Девятый император Астахов Андрей

Глава первая

Гляжу на воинов молодых;

Как сам я был похож на них!

И точит грудь тоска-змея -

Ах, где же молодость моя!

Жеста о девяти рыцарях из Гро

Странно, ведь это когда-то было с ним. Или не было?

Было это в августе, и он познакомился с женщиной, неожиданно и многообещающе. Уже много лет он жил в одиночестве, и жизнь эта напоминала серое тихое зимнее утро – без красок, без радости, без тепла. Многие годы прошли мимо него, не оставив в памяти никакого следа. И только когда ему исполнилось сорок, и он начал ощущать, как минута за минутой, час за часом время покидает его, одинокая жизнь наконец-то навалилась на него своей тяжестью. И он сказал себе – ему нужна семья, ему нужна любовь, которой он долгие годы был лишен.

Женщина, которая его заинтересовала, оказалась дальней родственницей Феррана, конюшего графа ди Виана. Ферран сказал ему – она никогда не была замужем и всю жизнь прожила на ферме отца, ухаживая за скотиной и обучая деревенских девочек рукоделию и домашнему хозяйству. Ферран сказал, Ивис достойная женщина, только ей почему-то не везет в жизни. Найти хорошего жениха в Лаэде стало трудно, а в ее возрасте – тем паче.

Первую записку от Ивис ему принес один из деревенских мальчишек. Ему понравился ее слог, ее полукруглый детский почерк, изящность фраз и та безыскусная теплота, с которой было написано это короткое послание. Он ответил. С той поры месяц за месяцем, изо дня в день они обменивались письмами, которые постепенно становились все длиннее, все искреннее, все задушевнее. А главное – письма от Ивис стали для него отрадой, отдушиной. Если к вечеру ему не приносили письма из соседней деревни, он грустил и долго не мог заснуть, ворочаясь на жестком лежаке и думая о своей жизни. Когда же ему приносили новое письмо, на душе у него опять становилось спокойно и хорошо, жизнь снова казалась полной смысла. И будущее виделось вполне сносным.

Они не объяснялись друг другу в любви, но самый тон писем, их теплота и задушевность делали такие объяснения излишними – все и так было понятно. Он и сам убедил себя в том, что Ивис очень хорошая партия для него. Он слишком долго был один – почти пятнадцать лет. Ему уже сорок, пора подумать о будущем. Его все чаще посещали мысли о доме где-нибудь в окрестностях Ниллгара, неподалеку от его родины – уютном доме из пяти или шести комнат с белеными стенами и красной черепичной крышей, с маленьким садиком и прудом, в котором плавают красные сонные вуалехвосты. О доме, в котором и днем и ночью слышны детские голоса и смех.

Ивис жила всего в нескольких лигах от Виана, и все чаще в своих письмах она приглашала его в гости. Он и сам был не прочь увидеть наконец-то женщину, которая заставила его забыть о Мело. Только вот малолетний наследник графа постоянно находил для своего наставника новое занятие; псовая охота сменялась соколиной, объездка лошадей – тренировками с оружием, и везде двенадцатилетний Фернан ди Вирс, граф ди Виан приказывал «своему лучшему на свете язычнику» сопровождать его. Он сопровождал и думал об Ивис.

Встреча произошла в разгар весны, в первый по-настоящему солнечный день за многие месяцы, и он даже подумал – боги благоволят им, если впервые за столько недель разогнали серую облачную пелену. Ивис была совсем непохожа на Мело, но по-своему хороша, даже очень хороша; она смеялась, шутила, брала его руку в свои ладони, и глаза ее были полны света и тепла. Он вернулся в Виан с мыслями о ней и о том, что наконец-то одиночество ушло из его жизни навсегда. Впервые за много лет он был по-настоящему счастлив.

Письмо пришло через неделю. Всего две строки: «Я согласилась выйти замуж. Все кончено». Второй раз в жизни его сердце было разбито.

Она приснилась ему в одну из ночей вскоре после того, как они расстались так неожиданно и так необъяснимо. Он увидел ее в поле – она стояла к нему спиной, и ветер развевал ее платье.

– Почему, Ивис? – спросил он.

– Ты разве не понял? Мне нужно было выйти замуж. Все женщины стремятся выйти замуж любой ценой. Ты был глуп. Ты думал, я растаю от твоих изящных фраз, от ласковых слов, которыми ты меня называл, от твоих мужских достоинств. Ты самонадеянный осел. Я женщина, и мне все равно, какой ты, хороший или плохой, умный или глупый, пьяный или трезвый, добрый или злой. Мне нужен МОЙ мужчина, МОЯ собственность.

– Зачем же ты тогда столько времени давала мне надежду?

– Потому что я женщина. Мне нравится очаровывать мужчин, видеть, как они все больше и больше влюбляются в меня, а потом бросать их, причинять им боль. Я почти физически чувствую вкус крови, которая течет из их разбитого сердца! Это вкус победы, вкус женского торжества!

– Ты просто дрянь.

– А ты глупец. Наивный слюнтяй. У тебя в голове седина, а ты повелся, как мальчишка. Неужели ты не понял, с кем ты имеешь дело?

Тут она обернулась, и лицо ее странным образом превратилось в жуткую образину. Злобно хихикая, чудище закружилось в каком-то нелепом зловещем танце, двигаясь прямо на него. Он закрылся руками, отшатнулся прочь – проснулся.

Ощущение было такое, будто он оступился. Хейдин повертел головой, осматриваясь и заодно пытаясь стряхнуть с себя остатки неприятного сна. Он просто задремал в седле. Спал он совсем недолго – луна была еще высоко, и в ее свете Хейдин увидел, что отъехал от холмов всего на несколько сотен локтей.

От самого Маре он гнал своего жеребца без отдыха, пока ночь не сгустилась настолько, что надежно скрыла Хейдина от любопытных глаз. Только тогда он дал роздых коню. Спокойный шаг коня после отчаянной получасовой скачки оказался отличным средством нагнать сон. Однако проснулся Хейдин как нельзя вовремя. От Маре он отъехал достаточно далеко, чтобы не опасаться погони. А впереди был Фонкар, Черный лес.

Хейдин хорошо знал эти места. Он много раз охотился здесь и с графом, и с его сыном. В Фонкаре гнездились дрофы, нередко встречались кабаны и косули. Когда-то это был непроходимый лес, теперь скорее бескрайняя пологая равнина, на которой островками стояли буковые, дубовые и кленовые рощи. Кое-где из травяного ковра торчали бесформенные черные массы самых причудливых очертаний – окаменевшие стволы тысячелетних деревьев, посаженных тут еще сидами в незапамятные времена. Пожар убил их, выкорчевать их люди так и не смогли, и теперь изуродованные огнем и временем мертвые гиганты торчали из разнотравья словно гнилые клыки каких-то чудовищ, погребенных на равнине.

Тысячу лет назад Фонкар принадлежал сидам. Потом люди согнали отсюда Первый Народ самой простой и подлой методой – просто-напросто подожгли лес, превратив чудесное место в огромную черную гарь. Потом здесь появились колонисты, возникли деревни и поля вокруг них, но в одну ночь все поселенцы, объятые необъяснимым ужасом, покинули Фонкар, оставив весь скарб и засеянные поля и сады. Была ли это месть сидов, или что-нибудь другое – кто знает? Хейдина чары сидов не страшили. Тем более что сейчас у него появился противник пострашнее сидов.

Сначала начал беспокоиться Карлай. Хейдин попытался успокоить коня, но гнедой нервничал все больше и больше. Тогда ортландец решил подыграть своему коню. Он дал Карлаю шпоры, и жеребец понесся по равнине, выбивая искры из дорожных камней. И через миг Хейдин понял, почему беспокоился конь. Со стороны холмов за спиной Хейдина раздался громкий злобный вой, на который немедленно откликнулись собратья неведомой твари.

Хейдина прошиб ледяной пот. В последний раз он имел дело с порождениями Темного мира десять лет назад и хорошо представлял себе, с какими существами может встретиться на этот раз. Медж Маджари так и не сказал ему, против кого они ведут свою войну. И еще – азориец что-то говорил про запах Хейдина, который остался там, в таверне…

Вой повторился, оборвался мяукающим воплем. Невидимые твари были близко, но темнота не давала Хейдину разглядеть их. Ортландец вспомнил, как однажды в лагере один из ветеранов Северных войн рассказывал ему о каниях – чудовищных псах-людоедах, выведенных сидами. Кания, говорил ему ветеран, имеет шерсть, меняющую свой окрас под окружающий ландшафт, так что увидеть приближение твари просто невозможно, она подкрадывается невидимкой, а уж когда бросится на тебя, ты, почитай, уже мертвец. Неужели это правда? Если так, то его дела ой как плохи…

На равнину справа и слева надвинулись края леса – теперь осталось не более двух лиг. Сразу за лесом будет холм, а на нем руины Фонкарского замка, когда-то могучей цитадели Воинов Свитка. Там его ждет Маджари, если, конечно, азорийцу удалось отбиться от красных сыщиков.

Хейдин облегченно вздохнул и выругался – впереди на дороге появился всадник.

– Скорее! – Медж Маджари махал ему рукой. – Скорее, во имя всех богов! Надо спешить…

– За мной погоня, – сообщил Хейдин. – Что-то, чего я не встречал. Я слышал их вой.

– Мысль о каниях была верной.

– Откуда ты знаешь?

– Я предвидел это. К счастью, кании для нас не так опасны. Поехали! – Азориец пустил в галоп своего белого жеребца, и Хейдин поспешил за ним. Неприятный холод все больше наполнял его нутро. Чтобы справиться со страхом Хейдин положил правую ладонь на рукоять Блеска.

Фонкарский замок они увидели через минуту. Когда-то он и впрямь был великолепен, сейчас от твердыни тех, кто веками хранил в этой стране закон и порядок, остались лишь разрушенные временем стены и зияющий черными проломами донжон высотой в шестьдесят локтей. Более мелких подробностей Хейдин разглядеть не успел – они с Маджари пронеслись по узкой дороге, ведущей от тракта к замку, въехали в каменный створ громадных ворот и осадили коней уже во дворе замка, мощенном плитняком и окруженном густым лесом, в который превратился некогда ухоженный замковый парк.

Маджари, не дав ортландцу опомниться, велел оставить коня во дворе и следовать за ним.

– Оставить Карлая здесь? – Хейдин продолжал сидеть в седле. – Эти твари разорвут его. Карлай мой друг. Придумай что-нибудь получше.

– Мой Ротас тоже останется во дворе, – сказал Маджари, потрепав белого жеребца по шее. – Он позаботится о твоем скакуне. Быстрее, Хейдин, опасность слишком велика!

– Я не брошу коня.

– Ты обещал выполнять все мои приказы.

– Мне жаль Карлая, Медж.

– Доверься мне. Еще минута – и будет поздно.

Хейдин все еще хотел возразить, но тут увидел, как из глубины леса к ним рванулось что-то похожее на кучу палых листьев, поднятую порывом ветра. Душераздирающе, почти по-человечески закричал белый жеребец Маджари, и почти немедленно предсмертное ржание коня оборвалось, заглушенное злобным рычанием и хрустом – будто кто-то продирался сквозь иссохший кустарник. Хейдин рванул меч из ножен, но мгновение спустя сам вылетел из седла, выбитый страшным по силе ударом. Карлай заржал так же страшно, как и конь Маджари – и стало тихо.

Хейдин, оглушенный падением, не сразу пришел в себя. Маджари помог ему встать на ноги. Камзол и сапоги азорийца были в пятнах крови, в левой руке он держал обнаженный меч.

– Хвала Единому, цел! – вздохнул Маджари, осмотрев ортландца. – В таком падении немудрено и шею сломать.

Хейдин не слушал азорийца. И Карлай, и белый конь Маджари исчезли. На плитах двора зловеще лоснились темные полосы, ведущие к лесу.

– Поплачь над своим конем, Хейдин ди Варс-ле-Монкрайт, а я поплачу над своим, – сказал Маджари. – Они честно и до конца выполнили свой долг.

– Клянусь Тарнаном, что это было?

– Мы только что пережили атаку каний и остались живы. Каролит защищает нас, но надо спешить, пока эти твари заняты нашими лошадьми.

Мощная дверь донжона оказалась запертой. Маджари толкнул ее, но она даже не шелохнулась. Тогда азориец поднес к замку свой перстень с зеленоватым камнем и сделал пальцами движение, будто поворачивает ключ. Замки и засовы заскрежетали, и дверь открылась.

Хейдин прошел за азорийцем в донжон. Пол первого этажа был усыпан битым кирпичом и обугленными кусками дерева, от мелких головешек до огромных балок. Следуя за Маджари, ортландец поднялся по шаткой деревянной лестнице на второй этаж; настил здесь угрожающе скрипел и раскачивался под ногами, грозя обвалиться в любую минуту. Дальше пришлось подниматься по непрочным мосткам, и у Хейдина дрожали ноги, а на лбу выступил холодный пот. Однако Маджари уверенно шел вперед, и, кроме того, внизу слышался шорох и звуки, напоминающие ворчание.

– Медж, куда мы идем?

– Только не вниз. Там смерть. Возврата не будет.

Сердце у Хейдина екнуло, но ответить было нечего. В конце концов, что бы ни ждало его на вершине башни, это лучше, чем та жизнь, которую он вел последние десять лет. То, что случилось между ним и Ивис – еще один повод уйти от этой жизни любой ценой.

Верхние помещения башни просто кишели нетопырями. Они метались в темноте, хлопали крыльями у самого лица Хейдина, и он слышал их противный писк. Пронизывающий ветер дул в щели кладки. Хейдин продолжал подниматься, удивляясь тому, что лестница, по которой они идут уже долгое время, никак не хочет заканчиваться. Опять магия? Хейдин давно смекнул, что Медж Маджари не простой рыцарь. С того самого момента, как они вчера встретились в замке Виан.

Двенадцать деревянных мечей были изготовлены мастерски. И даром, что оружейникам было от десяти до тринадцати лет. Некоторые даже умудрились придумать девизы, которые и вырезали на буковых и березовых клинках. Один из них особенно понравился Хейдину. «Кровь врагов я лью, как воду» – совсем недурственно и для всамделишного клинка. За такой девиз иной воин выложит поэту немалые деньги.

Автор девиза вместе с одиннадцатью другими мальчишками сидел на циновках, брошенных на пол превращенного в фехтовальный зал коровника, и ждал, что скажет учитель.

– Совсем недурно, мастер Эрни, – сказал Хейдин. – Однажды ты прославишь себя как славный витязь или отличный оружейник. Да и прочие мечи превосходны. Вы хорошо потрудились, мальчики.

Напряженные детские рожицы расплылись в довольных улыбках. Сейчас начнется самое интересное – бой на деревянных мечах. Ради этого мальчишки Виана были готовы не уходить из старого коровника сутками. Они уже предвкушали, как будут рубить своими мечами кожаное чучело в углу, самую настоящую и настрадавшуюся от них китану, или отрабатывать удары на мишенях из дерева, развешанных по стенам коровника. Но сегодня их ждал настоящий сюрприз.

– Вот уже неделю мы с вами, парни, колотим китану палками и учимся держать дыхание, – сказал Хейдин, начиная урок, – но уважать меч тоже нужно учиться. Хочешь научиться уважать оружие – подержи его в руках, ощути его тяжесть, его силу и надежность. Сегодня поучимся уважать боевую сталь!

Хейдин развернул длинный и тяжелый сверток, принесенный из замка, – и мальчишки ахнули, повскакивали на ноги, бросились к столу, чтобы увидеть эти чудесные клинки. Но Хейдин велел им сесть.

– Это хорошо, что вам интересно, – заметил он, – но учитесь дисциплине. Кто вам позволил вставать? Никто. Сначала порядок, потом все остальное. По-другому не бывает. Настоящий воин умеет многое, но главное, что он должен научиться делать – это подчиняться. Ясно?

– Да, мастер, – пронеслось по коровнику.

– Отлично. А теперь смотрите, – Хейдин взял первый меч, короткий и обоюдоострый, в простых ножнах из бычьей кожи. – Это вемлер. Кто знает, какой воин сражается вемлером?

– Пехотинец, – сказал рыжеволосый сын овчара Уго.

– Верно. Это оружие пехотинца, потому что им очень удобно драться в тесном пространстве или в сомкнутом строю. Он короткий, всего два фута, но удар такого меча легко пробивает кольчугу. Такому оружию я бы доверил свою жизнь. Это очень хороший меч.

– Мой папа, когда служил в войске императора, сражался таким вот мечом, – заявил курносый Альмер.

– Теперь взгляните на это оружие, – Хейдин положил вемлер на стол и взял другой клинок с широким и тяжелым лезвием и круглой гардой. – Кто же может сражаться таким вот оружием?

– Конник, – предположил Уго.

– Н-е-е-е! – замотал головой Рой, сын деревенского старосты. – Коннику нужен длинный меч. Таким он из седла никого не достанет.

– Верно, парень, это не кавалерийский меч. Это сквел, меч горцев Хэнша. В горах много вещей на себе не потащишь, и сквел заменяет мужчинам Хэнша и охотничий нож, и топор и ледоруб. Но в первую очередь это, конечно, меч. Каждый сквел имеет свое имя. Когда у волахов рождается мальчик, для него делают особый сквел. Волахи верят, что в сквеле живет душа воина.

– А как этот меч попал к вам, мастер Хейдин? – поинтересовался Йот, самый старший из учеников. Йоту уже тринадцать, и он работает подмастерьем у сапожника.

– Долгая история, я вам потом расскажу. А это моя гордость, мой собственный кристан! – Хейдин бережно взял в руки длинный прямой меч с крестообразным эфесом в сафьяновых ножнах. – Такими мечами дерется наша лаэданская конница и нет ей равных! У таорийцев на севере похожие клинки, да и наши соседи на Западе, гормианцы и роширцы предпочитают кристан любому другому мечу. Этот меч со мной уже двадцать лет, и я люблю его всей душой. Он не раз спасал мне жизнь.

– А какой из мечей самый лучший, мастер Хейдин? – спросил Йот.

– Каждый хорош по-своему, дружок. Для определенного боя.

– А есть ли меч, который самый лучший? – не удержался Альмер. – Тот, который лучше всех, самый-самый?

– Наш любопытный Альмер хочет услышать о Мече скроллингов, – усмехнулся Рой.

– Меч скроллингов? – Хейдин пожал плечами. – Мне приходилось о нем слышать. Очень давно, когда я был солдатом в Приграничье. Мне рассказывал о нем один старый кавалерист, который много повидал и побывал в разных местах. Он говорил, что видел Меч скроллингов, Воинов Свитка.

– Враки! – не выдержал Рой. На него зашикали, но Хейдин только улыбнулся.

– Может быть, – сказал он. – Но Йорман ди Торп, тот человек, о котором я говорю, описал мне этот меч, и я сравнил его описание с тем, что вычитал сам в старинных книгах. Меч скроллингов, или Меч Свитка отковали сиды еще во время Первой Северной войны, и он хранился в их столице Мейховоейне. На языке тэлосских сидов меч называли Ро-Руэда – Удар Грома. А вот потом король сидов Джарнах подарил меч Великому Видящему Воинов Свитка Риману ди Риварду.

– А правда, что меч у сидов называется хейхен? – спросил Дан, сын трактирщика.

– Правда. Сиды были во все времена хорошими оружейниками. Лишь они могли выплавлять особую черную сталь, которую называют виллехенской. Только таорийские и лаэданские клинки могут соперничать по качеству с оружием сидов.

– Потрясно! – вздохнул Альмер. – Вот бы мне такой меч! Я бы что хочешь за него отдал. Даже мой охотничий нож.

– Ха, сказал тоже – охотничий нож! – фыркнул Рай, закадычный друг подмастерья Йота, тощий мальчишка со злыми глазами. – Твой нож полное барахло. И не нож даже, а так себе, ножичек из дешевого железа. Верно, какой-то кузнечишка-бухарик ковал за кружку браги.

– Неправда! – возмутился Альмер. – На моем ноже есть клеймо мастера, а ножны у него из настоящей тисненой кожи. Да я этим ножом подковные гвозди рубил, как щепки!

– Тише, тише! – вмешался Хейдин, подняв руки и повышая голос. – У Альмера хороший нож, я это подтверждаю.

– Но он не стоит меча Ро-Руэда! – ввернул злой Рай.

– И это верно. Меч Ро-Руэда – волшебный талисман, и цена его неизмерима. Даже тому, кто его увидит, считай, повезло.

– И он дает непобедимость в бою, ведь так? – поинтересовался Уго.

– Может быть. Но я думаю, что непобедимость в бою дают отвага и умение владеть оружием. Хороший воин не должен полагаться на чудеса. Он должен упорно учиться владеть оружием, и тогда любой меч в его руке станет Мечом скролингов. Давайте лучше заниматься. Разбирайте ваши мечи!

– А вы, мастер Хейдин, так ли хорошо сами владеете мечом, чтобы учить других? – вдруг спросил Рой. – Вы ведь не рыцарь и даже не лаэданец. Вы рутан. Язычник.

В коровнике стало необычайно тихо. Хейдин и прежде знал, что староста ди Массар его недолюбливает. Но заразить своей неприязнью мальчишку!

– Верно, парень, я не рыцарь, – с улыбкой сказал он. – Я простой воин, служил в конной разведке много лет. И я ортландец, чем очень горжусь. Когда лаэданцы были дикарями, мои предки уже умели строить каменные крепости, ковать железо и лить бронзу, выдувать стекло и выращивать виноград, печь дрожжевой хлеб и прокладывать дороги. Блаженной памяти император Хейлер призывал своих соплеменников-лаэданцев учиться у нас, а другой великий император Дана Завоеватель мечтал заполучить в свою армию ортландскую пехоту. В те суровые времена ортландские копейщики и лучники покрыли себя не меньшей славой, чем лаэданские конные рыцари. А что до моего язычества, то еще пятьсот лет назад владыки Лаэды даровали моему народу право исповедовать веру предков. Когда-то мой пращур Хейдин Серый Лис принял веру в Единого и даже обратил в нее весь свой дом, но его внуки Гаммер и Видвин снова стали язычниками. До сих пор боги моего народа помогали мне. Что же до моего умения владеть мечом, сын старосты, то этому искусству я учился не на китане и не в коровнике, а на поле боя, и, видят боги, овладел им неплохо, поэтому жив до сих пор. Если же ты, Рой, сын ди Массара, считаешь, что я недостаточно хорош для тебя как учитель, можешь ступать на все четыре стороны. Думаю, твой отец, почтенный староста Виана, владеет оружием неплохо и сможет научить этой премудрости своего придирчивого сына.

Подростки засмеялись – староста ди Массар, известный в селе обжора и любитель поспать, сроду не держал в руках меча, да и другого оружия тоже. Красный от злости Рой не смог ответить учителю. Хейдин, вполне довольный эффектом от своей отповеди заносчивому и нахальному старостичу, начал урок. Йота и Уго он поставил на отработку ударов в паре, а остальных на мишени и китану. Скоро веселый стук палок наполнил коровник. Наблюдая за мальчишками, Хейдин не заметил, как в коровник вошел Феррин, конюший графа.

– Мастер Хейдин, – конюший не стал тратить времени на приветствия, – велено тебе немедленно явиться к графу.

– Юный граф вернулся? – Хейдин почему-то подумал о сыне графа, но Феррин покачал головой.

– Велено тебя найти, – сказал он. – Приехал какой-то знатный господин, хочет тебя видеть.

Хейдин распустил учеников, которые с устрашающим ревом рассыпались по улице, потрясая деревянными мечами, завернул оружие в рогожу, перевязал ремнями и, взвалив тяжелый сверток на плечо, пошел за Феррином. Пока они шли от коровника до замка, Хейдин пытался расспросить конюшего о загадочном госте, но Феррин сам ничего толком не знал.

– По виду южанин, – только и сказал он. – Смуглый такой, чернявый, а глаза синие. Конь у него на заглядение.

– Смуглый чернявый южанин? – Хейдин задумался, вспоминая, кто из его знакомых подходит под это описание. – И молодой? Вот притча какая, клянусь пряжей Атты!

– Может, у тебя, парень, была интрижка с какой-нибудь смуглянкой в Сабее или Азоре? – усмехнулся Феррин. – Парень-то этот по возрасту в сыновья тебе годится.

Они прошли под аркой ворот мимо крестьян, разложивших прямо на земле принесенные на продажу овощи, фрукты, мотки пряжи и прочий товар, миновали залитый солнцем двор замка и направились к жилой башне. Хейдин заметил привязанного к коновязи жеребца задолго до того, как Феррин обратил на него внимание ортландца. Конь и впрямь был чудесный; на диво сложенный, с тонкими, как камыш, ногами, ладоней пятнадцати в холке, с белой роскошной гривой, заплетенной в косички и огненными глазами. Да и седло со сбруей были достойны коня; Хейдин узнал великолепную работу азорийских шорников. Такой роскоши в Виане не видели давно, и Хейдин ощутил непонятное волнение. Кем бы ни был загадочный гость графа, видно было, что это непростой воин.

Граф и его гость были в трапезной. Слуга как раз наливал им вино, когда вошел Хейдин.

– Вот и наш ортландец! – сказал граф, милостиво кивнув в ответ на поклон Хейдина. – Опять учил мужицких детей мечевой премудрости? Пустое занятие, если не сказать больше.

– Отчего же, милорд, – сказал приезжий, устремив на Хейдина заинтересованный и, как показалось ортландцу, дружелюбный взгляд. – Этой стране нужны воины. Чем раньше юноша начнет учиться военному делу, тем меньше вероятность, что его убьют в первом же бою. Войны, к сожалению, стали привычным делом.

– Я лишь хочу, чтобы дети научились уважать оружие. Меч – спутник честных и благородных людей.

– Ты мастер оружия, верно?

– Всего лишь мой бывший солдат, – ответил за Хейдина граф, – мой мастер оружия скончался три года назад от горячки.

– Но ты, верно, хорошо фехтуешь? – спросил приезжий, не обращая внимания на замечание графа.

– В юности меня обучал таорийский рыцарь Йондур Брео из Лима, – сказал Хейдин. – Было это в Нидариене, где я служил в страже тамошнего князя. Потом… потом я служил уже в лаэданской армии.

– Хейдин давно мне служит, – заметил граф. – Мой сын в нем души не чает. А все потому, что Хейдин умеет найти с ним общий язык.

Ортландец тем временем успел хорошо рассмотреть приезжего. Очень молод, лет двадцати, смуглый и черноволосый, но с фиалковыми глазами. Лицом похож на азорийца, тем не менее на лаэданском языке говорит без малейшего акцента.

– Я всего лишь стараюсь хорошо делать свое дело, – сказал он, слегка поклонившись. – Граф очень преувеличивает мои заслуги.

– У тебя нет своего дома? – вдруг спросил азориец на безукоризненном ортландском языке.

Хейдин вздрогнул.

– У меня был дом, – ответил он тоже на родном языке. – Но это было давно.

– И что случилось потом?

– Война, – Хейдин посмотрел на азорийца. – С тех пор я скитаюсь по свету и не могу ответить на вопрос, зачем я живу.

– Милорд говорит на языке рутанов? – спросил граф.

– Немного, – ответил странный юноша. – В детстве я прожил несколько лет в Гилларене.

– Мой родной город, – вздохнул Хейдин.

– Вина, мой друг? – предложил граф.

– Нет, благодарю. Теперь я могу ответить на ваш вопрос, граф, в чем причина моего визита в ваш замок. Мое имя Медж Маджари, я азорийский рыцарь сейчас направляюсь в Гесперополис ко двору пресветлого императора Лаэды Шендрегона. Слышали ли вы последние новости? Император показал свою божественную силу. Говорят, он умеет воскрешать мертвых.

– Безумно интересно, – сказал граф.

– Миссия моя очень… ответственна, и я не могу рисковать, – продолжал азориец. – Я очень плохо знаю эти места. Простите мне мои слова, но в Лаэде сегодня очень много идет не так, как надо. Ваши дороги стали опасны. Конечно, ваша прекрасная страна спокойнее, чем варварские земли к югу и востоку от Лаэды, но подвергать себя ненужному риску я бы не хотел.

– Однако странно, что милорд путешествует один, без охраны, – заметил ди Виан.

– У меня была охрана. В Теитуме я нанял четырех парней, которым дал неплохой задаток. Однако едва мы пересекли границу, как эти молодцы, дождавшись ночи, забрали мою заводную лошадь, мой чемодан и сбежали. Хвала Единому, никому из них не пришло в голову зарезать меня во сне.

– И милорд хочет…

– Чтобы мастер Хейдин меня сопровождал.

– Я? – удивился Хейдин.

– Ты внушаешь мне доверие, – сказал азориец. – К тому же я слышал о тебе от очень уважаемых мною людей.

– И кто же они?

– Человек по имени Карвер ди Бэр.

Хейдин вздрогнул. Медж Маджари упомянул о воине, с которым Хейдин пережил одно очень неприятное приключение. Откуда, о Тарнан, этот чужеземец знает…

– Хейдин, кто такой этот Карвер ди Бэр? – спросил граф, явно заинтересованный развитием разговора. – Ди Бэры очень знатная семья, из старых дворян. Где и как ты мог с ним познакомиться?

– Это очень давняя история, милорд, – ответил, помолчав, Хейдин. – Я никогда о ней никому не рассказывал, потому что мне иногда кажется, что все это мне только приснилось…

Еще до наступления темноты пять человек взобрались на верхушку огромного заросшего сосновым лесом холма. Отсюда в просветы между деревьями было хорошо видно все село.

– Пока нам везет, ребята, – объявил им местьер Карвер ди Бэр, командир их маленького отряда. – Мы нашли их логово, мы выследили их и завтра на рассвете заглянем к ним с визитом. Ни один из вшивых ублюдков не уйдет от наших мечей.

Сказав это, Карвер ди Бэр покрутил пшеничный ус и окинул взглядом свой отряд. Всего четыре человека – следопыт Баш, два горца-волаха – Хапло Черноволк и Хоррит Мышезуб и Хейдин ди Варс-ле-Монкрайт, молодой ортландец, которого Карвер взял себе на службу только неделю назад. Все четверо валились с ног, как и сам Карвер. Шутка ли, чтобы успеть за противником они отмахали за четверо суток без отдыха и почти без сна шестьдесят лиг от перевала Гадир до Вар – Нахта, Черного озера. Четверо суток без огня, горячей пищи и крыши над головой.

Беда случилась неделю назад. Кто-то напал на усадьбу в миле от сторожевой крепости Фейнбар, убил пять мужчин и увел с собой девять женщин и пятнадцать детей – всех, кто был на усадьбе. Найденные трупы были буквально искромсаны на куски. Карвер ди Бэр, помощник коменданта Фейнбара, сам возглавил погоню, взяв десять человек. Следопыт Баш отыскал четкий след, но потом начались неприятности; две лошади утонули при переправе через Самодурку, еще одна сломала ногу. Пришлось спешиться и половину отряда отправить в крепость с лошадьми. Еще один человек пропал при переходе через лес. С Карвером остался Баш, два двужильных дикаря-волаха и тот, от кого местьер Карвер никак не ожидал такой прыти и выносливости – двадцатилетний юноша-ортландец, оруженосец таорийского наемника Йондура Брео. Карвер даже выругался втихомолку; дело-то странное, рискованное, неизвестно еще с кем придется сразиться, а у него под началом одни варвары – бренноны![1] Тревога Карвера возросла после тех находок, которые по ходу дела были найдены следопытом.

– Похитителей пятеро, – сказал следопыт, – но они, кажется, совершенно не опасаются погони. Взгляните, местьер; они прошли по мокрой земле, хотя могли бы подняться чуть выше и пройти по отрогу хребта у нас над головой, где их следы на щебне нипочем не разглядеть. Это или глупость, или наглость. И еще странно – все это время они ни разу не развели костра. Никаких следов лагеря или бивака. На работорговцев не похоже, на грабителей кочевников – тоже. И те, и другие давно бы уже пересели на лошадей и убрались бы с пленниками на юг, в сторону степи, а не лезли бы так упорно в горы. Я теряюсь в догадках, местьер.

Рыцарь мрачнел, сыпал проклятиями. На третий день погони Баш обнаружил кровавые следы на глине у ручья и там же разглядел на ветвях тамариска лоскутья одежды и вырванные женские волосы.

– Одна из женщин пыталась бежать, они догнали ее и убили, – заключил он.

– Ничего, скоро мы до них доберемся, – Карвер заскрипел зубами. – Я на веревке притащу этих ублюдков в Фейнхар.

На холме доели остатки провизии; Баш раздал всем по ломтю хлеба и по маленькому кусочку солонины, а Карвер пустил по кругу свою флягу. В сосняке было холодно, по вершинам деревьев завывал ветер. К утру землю на опушке покрыл иней, и даже привычные к морозу волахи проклинали лесных духов за то, что те мучают их холодом.

Перед самым рассветом Карвер повел свой маленький отряд вниз, к деревне. Когда глаза воинов стали различать не только очертания предметов, но и их цвет, Карвер велел приготовиться к бою. Сам он уже давно обнажил свой меч и держал его в левой руке, а правую положил на перевязь, где в кармашках ждали своего часа метательные ножи-орионы.

– Откуда у тебя такой хороший меч, парень? – спросил он Хейдина, когда юноша обнажил свой клинок.

– Мой господин Йондур Брео подарил мне его, местьер Карвер.

– Царский подарок. Кристан орбанской выделки из светлой таорийской стали со сплетенными змеями на фухтеле у рукояти. Эфес восьмеркой с золочеными дугами и клеймо в виде павлина – гм! Работа мастера Грира Тарди. Твой хозяин балует тебя, парень. Если это не подделка, то твоему мечу цены нет.

– Они в том доме, – вдруг сказал Баш, показав глазами на добротную крестьянскую мызу, окруженную крепким тыном, – я чувствую это. Что-то здесь нечисто, местьер Карвер. Не могу понять, в чем дело, но у меня по шкуре прям ледяной крупой подирает.

– Что это ты? На тебя это непохоже.

– Вот и я о том же. Недоброе у меня предчувствие.

– Пора! – вздохнул Карвер. – Пока они спят, порежем их без лишнего шума.

– Нет! – Баш замотал головой. – Надо посмотреть. Подобраться к самому дому. Я пойду.

– Один?

– Я пойду с тобой, – вдруг сказал Хейдин.

Следопыт недоверчиво хмыкнул, поскреб обросший седой щетиной подбородок.

– Это ведь дело мужское, птенец, – сказал он. – Как бы в штаны не наложить от излишней прыти.

– Коли я наложу, ты подотрешь, – отвечал Хейдин.

Лицо Баша побагровело, но неожиданно следопыт улыбнулся.

– Языкастый щенок! – хмыкнул он. – Видать, у рутанов не учат молодежь хорошим манерам. Ладно, держись за мной, только не проколи мне вторую дырку в заднице своим кристаном.

Они поползли по покрытой изморозью пожухшей траве к чернеющим на фоне рассветного неба домам. Минут через пять подобрались к ограде в том месте, где плотный тын из отборных тщательно отесанных кольев сменялся оградой из плетеных лозяных щитов. Баш тихо и быстро прорезал в плетне дыру своим кинжалом и первым вполз в отверстие.

– Сила Единого, это еще что? – вырвалось у него.

Огороженный плетнем участок с трех сторон окружали высокие кусты малины и смородины, уже полностью растерявшие листья. А в центре огорода возвышалась куча в добрую сажень высотой – перемешанные и расколотые кости, ребра, позвонки, черепа людей и животных, гниющие шкуры, темные заскорузлые от крови тряпки, некогда бывшие одеждой.

– Назад! – зашипел Баш, но уже было поздно.

Трупный смрад от кучи перебил новый запах – острый и тошнотворный. Из-за кучи с ворчанием и фырканьем поднялась сгорбленная темная фигура. Тварь настороженно поводила остроконечными ушами, потом в сумраке сверкнули белые фосфоресцирующие клыки, горящие нечеловеческой злобой глаза, глянули прямо на Хейдина. Миг – и неведомая тварь перемахнула через груду останков и бросилась на людей.

Баш взвизгнул и ударил чудовище эфесом меча прямо в морду. Левая рука у него оказалась в пасти твари. Раздался хруст, и Баш завопил протяжно и страшно. Но Хейдин уже поборол страх. Удар его кристана развалил череп чудища, как топор полено. В нос юноши ударило такое зловоние, что Хейдина стошнило прямо на бьющуюся в конвульсиях тушу убитого им монстра.

– Помоги мне… – хрипел Баш. – Мать его сука, я, кажется, умираю…

– Что это? – Хейдин вытер мокрый рот рукой, попытался рассмотреть убитое существо.

– Вордлан! Вордлан это, болван траханный! Я… я так и знал, что тут нечисто… Аааааааа!

Свирепый рев заставил Хейдина обернуться. Черная тень молнией метнулась к нему из-за угла дома, другая тень показалась на крыше мызы, прыжками помчалась на Хейдина. Однако злобное рычание вдруг сменилось предсмертным визгом побитого пса: взмахнув мохнатыми лапами, страшилище скатилось с крыши с орионом Карвера в черепе.

Дальше все вспоминалось с трудом. Вордлан бросился на Хейдина, и юноша успел запомнить только смрадную пасть с омоченными слюной клыками. Он всадил свой меч прямо в эту пасть. Вордлан задергался, как пронзенная гарпуном рыба. Вонь была нестерпимая, в агонии тварь опорожнила мочевой пузырь. Хейдин вырвал меч и двумя ударами располосовал вордлана от шеи до пупка. Справа от юноши тонко и страшно закричал Хоррит Мышезуб; клыки вордлана вгрызались в его грудную клетку. Над телом второго горца Хапло Черноволка уже сидела еще одна тварь, раздирая когтями одежду волаха. Мерзкая бульдожья морда с курносым носом и острыми ушами была обращена на Хейдина, черная щетина на загривке торчала дыбом.

Хейдин занес меч и бросился на вордлана. Чудище зафыркало, присело на задние лапы, готовясь прыгнуть. Но прыжок не получился; Карвер рубанул курносую тварь сзади, перебив ей позвоночник. Последний вордлан бросился на Карвера, но рыцарь успел метнуть орион. Разящая звезда угодила твари между глаз, и сраженный вордлан забился в агонии, разбрызгивая кровь и вонючую мочу.

– Сила Единого! – Карвер, переводя дыхание, смотрел на еще дергающиеся трупы, и глаза его были круглыми от ужаса. – Такого я даже вообразить не мог! Надо будет отрубить им головы и отвезти в крепость. Пусть наши посмотрят, что за мразь мы тут порубили.

Хейдин не слушал рыцаря; его снова вырвало, а после стоны Баша привлекли внимание ортландца. Бывшие товарищи Хейдина, горцы Хапло и Хоррит, уже не подавали признаков жизни.

– Чертова невезуха! – ругался Баш, тряся кровоточащей культей. Зубы вордлана отхватили ему руку чуть ниже локтя. – Что вы стоите, мать вашу? Я же кровью истеку!

Карвер рубанул внезапно, сзади, так что голова следопыта будто спрыгнула с плеч и покатилась по земле. Хейдин ощутил такую дрожь в ногах, что вынужден был сесть – все плыло у него перед глазами, и он чувствовал, что вот-вот лишится чувств.

– Ты не ранен? – Карвер внимательно осмотрел юношу. – Не стоит так глядеть на меня, парень. Баш был обречен, и я оказал ему услугу, избавив от страданий. Укушенный вордланом сам становится вордланом, или ты этого не знал?

– Я… я даже не думал, что такое вот может быть, – заикаясь, выдавил Хейдин. Голос его звучал странно, нервный спазм сдавливал горло. – Я думал, это только страшные истории.

– Ты молодец, парень, – Карвер похлопал Хейдина по плечу. – Ты прикончил двух вордланов. Вытри клинок, не то он заржавеет. И пойдем в дом, может, кто-нибудь еще жив…

В доме Хейдина вырвало еще раз, хотя желудок его, казалось, был уже полностью опустошен; на столе в горнице лежали куски человеческого тела, в большом очаге белели обглоданные кости – тоже человеческие. В запертом амбаре нашли шесть женщин и все пятнадцать детей. Карвер внимательно осмотрел их, отыскивая следы от укусов, но, к счастью, больше никого убивать не пришлось. Женщины и дети были так запуганы, что не верили в свое освобождение. Затем воины втащили в дом тела погибших товарищей и вордланскую падаль, и Карвер поджег кровлю мызы.

– Когда-то этих тварей в Харланских горах было множество, – рассказывал он Хейдину, пока разгоралось пламя. – Потом жрецы Единого и имперские охотники истребили их, но вот, поди же ты, опять завелась проклятая нечисть! Плохой знак – Тьма опять наползает на наши земли. Жаль Баша, славный был человек и солдат хороший.

– Так ли надо было его убивать?

– Ты осуждаешь меня, – после паузы сказал Карвер. – Осуждай. Убить Баша для меня было ой как непросто. Он ведь прослужил у меня двенадцать лет. Но спасения для него не было. Его ждали нечеловеческие муки Превращения, а потом Вечная Ночь. Магия, порождающая этих тварей, очень сильна. Тебе очень повезло, что вордланы не поранили тебя, что их ядовитая кровь не попала на твои раны…

Огонь охватил дом, толстые бревна затрещали, словно хворост в очаге. Карвер приложил ладонь к сердцу, отдавая последние почести погибшим друзьям, а Хейдин шепотом прочел короткую молитву Оарту, солнечному богу, прося принять души погибших в светлую страну Руанайт. Он так и не сказал Карверу, что в это утро сражался впервые в жизни.

– Как странно! – воскликнул граф ди Виан, не сводя глаз с Хейдина. – Почему ты никогда не рассказывал об этом случае?

– А вы бы мне поверили, господин?

– Клянусь Единым, не поверил бы! Я всегда считал, что вордланы, тэрги, вилканы всего лишь выдумки пьяниц и сочинителей героических песен.

– Вы счастливец, граф, – сказал Медж Маджари бесцветным голосом и с самой серьезной миной. – Подавляющее большинство людей так же счастливы, как и вы.

– О чем это вы, милорд?

– О магии, милорд. Достойный Хейдин ди Варс-ле-Монкрайт принадлежит к числу людей, перед которыми раскрывается Завеса. Он может видеть то, чего не могут видеть другие.

– Единый, какие сказки вы рассказываете! – засмеялся граф. – Мне думается, что храбрый Хейдин и его доблестные товарищи стали жертвой умелого маскарада, приняв шайку ряженых разбойников за вордланов. Это не умаляет их храбрости и боевого мастерства, но делает всю эту жуткую историю правдоподобной. Разве не так, Хейдин?

– Это было двадцать лет назад, – ответил ортландец. – Мне трудно припомнить все мелочи. Может быть, вордланов и не было.

– Вот видите! – Граф ди Виан позвонил в колокольчик. – Подходит время обеда, и я приглашаю вас, достойный местьер Маджари, отобедать со мной. Сегодня у нас к обеду щавелевый суп с улитками, печеная утка с черносливом и тыквой, пирог со свининой и яблочное желе. Вина вы, конечно, предпочитаете азорийские?

– О, я бы с радостью, милорд, но мне пора ехать. До вечера осталось немного времени, а мне еще до сумерек необходимо успеть в Маре. Если местьер Хейдин не обременен какими-либо срочными делами, мы могли бы выехать прямо сейчас.

Он выжидающе посмотрел на ортландца. Хейдин ответил не сразу. Уже десять лет он безвыездно жил в Виане. За эти годы многое изменилось. Мир за пределами деревни Виан и долины Арно стал другим. Воспоминание о сражении в Харланских горах еще больше убедило его в том, что прежний Хейдин давным-давно исчез во времени. Хейдин умел видеть сущность людей. Он понимал их скрытые желания и видел их порой насквозь. Он редко ошибался в людях. Медж Маджари вызвал у ортландца симпатию, но Хейдин понял и другое – азориец не тот, за кого себя выдает. От чужестранца исходила сила, непонятная Хейдину и оттого вызывающая беспокойство. Таких людей он не встречал много лет. Медж Маджари прибыл в Виан открыть для Хейдина дверь в совершенно новую жизнь, а ведь Хейдину уже сорок, в голове и в бороде обильно серебрится седина и любые перемены страшат.

– Виноват, мой друг, – отозвался граф, – но напомню, что Хейдин мой человек и не может решать вопрос об отъезде с вами самостоятельно.

– Местьер Хейдин ваш должник? – спросил азориец.

– Нет, но…