Темная лошадка Дышев Андрей
– Ну что теперь с ней делать?! – пожал плечами Бэл. – Не ломать же дверь?
– Сама выйдет! Не будет же она сидеть в уборной да самого прилета?
– У меня кончается терпение! – с каким-то утробным рычанием произнес Бэл. – Какая-то малявка водит за нос двух взрослых мужчин… Эй! – крикнул он в щель. – Если ты сейчас же не откровешь дверь, то останешься без парашюта. Их выдают только по предъявлению билета!
Как ни странно, эта глупость возымела действие. Дверь сложилась вдвое, и из образовавшегося проема показалась рука Маши с рюкзаком.
– Что это? – спросил я.
– Ваша доля! – ответила Маша, пытаясь протиснуться между нами и выйти в салон.
– Подожди, Машутка, – ответил Бэл, заслоняя собой все вокруг, кроме двери в туалет. – Надо проверить, не ошиблась ли ты в своих расчетах.
Он окунул руку в изрядно похудевший рюкзак и выудил оттуда четыре пачки по двадцать тысяч в каждой.
– Как, это все?
– Да! – ответила Маша, делая какое-то неприличное движение рукой, словно у нее сползли трусики и она пыталась их подтянуть. – Этого будет вам вполне достаточно.
– По сорок тысяч на брата? – хмыкнул я. – Но у нас на этот счет другое мнение.
– Ваше мнение меня не интересует. Немедленно пропустите меня, не то я буду кричать.
– Кричи, кричи, голубушка! – разрешил Бэл. – Заодно расскажи гражданам пассажирам, откуда у тебя девятьсот двадцать тысяч баксов… Куда ты их, кстати, засунула?
С этими словами Бэл экскаватором задвинул Машу в туалет. Я втиснулся в тесную кабинку третьим и закрыл за собой дверь.
– Вы не находите, господа, что это очень удобное местечко для ведения деловых переговоров? – оценил Бэл, протискиваясь к унитазу и садясь верхом на крышку.
Я разместился на маленькой раковине, напоминающей плевательницу. Маша встала спиной к зеркалу. Рядом с ее лицом блестела медная табличка: «ДЛЯ СПУСКА ВОДЫ НАЖАТЬ ПЕДАЛЬ ВНИЗУ».
– Хватит валять дурочку! – сказал я, стараясь придать своему голосу оттенок жестокости. – Возвращай бабки в мешок, иначе вообще не получишь ни цента.
– Если вы будете ставить мне условия таким тоном, – пригрозила Маша, – то я натравлю на вас своих, как выразился Стас, коллег.
– И ничего, собственно, не изменится! – равнодушно пожал я плечами. – Все твои коллеги уже давно спущены с поводков и с пеной и рта несутся по нашим следам.
– Можешь вернуть деньги добровольно, – предложил Бэл.
– Ага, добровольно, – кивнула Маша. – Покажите мне такого идиота, который бы отдавал деньги добровольно.
– Она не идиотка, – с сожалением в голосе сказал я Бэлу и цвиркнул языком.
– Жаль, – ответил он и схватил ее за левую руку. Я – за правую. Несколько секунд шла тихая и малоподвижная борьба. Потом Маша изловчилась и двинула Бэла коленкой в пах.
– Уууу, обаный бабайиии! – сдавленным голосом выругался фразой покойного друга Бэл и покраснел до малинового оттенка.
– Я предупреждала, – словно оправдываясь, поспешила напомнить Маша, но озверевший Бэл уже с хрустом расстегивал на ней куртку, вытаскивая из нагрудных карманов пачки долларов и кидая их в рюкзак.
– Э-э-э, полегче! – обиженным голосом сказала Маша, когда я задрал к подбородку ее свитер и стал вытаскивать пачки из-за лифчика. – Что за обращение с молодой и беззащитной девушкой?.. Послушай, а грудь вовсе не обязательно щупать!
– Нужна мне твоя грудь! – пробормотал я, находя за поясным ремнем джинсов еще четыре пачки, прикрытые рыхленьким Машиным животиком.
– Вот наглец, а!! – задыхаясь от возмущения, произнесла Маша. – Моя грудь ему не нужна! А кто прошлой ночью… Ай!!
Бэл запустил свою огромную лапу девушке под мышку и извлек оттуда еще две пачки, непонятно каким образом закрепленные. – Стой, мужики! – задвигалась Маша, когда я уже был готов приняться за «молнию» на ее джинсах. – Подождите! Дайте дух перевести! Вы уже сняли с меня почти все.
– Пересчитай! – приказал мне Бэл. Голос его был все еще сдавленным, а ноги он держал буквой Х, словно хотел по малой нужде.
Я принялся считать деньги, складывая их на дне раковины. Пачки банкнот вскоре заполнили ее доверху.
– Четыреста восемьдесят, – доложил я.
– Продолжим, – угрюмо произнес Бэл.
– Стоп! Стоп! Стоп! – заволновалась Маша. – Ребята! Мужики! А может быть, за оставшиеся деньги я чем-нибудь другим с вами рассчитаюсь?
– Послушай, Стас, – сказал Бэл. – По-моему, она очень высокого о себе мнения.
– Чрезвычайно высокого, – подтвердил я, расстегивая «молнию» на джинсах девушки.
Когда обнажились ее покрытые мурашками озноба розовые ляжки, Маша сказала:
– Я сама! И отвернитесь, наглецы!
Мы с Бэлом, снисходительно искривив физиономии, отвернулись, на всякий случай ссыпав пачки из раковины в рюкзак. Маша долго шуршала одеждой и купюрами, после чего разрешила:
– Можете повернуться.
Раковина снова была наполнена пачками серо-зеленых банкнот. Я быстро пересчитал деньги.
– Двести двадцать.
Бэл прищурился, глядя на потолок кабины и беззвучно шевеля губами.
– Итого она отдала нам… шестьсот шестьдесят тысяч баксов.
– А что? Разве не верно? – торопливо заговорила Маша, застегивая джинсы и заправляя в них свитер. – Каждому по триста тридцать. Значит, вам – шестьсот шестьдесят.
– Ну, если быть точным, то каждому полагалось бы по триста тридцать три тысячи, триста тридцать три бакса, тридцать три цента, – поправил Бэл. – Но это мелочь. Ты ошиблась принципиально. Мы будем делить на четверых.
Даже я не сразу сообразил, кого еще имеет в виду Бэл.
– Что?! – протянула Маша. – На каких это еще четверых? Я не знаю и знать не хочу никакого четвертого!
– В каком смысле – на четверых? – в свою очередь спросил я.
– Мы поделимся со вдовой Тенгиза, – твердо ответил Бэл. – Мы все – впрямую или косвенно виноваты в его смерти, а потому отдадим вдове то, что ей по праву причитается.
– Не хочу я делиться с какой-то вдовой! – замахала руками Маша. – При чем здесь вдова? Я ее не знаю и не хочу знать!
– Бэл прав, – согласился я. – Это дело чести. Делим на четверых.
– Я не хочу чести!! – запищала Маша. – Нет у меня никакой чести!!
Бэл снова скрутил Маше руки, а я принялся стаскивать с нее джинсы.
– Насильники, – плачущим голосом причитала девушка. – Маньяки… Грабители… Последнее отбирают…
Пачки долларов я без труда обнаружил в колготках вдоль ног. Под широкими мешковатыми джинсами их невозможно было бы различить.
– Мерзавцы, – всхлипнула Маша, в очередной раз застегивая джинсы. – Лучше бы я с Лу сговорилась. Он бы не посмел так жестоко ограбить беззащитную девушку.
После недолгих споров мы пришли к единому мнению: единственное, что мы можем сделать, дабы противостоять злым акулам, так это изменить свою внешность.
Маша надела мою куртку, сплела тугую косичку и закрепила ее шпильками на затылке. После чего сняла с шеи шелковый платок и повязала его на голове таким образом, чтобы ткань не прикрывала уши, а оттопыривала их. Затем нанесла на лицо совершенно немыслимый макияж, и в итоге перед нами предстало абсолютно дебильное существо без каких-либо признаков пола и интеллекта. Потрясенные таким фантастическим перевоплощением, мы с Бэлом раскрыли рты от ужаса, а потом стали давиться смехом. Не то что злые акулы – мать родная не смогла бы узнать Машу.
Затем девушка взялась за нас и, мне кажется, с наслаждением отыгралась за то унижение, которому мы вынуждены были ее подвергнуть. Во-первых, она обрила нас наголо каким-то жутким эпилятором для ног, в результате чего наши лысины приобрели отвратительный синюшный оттенок, словно мы были жертвами тайных экспериментов с нейтронным оружием. Затем, что было еще более мучительным, – выщипала брови, придав им форму полуразвалившейся крыши дома, отчего наши лица приобрели стойкое глупо-удивленное выражение. В довершение всего, когда наше с Бэлом терпение подходило к концу, она навела макияжной кисточкой тени под глазами и велела вывернуть и надеть наши куртки наизнанку.
Закончив издевательства, она оценивающе посмотрела на нас, причмокнула губами, скривилась и сказала:
– Ничего особенного. Я всего лишь оттенила вашу истинную сущность.
Но у нас уже не было сил сердиться. Глядя друг на друга, мы стали дико хохотать, и приступ смеха не оставлял нас до тех пор, пока мы, с мокрыми от слез лицами, не вывалились из туалета в салон. Трудно передать словами, какие были физиономии у тех пассажиров, которые нас в этот момент увидели. Готов поспорить на свою четверть миллиона, что их рожи были куда более впечатляющими, нежели наши.
Глава 52
МЫ НЕ ПЕРЕСТАРАЛИСЬ, ПРИНЯВ ТАКИЕ МЕРЫ предосторожности, и даже если сделать скидку на мое богатое и воспаленное воображение, все равно в зале прибытия Домодедова кружилась масса подозрительных рож. Маша выходила первой в большом от нас с Бэлом отрыве. Наше юное дарование мастерски вошла в роль и, шаркающей походкой пересекая зал, попутно собирала пустые бутылки и «стреляла» у курящих мужчин окурки. Бэл в отличие от нее держался более скованно: скрестив руки на груди и глядя под ноги, он быстро пронес свою фиолетовую лысину через зал к выходу на стоянку такси. Мы договорились, что он наймет тачку, отъедет на ней метров на триста от аэропорта, остановится на обочине, где будет дожидаться нас с Машей.
Я шел последним, с деланым любопытством рассматривая товар в киосках и попутно наблюдая через отражение, не крутится ли какой-нибудь подозрительный тип за моей спиной. Пачки долларов, рассованные по всей одежде, ужасно сковывали движения, и я не мог понять, как Маше удалось в самолете рассовать под одеждой весь миллион.
Сквозь стеклянную стену я видел, что у Бэла возникли некоторые трудности с наймом машины – наверное, водителей отпугивал его отвратительный вид. Но минут через пять какой-то смельчак все же раскрыл перед ним дверцу «жигуля».
Маша пробиралась к месту встречи окольными путями – по мусоркам и кустам, где тусовали бомжи, и к машине вышла с двумя полиэтиленовыми пакетами, наполненными пустыми пивными бутылками. С ненавистью швырнув их в кювет, Маша вышла из роли, сняла с головы платок и села на заднее сиденье. На ее лице было такое обозленное выражение, словно виноваты в этом маскараде были мы с Бэлом.
Когда мы расселись, озадаченный нашим видом и поведением водитель дважды уточнил, есть ли у нас деньги, и успокоился лишь после того, как Бэл пришлепнул к приборной панели стодолларовую купюру (меньше не было).
Ехали мы в плотном потоке машин, и шансы на то, что нас заметят и остановят какие-нибудь бандитские пикеты, были невелики. Высадились мы у метро «Кантемировская» и перед тем, как расстаться с Машей, постояли в толпе на автобусной остановке.
Маша подобрела и даже загрустила. Ее потянуло на комплименты, и она призналась, что с нами ей было очень весело, и она не прочь продолжить наше, так сказать, случайное знакомство. Ну, мы, конечно, все расцеловались, растрогались и на том расстались. Юная аферистка помахала нам ручкой и через мгновение смешалась с потоком людей и исчезла в дверях метро.
Мы с Бэлом остались вдвоем. Я почувствовал, как нахлынула грусть. Все, что нам довелось пережить с ним, осталось где-то далеко позади. Отсюда наши с ним дороги убегали в разные стороны.
– Чем теперь будешь заниматься? – спросил я.
– Открою частное сыскное агентство, – сразу ответил он, будто давно думал об этом и принял твердое решение. – Буду бороться с мошенниками и аферистами.
Я не мог понять, серьезно он говорит или шутит – густая рыжая бородка надежно скрывала губы.
– А ты? – спросил Бэл, обрывая затянувшуюся паузу.
– Займусь обустройством личной жизни, – неопределенно ответил я, сам не понимая, что этим хотел сказать.
– Понятно, – кивнул Бэл. – Ну ты это… В общем, нам придется еще пару раз встретиться. Дашь свидетельские показания в отношении Шаттуева, двух летчиков, Князева, Немовли, Гельмута и Тенгиза…
Бэл спокойным голосом перечислял погибших. Список оказался слишком длинным, и я подумал, что следствие по этому сложному и запутанному делу продлится не один год.
– А что касается Илоны, – произнес он, – то мы с твоей помощью возьмем ее в ближайшие дни.
– С моей помощью? – переспросил я, глядя на Бэла так, словно он сказал мне нечто неприличное. – Нет, дружище, в этом деле я вам не помощник. Хватит, пора заканчивать наше плодотворное сотрудничество.
– Из-за тебя, между прочим! – крикнул Бэл. – Из-за тебя мы упустили порошок, из-за тебя не смогли взять ее с поличным. И теперь ты упираешься, как молодой козленок, и хочешь, чтобы эта сука безнаказанно уехала в Германию. А она уже второй раз провозит альфа-сульфамистезал, уже второй раз кормит стимулятором боевиков, и те с окривевшими мозгами косят наших ребят в Чечне!! Ты видел Немовлю?! И тебя это не впечатлило?! Этих Немовлей в России уже как собак нерезаных. Ты хочешь, чтобы мы все превратились в Немовлей?! Хочешь? Чего молчишь?!
Он был искренен в своем гневе, и я не нашел, чем ему возразить.
– Я думал, что мы будем дружить, – произнес Бэл, поднимая воротник куртки. Я тоже раньше так думал. Мы оба ошиблись.
Глава 53
– ВЫ КОГО ИЩЕТЕ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК?
За моей спиной, на скамейке, сидели две старушки. Одна мелкая, сухенькая с хитрым сморщенным лицом, а вторая – толстая, нервная, усатая. Она положила обе руки на набалдашник палки, опираясь на него, смотрела куда-то вниз, беспрестанно постукивая носком резинового сапога.
– Ищете кого, интересуюсь? – повторила сухенькая.
– Женщину одну.
– Женщину! – баском передразнила меня толстая, не поднимая головы. – Тут женщин полон дом. И мы тоже женщины. Фамилия или имя должны быть…
– Лариса.
– А с якого этажа Лариса? – спросила сухенькая.
– С седьмого.
– Это что ж за Лариса с седьмого? – гавкнула толстая, обращаясь к подруге. – Эта, что ли, которая с нерусским спуталась?
– Ну а якая ж еще? Алексеева!
– Да она не то Алексеева, не то Сандус, бес ее поймет! Вы, молодой человек, сами не знаете, к кому пришли!
– Дома они, дома! – закивала маленькой головкой сухенькая. – Сама видела, как рано утром на машине подъезжали.
– Что значит – они дома? – не понял я. – Кто это они?
– Лариска с мужем, кто ж еще!
– С мужем?! – пробормотал я. – А разве…
Розы цветным фейерверком взлетели над кустами и упали на грязный старый снег.
Вот так, нежданно-негаданно, между нами с Лариской всплыл ее муж. Когда-то она говорила мне, что они уже много лет в неформальном разводе. Я считал, что об этом человеке, как о давно прошедшем эпизоде чужой жизни, я никогда больше не услышу. Ан нет, вот как дело повернулось!
Я с силой въехал кулаком по водосточной трубе старого дома, оставив в память о своей ревности глубокую вмятину. Ну, Лорка, думал я, дорого обойдется тебе эта измена.
Мэд, эта крепкотелая кошечка, была прирожденной слугой денег. Она безошибочно чувствовала бабки и начинала стелиться перед ними без всякой оглядки на гордость, честь и прочие понятия, которые считала химерой. Уверен, что не было такой нравственной жертвы, на которую бы не пошла Мэд ради денег. Даже со своей независимостью она была готова распрощаться по первому моему требованию.
– Тебе помочь? – спрашивала она, мучаясь от ожидания под дверью душевой. – Тебя совсем не слышно, с тобой все в порядке?
Я сидел на краю ванны и вытаскивал из одежды пачки долларов, складывая их на фарфоровом столике под зеркалом.
– Сгоняй вниз! – крикнул я ей, сматывая бубликом высокий шерстяной носок и вытаскивая прижатую к лодыжке пачку. – Там, в фойе, есть сувенирный киоск. Купи маленький кожаный рюкзак.
– Какой рюкзак, милый?
– Модный такой! Тинэйджеры повально его таскают!
– Хорошо, милый, я быстро.
– Да можешь особенно не торопиться.
Меня начало раздражать ее свежерожденное плебейство. Женщина, кем бы она ни была, должна сохранять хоть крохотную долю недоступности. Когда же она начинает ломиться в душу и тело мужчины, то он утрачивает природную потребность в борьбе за самку и вообще перестает видеть в ней объект противоположного пола. Но отправил я Мэд подальше от двери в ванную по другой причине. Я не хотел, чтобы она видела все пачки купюр, которые у меня были. Мэд было бы достаточно мгновения, чтобы оценить наверняка: здесь нет миллиона долларов. А в связи с этим у немки могли возникнуть нежелательные подозрения.
Я накрыл деньги майкой и полез под душ. Минут через пять Мэд постучала в дверь. Я, высунув руку из-за шторки, открыл щеколду.
– Такой тебе нравится? – спросила она, протягивая мне черный, в заклепках, рюкзачок из кожзаменителя, а сама быстро пробежала взглядом по черному напольному кафелю, никелированным трубам, зеркалу и керамической, под мрамор, раковине умывальника, закрытой сверху майкой.
– Сойдет, – кивнул я, кидая рюкзачок на пол. – А костюм где?
– Какой костюм, милый?
– Спортивный! Я же сказал тебе: рюкзак и костюм.
Мэд виновато заморгала глазами:
– Про костюм я забыла.
– Ну как же так?! Я что, должен разгуливать по Москве в этом грязном пуховике? Бегом за костюмом! Пятьдесят второй размер, рост пятый. И кроссовки – сорок третий. Только «Рибок», слышишь?
– Может, лучше «Адидас»? – робко возразила Мэд, не к месту проявляя патриотизм.
– К черту ваш «Адидас»! «Рибок» неси! – отрезал я и захлопнул дверь.
Вранье, что иностранцы предпочитают русских женщин за покладистость, покорность и терпение. Немка может быть в тысячу раз более русской, чем настоящая русская – вопрос лишь в количестве денег, которые ей в перспективе будут доступны.
Пока Мэд бегала за костюмом, я сложил баксы в рюкзак и позвонил Бэлу.
– Сегодня в шестнадцать ноль-ноль на «Пушке» около памятника, – сказал Бэл.
– Сегодня не могу.
– Почему? – удивленно произнес Бэл, словно я с утра до вечера томился от скуки в гостинице и не знал, чем себя занять. Некоторое время я думал, что бы ему ответить – не мог же я сказать, что сегодня после обеда мы с Мэд вылетаем в Брянск.
– Сегодня я занят, – ответил я, так ничего не придумав. Это был лучший ответ, потому как Бэл прекрасно чувствовал ложь.
– Странно, – протянул он. – А когда она вылетает в Штутгарт?
– Думаю, что послезавтра.
– Думаешь? Разве ты не знаешь об этом наверняка?
– Нет, не знаю, мне неудобно об этом спрашивать… Тебе, по-моему, это проще выяснить, чем мне.
– Она купила билет с открытой датой вылета, – ответил Бэл. – Я потому тебя и спрашиваю, что она может появиться в Шереметьеве в любой момент.
– Даю гарантию, что до завтрашнего полудня не появится, – заверил я.
– Ну, хорошо! – Голос Бэла помягчел. – Значит, завтра. Завтра в шестнадцать – устроит?
– Устроит, – ответил я и опустил трубку.
Мэд принесла мне какой-то клоунский костюм серебристого цвета с синей и красной полосами, отчего он сильно смахивал на государственный флаг. Я тут же сделал ей замечание, что у нее плохой вкус, но костюм надел – не ходить же перед ней в одних трусах. Кроссовки были в самый раз.
– Сейчас едем на Тверскую, – сказал я, глядя на часы, – надо прикупить деловой костюмчик и хороший кейс с секретными замками. Потом обедаем в «Савойе». А в половине пятого у нас самолет на Брянск.
– Куда самолет? – не поняла Мэд.
– На Брянск, девочка. Есть такой город на западе России, город партизанской славы.
– А зачем нам в Брянск? – без особого любопытства спросила Мэд, порозовевшая от вырисовывающейся в ближайшей перспективе красивой жизни.
– Я хочу купить имение.
Через два часа мы вылетели в Брянск.
Глава 54
ЕСЛИ ЛАРИСКА НЕ ОТВЕЗЛА ПИСЬМО в Красный Рог или вручила его не тому, кому нужно, если эта похотливая курица снова меня предала, то терпение мое лопнет, как дирижабль Умберто Нобиле над Северным полюсом, и я порву с ней раз и навсегда. Неужели я так жестоко ошибся в ней? – думал я, когда мы мчались в частном «Мерседесе» по трассе Брянск–Почеп.
Мэд была задумчива и на протяжении всего пути рассеянным взглядом скользила по убогим халупам наполовину умерших деревень. Незадолго до того, как мы должны были проехать указатель «МУЗЕЙ-УСАДЬБА А. ТОЛСТОГО« и свернуть направо, я взял ее холодные ладони в свои и поднес к губам. Сверхотзывчивая на любое проявление нежности, Мэд тотчас повернулась ко мне, крепко обняла и надолго присосалась к моим губам. Я терпел ее до того момента, пока мы не миновали все щиты, вывески, рекламные плакаты, упоминающие имя великого родителя Козьмы Пруткова.
Машина съехала на грунтовку и медленно покатилась по сумрачной аллее, стрелой пересекающей замечательный природный парк.
– Здесь прекрасно! – оживилась Мэд. – У меня было несколько другое представление… Белка!! Смотри, белка!!
Из-за деревьев показались детали деревянного особняка. Я попросил водителя подъехать вплотную к парадному входу, хотя въезд на территорию музея преграждал «кирпич». Водитель заворчал, но просьбу выполнил – я щедро заплатил ему за все услуги.
Едва скрипнули тормоза и «Мерседес» остановился у крыльца, у меня отлегло от сердца. Моя милая тетушка, одетая в строгий черный костюм, и пьянчуга садовник, помытый и принаряженный по случаю, навытяжку стояли на верхней ступеньке крыльца с совершенно невозмутимым и гордым видом.
Я вышел из машины, помог выйти Мэд и первым направился к тетушке.
– Добрый вечер, госпожа Стешкова! – приветствовал я ее, пожимая ледяную ладонь женщины. Повернулся вполоборота к Мэд, представляя ее: – Фрау Гартен.
Мэд сделал реверанс. На ее лице застыла напряженная улыбка.
– Очень приятно, – произнесла тетушка, слег-ка склонив голову, и глазами указала на садовника: – Господин Тимофеев, ответственный адвокат и юрисконсульт административного округа.
«Юрисконсульт», вытянув руки вдоль тела, энергично закивал головой, словно стряхивал с лысины опустившийся на нее прошлогодний лист бука.
– Проходите, – несколько скованно произнесла тетушка, искоса поглядывая на Мэд.
– Вы вовремя получили мою телеграмму? – спросил я, пропуская впереди себя Мэд, что хотя и не соответствовало деловому этикету, зато не позволяло немке рассмотреть глубокоинтеллектуальную физиономию «юрисконсульта».
– Да-а, – растягивая гласные, ответила тетушка. – Все документы подготовлены. Договор о купле-продаже мы можем подписать с вами буквально через несколько минут. Читайте внимательно, – сказала она, подвигая ко мне ближе отпечатанный на принтере текст «липового» договора. – С чем не согласны – помечайте ручкой.
Я, не читая буквы, склонился над листком, время от времени кидая быстрые взгляды на Мэд. Собственно, этот «договор», как и сама поездка сюда, был предназначен ей, но Мэд находилась под впечатлением графской роскоши, и не обращала на нас внимания.
Я кашлянул и громко сказал:
– Вот здесь сказано: «Земельный участок со всей недвижимостью, находящейся в пределах его границ, передается в пожизненное владение Ворохтину Станиславу Михайловичу…» и так далее.
– Правильно. А что вас смутило? – спросила тетушка.
Ага! Мэд уже повернулась вполоборота к нам и внимательно прислушивалась к русской речи. Мы говорили достаточно медленно и отчетливо, так что она должна без особых затруднений понять смысл разговора.
– В пожизненное, – продолжал я. – А где сказано о праве унаследования имения моей женой и детьми?
– Это, безусловно, мы учли. О передаче имения в наследство подробно оговорено в пункте «Три-вэ».
– Ах, да, вижу! – кивнул я и снова углубился в «чтение». – Сейчас я составлю расписку… Э-э-э, будьте добры, лист бумаги!
Тетушка засуетилась, кинулась было к письменному столу, но испугалась стоящей там Мэд, вышла в графскую спальню и вынесла оттуда толстую канцелярскую тетрадь. Я раскрыл ее посредине и мелким почерком, чтобы Мэд не смогла прочесть издалека, написал:
«ДОЛЛАРЫ НАСТОЯЩИЕ!!! ПРОЯВИТЕ БДИТЕЛЬНОСТЬ И МУЖЕСТВО, СПРЯЧЬТЕ КЕЙС В СЕЙФ, НИКОМУ НИ О ЧЕМ НЕ ГОВОРИТЕ. В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ ПРИЕДУ Я ЛИБО МОЙ КУРЬЕР, ОТДАДИТЕ ЕМУ 200 000, ОСТАЛЬНОЕ ОСТАВЬТЕ СЕБЕ – НА КВАРТИРУ. И НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ ТАК, РАДИ БОГА!»
– Вот, пожалуйста, прочтите и распишитесь, – сказал я, протягивая тетушке лист.
Она читала долго, хмурила брови, переводила взгляд от последней строчки к первой, поднимала на меня вопросительный взгляд. К моему великому удовольствию тетушка все же взяла себя в руки и снова вошла в роль.
– Я должна пересчитать, – сказала она.
– Безусловно… Илона, будь добра, пересчитай сначала ты деньги, а затем проследи за пересчетом госпожи Стешковой. А я пройдусь по родной земле, подышу воздухом.
Я кинул Мэд последнюю и самую сильную прикормку. Пусть она пощупает «живые» доллары, пусть развеет последние сомнения, если, конечно, они у нее были.
Мы ночевали в бывшей обкомовской гостинице «Центральная» с длинными и скрипучими коридорами, паркетным полом, потемневшим от дешевой мастики, дверями, потерявшими рельеф из-за толстого слоя белой краски, с крепким запахом нафталина и дихлофоса в небольших и узких номерах, но с высокими, как в ангаре, потолками. Мною снова овладела хандра, и я с трудом сдерживался, чтобы не послать к чертовой бабушке Мэд со своими приторными ласками. Я лежал на спине, подложив под голову две подушки, и пил прямо из горла мартини и морщился. Гадость гадостью! Обычный «крепляк», настоянный на лавровом листе.
– Ну, ладно, – сказал я уже другим тоном. – Не хочешь, не пей. Дай мне!
Я допил и швырнул стакан в стену. Стеклянные брызги рассыпались по шкафу и ковру.
– Что с тобой? – спросила Мэд. – Тебя что-то волнует?
– Да! – ответил я. – Меня многое волнует. Я хочу понять, какую ты ведешь игру?
Я уводил ее от главного разговора, возвращаясь в прошлое.
– О чем ты, милый?
– Скажи, зачем тогда, в горах, ты обыскивала труп Шаттуева? Зачем подкинула документы Глушкову?
Мэд искренне рассмеялась. Совесть ее была чиста.
– А потому, – ответила она жестко, глядя мне в глаза, – что я его ненавидела! Он мешал нам с Гельмутом, он срывал все наши планы. И я захотела сделать ему мелкую гадость, подкинуть ему какую-нибудь глупую улику… Скажи, – тише произнесла она, – тебя так долго мучил этот вопрос?
– Да! – солгал я. – Потому что… потому что я тебя люблю и хочу, чтобы ты была моей женой!
Мэд взвилась, словно в постели оказалась лягушка.
– Наконец-то, господи! – взмолилась она. – Наконец-то тебя прорвало!
– Мы будем заключать с тобой брачный договор?
– Обязательно. Так делают все деловые люди. И этот брачный договор сразу снимет все твои подозрения.
– А что ты собираешься оговаривать?
– Мы внесем в договор один важный пункт: после регистрации нашего брака ты становишься совладельцем всей моей недвижимости, а я – совладельцем твоей недвижимости, твоего имения. Тебя это устраивает?
Я наморщил лоб и почесал затылок.
– Честно признаться, Илона, во всех этих юридических тонкостях я не слишком силен. А что значит – совладелец? Какой смысл мне быть совладельцем твоего замка?
Мэд нетерпеливо махнула рукой и покачала головой.
– Какой ты… Предположим… – Она сделала паузу. Ей неприятно было говорить о грустных вещах. – Предположим! – повысила она голос, – что мы с тобой разводимся. Нет-нет, не подумай, что я не исключаю такой вариант, я намерена жить с тобой до конца дней своих. Но все же предположим, что мы развелись. Тогда по закону я получаю в собственность половину твоего имения, а ты – половину моего замка. Их стоимости приблизительно равны. Это ведь справедливо, милый?
– Вполне, – согласился я.
– Ну, раз ты не возражаешь, тогда надо срочно покупать билеты в Берлин.
– Куда? – зачем-то переспросил я, хотя прекрасно понял, что сказала Мэд.
– В Берлин, – повторила Мэд, удивленная моей реакцией. – А оттуда – в Штутгарт. Там мы зарегистрируем наш брак, а в Вейсенбурге отпразднуем это событие.
– Нет! – резко возразил я. – Никуда я сейчас не поеду. Я не могу.
Мэд даже потеряла дар речи.
Читать бесплатно другие книги:
