А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории Шильник Лев
Как пишут историю
Мы почти уверены, что рядовой читатель представляет себе работу историка примерно следующим образом. Ветхие хроники, пожелтевшие от времени и покрытые пылью веков, аккуратно разложены по соответствующим пронумерованным ячейкам, каждая из которых снабжена точной датой. Поэтому исследователю остается только, предварительно изучив старославянский, внимательно сопоставить записи хронистов и воссоздать объективную картину событий далекого прошлого. К сожалению, на практике дело обстоит совсем не так гладко и безоблачно.
Во-первых, ученые почти никогда не имеют в своем распоряжении подлинных документов сколько-нибудь приличного «возраста». Как правило, работать приходится или с позднейшими копиями, оригинал которых утрачен, или, что еще печальнее, с компиляциями, достоверность которых вызывает очень большие сомнения. Сплошь и рядом на стол эксперта ложится самостоятельное сочинение допотопного книжника, который, пробежавшись по верхам не дошедших до нас хроник (если таковые действительно имели место, а это вопрос отнюдь немаловажный), решил, что ему о делах давно минувших дней известно гораздо больше, чем непосредственным участникам событий. С одной стороны, он вроде бы признает за древним хронистом некое неотчуждаемое право первородства, поскольку летописец был, вне всякого сомнения, «очевидцем и ушеслышцем» происшедшего, как любил шутить один из героев Льва Кассиля. С другой стороны, он не считает для себя зазорным редактировать источник как бог на душу положит: ведь ему, умудренному опытом наимудрейших, с высоты веков куда как виднее. К сожалению, современные историки тоже страдают этой детской болезнью в полной мере. Такому, с позволения сказать, специалисту ничего не стоит высокомерно обронить, что летописец, дескать, ошибался, трактуя некое событие именно так, а не иначе. И в самом деле: разве мог ничтожный инок захудалого монастыря разобраться в сути проблемы? Из двадцать первого столетия, безусловно, виднее.
При этом ведь не скажешь, что наш современник кругом не прав. Определенные резоны у него есть. Хронист был живым человеком и вполне мог ошибаться. Мы уже не говорим о том, что он жил не в безвоздушном пространстве и уже только поэтому смотрел на вещи со своей колокольни, вдобавок неизбежно применяясь к мнению власть имущих. Никакой князь (царь, король, император) не потерпит, чтобы его придворный историограф начал резать правду-матку. Такого выскочку моментально возьмут к ногтю и заставят изложить события как следует. А как именно следует — ему популярно объяснят… Все это настолько тривиально и общеизвестно, что, казалось бы, здесь нечего даже и обсуждать. А обсуждать, к сожалению, приходится.
Дело в том, что историки очень часто впадают в другую крайность — по неведомым причинам вдруг объявляют одну из многочисленных (и совершенно равноправных!) версий святой и окончательной истиной. Так уж человек устроен (и историк здесь не исключение), что ему очень нелегко расставаться с взлелеянной, тщательно выношенной и выпестованной концепцией. И если вдруг открываются обстоятельства, не оставляющие от этой зыбкой конструкции камня на камне, то такому человеку это нож острый. Всеми правдами и неправдами он будет отстаивать ее истинность, особенно если она укладывается в господствующую парадигму. Он будет биться как лев и не пожалеет ради этого «священного дела ни репутации, ни титулки», как было написано в свое время у Н. Г. Помяловского в «Очерках бурсы» по другому, правда, поводу.
Оставим в покое лирику и приведем простейший пример. Все учили в школе пушкинскую «Песнь о Вещем Олеге» и должны помнить, как бездарно окончил князь дни свои: «Из мертвой главы гробовая змия, шипя, между тем выползала». Не станем комментировать достоверность предания, а просто отметим, что в летописях действительно имеются сообщения о том, что Олег умер от укуса змеи. Но вот с датой смерти великого князя и местом его последнего упокоения все обстоит далеко не так просто. Лаврентьевская летопись, например, сообщает, что это событие имело место в 912 г., а похоронили Олега во граде Киеве, на горе Щековице. А вот Новгородская летопись утверждает, что преставился великий князь в 922 г. в городе Ладоге, где и похоронен. Говорят, что археологи даже раскопали близ Новгорода нечто, напоминающее погребальный курган…
Вот так чаще всего и бывает. Поскольку обе летописи, без сомнения, подлинные, сие обстоятельство окончательно запутывает дело. Которой же из них следует отдать предпочтение? Оказывается, что совершенно невозможно установить, какой из документов отражает реальную дату и место княжеского погребения. Отсюда следует очень важный вывод: у нас нет ровным счетом никаких оснований предпочесть одну хронику другой. Мы не можем проигнорировать летописные расхождения только потому, что, скажем, смерть князя Олега в 912 г. лучше укладывается в привычную схему. В нашем распоряжении имеются два бесспорно подлинных документа, которые противоречат друг другу, и это приходится принять как должное. И такая заковыристая ситуация при анализе древних и средневековых источников является скорее правилом, а не исключением.
Вернемся к русскому летописанию. Как нам сообщают историки, официальное летописание на Руси началось в XV в., т. е. почти одновременно с падением Византии и завоеванием Константинополя турками-османами в 1453 г. Этим важным делом занимались в ту давнюю пору приказные дьяки. Сей общепризнанный факт имеет один существенный нюанс: мы не располагаем никакими надежными материалами по истории России для более давних эпох, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что какие бы то ни было упоминания о древних рукописях в сочинениях приказных дьяков напрочь отсутствуют.
Систематизация летописных данных началась много позже. У истоков этого многотрудного процесса стояли по-своему замечательные люди: основоположник норманнской теории (т. е. призвания варягов на Русь) Готлиб Зигфрид Байер (1694–1738), заклятый враг норманистики Михайло Васильевич Ломоносов (1711–1765), блестящий русский историк В. Н. Татищев (1686–1750) и немец Герард Фридрих Миллер (1705–1783). Приложил к сему руку и князь М. М. Щербатов (1733–1790), написавший «Историю России с древнейших времен» в семи томах, которая послужила своего рода прологом к известному сочинению Карамзина (1766–1826). Годы жизни этих ученых мужей мы перечисляем отнюдь не случайно. Они однозначно свидетельствуют, что сколько-нибудь последовательная история Руси стала создаваться не ранее XVIII столетия.
А вот основа основ русского летописания — летопись Нестора — впервые была опубликована только в начале XIX в. (да и то по-немецки) Августом Людвигом Шлецером, немецким историком, состоящим на русской службе. На русский язык ее перевел Д. И. Языков в 1809–1819 гг., посвятив свой перевод императору Александру I. Примерно в это же время, в самом конце XVIII или в начале XIX в., графом М. И. Мусиным-Пушкиным была обнаружена Лаврентьевская летопись, которую издали только в 1846 г. Тот же Мусин-Пушкин представил на суд общественности в 1795 г. и рукопись «Слова о полку Игореве», оригинал которой, как известно, погиб в московском пожаре 1812 г. Опираясь на труды предшественников и «преданья старины глубокой», Н. М. Карамзин составил в первой четверти XIX столетия всеобъемлющий труд — «Историю государства Российского».
Сия сухая справка понадобилась нам исключительно для того, чтобы у читателя не создавалось ненужных иллюзий относительно древности русского летописания. В нашем повествовании мы уже не раз касались «Повести временных лет», отмечая попутно различные неувязки и несообразности. Этот летописный труд, как полагают, был составлен в XII в. черноризцем Печерского монастыря Нестором. Сохранился он в двух редакциях; старшие списки одной из них входят в состав Лаврентьевской и Радзивилловской летописей, а другая редакция — в состав Ипатьевской летописи. (Если читатель желает более подробно ознакомиться с различными вариантами «Повести временных лет» и вообще русским летописанием, он может обратиться к сочинению С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси», где эти вопросы изложены весьма обстоятельно.) Хотя в наши задачи не входит кропотливый разбор русских летописей, некоторое общее представление о строении Несторова произведения, легшего в основу ранней истории Киевской Руси, читателю, на наш взгляд, дать необходимо.
Естественно было бы полагать, что все уцелевшие списки повествования монаха Нестора имеют характер сквозных записей год за годом. К сожалению, сие действительности не соответствует. Например, Лаврентьевский список начинается следующим образом: «В лето 6360, индикта 8, наченшу Михаилу царствовати, и нача прозыватися Русская земля». Год 6360-й от сотворения мира — это 852-й от рождества Христова. А вот дальше начинается интересное:
«В лето 6361 (853-й от Р. Х.).
В лето 6362.
В лето 6363.
В лето 6364.
В лето 6365. (Годы добросовестно проставлены, но никаких событий под ними не отмечено.)
В лето 6366. Михаил царь (византийский) изыде с вои (воинами) брегом и морем (Черным) на болгары…» Затем идет еще несколько пустых дат и наконец под 6370-м годом от сотворения мира (862-й от рождества Христова) рассказывается о приходе на Русь варягов и обнаружении двумя боярами Рюрика города Киева на Днепре. В дальнейшем схема изложения не претерпевает существенных изменений: череда пустых дат периодически «разбавляется» событиями, приуроченными к тому или иному году. Иногда записи предельно кратки, скажем: «В лето 6537. Мирно бысть». А вот в записи под 1037-м годом (6545-й от сотворения мира) мы натыкаемся на крайне любопытный текст: «Заложи(л) Ярослав город великый, у него же града суть врата златыя; заложи(л) же и церковь Святыя София, митрополью, по семь церковь на золотых воротех Святы Богордица благовещенье, по семь (заложил) Святаго Георгиа монастырь и Святыа Ирины». Нам рассказывают, ни много ни мало, об основании Киева Ярославом Мудрым. И как же изволите сей пассаж понимать? Ведь более полутора веков тому назад Киев уже существовал, что однозначно следует из записи под 862-м г. этого же летописного текста! Современные историки, стремясь найти выход из затруднительного положения, объясняют, что здесь подразумевается или обнесение Киева крепостной стеной, или строительство так называемого Ярославова города, значительно расширившее территорию Киева. По совести говоря, не очень-то вразумительное объяснение…
А в конце летописного повествования нас поджидает еще один сюрприз. Самый древний список оканчивается 1110-м г., а далее сделана приписка следующего содержания: «Игуменъ святаго Михаила Селивестръ написах книги си Летописецъ, надеася от Бога милости прияти, при великомъ князи Володимери Киевьском, а мне игуменом бывшю у святаго Михаила в 6624 (т. е. в 1116-м от рождества Христова) индикта 9 лета». То есть Несторова летопись, оказывается, написана вовсе не Нестором, а каким-то Сильвестром, игуменом Михайловского монастыря в Киеве, при великом князе Владимире Мономахе. Не лишним будет обратить внимание и на такой пикантный момент: сохранилась сия летопись в копии, оканчивающей повествование 1377-м годом, т. е. через 250 лет после последнего из описанных в ее начальной части событий.
Историки говорят, что Нестор (или Сильвестр, не суть важно), сочиняя свой труд, опирался на источники, которые до наших дней не дошли, поэтому и сумел столь обстоятельно изложить дела давно минувших дней. Но как же тогда понимать пустые даты? При этом следует иметь в виду, что это отнюдь не те годы, в которые действительно не произошло ничего примечательного. В последнем случае автор, как нам уже известно, пишет «Мирно бысть» под соответствующей цифрой, а такая запись чуть ли не единственная. Если Нестор и в самом деле основывался на неких не сохранившихся до наших дней материалах, т. е. свидетельствах современников, то пустых дат быть не должно (в крайнем случае, они должны быть помечены как «бессобытийные»). Складывается впечатление, что эти пустоты в тексте не что иное, как черновой набросок, схема, хронологический каркас, своего рода заголовки, нужные для того, чтобы, выяснив что-нибудь любопытное, внести потом эту новость в текст. Таким образом, совершенно очевидно, что летопись составлялась задним числом и является, строго говоря, подделкой под настоящую хронику. Крайне маловероятно, чтобы автор использовал в своей работе не дошедшие до нас источники. Между прочим, и сам летописец не особенно скрывает тот факт, что работал, так сказать, творчески. Под тем же годом, где говорится о начале царствования Михаила (852-й от рождества Христова), приведен расчет, сколько лет прошло от Михаила до Олега (29), от Олега до Игоря (31) и т. д. Автор без затей пишет, что положил числа от «перваго лета Михаила сего», хотя с тех далеких пор прошло более трехсот лет. Раз автор рассказывает в том числе и о событиях XII в., то понятно, что он жил по крайней мере не раньше. Тогда скажите на милость, каким образом наш хронист, трудясь в двенадцатом столетии в киевском монастыре, мог знать, что происходило в Новгороде в девятом, особенно если принять во внимание состояние тогдашних дорог и почти поголовную неграмотность? Выводы читатель может без труда сделать сам.
Нам бы очень хотелось привести обстоятельный разбор Радзивилловской летописи, предпринятый омским математиком А. К. Гуцем, но, к сожалению, это заняло бы слишком много места. Поэтому интересующихся мы отсылаем к его книге «Подлинная история России» или к работе С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси», где имеются пространные выдержки из сочинения Гуца, а сами ограничимся только коротким резюме. Во-первых, рукопись грешит изрядным количеством подчисток и исправлений, которые бросаются в глаза даже при самом поверхностном анализе. Дополнительно можно отметить, что тетрадный переплет (а рукопись состоит из нескольких вложенных друг в друга разворотов, составляющих тетрадь) датируется историками по филиграням (водяным знакам) XVIII в. Не подлежит сомнению, что целью подчисток было освобождение места для дополнительных листов, потому что все они (подчистки) касаются нумерации рукописных страниц, которая выполнена двояко — латинскими буквами и арабскими цифрами. В скобках заметим, что сей любопытный факт тоже следует иметь в виду, поскольку такой порядок нумерации был типичен для XVIII столетия, а вот в XV в. арабская нумерация выглядела бы весьма странно (если, конечно, рукопись была составлена на Руси). Хорошо известно, что до середины XVII в. в русских книгах и рукописях употребляли исключительно церковно-славянскую нумерацию (т. е. латинскими буквами).
Что же содержится на тех листах (позднейших вставках — будем называть вещи своими именами), для которых освобождали место? Один из них — это знаменитый рассказ о призвании варягов на Русь. Любители отечественной истории помнят его почти наизусть: дескать, земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет… и т. д. и т. п. Ежели этот лист убрать, то Рюрик становится просто первым русским князем, а от норманистики остается один пшик. Второй же лист, вклеенный впоследствии, в каком-то смысле даже более важен, поскольку его с полным правом можно назвать хронологическим. Откроем небольшой секрет: эту часть Несторовой летописи мы уже несколько раз цитировали, но не довели изложение до логического конца. Вы должны помнить, уважаемый читатель: «В лето 6360 (852-й от рождества Христова), индикта 8, наченшу Михаилу царствовати…» и дальше все то же самое — о годах, истекших с начала царствования византийского императора Михаила до начала правления Олега на Руси, потом Игоря, потом Владимира, потом Святослава… далее везде. Но это только самое начало. Слегка пощипав хронику правления первых русских князей, летописец с головой погружается в глобальную хронологию. Больше всего на свете его волнует вопрос, сколько на самом деле прошло лет от Адама до Потопа и от Потопа до Авраама.
Одним словом, на этом листке изложена вся хронология Киевской Руси в ее связях с византийской и римской хронологией. Если этот лист убрать, то вся хронология «Повести временных лет» (читай — русской истории) повисает в воздухе и напрочь лишается привязки к всемирной истории, созданной трудами Скалигера и Петавиуса. А нам, грешным, остается допустить только одно: что один из имеющихся на сегодняшний день древнейших списков «Повести временных лет» (Радзивилловский) был, вероятнее всего, изготовлен в начале XVIII столетия, а его страницы содержат следы грубой фальсификации, предпринятой то ли по политическим, то ли по идеологическим соображениям.
Справедливости ради стоит сказать, что летопись Нестора сделалась катехизисом отечественной истории и неприкасаемой священной коровой сравнительно недавно. Старые историки, имевшие в своем распоряжении безвозвратно утраченные хроники, были куда как свободнее в истолкованиях первоначальных дней земли русской. Например, уже упоминавшийся нами русский историк и государственный деятель В. Н. Татищев был в 1720 году командирован в Сибирь, где постепенно разыскал не менее десяти версий Несторова труда. Оказывается, что еще сравнительно недавно (по историческим меркам) свободно циркулировали по крайней мере десять вариантов разнящихся между собой летописей Нестора. А вот к нашему времени сохранился, к сожалению, один-единственный список, оканчивающийся 1110-м годом. Опубликовать разысканное Татищеву так и не удалось, поскольку вопрос приобрел отчетливую политическую окраску. Все мы с вами живем в России, поэтому последующие события удивить могут разве что иностранцев, ничего не смыслящих в отечественных реалиях. Татищеву было без экивоков сказано, что публикация неканонических версий «Повести временных лет» чревата обвинением в вольнодумстве, а то и в ереси. В заключение можно добавить, что сам В. А. Татищев относился к известному сочинению черноризца Нестора весьма скептически, справедливо полагая, что «о князех старобытных Нестор монах не добре сведом бе».
Насколько Нестор был «не добре сведом», мы уже убедились неоднократно, когда разбирали его сочинение применительно к Крещению русской земли. Но о самом вопиющем летописном провале (если, конечно, полагать, что «Повесть» действительно создавалась в XII в.) не помешает еще раз напомнить. Последняя запись Несторовой хроники датирована 1110-м г. За 13 лет до этого (в 1097 г.) крестоносцы взяли штурмом соседнюю с Царьградом Никею, в 1098 г. отвоевали у сарацин Эдессу, а еще через год (в 1099-м) овладели Иерусалимом, освободив от неверных гроб господа нашего Иисуса Христа, каковое событие взволновало все христианские страны. В 1100–1101 гг. пала Акка, и вся Палестина оказалась в полной власти крестоносного воинства. Совершенно невозможно себе представить, чтобы ученый монах, бывший к тому же на короткой ноге с византийскими писателями и обильно их цитировавший, никак не отреагировал на эти эпохальные события.
Даже язычник, вытесывающий болвана из липовой чурки, должен был взволноваться, поскольку такая основательная встряска не может не затронуть сопредельные страны. Камень, брошенный в реку, оставляет круги на воде. Но наш летописец спокоен эпически. Под 1099-м г. (освобождение гроба Господня) он фиксирует очередную заурядную усобицу, сопровождающуюся убиением никому не ведомого князя. На все про все у летописца находится пять строк.
Как такое может быть? Автор, числящий византийских теологов своими первыми учителями, ничуть не озабочен тем обстоятельством, что закованные в сталь всадники топчут поля в окрестностях Царьграда. Его гораздо больше занимает убогая стычка с каким-то половецким Диогеничем, которого, пленив, ослепили. И ведь не скажешь, что хронист не проявляет интереса к международным событиям, поскольку «Повесть» начинается именно с них (вспомните византийского императора Михаила).
Короче говоря, средневековые летописцы были такими же живыми людьми, как и мы с вами. Занося в свои сочинения «преданья старины глубокой», они легко и непринужденно прибегали к редактуре (если, конечно, было что редактировать), руководствуясь самыми разными соображениями. Добросовестное и максимально объективное воспроизведение событий далекого прошлого занимало их в самую последнюю очередь, а на передний план выдвигались дела сегодняшние, среди которых социальный заказ и политические пристрастия играли далеко не последнюю роль. Прекрасной к тому иллюстрацией является Лицевой летописный свод — самое крупное летописно-хронографическое произведение средневековой Руси, охватывающее события с 1114-го по 1567-й гг. Он создавался по прямому заказу Ивана IV Грозного в Александровской слободе, ставшей к этому времени политическим центром Русского государства. Поэтому понятно, что специфика подачи материала была нацелена на укрепление самодержавной власти и создание представления о том, что Русь является легитимной наследницей древних монархий и оплотом православия. Около 1575 г. уже подготовленный текст и иллюстрации к нему с изложением истории правления Ивана Грозного в 1533–1568 гг. подверглись по личному указанию царя существенному пересмотру; на полях рукописи сохранились многочисленные приписки, содержащие обвинительные материалы против лиц, подвергшихся опричному террору. Таким образом Иван Грозный пытался оправдать кровавые расправы над непокорным боярством.
Над составлением Лицевого летописного свода трудился целый штат царских грамотеев и художников. К настоящему времени уже обнаружено несколько рукописей, которые легли в основу Лицевого свода. Все эти рукописи (начиная от «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия и заканчивая так называемым списком Оболенского Никоновской летописи) несут на себе печать кропотливой работы: сохранились следы восковой разметки текста, многочисленные поправки, сделанные свинцовым карандашом, а в тех местах, где текст основного источника дополнялся по другому, на полях имеются карандашные пометки, касающиеся перечня миниатюр. Мы полагаем, что уже из этого небольшого экскурса в теорию и практику летописания хорошо видно, насколько далеко от истины расхожее представление о труде хрониста как об объективной и неподвластной посторонним соображениям фиксации событий далекого прошлого. Между прочим, современные историки ничуть не лучше. Мало того, что они грешат в точности тем же самым, что и средневековые летописцы (т. е. конъюнктурностью в худшем смысле этого слова), так они еще вдобавок считают себя в полном праве высокомерно одергивать древнего хрониста. Вы можете запросто прочитать что-нибудь примерно в таком роде: «Автор ошибочно полагает, что не новгородский народ, а князья решили истребить ордынских баскаков». Между тем в летописи сказано прямо противоположное. Откуда, спрашивается, такая безапелляционность? Но историк даже не думает хоть как-то прокомментировать свой тезис. Ему с высоты веков виднее. Честное слово, временами хочется, как герою Михаила Жванецкого, подъехать совсем близко и вкрадчиво спросить: «А почему, собственно?», постреливая при этом ну исключительно холостыми зарядами…
Глава 5
Иду на вы
В заключение давайте немного поговорим о загадочной смерти князя Святослава, который согласно официальной версии был предательски убит печенегами, возвращаясь из победоносного похода против византийских греков. Великий князь киевский Святослав был мужем строгим, суровым и отважным. Когда он затевал очередную войну, то выступал воителем бескомпромиссным и последовательным. Греческого лукавства прямолинейный Святослав не выносил на дух. «Иду на вы», — говорил великий князь, и неприятель, сраженный его благородством, начинал спешно вооружаться. Скупые строки хрониста донесли до наших дней аскетический образ этого рыцаря без страха и упрека: невысокий бритоголовый мужчина запросто сидит на веслах, и только рубаха ослепительной белизны да рубиновая серьга в ухе выделяют его среди рядовых дружинников.
Но коварные греки перехитрили простодушного Святослава. После двухмесячных непрерывных боев под стенами болгарской крепости Доростол Святослав заключил с византийским императором Иоанном Цимисхием почетный мир. Вслед за этим начинается непонятное. Большая часть дружины во главе с воеводой Свенельдом степью уходит в Киев, а Святослав остается зимовать на одном из днепровских островов с горсткой бойцов. Зима выдалась лютой — оголодавшая дружина была вынуждена платить «по полгривны за конскую голову». Весной Святослав двинулся к Киеву, но почему-то не степью, как его воевода, а вверх по реке, хотя русинам было прекрасно известно (если верить летописям), что на днепровских порогах печенеги устроили засаду. Дальнейшее хорошо известно. В ожесточенной схватке отряд Святослава был полностью уничтожен, а сам князь убит. По преданию, печенежский каган Куря сделал из черепа Святослава чашу.
История, как мы видим, достаточно темная и весьма напоминает заказное убийство. Первоначально роль заказчиков отводили византийцам, но со временем было доказано, что коварные греки никакого отношения к заговору не имели. Известный питерский историк Л. Н. Гумилев предложил другую версию, согласно которой во всем виноват старший сын Святослава Ярополк, возглавлявший киевскую христианскую партию. Получается, что мы имеем дело со своего рода конфессиональным конфликтом: набиравших силу христиан откровенно не устраивал князь-язычник, решительно с ними боровшийся. Вдобавок нам известно, что киевский воевода Претич был побратимом печенежского кагана Кури и таким образом вполне мог организовать и спланировать акцию по устранению неугодного князя. Работает на версию Л. Н. Гумилева и Иоакимовская летопись, в которой прямо сказано, что смерть Святослава явилась Божьей карой за гонения на киевских христиан и разрушение некоей церкви. С другой стороны, очень многие историки (в том числе академик Б. А. Рыбаков) полагают Иоакимовскую летопись источником крайне ненадежным и компилятивным, составленным никак не ранее XVII в.
Зададимся простым вопросом: а какие у нас основания считать, что разрушение церкви и расправа с христианами непременно дело рук Святослава? Откуда нам вообще известно, что в отличие от своей матери Ольги и сына Ярополка Святослав был закоренелым язычником, особенно если Иоакимовская летопись доверия у специалистов не вызывает? А источник, толкующий о язычестве Святослава, один-единственный — пресловутое сочинение Нестора, почитаемое большинством современных историков едва ли не как откровение свыше. Между тем мы уже неоднократно указывали на нелепости и несообразности, в изобилии рассыпанные по тексту «Повести временных лет», да и В. Н. Татищев, как мы помним, отозвался о труде Нестора весьма нелестно. А вот в некоторых других летописях сказано открытым текстом, что Святослав своим людям креститься не запрещал. Не утверждается, правда, что сам он был ревностным христианином, но и подданным своим и соратникам не препятствовал выбирать веру по собственному усмотрению. Так прямо и написано — «не бороняше». Согласитесь, что подобная веротерпимость как-то не очень хорошо сочетается с рассказами о разрушении храмов и гонениях на киевских христиан.
Кроме того, имеются и другие свидетельства, не оставляющие от официальной версии камня на камне. А. Т. Фоменко и Г. Н. Носовский в своей книге «Империя» приводят впечатляющие отрывки из труда Мауро Орбини, посвященного славянской истории. Упомянутое сочинение было опубликовано в 1601 г., а его автор опирался на огромное количество средневековых источников, которые просто не дошли до нашего времени. Так вот, Орбини пишет буквально следующее: «После смерти Ольги правил ее сын Святослав, шедший по стопам матери в благочестии и христианской вере». Не правда ли, любопытно, уважаемый читатель? Оказывается, существовали (да и поныне существуют) хроники, рассматривавшие князя Святослава и его деятельность несколько иначе, чем в трудах Нестора. И даже если пренебречь недвусмысленным указанием Орбини, летописный рассказ о Святославе в «Повести временных лет» все равно вызывает справедливое недоумение. Судите сами: мать Святослава — ревностная христианка, его сын — тоже христианин, а вот сам Святослав мало того что язычник, но вдобавок еще и неугомонный гонитель христиан. Но с какой стати, спрашивается, мы должны безоговорочно верить Нестору, допустившему в своем сочинении столько «проколов», и столь же безоговорочно отвергать сообщения других хронистов?
Таким образом, события, приключившиеся у днепровских порогов, в свете вновь открывшихся фактов можно истолковать совсем по-другому. Святослав не торопится в Киев как раз потому, что подозревает угрозу, исходящую от языческой партии, во главе которой стоит Владимир. В дружине князя происходит раскол, и Свенельд, бывший, по всей видимости, сторонником киевских язычников, бросает Святослава на произвол судьбы и благополучно возвращается в стольный град. Не исключено, что и воевода Претич тоже принадлежал к языческой партии, и тогда все становится на свои места. В Киеве полным ходом идет подготовка к антихристианскому перевороту, поэтому Святослава как последовательного и влиятельного сторонника христианской партии надо во что бы то ни стало убрать. Заговорщики через Претича сносятся с печенегами и те устраивают засаду на берегу Днепра. Попутно отметим и такую любопытную деталь: если бы дело обстояло с точностью до наоборот (т. е. киевские христиане заказывают язычника Святослава в полном согласии с традиционной версией), то логично предположить, что привлеченные в качестве исполнителей печенеги должны быть если и не христианами, то по крайней мере относиться к христианству вполне лояльно. В таком случае печенежский каган Куря вряд ли повелел бы изготовить для себя чашу из черепа поверженного врага, поскольку такой насквозь языческий обряд, напоминающий ритуальное жертвоприношение, мог быть воспринят в Киеве весьма и весьма неоднозначно. Если же Святослав — христианин, а его противники в Киеве — язычники, поступок Кури получает вполне естественное объяснение.
Не лишним будет отметить, что и другие летописные свидетельства тоже укладываются в нашу реконструкцию безо всяких натяжек. Христианин Ярополк был вероломно убит по приказу своего родного брата Владимира — сей медицинский факт никто сегодня всерьез не оспаривает. Правда, один историк заявил, что князь Ярополк был, дескать, «злопамятным и завистливым», но не уточнил при этом, откуда он извлек столь ценную информацию. Как бы там ни было, представляется крайне маловероятным, чтобы одни только личные качества Ярополка стали достаточным основанием для его устранения. С другой стороны, не менее хорошо известно, что еще до принятия христианства в его греческом исполнении Владимир пытался сплотить своих подданных под эгидой традиционных верований. С этой целью в Киеве было сооружено грандиозное языческое капище, где разместился весь многоликий славянский пантеон — от громовержца Перуна до загадочного Симаргла. Если хроники не врут, и христианские храмы были действительно порушены, чтобы использовать их камни и фрески для создания постамента языческого святилища, то это могли сделать только по прямому указанию князя Владимира. Ведь что там ни говори, а наш Владимир Красное Солнышко точь-в-точь святой Мика до его приобщения к вере из романа братьев Стругацких «Трудно быть богом» — многоженец, пьяница и сквернослов. На всякий случай не забудем, что и похоронен Владимир был по языческому обряду, о чем мы в свое время уже писали.
Таким образом, не составляет большого труда догадаться, кому понадобилось записывать Святослава в язычники. Когда спустя много лет князя Владимира канонизировали в качестве крестителя земли русской и его жития хлынули бурным потоком, а Московское государство было объявлено третьим Римом и оплотом православия, фигура христианина Святослава оказалась ни к селу ни к городу. Цензорские ножницы поработали на славу — отныне упорствующий в своих языческих заблуждениях Святослав должен был выгодно оттенять светлый образ Владимира Святого. Попутно безжалостная редактура летописного наследия успешно разрешила проклятые вопросы Крещения Руси: у потомков уже не оставалось сомнений в том, что свет истинной веры воссиял из Византии, а на римской версии происхождения христианства был поставлен жирный крест. Поработать столь же плодотворно в европейских архивах не получилось, да и христианку Ольгу вымарать из хроник оказалась кишка тонка — как-никак прах княгини покоится в Десятинной церкви. А вот Святослав, сгинувший неизвестно где, как нельзя лучше подходил на роль идолопоклонника и жестокого гонителя христиан…
Подведем итоги. Ни в коей мере не настаивая на латинской версии принятия христианства как истине в последней инстанции, мы посчитали необходимым обратить внимание читателя на слабости и неувязки ортодоксального греческого варианта. Полагая себя людьми здравыми и непредвзятыми, мы не видим ровным счетом никаких оснований канонизировать одни хроники и напрочь игнорировать другие, не укладывающиеся по каким-то причинам в официальную доктрину. На поверку живая реальность оказывается куда сложнее примитивных кабинетных построений. Детская игра в бирюльки, которой с упоением заняты узкие специалисты, с очевидностью заводит нас в глухой тупик. Пора когда-нибудь повзрослеть и раз и навсегда осознать, что бывают, к сожалению, такие ситуации и вопросы такого уровня сложности, на которые можно дать несколько равновероятных ответов.
Часть 4
Легендарные монголы: а был ли мальчик?
Глава 1
Как это было
Что говорит нам по поводу знаменитых монгольских походов официальная историческая наука?
К концу XII — началу XIII вв. монгольские племена населяли обширную территорию от Байкала и Амура на востоке до верховьев Иртыша и Енисея на западе, от Великой Китайской стены на юге до Южной Сибири на севере. Это был рыхлый конгломерат монголоязычных этносов, занимавшихся кочевым скотоводством, звероловством и рыболовством, исповедовавших шаманизм, буддизм и христианство несториан-ского толка. Крупнейшими племенными союзами монголов были татары, тайчжиуты, кераиты, найманы и меркиты. Уже в XII в. классовое расслоение стало весьма ощутимым; выделилась кочевая знать — нойоны, а племенные вожди вели ожесточенные войны друг с другом за пастбища и угодья. В кровопролитной войне всех против всех победу одержал Темучин из рода Борджигин племени тайчжиутов, который на Великом хурале (съезде) в 1206 г., происходившем на берегу реки Онон, был провозглашен великим каганом Монголии и получил имя Чингисхана (этимология этого титула не выяснена; по некоторым данным, он переводится как «посланный небом»).
Таким образом, к началу XIII в. в степях Центральной Азии сложилось сильное Монгольское государство. Бесконечные междоусобицы прекратились, и монгольская знать встала на путь внешних завоевательных войн. В 1207 г. Чингисхан направил своего старшего сына Джучи на завоевание племен, обитавших к северу от реки Селенги и в долине Енисея. Принято считать, что целью этого похода был захват богатых железорудных месторождений, необходимых монголам для производства оружия. В том же году Чингис обрушился на тангутское государство Си-Ся, правитель которого обязался выплачивать монголам дань. В 1209 г. Чингисхану подчинилась страна уйгуров в Восточном Туркестане.
В 1211 г. началась монгольская экспансия в Северный Китай, которым тогда владели племена чжурчженей (династия Цзинь). К 1215 г. в руки монголов перешла значительная часть территории Цзиньского государства, завоеватели разграбили и сожгли его столицу — китайский город Яньцзин (современный Пекин). В ходе этой войны монголы познакомились с китайской стенобитной и камнеметной осадной техникой и стали активно применять ее в дальнейшем, использовав для этой цели вывезенных из Китая и обращенных в рабство мастеров.
После покорения Северного Китая взоры Чингисхана обратились в сторону государства хорезмшахов в Средней Азии. В 1219 г. монгольские отряды обрушились на цветущие оазисы Хорезма. Было разорено несметное количество городов, пали Бухара, Ургенч и Самарканд, хозяйство страны пришло в полный упадок, а замечательная ирригационная система была разрушена до основания. Хорезмшах Мухаммед бежал в Иран и укрылся на островке Каспийского моря, где вскоре был убит. Преследуя его сына Джелал-ад-дина, монгольские войска ворвались в Северо-Западную Индию. К 1221 г. покорение Средней Азии было закончено.
Примерно в это же время монгольский корпус специального назначения под командованием Субудая и Джебе (современные историки считают, что это была глубокая стратегическая разведка) ворвался на территорию Ирана. Разграбив несколько городов, монголы обогнули Каспий с юга и вторглись в Закавказье. Грабя и разрушая все на своем пути, они огнем и мечом прошли по Азербайджану и Грузии (только в одном сражении было убито 13 тысяч грузин) и через Дербентский проход вырвались на просторы причерноморских степей. Сокрушив аланов (осетин) и кипчаков (половцев) и захватив город Судак в Крыму, монголы в 1223 г. на берегу реки Калки столкнулись с коалицией русских князей. В кровопролитной битве русские войска потерпели сокрушительное поражение, а монголы направились в Волжскую Булгарию, расположенную при слиянии Камы и Волги. Не добившись там успеха, они повернули на восток и, соединившись с основными силами Чингисхана, возвратились в коренной улус осенью 1225 г.
В 1226 г. Чингис начал свой последний поход против тангутского царства Си-Ся (современная китайская провинция Ганьсу). К 1227 г. все было кончено. Процветающее государство прекратило свое существование, мертвые города занесло песками, а уцелевшее население было угнано в рабство. В этом же году Чингисхан умер. Великим каганом был избран его третий сын — Угэдей. В 1231 г. возобновилась война в Северном Китае, и к 1234 г. династия Цзинь пала. Император покончил с собой, и монголы сделались полновластными хозяевами огромной страны.
В 1236 г. монголы вновь обратили свои взоры на запад. Многочисленная армия под предводительством сына Джучи Бату-хана (Батый в русских летописях), сокрушив волжских булгар и кипчаков, обрушилась зимой 1237 г. на русские княжества. В ходе кампании 1237/1238 гг. были захвачены и разграблены Рязань, Коломна, Москва, Владимир, Суздаль, Переяславль, Юрьев, Тверь и др.
В битве на реке Сить потерпели поражение объединенные силы русских князей. Не дойдя 100 км до Новгорода, монголы повернули на юг и двинулись в степи, разграбив по пути Козельск. Зимой 1239 г., после полуторагодовалой передышки, война возобновилась. Форсировав Днепр, монголы вышли к Киеву и взяли его штурмом, разграбив попутно еще несколько южнорусских городов.
В 1241 г. монгольские тумены во исполнение заветов Чингиса ворвались в Западную Европу. Горели Люблин, Вроцлав и Краков. Ополчения польских и немецких князей близ селения Лигницы потерпели сокрушительное поражение. В Венгрии, на реке Сайо, монголы разгромили 60-тысячную армию венгерского короля Белы IV, опустошили Хорватию и вышли к Адриатическому побережью. Парализованная ужасом Европа спешно готовилась к обороне. Но монгольские войска, не дойдя до Венеции, неожиданно повернули назад. На всех фронтах наступила десятилетняя передышка.
В 1251 г. очередной хурал возвел на престол великого кагана Мункэ, при котором монгольские завоевания продолжились как на западе, так и на востоке. Был окончательно подчинен Иран, а в 1258 г. монголы вторглись в Двуречье и захватили Багдад, положив конец существованию халифата Аббасидов. На востоке монгольские армии перешли Янцзы и приступили к завоеванию Южного Китая и Тибета. К 1276 г. южнокитайская династия Сун пала, и монгольские отряды проникли в Индокитай и Бирму. Новый великий каган Хубилай, наследовавший Мункэ, предпринял морские экспедиции в Японию и Индонезию, где монголам закрепиться не удалось.
Во второй половине XIII в. монгольская империя представляла собой огромную державу, простиравшуюся от Тихого океана на востоке до Волги на западе, от Южной Сибири на севере до Индийского океана на юге. Ее западные владения, так называемый улус Джучи (Кипчакское ханство), именовались Золотой Ордой, которая зловещей тенью нависала над русскими княжествами. Русь была обложена непомерной данью, а великие князья ездили в Орду, чтобы получить ярлык на княжение. И только со временем, изрядно окрепнув, Русь сумела сбросить мучительное ярмо монголо-татарского ига. Это событие произошло в 1480 г.
Глава 2
Мировая война в XIII веке
Все вышеизложенное — это своего рода дайджест, то, что должен знать всякий интеллигентный человек. Как известно, любая научная истина проходит в своем развитии три этапа: «Этого не может быть», «В этом что-то есть» и «Кто же этого не знает». Официальная историческая версия монгольских завоеваний полностью попадает в третью категорию и представляется само собой разумеющейся. Она сформировалась на пыльных раскопах и в тиши кабинетных дискуссий, подтверждена кропотливыми архивными изысканиями и тщательным сопоставлением ветхих рукописей, а ее незыблемость покоится на авторитетных мнениях ведущих специалистов. Она давно стала общим местом. И все-таки, на наш взгляд, есть в этой версии нечто невнятное, несуразное, нелепое, вызывающее естественное раздражение. Мы даже не говорим о том, что она часто бывает не в состоянии ответить на элементарные вопросы и изобилует массой натяжек, придуманных для данного случая. Чуть ниже мы подробно остановимся на этих нестыковках и неувязках, не оставляющих от ортодоксальной парадигмы камня на камне. А пока давайте рассмотрим все вышеизложенное с позиций элементарной логики, с точки зрения, что называется, общесистемных соображений.
Уважаемый читатель, откройте обыкновенный малый атлас мира и возьмите в руки линейку. Как вам покажутся тысячекилометровые евразийские просторы, которые должны были в считанные годы с боями преодолеть бравые монгольские богатыри? Лучше бы, конечно, не ползать по карте, а проехаться этими маршрутами живьем, хотя бы по железной дороге. Простой, как мычание, вопрос: как мог сравнительно малочисленный кочевой народ, еще вчера живший родовым строем, пусть даже создавший сильное централизованное государство и самую совершенную военную машину своего времени, покорить за пару-тройку десятилетий необозримые пространства Евразии, сокрушив при этом несколько сильных государств с процветающей экономикой и большим населением? Ведь размах монгольских завоеваний вполне сопоставим с театром военных действий Второй мировой войны. Более того: немцы все-таки воевали в Западной и Восточной Европе и Северной Африке, а на Дальнем Востоке и в бассейне Тихого океана действовали японцы. При этом как страны Оси, так и их противники имели в своем распоряжении механизированные подразделения, авиацию и современный флот. Наши же супермены из монгольских степей, сражаясь верхом и размахивая мечами, с блеском проводят военные операции, до которых гитлеровским фельдмаршалам как до Полярной звезды. Лихим кавалеристам с берегов Онона ни к чему союзники — они запросто воюют на два и на три фронта, запросто перебрасывая войска на 6–7 тысяч км. И нам предлагают в это поверить?
К тому же монголы — это поразительно талантливые ребята. Как известно, камнем преткновения для всех кочевников было взятие городов и крепостей. Мировая история знает только одно исключение — армию Чингисхана. За четыре года войны в Китае монголы основательно знакомятся с осадной техникой, стремительно налаживают ее производство и легко обучаются ею пользоваться. Отныне никакие стены не остановят их победного продвижения к последнему морю. Кстати, заметим в скобках, что сотни китайских городов (в том числе многолюдный Пекин) были разграблены и сожжены еще до того, как в монгольских войсках появились инженерные части.
Между прочим, население Китая, по оценкам демографов, даже на рубеже христианской эры, т. е. за тысячу с лишком лет до монголов, составляло свыше 50 миллионов человек. Население современной Монголии — чуть больше одного миллиона. Допустим, что раньше она была многолюднее, страна просто бездарно растранжирила свой генофонд в непрерывных войнах XIII столетия (правда, история опять же не знает примеров депопуляции в таких масштабах, если, конечно, не проводилась политика целенаправленного геноцида, как в случае с европейскими евреями в годы Второй мировой или американскими индейцами). Но даже в этом случае население Монголии никак не могло быть больше 2–3 миллионов, если учесть, что в Киевской Руси, природные условия которой куда как менее суровы, обитало в то время, по осторожным оценкам, никак не более 5–6 миллионов человек. И нам предлагают поверить, что многолюдный Китай — страна древней культуры и высочайших технических достижений того времени, страна с прочной и стабильной экономикой — был побежден в считанные годы полудикими варварами?
Между прочим, существует по крайней мере один косвенный аргумент, безусловно свидетельствующий, что страна не подвергалась такому катастрофическому опустошению, как это принято считать. Монгольские захватчики, в соответствии с традиционной версией, были изгнаны из страны в 1368 г., и в Китае воцарилась династия Мин, которая уже в самом начале XV столетия стала абсолютным гегемоном в Дальневосточном регионе. Скажем, в период с 1405 по 1431 г. Чжэн Хэ, приближенный императора, совершил семь дальних морских экспедиций — в Индию, порты Персидского залива, на Мадагаскар и в Африку. О масштабах этих экспедиций красноречиво говорит такой факт: в 1405 г. из гавани, находившейся северо-западнее нынешнего Шанхая, вышел флот из 62 кораблей, на борту которых находилось более 27 800 человек. Эти морские экспедиции превзошли по своему размаху все, что было в истории мореплавания до тех пор, не исключая плаваний таких предприимчивых мореходов, какими были арабы. Плавания испанских и португальских моряков на протяжении всего XV в. тоже не идут ни в какое сравнение с плаваниями китайцев. Под власть Китая отошла вся Маньчжурия и район нижнего течения Амура. Вассалом минских императоров стала Бирма, а в 1407 г. был подчинен Вьетнам. Уважаемый читатель, вы можете себе представить послевоенную Германию конца 40-х в роли мировой державы?
Наконец еще одна мелочь: несколько лет ожесточенной войны в Северном Китае неизбежно должны были лечь тяжким бременем на экономику новорожденного Монгольского государства. Наверняка едва ли не все мужское население бедной страны приняло участие в военных действиях. А кто в лавке остался? Кто обеспечивал бесперебойное снабжение продовольствием оторвавшейся от своих баз армии? Кто производил вооружение (боекомплект ведь надо обновлять, в ходе военных действий он имеет тенденцию приходить в негодность)? Кто, наконец, присматривал и ухаживал за стадами в миллионы голов в самой Монголии? Кто вообще обеспечивал производство всего и вся, что может потребоваться в ходе многолетней войны? Дети, старики и женщины? Одним словом, представляется весьма сомнительным, чтобы хилая экономика молодой и очень бедной страны сумела выдержать такие сверхнагрузки на протяжении нескольких лет.
Очень любопытно сопоставить монгольские завоевания с походами викингов, которые наводили ужас на христианскую Европу с конца VIII и по первую половину XI в., т. е. на протяжении почти трехсот лет. Отважные язычники в рогатых шлемах обрушивались на мирные веси и грады подобно стремительному самуму. Их юркие корабли проникали далеко в глубь континентальной Европы по крупным рекам. Викингов боялись смертельно. Завидев суда под полосатыми или красными парусами, с головами драконов и непонятных зверей на острых форштевнях, жители приморских районов Англии, Ирландии, Франции и Германии бросали дома и поля и спешили укрыться в лесах вместе с домашним скотом и скарбом. Замешкавшиеся погибали под ударами мечей неукротимых северян. В церквах новоиспеченное духовенство отчаянно молилось: «Боже, избавь нас от неистовства норманнов!»
Биографии людей той забытой эпохи причудливы невероятно. Древние скандинавы освоили земли Исландии и Гренландии и даже (по всей видимости) проникли в Северную Америку. Рунические надписи на могильных камнях недвусмысленно говорят о беспримерном размахе походов далеких лет. Они поражают воображение. Человек мог родиться в Тронхейме (Северная Норвегия), а сложить голову — в Малой Азии, близ Константинополя. Историк Л. Н. Гумилев объяснял эту беспримерную экспансию бедного и немногочисленного народа особым состоянием — пассионарностью (от французского passion — страсть). Теория удобная — она позволяет все заковыристые вопросы истолковать вполне однозначно, увязав их с некоей загадочной этнической энергетикой. Монголы, кстати, тоже не избежали этого полумистического воздействия: по Гумилеву, именно в XIII в. среди монгольских племен появляется генерация людей «длинной воли», решительно сломавшая прежний стереотип поведения, исповедующая принципиально иные ценности и ориентированная на подвиги и походы неведомо куда.
Как бы там ни было, но факт остается фактом: норманны долго и успешно воевали на всех морях тогдашней Ойкумены. Но этим бойким ребятам даже в голову не пришло, что они могут поставить на колени всю Европу. Они вовсе не стремились создать супердержаву, охватывавшую целый континент. Почему? В первую очередь, потому что им это было не нужно. Пограбить вволю можно и так; а создание империи — это совсем другой коленкор. Доступные нам источники говорят: викинги действовали как самые обычные пираты, жгли города и церкви и уводили в полон пленных. Ситуация для тех лет самая заурядная, поскольку христианская Европа тоже проводила время в очень жестоких и кровопролитных войнах. Мы вынуждены констатировать, что геополитическая ситуация в Европе принципиально не изменилась, несмотря на исключительное давление со стороны северных варваров. Максимум чего они добились — овладели землями в Северной и Южной Европе (Нормандия и Сицилия).
Справедливости ради следует сказать, что беспримерная экспансия норманнов на протяжении трехсот лет тоже требует объяснения. Историки обычно называют несколько причин: относительная перенаселенность и земельный голод; оживление торговли, познакомившее скандинавов с достижениями других народов и стимулировавшее прогресс в судостроении; наконец, классовое расслоение, сопровождавшееся выделением родовой знати, интересы которой почти сразу же обратились вовне — к богатым южным странам, представлявшимся практически неисчерпаемым источником всевозможных благ. В Скандинавии стали возникать королевства, и «методология», так сказать, военных походов претерпела существенные изменения. Грабительские рейды, предпринимаемые отдельными конунгами, остались в прошлом; на смену им пришли профессиональные армии, способные к проведению тщательно спланированных военных операций. Достаточно сказать, что Восточная и Центральная Англия долгое время находилась под владычеством «северных людей», в основном выходцев из Дании и Норвегии (так называемая «область Датского права» — Danelaw по-английски). А в начале XI в. датский король Кнуд Могучий подчинил всю Британию, сделавшись королем англичан, датчан, норвежцев и части шведов. Правда, это эфемерное образование оказалось непрочным и развалилось вскоре после его смерти в 1035 г.
Успехи норманнов бесспорны. Они не только жгли, грабили и облагали данью такие города, как Париж, Лондон или Гамбург, но проникли и много южнее, разорив Севилью, Лиссабон и Кадис. Красные паруса викингов появились в водах Западного Средиземноморья — у берегов Испании, Марокко и Балеарских островов. В 860 г. норвежцы разграбили Пизу (Северная Италия); руническая надпись оставлена варягами на плече каменного льва в Пирее (близ Афин). Но в Средиземном море викингам приходилось нелегко — им здесь противостоял сильный арабский флот. Далеко не всегда скандинавские дружины выступали исключительно в роли захватчиков и пиратов. Морская торговля была не менее доходным делом, чем грабительские походы. Остроносые корабли спускались по Волге и Днепру и бороздили воды Каспийского и Черного морей. Норманны с готовностью пополняли ряды наемников в других странах; мы знаем об их дружинах, состоявших на службе у византийских императоров и русских князей. Само начало русской государственности теснейшим образом связано с северными пришельцами. Можно как угодно относиться к летописному преданию о призвании варягов (вероятнее всего, оно насквозь легендарно), но тот факт, что первые русские князья были выходцами из скандинавских стран, сомнению не подлежит. Это подтверждается и археологическими находками, и данными топонимики. Первые известные нам князья, сидевшие в Новгороде и Киеве (Олег, Игорь, Ольга), а равно и часть их приближенных и дружинников, были, вне всякого сомнения, скандинавами. О безусловном скандинавском происхождении многих дружинников и купцов, близких к князю, свидетельствуют их имена, зафиксированные в договорах Игоря и Олега с византийскими императорами в 911 и 944 гг. Но обрусели они очень быстро. Уже сын Ольги Святослав носил славянское имя. И хотя династические связи долго оставались очень прочными (дочь Ярослава Мудрого была замужем за норвежским королем Гаральдом Сигурдсоном), ни один самый последовательный адепт теории призвания варягов никогда не говорил о завоевании скандинавами Древней Руси. Чего не было, того не было. Перекраивать социально-политический уклад древнерусского государства на скандинавский манер никто не собирался, а династические «распасовки» — вещь для средневековой Европы вполне обычная.
Для чего нам понадобилось это пространное отступление? С единственной целью: чтобы проиллюстрировать реальный ход событий. Мы увидели, что агрессивные и воинственные норманны, воюя на протяжении трехсот лет (а не трех десятилетий, как в случае с монголами) с христианскими королевствами Западной Европы, раздираемыми феодальными распрями и усобицами, не сумели добиться ничего более существенного, как образовать несколько эфемерных государств. Учитывая их беспримерные последовательность, порыв и напор, успех более чем скромный. А теперь вернемся к нашим степнякам, покорителям полумира.
В свое время мы упомянули, что монголы создали сильное централизованное государство, и именно отсюда пошла плясать губерния. Давайте на мгновение остановимся и немного подумаем. Как спокон века вели себя кочевники на периферии оседлых держав? Все это знают: набеги, походы, увод пленных (под выкуп), разграбление городов, которые не сумели себя защитить. Никто и никогда не задавался целью присоединить к своим владениям территорию оседлого государства. Почему? Ответ лежит на поверхности. Кочевникам это просто не нужно. Если даже они оказываются в силах сокрушить армейские части своих оседлых соседей (что само по себе весьма проблематично, так как выиграть затяжную войну у противника, располагающего практически неисчерпаемыми ресурсами, попросту невозможно), моментально возникает сакраментальный вопрос: а что делать дальше? Рассаживать на ключевые посты в администрации поверженного соседа своих собственных чиновников? А где их взять, таких ловких и ушлых, не только разумеющих грамоте, но и разбирающихся в деталях делопроизводства? Если использовать чужих, то как их проконтролировать?
Еще одно немаловажное соображение. Как Чингисхану, даже с учетом его невероятной популярности (неявно предполагается, что он был необыкновенным харизматиком, поставившим под свою высокую руку разношерстные улусы), удалось добиться беспрекословного подчинения от вождей степной вольницы? Кочевник он ведь на то и кочевник: не пришелся по нраву самозванный хан — и гуляй, Вася! Собрал юрту, усадил в повозки жену, детей и домочадцев и подался к черту на кулички. Ищи его свищи. Вот пример из недавней истории: когда царские чиновники в 1916 г. чем-то сильно досадили казахам-кочевникам, те просто снялись с места и откочевали в соседний Китай. И власти огромной империи, раскинувшейся от Балтийского моря до Тихого океана, не смогли помешать им в неполиткорректном предприятии.
Скажите на милость, уважаемый читатель, как Чингис мог увлечь своих вольных, как ветер, соплеменников совершенно вздорной идеей о походе «к последнему морю?» Это ведь не стремительный набег на соседей, которых ты знаешь как облупленных; это изнурительные марши (за тысячи километров!) среди неведомых народов, где голову сложить — раз плюнуть. Человек оказывается оторванным от семьи и близких на много лет. Привезет ли он аксамиты своей любезной — это еще неизвестно. А вот вероятность того, что он сгинет в неведомых краях, — более чем реальна. Поэтому возникает простой, как апельсин, вопрос: каким образом самый харизматический вождь мог подвигнуть своих подданных на выполнение абсолютно утопической задачи? Другими словами: чем он их купил? В скобках заметим, что у него нет таких надежных рычагов воздействия, каковые всегда имеются в распоряжении государя, управляющего оседлыми подданными.
Теперь давайте немного порассуждаем вот о чем. Ортодоксальная история говорит нам, что единая монгольская империя, раскинувшаяся от Тихого океана до Адриатики и Персидского залива, просуществовала сравнительно недолго. Уже в конце XIII в. постепенно набирают обороты процессы социальной дезинтеграции. В следующем столетии так называемый коренной улус с центром в Каракоруме, Золотая Орда (обложившая данью Русь) и государство ильханов (западная часть Средней Азии, Иран, Ирак и Закавказье) стали практически независимыми государствами. Но при этом некоторое подобие былого единства все же остается. Бесперебойно функционирует ямская служба, соединившая самые удаленные уголки Евразии. По прекрасным дорогам несутся гонцы, движутся купеческие караваны и перемещаются войска. Относительно самостоятельные улусы рассаживают на ключевые посты в завоеванных странах свою администрацию, продолжают вести войны и заключать мирные договоры.
И вдруг все это хозяйство в одночасье проваливается в небытие. Огромные государства с процветающей экономикой истаивают как дым. Давайте посчитаем. Из Китая монголы были изгнаны в 1368 г., и империя Юань прекратила свое существование. Русь окончательно сбросила иго в 1480 г., а уже во второй половине XVI в. началось неуклонное продвижение русских на восток — за Урал, в Сибирь и далее к Тихому океану, получившее наименование «хождения встреч солнцу». И что самое поразительное — не обнаруживается никаких следов некогда могучей империи, хотя прошло не более 200 лет с момента ее краха. Пустота. Знаменитый ямской тракт длиной в тысячи километров будто сквозь землю провалился, ни малейших признаков городов или крупных поселений, никто не помнит о великих императорах, потрясавших вселенную. Имена Чингисхана и Батыя никому не знакомы. Одно только Кучумово царство, торчащее на Иртыше как перст, отдаленно напоминает государственное образование. Но к монголам оно никакого отношения не имеет — Кучум здесь пришелец, он родом из Бухары. А дальше вплоть до Байкала — редкое население, кочующее на необозримых просторах, занятое разведением скота, промыслом пушного зверя и рыболовством. Правда, на Алтае и в верховьях Енисея обитают оседлые племена, знакомые с примитивным земледелием и кузнечным делом, но к монголам они, опять же, не имеют никакого отношения.
Между прочим, покорение Сибири оказалось делом нелегким. Отрядам казаков, располагавшим огнестрельным оружием и имевшим у себя в тылу сильное государство, откуда они могли черпать ресурсы, потребовалось около пятидесяти лет, чтобы с боями пройти путь в несколько тысяч километров до Байкала, оставляя за собой цепочку укрепленных острогов. Хотя технический уровень и военная подготовка сравнительно примитивных туземных племен не выдерживали никакого сравнения с оснащенностью пришельцев, казакам временами приходилось туго. Освоение Сибири далеко не всегда было мирным. Хроники пестрят рассказами «о кровавой самояди», о жестоких эвенках и якутах, у которых «воины доспешны, а кони в железных досках». И нас хотят уверить в том, что вдвое больший путь, но только в обратном направлении, за пару десятков лет проделали полудикие степняки, сокрушив по пути несколько государств с процветающей экономикой? Это совершенная фантастика, притом сугубо ненаучная.
Можно вспомнить и о фронтире американцев — так принято называть их продвижение на Дальний Запад, к Тихому океану. Дело происходило еще позже — в XIX столетии, а в распоряжении колонистов имелись капсюльные ружья и револьверы с унитарным патроном против луков и томагавков индейцев. За спиной американцев (как и русских казаков) стояло сильное государство с мощной, набирающей силу экономикой. И все же им (как и русским в свое время) потребовались те же самые полсотни лет, чтобы пройти расстояние в 3–4 тысячи км. Индейские войны бывали очень ожесточенными, и переселенцам порой случалось нести весьма чувствительные потери, несмотря на громадное техническое превосходство. А вот монголам все удавалось легко…
А колониальные войны европейцев в Черной Африке в конце XIX в.? У южноафриканских зулусов были только копья и щиты против скорострельных винтовок и пулеметов англичан, но колонизаторам временами приходилось очень непросто. Зулусские вожди Чака и Дингаан создали обширную империю в Юго-Восточной Африке, а их многочисленные воины проходили отменную боевую подготовку в специальных военных лагерях. Этим неустрашимым двухметровым здоровякам, построенным в сомкнутые колонны, напоминающие фаланги древности, не раз случалось опрокидывать боевые порядки английских войск. Атаковали они стремительно, переходя с шага на бег, и рассказывают, что зулусским воинам не составляло особого труда на своих двоих догонять спасавшихся бегством британских кавалеристов. Одним словом, зулусы воевали блестяще, и чтобы сломить отчаянное сопротивление туземцев, англичанам пришлось затратить немало сил и времени. А монголы легко и непринужденно разгромили в пух и прах десятки многочисленных народов…
Ну хорошо, не будем спорить. Сделаемся покладистыми и поверим на слово профессионалам. Им виднее: они потели в пыльных архивах и копали землю. Но черт возьми, где же все-таки остатки былого величия? Где следы империи, протянувшейся от Пекина до Киева? Где дороги и города или хотя бы их развалины? Где героические песни и предания, запечатлевшие незабываемые подвиги степных богатырей в памяти потомков? Ниче-го. Удручающая пустота, абсолютный вакуум. Только бедное население, в массе своей живущее родовым строем. Казачьи остроги стали первыми городами в этом диком краю. Остается сделать безнадежный в своей логичности вывод: великая империя потому растаяла без следа, «как сон, как утренний туман», что существовала только в воспаленном воображении историков.
К слову сказать, великолепный Каракорум, многолюдная столица, якобы раскинувшаяся в степях Монголии и поражавшая воображение современников, так и не была найдена археологами. А ведь о нем пишет Гильом Рубрук, участник посольства к великому хану монголов, отправленного Людовиком Святым (1253 г.), о нем пишет знаменитый Марко Поло… Францисканский монах Плано Карпини, посланный к монголам папой Иннокентием IV, тоже пишет, правда, о золотоордынской ставке Батыя. Каракорум должен был быть огромным городом, самым настоящим мегаполисом по средневековым меркам, поскольку одних русских ремесленников, если верить летописям, туда уводили тысячами и десятками тысяч. Даже русских огородников туда переселяли. Неужели всю эту публику гнали по диким степям за 5–6 тысяч км? Остается признать, что если Каракорум и существовал, то располагался не так уж и далеко от Руси. А как быть с ценностями, свезенными из десятка разоренных подчистую богатейших стран? Куда все это делось?
Итак, мы вынуждены констатировать, что мировая держава, наводившая ужас на весь цивилизованный мир, канула в никуда. Ее попросту никогда не было. Но что-то ведь все-таки было? Может быть, существовало могущественное золотоордынское ханство со столицей в низовьях Волги, сокрушившее среднеазиатские страны, обложившее непомерной данью Русь и изрядно пощипавшее государей Восточной Европы? К сожалению, тоже не получается. Русские походы монголов в 1237–1240 гг. полны таким количеством нелепостей и нестыковок, что только руками разведешь. Впрочем, об этом мы подробно поговорим ниже, а сейчас попытаемся окончательно «закрыть» монгольскую проблему на Дальнем Востоке и попробуем ответить на вопрос, что же в действительности происходило на территории Китая в XIII–XIV вв.
Мы уже говорили о том, что представляется совершенно невероятным, чтобы сравнительно немногочисленные степняки, только вчера с грехом пополам выбравшиеся из пеленок родовых отношений, подчинили своей власти огромную империю с населением в несколько десятков миллионов человек. Пусть даже монголам удалось создать самую совершенную военную организацию и добиться железной дисциплины (как они это сделали?), им попросту было бы не вынести тягот многолетней войны с могущественным соседом. Младенческая экономика накрылась бы медным тазом в два счета. Впрочем, об этом мы в свое время достаточно говорили.
Но ведь империи Цзинь и Сун пали, а империя Юань была создана, чтобы в свою очередь рухнуть в 1368 г. и смениться империей Мин. Но скажите на милость, уважаемый читатель: для чего притягивать за уши монголов, чтобы объяснить эти события, вполне заурядные в многовековой китайской истории? Да, монгольский элемент мог присутствовать в правящих кругах Китайской империи, поскольку много монголов проживало на территории Китая (во Внутренней Монголии). Эти люди могли получать образование, делать карьеру и занимать административные посты. Так было, например, пятью столетиями раньше, в эпоху Тан, когда в Китае даже возникла мода на все тюркское (Тюркский каганат был северным соседом империи Тан в те времена). Между Китаем и Монголией существовали тесные торговые связи, не исключено, что правящая верхушка империи Цзинь имела в Монголии свои интересы. Монголов могли даже приглашать в Китай на военную службу. При этом, разумеется, бывали и набеги, и пограничные инциденты, заключались перемирия и мирные договоры и т. д. Жизнь есть жизнь. Во всем этом нет ничего из ряда вон выходящего: как известно, половцы и русские очень долго жили бок о бок, воевали, мирились, снова воевали, заключали династические браки «на высшем уровне»; половецкие военные отряды участвовали в междоусобных распрях русских князей. Но разве могло прийти кому-нибудь в голову, что половцы покорят Киевскую Русь? Это же бред сивой кобылы. О значении варяжского элемента в эпоху становления русской государственности мы уже писали. Но разве варяги захватывали Русь? Нечто подобное, вне всякого сомнения, происходило и в Китае. Существовали запутанные отношения дружбы-вражды, выходцы из Монголии делали карьеру на китайской военной службе и в чиновничьем аппарате, достигая, быть может, и «степеней известных». Дворцовые перевороты с участием разных кланов и партий тоже нельзя исключить. Но какое отношение все это имеет к тотальной войне на истребление с разорением обширнейших территорий? Подчеркнем еще раз: все могло быть. Выходец из Монголии мог даже узурпировать императорскую власть и стать полновластным хозяином страны. Правящая династия могла сменить имя. По этому поводу могла вспыхнуть гражданская война — и это не исключается. Не могло быть только одного: завоевания полудикими степняками огромной густонаселенной страны с сильной экономикой. Что бы ни происходило в Китае в XIII–XIV вв. (пусть даже при участии монгольского элемента) — это исключительно внутренние дела Китая. Весь ход мировой истории убеждает нас в этом бесповоротно.
А что же говорят по этому поводу исторические источники? К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении китайские хроники находятся в безобразном состоянии — в них царят хаос и бессистемность. К тому же любому добросовестному исследователю следует всегда иметь в виду три немаловажных обстоятельства. Во-первых, в Китае нет подлинных исторических документов старше XVI в. В распоряжении историков имеются в лучшем случае только позднейшие копии, которые невозможно сверить с оригиналом. Во-вторых, это особенности старой иероглифической азбуки: она решительно не поддается однозначному прочтению. Все зависит от того, кто читает — северный китаец, южный китаец, кореец или японец. Все четверо получают совершенно разные тексты. В-третьих, китайские хроники неоднократно переписывались, поэтому доверять сохранившимся документам весьма и весьма проблематично. Впрочем, судите сами. Вот что происходит в Китае начиная с 1722 г., после прихода к власти маньчжурских правителей: «Маньчжурские правители, подражая китайским династиям, образовали особый комитет для составления истории предшествовавшей династии Мин. Политической целью такой истории был показ исторической неизбежности падения прежней династии и замены ее новой. Оппозиция не смогла примириться с такой трактовкой истории павшей династии… Поэтому появились „частные“ истории Минской династии». Власти, как водится, прибегли к репрессиям. Читаем далее: «Неугодные правительству книги изымались, а виновные в их сокрытии подвергались строгим наказаниям. Так, в промежуток между 1774 и 1782 гг. изъятия проводились 34 раза. С 1722 г. был предпринят сбор всех печатных книг, когда-либо вышедших в Китае. Сбор продолжался 20 лет. Таким путем была образована огромная для тех времен библиотека из 172 626 томов (10 223 названия). Для разбора и обработки материала было привлечено 360 человек. Через несколько лет 3457 названий были выпущены в новом издании, а остальные 6766 названий были описаны в подробно аннотированном каталоге. По сути дела это была грандиозная операция по изъятию книг… и не менее грандиозная операция по фальсификации текстов. В вышедших новых изданиях были изъяты все нежелательные места; менялись даже названия книг» (Всемирная история в 10 томах, подготовленная АН СССР). Не правда ли, красноречивая цитата, уважаемый читатель?
Одним словом, китайские хроники зачастую находятся в таком состоянии, что некоторые современные историки попросту отказывают им в праве называться надежными историческими документами. Другие же источники по истории монголов дальневосточных дел практически не касаются (за редким исключением).
Глава 3
Батый и русские княжества
Сначала, как всегда, коротко изложим официальную версию. Первое столкновение русских князей с «безбожными моавитянами» — а именно так характеризует неведомый народ, появившийся из глубин Азии, «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях» — произошло еще в 1223 г. на реке Калке. Объединенное русско-половецкое войско было вдребезги разбито, а монгольские отряды двинулись вверх по Днепру, но, не доходя до Переяславля, повернули обратно. Современные историки считают, что это была глубокая стратегическая разведка, призванная всесторонне оценить будущий театр военных действий. После этого знаменательного события о монголах на Руси прочно забыли на десять с лишним лет.
Осенью 1236 г. огромная 150-тысячная (!) конная армия монголов под командованием Бату-хана — сына Джучи и внука покойного Чингиса обрушилась на Волжскую Булгарию, сожгла ее столицу, разорила страну и, форсировав Волгу весной 1237 г., начала затяжную и кровопролитную войну с половцами и аланами, населявшими причерноморские степи. Жестокая война на истребление продолжалась все лето. Зимой 1237 г. (по другим данным — глубокой осенью) монгольские войска через мордовские земли вторгаются в пределы рязанского княжества. Один за другим пали рязанские города. Сама Рязань была взята штурмом в конце декабря 1237 г. после упорной шестидневной осады. Дальше события развивались стремительно.
В январе 1238 г. великий князь Юрий Всеволодович, собрав полки в сопредельных землях, попытался остановить неприятеля под Коломной, прикрывавшей удобный зимний путь к стольному граду Владимиру. Попытка успехом не увенчалась: великокняжеская рать была перебита, Коломна — сожжена, а монгольские отряды двинулись на Москву. После взятия Москвы монголы в начале февраля 1238 г. осадили Владимир. Через восемь дней ожесточенных боев Владимир пал, и монгольские части рассредоточились на огромном пространстве от Торжка до Вологды. Были захвачены Переяславль, Юрьев, Дмитров, Тверь, Суздаль и многие другие русские города. После двухнедельной осады пал Торжок. Свежие полки, собранные великим князем владимирским Юрием Всеволодовичем, потерпели сокрушительное поражение на берегу реки Сить 4 марта 1238 г. Сам князь погиб в этом сражении. «Убиен великий князь Юрий Всеволодович на реке на Сити и вои его мнози погибоша», — замечает летописец. Монгольским отрядам открылся путь на Новгород, они находились не более чем в ста верстах от него. Внятного ответа на вопрос, почему уцелела северная столица, не существует. Виной ли тому весенняя распутица или ожесточенное сопротивление населения, но как бы там ни было, монголы повернули обратно. Разорив земли Смоленского и Черниговского княжеств и стерев с лица земли «злой град» Козельск после упорной семинедельной осады, Батый ушел за Волгу. В ходе войны образовалась полуторагодовалая передышка.
С лета 1238 г. и до осени 1240 г. большая часть ордынских войск пребывает в Дешт-и-Кипчак (так восточные историки называют половецкие степи), где ведет непрерывные войны с половцами, аланами и черкесами, попутно совершая походы на порубежные русские крепости. В конце 1239 г. монгольская конница, преследуя отступающих половцев, ворвалась в Крым и дошла до Сурожа (современный Судак). В том же году ордынские отряды окончательно подчинили мордовскую землю, сожгли Муром и разорили Переяславль в Черниговском княжестве. Затем приступом был взят Чернигов, а осенью 1240 г. главные монгольские силы двинулись к Киеву. «Матерь городов русских» продержалась недолго — 6 декабря 1240 г. Киев пал. Разорив Киевскую землю, монголы устремились далее на запад, в Галицко-Волынскую Русь, захватили Галич и Владимир-Волынский, а весной 1241 г. обрушились на Венгрию и Польшу. Но это уже другая история, которую мы в свое время тоже непременно рассмотрим.
Теперь остановимся на минуту и попробуем вдумчиво, без спешки разобраться в событиях 1237–1240 гг. Прежде всего: сколько было монголов к началу Батыева похода? Мнения историков по этому поводу расходятся. Ранее, как вы помните, мы говорили о 150-тысячной конной армии — эта цифра приводится отечественным историком В. В. Каргаловым и получена расчетным путем. Существуют и другие оценки. Российские дореволюционные источники упоминают о полумиллионной монгольской армии. Талантливый писатель В. Ян, автор знаменитой трилогии «Чингисхан», «Батый» и «К последнему морю», называет другую цифру — четыреста тысяч. Если обратиться к другим сочинениям, то выяснится, что численность ордынских войск «плавает» в широких пределах — от ста до трехсот тысяч. В общем и целом тенденция здесь такова: чем современнее исторический труд, тем меньше оказывается цифра, которой оперирует его автор. Владимир Чивилихин в своей книге «Память» говорит, например, всего-навсего о тридцати тысячах монгольских захватчиков.
Историков понять можно: и пятьсот, и четыреста, и триста тысяч всадников — это вопиющая, невообразимая нелепость. Дело в том, что любой кочевник, отправляясь в поход, имеет при себе три лошади — вьючную, походную и боевую. Первая несет весь потребный ему инвентарь, начиная от конской упряжи и оружия и заканчивая провиантом, а со второй на третью он время от времени пересаживается на марше, чтобы одна лошадь всегда была чуть более свежей. На войне случается всякое, поэтому никогда не помешает иметь под рукой неутомленную, отдохнувшую лошадь. В самом крайнем случае можно обойтись двумя лошадьми. Несложный расчет показывает, что полумиллионная конная армия должна располагать гигантским табуном в полтора миллиона голов. В реальности эта цифра будет еще больше, потому что у такой махины непременно должен быть обоз и, смеем полагать, весьма немалый. Не забудем и про осадные орудия, которые тоже должен кто-то тащить — невозможно себе представить, чтобы монгольские инженеры строили свою камнеметную артиллерию каждый раз заново, обложив очередной неприятельский город. Что мы видим на этой интересной картинке, как говаривал в свое время один учитель французского языка? А видим мы очень простую вещь: мобильность такой армии неудержимо стремится к нулю. Несметный табун в полтора миллиона голов далеко не уйдет — передовые отряды моментально истребят всю траву на огромном пространстве, так что двигающиеся следом попросту передохнут от бескормицы. С другой стороны, альтернативы подножному корму в нашем случае не существует, потому что запасти фуража на такую прорву скотины — задача нереальная. Рассчитывать на запасы неприятельского фуража тоже проблематично: во-первых, никто в точности не знает, сколько его там имеется, а во-вторых, вражеские города еще только предстоит взять, имея при этом в виду, что в пламени пожаров многое погибнет.
Обратим внимание и на такой пикантный момент — все крупные военные кампании монголов на Руси были зимними. Это очень странно и подозрительно, поскольку хорошо известно, что практически всегда кочевые народы начинали военные действия ранней весной, когда степь покрывается свежей зеленью. В нашем же случае картина прямо противоположная: поход на Волжскую Булгарию Батый начинает поздней осенью, в Рязанское княжество монголы вторгаются в начале зимы 1237 г., да и южнорусская кампания, увенчавшаяся взятием Киева в декабре 1240 г., тоже началась осенью. Вы представляете себе, уважаемый читатель, что это такое — прокормить полтора миллиона лошадей на необозримых просторах Восточноевропейской равнины, занесенных глубоким снегом?
Да будь даже этих несчастных лошадок в пять раз меньше — такая задача все равно не решается. К тому же не помешает напомнить, что тринадцатое столетие, по мнению многих авторитетных климатологов, — это начало так называемого малого ледникового периода, когда климат был заметно суровее современного. А теперь отложите в сторону ветхие летописи и пухлые исторические труды, писанные в теплых кабинетах, и представьте вживе трескучие морозы, глубокий снег, в котором лошади тонут по брюхо, и деревянные города, затерявшиеся в непроходимых лесах, уходящих до самого горизонта. Плюс практически полное отсутствие сколько-нибудь приличных дорог. Плюс крайне скудная и отрывочная географическая информация, которой вы располагаете, относительно этой чужой и холодной страны. Представили? Прониклись? И если ваш наступательный порыв не угас, если вы по-прежнему рветесь вперед, «разя огнем, сверкая блеском стали», тогда что ж… Тогда дерзайте, воюйте, рассылайте свои непобедимые тумены по всем четырем сторонам света — и Бог вам в помощь.
А что говорят по этому поводу сторонники классической версии? Как правило, ничего — подобные мелочи наших ортодоксов не занимают. Есть документы, есть толстые труды предшественников, чего ж вам боле? А провиант, фураж, состояние дорог, географические карты — все это низко, скучно, все это такая презренная проза… Вот уловить геополитический расклад сил и наметить тенденции — это совсем другое дело, это достойная задача для специалиста. Справедливости ради следует сказать, что иногда историки-небожители все-таки снисходят до нас, грешных, давая скупые чеканные пояснения. Например, приуроченность военных кампаний монголов к зиме объясняют тем, что ордынская конница использовала замерзшие реки в качестве дорог, стремительно проникая в глубь русских земель. При этом, правда, забывают о том, что такие лихие марши имеют какой-то смысл только при наличии достаточно подробных карт или прекрасного знания неприятельской территории.
С кормом для скотины еще проще. Всем же известно, что лошади монгольской породы — это очень выносливые и неприхотливые животные, способные самостоятельно добывать корм даже зимой. У себя дома, в степях Онона и Керулена, они разбивают корку наста копытом и преспокойно питаются прошлогодней сухой травой. Все было бы просто замечательно, но вот беда: специалисты по коневодству на основе анализа дошедших до нас миниатюр и других источников чуть ли не в один голос утверждают, что монгольская кавалерия воевала на туркменах — лошадях совсем другой породы, которые зимой без помощи человека прокормиться не могут. К тому же тяжеловооруженных латников (а все историки сегодня признают, что помимо легких конных лучников монголы располагали латной кавалерией, составлявшей основную ударную силу их войска) на «монголок» не посадишь. Но — допустим. Допустим, что коневоды все-таки ошибаются, и ордынцы ездили на лошадях монгольской породы. К сожалению, и в этом случае концы с концами не сходятся. «Монголки» действительно на удивление выносливые создания, все так. Но упомянутый способ добывания пищи они практикуют исключительно у себя на родине, в степях и полупустынях, где за счет сильных постоянных ветров снежный покров очень тонок, поэтому лошади не составляет большого труда добраться до прошлогодней травы, разбив наст копытом. Иное дело — лесные русские земли, тонущие в глубочайшем снегу. В наших краях огромные сугробы могут заносить дома до крыш, и никакой лошади сквозь снежный покров такой толщины, разумеется, не пробиться. Кроме того, согласитесь, существует все-таки разница между лошадью, которая вольно бродит в степи, пощипывая прошлогоднюю травку, и ее товаркой, испытывающей все тяготы походной и боевой жизни. Такие сверхнагрузки, вне всякого сомнения, требуют совсем иного рациона.
Получается любопытная картина. С одной стороны, прокормить огромную конную армию в снежной России — задача исключительной сложности. Если не кривить душой и говорить откровенно, это попросту невозможно. Мы тешим себя надеждой, что сумели достаточно убедительно сие показать. С другой стороны, нельзя же уменьшать силы иноземных захватчиков до бесконечности. Многие современные историки скрепя сердце сходятся сегодня на цифре в тридцать тысяч кавалеристов (смотри мнение Владимира Чивилихина). И даже в этом случае они вынуждены признать, что ордынская конница двигалась не единой массой, а так называемой облавой, разбившись на несколько отрядов и по разным направлениям. Понятно, что численность каждого такого отряда следует еще значительно уменьшить. Тогда сразу же возникает другой неудобный вопрос: как такая сравнительно немногочисленная армия могла в считанные месяцы опустошить огромную многолюдную страну? Куда ни кинь, всюду клин: полчища «безбожных моавитян» просто не выживут зимой на Руси, а небольшая мобильная армия не сумеет добиться поставленной цели. Противоречие представляется неразрешимым. И в конце концов: как все же быть с тем упрямым фундаментальным фактом, что кочевники всегда начинали свои военные предприятия весной?
А ответ, между прочим, лежит на поверхности. Стоит только избавиться от эпициклов и поставить на место Земли Солнце, чтобы увидеть, насколько картина сразу же упростится. Зима — это излюбленное время военных походов русских князей. Вот они, прекрасно зная географию своих владений, действительно использовали замерзшие реки в качестве торных дорог, которые надежнее, чем что-либо другое, выводили их дружины к намеченной цели кратчайшим путем. По сути дела, это единственно разумный способ ведения боевых действий в огромной, заросшей дремучими лесами стране. Стоит лишь на мгновение допустить, что никаких «злых татаровей» и в помине не было, что не приходили на Русь неизвестные пришельцы из неведомых глубин Азии, как все сразу становится на свои места. В стране идет гражданская война (назовем для простоты это так), а боевые действия ведут сравнительно немногочисленные отряды, прекрасно ориентирующиеся в своей стране. Они не испытывают никакого недостатка в продовольствии, фураже и оружии, потому что действуют не в отрыве от собственных баз, а опираясь на свои города и запасы там накопленные. Княжеские воеводы, собаку съевшие на лесной войне, прекрасно себя чувствуют в непроходимых чащобах, и им вполне по силам спланировать и осуществить военную операцию вроде той, в которой полегли доблестные ратники князя владимирского Юрия Всеволодовича. Не правда ли, уважаемый читатель, такое допущение позволяет одним махом избавиться от множества нелепостей и неувязок?
Вдумчивый читатель вправе спросить: если автор настоящего сочинения постулирует факт гражданской войны на территории русских княжеств (или борьбу за передел власти — называйте сие, как хотите), то имеются ли в его распоряжении какие-нибудь более веские доказательства именно такого развития событий, помимо туманных рассуждений о невозможности зимней кампании со стороны пришлых кочевников? Отвечаем: таких доказательств более чем достаточно, и только поразительная зашоренность историков традиционной ориентации позволяет их игнорировать. Сама география Батыева похода не оставляет от ортодоксальной версии камня на камне. Но начать нам придется все же с пресловутой Калки…
Глава 4
На речке, на речке, на том бережочке
Итак, первое столкновение русских князей с монголами произошло в 1223 г. на берегах реки Калки. Любопытно, что монголы здесь совсем не выступают как агрессоры. Более того — они вели себя исключительно политкорректно. Затеяв войну с аланами и половцами в причерноморских степях, они прислали в Киев послов, которые вполне благожелательно просили русских не вмешиваться в эту запутанную историю. Дескать, сами разберемся, а ваше дело сторона. В скобках заметим, что во всех летописях супостаты именуются татарами, слово «монголы» применительно к битве на Калке не звучит ни разу. Киевляне не вняли и стали собирать войско, а послов убили (а по некоторым источникам, не просто убили, а «умучили»). С одной стороны, русских князей можно понять — русско-половецкие отношения имели давнюю традицию и находились в своеобразном равновесном состоянии «дружбы-вражды». Бывали набеги с обеих сторон, сопровождавшиеся грабежами, разорениями и уводом в полон пленников, но бывали и династические браки на самом высоком уровне (многие русские князья имели жен-половчанок); историкам прекрасно известно, что половецкие отряды принимали самое активное участие в княжеских усобицах. Так что ультиматум неведомых иноплеменников вполне мог быть воспринят, мягко говоря, с раздражением: с какой стати чужаки, вынырнувшие неизвестно откуда, вдруг берутся указывать, как нам следует поступать в данном конкретном случае. Киевские князья, безусловно, имели все основания рассматривать Северное Причерноморье как область своих жизненных интересов. Послов, быть может, убивать и не стоило, но это уже другой коленкор.
Как бы там ни было, но русское войско выступает в дальний поход и первым делом подвергает татарский лагерь полному разграблению (угоняет скот, захватывает добычу и т. д.), после чего в течение восьми дней преследует отступающие отряды неприятеля. Наконец, на Калке происходит столкновение с главными силами монголов, в ходе которого союзные половцы в панике обращаются в бегство, опрокидывая русские полки, а князья, оставшись в гордом одиночестве, трое суток отбивают атаки «злых татаровей», а потом, поверив их посулам, сдаются на милость победителя. Татары слова не держат: по одним данным, попросту убивают сдавшихся в плен, а по другим — наваливают на них доски и устраивают пир на весь мир.
Теперь самое время поговорить о нелепостях и загадках всей этой малопонятной истории. Вот как описывает пришельцев уже упоминавшаяся нами «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях»: «…из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги». Примерно так же излагает события Лаврентьевская летопись: «…не ведает, кто они суть и отколе изыдоша и которых одни зовут татарами, другие таурменами, а иные печенегами». Суздальская летопись (по списку Московской духовной академии) ей вторит: «Того же лета побили Татарове князей Русских. По грехам нашим, приидоша языци незнаеми, при Мьстилаве князе Романовиче, в десятое лето княжения его в Киеве. И прииде неслыханная (рать), безбожники Моавитяне, рекомые Татарове, их же добре никтоже не весть ясно, кто суть и отколе приидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их; и зовут их Татары, а иные глаголют Таурмени, а друзии Печенези».
Невероятные, невозможные строки! Ну бог с ним, с летописанием (если, конечно, записи делались по горячим следам, что совсем не факт), но «Повесть о битве на Калке» была писана гораздо позже, когда вроде бы полагалось знать, с кем столкнулись русские войска на берегу Калки. Ведь русская дружина не была истреблена поголовно, беглецов преследовали до Новгорода-Святополча, где татары напали на мирное население, так что среди горожан тоже должны быть очевидцы. И все равно — «племя незнаемое, незнакомое». То ли половцы, то ли таурмены, то ли татары… Но это же чушь собачья! Половцы знакомы русским испокон веков — это периферия Южной Руси. С ними ссорятся, мирятся, заключают договоры и брачные союзы, половцев призывают на Русь князья в пору усобиц. Половцев нельзя не опознать. Это нонсенс, такого просто не может быть никогда.
Таурмены — это кочевое тюркское племя, обитавшее в те годы в Причерноморье и опять-таки прекрасно известное русским. Каким макаром их можно было не идентифицировать? Остаются татары. Сторонники традиционной истории полагают, что татары появились на Руси после монгольского нашествия. Но вся беда в том, что эта версия далеко небезупречна и не имеет под собой сколько-нибудь надежных доказательств. Очень многие историки считают, что мы с татарами давние соседи, чуть ли не со времен царя Гороха. Скажем, Л. Н. Гумилев, историк не из последних, был убежден, что казанские татары — это один этнос с русскими. Размежевание между теми и другими произошло, когда степные славяне приняли ислам (по его мнению, в начале XIV в.) и со временем отуречились. Откроем труды Сергея Соловьева, главу «Батыево нашествие». Соловьев ведет речь только о татарах, о монголах у него нет ни слова. Как же он описывает пришельцев? Опираясь на западные источники, он пишет так: «Наружностью своею новые завоеватели нисколько не походили на других людей: большее, чем у других племен, расстояние между глазами и щеками, выдававшиеся скулы, приплюснутый нос, маленькие глаза, небольшой рост, редкие волосы на бороде — вот отличительные черты их наружности». Какие же это татары? Татар мы, слава Богу, знаем наизусть. Монголоидная примесь у них — ничтожная, если вообще наличествует. Соловьев, вне всякого сомнения, описывает классических монголоидов Восточной Сибири. Там действительно встречаются настолько плоские лица, что можно положить человеку линейку на переносицу, и она безо всяких усилий ляжет на наружные углы глаз. Такие лица бывают, например, у бурят — классических и несомненных монголов. Только при чем здесь татары?
А как, кстати, выглядел знаменитый Чингисхан? Вряд ли хроники обошли вниманием персону величайшего завоевателя всех времен и народов. В «Истории народов Восточной и Центральной Азии» читаем буквально следующее: «О поздней поре его жизни рассказывали, что Чингисхан в отличие от своих сородичей был высокого роста, крепкого телосложения, с высоким лбом и длинной бородой». Современник монгольских войн, персидский историк Рашид-ад-Дин пишет, что в роду Чингисхана дети «рождались большей частью с серыми глазами и белокурые». Он же сообщает, что родовое имя Борджигин в точности так и переводится — сероглазый. Из других источников можно узнать, что у него были зелено-желтые рысьи глаза. Облик Батыя хронисты описывают в похожих выражениях — светловолос, светлобород, светлоглаз. Уважаемый читатель, у вас много знакомых зеленоглазых монголов? Между прочим, титул «Чингис» (а это именно титул, присвоенный ему на курултае — съезде родоплеменной знати) переводится, по некоторым данным, как «море» или «океан». Таким образом, Чингисхан — это Океан-хан. Его настоящее имя — Темучин (Темуджин, Темучжин). Воля ваша, но слово «океан» в монгольской речи XIII века звучит по меньшей мере странно. Впрочем, об именах монгольских военачальников мы в свое время поговорим отдельно.
Еще пара слов о татарах. Был такой историк, сегодня несправедливо забытый, Андрей Иванович Лызлов. В 1692 г. он закончил главный труд своей жизни — книгу под названием «Скифийская история». Книга эта крайне любопытная, поскольку написана на основе как не дошедших до нас русских летописей, так и работ польских и итальянских историков XVI–XVII вв. (за подробностями отсылаем к самому Лызлову и сочинению Александра Бушкова «Россия, которой не было»). В данном контексте для нас важно, что татары у Лызлова предстают народом, во-первых, родственным славянам, а во-вторых — европейским. То есть Лев Николаевич Гумилев был абсолютно прав в своих еретических утверждениях. Лызлов (в вольном переложении Бушкова) пишет, в частности, следующее: «…татары (или, по крайней мере, значительная часть татар) были народом, близко родственным славянам, как русским, так полякам и литвинам. Говорили на языке, родственном славянскому. И появились на южных рубежах Руси значительно раньше „мнимого нашествия монголов из Центральной Азии“».
Мы уже приводили мнение Л. Н. Гумилева о том, что татары отдельным этносом в свое время не являлись. Можно вспомнить и о несомненном двуязычии Афанасия Никитина, отмеченном многими: в середине фразы он без труда переходит с русского на тюркский. Академик Фоменко выстроил на этом факте всеобъемлющую теорию Руси-Орды (которую автор настоящего сочинения не разделяет), а известный писатель Олжас Сулейменов в книге «Аз и Я» обнаружил много тюркизмов в «Слове о полку Игореве».
А теперь вернемся к нашим баранам. Пусть все будет так, как рассказывают летописцы. Не станем попусту переживать. Если сказано, что русские князья столкнулись на Калке с племенем «незнаемым и незнакомым», значит, так тому и быть. Как вы помните, малодушные половцы ударились в бега, а русичи, загородившись тыном из телег, три дня отбивали атаки неприятеля. Сдались они далеко не сразу, а только после того, как некий русский по имени Плоскиня, находившийся в рядах «безбожных моавитян», торжественно целовал крест на том, что пленным вреда не причинят. Эту совершенно фантастическую историю излагает В. Ян в своем романе «Чингисхан». Он ее, разумеется, не выдумал, а позаимствовал основополагающие факты из вышеупомянутой «Истории» и летописных сообщений.
Представьте себе, уважаемый читатель, что вы во главе вверенного вам войска повстречались с незнаемым и незнакомым неприятелем. Веры он непонятной, по-нашему не разумеет, да и выглядит, как бы это помягче, несколько непрезентабельно. Не забудьте на всякий случай, что до этого вы жестоко умучили его ни в чем не повинных послов и подчистую разграбили его лагерь. После трех дней непрерывных атак супостаты (безбожные плосколицые моавитяне) выталкивают вперед бородатого нечесаного мужика, который, целуя нательный крест, клянется и божится, что вот эти вот безбородые выродки, лопочущие по-басурмански, закроют глаза на ваши бесчинства и препроводят вас со всеми почестями в специально оборудованный благоустроенный лагерь для военнопленных. Соображения высшего гуманизма являются основополагающей ценностью на полях сражений семисотлетней давности.
Шутки в сторону. Если вы сын своей эпохи и если вы незадолго до упомянутых событий вдоволь пограбили стан неприятеля, предварительно умучив его послов, то на что вы рассчитываете? Некий Плоскиня, загадочным образом умеющий говорить по-русски, твердит, что вам ничего не будет. Прошу обратить внимание — вы не новичок в ратных делах. В свое время вы вдоволь повоевали и с иноверцами, и с братьями-христианами. А тут ситуация нестандартная — племя незнаемое и незнакомое, призывающее вас закончить конфликт полюбовно. Вы поверите? Вы сдадитесь на этих условиях? А вот русские князья почему-то сдались…
Откуда взялся этот злосчастный Плоскиня? Секрета тут никакого нет. И «Повесть», и русские летописи сообщают внятно и четко: «Были вместе с татарами и бродники, а воеводой у них был Плоскиня». Кто такие бродники? Это вольные дружинники, отложившиеся от своих князей и обитающие в южнорусских степях. Своего рода предшественники казаков. Казалось бы, все становится на свои места. Князей уговаривал не абы кто, а свой брат-христианин, такому можно и поверить. Но ведь опять не вытанцовывается! Опять получается какая-то нелепица: выходит, что эти самые бродники (кто бы они там ни были) сумели быстро договориться с монголами (как?) и уже готовы сдать своих собственных единоверцев по полной программе. Конечно, они изгои, конечно, киевские власти их прижимают, можно и свинью подложить. Но ситуация-то ведь небывалая! Все христианские народы трепещут, как осиновый лист, ибо не половцы идут на Русь, не таурмены, а племя незнаемое и незнакомое, «безбожные моавитяне»! Как с ними, безбожными, договариваться, если неизвестно, кто они такие, каков их язык, откуда пришли и чего хотят? Короче говоря — не слишком ли много допущений?
Неразрешимая ситуация разрешается на удивление просто. Стоит только предположить, что русским полкам противостояли не какие-то «моавитяне», а православные татары с бродниками. И в очередной раз все сразу же встает на свои места. Тут же становится понятной неспешность русских князей: многие из них просто не тронулись с места, потому что не считали необходимым выручать половцев, влипших в очередной региональный конфликт. Находит разумное объяснение и сдача в плен — сдавались не неведомым чужакам, а единоверцам, почти соседям, на которых вполне можно положиться. К сожалению, не вышло, не повезло, а что поделаешь: тут ведь как кривая вывезет — на войне как на войне. Между прочим, историю о том, как князей «метнули под доски», излагает только многажды упомянутая нами «Повесть», а другие источники не в пример сдержаннее: в одних пишут, что князей просто убили, а в других — что взяли в плен. Так что байка с «пиром на костях» — всего лишь один из вариантов.
Дополнительным аргументом в пользу нашей версии является поведение жителей Новгорода-Святополча, которые вышли навстречу приближающимся татарам, преследующим бегущих с Калки, с крестным ходом. Неужели они надеялись таким образом остановить «безбожных моавитян»? Хотя мы привыкли величать русского мужика дураком, но все-таки не следует его превращать в клинического идиота. Резюмируя вышеизложенное, остается сказать, что битва на Калке — это не столкновение с неведомыми выходцами из глубин Азии, а один из эпизодов заурядной междоусобной борьбы, которую вели между собой христиане-русские, христиане-половцы и христиане-татары. Уже упоминавшийся нами Лызлов говорит об итогах этой войны так: «Татары после этой победы до основания разорили крепости и города и села половецкие. И все земли около Дона, и моря Меотского (Азовское море. — Л. Ш.), и Таврики Херсонской (что после перекопания перешейка меж морями до сего дня именуется Перекопом), и вокруг Понта Евксинского, то есть Черного моря, татары под свою руку взяли, и тамо поселились».
Глава 5
Собиратель земель русских
С Калкой мы вроде бы худо-бедно разобрались, и теперь самое время перейти к географии Батыевых походов. А география эта поистине удивительна и в рамках традиционной версии объяснена быть никак не может. Впрочем, судите сами.
Как вы помните, Батый, взяв штурмом Рязань, обрушился вслед за тем на Коломну, Москву и стольный Владимир. Основательно опустошив Владимиро-Суздальскую Русь, разорив Суздаль, Ярославль и Тверь, он двинулся к Новгороду, но, не доходя каких-то жалких ста верст (один дневной переход одвуконь) до богатейшего русского города, у Игнач-креста повернул обратно. Две недели кряду с упорством, достойным лучшего применения, монголы штурмовали ничем не примечательный Торжок, и вот теперь, когда дорога к Новгороду была открыта, они поворачивают коней. Сторонники классической версии теряются в догадках. Одни говорят о чувствительных потерях ордынцев, другие — о весенней распутице, которая якобы преградила монголам путь на север (дело происходило в начале марта). Что касается «чувствительных потерь», то скажем сразу: такая гипотеза не выдерживает никакой критики. Повернув на юг, Батый на семь недель (!) застрял возле Козельска, где войска монголов действительно понесли ощутимые потери. Для чего, спрашивается, нужно было терять драгоценное время и класть людей, чтобы овладеть крохотным заштатным городом, когда на расстоянии одного дневного перехода лежал один из самых богатых городов земли русской?
Версия с весенней распутицей ничем не лучше. Во-первых, март на севере России (начало марта!) не такая уж и весна, а если принять во внимание поминавшийся нами малый ледниковый период XIII в., то вариант с распутицей рушится с оглушительным треском. К тому же Новгород лежит к северу, так чего ж бояться? Вот путь на юг действительно чреват неожиданностями, там можно столкнуться и с распутицей, и с разливом рек. Во-вторых, в то время с Волги к Новгороду уже вели большие торговые дороги, неплохо по российским меркам обустроенные. Так что монголы, будь на то их добрая воля, могли бы добраться до Новгорода, пожалуй, быстрее, чем за один дневной переход. А в-третьих, несколько лет спустя в том же месяце марте младший брат Александра Невского Андрей, спеша с ратью на помощь брату, в кратчайшие сроки прошел тысячу (!) километров. Такие вещи возможны только в том случае, если конница шла по замерзшим рекам, так что распутицей, как мы видим, в марте еще и не пахло.
Нелепая какая-то получается картина. Разыгранная как по нотам и с исключительным блеском осуществленная зимняя кампания заставляет, с одной стороны, предполагать прекрасное знакомство монголов с географией русских земель. С другой же стороны, получается черт знает что: вместо того чтобы идти на богатый Новгород, который у них буквально под носом, ордынцы на три с лишним месяца застревают у стен ничтожного Козельска. Вы уж, господа историки, выбирайте что-нибудь одно: или Батый толком не знает, где что находится, но тогда летит в тартарары вся его пресловутая молниеносная война, или все-таки знает, но тогда… Тогда будьте добры объяснить нам, неразумным, все эти несообразности, причем объяснить толково, без реверансов в сторону виртуальной распутицы. Кстати, дополнительная пикантная деталь: небольшие Торжок и Козельск монголы осаждали две и семь недель соответственно, а вот Рязань пала на шестой день, стольный град Владимир продержался восемь суток и даже Киев — мать городов русских — защищался все те же несколько дней. А Киев, по свидетельству современников, был одним из крупнейших городов Европы… Об этих любопытных неувязках мы в свое время еще поговорим.
Между прочим, история с Новгородом совсем не является исключением. Орда вообще действовала с какой-то загадочной избирательностью. Скажем, князья Южной Волыни не пострадали вовсе — спокойно присягнули на верность Батыю и остались целы и невредимы. Ничуть не пострадал стольный град Смоленск, уступавший по богатству и торговле только Великому Новгороду. В пределах Смоленского княжества татары иногда показывались, а вот на Смоленск не нападали ни разу — ни в 1237-м, ни в 1238-м, ни позже. Не было ни единой попытки! И примерам такой поразительной избирательности несть числа. Как по-вашему, уважаемый читатель, нуждаются подобные вещи в разумном истолковании? А вот историки-ортодоксы считают, что дело выеденного яйца не стоит, поэтому проходят мимо таких фактов с удивительной безмятежностью. На душе спокойно. Ну захотел Батый один город разорить до основания, а другой оставить в целости и сохранности. Кто там его разберет, это его сугубо личное Батыево дело. Восток, господа, восток, ничего не попишешь…
Похоже, что читатель уже с откровенным раздражением ждет не дождется нашей версии, многажды ему обещанной. Минуту терпения, и она будет представлена, а читатель — вознагражден за терпение. Начать, пожалуй, надо с того, что Батый вторгся на Русь в точности в тот момент, когда русские княжества находились в состоянии перманентной междоусобной борьбы. Факт, хорошо известный всем историкам. Гораздо менее известно то обстоятельство (т. е. специалистам, безусловно, известно, но они его стараются изо всех сил не замечать), что Русь пребывала в состоянии острейшего внутриполитического кризиса, вызванного неразберихой в системе престолонаследия. На первый взгляд, стройнее системы не придумаешь, поскольку наследование стола шло по старшинству. Все предельно просто: старший сын правящего князя становится его наследником еще при жизни отца. По смерти родителя он с полным правом занимает освободившийся стол.
Четко и ясно. Но эта ясность сохранялась на Руси только до тех пор, пока наследников было мало. Мало было городов, уделов, земель. А вот в XIII в., к сожалению, «дробление княжеств достигло крайней степени» (Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. — Ростов н/Д: Феникс, 1995). В наши задачи не входит подробное рассмотрение системы престолонаследия в Древней Руси. Интересующиеся этим вопросом могут обратиться к специальным исследованиям, которые имеются в изобилии. Но проиллюстрировать всю непростоту межкняжеских отношений мы просто-напросто обязаны, иначе любознательный читатель останется в некотором недоумении.
Итак, пространная цитата из книжки Александра Бушкова «Россия, которой не было», призванная наглядно продемонстрировать всю эту головоломную казуистику: «Представьте, что у некоего правящего князя, ну, скажем, Всеслава, есть сын Изяслав — лет так двенадцати (по меркам того времени почти взрослый). Естественно, именно он считается наследником.
Внезапно на ту беду у Всеслава рождается брат Ярослав. В этом нет ничего удивительного — в Средневековье женили и выдавали замуж довольно рано, так что самому Всеславу всего-то лет двадцать шесть, а его матери — около сорока.
Мгновенно возникает сложнейшая проблема: кому наследовать Всеславу? По годам Изяслав, конечно, старше своего юного дяди. Зато по правилам старшинства дядя, конечно, „старше“ племянника. Представьте теперь, что Всеслав неожиданно погиб, ну, хотя бы в схватке с половцами. У Изяслава есть свои сторонники, в том числе среди дружины, у крошки-Ярослава — опекуны, которые желают посадить на стол именно своего подопечного: пока он придет в совершеннолетие, можно управлять от своего имени, как душа пожелает…»
Именно так и начинались пресловутые княжеские усобицы. Не подумайте, ради бога, что мы передергиваем карты, тщась доказать недоказуемое. Если верить летописям, такие коллизии в XIII столетии случались сплошь и рядом. Разумеется, ситуацию не единожды пытались разрулить: мы знаем, что практиковалось наследование «по завещанию» и наследование «по избранию» (жители той или иной земли сами приглашали того князя, который им больше нравился). Наконец возникло понятие «возложения старшинства», когда собравшиеся на совет князья договаривались возложить на одного из них права «старшего брата», т. е. наследника. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что в годы, предшествовавшие монгольскому вторжению, на Руси царила исключительная неразбериха — все системы наследования работали параллельно. Русские княжества буквально захлебнулись в крови.
Еще одна цитата из Бушкова: «Стольные города прогоняли правящих князей и приглашали новых — изгнанные, собрав подмогу (у соседей, а то и у половцев), пытались под звон мечей и посвист стрел „восстановиться“ на понравившемся престоле. Князья свергали друг друга, ослепляли и убивали (причем никакие родственные узы сердец не смягчали — брат шел на брата, а дядя — на племянника), годами и десятилетиями держали конкурентов в „порубах“, подземных темницах. В Киеве горожане, взбунтовавшись против князя Игоря Ольговича, так увлеклись, что нечаянно убили его до смерти. В Галиче в 1208 г. бояре, устроив заговор против князей Игоревичей, призвали мадьярских наемников, каковые князей и убили… Когда Юрий Долгорукий провозгласил, что Киев принадлежит ему по праву наследования, захвативший там власть Изяслав Давидович, не моргнув глазом, заявил: поскольку лично его киевляне провозгласили князем „по избранию“, стол он освобождать не намерен. Конечно, кончилось кровью.
Новгород и Псков заявили, что отныне намерены признавать только избранных ими князей, а все прочие правила на их территории отныне не действуют. Дошло до того, что в Галиче княжеский стол под шумок захватил некий „боярин Владислав“. По меркам того времени, это было вопиющим нарушением всех и всяческих обычаев: впервые на столе сидел правитель не княжеского рода… Свергали с превеликим шумом, призвав на помощь венгров и поляков.
Как легко догадаться, все эти усобицы и войны сопровождались погромами, разорением, убийствами и насилием. И дело, отметим, не ограничивалось борьбой князей друг с другом. Роман Галицкий, предвосхищая практику Иоанна Грозного, зарывал живьем в землю и жег на кострах своих бояр, рубил „по суставам“, сдирал с живых кожу. По Червонной Руси разгуливала банда князя Владимира, выгнанного с галицкого стола за пьянство и разврат. Как свидетельствуют летописи, эта удалая вольница „тащила на блуд“ девиц и замужних женщин, убивала священников во время богослужения, а в церквах ставила коней…»
Мы приносим извинения за столь пространные выдержки, но по-другому, к сожалению, просто нельзя. Читатель должен себе вживе представить накал кровавой неразберихи, охватившей русские земли. С другой стороны, как ни кощунственно это звучит, ничего экстраординарного в вышеизложенном нет. Мы здесь сталкиваемся с нормальным средним уровнем средневекового зверства. Просвещенная Западная Европа была в означенные годы ничуть не лучше. Интересно другое: вдруг появляются «татары» (мы не случайно берем их в кавычки) и начинают стремительно наводить порядок. Невольно возникает крамольный вопрос: а были ли у Золотой Орды интересы, лежащие вне русских княжеств? Неужели внутренняя политика русских князей занимала золотоордынских ханов больше всего на свете? В очередной раз складывается донельзя нелепая ситуация. Огромное государство, раскинувшееся от Волги до Иртыша, занято исключительно русскими делами. Давайте разберемся. Итак, во времена, непосредственно предшествовавшие приходу татар, Русь погружена в пучину жесточайших усобиц. С появлением ордынцев все меняется, словно по мановению волшебной палочки. Возникает строгий и ненарушаемый порядок. Среди бесчисленного множества князей один назначается старшим. Получив ярлык на великое княжение в Орде, такой князь становится полновластным хозяином всех русских земель. Сепаратистские поползновения отныне пресекаются на корню. Если некто, понимающий о себе очень много, лезет поперед батьки в пекло, его тут же берут к ногтю. Ордынская конница обрушивается на таких выскочек с завидной регулярностью.
В который уже раз складывается уникальная ситуация. Нигде, кроме Руси, монголы не проявляют такой исключительной озабоченности наведением порядка. А ведь под их высокой рукой, если верить историкам традиционной ориентации, находится половина тогдашнего цивилизованного мира. Наши дикие степняки не ограничиваются банальным взиманием дани с покоренных территорий. Вместо того чтобы заниматься решением насущных геополитических вопросов (полагаем, что никто не сомневается, что у покорителей полумира хлопот полон рот), ордынцы выстраивают строгую и стройную систему великого княжения в лесном захолустье Восточной Европы. Самое забавное заключается в том, что, как я уже сказал, нигде больше (ни в Средней Азии, ни в Иране, ни в Китае) они не озабочены в такой степени наведением порядка.
Давайте зададимся простым вопросом: можем ли мы увидеть параллели между деятельностью ордынцев и внутренней политикой некоторых русских князей? Другими словами — нет ли таких князей на Руси, влияние которых резко усилилось после объявления в наших пенатах «безбожных моавитян»? Даже самый поверхностный анализ летописного наследия позволяет с легкостью ответить на сей сакраментальный вопрос. Имя этого князя историкам прекрасно знакомо. Даже люди, далекие от проблематики отечественной средневековой истории, смогут его вспомнить, сделав небольшое умственное усилие. Это Всеволод Юрьевич Большое Гнездо — дедушка Александра Невского. А теперь давайте сравним политику Всеволода Юрьевича с деятельностью ордынцев на российских просторах.
Официальная история нас учит, что Всеволод Юрьевич Большое Гнездо первым из русских князей попытался объединить русские земли вокруг своего княжества — Владимиро-Суздальского. Он овладел стольным градом Владимиром и занял великокняжеский стол. Потом он ходил походами на волжских булгар, мордву и Рязань, подчинил себе Киев, Чернигов и Галич. Что делает «безбожный» хан Батый? Вы не поверите, уважаемый читатель, но он тоже идет походами на волжских булгар, мордву и Рязань, а потом подчиняет Киев, Чернигов и Галич… Но самое интересное даже не это. Что он делает потом? А потом он овладевает Владимиром и передает ярлык на великое княжение внуку Всеволода Александру Невскому. К слову сказать, не помешает вспомнить, что упомянутый Александр был своим человеком в ставке золотоордынского хана, так как являлся названным братом сына Батыя Сартака. Сей высокий союз был торжественно скреплен кровью по древнему монгольскому обычаю. Реплика в сторону: нигде и никогда (кроме Руси) монголы не были замечены в особом тяготении к властной верхушке покоренных стран.
Как вам, уважаемый читатель, такие совпадения? Подчеркнем на всякий случай, что мы не привлекали никаких дополнительных материалов, а опирались на те же самые источники, которыми оперируют официальные историки. Если посмотреть на вещи непредвзято, то остается сделать элементарный вывод, что все, совершенное на Руси «безбожным» ханом Батыем, было, во-первых, буквальным повторением политики Всеволода Юрьевича по укреплению единоличной власти, а во-вторых, открыло дорогу к великому княжению Ярославу Всеволодовичу (его сыну) и Александру Ярославичу (его внуку). Не лишним будет заметить, что потомки этого упорного племени стали сначала великими князьями московскими, а потом царями Руси. Кстати, монгольское нашествие сплошь и рядом имело весьма любопытные последствия. Судите сами. Вы, быть может, думаете, что разоренное Батыем Рязанское княжество пребывает в упадке, отстраиваясь из руин? Да ничего подобного! Все происходит с точностью до наоборот. Рязанское княжество (и официальная историческая наука это признает) значительно расширило свою территорию за счет половецких земель и владений Чернигово-Северского княжества. Вот такие пироги с котятами…
Давайте повнимательнее присмотримся к деятельности Ярослава Всеволодовича и его сына Александра, получившего впоследствии прозвище «Невский». Кто такой князь Ярослав в 1238 г.? Он правит в глухой дыре — крохотном, Богом забытом Переяславле-Залесском. Перспектив у него никаких, поскольку на великокняжеском столе во Владимире сидит его родной брат Юрий. Что происходит с появлением монгольских орд на рубежах земли русской? По Владимиро-Суздальской Руси проносится ордынская конница, сея смерть и разрушение. Пылают города и веси. Падает стольный град Владимир. Великий князь Юрий Всеволодович на берегу речки Сить терпит сокрушительное поражение и гибнет в бою. В разоренный Владимир приезжает его брат Ярослав. Как вы думаете, для чего? Может быть, он хочет собрать новую рать и дать отпор супостату? Отомстить, так сказать, за брата? Да ничего подобного! Ярослав приказывает хоронить убитых и восстанавливать порушенное, а сам прочно усаживается на великокняжеском столе. Раздает своим родственникам сопредельные земли в управление. С этого момента начинается стремительное возвышение Ярослава. Русские летописи пишут, что Батый приглашает его в Орду и выдает ярлык на великое княжение. На что это похоже, уважаемый читатель? Правильно. Это весьма напоминает элементарный захват власти и передел собственности. Могут возразить: как же так, неужели Ярослав… единокровного брата, да помилуйте! Что поделаешь, получается так. История для Средних веков вполне типичная. Перечитайте написанное несколькими абзацами выше о княжеских усобицах.
А вот дальше происходят уже совсем невероятные вещи. В далеком Каракоруме (как вы помните, это монгольская столица, находящаяся где-то в Забайкалье) умирает великий хан. Монголия в трауре и готовится к выборам, в которых должен принять участие в том числе и Батый. Но Батый в Каракорум не едет, а посылает туда представлять собственную персону Ярослава Всеволодовича. Чего, дескать, попусту мотаться в такую даль, своих дел по горло… Вот такую удивительную историю рассказывает нам итальянец Плано Карпини. У нас нет комментариев. Измыслить такую бредятину, находясь в здравом уме и трезвой памяти, невозможно. Где, когда, в истории какого народа мы можем откопать такую вопиющую нелепость? Вы только вдумайтесь на мгновение в то, что происходит. Победитель приближает к себе уездного князька покоренной страны и настолько проникается к нему доверием, что посылает его выбирать собственное начальство, нимало не заботясь о том, как отнесутся к этой милой шутке другие ханы, беки и нойоны, которые будут принимать участие в выборах. Уж не сошел ли Батый с ума?
Хорошо, а как по-другому можно истолковать сообщение Карпини? Да просто не всякому хронисту можно верить. Если летописный рассказ находится в разительном несоответствии с элементарной человеческой логикой, такой рассказ следует со спокойной душой отложить в сторону. Надо почаще вспоминать золотое правило старых юристов: врет, как очевидец. Вышеописанное объясняется предельно просто. Нет никаких «безбожных моавитян» и нет никакого Батыя. Великого Каракорума и справедливых выборов с участием всей монгольской знати тоже нет. На территории Владимиро-Суздальской Руси происходит элементарная борьба за власть, в ходе которой возвышается один из князей, жжет города других претендентов, устраняет опасных соперников, громит галичан, черниговцев, киевлян и прочих. Собирает вокруг себя значительную часть русских земель и железной рукой наводит порядок. Боярская вольница с ожесточенной войной всех против всех постепенно уходит в прошлое. Есть в его войске, по всей видимости, и татары, но это не пришельцы из неведомых глубин Азии, а наши старые знакомые, живущие испокон веков бок о бок с русскими где-нибудь за Волгой. А разнородные сообщения провинциальных летописцев, собранные воедино, стали со временем выглядеть как повесть о разорении земли русской…
Если вас не устраивает эта версия, что ж, воля ваша. Тогда исповедуйте официальную, в рамках которой ничтожный князек покоренной страны отправляется выбирать великого хана Монголии и запросто усаживается за один стол с самыми знатными монгольскими вельможами. Только помните, что такого не бывало нигде и никогда. Наша матушка Россия и тут в очередной раз демонстрирует городу и миру свой особый путь. Мало-мальски критический взгляд на монгольскую политику в русских землях заставляет признать, что вся деятельность Батыя сводится к возвышению князя Ярослава и его потомков и созданию для них режима наибольшего благоприятствования. Своих собственных ордынских дел у Батыя, по-видимому, нет. Да и к чему они ему, если это фигура вымышленная, лица не имеющая, которой приписаны деяния Ярослава и Александра?
Присмотримся, кстати, к Александру Невскому, сыну Ярослава. До монгольского нашествия он сидит в Новгороде, откуда его неоднократно выгоняют (новгородцы отстаивали право выбирать князей по своему усмотрению). После того как ордынские отряды огнем и мечом прошли по русской земле, начинается его стремительное возвышение. Он получает в полное распоряжение Киев (!), по смерти отца занимает великокняжеский стол во Владимире, ставит своего сына князем в Новгороде и приобретает огромное влияние на Руси. После смерти канонизируется как святой русской православной церковью, невзирая на совсем его не красящее побратимство с родным сыном разорителя земли русской. Нужно ли сие комментировать?
Все нелепости и неувязки Батыева похода получают в рамках нашей версии простое и естественное объяснение. Монголы поворачивают на юг, не дойдя ста верст до Новгорода (не забудем, что никаких монголов нет, а по русской земле гуляют дружины Ярослава и Александра, усмиряя непокорных). А зачем, скажите на милость, Александру брать приступом свой собственный город? Конечно, отношения с новгородцами у него сложные — и собачиться приходилось, и выставляли его за ворота неоднократно. Но ведь милые бранятся — только тешатся. К тому же в описываемый период отношения новгородцев с Александром складывались достаточно гладко. Одна из летописей сообщает, что Всеволод Большое Гнездо добился от новгородцев обещания впредь призывать на княжение исключительно его потомков.
Столь же безболезненно разрешается и смоленская невнятица. Смоленск, как мы уже говорили, был одним из самых богатых и благополучных русских городов. Возникает резонный вопрос: если Батый — иноземный захватчик и супостат, озабоченный исключительно грабежом и закабалением покоренной страны, то как могло получиться, что Смоленск уцелел. Ежу понятно, что никак. А вот если у стен Смоленска стоит с дружиной Александр, то выходит совсем другой коленкор. Во-первых, богатейший Смоленск, почти не уступавший в торговых делах Великому Новгороду, практически не пострадал в усобицах и был хорошо укреплен. А во-вторых, и это самое важное, он был важным центром международной торговли. Весьма влиятельные иностранные купцы имели там свою недвижимость — лавки, дома, склады, не говоря уже о товарах. А самих заморских купцов в Смоленске обитало столько, что для них были даже выстроены храмы «латинского обряда». Процитируем еще раз Бушкова: «Как написано в „Договоре“ 1229 г., русские купцы держали образцы употреблявшихся в торговле весовых мер (т. е. гирь, аршинов, других эталонов) в православном Успенском соборе, а иноземные купцы — в храме Немецкой богородицы». Понятно, что при штурме все это добро неминуемо пострадало бы, что вызвало бы бурю возмущения среди иностранных купцов. Штурм Смоленска был чреват далеко идущими последствиями — от разрыва дипломатических связей до серьезных осложнений в торговых делах. Выражаясь современным языком, обострение международной напряженности при таком развитии событий было Александру гарантировано.
Могли ли такие соображения остановить степняка и супостата Батыя? Да ни в коем случае, богатство города только бы подхлестнуло его пыл. Какое дело Батыю до международной политики и чьих-то обид и протестов, особенно если принять во внимание, что в перспективе он планировал продолжение похода дальше на запад — к последнему морю. Реальные монголы разграбили бы Смоленск подчистую, наплевав на все международные соглашения. А вот если у городских стен стоит Александр, то он десять раз подумает, прежде чем решиться на штурм. И в самом деле: зачем русскому князю международные осложнения? Цель-то у него совсем другая — захват и упрочение собственной власти, а головная боль с европейскими нотами протеста ему совсем ни к чему. В конце концов, Русь является составной частью единой экономической системы Европы, зачем же рубить сук, на котором сидишь?
А теперь давайте поговорим о Козельске. Вы припоминаете, уважаемый читатель, этот захолустный городок, возле которого тумены доблестного Батыя застряли аж на целых семь недель? Богатейший Новгород его не заинтересовал. Чуть менее богатый Смоленск тоже не привлек высокого ханского внимания. А вот заурядный Козельск (поищите его на карте) встал у него как кость в горле. Вынь да положь, и никаких разговоров! Небольшой штришок: знаменитая монгольская осадная техника (пороки, баллисты и прочие катапульты), так замечательно себя проявившая под стенами других русских (да и не только русских) городов, оказалась совершенно бессильной. Драгоценного времени было затрачено три с лишним месяца (а ведь распутица на носу), людей положили без счета, а в результате — пшик. Но в ставку можно отрапортовать с чистой совестью: так, мол, и так, взяли штурмом злой уездный град Козельск. Людишек частью избили, частью взяли в полон, а хаты пограбили. И уже летят в далекий Каракорум гонцы с радостным известием…
Лакомые куски вроде Новгорода Великого и стольного Смоленска могут и обождать. Пущай готовятся к обороне, дойдет и до них очередь. Скоро только кошки родятся. Воля ваша, но сия шизофреническая ситуация целиком и полностью укладывается в бородатый анекдот: маразм крепчал, и танки наши быстры. Что говорят по этому поводу историки традиционной ориентации? Вы не поверите — ничего. А чего тут, в самом деле, рассусоливать? Захотел Батый остановиться под стенами Козельска — и остановился. Искать логику в поступках азиатского владыки — дело безнадежное. Восток, как известно, дело тонкое, об этом еще товарищ Сухов говорил.
К слову сказать, а почему так долго ковырялись? Целых семь недель — особливо на фоне ордынского блицкрига. Вон другие города — любо-дорого посмотреть! Сдаются за милую душу, ни один больше недели не продержался. Даже Киев взяли в несколько дней. А Киев это вам не Козельск, его сравнивали с Царьградом, и по свидетельствам иностранных путешественников, там было четыре рынка и более четырехсот церквей. Стольный Владимир тоже недолго трепыхался — всего-навсего восемь денечков, и дело с концом! Правда, Владимир Чивилихин, автор небезызвестной «Памяти», считает, что все дело заключалось в особом географическом положении древнего Козельска. Городок был расположен так удачно и укреплен так основательно, что представлял из себя совершенно неприступную крепость. Знаменитые стенобитные машины монголов оказались совершенно бесполезными. Полемизировать с Чивилихиным мы не будем, поскольку не имеем возможности провести рекогносцировку окрестностей Козельска и воочию удостовериться в неприступности его оборонительных сооружений. К великому нашему сожалению, это ровным счетом ничего не объясняет. Если все обстояло действительно так, то возникает резонный вопрос: для чего штурмовать неприступную твердыню, в которой явно нечем поживиться, когда рядом находится сколько угодно городов, овладеть которыми можно с несопоставимо меньшей затратой сил? Неужели ордынские полководцы (а среди них был гениальный Субудай, проявивший себя еще в Китае) не смекнули сразу же, что овчинка не стоит выделки? А если Козельск кровь из носу все-таки зачем-то нужен, то почему не оставить возле него сравнительно небольшой и надежный отряд, который возьмет город в плотное кольцо осады и будет дожидаться окончания естественного развития событий? Пройдет совсем немного времени, когда жители, поев всех собак и кошек, добровольно сдадутся на милость победителя. Увы, приходится констатировать: если мы хотим оставаться в рамках традиционной версии, то с неизбежностью в который уже раз упираемся в непроходимый тупик.
Но спешу вас утешить, уважаемый читатель: не так все безнадежно. Есть еще порох в пороховницах! Покойный Лев Николаевич Гумилев, пустив побоку официальную историографию, в свое время популярно нам объяснил, почему Батый вдруг так прикипел душой к Козельску. Ларчик, оказывается, открывался просто. Гумилев полагает, что монголы мстили. Повод был самый что ни на есть серьезный: пятнадцать лет тому назад князь черниговский и козельский Мстислав, будучи на Калке, принимал активнейшее участие в убийстве татарских послов. Правда, к моменту описываемых событий он уже давно умер, но монголов сие остановить никак не могло: они свято исповедовали принцип коллективной ответственности за совершенные преступления. Суровые, но справедливые законы неукротимые степняки, если верить Гумилеву, блюли неукоснительно. Вспомним среднеазиатский Отрар, где в 1219 г. убили мирных монгольских послов. Когда эта возмутительная весть дошла до ушей «потрясателя вселенной» Чингисхана, он рвал и метал. Хорезмшах Мухаммед получил от него грозное и лаконичное, в духе древних спартанцев, письмо в шесть слов: «Ты хотел войны — ты ее получишь». Так что с монголами шутки плохи.
Версия Гумилева, безусловно, имела бы полное право на существование, если бы не одно «но». В числе всяких разных прочих на Калке воевал и принимал самое непосредственное участие в убийстве татарских послов (там же он и погиб) смоленский князь Мстислав-Борис Романович Старый. Если принцип коллективной ответственности не знает исключений (а все, что нам известно о монгольской ментальности, не оставляет места для дискуссий), то Смоленск может молиться всем святым. Впрочем, о Смоленске читатель уже все знает, повторяться не будем.
Что у нас в результате в сухом остатке? Только наша версия. Если у стен «злого города» стоит дружина Александра, то упорство «ордынцев» объясняется легко. Дело в том, что в Козельске в ту пору сидел князь из черниговской династии, с представителями которой Ярослав и Александр боролись последовательно и беспощадно. Претенденты на великокняжеский стол подлежали бесповоротному искоренению. Изгнанный «татарами» из Чернигова князь Мстислав Глебович закончил свои дни в Венгрии. При штурме Рязани погиб не только сам князь, но и его молодая жена с малолетним ребенком. Таким образом, настойчивость Александра при осаде Козельска не должна нас удивлять. Политика в отношении возможных соперников была последовательной, безжалостной и исключительно жестокой.
Остается прояснить еще одну маленькую штучку. Почему все-таки незначительный Торжок держался две недели, а неугомонный Козельск — целых семь, в то время как стольные грады рассыпались в прах в несколько дней? В чем тут дело? А ведь ответ лежит на поверхности. Не нужно быть семи пядей во лбу и измышлять экстравагантные гипотезы, достаточно просто внимательно перелистать русские летописи. Вся вторая половина XII столетия и добрая треть XIII-го — это сплошная череда кровавых междоусобиц, в ходе которых едва ли не все крупные русские города оказались разграбленными и разоренными не по одному разу. Достаточно сказать, что Киев в промежутке между 1169 и 1204 гг. штурмовали пять раз, причем трижды только на протяжении одного 1174 г. Интересующихся отсылаем к специальной литературе. Остановимся только на последнем разорении стольного града в 1204 г., когда в Киев нагрянул Рюрик Ростиславович с половецкой ратью. Лаврентьевская летопись пишет об этом так: «Сотворилось великое зло в русской земле, какого не было со времен крещения Киева; случались и прежде напасти, но такого зла доселе не свершалося: не только Подол взяли, а после сожгли, но и Гору взяли, и митрополию Святой Софии разграбили, и Десятинную святую церковь Богородицы разграбили, и монастыри все; и иконы захватили, и кресты честные, и сосуды священные, и книги, и платье блаженных первых князей, что висело в церквах святых памяти ради… Монахов и монашенок почтенных годами изрубили, а попов старых, и хромых, и слепых, и иссохших в трудах — всех тож изрубили, а иных монахов и монахинь, и попов с попадьями, и киевлян с сынами их и дочерями похватали и в полон увели…»
Если вы думаете, что на этом все закончилось, то сильно ошибаетесь. Рюрик Ростиславович овладел-таки Киевом, но долго там не усидел: вышибли его стремительно и постригли в монахи. Но Рюрика голыми руками не возьмешь. Не прошло и года, как, скинув монашеское облачение, он собрал дружину и вновь уселся на киевском столе. Дальше началась какая-то уже совсем неприличная чехарда. Рюрика вышвыривают, а он возвращается опять, вышвыривают еще раз, он лезет снова, пока вся эта бодяга не приобретает привкус дурной бесконечности. Наконец в 1212 г. киевский стол занимает Всеволод Большое Гнездо (действуя, надо полагать, не добрым уговором), но и он долго тут не засиживается. Его с треском выгоняют смоленские князья и сажают в Киев Мстислава Романовича в нарушение всех законов престолонаследия. Надеюсь, читателю уже понятно, что город, беспощадно разграбленный на протяжении полусотни лет бессчетное число раз, вряд ли мог оказать достойное сопротивление «ордынским» полкам. Легко сделать вывод, что оборонительные сооружения многих других городов земли русской тоже находились не в лучшем состоянии. А вот Торжок и Козельск счастливым образом избежали междоусобной неразберихи. По крайней мере, в летописных сообщениях о разорении этих городов не сказано ни слова…
В заключение еще немного Александра Бушкова. Будем надеяться, что это последняя пространная из него цитата. Речь пойдет об «ордынских» военачальниках, имена которых остались в русской истории. Итак, приступим.
«Алын — ордынский мурза. Упоминается в летописях как участник похода князя Андрея Городецкого на князя Дмитрия Переяславского. Ектяк — царевич казанский. В 1396 г. командует частью войск Суздальского князя Симеона при нападении последнего на муромских сепаратистов. Кавгадый — ордынский чиновник. Участвует в походе городецкого князя на переяславского (1281). Уговаривает князя Михаила Тверского уступить великое княжение князю московскому Юрию Даниловичу (1317), командует частью московской рати при нападении на Тверь. Присутствует при суде русских князей над Михаилом Тверским. Менгат — воевода Батыев. В 1239 г. пытается уговорить киевского князя Михаила сдать город без боя — и после убийства киевлянами его послов уходит от города.
Неврюй — царевич татарский. Командует войсками Александра Невского, посланными против княжеского брата Андрея, пытавшегося развязать очередную усобицу. В 1296/97 гг., по сообщениям Никоновской, Симеоновской и Лаврентьевской летописей, проводит княжеский съезд». Конец цитаты.
Возникает закономерный вопрос: а чем все эти люди занимались в Орде? Или они были заняты исключительно обустройством земли русской, а перед своими соплеменниками не несли ровным счетом никакой ответственности? История об этом умалчивает. Все эти ордынские чиновники, мурзы и царевичи известны нам только в связи с русскими делами. А ведь чины занимали не маленькие. И напоследок одна маленькая цитата из В. Чивилихина (он был горазд цитировать летописи): «В лето 6805 бысть рать татарская, прииде Олекса Неврюй». Не правда ли, мило? У татарского царевича, оказывается, славянское имя…
Глава 6
К последнему морю
Западный поход монголов, начавшийся в 1241 г., тоже изобилует темными местами. Разорив Галицко-Волынскую Русь, ордынская конница весной 1241 г. ворвалась в Польшу и Венгрию. Монгольские полки двигались двумя большими группами. Захватив Сандомир, разграбив Краков и Вроцлав и разгромив под Опольем силезские отряды, оба крыла татар соединились и направились к городку Лигница (Легница), где их встретил с большими силами краковский князь Генрих Благочестивый. В ожесточенном сражении его войска потерпели сокрушительное поражение, а монгольская конница повернула на юг. На реке Сайо монголы вдребезги разбили 60-тысячную армию венгерского короля Белы IV. Опустошив Силезию и Моравию, монголы прошли огнем и мечом по Венгрии, Хорватии, Далмации и Иллирии. На протяжении 1241 и 1242 гг. монгольские отряды ведут упорные кровопролитные бои и, не считаясь с потерями, рвутся к Адриатике. Они останавливаются у Триеста и Удине, буквально в двух шагах от Венеции. Европу охватывает паника. Лихорадочно готовятся к обороне даже такие отдаленные города, как Любек и Нюрнберг. Смертельно напуганы англичане и французы — по крайней мере так говорят нам историки. Европу спасает чудо: в далеком Каракоруме умирает великий хан Угэдэй, и монголы поворачивают обратно. Правда, историки предпочитают более прозаическое объяснение: измотанные и ослабленные непрерывными многолетними боями (если считать с 1236 г.) монголы нуждались в передышке, поэтому оказались не в состоянии продолжить завоевание Западной Европы.
При ближайшем рассмотрении поход Батыя «к последнему морю» вызывает массу недоуменных вопросов. (Между нами, девочками, говоря: почему последним морем оказалась именно Адриатика, ведь наши монголы, по утверждению официальных историков, великолепные географы, прошагавшие с боями от Тихого океана до Атлантического?) Факты, не лезущие в ортодоксальную схему, мы обнаруживаем практически с самого начала западного похода — со штурма Сандомира и битвы при Лигнице. Остановимся на этих двух событиях поподробнее.
Если верить уже упоминавшемуся нами Владимиру Чивилихину, он собственными глазами видел в кафедральном соборе польского города Сандомира огромные картины, посвященные ордынскому нашествию и изображающие изощренные пытки и мучения, которым татары подвергли местных священников и монахов. Такие картины действительно есть. Более того — существуют польские хроники, в которых рассказывается о чудовищной резне, учиненной татарами, среди католических священнослужителей. Причем священники были убиты не в горячке штурма, что сравнительно легко можно было бы объяснить «естественными» причинами, а целенаправленно вырезаны уже после взятия города. Все это чрезвычайно странно, потому что все без исключения историки в один голос говорят о редкой веротерпимости монголов. Нигде и никогда они не подвергали разграблению храмы покоренных народов и уж совершенно точно не уничтожали служителей культа. Они не практиковали религиозных гонений и не насаждали свою веру в побежденных странах. Откровенно говоря, мы и не знаем почти ничего о верованиях средневековых монголов. Определенно можно утверждать только одно: к XIII столетию они, по всей видимости, еще не создали собственной стройной и влиятельной конфессиональной системы. В чужих землях монголы не только не ссорились с местным духовенством, а напротив, старались на него опереться, предоставляя церкви существенные поблажки вплоть до полного освобождения от налогов. Скажем, русская церковь получила от «безбожных моавитян» огромное количество льгот. Из летописных источников известно, что подавляющее большинство церковных владык на Руси вовсе не пострадало от нашествия. Исключение составляет только киевский митрополит Иосиф, но это совсем особая история, которую мы рассмотрим в свое время. Не менее поразительно и другое: русская церковь проявляет удивительную лояльность к иноземным захватчикам. В позднейшие времена сей загадочный факт неизменно повергал духовных владык в состояние некоторой растерянности, и они, разводя руками, не раз бывали вынуждены признать, что церковь русская «была в те годы не на высоте». Мы уже не говорим о том, что среди монголов, если верить источникам, христиан было более чем достаточно (христианство несторианского толка было весьма популярно на Востоке).
А вот в Сандомире уникальная веротерпимость монголов вдруг улетучивается как по мановению волшебной палочки. Всегда подчеркнуто доброжелательные по отношению к духовному сословию, они вдруг ни с того ни с сего учиняют жуткую резню. Вопрос на засыпку: могли ли монголы так поступить? А если виновники этой кровавой каши не они, то тогда кто? Подождем немного с ответом.
В битве при Лигнице тоже хватает чудес. Разбирать все перипетии сражения мы не будем (желающие могут обратиться к книге Александра Бушкова), а коснемся только одной пикантной детали. В разгар схватки в польских войсках возникает паника, и они обращаются в беспорядочное бегство. По свидетельству некоторых источников, эта паника была спровоцирована хитроумными монголами, затесавшимися в боевые порядки польских дружин. Сама по себе версия вполне правдоподобная, поскольку средневековая военная история знает много случаев повального бегства в результате паникерских настроений. Неувязка только одна, но весьма существенная. Вы не забыли, уважаемый читатель, что «безбожные моавитяне» совсем не похожи на европейцев? Даже если не принимать во внимание такие мелочи, как язык, одежду и вооружение, то как быть с внешним видом? Плоские лица, смуглая кожа, широкие скулы, раскосость, отсутствие бороды… Надо ли перечислять? Ежу понятно, что перепутать классического монголоида из Центральной Азии с европейцем невозможно даже спьяну. Или монголы успели навербовать провокаторов среди местного населения?
А вот если с поляками сражаются русские, то все встает на свои места. Одежда, оружие и доспехи у русских и поляков почти неразличимы, а русский и польский в те времена — это практически один язык. Хорошо, скажет внимательный читатель, все это очень мило. А разве нет каких-нибудь материальных доказательств славянского присутствия в означенном месте в означенное время? Логика — это, конечно, штука замечательная, но все-таки хотелось бы чего-то вещественного и неподдельного, что можно подержать в руках, обсосать по косточкам, а потом сказать: да, это именно то, что мы искали. Короче говоря, не найдется ли картинки, миниатюры или летописного свидетельства, которые не оставили бы камня на камне от вздорной идеи о нашествии «безбожных моавитян»?
Такие доказательства есть, и они будут вам немедленно представлены. Вот, наприклад — как говорили наши предки при Петре Великом, — изображение гробницы Генриха II Благочестивого, того самого краковского князя, что был убит в жестоком бою под Лигницей 9 апреля 1241 г. Эта картинка воспроизведена в книге А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского «Империя» со следующим комментарием (приводится перевод надгробной надписи): «Фигура татарина под ногами Генриха II, герцога Силезии, Кракова и Польши, помещенная на могиле в Бреслау этого князя, убитого в битве с татарами при Лигнице 9 апреля 1241 г.» К «татарину» стоит присмотреться. Это типичный русский мужик с окладистой бородой, одетый в костюм русского покроя. К животу он прижимает широкий клинок, заточенный с одной стороны, который называется «елмань» и который был в свое время позаимствован русскими у турок. Это отнюдь не татарская кривая сабля. Оружие этого типа долго использовалось в русской армии (вплоть до эпохи Павла I), а в средневековой Западной Европе тоже не было раритетом. У итальянцев подобный увесистый тесак, предназначенный для борьбы с латной конницей, назывался «фальшьон» (фальчионе). Можно, конечно, задаться детским вопросом, почему именно Генрих попирает державной стопой бородатого «татарина», когда именно ему, Генриху, всыпали по первое число и убили до смерти, но это, согласитесь, уже детали. Так с кем же все-таки сражались поляки под Лигницей?
Если предположить, что Польшу наводнили русские полки, то маловразумительная история со взятием Сандомира разрешается тоже на удивление легко. Веротерпимые монголы вырезать подчистую католический клир, конечно же, не могли. А вот православное воинство, столкнувшееся с погаными «латынцами», будет куда как немилосердно…
На тучных мадьярских пастбищах монголы тоже отличились. Если вы легкомысленно думаете, что они только откармливали своих косматых лошадок и копили силы для очередного похода, то вы жестоко ошибаетесь. У диких степняков были заботы поважнее. Говорят, что ордынцы распространяли поддельные грамоты от имени венгерского короля Белы IV, чем внесли большую неразбериху в стан неприятеля. Воистину таланты безбожного воинства не знают границ. С неизменным успехом монгольские чудо-богатыри воюют и в степях, и в сибирской тайге, и во вьетнамских джунглях, и в лесных чащобах Восточной Европы. Неспокойные воды морей Юго-Восточной Азии для них пустяк. Овладев навыками кораблевождения, они легко высаживаются на острове Ява. Вот только у побережья Японского архипелага их постигла досадная неудача: божественный ветер («камикадзе» по-японски) разметал флотилию агрессора. Есть все-таки Бог на небе, ведь в противном случае от знаменитых самураев остались бы только рожки да ножки… Стоит ли после этого удивляться, что гениальные супостаты нечувствительно осваивают не только славянские наречия, но и труднейший мадьярский язык, где одних падежей шестнадцать штук?
А вот русским задурить полякам головы особого труда не составляло. И подложные венгерские грамоты сфабриковать тоже было не в пример легче, если иметь в виду грамотность славянской верхушки и давние династические связи с государями Европы (хотя задача, надо полагать, была непростой). Но для диких степняков, пришедших неведомо откуда, она была просто невыполнимой.
Настало время поговорить о загадочных маневрах ордынской конницы на полях Восточной Европы. Начнем с самого начала. Итак, 1241-й год. Главнейшие польские города сожжены и разграблены, страна опустошена, а армия разгромлена в пух и прах. Одним словом, Польша повержена. Как сказал поэт (по другому, правда, поводу), «во прахе и крови скользят ее колена». Перед ордынцами открывается дорога на благословенный запад. На расстоянии вытянутой руки лежат изобильные германские равнины с богатыми городами, которые населяют зажиточные бюргеры. Эти плоские земли — идеальный театр военных действий для конных полков. Кажется, сама природа-матушка громко шепчет в монгольские уши: сюда, ребята, только сюда! Вы от пуза накормите коней на тучных пастбищах и зачерпнете шеломами воды из полноводных рек, а почтенные напуганные горожане сами вынесут свое добро, кланяясь в пояс…
Но многоопытные монгольские полководцы не ищут легких путей. Они равнодушно отворачиваются от соблазнительной картинки и направляют стопы (то бишь копыта) на юг. Больше года монгольские отряды с боями прорываются к Адриатическому побережью, не считаясь с потерями. Временами им приходится нелегко — кавалерийские соединения чувствуют себя очень неуютно на горных перевалах. Но завещание непобедимого Чингиса обсуждению не подлежит, и кому какое дело, что грозный «потрясатель вселенной» упокоился в Бозе пятнадцать лет тому назад. И если взбредет в голову какому-нибудь праздному щелкоперу вслед за Горацием робко спросить: «Куда, куда стремитесь вы, безумцы?», то тысячи глоток в едином порыве еле слышно выдохнут: «Туда…» А потом рявкнут что есть силы: «Туда! Где синие волны ласкают песок!»
Но оставим в покое лирику. Ведь должно же существовать разумное объяснение этих загадочных перемещений. Военные кампании такого размаха не затевают с бухты-барахты, их планируют и готовят загодя и с определенной целью. И если ордынцы вместо плодородных германских равнин идут в сравнительно бедные горные районы, где их конница не будет иметь свободы маневра, если они ставят себя в заведомо невыгодные условия, то такое не может быть простой случайностью. Они явно преследуют какую-то цель. Оказавшись наконец на берегу вожделенного моря, они ведут себя не менее странно. Татарские отряды проходят сотни километров вдоль Адриатического побережья, не предпринимая почти никаких активных действий. Да и весь их западный поход, если разобрать его по косточкам, проведен как-то совсем не по-монгольски. На первый взгляд, все вроде бы как всегда — жгут, убивают, грабят, берут трофеи. Но при этом почему-то никого не облагают данью, не пытаются подчинить разоренные земли, не рассаживают на ключевые посты свою администрацию, чтобы контролировать побежденных. Короче говоря, ордынцы упорно не делают как раз того, чем всегда охотно занимались едва ли не во всех покоренных странах. Задачи в Европе у них определенно другие.
А вот если мы предположим, что дикие монголы — это всего-навсего русские, то картина проясняется и многие детали обретают смысл. Причудливый путь русских полков по Центральной и Восточной Европе, этакая загогулина от Балтики до Адриатики, получает в этом случае вполне естественное объяснение. Что же побудило русские дружины предпринять и осуществить такой хитроумный маневр? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно посмотреть на расклад сил в Западной Европе XIII в. Политическая ситуация была в те годы исключительно запутанной и определялась масштабным конфликтом между римскими папами и императорами Священной Римской империи, в который оказались втянуты едва ли не все европейские дворы. Кто читал «Божественную комедию», должен помнить о противостоянии гвельфов и гибеллинов, описанном Данте. Первые поддерживали папство, а вторые — германских императоров. Ожесточенная борьба этих двух политических партий в городах Северной Италии продолжалась с XII по XV столетие и была частным случаем общеевропейского великого противостояния. В описываемое нами время вражда между папой Григорием X (а после его кончины — Иннокентием IV) и императором Священной Римской империи германской нации и королем Сицилии Фридрихом II Гогенштауфеном приобрела небывалый размах. На соборе в Риме в 1241 г. папа объявил Фридриха II низложенным и отрешенным от церкви и престола, в ответ на что Фридрих, разгромив войска папы, вынудил нового папу Иннокентия IV бежать в Лион. Эта борьба продолжалась до самой смерти Фридриха в 1250 г.
Естественно предположить, что Русь не могла оставаться в стороне от большой европейской политики. Тогда сразу же возникает вопрос: чью сторону примут русские князья в противостоянии германских императоров и папства? Ориентация на Ватикан представляется нам крайне маловероятной, особенно если принять во внимание уже достаточно далеко зашедшее расхождение между западным и восточным христианством, а также давние династические связи русской правящей верхушки с королевскими дворами Европы. Окончательный раскол некогда единой христианской церкви произошел в 1054 г., и к XIII в. противоречия между католицизмом и православием сделались почти непреодолимыми. Яркий тому пример — взятие Константинополя европейскими рыцарями в 1204 г. в ходе четвертого крестового похода. Кроме того, Германию и Русь связывали давние добрососедские отношения. Внучка Ярослава Мудрого Евпраксия стала в свое время женой германского императора Генриха IV, того самого, который был отлучен от церкви папой Григорием VII Гильдебрандом и прославился многолетней с ним враждой. Деда Александра Невского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо и Фридриха I Барбароссу, деда Фридриха II, связывали тесные дружеские узы. Поэтому логично предположить, что Русь в конфликте папства и германских императоров выступит на стороне Священной Римской империи.
Таким образом, наша рассыпанная мозаика легко собирается в цельное и осмысленное изображение, а каждый ее фрагмент занимает подобающее ему место. В рамках этой версии находят простое и естественное объяснение буквально все странности западного похода. И бородатый русский воин под ногами Генриха II на его гробнице. И сандомирская резня (православные дружинники Александра Невского, мягко говоря, не питали добрых чувств к католическим священникам). И провокаторская деятельность русских среди польских полков. И поддельные грамоты венгерского короля (среди руководителей похода хватало грамотных людей). И неожиданный поворот на юг (а зачем, скажите на милость, двигаться на запад, в германские земли, если император Священной Римской империи германской нации — ваш союзник?). И, наконец, упорное стремление к берегам Адриатики (морем проще всего добраться до ненавистной Италии, используя союзный флот). И вот там, на побережье, видимо, что-то не срослось — неслучайно русские полки мотались взад-вперед вдоль берега в тщетном ожидании кораблей, которые должны были перебросить русские войска в Италию. Между прочим, еще одна крайне любопытная деталь: и Польша, и Чехия, и Венгрия, якобы разоренные «татарами», были последовательными сторонниками Ватикана в конфликте пап и императоров. Легко находит свое объяснение и то обстоятельство, почему побежденные не были обложены данью. Поскольку целью военной кампании 1241–1242 гг. было сокрушение папского Рима, а не закабаление народов Восточной Европы, надобности в этом не было никакой. Подогревать антирусские настроения не входило в планы Александра.
Интересно, что если принять гипотезу о рейде русской армии в Европу, то сразу же проясняются многие последующие события. Скажем, агрессия Тевтонского ордена против северных русских княжеств в 1242 г. вполне может быть ответом Ватикана на западный поход Александра. Гроссмейстеры всех без исключения духовно-рыцарских орденов напрямую подчинялись Риму и исполняли его приказы. Любопытен и такой факт: в то время в Европе бытовало убеждение, что Фридрих II тайно сносился с «безбожными татарами», чтобы с их помощью свалить папу. Традиционная историография полагает, что это был навет, инспирированный Ватиканом, но кто знает… Как ни крути, а Фридриха с Александром связывали давние родственные и дружеские отношения, а папский Рим был лютым врагом русской церкви. Примечательно и другое: в том же 1242 г., когда на Русь обрушились тевтонские рыцари, папа объявил крестовый поход против Фридриха, и крестоносное воинство взяло штурмом его столицу, город Аахен.
Противостояние пап и императоров продолжалось еще долго. Дело закончилось тем, что уже после смерти Фридриха его четырнадцатилетний внук Конрадин был схвачен сторонниками папы и обезглавлен, что являлось вопиющим нарушением правил ведения рыцарской войны. К дворянам, а тем более монархам такие изуверские меры практически никогда не применялись. А если принять во внимание, что род Гогенштауфенов был истреблен подчистую, буквально вырублен под корень, то поневоле задумаешься. В 1273 г. на императорский трон был возведен Рудольф Габсбург, положивший начало известной династии. Надо полагать, папа был в свое время не на шутку напуган, если проявил такую жестокость по отношению к Гогенштауфенам.
Можно вспомнить и некоторые итальянские хроники, в которых рассказывается о «татарском» посольстве, прибывшем ко двору Фридриха с богатыми подарками. Безусловно, заслуживает внимания и тот факт, что на фоне беспримерной паники, охватившей Европу при вторжении татар, германский император оставался безмятежно спокоен. И в самом деле: а чего дергаться, если друг и родственник Александр спешит ему на помощь с военной силой? А вот папские гонцы встретили у «татар» самый нелюбезный прием. И где же хваленая монгольская веротерпимость? Так что шквал «антитатарской» пропаганды, взметнувшийся до небес в Европе XIII в., получает естественное и логичное объяснение. Закончить историю западного похода монголов нам бы хотелось любопытным документом, который раскопал Александр Бушков. Речь идет о фундаментальном труде польского историка Мартина Кромера (1512–1589), который был известным хронистом и епископом области Вармия. Так вот, он черным по белому пишет, что войска галицко-волынских князей принимали самое активное участие в походе ордынцев на Сандомир и Краков…
Глава 7
Другие версии
Вышеизложенная гипотеза, переворачивающая традиционные представления о монгольском нашествии на Русь, принадлежит перу Александра Бушкова и соприкасается с версией академика А. Т. Фоменко о Руси-Орде как едином организме (теорию Фоменко мы подробно разбирать не будем, поскольку она изобилует огромным количеством натяжек и несообразностей). А вот версия Бушкова (несколько нами подретушированная и видоизмененная) представляется наиболее убедительным изложением непростых событий, имевших место в Восточной Европе в 1223–1242 гг. Менее всего мы склонны считать, что эта версия является истиной в последней инстанции. Если читатель помнит, мы достаточно много говорили в начале этой книги о многовариантности истории. Чем глубже мы погружаемся в прошлое, тем меньшим количеством надежных документов мы располагаем и тем критичнее нужно быть в отношении письменных источников. История тем вариативнее, чем более отдаленные эпохи мы рассматриваем. Поэтому наша версия ни в коем случае не претендует на исчерпывающее изложение всех наличных фактов. Она вполне может быть пересмотрена, видоизменена или вовсе отброшена, если на свет Божий выплывут новые доказательства. Но, повторяем, на уровне сегодняшних знаний она представляется нам самой непротиворечивой.
Поскольку целью нашего сочинения является не только развенчание мифов официальной истории, но и максимально полный анализ альтернативных версий, мы предлагаем вашему вниманию принципиально иную точку зрения на европейские события XIII в.
Первым делом не помешает оглядеть с высоты птичьего полета (любимое выражение Л. Н. Гумилева) бурное кипение жизни на просторах тогдашней Ойкумены. Давайте договоримся исходить только из хорошо проверенных фактов. Интересные версии и зыбкие домыслы пустим побоку.
Итак, начнем по порядку. Что мы видим в Европе? Извольте. Во-первых, начало промышленной революции, когда цеховые мастера наперегонки волокут на рынок свои изделия. Металлургическое производство переживает небывалый расцвет: немцы выделывают доспехи исключительной прочности, а итальянцы не знают себе равных по части филиграни и художественной отделки. Крепкое сельское хозяйство и переизбыток населения. Религиозная экзальтация, умело направляемая из Ватикана и могущая поставить «под ружье» сотни тысяч оголтелых фанатиков. Отмобилизованная армия закованных в сталь рыцарей, готовых по первому слову католического Рима обрушиться на иноверцев. Толпы паломников, которые вразумляют неверных крестным распятием. Процветающая экономика с бойкой торговлей всякой всячиной и надежно функционирующий Великий шелковый путь.
Теперь Монголия. Мы видим разрозненные племена, многие из которых еще к XII в. не вышли из стадии первобытно-общинных отношений. Среди более продвинутых степняков намечаются признаки классового расслоения. Численность населения минимальная (как и должно быть у нормальных скотоводов, живущих натуральным хозяйством). Абсолютно никаких навыков железоделания. Правда, историки говорят, что на Алтае металлургия была выше всех похвал, а ушлые археологи демонстрируют нам великолепные клинки, далеко превосходящие знаменитые самурайские катаны (кривые мечи особой заточки). Это весьма странно, потому что никакая технология не возникает на пустом месте. Спрос рождает предложение — эта универсальная формула работает во все времена. Даже если и было что-то в этом роде, существуют серьезные сомнения, чтобы сия передовая технология могла быть поставлена на поток. А без поточного производства нет великих походов. Это такие азы, которые даже обсуждать как-то неприлично, но историки-ортодоксы (в большинстве своем гуманитарии) такие мелочи игнорируют запросто.
Господи, боже мой, господа историки! Где имение, а где вода? Гляньте на карту: где Монголия и где Алтай? Как скоро и в каких масштабах могла быть налажена выделка высококачественных железных изделий, даже если великий хан соизволил повелеть? Небывалая стремительность монгольских походов просто-напросто не оставляет времени для сколько-нибудь сносной организации крепкого тыла.
Но мы пока не закончили наш беглый сравнительный анализ. Что еще мы имеем в Монголии XIII в.? Полную безграмотность и отсутствие общенациональной идеологии. Последний пункт может показаться нашему современнику маловажным, но в Средние века он имел основополагающее значение. Чем, скажите на милость, кроме внятно сформулированной общепонятной идеи, можно было увлечь соплеменников в далекий поход в те ветхозаветные времена, особенно если речь идет о кочевниках, привыкших обходиться своими силами? Броский лозунг «к последнему морю» здесь ни в коем случае не сработает. Его измыслили книжники много лет спустя.
Впрочем, давно пора оставить Монголию в покое. Мы уже извели гору бумаги, стремясь доказать, что ни при каких условиях не могли неграмотные скотоводы из Центральной Азии (а Чингисхан до конца своей жизни не умел ни читать, ни писать) проскакать несколько тысяч километров, сокрушив по пути множество процветающих государств, и основать империю, раскинувшуюся от Тихого до Атлантического океана. Есть на свете вещи физически невозможные, и ничего с этим, к сожалению, не поделаешь. Многим хотелось бы научиться летать или ходить по воде аки по суху, но существует такая бяка, как законы природы. Увы. Кстати, несколько слов о Чингисе, точнее об упоминании его имени средневековыми авторами. Тут нас поджидают любопытные открытия. Казалось бы, имя покорителя вселенной должно быть у всех на слуху, но не тут-то было. Например, Данте в «Божественной комедии» (а ее называют энциклопедией Средневековья) ни о Чингисхане, ни о Батые не сообщает ни слова. А ведь в поэме поминаются сотни, если не тысячи исторических персонажей. Данте родился через каких-нибудь сорок лет после монгольских походов, и совершенно невероятно, чтобы эта грандиозная эпопея, опрокинувшая миропорядок, прошла мимо его внимания. Можно вспомнить и Франсуа Рабле (1494–1553), в великой книге которого неукротимые степняки не удостоились даже беглого упоминания. А ведь имен в «Гаргантюа и Пантагрюэле» (как вымышленных, так и реальных) столько, что и сосчитать нельзя. Или, скажем, Никколо Макиавелли не вспоминает Чингисхана даже тогда, когда специально перечисляет самых выдающихся полководцев Азии. Поэтому поневоле приходишь к выводу, что невероятные приключения монголов, о которых сегодня знает каждая собака, придуманы уже после XVI в.
И пришел этот миф, по мнению Сергея Валянского и Дмитрия Калюжного, с запада. Эти двое исследователей, выпустившие несколько книг по вопросам древней и средневековой истории, вслед за Н. А. Морозовым полагают, что так называемая империя Чингисхана не что иное, как фантомное отражение четвертого Крестового похода, в ходе которого в 1204 г. был взят штурмом Константинополь. Давайте рассмотрим их версию поподробнее.
Начать придется издалека. Мы уже касались в третьей главе истории русского летописания, поэтому постараемся быть предельно краткими. Начальная летопись, кто бы ни был ее автором, доводит свой рассказ до 1110 г. При этом хронист ведет себя довольно странно. Добросовестно фиксируя сущие пустяки, он вглухую молчит о событиях, без преувеличения потрясших весь христианский мир. Дело в том, что за 10–15 лет до того, как наш летописец поставил жирную точку, доблестные рыцари захватили соседку Царьграда (Константинополя) Никею (1097), а в 1099 г. взяли штурмом Иерусалим, освободив от неверных Гроб Господень. Христианские страны пребывали в крайнем волнении. Хотите знать, что пишет в это время наш замечательный хронист? Для 1099 г. у него нашлось всего несколько корявых строчек: «В лето 6607 (1099). Изиде Святополк на Давыда к Володимерю, и прогна Давыда в Ляхы. В се же лето побьени угры (венгры) у Перемышля. В се же лето убьен Мстислав, сын Святополчь, в Володимери, месяца июня в 12 день». Штурм Иерусалима, между прочим, состоялся тоже в июне месяце означенного года, но у летописца, надо полагать, кончились чернила, потому что он об этом ни словом не обмолвился. Чудны дела твои, Господи! В Палестине и Малой Азии творятся эпохальные события, а киевский монах, считающий себя выучеником византийских теологов, будто воды в рот набрал. Более того: не только о первом, но и о всех последующих крестовых походах наши летописцы не сообщают ничего. Даже события Четвертого Крестового похода, увенчавшегося взятием Царьграда (а ведь именно оттуда, если верить источникам, пришел на Русь свет истинной веры), не нашли в наших хрониках ровным счетом никакого отражения. Все это настолько поразительно, что не остается ничего другого, как предположить, что летописи наши составлялись отнюдь не по горячим следам (как мы уже говорили), а спустя много-много лет, когда события, мимо которых ни один современник не мог пройти равнодушно, уже давным-давно потеряли актуальность и представляли ценность сугубо историческую.
А ведь события, имевшие место в Малой Азии в начале XIII в., буквально перевернули мир. После падения Константинополя в 1204 г. рухнула тысячелетняя Византийская империя. Точнее, от нее остался осколок со столицей в Никее — эфемерное государственное образование, просуществовавшее еще два с половиной века до своего окончательного падения в 1453 г., когда Константинополь был захвачен турками-османами. На обломках Византии итальянские и французские рыцари создали так называемую Латинскую империю (о которой мы уже писали). Ее императору, избираемому из числа западноевропейской знати, отошла четвертая часть завоеванных земель, а остальное разделили между собой рыцарство разных стран и Венеция. На островах Эгейского моря были образованы республики по типу венецианской, а материковая Греция досталась французам. И хотя Латинская империя просуществовала всего 57 лет (она пала уже в 1261 г., когда сторонникам православия удалось отвоевать Константинополь), Греция оставалась протекторатом еще более двухсот лет.
Вдохновителем и организатором Четвертого Крестового похода был папа Иннокентий III, годы жизни которого (1161–1216) практически ложатся на годы жизни Чингисхана (родился, по разным данным, в 1155-м, 1167-м или 1162-м, а умер в 1227-м). Само по себе это ни о чем не говорит, но если принять во внимание, что папа был великим царем-первосвященником, то совпадение становится уже любопытным. Дело в том, что титул Чингиса — великий хан-каган — тоже означает царя-священника в буквальном переводе. С. Валянский и Д. Калюжный полагают, что миф о папе Иннокентии как о Чингисхане мог сложиться на Востоке довольно легко. В ходе крестовых походов на территории Малой Азии и в Палестине возникли многочисленные христианские княжества — Антиохийское, Триполитанское, Эдесское, Иерусалимское и другие. Все эти события, поистине экуменического размаха и вдобавок продолжавшиеся на протяжении жизни нескольких поколений, не могли не обрасти мифами, преданиями и легендами. Немусульманское население покоренных стран должно было видеть в христианских рыцарях естественных союзников против магометанской угрозы, надвигавшейся с Востока. Практически полное отсутствие таких мифов удивительно. Еще более оно удивительно в русских летописях (события, связанные с крестовыми походами там совсем не отражены), поскольку все происходящее в Византии не могло не привлекать самого пристального внимания русских князей. Остается допустить, что эпохальные деяния рыцарских орденов претерпели в памяти потомков своеобразную трансформацию, превратившись в нашествие монголо-татарских орд. В начале этой книжки мы уже писали о сложных проблемах, возникающих при истолковании событий далекого прошлого. Хроники чаще всего пишутся не очевидцами (которые тоже могут быть пристрастны), а со слов очевидцев, причем пишущий не может не учитывать политическую конъюнктуру и точку зрения своего государя. Последующие интерпретации могут исказить текст до неузнаваемости.
Нам в большей степени известна военная составляющая деятельности рыцарских орденов, поэтому мы зачастую упускаем из виду их миссионерские притязания. Орденский напор на Восток мог быть куда более масштабным и агрессивным, чем нам представляется сегодня. Мы уже не говорим о том, что контролировать торговые пути просвещенным европейцам было не в пример легче, чем неграмотным скотоводам из далекой Монголии. А ведь если верить историкам, монголы проявили блистательные таланты и как купцы, и как чиновники, и как дипломатические представители. Скажем, известный востоковед А. Ю. Якубовский пишет, что «монголы превратили международную сухопутную торговлю буквально в культ. Мы их увидим и в роли сборщиков податей, и на постах заведующих финансами и т. д.» Не слишком ли это чересчур? Для того чтобы разбираться в тонкостях экономики и администрирования или развернуться на поприще международной торговли, нужно иметь подготовленных людей, время и опыт. Как монголы сумели всему этому обучиться столь быстро? Использовать местное чиновничество тоже не получится — неграмотные степняки просто не смогут его контролировать. А вот европейцам такая задача была вполне по плечу, особенно если принять во внимание, что в крестовых походах принимали самое активное участие могущественные торговые республики Северной Италии — Венеция и Генуя.
Римский папа был в то время царем царей и обладал не только духовной, но и светской властью. Он назначал и низвергал по своему усмотрению христианских владык и полагал свою власть всемирной. Ему подчинялись крестоносные войска и гроссмейстеры духовно-рыцарских орденов; Ватикан был такой силой, не считаться с которой не мог никто. Выступая в роли инициаторов крестовых походов, римские папы воспринимались на Востоке как завоеватели. А поскольку рыцарские войска нередко действовали с исключительной жестокостью, они вполне могли казаться местному населению (особенно единоверцам-схизматикам) какими-то выходцами из преисподней. Вполне можно допустить, что имя «татары» было первоначально прозвищем этих свирепых пришельцев («тартары» — по-гречески «адские люди») и только потом превратилось в этноним. Да и параллели «орда-орден» тоже наводят на размышления.
Итак, резюмируем: по мнению С. Валянского и Д. Калюжного, монгольская империя от океана до океана — это мираж, сон, призрак, не имеющий ровным счетом никакого отношения к реальной Монголии в Центральной Азии. Подлинная история монгольских завоеваний — это история крестовых походов, увенчавшаяся созданием Латинской империи, и последующие события на Ближнем Востоке. Попутно отметим, кстати, крайне любопытный хронологический параллелизм. Если верить традиционной историографии, в 1204 г. в Монголии возвысился нойон Темучин, а в 1206 г. на курултае он был избран великим ханом под именем Чингисхан. Началась полоса монгольских завоеваний, в ходе которых была создана грандиозная империя, не имевшая себе равных в прошлом (да и в будущем, пожалуй, тоже). Как единое государственное образование она просуществовала сравнительно недолго: в 1260 (1261) г. на просторах империи вспыхнула гражданская война. В ходе четырехлетней борьбы за власть Монгольская империя фактически распалась на относительно самостоятельные улусы. Историки пишут, что с 60-х годов XIII в. исторические пути этих улусов разошлись и дальнейшая их история перестает быть историей Монгольской державы. В 1271 г. внук Чингисхана Хубилай основал в Китае династию Юань и перенес столицу из Каракорума в Яньцзин (современный Пекин). Что мы видим в эти же годы на Западе? По призыву Ватикана начинается Четвертый Крестовый поход. Рыцари, собравшиеся со всей Европы, в 1204 г. берут штурмом Константинополь, а в 1206-м на землях Византии возникает Латинская империя. Как единое целое она просуществовала до 1261 г., после чего распалась на независимые государства. На своих восточных границах эта империя неминуемо должна была соседствовать с Монгольской державой, но ни в одной хронике не отмечено ни единого столкновения между ними. Более того, складывается ощущение, что эти два юных и чрезвычайно агрессивных государственных образования попросту не подозревают о существовании друг друга. Таким образом, нам остается предположить, что история монгольских походов — это не более чем географический перевертыш, своего рода зеркальное отражение событий, происходивших в Малой Азии.
А как же Золотая Орда на Волге, далекий западный улус некогда единой Монгольской державы, раскинувшийся от Днестра до Иртыша? В русских летописях слова «орда» и «ордынцы» упоминаются постоянно. Официальная история нам говорит, что это было обширное многонациональное государство, просуществовавшее до конца XV в. Если и Золотая Орда фантом, то где же ее прототип?
Сначала разберемся с происхождением слова «орда». М. Фасмер, составитель «Этимологического словаря русского языка», пишет, что в древнерусском языке слово «орда» означало «стан, кочевье» и заимствовано из тюркских языков. На казахском, татарском и азербайджанском orda это «дворец, шатер султана, хана», на турецком ordu означает «военный лагерь». Монгольское и калмыцкое ordu, orda опять же «двор, лагерь, стоянка». А вот слова «орден» и «ордер», по мнению М. Фасмера, заимствованы из немецкого и восходят к латинскому ordo — «ряд, строй, порядок». М. Фасмер, конечно, авторитетнейший специалист и спорить с ним нелегко. Но вот, скажем, Сигизмунд Герберштейн, посетивший Московию в XVI в., пишет в своих «Записках», что на татарском «орда» означало «множество» либо «собрание». А в русских летописях при рассказе о военных кампаниях запросто используются выражения «шведская орда» или «немецкая орда» в том же значении «войско». А. Бушков указывает, что по-польски «Horda» — «полчище», причем не в смысле «толпа кочевников», а скорее «большое войско». Можно обратить внимание на оборот «походный ордер», который до сих пор используется на флоте и означает построение кораблей в походе. Одним словом, все значения слова «орда» так или иначе вертятся вокруг терминов «строй», «порядок», «военный лагерь» (в турецком, см. выше). Между прочим, на современном казахском «Кзыл-Орда» не что иное, как Красная Армия.
Весь вопрос в том, откуда в русский язык проникло это слово — из тюркских языков или через европейские из латыни. Фасмер склонен полагать, что слова «орда» и «орден» имеют разное происхождение. А вот Е. П. Савельев, автор «Древней истории казачества», на мнение которого ссылаются С. Валянский и Д. Калюжный, выводит слово «орда» из латинского ordo («строй, порядок») и считает, что и русские «орден» и «орда», и немецкое Ordnung — родственные слова, пришедшие из латинского языка. Академик А. Т. Фоменко пишет о том же: сталкивая латинское «ordo» и немецкое «Ordnung», он полагает, что русское слово «орда», равно как и монгольское «orda» пришли с Запада.
Мы не станем вслед за Савельевым и Фоменко полемизировать с лингвистами. Заметим только, что некоторые события, имевшие место в первой половине XIII в. на территории Восточной Европы, наводят на определенные размышления. Казалось бы, мы достаточно много знаем о духовно-рыцарских орденах и их многотрудной деятельности. У всех на слуху знаменитый Тевтонский орден, основанный еще в 1128 г. в Иерусалиме. Но немногим известно, что перед тем, как обосноваться в Прибалтике, он в течение долгого времени был расквартирован в юго-восточной части Трансильвании (территория современной Румынии) и вел активные боевые действия, направленные в первую очередь против половцев. Оказался он в этих краях совсем не случайно: король Андрей II Венгерский, принявший незадолго до этого католичество, призвал в 1222 г. Тевтонский орден в свои владения и предоставил в его распоряжение трансильванские земли (в соответствии с особым актом, утвержденным папой Гонорием II). Поход 1223 г., направленный против половцев, закончился вполне успешно (как тут не вспомнить о событиях на Калке, имевших место в том же году). Но в дальнейшем король, обеспокоенный далеко идущими стратегическими замыслами гроссмейстера Тевтонского ордена, знаменитого фон Зальца, отказался от его услуг и отобрал дарованную ему область, а папа своей буллой скрепил это решение. Тевтонский орден был передислоцирован в Прибалтику, где, слившись с орденом меченосцев (1237), обосновавшихся на этих землях еще в самом начале XIII столетия, предпринял знаменитый Drang nach Osten — крестовый поход против Северо-Западной Руси, столь успешно отраженный Александром Невским.
К сожалению, в наших летописях упоминания о рыцарских орденах предельно фрагментарны, а их названия не упоминаются вовсе — речь чаще всего идет просто о походе «на немцы». Тевтонский орден (вкупе с Ливонским, также обосновавшимся в Прибалтике) на протяжении XIII–XIV вв. непрерывно воевал с Литвой, Польшей и Северо-Западной Русью, пока польско-литовско-русская коалиция не нанесла ему жестокое поражение под Грюнвальдом в 1410 г., после чего орден уже никогда не мог подняться и влачил жалкое существование.