождая руку. – Зачем мне ночью свет?

– В самом деле. Но до кровати я просто обязан тебя проводить… Это что?

– Это мой локоть… А это уже грудь… если, конечно, это не слишком смело сказано… Убери, пожалуйста, руку. Я все поняла, Слава. Не надо больше подавать сигналов и намеков. Мне все ясно: тебе хочется переспать со мной. Я это поняла сразу и без сомнений.

– Да? Неужели так заметно?

– И это очень хорошо, миленький, – торопливо бормотала она, пятясь в темную утробу комнаты. – Это, конечно, нормально. Я прекрасно к этому отношусь, и ты, пожалуйста, не волнуйся по этому поводу. Конечно же, это голос инстинкта, естественное желание молодого человека, лучшее желание из лучших, и потому ты даже возвысился в моих глазах, но я с тобой спать не буду. Это невозможно. Это просто исключено…

Она продолжала пятиться. Славка споткнулся о порог, потерял равновесие, схватился за темноту. Что-то с ужасным грохотом упало на пол.

– Странно, да? – после паузы спросила Мира.

– Что странно?

– При свете ты бы не трогал меня, правда?

– Темнота раскрепощает, как портвейн, – философски изрек он. – Не сердись, но тут в самом деле нет одеяла, и ты можешь замерзнуть.

– Да, да, да! – горячо зашептала Мира. – Я все понимаю, миленький! На это придумано тысячи поводов. И про отсутствие одеяла я уже слышала, и про холодную ночь, и стаи голодных крыс, и про невроз тревожного ожидания, который надо вылечить. Потом, ладно? Мне не хочется с тобой расставаться, правду говорю! Все будет потом… А сейчас считай, что меня просто нет. Будто я умерла, наевшись твоего плова.

– Типун тебе на язык! – испуганно ответил Славка. – У меня и мысли такой не было…

– Конечно, конечно! Не было такой мысли, не твоя она, забежала сюда, дворняжка беспризорная, тьфу на нее, веником ее, ногой ее…

Славка уже не знал, как выйти из флигеля, чтобы нечаянно не задеть Миру. Прибабахнутая какая-то! Подумаешь, красавица! Так горячо убеждала, будто Славка совсем голову потерял и себя не контролировал. Напрасно волновалась. Да не собирался он с ней спать. С какой стати он должен ложиться в постель с первой встречной? Случайная половая связь – это добровольное самоубийство. Так, во всяком случае, написано на плакатах в районной поликлинике.

– Спокойной ночи, – сказал он темноте. – В сторонку отойди, а то я боюсь, что не попаду в дверь с первого раза.

– Подожди! Помоги сумку принести.

Они вышли. Костер догорел, в очаге лишь тускло светились малиновые угли. В холодном свете фонаря кружила хоровод мошкара. Откуда-то доносился ритмичный храп. Черная кошка подбирала остатки мяса, забравшись в кастрюлю передними лапами и головой.

Славка склонился над задним сидением, нащупал лямки сумки и потянул ее на себя.

– Отнеси, хорошо? А я… я сейчас…

Славка понял, что Мира ждет, когда он оставит ее одну. Он закинул лямки на плечо – сумка была тяжелой – и пошел к флигелю.

– Туалет на бугре за складом, – не оборачиваясь, сказал он.

Мира смотрела ему в спину, пока он не дошел до середины двора. Мужичок так себе. Тщедушный какой-то. Но сыграть с ним в любовь все-таки придется. Завтра. А лучше – послезавтра, чтобы не сразу отклеился… Все-таки, это отвратительно. Но выбора нет, придется терпеть, дразнить, рисовать самые сладостные перспективы… И еще плохо, что он прагматик и циник, а такие редко влюбляются по уши. Вот лысый втюрился бы в нее до затмения сознания. У него глаза цветочные и губы пухлые. А этого трудно будет заставить жертвовать собой. Она слышала, как он грубо говорил: "Не идут ноги – и не надо! Плевать!.." Этот плевок – в ее сторону.

Она пошла к калитке. Сдвинула тяжелый засов, толкнула дверь и вышла на пустынную улицу. Минуту постояла, посмотрела по сторонам, затем быстро присела у засохшего кустарника, пошарила рукой и подняла что-то увесистое, завернутое в промасленную тряпку. Развернула и посмотрела на черный от копоти и смазки карбюратор.

Нет, другого такого не купишь. Ни в автосервисе, ни на авторынке в Сочи. "Уаз" шестьдесят седьмого года выпуска, военно-полевая модель, можно сказать, антиквариат. Такие машины завод давно не выпускает, и запчасти к ним никто не продает. Странно, что студия отдала ее под перевозку кабелей и софитов. Удобная, потому что крыши нет? Так у кузовной "газели" тоже крыши нет. Такие раритетные калымаги надо ставить в кадр, на них должны куролесить герои-любовники нежной брежневской эпохи…

Она вернулась, неслышно закрыла за собой дверь и положила сверток на землю – так, что не заметить его было невозможно.

Гера встал затемно, в четыре, чтобы за час успеть добраться к подножью скалы. Когда стало светать, он уже налегал на педали, преодолевая крутой серпантин над ледяной и зеленоводной рекой Мзымтой. Трехсотметровый Истукан отсюда напоминал исполинскую детскую горку. С одной стороны – отвесная стена, с другой – пологий спуск, поросший лесом, по которому любят бродить туристы.

Уже издали он заметил клиентку, одетую в обтягивающие тренировочные брюки, футболку и кроссовки, и у него отлегло от сердца. Одета явно для восхождения. Значит, договор оставался в силе, и он почти явственно почувствовал, как шуршат в руке баксы.

– Ты опоздал на десять минут, – сказала она вместо приветствия и поднялась с камня, на котором сидела.

Гера не ожидал, что знакомство начнется с предъявлений претензий, но не стал ни оправдываться, ни дерзить. Если баба платит большие деньги, то лучше помалкивать. Молча завел велосипед в кусты, замаскировал его большой сосновой веткой и принялся вытаскивать из своего рюкзака снаряжение.

Она стояла рядом, скрестив на груди руки, и наблюдала, как он выкладывает бухты, распутывает ремни страховочной обвязки и сортирует карабины и закладки.

– В восемь мы должны быть на вершине, – ультимативным тоном произнесла женщина.

Он не любил, когда с ним так разговаривали. Сжал зубы, мысленно, как советуют психологи, прочитал свою автобиографию, чтобы ответная едкая рекомендация успела испариться с языка. Затем взял обвязку, которая при сильном воображении напоминала оставшиеся от трусов резинки, и подал ее клиентке.

– Эта штука предназначена для страховки и называется…

– Это меня не интересует! – оборвал она. – Делай свое дело быстро и молча.

Гера замер и снова мысленно произнес: "Я, Алексей Герасимов, родился в тысяча девятьсот семидесятом году…" На этот раз молитва не помогла. Если их отношения уже на старте начали развиваться в столь одиозном направлении, то им лучше прыгнуть в буруны Мзымты, чем идти в одной связке на стену.

Он швырнул обвязку на траву, сунул руки в карман и в упор посмотрел на женщину. Иногда очень полезно определять стоимость собственного достоинства, чтобы не потеряться в этой жизни. Оказывается, Гера оценивал свое достоинство больше шестисот долларов.

– Вот что, – жестко произнес он, всем своим видом показывая, что не позволит разговаривать с собой как с зарвавшимся подростком в колонии для несовершеннолетних. – Если вам что-то не нравится, я могу вернуть деньги. У меня достаточно заказов, чтобы я мог подобрать себе клиента повежливее.

Насчет достаточного количества заказов он, конечно, загнул, но его решительность подействовала на стерву. Это было очень приятно осознавать, что удалось поставить ее на место и при этом сохранить задаток в кармане.

– Ладно, – примирительно сказала она и впервые с момента их встречи улыбнулась. Лучше бы она это не делала. Вокруг рта тотчас появились глубокие складки, похожие на скобки, и лицо показалось Гере еще более грубым и некрасивым. – Это я имею такие нервы. Волнение охватывает. Не бери близко к сердцу.

И совсем по-мужски протянула ему руку. Ее ладонь была узкой, тонкой, но пожатие оказалось сильным.

– Лена.

Звук "е" она произнесла напевно-протяжно, отчего Гере послышалось "Лиана". Пришлось на всякий случай уточнить:

– Как? Елена?

– Нет, Лена, – поправила она, опять играя со звуком "е".

Он окончательно запутался. Впрочем, какая разница? Ему ровным счетом наплевать на ее имя, на все ее прибамбасы, на ее внешность. Платит – и на том спасибо. В конце концов, за такие деньги можно и дьяволицу на стену затащить…

– Ногу, пожалуйста, в петлю.

Он присел перед ней на корточки. Она оперлась рукой о его плечо. Пока Гера возился с пряжкой, успел рассмотреть ее кроссовки. "Богатая стерва", однако, могла бы купить себе обувку покруче. А эти черные тапочки с имитацией прошивки вдоль подошвы, приобретены явно на китайском рынке по десять долларов за килограмм. И брючки тоже скромные, уже вполне потертые на коленях и бедрах.

Он подергал за коуш.

– Не туго?

– Нет, – ответила Лена и подняла вторую ногу.

Гера натягивал петлю на ее ногу, словно чулок. Его руки невольно касались внутренней стороны ее бедер и ягодиц, но эти прикосновения были ей совершенно безразличны, она их просто не замечала, как если бы по ее ногам прошлась ветка кустарника.

Наконец, он выпрямился и осмотрел Лену со всех сторон.

– Все в порядке. Я иду первым. Когда вся веревка будет выбрана, крикните мне и поднимайтесь следом. Если сорветесь – не пугайтесь. Ничего страшного не случится.

– Тебе тоже не надо пугаться, – ответила Лена, опуская на глаза солнцезащитные очки. Что она имел ввиду? – Чем выше будет скорость, тем лучше.

Надо же, какая самоуверенная! Гера как-то по-новому взглянул на упругую фигуру женщины, словно хотел отгадать, действительно ли она новичок в скалолазаньи, или же только выдает себя за такового. Как бы то ни было, он не страдал от тщеславия, и если Лена надумала сразить его мастерским лазанием, он только порадуется ее способностям.

Она подняла с земли и закинула на плечи рюкзак – цилиндрической формы, продолговатый, будто в нем лежало короткое бревно. Рюкзак вряд ли был слишком тяжелым, но его верхний клапан упирался Лене в затылок, не позволяя запрокидывать голову. Это здорово сковывало движения.

– Рюкзак лучше оставить здесь, – посоветовал Гера. – Тут его никто не возьмет.

Лена будто не услышала его, затянула лямки, подкинула рюкзак на плечах, проверяя, надежно ли держится.

– Там что – очень ценные вещи?

– Да!

Случалось, что он иногда цеплялся к людям, как клещ, особенно к тем, которые ему не нравились. Вроде, старался для них, хотел сделать как лучше, на самом же деле просто гнул в бараний рог. Сейчас надо было бы замолчать, но его распирало изнутри от желания добиться своего.

– Тогда отложите половину мне. Вам будет легче, и мне не в тягость.

Лена резко повернулась. Сверкнули стекла черных очков. Гере показалось, что он физически ощущает негативные эмоции, которые подобно радиации пронзили его насквозь. Разделяя каждое слово паузой, Лена произнесла:

– Я сама понесу свои вещи!

И напролом, через жесткие кусты самшита, пошла к скале.

Ладно. Он не произнесет больше ни слова. Сейчас прижмется к теплому телу скалы, как к жене, и быстро пойдет вверх давно знакомым маршрутом. Он не позволит ей отдыхать, он будет все время ее поторапливать и заставлять двигаться до тех пор, пока не выжмет, как лимон, и не кинет ее на бетонный круг площадки обозрения, венчающей вершину Истукана. И тогда она поймет, что хозяин здесь вовсе не тот, кто платит.

Оседлав ствол малорослой и корявой сосны, он выбирает веревку. Солнце уже припекает так сильно, что от стены идет жар, как от доменной печи. Внизу, словно дразня, пенится, бурлит зеленоводная Мзымта. Гера защелкивает карабин на петле крюка, завинчивает муфту и дергает за веревку, словно подсекает удилищную леску.

– Страховка готова!

Сверху она напоминает паука: голова и четыре ноги, сама вся в черном, лицо хищное, злое, а веревка очень к месту играет роль паутины. Интересно, она замужем? С такой стервой вряд ли какой мужик уживется. Можно только представить, каким тоном она будет с ним разговаривать – как стареющая классная с цветущими выпускницами… Надо же, ползет, упрямо тащит на себе свой дурацкий рюкзак, еще ни разу не сорвалась. Изо всех сил старается держать высокий темп. Что и кому она хочет доказать?

– Вы не устали?

Она не реагирует на его фальшивую озабоченность. Ей не до ответа. Повиснув на руках, она пытается найти опору для ноги. До чего же у нее некрасивое лицо! Вытянулось книзу, просто ушло в подбородок. И эти круглые, как пивные пробки, глаза!

Проходит полминуты. Она все еще болтается над пропастью – беспомощная, нелепая в своем стремлении пересилить земное притяжение. Рюкзак здорово мешает ей. Злорадство – одно из величайших земных наслаждений, и Гера, отдыхая на сосне, предается ему, поглядывая вниз.

– Помоги же! – наконец, сдавленно кричит она.

Он нехотя берется за веревку. Очень хочется продлить это чудесное мгновение, когда она висит на веревке как марионетка, а он, как кукловод, определяет ей место в жизни. Кем она работает? Директором какой-нибудь торгово-посреднической фирмы? Ездит наверняка на джипе, носит брючный костюм, курит сигареты, с подчиненными разговаривает жестко, беспощадна в наказаниях, а когда разговаривает по телефону с партнерами, то говорит "Я понял" вместо "Я поняла". Создала этот неестественный образ и себя туда затолкала. Теперь приходится доказывать, что это и есть ее естество, что она на самом деле сильная, исключительно волевая, прекрасно развитая физически, и чувство страха ей неведомо.

Она с трудом влезает на узкий карниз и прислоняется к стволу сосны. Лицо в красных пятнах. Дышит часто. Глаза дурные. На кончике носа дрожит мутная капелька пота.

– Сколько мы уже имеем времени?

– Двадцать минут восьмого.

Они уже прошли три четверти пути. Остается самый сложный отрезок – нависающий над пропастью "балкон". Гера укладывает веревку кольцами у себя под ногами и думал о ее жизни – сколь закрытой от него за семью печатями, непознаваемой, столь и непривлекательной. Человек, посвятивший себя бизнесу, становится пожизненным рабом времени, и привычка строго регламентировать свою жизнь не дает расслабиться даже в отпуске. Какая, спрашивается, ей разница, в котором часу они взойдут на вершину?

– Отвернись, – неожиданно просит Лена.

Он еще не успевает выполнить ее просьбу, как она берется за тугую резинку спортивных брюк, вместе с трусами спускает их до колен и садится на корточки.

Ошеломленный поступком интеллигентной на вид женщины, он прыгает со ствола и, пряча глаза, быстро идет вверх. Да, все это естественно, но она запросто могла решить свои проблемы так, чтобы он этого не видел. Такое пренебрежительное бесстыдство просто унизило его! Лена ведет себя так, словно он – пустое место, словно она на стене одна в паре с роботом.

Храня молчание, они поднимаются еще четверть часа. Лена иногда вскрикивает, внезапно теряя опору, и он мгновенно блокирует веревку. Женщина, обжигаясь о камни, повисает, раскачиваясь словно маятник, но быстро приходит в чувство. На его заботливые вопросы о целостности костей не отвечает и, стиснув зубы, с удвоенной энергией идет дальше.

Под "балконом" он останавливается и закрепляется на крюке. В этом месте он должен показать Лене технику преодоления выступа. Она сильно устала, лицо ее блестит от пота, капли дрожат в густых разросшихся бровях. Поравнявшись с ним, она упирается ногами в стену, повисает над бездной, как высотный маляр и, прикрывая ладонью глаза, смотрит на вершину.

Отсюда до вершины – рукой подать. "Балкон" частично закрывает собой ограду площадки обозрения, зато без труда можно рассмотреть пятиметровый шпиль, на который туристы постоянно привязывают какие-то ритуальные тряпки, обрывки полиэтиленовых пакетов и колготок. От этого шпиль напоминает замотанного в бинты больного, сбежавшего из хирургического отделения.

Для Геры эта площадка, выстланная шестиугольной тротуарной плиткой, была местом, где он получал от клиентов деньги. Этакое кассовое окошко. А для клиентов – настоящий рай, куда они выползают бледные, измученные подъемом, с дрожащими конечностями и мысленно клянутся, что никогда больше не ввяжутся в подобные авантюры. Лена рассматривает сваренную из металлических труб ограду площадки так, как это делал бы астроном, изучая в телескоп поверхность неизвестной планеты. То она прищуривает один глаз, то склоняет голову на бок, то меняет ракурс, передвигаясь, насколько позволяет веревка, из стороны в сторону. Гера следит за ней с любопытством. Может быть, она хочет построить здесь кафе и сейчас выясняет, как оно будет выглядеть со стороны обрыва?

Однако, солнце уже припекает невыносимо. Пора выбираться на верх. Он начинает объяснять, как пройти "балкон".