Шахидка с голубыми глазами Дышев Андрей
– Это я сейчас выясню, – пообещал я, крепко наматывая окровавленный платок на кулак. – Сейчас он мне подробно расскажет, на кого работает, зачем забрался сюда и многое другое. А потом все это повторит в милиции…
– Ты что ж, собираешься его пытать? – с возмущением произнес профессор.
– Вроде того, – уклончиво ответил я и принялся искать подходящие предметы среди обрезков досок и стружек. – Ваше присутствие здесь, профессор, не обязательно.
– Не вовремя все это вы затеяли, – пробормотал профессор. – Мне надо готовиться к отъезду, а вы собираетесь впутать меня в долгие разбирательства…
Нет, он так и не понял, что его жизнь только что висела на волоске! Я поднял с пола ножовку по дереву и отряхнул ее от стружек. Изображая недвусмысленное намерение, я стал рассматривать ее зеркально-стальное полотно и осторожно водить пальцем по остро заточенным зубьям. Я мог позволить себе отвлечься на этот недолгий спектакль, чтобы потом было проще выбивать правду. Незнакомец стоял у дальней торцевой стены, а профессор по-прежнему торчал в дверном проеме, и между ними было никак не меньше семи шагов; вздумай гость кинуться на профессора, я, безусловно, успел бы встать на его пути и успокоить одним ударом. Но разве я мог предположить совершенно иной путь развития событий?
От звука выстрела я вздрогнул и невольно вскинул кулаки. Незнакомец хрипло охнул и мешком повалился на пол. Из пробитой артерии, чуть выше ключицы, фонтаном взметнулась струя алой крови. Не веря глазам, я повернулся к профессору. Тот все еще сжимал в руке пистолет и остекленевшим взглядом смотрел на неподвижное, обагренное тело.
– Вы с ума сошли!! – крикнул я. – Зачем вы это сделали?!
Мне очень, очень хотелось, чтобы профессор ужаснулся, выронил пистолет, схватился за голову и запричитал. Чтобы он убедил меня в случайности этого выстрела. И я уже готов был поверить, что он нечаянно нажал на курок, но для этого не хватало самой малости, крохотного штриха, хотя бы выражения растерянности на лице профессора. Однако профессор вовсе не выглядел растерянным.
– Так будет лучше, – ответил он спокойным голосом.
– Лучше?! – возопил я. – Вы убили человека!
– Ты же говорил, что он убийца.
– Да мало ли что я говорил! Не нам с вами решать, убийца он или нет! И, тем более, не нам с вами наказывать его!
– Ну не шуми, не шуми! Сам не понимаю, как так получилось, – пожал плечами профессор и заглянул в ствол пистолета.
Я на время потерял дар речи. Вот вам и гуманитарий, пропитанный лингвистическим гуманизмом! Запросто выстрелил в человека и остался невозмутимым, словно растоптал таракана!
– Вы представляете, сколько теперь проблем свалилось на нас с вами? – вымученно произнес я. – Нас затаскают по следовательским кабинетам!
– А не надо было нагнетать истерику! – огрызнулся профессор и передразнил меня: – «Может случиться беда! Тут крайне опасно!»… Я понадеялся на твой профессиональный опыт и поверил, что этот человек пришел, чтобы убить меня. Можно сказать, что я принял меры необходимой самообороны.
– Лучше бы вы остались в доме, – проворчал я и с содроганием приблизился к трупу. Опустился перед ним на колено, осмотрел развороченное горло, откуда еще вытекала кровь – уже ровно и без пульсирующих толчков.
– Ты, юноша, чрезмерно впечатлительный и трусливый, – сказал профессор. – Не надо стращать меня следователями и впадать в панику. В конце концов, не обязательно сообщать об этом в милицию. Закопаем труп в лесу, и нет проблем. Кто объявит его в розыск? Заказчик убийства? Организатор готовящегося на меня преступления? Этот человек добровольно перешагнул закон, и потому вполне заслужил незаконное отношение к себе. Разве я не прав?
Что мне оставалось делать, как подтвердить, что профессор прав… Правда, я оговорился, что заниматься этой мерзостью – закапыванием трупа – не намерен. Профессор равнодушно пожал плечами:
– Я и не собирался привлекать тебя к этому делу.
Мы вышли из бани. Профессор запер дверь на замок и ключ сунул себе в карман. У меня в голове стремительно густел туман. Мне трудно было сосредоточиться. Что мне теперь делать? Поскорее уносить отсюда ноги и забыть все произошедшее здесь как дурной сон? Но где гарантии, что охота на меня больше не повторится? Нет таких гарантий. Этого человека в спортивном костюме я видел впервые, и он был не единственным, кто пытался отправить меня на тот свет. Где-то на Побережье живут и здравствуют его кровавые коллеги. И меня терзало подозрение, что они продолжат свое черное дело.
– А не выпить ли нам виски с колой? – предложил профессор и опустил мне на плечо руку.
Что еще отравляло мое сознание – я так и не узнал, кто и с какой целью готовит убийство профессора. Пуля, разорвавшая аорту незнакомцу, надежно спрятала эту тайну. Я был совсем рядом от ее разгадки, но, увы, увы… Я вздыхал и крутил головой. Профессор по-отечески похлопывал меня по плечу и ободрял:
– Понимаю, понимаю… После такой встряски тебе немного не по себе. А представляешь, каково мне? Что было бы со мной, если не твои крепкие кулаки?
– Самое скверное, что это не конец истории, – мрачно заметил я. – И у вас снова будут непрошеные гости. Хорошо, что в этот раз я оказался с вами рядом. А завтра? А послезавтра? Вы уверены, что сумеете защитить себя?
Профессор вздохнул и покачал головой.
– Признаю, мой юный друг, не уверен.
– Тогда забудьте про виски с колой, про еду и сон! Забудьте про все радости жизни! И думайте, вспоминайте, докапывайтесь до ответа: кому это все надо… Иначе спокойствия в вашей жизни не будет!
Профессор добродушно рассмеялся.
– Меня всегда умиляет, когда такие молодые люди вроде тебя учат стариков жить. Но ты, безусловно, прав, дорогой мой. Я уже убедился, что моя жизнь кому-то мешает. Буду думать.
В отличие от меня профессор хорошо владел собой, и я немного завидовал его спокойствию.
– А еще я овладею приемами рукопашного боя, – сказал он, когда мы поднялись на крыльцо и остановились перед дверью. – Затем: откажусь от вечерних прогулок; буду избегать пустынных переулков; поставлю на окна стальные ставни; надену бронежилет… Наконец, куплю себе крупнокалиберный пулемет…
– Вас не пустят в Испанию с крупнокалиберным пулеметом, – строго заметил я. – И вообще, вы зря иронизируете. Ничего смешного в нашем с вами положении я не наблюдаю.
– Это защитная реакция, мой юный друг, – пояснил профессор с предельной убежденностью, с какой опытные преподаватели убеждают учеников в прописных истинах. – Надо, обязательно надо шутить, чтобы не впасть в отчаяние.
Я первым протянул ему руку, хотя это и противоречило этикету. Надо сказать, что в последние дни все события, которые крутились вокруг меня, чему-то обязательно противоречили, и потому я не счел этот поступок дерзким.
– Удачи вам! – сказал я, пожимая вдруг ставшую вялой ладонь профессора, словно он вовсе не собирался так быстро расставаться со мной.
Повернувшись, я зашагал к калитке напрямик, игнорируя выверты гравийной дорожки. У стальной двери пришлось задержаться, чтобы распутать проволочный узел, который я сам же накрутил. Профессор продолжал стоять на крыльце, провожая меня задумчивым взглядом. Когда я уже распахнул дверь и настороженно посмотрел на тихий темный парк, профессор вдруг окликнул меня:
– А ну-ка, друг мой, подойди ко мне!
Я вернулся, гадая, что еще хочет сказать мне профессор. Мэтр не торопился выдать мысль, которая, судя по всему, дозревала в его завидном умище, и ему требовалось некоторое время, чтобы впоследствии не пожалеть о поспешности.
– У тебя отличная физическая подготовка, – наконец выдал он. – К тому же ты работаешь сыщиком. Я посмотрел на тебя в деле. Есть, конечно, некоторые недостатки, но я не принимаю их во внимание, и меня в целом все устраивает. Ну, так как? Ты согласен?
Пусть на меня снова нападет наемный убийца, если я что-то понимал!
– А с чем я должен быть согласен?
– А я разве не сказал? – неподдельно удивился профессор. – Я предлагаю тебе поработать моим телохранителем. На время поездки в Испанию.
Предложение было столь необычным, что я не смог сразу сообразить, к каким последствиям оно может привести, если я соглашусь.
– Пять тысяч… нет, даже семь тысяч долларов плюс авиаперелет, – назвал цену профессор.
Телохранителем… То есть я должен буду неотлучно находиться рядом с профессором в готовности прикрыть его своим телом. Не слишком веселенькая перспектива. Мы здорово облегчим задачу киллеру, теперь ему не надо будет разрываться между нами. Одной гранатой можно с легкостью завалить обоих. Это большой минус. А плюс в том, что я смогу поработать в самом центре событий, там, где жизнь профессора будет подвергаться наибольшей опасности – конечно, если я правильно понял Яну. И, разумеется, не лишними будут семь тысяч баксов.
– Я согласен, – ответил я. – Только мне надо забежать к себе домой и взять заграничный паспорт.
– Одна нога там, другая здесь, – сказал профессор и пожал мне руку – на этот раз крепко, и я почувствовал его недюжинную силу. – Вылетаем завтра вечером. О визе и билете я позабочусь сам.
Глава 9
СКВЕРНОЕ СОБЫТИЕ
Я хоть и ненавижу устоявшиеся выражения, которыми криминальный мир малюет романтический ореол для своей мрачной жизни, но пришлось ими воспользоваться, чтобы точно охарактеризовать наши с профессором отношения: отныне мы были повязаны кровью. Точнее не скажешь. Труп незнакомца с дырявой, как старый поливной шланг, аортой не выходил из моей головы. Душе было тяжко, она страдала, как всегда случалось, если мне приходилось быть свидетелем отвратительных сцен убийства. И все же я чувствовал, что намного крепче и увереннее стою на ногах, нежели несколькими часами раньше. Ибо у меня появился союзник, товарищ по несчастью, с которым я нес один и тот же крест.
Я добирался в город на попутке. Устроившись на заднем сиденье, я рассматривал мобильник убитого незнакомца с лопнувшим дисплеем. Включить его не удалось, и тогда я извлек кодовую карту и вставил ее в свой телефон. Я надеялся заполучить список телефонов и имена абонентов, с которыми в той или иной степени мог быть знаком покойник. Но меня ждало разочарование. SIM-карта была пуста, в ее памяти не было ни одного телефонного номера. Странно, что я ожидал иного. Профессиональный убийца, выходя на дело, конечно же, позаботился об информационной чистоте своих карманов и телефона.
Водителя я попросил остановиться за квартал от моего дома. Видел бы Никулин, какими окольными путями я пробирался к себе, вот бы посмеялся! Если бы я сбежал из африканской тюрьмы где-нибудь в черной Эфиопии или Уганде, то, наверное, не так бы старательно прятался и запутывал следы, как сейчас. Простым словом «везение» уже нельзя было обозначить то редкостное чудо, которое случилось со мной. Четыре попытки убить меня провалились! Но с каждым разом мои шансы на благополучный исход уменьшались. Я должен был вести себя предельно осторожно. Малейшая ошибка могла оказаться последней.
Из сквера, находящегося рядом с моим домом, я долго наблюдал за подъездом и своими окнами. Двор был полон ребятни и пенсионеров. Откуда-то неслась музыка, с ритмичностью метронома стучал теннисный мячик о стол, надрывался в коляске младенец. Только теперь с острой тоской я почувствовал, как отдалился от этой жизни, словно наблюдал за ней через тюремную решетку.
К подъезду я прошел через палисадник, поднялся к себе по лестнице и последний пролет преодолел на цыпочках. На дверь была наклеена бумажная полоска с печатью милиции, мокрые следы на бетонном полу высохли, и о вчерашнем происшествии напоминали только многочисленные раздавленные окурки, валяющиеся у порога.
В квартире мне стало тоскливо, хоть вой! Стараясь не приближаться к окнам, я заглянул на кухню. Кафельный пол высох, но на нем остались отвратительные сукровичные пятна.
Я зашел в гостиную, где окно было зашторено, бесцельно прошелся из угла в угол, открыл бар, схватил первую попавшуюся бутылку и плеснул в стакан. Это оказалось «Блэк скотч виски» египетского производства, которое я прихватил с собой, возвращаясь из Шарм-эль-Шейха. До прихода милиции бутылка была полной, теперь в ней осталось на глоток. Потом я зашел в кабинет, достал из замурованного в стену сейфа загранпаспорт и деньги, сел за стол, порылся в ящике. Мне было душно, хотелось раздвинуть шторы и открыть настежь окна.
«Надо продавать эту квартиру, – подумал я. – К чертовой матери продавать!»
На краю стола мерцал красной лампочкой телефонный аппарат, снабженный автоответчиком. Я проклял это изобретение с тех пор, как поставил его у себя дома. Не помню случая, чтобы на автоответчике кто-то записал бы приятную новость. Красная лампочка, обозначающая оставленное для меня сообщение, уже давно ассоциировалась с неким грубым хамом и сквернословом. Чего только я не наслушался! Были претензии из налоговой инспекции, были ругательства из отделения милиции, были жалобы клиентов, были угрозы от хозяина помещения, которое я арендовал под офис. Чего ждать сейчас?
Я допил виски и нажал на кнопку воспроизведения.
– Здравствуй, чудовище! – раздался из динамика гнусавый голос Никулина. – Когда ты, мартовский кот, будешь ночевать у себя дома? Не могу тебя разыскать… Слушай и запоминай. За щедрые премиальные даю дополнение к информации о студенте Якименко. В третьей городской больнице я обнаружил его выписной эпикриз. Оказывается, этот парень пытался повеситься в подвале дома на собственном ремне от брюк. Его с трудом откачали, две недели держали в больнице и лечили антидепрессантами. Это случилось за месяц до того, как его труп с пулевым ранением нашли в море. Любопытно, правда? Не хочу навязывать твоему гениальному мозгу свои выводы, и все-таки я уверен, что это он сам засадил себе пулю в сердце. Так сказать, довел задуманный план до печального конца. Скорее всего, он сначала застрелил заведующего кафедрой Урусова, а потом вышел на пирс, покончил с собой и упал в море. О мотивах ломай голову сам. Но это все цветочки. Есть информация, которая тянет не просто на премию, а на Гран-при, но по телефону о ней лучше не говорить. В агентстве, в нашем секрете, я оставил папку с документами, касающихся твоего профессора Веллса. Как ознакомишься с ними – звони мне на мобилу. Чао!
«А Никулин все-таки молодец, – подумал я, прослушивая запись еще раз. – Если останусь жив и получу обещанные семь тысяч баксов, то половину отдам Иоанну».
В агентстве, под съемной панелью керамической плиты, мы с Никулиным обустроили тайник, в котором хранили особо важные бумаги. Назвали мы его «секретом». Документы, о которых упомянул Никулин, распалили мое любопытство. Укладывая в «дипломат» комплект запасного белья и туалетные принадлежности, я прокручивал в уме только что полученную информацию. Странный случай со студентом, который убил заведующего кафедрой Урусова, а затем свел с собой счеты, никаким боком не цеплялся к профессору Веллсу. Я не мог найти связи между ними. Скорее всего, связи и не было, и потому я переключился на размышления о документах, которые ждали меня в агентстве. Что в них? Что нового и необычного я узнаю о профессоре Веллсе, к которому нежданно-негаданно нанялся телохранителем?
Перед выходом я выпил стаканчик марочной мадеры, взял «дипломат» и тихо вышел из квартиры. Чтобы не обмануться в надеждах, я стал успокаивать разгулявшееся воображение. Никулин, конечно, добросовестный парень, но иногда склонен к преувеличениям. Бывало, что заурядные события он предвосхищал запредельными эпитетами, называя их «шокирующими», «потрясающими» или «сенсационными». Думаю, в нем умер преуспевающий журналист, профессиональный талант которого заключается в умении раздувать из мухи слона.
В середине Киевской улицы такси, в котором я ехал, застряло в пробке, и я понял, что мои нервы не выдержат такой пытки. Расплатившись с водителем, я выскочил из машины и быстро пошел в сторону вещевого рынка, чтобы затем через сквер выйти на Дражинского. Пробка вытянулась до самого моста через Дерекойку, где соединялись улицы Киевская, Московская и Маркса. Машины, стоящие в плотной колонне, рычали, дымили; у кого-то уже закипел тосол, и клубы едкого пара поднимались над разгоряченным капотом. Наверное, там, впереди, случилась серьезная авария. Я перешел на другую сторону, к реке. Пронзительно сигналя и сверкая проблесковыми маячками, сквозь затор медленно протискивалась машина «Скорой помощи». Двумя колесами она наехала на бордюр и едва не размазала меня о чугунную изгородь. Идущая мне навстречу старушка, качая головой, сказала:
– Человек под грузовик попал… Ой, страшно как! Столько кровищи! Вот «Скорая» поехала, а на что уже эта «Скорая»! Там ему всю грудь размолотило… Ой, не могу…
Я повернул в обратную сторону и перешел на Московскую. В голову стала навязчиво лезть мысль, что эта авария – предзнаменование некоего скверного события, которое меня ожидает. Я мысленно отругал себя за суеверие и, сокращая путь, через дворы вышел на улицу Руданского. На том мосту через Дерекойку часто случались аварии. И виноват во всем вещевой рынок. Машины паркуются где попало, народа тьма-тьмущая, толкотня, суета – вот и попадают люди под колеса.
Узкая улочка, соединяющая Руданского со Свердлова, круто пошла вверх. Из подъездов прилепившихся друг к другу старинных домов тянуло запахом старости и нищеты. Полил дождь. В водосточных трубах забулькало и застучало, словно по ним не вода сливалась, а сыпались гвозди и гайки. По брусчатке потекли потоки грязной воды с радужными разводами, прихватывая по пути мелкий бумажный мусор. Я уловил запах мокрой гари. Жильцы частенько поджигают мусор в баках, чтобы не платить за вывоз. Дождь хоть и гасит огонь, но воздух отравляется зловонным паром. Тогда невольно забываешь, что живешь в курортном городе – хочется надеть противогаз.
Мимо меня медленно проехала пожарная машина. Сидящий в кабине мужчина в брезентовой спецовке курил, поднося сигарету к губам, казавшимся неестественно красными. Лицо пожарного было выпачкано в саже. Ну вот, наверняка это был выезд на тушение мусора. Конечно, на мусор, куда ж еще! Дождик пошел вовремя и довершил работу пожарных… Я невольно ускорил шаг. Что ж это на душе так тревожно? Что ж это меня терзает какое-то недоброе предчувствие?
У продуктового магазина свернул налево. Отсюда до агентства рукой подать. Но я уже не иду, а почти бегу. Потоки дождевой воды, льющиеся мне навстречу, напоминают нефть. Они черные от угольной сажи, в них кружатся мелкие обугленные щепки. И запах… Тяжелый, удушливый запах мокрого пожарища…
Мне не хватает терпения обойти сквер, и я прыгаю через кусты, шлепаю ногами по раскисшему грунту газона, раздвигаю цепкие мокрые ветки. Я жадно смотрю вперед, где среди деревьев все отчетливее проступают контуры жилого дома, на первом этаже которого расположено мое агентство… Почему там так много людей? Зачем они толпятся под окнами, что-то бурно обсуждают?
Я вышел на асфальт, засыпанный осколками битого стекла и кусками обугленных оконных рам. Идти становилось труднее с каждым шагом, словно я находился на морском дне… Мое агентство изменилось неузнаваемо, и я даже сначала подумал, что ошибся адресом. Черные оконные проемы, из которых еще валил тяжелый пар, почерневшие стены дома… На ватных ногах я приблизился к распахнутой настежь металлической двери. Рядом с ней я с трудом разглядел оплавленную табличку с надписью «Детективное агентство». Из смолисто-черного дверного проема навстречу мне вышел пожарный. Он тянул за собой мокрый, сплющенный шланг, из наконечника которого еще выплескивалась вода.
– Нельзя туда! – сказал он мне, преграждая путь.
– Это мое агентство, – с усилием произнес я.
– Нет там уже никакого агентства, – равнодушным голосом ответил пожарный. – Все сгорело… Освобождайте проход!
Трудно описать, что я чувствовал, когда сидел на мокрой лавке в сквере, глядя на пузырящиеся от дождя лужи. Страха не было. Злости не было. Скорее, какое-то отупение, усталость, неживое безразличие ко всему… Пожарный сказал мне, что не исключена версия поджога; кто-то из жильцов дома за несколько минут до возгорания слышал, как разбилось окно агентства, а затем – сильный запах бензина. Поджог… Что ж за сволочь все это начудила? «Нет там уже никакого агентства…» Я стал вспоминать, а что, собственно, там было? Старая мебель, которую давно надо было вынести на свалку. Несколько шкафов с архивами. Несчетное количество нудных заявлений от обиженных граждан, которые нам передали из милиции. Скудная библиотека. Буфет, заставленный пустыми бутылками. Электроплита…
Пожалуй, самое ценное, что сгорело, так это документы, которые оставил под плитой Никулин. Жаль, очень хотелось их почитать, любопытство зашкаливало. Неужели именно из-за этих документов сожгли агентство? Напрасно, напрасно. Из пушки по воробьям. Ничего этот гребаный поджигатель не добился. Сейчас позвоню Ваньке Никулину, и он все расскажет…
Я набрал номер домашнего телефона Никулина. Долгие гудки… Я насчитал десять гудков, прежде чем отключил связь. Что ж, достану его через мобильный. Я набрал другой номер… Эка неудача! Недоступен Иоанн. А ведь он должен ждать моего звонка… Не надо паниковать. Гнать поганой метлой черные мысли! Оказывается, я по натуре пессимист. Подумаешь, недоступен абонент! Ну, выключил Ванька трубку. Или сели аккумуляторы – сколько раз у меня такое бывало! В конце концов, он спустился в подвальный пивной бар, куда радиоволны не проникают.
Я вымок до нитки, и меня стал колотить озноб. Надо где-нибудь согреться и привести мысли в порядок. Покрутил головой, словно забыл, где нахожусь… Вокруг – посеревшие от дождя деревья и дома. Кажется, что я смотрю на мир сквозь запотевшие очки… К Ашоту в кафе! Скорее к Ашоту! У него уютно и тепло. Тихо играет музыка. Потрескивают в камине дрова. Я закажу солянку, холодец с горчицей и хашламу. И водки. Тогда только я расслаблюсь, оживу. И смогу дозвониться до Ваньки. И услышу его голос: «Водку хлещешь, чудовище?» Я вызову его к Ашоту, и мы хорошо посидим…
Глава 10
ГАЛАТЕЯ
– Ну, как? Встретил своего друга Руслана? – спросил меня Ашот, принимая от меня насквозь мокрую рубашку и развешивая ее на спинке стула перед камином.
– Встретил! – кивнул я.
– Я рад за тебя, – с чувством произнес Ашот, протягивая мне полотенце. – Хороший друг – это все равно, что солидный счет в банке.
Посетителей в кафе не было, и меня не смущало, что я щеголяю с голым торсом. Здесь я чувствовал себя как дома. Заняв самый дальний столик, я первым делом выпил водки, а затем позвонил Никулину. Электронный голос ответил, что абонент недоступен. Я еще раз позвонил. Потом еще…
Ашот принес солянку. Я машинально потянулся к графинчику с водкой… Нет, так нельзя. Сейчас меня развезет, как снеговика на весеннем солнышке… Ну, чего я нервничаю? Чего дергаюсь, как паралитик?
Я снова позвонил. «Абонент временно недоступен…» Мне захотелось швырнуть трубку в стену. Все-таки этот Никулин – свинья! Надо гнать его в шею из агентства! Ведь сам просил меня позвонить ему! И что же? Почему он выключил телефон? Почему, в конце концов, не позвонит мне?
Я взял ложку, зачерпнул горячий бульон с мелкой нарезкой свиных почек, ветчины, блестящими аспидными маслинами… Нет, это не солянка! Это помои какие-то! Это просто невозможно есть!
Ложка, звякнув, упала на стол. Я схватил графин, наполнил рюмку. Водка полилась через край. Ашот с тревогой взглянул на меня из-за стойки, перекинул через руку белую салфетку и подошел ко мне.
– Что-нибудь не то, Кирилл?
Я промолчал. Ашот стал вытирать стол… Трус я! Трус! Я боюсь выяснить все и сразу. Я тяну время, надеясь, что все образуется, что Никулин позвонит мне. Я оставляю себе шанс, надежду. Но сколько я буду тянуть? День, два? Завтра вечером я улетаю в Испанию. И увезу с собой тяжкий комок в душе, которая называется слабой надеждой?
– Принеси мне телефонный справочник, – попросил я и испугался своего голоса.
– Э-э-э! – протянул Ашот и покачал головой. – Ты совсем продрог! Может, тебе лучше перцовки выпить?
– Да, – рассеянно ответил я.
Я раскрыл телефонную книгу… Это как диагноз. Узнать правду о своем здоровье страшно. Но нельзя начать лечения, не узнав этой правды… Я открыл страницу на букве «М». Повел пальцем по строчкам: «Магазины», «Мебель», «Милиция», «Монтажные работы»… «Морг».
Ашот поменял графины и поставил рядом со мной перцовку. Я прикрыл ладонью страницу справочника, дожидаясь, когда он уйдет. «Не дай бог! – думал я. – Что тогда? Это же катастрофа! Это самая настоящая война! Несколько слов, произнесенных Яной Ненаглядкиной, пролили столько крови!»
Я набрал телефонный номер морга. Мои пальцы дрожали. Ответил сиплый мужской голос. Я почему-то представил себе мерзкого мужика в грязном резиновом фартуке, в резиновых перчатках, с ржавым скальпелем в руке…
– Скажите, не значится у вас Никулин Иоанн…
– Кто? – перебил голос.
– Простите… Никулин Иван Игоревич…
– Да, есть, – тотчас ответил голос. – Поступил час назад. Попал под машину…
У меня онемели пальцы, и я едва не выронил трубку. Попал под машину… В моем сознании помутнело. Нет, не попал. Это сделали умышленно. Должно быть, толкнули под колеса грузовика… Ванька, Ванька, прости! Это я во всем виноват! Я втянул тебя в эту гнусную игру со смертью…
Перцовка обожгла горло. Я смял в пальцах щепоть хлеба, взял губами мягкий теплый шарик… Жестоко играют подонки! Давят и жгут все, что только может пролить свет на заговор против профессора. Что же было в тех документах, которые Иоанн оставил в «секрете»? Возможно, в них содержался ответ на вопрос: кто и за что собирается убить Веллса.
– Не понравилось? – спросил Ашот, забирая тарелку с солянкой. – Сейчас хашламу принесу.
Медлить больше нельзя. Прошло столько времени, а я еще ничего не узнал. Мы с профессором, как слепые котята, летим навстречу своей смерти. У меня остались одни сутки. Я начну разматывать клубок сначала. Ничего не было, передо мной – чистый лист. Ночь, реабилитационный центр, пустой больничный коридор и девушка в белом. Вот от нее я и начну плясать.
Я по памяти набрал номер реабилитационного центра. Как в прошлый раз, мне ответила девушка. Нежный, мяукающий голос.
– Здравствуйте, – сдерживая металлические нотки в голосе, как ретивого коня, сказал я. – Я родственник Яны Ненаглядкиной. Хотел бы ее навестить. Как это сделать?
Возникла недолгая пауза. Я слышал дыхание девушки. Готов был поспорить, что в этот момент кто-то был с ней рядом и шла активная жестикуляция.
– Родственник? – недоверчиво переспросила девушка и добавила с едким сарказмом: – Очень сожалению, уважаемый родственник, но встречи с нашими пациентами строго запрещены. Это во-первых. А во-вторых, Яна Ненаглядкина уже выписана.
– Как выписана?! – крикнул я, не сдержавшись. – Когда?! Почему?!
– Что вы кричите? – жестко осадила меня девушка. – Выписана, потому что уже здорова.
– А где она сейчас?
– Понятия не имею. Всего доброго!
Она положила трубку. Я, ничего не видя и не соображая, зачерпнул горячей хашламы и обжегся разваренным перцем. Яну выписали, и никто не знает, где она. Ее выпустили из-за высокой стены в этот мир, где, подобно голодным псам, бродят убийцы. Яна, милая! Где же ты? Понимаешь ли ты, как здесь опасно?
Я кинул на стол какую-то купюру и, надевая рубашку на ходу, выскочил на улицу. «Спокойно, – сказал я сам себе, – я ее найду. Куда она может еще пойти, как не к себе домой? Бабушка Кюлли сказала, что Яна была их соседкой по балкону. А старая профессорская квартира находится на улице Азовской. Знаю я эту улицу: на одном ее конце крикнешь, на другом конце люди обернутся. Там, по-моему, всего две пятиэтажки с балконами. Все остальное – особняки, окруженные садами и огородами».
Меня чуть не сбила легковая машина. Завизжали тормоза. Водитель посигналил, помахал кулаком. Как удачно, что льет дождь! Отвратительная погода! В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. И Яна, конечно же, не пойдет гулять. Завернется в плед, сядет в кресло и будет телевизор гонять по всем программам. Наверное, соскучилась по телевизору. Ведь в палате телевизора не было.
Я остановил такси, приказал водителю мчать на Азовскую во весь дух. Водитель попался вредный, буркнул в ответ, что будет мчаться с той скоростью, какую определяют правила дорожного движения. Наверное, надо мне было выгнать из гаража свою машину. Не решился потому, что в своем ярко-красном «Рено» я напоминал бы тореадора, дразнящего быка красной тряпкой. Хватит дразнить его, хватит. Меня уже тошнит от кровяного следа, какой за этим быком волочится.
– Какой дом на Азовской? – спросил водитель.
Я махнул ему рукой, чтобы ехал потише, опустил стекло, высунул голову и стал спрашивать всех подряд, где жил профессор Веллс. Пятеро не знали, шестой был пьян до онемения, а седьмой – то есть седьмая, это была девочка-подросток под малиновым зонтиком – указала на забрызганные известью окна на третьем этаже.
– Две недели уже, как они съехали, – сказала она.
Я выбрался из машины, встал под дождем, глядя на окна, как Лисица на Ворону с сыром. Вот балкон профессора, а с ним рядом другой – смею надеяться, что это балкон Яны. Значит, ее квартира на третьем этаже справа.
– Вы не в тот подъезд идете! – крикнула мне вдогон девочка. – Профессор во втором жил, а вы идете в первый!
Я отмахнулся и взлетел по лестнице на третий этаж, встал у двери, пригладил мокрые растрепанные волосы, успокоил дыхание. Главное, не напугать ее с порога. Она, конечно, может отказаться разговаривать со мной и захлопнуть перед моим носом дверь. От меня потребуется решительность и предельная тактичность… Ну что же, вперед!
Я надавил на кнопку звонка, и мое сердце вместе с дыханием остановилось в ожидании… Шаги! Какое счастье, что она дома! Клацнул замок. Дверь открыла сухощавая бледная женщина. Взглянула на меня светлыми глазами, улыбнулась. Кто она? Для матери слишком молода. Сестра? Подруга?
– Вам кого?
– Яну Ненаглядкину.
– Опоздали, – весело ответила женщина, да так звонко, что по этажам покатилось эхо. – Яна здесь больше не живет.
Если я настроен на что-то плохое, то мои органы чувств отлавливают только подтверждение этого плохого. Из всего, что мне сказала женщина, я услышал лишь слова «опоздали» и «не живет».
– Вы что?! – дурным голосом крикнул я, бесцеремонно вламываясь в квартиру. – Вы что говорите?!
– Эй, эй, дружочек! – с веселой агрессивностью воскликнула женщина и уперлась мне руками в грудь. – Полегче, пожалуйста! Я за Яну не отвечаю, и она сама решает, где ей жить.
– Что с ней случилось?! – с мольбой глядя в лицо женщины, произнес я.
Она пожала плечами, отступила на шаг, сверкая озорными глазами. Мое поведение ее забавляло.
– Да ничего с ней не случилось! Утром она позвонила на мамину квартиру, где я живу, и сказала, что уезжает.
– Она сама вам позвонила? – пробормотал я, начиная понимать, что самого страшного, чего я так боялся, не произошло.
– Конечно, сама.
– А вы хозяйка?
– Хозяйка, хозяйка. Что, не похожа?
Я пытался заглянуть в прихожую; мне казалось, что Яна прячется где-то здесь.
– А где ее вещи? – спросил я.
– С собой забрала, разумеется! – с иронией ответила хозяйка. – Она уехала часов в одиннадцать. Да какие там вещи! Пара платьев да пара туфлей.
– А вы уверены, что она была здесь утром?
Хозяйка рассмеялась, удивленно вытаращив глаза.
– Ну, вы чудной человек! Конечно, уверена! Он же сама мне дверь открыла! Показала порядок, отдала ключи и уехала.
Яна жива. Во всяком случае, в одиннадцать часов утра была жива. Это счастье. Невероятное везение.
– Где она сейчас? Мне срочно надо ее найти!
– Увы, ничем помочь не могу, – призналась хозяйка, глядя на меня оценивающе и, по-моему, с некоторым сочувствием. Лицо ее стало совсем скучным, когда она взглянула на мои джинсы, выпачканные на коленях. – Она у нас девушка независимая, гуляет, где хочет и с кем хочет… Не думаю, что у вас есть надежда. Хотя… хотя любовь зла.
Она думала, что я влюблен в Яну, но моя любовь безнадежна, и потому проявляла ко мне сочувствие. Я ей нравился. Она искренне жалела меня.
– А почему вы считаете, что у меня нет надежды? – спросил я, хорошо разыгрывая ревность и обиду.
Женщина спрятала глаза, повела плечиком, раздумывая, говорить правду или же пощадить меня.
– Понимаете, сейчас ведь девушки предпочитают богатых… Я ничего не хочу сказать про вас плохого, но…
Она так страшно тянула, что я даже кулаком махнул от нетерпения.
– Что «но»?
– Вам надо было увидеть машину, на которой она уехала, – парируя на мою грубость легкой местью, ответила женщина. – Тогда бы вы не задавали подобных вопросов.
– Что ж это была за машина? Самосвал? «БелАЗ»? Или, может, карьерный экскаватор?
– Ага, экскаватор, – иронично усмехаясь, кивнула женщина. – Не знаю, что за модель, но о-о-очень навороченная! Черный, сверкающий джип! Я что-то подобное видела только у гостиницы «Ореанда», когда там банкиры останавливались.
– И что? Яна села за руль?
– Зачем ей за руль садиться? – со скрытым смыслом ответила женщина и улыбнулась краем губ. – Там было кому везти такую красивую даму.
– Глупости! Наверняка это личный водила какого-нибудь бизнесмена втихую подрабатывал извозом, – легкомысленно сказал я. – Дайте-ка мне телефоны ее подруг, и я быстро разберусь, кто там ее на джипе катает.
Женщина отрицательно покачала головой.
– Откуда у меня телефоны ее подруг? У Яны своя жизнь, и я в нее не вмешивалась. Раз в месяц она приезжала ко мне с деньгами за квартиру. Я у нее спрошу: «Дома все нормально?» А она: «Все нормально!» Вот и все наше с ней общение… Да вы зайдите, чего на пороге стоять…
Я, конечно, зашел. Комната Яны была маленькой, метров двенадцать, не больше. У окна, друг против друга, стояли диван и книжный стеллаж. В углу платяной шкаф и старое кресло с драной обивкой – похоже, что когда-то здесь точил свои коготки кот. Вот и вся мебель. Я пробежал взглядом по корешкам книг: «Анна Ахматова», «Сергей Есенин», «Антология русской поэзии»…
– Вы любите стихи? – спросил я.
– Обожаю, – призналась хозяйка. – И Яна, по-моему, тоже.
– С чего вы взяли? – спросил я, глядя на запыленный подоконник, на котором стояли горшки с засохшими цветами.
– Я же вижу, что книги стоят не в том порядке, в каком они у меня были. Да и вот закладка в томе Муравьева. – Хозяйка встала на цыпочки и сняла с полки книгу в синем переплете. Открыла страницу, на которой лежал календарик. – Не моя закладка, точно! «Смерть Данта». Вот на чем она остановилась… – И хозяйка с неожиданным вдохновением продекламировала:
- Полента! Я не бог!
- Взгляни, я умираю,
- Как смертный!
- Хладный труп – вот все, что оставляю;
- Но некогда сей труп был духом оживлен
- Божественным, был им в святилище введен,
- И не мои слова в устах моих гремели…
Хозяйка замолчала и подняла на меня просветленный взгляд:
– Я тоже обожаю Муравьева.
Она закрыла книгу, оставив закладку Яны на прежнем месте.
– У Яны натура романтическая, тонкая, – продолжала она, проводя пальцем по пыли, которая тонким слоем покрывала край полки. – Таких только в глухой провинции отыскать можно, где духовность подпитывается книгами. И чтобы вскружить ей голову, надо о-о-очень постараться. Но, видимо, нужда совсем ее достала… – Она подошла к окну и отдернула занавеску. – М-да, милая и добрая девушка… Вот только цветочки она мне сгубила. И фиалки засохли, и фикус… А я ведь просила, чтобы не забывала поливать. Девичья память! О цветочках ли думать, когда богатый жених на голову свалился?
Хозяйка украдкой взглянула на меня, чтобы узнать, убила ли она меня своим рассказом о богатом женихе. А я украдкой посмотрел на нее, чтобы понять: знает она, почему Яна в последнее время не поливала цветы, или же искренне заблуждается насчет девичьей памяти. Мы встретились взглядами и улыбнулись. Нет, ничего ей не известно ни про попытку самоубийства, ни про реабилитационный центр.
Хозяйка замолчала, давая понять, что наша милая беседа закончена и я могу сваливать. Я рыскал взглядом по полкам, подоконнику, надеясь найти какой-нибудь предмет или клочок бумажки, который поддержал бы затухающий огонь моих поисков.
– Она ничего здесь не забыла? – спросил я с тоской.
– Если что и забыла, то не пропадет, но Яна уже вряд ли сюда вернется.
Мне не за что было ухватиться. Я словно висел на отвесной скале, и мои руки слабели, и пропасть притягивала к себе, и я лихорадочно искал хоть какой-нибудь выступ на совершенно гладкой каменной стене… Мы вышли в прихожую.
– Не унывайте, – приободрила меня женщина. – Человек – не иголка. Если очень захотите, то найдете ее. Только надо ли вам это?
Я повернул лицо, взглянув на хозяйку так, как если бы она опасно заблуждалась, но промолчал. Нет, Яна – не иголка. Яна – свеча, которой осталось гореть совсем немного. Если, конечно, она еще горит… Хозяйка щелкнула замком и взялась за дверную ручку. Я пробежал взглядом по вешалке, обувной полке. На трехногой тумбочке, мерцая красными цифрами дисплея, стоял телефон. Знаю я эту отечественную модель в корпусе от японского «Панасоника»! Хорошая штука, вобравшая в себя самые капризные запросы напуганных криминалом граждан и, что для меня было самым важным, снабженная автоматическим определителем номера с памятью для входящих и исходящих звонков.
– Вы позволите посмотреть звонки? – попросил я.
Женщина вздохнула, захлопнула дверь и приняла выжидающую позу. Наверное, она думала: «Этот бедолага еще на что-то надеется, еще верит, что Яна вернется к нему. Наивный!» Я доставлял ей неудобство, лимит доброжелательности был исчерпан. Тем не менее сел рядом с телефоном и просмотрел входящие звонки за последние три недели, когда Яна лечилась. Аппарат «засек» всего два звонка с одним и тем же номером.
– Вы не знаете, чей это телефон? – спросил я.
Хозяйка глянула на дисплей и отрицательно покачала головой.
И в списке исходящих звонков значился тот же номер – единственный за минувший месяц. Яна звонила на этот номер сегодня, в девять тридцать утра. Разговор длился три минуты… Не бог весть какая информация, но все же лучше, чем ничего.
Я поблагодарил хозяйку квартиры, вышел на лестницу и стал спускаться. Яна уехала отсюда на шикарном джипе. Если, в самом деле, у нее такой богатый поклонник, то почему Яна снимала столь скромную квартиру? И разве стала бы она резать себе вены из-за безответной любви к какой-то хилой эстрадной звездочке? Я спустился этажом ниже и как вкопанный остановился перед крышкой мусоропровода… А что, если на джипе был сам Дэн? Может, он опомнился после того, что сотворила с собой Яна, пожалел ее и вернулся к ней?.. Очень интересная версия. Я еще покумекаю над ней, а сперва выясню, кому звонила сегодня утром Яна. Я сел на ступеньку и набрал на мобильнике номер, сохранившийся в памяти телефона. Мне ответили сразу же, почти мгновенно: немного сиплый, словно простуженный, молодой женский голос.
– Слушаю! Говорите!
Дальним фоном до меня доносился детский визг и ритмичные звонкие удары. Кажется, мне придется кричать, чтобы мой абонент меня услышал.
– Привет, – сказал я как своей давней знакомой. – А Яна не у тебя?
– Яна? Хм, странно… А с кем я говорю?
Мне стало ясно, что на этот раз не стоит рассчитывать на открытость и доброжелательность. Девушка, ответившая мне, вела себя настороженно, и если я представлюсь приятелем Яны Кириллом Вацурой, то разговор наверняка будет безрезультатным и рекордно коротким. И тут вдруг в моей голове родился смелый экспромт.
– Не узнаешь? – произнес я обиженно, как человек, привыкший к тому, что его узнают по голосу. – Это Дэн. Куда Янка запропастилась? Не могу ее найти.
– А-а?.. – испуганно ответила моя собеседница и на мгновение потеряла дар речи. – А-а… ну да… здравствуйте, Дэн… А Яны у меня нет… – И приглушенно, прикрыв трубкой ладонью: – Замолчите все!! Ни черта не слышно из-за вас… А Яна уже уехала, – снова обратилась ко мне девушка. Голос ее крепнул с каждой секундой и становился нахальным. Как же! Моей собеседнице выпал редчайший, уникальный шанс щелкнуть по носу всеобщего любимца и кумира. – И вообще Яна вас уже забыла, она замуж выходит.
– Замуж? – насмешливо протянул я. – Это кто ж ее подобрал?
– И вовсе не подобрал! – с чувством достоинства ответила девушка. – Да будет вам известно, у нее солидный жених с новеньким «Мерседесом». И молодые навсегда улетают в Испанию.
– В Испанию? – ахнул я, вмиг забыв, что я – знаменитый певец Дэн и потому должен быть избалованно-невозмутимым. – Опять Испания?! Какого черта?! Ничего не пойму… Когда они улетают?
– Скоро! – с наслаждением мстила девушка. – На днях…
– А сейчас она где? У нее есть мобильник? Дай мне ее номер!
– Где она сейчас, я не знаю, – холодно отозвалась девушка с вершины утоленного самолюбия. – И номера своего она мне не оставила. Но если бы даже оставила, я бы все равно вам его не дала. И вообще, уважаемый Дэн, я хочу вам сказать, что вы хоть и хорошо поете, но Яну зря упустили. Такую девушку вы больше не найдете. Потому что мы с Яной, как неразлучные подруги, прежде всего ценим в людях порядочность и скромность. Я, например, тоже считаю, что девушка должна быть гордой…
Я не помнил, как надавил на кнопку отбоя. Нет, на черном «Мерседесе» за Яной приезжал вовсе не Дэн. Но кто? За кого она выходит замуж, едва выписавшись из реабилитационного центра? Что за сказочный принц решил взять в жены худенькую девушку со свежими шрамами на запястьях? Может, это ее лечащий врач, преуспевающий психиатр? Он лечил ее, возвращал к жизни, помогал забыть скачущего по сцене мальчишку, а потом вдруг влюбился в свою пациентку, подобно тому, что произошло с Галатеей в «Пигмалионе»? Явью стала история, похожая на красивую сказку?
Я был готов поверить в эту сказку. Но на земле полно райских уголков, куда бы могли направиться молодые. Почему же Испания? Почему снова Испания?
Я вышел из подъезда на улицу. Мне показалось, что на город опустился необыкновенно душный, по-летнему теплый вечер, но вот только прохожие почему-то зябко поводили плечами, поднимали воротники и прятали озябшие руки в карманы пальто и курток.
Испания… Яна предупредила профессора, чтобы он не летел в Испанию, но сама отправляется туда же со своим женихом (с женихом ли?). И я, неожиданно взявшийся оберегать тело профессора, тоже лечу в Испанию. В одно и то же время, в одном и том же месте собираются странные милые люди.
Что-то там будет. Печенкой чувствую, что-то будет.
Читать бесплатно другие книги:
