Я – телохранитель Гриньков Владимир

– Папаня у нее…

– Строгий?

– Нет, просто он обрисовал ситуацию: девочка сейчас одна, а возраст уже – сам понимаешь, и она вроде как в процессе поиска…

– Что же ты раньше не сказал?

– Ого-го, как ты грудь колесом выкатил! Слушай, я тебе запрещаю к ней приближаться!

– Толик, это в тебе говорит ревность. А ревность – нехорошее чувство.

– Ты там уже закончил?

– Толик, я все понял! Ухожу, ухожу, ухожу!

«Телефонная книжка Скворцовой… Много женских имен… Судя по мелькающим пометкам „Салон „Люкс“, „Ателье «Сити“ – это в большинстве своем все нужные ей люди… Портные да парикмахеры… Смотрим букву Т… Театр Вахтангова… Лидия Семеновна… Театр «Ленком“… Тая…Телецкий Дмитрий Аркадьевич… А Тапаева – нет… Где она ещеможет записать его номер телефона?.. По имени… Генрих… Смотрим букву Г… Гоголь… Неужели тот самый?.. Шутка… Нет, не тот, разумеется… Андрей Сергеевич… Генрих… Телефон совпадает… Вот он, Тапаев… В общем, ничего интересного… Обыкновенная телефонная книжка обыкновенного человека… Пустой номер с этой женщиной… Когда замышляют что-то дрянное, не тянут с собой за тридевять земель целый чемодан мазей, кремов, пудры и губной помады… Что еще тут у нее в чемодане?.. Туфли… Это – для праздничноговечера… Нераспечатанный комплект нижнего белья… Фотоальбом… Ба! Да это история жизни мадемуазель Скворцовой и ее сына в отсутствие отца… Привезла, чтобы показать недостойному родителю?.. Вся жизнь как при ускоренной киносъемке… Скворцова стремительностареет, а ее сын столь же стремительно растет… Все, можно закругляться… От нее вряд ли можно ждать подвоха… Что там у нас осталось?.. Ее постель… И туалетная комната… Постель… Фото… Под подушкой – ничего… Под матрацем – ничего… Теперь – туалетная комната… Оказывается, там, на столе, еще не все баночки-флакончики!.. Кое-что и здесь припасено… Что ж, приступаем… Фото… «GARNIER»… «SYN-ERGIE»… «DEMAQUILLANT»… Дальше… «LAITVELOUTE»…«YVES ROCHER»… Подушечкиизваты«BELLA COTTON»… «NIVEA VISAGE»… «CLEAR-UP STRIP»… «STRIP» – это полоски…Да, что-то узкое в упаковке… Шампунь «WASH &GO»… Шампунь?.. Да, действительно шампунь… Зубная паста… Стандартный тюбик «Колгейта»… «L'OREAL»… «EXECELLENCECREME»… «BLONDESUPREME»… «BLONDE»? Блондинка?.. Средство для окрашивания волос?.. Она собирается перекрашивать волосы?.. И еще у нее – пятьдесят тысяч наличными…И электрошокер… Этот джентльменский набор уже способен лишать спокойствия… Ладно, запомнили…«BODY CREAM»… «GIANFRANCOFERRE»… «BATH FOAM»… Тоже«FERRE COMPLEX RELAXANT»… «GWENCHY»… Зеленыйфлакон сторговоймаркой«YVES ROCHER»…«FERMETE CORPS»… «BIO-VEGETALE»… Бритвенный станок… Дамский… Пена для бритья… «FORWOMEN»… Для женщин…Увлажненные гигиенические салфетки… Пилочка для ногтей… Расческа… Банный халат на вешалке… Карманы… Пусто… Сливной бачок… Ничего… Больше здесь смотреть нечего… Я бы сказал, что в отношении Скворцовой подозрений практически нет… Но тот джентльменский набор… Надо сказать, чтобы за ней присматривали… Только и всего…»

– Толик, я закончил. Как тут у тебя?

– Слушай, такой вот списочек: электрошокер, средство для окрашивания волос… То есть для перекрашивания. Она ведь сейчас – шатенка. Ну, и еще в этом списке – пятьдесят тысяч.

– Долларов?

– Рублей.

– Не впечатляет.

– Значит, не напрягаешься?

– Ну, какая от нее угроза, Толик? Каким тебе видится сценарий? Любовница электрошокером парализует, а потом злодейски умерщвляет нашего подопечного? После чего перекрашивает волосы, становится совершенно неузнаваемой и с помощью пятидесяти тысяч прокладывает себе путь в безопасное далеко, на экзотические острова, где ее никто никогда не отыщет? Так бывает только в плохих фильмах. А в жизни это называется – бред… Электрошокером не убьешь; перекрасив волосы, не станешь совсем не узнаваемым; пятьдесят тысяч рублей – не те деньги, которых достаточно для стопроцентно надежного отхода и залегания на дно.

– Согласен.

– Значит, все это – чепуха. И вообще – чего ты к этой молодящейся старушке прицепился, когда у тебя под боком есть такая славная девчонка? Она спит в соседней с твоей комнате и грезит о тебе, Толян. В своей чудненькой пижамке она прижимает к груди розового зайца, думая, что это – ты, а ты все не идешь, и она не спит, ее мучает бессонница… И так – из ночи в ночь, и даже снотворное не помогает…

– Трепло!

– Не надо на меня так смотреть! Я все понял и больше так не буду. Ты тут закончил?

– Да.

– И комнату мальчика этого ненормального осмотрел? Все подгузнички и памперсы его перебрал?

– Пошел ты к черту! У тебя настроение слишком игривое.

– А знаешь почему, Толян? Это нервы. Я чувствую, что мы ничего с тобой не нашли. А должны были найти. Значит, что-то просмотрели. И теперь я психую.

Китайгородцев позвонил в Москву.

– А я тебе звонить как раз собирался, – сказал ему Хамза. – Потому что наши ребята на одного из гостей накопали кое-что интересное, и я хотел поделиться.

– Кто? – коротко спросил Анатолий.

– Виктор Пастухов.

Телохранитель только вздохнул в ответ.

– Проблемы с ним? – понимающе произнес Хамза.

– Сидит у меня голубчик под присмотром, в наручниках. Сегодня утром устроил стрельбу. Даже гранату бросил. Хорошо, что учебная оказалась. Я потом просмотрел его вещи. А там – высушенные человеческие уши.

– Он Чечню прошел. В первую чеченскую

воевал.

– Я так и понял.

– У нас была возможность посмотреть его личное дело. У парня – орден Мужества. Характеристики положительные. Но повсюду отмечается психологическая неуравновешенность. Он легко срывается. К концу службы совсем с катушек слетел. Мы вышли на командира, под началом которого Виктор служил. Его характеристика такая: «В бою Пастухов – зверь и после боя – тоже зверь». В общем, отцы-командиры его отправили на дембель с легким сердцем. От греха подальше, так сказать. Чувствовали, что еще немного, и этот парень что-то отчебучит, а им потом отвечать. Вот и отчебучил. Ты с милицией уже связался?

– Нет.

– Почему? – Удивление Хамзы было самым неподдельным. Потому что при работе на выезде наипервейшее дело – установить контакт с местными пинкертонами. Даже если все благополучно. Ну а если стрельба – тут и раздумывать нечего.

– Тапаев против, – сказал Китайгородцев.

И опять Хамза спросил:

– Почему?

– Говорит, что хочет отсюда уехать спокойно, по-тихому. Какая-то логика в его словах, конечно, есть. Тут была стрельба, а это – его дом… Уголовное дело возбудят, он пойдет по делу свидетелем, а ему все эти допросы сейчас совсем ни к чему. Он мне так и сказал: «Я уеду, а уж потом тут пускай расследуют что хотят».

– Психология человека, оставляющего пепелище.

– В смысле?

– Ему уже будет все равно. Он не собирается сюда возвращаться.

– Да, никаких сомнений.

– Стрельба какие-нибудь проблемы создала? Кто-то пострадал?

– Нет.

– Ну ладно, тогда не гоните волну, если клиент просит. Ему виднее. С этим все у тебя?

– Пока да.

– Я тебе еще о гостях расскажу.

– Начните с супругов, – попросил Анатолий. – С Людмилы и Александра. Тут Костюков обратил внимание на то, что супружеская чета путем долгого перебора вариантов остановила свой выбор на комнате, из которой открывается вид на окна нашего подопечного. Хамза засмеялся в ответ:

– Толик, сразу хочу сказать, что в наработанных материалах нет ни малейшего намека на наличие у этой парочки снайперских навыков.

– Очень жаль, – буркнул Китайгородцев.

– Ты расстроился?

– Еще бы! Мы тут землю носом роем, а результатов – ноль. Не к кому прицепиться. Это тревожит.

– По этой парочке – ничего интересного. Женщина всю сознательную жизнь проработала в сфере торговли. Начинала продавцом, позже стала директором магазина, еще позже перешла работать в торг. Потом начались эти перестроечные дела, торг рассыпался, как я понимаю, и она пошла заместителем директора в одну из коммерческих фирм, занимающихся поставкой продуктов. Уволилась год назад по собственному желанию.

«Это здоровье ее стало подводить, никаких сомнений. Переключилась на свои болезни – и как полноценный работник была потеряна…»

– Никаких шероховатостей в ее биографии не нашли. В последнее время ее одолевают болячки. По ней сведений больше нет. Теперь – ее муж. Инженерил на заводе. Сейчас – «челночит», возит мелкие партии товара, которые сдает в коммерческие палатки. Предприниматель без образования юридического лица.

– Он служил в армии?

– Да.

– В каких войсках? Кем?

– Сейчас посмотрю, минуточку. Ага, вот… Московский военный округ… Автобатальон… Водитель… Воинское звание – рядовой… Он шоферил, Толик.

«Значит, снайперских навыков в него за время службы не заложили…»

– А охотой он не увлекается, случайно?

– Таких данных нет.

– Хорошо, дальше, – попросил Анатолий. – На кого еще есть материалы?

– Скворцова Алла Андреевна. Тебе это интересно?

– Мне все интересно.

– В настоящее время не работает. Живет гражданским браком с неким Бесединым Антоном Игоревичем. Он трудится в Центробанке, его забота – надзор за коммерческими банками. Вместе они уже шесть лет. Общих детей нет. У Беседина – две дочки от первого брака. Старшая – замужем. С первой женой отношения у него нормальные, ровные. Как и у Скворцовой с Тапаевым, кстати. Клиент регулярно пересылает деньги на содержание своего сына. Никаких эксцессов никто из их окружения припомнить не может. Это все, что я хотел тебе сказать-.

– Спасибо.

– Я тебе помог?

– Вам сказать сладкую ложь или горькую правду?

– Понял, – отозвался Хамза. – Ну, ты смотри там на месте, Толик. Я на тебя надеюсь.

«И я на себя надеюсь, – подумал Китайго-родцев. – Потому что мне надеяться больше не на кого».

…В коридоре он наткнулся на сумрачного Богданова. Начальник тапаевской охраны сильно нервничал, посерел лицом и даже, как показалось Анатолию, уменьшился в росте. Или в полутемном коридоре освещения недостаточно?

– Анатолий! – трагическим голосом произнес Ильич. – Сколько мне еще держать этих людей? Мне уже стыдно там появляться!

– Пойдем, я скажу им что-нибудь, – предложил телохранитель. – Чтобы закрыть эту тему.

– Ты закончил там, в гостевом доме?

– Да.

– Ну и как? – проявил интерес Богданов.

– Ничего, если честно.

– Все-таки странно, что этому учат на курсах.

– Чему? – не понял Китайгородцев.

– Тому, как шарить по чужим вещам и не оставлять следов.

– Этому не учат, Ильич. Я пошутил. Ведь это незаконно, сам понимаешь, так что… Как же это могут преподавать?

– Получается, что ты нарушаешь закон? – печально сказал Ильич, будто только теперь обнаружил несовершенство мира.

– Нисколько, – приобнял за плечо своего собеседника Анатолий. – Ведь главный закон жизни телохранителя каков? Клиент должен быть в безопасности! Вот я этот закон выполняю неукоснительно.

– Я про другой закон, Толик. Я про тот, который на бумаге записан и вышестоящими инстанциями утвержден.

– А, вон ты о чем, – беспечно сказал Китайгородцев. – Так то не закон. То – бред сумасшедшего.

– Вот мне интересно – почему на Руси такое наплевательское отношение к законам? Почему их никто не выполняет? То ли люди, для которых законы писаны, такие подлецы, то ли это законы подлые и дураками написаны?

– И люди не подлецы, и те, кто законы пишет, не дураки. Тут дело в другом, Ильич. У нас законы пишутся без уважения к тому, кому по этим законам жить. Понимаешь? А люди это чувствуют. Вот если к тебе, допустим, кто-нибудь – без уважения, то и ты ведь, согласись, будешь к нему – без особого почтения, будешь все наперекор делать. Да? Уж если ты закон пишешь, ты должен думать о тех, кому по этому закону жить. Чтобы ему, то есть живущему по закону человеку, было удобно. Правильно? А у нас закон пишут так, чтобы удобно было не человеку, а тому, кто его написал. И получается не закон, а оплеуха. Или вовсе преступление! Вот для нас, охранников, понаписали законов. Ты внимательно их читал, Ильич? Ты основательно их изучил, прежде чем взяться за охрану многоуважаемого Генриха Эдуардовича Тапаева? Ты все там понял? И все эти законы выполняешь? Я сомневаюсь в этом, если честно. Потому что если ты там все правильно понял и собираешься жить по тем законам, выполняя их неукоснительно до последней запятой, – ты ведь не сможешь защитить своего босса в случае чего! У тебя это просто не получится, Ильич. Потому что ты, как частный охранник, собственность своего шефа по закону можешь защищать с оружием в руках, а вот жизнь шефа – уже нет. Только голыми руками. Я ведь, к примеру, сейчас не девчонку эту охраняю, к которой приставлен, а оберегаю якобы ее ценности: сережки золотые, деньги, которые у нее в кошельке лежат, и сам этот кошелек, которому десять долларов – цена. Формально мне присутствие рядом с ней именно так обставлено. И даже собственность с оружием в руках можно защищать только в тот момент, когда на нее непосредственно покушаются. Каково? Если какой-то недоумок облил бензином «мерседес» твоего хозяина и чиркнул спичкой, то в тот момент, когда он чиркает спичкой, ты еще можешь применить против него оружие, потому что защищаешь собственность, а вот через секунду, когда «мерседес» полыхает и защищать тебе уже нечего, а поджигатель бросился наутек – ты стрелять не можешь. Ты можешь только бежать за ним и упрашивать, чтобы он остановился! Ведь он, бяка такая, только что спалил пятьдесят тысяч долларов – а это, мол, нехорошо, за это надо отвечать. Как ты думаешь, Ильич, он остановится или только фигу тебе покажет на бегу?

– Фигу покажет, – закручинился Богданов.

– То-то и оно. Поэтому мы все время и балансируем на грани.

– Между чем и чем?

– Между правонарушением и преступлением, – засмеялся Китайгородцев.

…У двери одной из комнат дома стоял вооруженный охранник из «Барбакана».

– Это здесь, – сказал Ильич.

Тут же ему вспомнилось нечто такое, о чем он давно хотел спросить у москвича, да все никак не получалось:

– Толик, я твоих людей не вижу.

– Службу несут, – пожал плечами Китайгородцев.

– Я пересчитал, получается – вроде как не все.

– По заданию они, Ильич. Все при деле.

Вошли в комнату, где были собраны гости. Атмосфера зала ожидания. И делать тут нечего, и уйти нельзя… Остается только ждать. И этим унылым ожиданием, как кажется, пропитан весь воздух. Эта комната была явно нежилой – из тех комнат в больших домах, которым хозяева еще не успели найти применения. Строился дом; он изначально задумывался большим, в нем всего должно быть много – площади, окон, лестниц, комнат. А размышления о том, как это все будет использоваться, оставили на потом. «Потом», судя по всему, до сих пор не наступило. Комнату, одну из многих, заставили мебелью, и мебель ставилась без учета прихотей конкретного человека, которому тут обитать, – тут никто жить и не собирался. В результате получилась безликая «комната для гостей». Вот гости и собрались. Им тут, кажется, было неуютно. Бизнесмен-неудачник Юрий Сергеевич Шалыгин, до сих пор, кажется, не протрезвевший после вчерашнего, сидел в углу дивана в самой неудобной позе, но ему явно было все равно. В другом углу дивана разместились Скворцова и ее несчастный сын. Рита, сидя за столом, решала сканворд, и, судя по большому количеству незаполненных клеток, дела ее шли вовсе не блестяще. Виталий Степанович Вознесенский стоял у окна. Прямой, словно шпагу проглотил; руки – за спиной; ему бы еще белый халат – настоящий доктор, у которого в отделений полсотни подопечных, и о каждом из них болит душа… Пожилые супруги сидели в креслах, придвинутых друг к другу. Они среагировали на появление Китайгородцева крайне нервно. Едва он вошел, одновременно вскинули голову и в глазах было такое напряжение, будто он должен был зачитать вынесенный им приговор. Анатолию даже пришлось им ободряюще улыбнуться.

– Прошу прощения за то, что вам пришлось здесь провести так много времени, – доброжелательно произнес он.

Но его доброжелательность никого не ввела в заблуждение, поскольку за спиной у Китайгородцева маячил хмурый Богданов. Одного взгляда на лицо начальника тапаевской охраны было достаточно для того, чтобы понять, насколько невеселые события происходят вокруг.

– Я считаю своим долгом сообщить вам о сегодняшнем происшествии, – сказал Анатолий. – Один из гостей затеял стрельбу в гостевом доме. Выстрелы вы все, я думаю, слышали. Нам пришлось принять меры и изолировать нарушителя порядка. Ситуация находится под контролем, угрозы вашей безопасности нет…

И тут несчастный тапаевский сын, неразумное дитя в облике взрослого человека, запел. То ли он устал от долговременного пребывания в четырех стенах, то ли на него так подействовало присутствие большого числа незнакомых ему людей, то ли просто время ему пришло петь – как узнать, что творится в душе больного человека? Это была страшная песня. Ужасная песня. Он исторгал из себя нечленораздельные звуки – как младенец, который учится говорить. И одновременно в тех звуках слышалось что-то звериное – там не было рассудка, зато было много животного. Все присутствующие оцепенели от неожиданности, а Илья Генрихович Тапаев, не обращая внимания на своих нечаянных слушателей, продолжал эту берущую за душу песнь, от которой бежали мурашки по коже, – и первым не выдержал Шалыгин, у которого и без того, наверное, после вчерашнего раскалывалась голова. Он закрыл уши руками, скрючился на диване и пробормотал страдальчески, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Да заткните же вы ему пасть!

Посланный Китайгородцевым человек уже вернулся и дожидался его в гостиной.

– Что? – коротко спросил Анатолий.

– Аня Тапаева и ее парень были вчера на этой базе отдыха.

– Во сколько они туда прибыли?

– Приблизительно в одиннадцать.

– Приехали на своем снегоходе?

– Да. Катались с друзьями.

– Имена!

Гонец заглянул в свои записи:

– Григорий Малышев.

– Без фамилий! Мне нужны только имена!

– Григорий, Владислав, Анна.

Совпадало.

– Потом они сидели в кафе. Григорий уехал на машине своих друзей. Остались Аня Тапаева, ее парень, Владислав, Анна – и к ним присоединилась девушка по имени Татьяна. Совпадало.

– Пробыли там не очень долго, а приблизительно в четыре часа Тапаева и ее спутник уехали.

Совпадало.

Значит, все-таки был второй снегоход? Очень похожий на снегоход Ани Тапаевой? Может, он был такого же точно цвета, А может, цвет был другой. Это не важно. Важно, что одной фирмы-производителя. И, вполне возможно, из одной партии.

Китайгородцев повернулся к маячившему у него за спиной Богданову:

– Ильич, ты ведь должен быть в курсе. Где снегоход для тапаевской дочки покупали?

– Здесь и покупали. У нас в городе. В магазине «Спорт». Я лично ездил.

– Давно?

– В ноябре.

– Сколько там этих снегоходов стояло?

– Два.

– Всего?

– У нас город маленький, Толик. Богатых людей тут почти нет. А снегоход, между прочим, десять тысяч стоит.

Про цены – это было уже совсем неинтересно. Анатолий повернулся к своему товарищу:

– Возьми с собой еще одного человека, и дуйте в этот магазин. Сколько они за последние полгода продали снегоходов, кому продали, когда именно продали – все надо выяснить. Если возможно, установите фамилии покупателей и их адреса. Через два часа я жду тебя здесь.

– А второго снегохода уже нет, – вдруг сказал Ильич. – Его купили.

– Кто?

– Не знаю. Но я заезжал туда недавно по своим делам. Не было его.

– Цвет у него какой был?

– Зеленый такой, с переливом.

– Спроси про этот аппарат у продавцов, – сказал товарищу Китайгородцев. – Кому они эту зеленую жабу впарили?

Короткие зимние дни сгорают быстро, как спички. Полыхнул огонек солнца ненадолго – и вот уже день догорает. Анатолий взглянул на часы. Всего лишь три. А за окнами уже плывет зыбкий призрачный сумрак.

…Тапаев сидел за столом при свете настольной лампы и жег какие-то бумаги. Поджигал их с помощью зажигалки, бросал на металлический поднос, где уже накопилась целая гора черных, скукожившихся в огне листков, и в кабинете от всех этих манипуляций стоял устойчивый запах горелой бумаги.

– Что у тебя? – спросил клиент, не прерывая своего занятия.

– Я по поводу Пастухова.

– Что там Пастухов? – даже не повернулся.

– Его нужно сдать милиции.

– Я же тебе уже говорил!

– Генрих Эдуардович! – твердо сказал Китайгородцев. – Завтра пройдут праздничные мероприятия. У нас много работы. А тут еще этот Пастухов…

– Мешает?

– Мешает, – честно признался Анатолий.

– Ну так сделайте что-нибудь. Решите проблему.

– Вот я как раз и пытаюсь ее решить.

– Ты не пытаешься ее решить, – вздохнул Тапаев, поджигая очередную бумагу из лежащей на столе стопки. – Ты хочешь просто от нее отмахнуться.

Он поднял глаза на телохранителя. Не даст согласия на то, чтобы сдать Виктора. Не даст. По глазам видно.

– У меня – проблемы с местной милицией, – сказал клиент. – Не любят они меня. Я им – не по зубам, так они по мелочи мне норовят напакостить. То кого-нибудь из моих охранников в баре зацепят, спровоцируют и в кутузку упекут, то машины комбинатовские тормозят одну за другой, придираются почем зря, да на штрафплощадку загоняют… Ты хочешь какие-то проблемы с их помощью решить? Не получится. Проблем только добавится, ты уж мне поверь.

«Конечно, добавится, если все так и обстоит, как он рассказывает. Если у него трения с местными ментами, то им только повод дай! А повод такой, что будь здоров – стрельба плюс незаконное хранение оружия плюс наркотики. Они воспользуются представившейся возможностью – и будут хозяйничать тут, невзирая на лица. И об охранной работе на все время их пребывания можно будет забыть.

– А в чем причина? – осведомился Китайгородцев. – Почему у вас с ними трудности?

– Сами бы не решились, конечно. Кто они? Моськи. Это наверху им дали понять.

– «Наверху» – где?

– Из Москвы все идет, я думаю. У моих врагов есть покровители, почему бы не предположить, что они решили использовать МВД?

Получалось, что Пастухова нельзя отдавать милиции.

А жаль. Какая чудная цепочка вырисовывалась! Пастухова изолируют, сразу за ним наступит очередь доктора Вознесенского, которого тоже хотелось бы держать подальше от клиента. А вот не получается.

– Пастухов не может находиться рядом с вами! – проявил упрямство Анатолий. – Он – опасен! Это против всяких правил!

– Но он же под присмотром? – полувопросительно-полуутвердительно произнес Тапаев.

Как будто хотел сказать, что не понимает, в чем именно заключается проблема?

– У него за плечами – война и неплохая военная подготовка. При этом он психически неуравновешен. Наркоман. Любой из этих признаков для меня, как для телохранителя, является сигналом тревоги. А тут не один признак, а целый букет!

– Что ты предлагаешь?

– Он не может находиться рядом с вами! – твердо повторил Китайгородцев.

Клиент думал недолго.

– Хорошо, сделаем так, – вздохнул он. – Этого подонка вывезем на комбинат, закроем где-нибудь в бомбоубежище, посидит там денек. Я скажу Богданову, чтобы он вызвал охранников с комбината. Приедут и заберут этого молодца. Такой вариант тебя устроит?

– Вполне.

Тем временем Тапаев закончил свое пожароопасное занятие и сказал с невеселой улыбкой:

– А мне архитектор предлагал в кабинете сделать камин. Я отказался.

– Почему?

– Не знаю. Хотел, чтобы все здесь строго было. Без особых изысков.

Телохранитель с сомнением повел взглядом по стенам, увешанным оружием. Олигарх каким-то образом угадал направление его взгляда и снова невесело улыбнулся:

– Эти цацки появились тут позже. Когда я уже согласен был и на камин, да поздно было что-либо менять.

Анатолий так и не понял, что означают эти слова. То ли потому было поздно, что дом уже построен, то ли потому, что хозяин засобирался из этого дома прочь…

– Вы по поводу своего охранника выяснили? – спросил Китайгородцев.

– Дома он не появлялся, – сухо ответил Тапаев.

Сухость в его голосе была легко объяснима. Надо бы тревогу поднимать, обращаться с заявлением в милицию – а он тут бумаги огню предает, костер развел…

– Надо бы сообщить, – подсказал Анатолий. – Дело попахивает уголовным расследованием.

– А я не в курсе того, что он пропал, – буркнул олигарх. – Мне не докладывали. Не поставили в известность. Богданов, может быть, вообще думал, что охранник еще объявится. И тревогу объявит только завтра, поздней ночью. Или – вовсе послезавтра.

«Уже после отъезда Тапаева? Когда тот будет на безопасном расстоянии от ставшего вдруг неуютным дома?»

Вдруг клиент стал руками мять сгоревшие листы. Он превращал их в ничто, в труху, а его руки в одно мгновение стали черными. Сажа летела на светлый тапаевский костюм, но он этого, казалось, не замечал.

– Вы уже все продумали? – спросил бизнесмен.

– Что именно? – вежливо уточнил Китайгородцев.

– То, что вы будете делать завтра? Ведь все спокойно пройдет, я надеюсь?

Он улыбнулся какой-то кривой улыбкой – и только теперь Анатолий обнаружил, что Тапаев сильно пьян.

В этот час в приемной дежурил Костюков. Выйдя из кабинета, Анатолий плотно прикрыл за собой дверь, после чего выразительно щелкнул себя пальцем по кадыку.

– Репетирует, – негромко сказал Костюков. – Перед завтрашним днем.

Сказал с легким налетом осуждения. Телохранителю пьянство клиента – дополнительная головная боль. Как говорит Хамза, это – сплошные проблемы и никакой прибавки к жалованью.

– Останешься с ним на ночь, – решил Китайгородцев. – У него тут спальня на втором этаже. Сядешь в коридоре с газеткой, почитаешь до утра.

– Ждешь каких-нибудь неприятностей?

– Жду. Только не знаю – откуда, – недобро усмехнулся Анатолий.

– Сам же говорил – если по тапаевскую душу придут, то придут извне, из-за забора, – напомнил Костюков.

– А я и тут никому не верю, если честно.

– Это – профессиональное, Толик. А вообще-то дергаться нечего. Ничего подозрительного мы так и не нашли. И оружия нет.