Камень Великой Матери Резанова Наталья

1. ДЕРЕВЕНСКОЕ КОЛДОСТВО

Оставалось три дня до полнолуния, и пора было идти за омелой. Иначе пришлось бы отложить поход до ночи святого Иоанна, а тогда и без того будет полно хлопот. Я подумала про омелу еще днем, когда спускалась в деревню. Визуна послала меня снять порчу со старосты. Сама она в деревню теперь совсем не ходит. Там я управилась быстро. Пустить хлеб по освященной воде – всего-то дел. Визуна говорит, что порчу навел колдун из-за перевала, а я так думаю, что сама Визуна. Ей иногда хочется напомнить о своей власти, чтобы нас больше уважали. Это верно. Нас не слишком уважают. За пределами долины давно что-то творится, дороги опустели. и знатные господа не ездят больше к Визуне за амулетами и не шлют ей дорогих подарков. Но мне на это наплевать, я обхожусь и простыми деревенскими чарами, все больше по женской части. Только нужна омела. Первейшая вещь.

Войдя в наш дом, я сразу почувствовала знакомый резкий запах. Тимьян, аир, жабник и все прочие девять трав. Визуна готовила мазь. Давненько они не собирались. Я прошла в чулан, где у нас было спрятано оружие, достала лук и выбрала стрелы с кремневыми наконечниками. Металл для моего дела не годился.

Когда я вышла из чулана, Визуна, не оборачиваясь, сказала:

– Убьешь нетопыря.

Она знала, что я не люблю убивать, даже тварей с холодной кровью, но именно холодная кровь была ей сейчас нужна.

– Обойдешься сажей, – ответила я. – Сажа ничуть не хуже.

– Откуда тебе ведомо, что лучше, а что хуже? Этого тебе знать е положено.

Тут она была права. Этого я знать не могла. Я ни разу не была на круге, и не должна там бывать. Я – белая ведьма, не заключала договора, не ношу клейма, поэтому не боюсь ни святой воды, ни серебра, ни соли, ни гвоздей под порогом. Я – белая ведьма, а Визуна промышляла всяким, но я не могу ее судить, потому что она вырастила и обучила меня, хотя и не родная мать. Я – найденыш, неизвестно чья дочь, и Визуна в минуты злости кричит, что меня родила русалка, а вместо крови у меня болотная вода. Визуна стала часто кричать на меня с тех пор, как перестала бить. По-моему, она меня боится. Совершенно напрасно, я не причинила бы ей зла. Хотя, как ни странно, я очень сильная ведьма. Только ленивая, говорит Визуна, и в этом мое спасение.

Она продолжала шуметь, я не прислушивалась. Мне было ее жаль. Она очень постарела в последние годы, высохла и сморщилась, а ведь в прежние времена знатные господа присылали ей подарки не только за ворожбу.

– Посмотрим, – сказала я. – Как повезет.

Я не должна обижать Визуну.

Визуна скоро умрет.

Я вышла из дома. Уже темнело, а до леса совсем близко. Времени в запасе много. близилось весеннее равноденствие… кажется в ту ночь у черных большой круг, вот Визуна и засуетилась. Это ее дело. А мое – омела. Мне даже не нужно было ее искать. Дойти до старого дуба и сбить. Сбивать нужно только камнем, а не рукой, не железом. Или такой вот стрелой. У меня глаз верный. А потом я должна подняться дальше по горе и убить нетопыря.

Я шла уверенно. Была удивительно светлая ночь для конца марта. Хотя от старой луны остался только узкий серпик, но звезды высыпали в великом множестве. К тому же я с младенчества привыкла ходить по этому лесу, летом, бывало, неделями из него не выходила, и никогда в нем не боялась. Ни один зверь меня не тронет, Ночные Матери мне не страшны, а разбойников здесь отродясь не было. Но на этот раз все было по-другому. Чем больше я углублялась в лес, тем сильнее ощущала в воздухе тревогу. Я слышала звуки, которых не должна была слышать, плеск ручья, по которому шли вброд, треск сучьев, свист и шепоты. Все было очень далеко, но я слышала, и я не дошла до старого дуба. Я решила затаиться и посмотреть.

Он выбежал из орешника и попытался взобраться на склон. Ноги у него заплетались, и поначалу мне показалось, что ему просто мешает длинный плащ. И только когда он упал, я увидела стрелу у него под левой лопаткой. Странно, как он мог еще бежать. Он должен был умереть мгновенно.

Я вышла из-за дерева и подошла к нему. Он был еще жив и поднял голову. Дрожащий свет звезд пронизывал ночь, и я могла видеть его лицо. Вероятно, и он мог видеть мое.

– Помоги, – прошептал он.

Я опустилась на колени, чтобы попытаться залечить рану, хоть это и было бесполезно.

– Нет, – проговорил он. – Не так. – Судорожным движением он вытащил что-то из-за пазухи и протянул мне.

Я взяла. Это был какой-то камешек на цепочке.

– Отдай… – шептал он, и потом еще какое-то слово, кажется, «ему», но, может быть, мне послышалось.

Голова его упала. Я приподняла ее свободной рукой, потом потрогала запястье. Он был мертв. Уж я ли не видела мертвых. Но мне почему-то не хотелось уходить, я пыталась понять… Однако тут я услышала шлепанье сапог по воде и снова отступила в тень. Из-за орешника выбежали четверо вооруженных людей и устремились к убитому. Они завернули его в плащ и подняли. Один из них осмотрелся. Но меня он не видел. Я не хотела, чтобы он меня видел. Я не боялась, однако не желала себе лишних неприятностей. Потом они взяли убитого и понесли. Я стала осторожно отходить назад – знала, что кроме четверых, в лесу есть и другие. Но я могу ходить в лесу очень тихо… Никто не увидел меня, и я без вреда для себя выбралась из леса. И тут я вспомнила про цепочку, которую продолжала сжимать в руке.

Визуна лежала на своей постели, завернувшись во все шкуры и одеяла, какие были в доме. Ее знобило.

– Что случилось? – спросила она меня с порога. – Я чувствую – в лесу что-то неладное.

Я не видела причин скрываться от нее и рассказала ей все. И выложила то, что мне передали. Это была простая цепочка из толстых колец. Похоже на железо, но уж очень темное – какой-то сплав. На ней припаян черный камень квадратной формы, без оправы. На полированной поверхности вырезаны какие-то неизвестные мне знаки.

– Ага! Талисман! – сказала Визуна, глаза ее блеснули по-старому.

Конечно, это был талисман, через мои руки прошли десятки их, но такого мне видеть не приходилось.

– Гагат, – произнесла Визуна, рассматривая камень.

– Гагат – это – власть над силами ада?

– Невежество! – возопила Визуна. – Власть над силами ада – это агат. А гагат – это камень Великой Матери! Постой, – она запнулась, – но ведь гагат – женский талисман. А нес его мужчина?

– Да. Если только у женщин не может быть на щеках недельной шетины.

– Странно, – сказала она, с опаской дотрагиваясь до камня. – Очень странно. – И тут же отдернула руку. – Знаешь что? Спрячь-ка ты его его подальше.

Под утро я немного поспала, а днем решила вернуться в лес. Я хотела посмотреть, не прячутся ли там убийцы. Мрожет быть, мой поступок выглядел необдуманным, но, повторяю, я всегда знала, что в лесу со мной не может произойти ничего дурного. И потом, мне не давали покоя слова умирающего. Может быть, узнав что-то о тех, кто за ним охотился, я гот обратного смогу выяснить, какова была цель его путешествия, и кому я должна передать талисман.

Я не нашла их. Только следы. Их действительно было в лесу не менее двух десятков. Ночью они прочесывали лес, пока не нашли того, за кем гнались. Странно, но у них не было собак, а вот лошади были. Я нашла следы множества лошадиных копыт в низине, откуда начиналась горная тропа, ведущая прочь из долины. Я немного прошла по ней, а потом поняла, что напрасно теряю время. Они уже успели выбраться на дорогу, а там мне их пешком нипочем не догнать.

На ходьбу по лесу у меня ушел целый день, и, тем не менее, я не спешила возвращаться. Что-то мне во всем этом мешало, что-то было неправильно. Хотя ничего такого в них не было – обычные наемники… Но почему они даже не обыскали труп? Просто подняли и унесли.

Потом я все же с неохотой поплелась домой. Может, мне не стоило оставаться в лесу на ночь? Все равно я ведь не достала омелу и не убила нетопыря. Но до новолуния были еще целые сутки…

Подойдя к дому я сразу почувствовала недоброе. Нет, никаких чужих. Только присутствие зла. Я сделала охранительный знак и вошла. И увидела тело Визуны на полу между постелью и столом. Я бросилась к ней, но она уже успела остыть. На теле не было никаких признаков насильственной смерти, но лицо искажено и губы посинели. Мгновенный приступ, резкая боль… но почему такое острое ощущение присутствия чужих сил? Они ушли, но они побывали здесь… Я подняла тело Визуны и перенесла его на постель. Обернулась, будто еще что-то можно было сделать.

Талисман, который я, уходя, тщательно запрятала в тайник, лежал на краю стола, словно Визуна, падая, выронила его из рук.

После похорон Визуны было тяжко и пусто на сердце. Я знала, что Визуна умрет, до того, как нашла талисман, но, если бы я не оставила его в доме, Визуна, может быть, не умерла.

Я снова достала его из тайника и стала рассматривать. Я видела много магических камней, когда дороги были еще открыты, и разные предметы из большого мира доходили к нам беспрепятственно. Другие талисманы мы делали сами, не только для деревенского обихода, где можно было обойтись травами и корнями, но также из камней, что мы искали в заброшенных штольнях. В привозных встречались похожие черные камешки, но это были обычные обереги от дурного глаза.

Я вспомнила тексты лапидариев, которые наизусть твердила Визуна: «Изображай медведя на аметисте, лягушку на берилле, всадника с копьем на халцедоне, барана на сапфире…» Относительно гагата я не знала указаний. Обычной греческой надписи «Иао, абраксас» тоже не было. Символы – а может быть, просто рисунки – на камне были совершенно незнакомы. Чем-то они напоминали мне изображения, которые можно видеть на древних стоячих камнях, но были сложнее. И я снова вспомнила, как убийцы не стали обыскивать тело. Может быть, они боялись прикоснуться к камню?

Мне нужен был совет. Я и не знала никого, кто мог бы мне его дать. Ведь я никогда нигде не бывала, кроме леса и деревни. Единственное, что мне пришло на ум – то, что я слышала от Визуны о колдуне из-за перевала – зловредном, но умном старике И я решила позвать его. Весеннее равноденствие миновало, он должен быть свободен.

Есть много способов заставить колдуна явиться. Я выбрала самый простой. Взяла новый глиняный горшок, бросила туда две иглы, настрогала дубовых щепок, залила водой и поставила на огонь. И я буду доливать воду и кипятить это варево, до той поры, пока он не придет.

Он пришел на четвертый день, плюхнулся за стол и сразу же воззрился на очаг. Я молча сняла горшок с огня, а перед стариком поставила кувшин пива, миску с кашей и полкруга сыра – все, что было в доме. Я соблюдала обычай черных – не здороваться и не называть имени, хотя мне это ничем не грозило.

Он поел, выпил, потом сказал мне:

– А черенки в палисаднике выкопала бы. Сразу видно, что ведьма живет.

– Почему?

– Розы же! Разве любовная ворожба без роз обходится?

– Запросто, – буркнула я. – Берешь свечу, что побывала в руках мертвеца, потом щепку от придорожного креста…

– А вот этого тебе знать не нужно, – перебил он меня. – Ты белая.

– Знаю вот.

– Ох, Визуна… Кто знает, где теперь ее душа? – И без перехода, уставившись острыми глазками мне в переносицу: – Зачем позвала?

Я сняла цепочку с шеи и протянула ему. Но он не взял. Даже толкнулся в сторону.

– Эт-то что?

– Похоже, что из-за этого умерла Визуна.

Я вкратце рассказала ему историю. Покуда я говорила, он немного приободрился.

– Опиши того, кто нес камень.

– Лет тридцати пяти. Худой, волосы черные, короткие. Чем-то похож на монаха.

– Может, то и был монах. Среди них есть монахи.

– Среди кого?

Он не ответил. Потом спросил: – Ты и вправду ничего не чувствуешь?

– Нет.

– Покажи его мне еще раз.

Но к камню он не притронулся, рассматривал его, вытянув шею.

– Эти знаки… не знаю… очень древние… но не руны, ручаюсь, и не поповская латынь… и вообще это не здешняя работа… Привезено откуда-то издалека. – Он отодвинулся и снова посмотрел на меня. – На этот камень наложены очень сильные чары. И опасные. Не понимаю, как ты не чувствуешь. Может быть, потому что ты – белая и не вступаешь в сделку с силами зла. Но только великий посвященный может взять в руки такое без вреда для себя. Я не возьмусь. Мы колдуны простые, деревенские. И чары у нас простые. А тебе нужно уходить в города,к настоящим магам.

Я знала, о чем он думает.

– Тебе выгодно, чтобы единственная белая ведьма в округе покинула долину.

– Да! Выгодно! Ну и что? Если пообещаешь, что уйдешь, я расскажу тебе, как найти мага.

– Как ты заметил, я не заключаю сделок.

Он опять начал сверлить меня глазами. Как видно, он ожидал, что в ответ я начну творить заклинания, назову его тайное имя или еще что. Но я просто сидела. Тогда он закричал:

– Дура деревенская! Ты даже не понимаешь, с чем соприкоснулась! Может, здесь замешана власть Высокого Дома!

– Что такое «Высокий Дом»?

– Так ты и этого не знаешь? Будь я проклят на том и на этом свете! Хотя я и так проклят… Духи водные и подземные! Что это делается? Ленивая, глупая, безвольная соплячка – и такая сила! Но… – он снова быстро успокоился. – Может, твое счастье, что ты ничего не знаешь. Поэтому я и так скажу. Высокий Дом – это маги высшего разряда. Доступ к ним очень труден. Никто из них не якшается с нами, деревенскими колдунами, кроме Меленов, и, будь жив старый Луп Мелен, все было бы проще простого…, но Луп Мелен и Кен Мелен умерли. Как найти пути к Высокому Дому должен знать какой-то ученый чернокнижник. Сейчас в городах много народу промышляет магией, однако подлинных знатоков – единицы. В старой столице, в Вильмане, проживает некий Твайт. О не по разному отзываются, но знает он много. Он научит тебя, что делать. А я ухожу. – Он встал, немного помедлил и добавил: – ты думаешь, я рассказал тебе все, потому что боюсь тебя? Да будь ты втрое сильнее, я бы и тогда тебя не боялся. Я боюсь этого!

И он кивнул в сторону талисмана.

Миновал апрель, прошел май, наступило лето, а я так и не тронулась с места. Не то, чтоб я чего-то опасалась. Мне просто не хотелось уходить. То есть, я бы ушла только в лес, чтобы пожить там месяц-другой, как обычно делала летом. Но все время возникали какие-то дела, какие-то мелочи. Приходили женщины из деревни. Ко мне одни женщины и ходят. Мужчины по большей части притворяются, что не верят в колдовство, хотя на самом деле верят почти все. Ну вот, это были обычные деревенские чары, о которых говорил колдун из-за перевала. Я помогала от мужской ревности, от мужской холодности, развязывала узлы, заговаривала и нашептывала… Просили у меня и амулеты, и получали их, не великой мощи, конечно, а те, что я делала собственными руками. Но от них была польза, а мне, следовательно, было что есть. Так с какой стати мне уходить? Если колдун из-за перевала и хотел выжить меня отсюда, он для этого ничего не предпринимал. Ощущение Зла, посетившее меня в день смерти Визуны, развеялось. Я была совершенно спокойна, и мне ничего не было нужно. И чем дальше, тем меньше.

Наступил канун св. Иоанна. Ночь, когда все великие силы, и светлые и темные, выходят на свободу. Кроме того, это лучшая ночь в году для сбора трав. Чем я и собиралась заняться. До праздника в деревне мне не было дела. С наступлением темноты я ушла в лес. Со мной был мешок, а также лук и стрелы с каменными наконечниками. Потому что я снова собиралась к старому дубу.

На сей раз я дошла без всяких приключений, хотя все было, как тогда, только очень тепло. Опять было полное небо звезд, и оно светилось. Я пересекла поляну и увидела темную громаду дуба. Дуб заключает в себе священные силы земли, а все растения, что выросли не из земли, а из другого растения – чародейные, и главное среди них – омела. Омела на дубе имеет и магию силы, и силу магии. Однако сбить ее я не смогла, что-то меня остановило. Я опустилась на землю и замерла в тишине и темноте. Я не могла двинуться. На меня опять накатило знание. Это началось со мной давно, с детства, и талисман здесь был ни при чем. Иногда, чаще всего против моего желания, ко мне приходило знание о людях: что они думают, что говорят, чего желают, что они делают тайно и явно. И я не любила этого знания. Именно потому я всегда избегала больших сборищ и столько времени проводила в лесу. И вот – оно и в лесу достало меня.. Но теперь было различие. Знание касалось не других, а меня самой. Колдун из-за перевела совершенно прав – я была невежественна, ленива и безвольна. И я обладала великой силой. Он не мог причинить мне вреда, если б даже очень захотел. И то зло, что посетило мой дом, меня не коснулось. Если знание приходило ко мне, то сила была во мне всегда. О чем было известно тем, кто оставил меня в лесу в том возрасте, когда детей только отнимают от материнской груди… Но откуда я об этом знала? Знала, и все. Раньше – смутно чувствовала, прячась в лесу и не заглядывая дальше деревни. Пряталась от себя и своей силы. Но она настигла меня.

Я лежала на траве. Камень на моей груди нагрелся и был как живой. Я не видела надписи на нем, но знала, что она светится. Надо мной кружились созвездия, все мое тело словно пронзали тысячи игл, и мне совсем не было больно, и я знала, что что это – звездный свет. Лучи – звездные копья, а может быть, путы, привязывающие меня к кругу светил?

Я пришла в себя, когда небо начало бледнеть. бесполезный мешок и оружие валялись рядом. Черный камень холодил грудь. Кончалась ночь, самая короткая в году, пришедшая к своему повороту.

Теперь я знала, что уйду из долины.

2. УЧЕНЫЙ ЧЕРНОКНИЖНИК

До Вильмана я добиралась больше четырех месяцев. Сущим безумием было пускаться в дорогу при тех обстоятельствах, что творились в большом мире. Но, говорят, дуракам счастье, а я точно была дурой, потому что только дура могла поступить так, как я. С какой стати я сорвалась с места? Ради какой корысти? Черный камешек с непонятным изображением, висящий на моей груди, ничего не значил. Сознание могущества, причастности к ходу светил, бесследно исчезло. Я снова была собой, деревенской колдуньей, владеющей не более чем деревенскими чарами. Они-то, вероятно, и помогли мне достигнуть старой столицы живой и невредимой, несмотря на все усобицы, сотрясавшие большой мир. От деревни к деревне, от мытного сбора к речной переправе, а чаще всего – просто по бездорожью, подальше от тех мест, где могут пройти воинские отряды, проехать какой-нибудь полунищий барон со своей свитой. Я научилась ночевать в поле. Очень трудно привыкать к этому после леса, где каждое дерево тебя знает и защищает, но и мои чары должно быть, на что-то годились. В городе, однако, я остерегалась прибегать к ним. Не знаю, почему. Просто не хотела.

После большой войны со Сламбедом, когда выгорело полгорода, минуло восемь лет, и многие кварталы заново отстроились, но следы разрушения все равно были видны. Пожар не тронул в основном Верхний город, оба собора и улицы за Вторым рынком. Королевский дворец сильно разрушили при штурме, в уцелевшей башне теперь помещался наместник Сламбеда.

Народу на улицах было довольно много. Я шла сутулясь и надвигая на лицо башлык. То ли в долине люди были покрупнее, то ли ко мне там привыкли, но дома на мой рост никто внимания не обращал. А здесь все прохожие попадались мелкие и бледные. Хотя, может быть, в городах так и положено, я же никогда не бывала.

День уже перешел на вторую половину. Вот -вот начнет темнеть. Пора было искать Твайта. Но я остерегалась расспрашивать о нем. Решила снова отдохнуть и поесть. Тут же, как по заказу, набрела на заезжий двор с харчевней. Денег у меня, конечно, никаких отродясь не водилось, а был у меня остаток хлеба, который третьего дня дала мне одна женщина за то, что я заговорила ее кур. А зайти я собралась, затем что здесь я могла спокойно посидеть, не привлекая к себе внимания. Торговые люди ели-пили в харчевне под навесом, а нищие и паломники размещались во дворе, на соломе. Я нашла у стены местечко почище, примостилась там и вытащила краюху из сумки. Ворота были распахнуты, и за ними я видела угол площади и темную ограду собора. Хлеб был неважный, с отрубями, но я съела его весь, собрала крошки в рот и проглотила. Помедлила перед тем, как встать, теша усталое тело последними мгновеньями расслабления. И тут на меня снова начало наползать знание. Я увидела людей, идущих мимо меня по площади, но не глазами. Я видела их. Вот женщина, семенящая с постно поджатыми губками, а ходила она на похороны лишь затем, чтобы незаметно заменить монету, что кладут мертвецу на глаза, на другую. А ту, что унесла с собой, она омоет вином, а вино даст выпить мужу, чтоб он стал слеп к ее изменам, как покойник. А вот у этого, у которого рожа в складках и угри на носу, у него в кошеле флейта из человеческой кости, заиграешь на ней, и все, кто слышат, уснут, и можно грабить и жечь, не опасаясь, что застигнут. Вот лекарь, он делает мази из жабьей пены и жира медведя, убитого при совокуплении. А вот приходский священник, спешащий по зову страждущего со святыми дарами в руках. Не пройдет и недели, и он будет служить черную мессу в развалинах церкви. От толпы ощутимо тянуло кладбищем и тлением, все были замараны, даже дети. Они либо сознательно вступили в сговор со злом, либо поддались ему, как болезни. Мое сознание взметнулось вверх, и, поднявшись над городом, я отчетливо увидела, как далеко расползлась зараза. Но сам гнойник был там, на площади. Дыхание стеснилось от ненависти и отвращения. Вырвать несущую балку из-под свода собора и похоронить всю мерзость одним ударом. Я знала, что могу сделать это. Разом покончить со злом…

И тут приступ начал проходить. Я вся взмокла от пота, платье прилипло к спине, а волосы ко лбу, зубы стучали в ознобе. Может, этот озноб и остудил мою голову. С чего вдруг это я собралась узурпировать небесный престол и карать виновных направо и налево? Да в чем таком они виновны? Люди есть люди, плохие, конечно, но ведь жизнь-то какова? Во всяком случае, не мне их судить. Не мое это дело.

«Город на меня действует, город» – подумала я. Я что-то говорила насчет открытых пространств, но когда стены с двух сторон – еще хуже. Давит.

Я поднялась на ноги. В тот краткий миг видения города мне было ясно показано, где живет Твайт. Кстати, не так уж далеко отсюда.

Улица ничем не отличалась от других. Пока я шла, уже стемнело, но урочный час еще не пробил, и за ставнями кое-где пробивался свет. Дом Твайта был узкий, двухэтажный, под черепичной крышей. Из трубы густо валил дым. Несмотря на сумрак, мне показалось, что дым имеет зеленоватый оттенок (дрок? остролист?). Значит – дома… Я постучала в дверь. Никто не ответил. Я подождала и снова постучала, на этот раз взявшись за тяжелое медное кольцо на двери. Наружному грохоту сопутствовало молчание изнутри. Я только собралась разъяриться за то, что намеренно не пускают, когда медное кольцо в моей руке как-то само собой повернулось, и дверь приоткрылась. Замок, видно, изнутри отошел. А, ладно, я так молотила, что могла бы разбудить мертвеца, не отступать же теперь. И я вошла.

Ступила на каменный пол, весь исчерченный мелом. В темноте было трудно разобрать, какие именно значки или надписи были там, но, кажется, они располагались кругами. Комнаты явно окуривали разными зельями. Я пошла вперед. Движение воздуха указывало направление. Миновала еще две неосвещенные комнаты и остановилась на пороге третьей. Она была значительно больше других. В ней горело девять светильников, по три соединенных, у противоположной стороны пылал очаг. Спиной ко мне стоял человек в багровой хламиде и, монотонно напевая что-то на неизвестном мне языке, бросал что-то в огонь. Пол и здесь был весь исчерчен, и не только мелом, но и цветными красками. На столе и на полках грудами валялись свитки и толстые книги в телячьих переплетах. Под потолком крепилось чучело большой ящерицы. Не сразу разглядела я среди свитков на столе человеческий череп и шар из черного хрусталя. В общем, все, как положено настоящему чернокнижнику.

Хозяин, продолжая петь, повернулся зачем-то к столу и тут, наконец,увидел меня. Пение мгновенно оборвалось. Глаза чернокнижника округлились до предела, и он замахал ручками:

– Per ipsum et cum ipso et in ipso! [1] Прочь! Прочь! Я тебя не вызывал!

Он был маленький, круглый, бледный. В тех же летах, что колдун из-за перевала, но при этом сходство кончалось. Силы в нем не было. Никакой. Но ведь я не силой сюда пришла.

– Добрый человек, – сказала я, – ты меня явно с кем-то путаешь.

Я ошиблась, выразившись «до предела». До предела округлились его глаза сейчас. Он рухнул в кресло и некоторое время пребывал в недвижности. Затем спросил пересохшим горлом:

– Как ты вошла?

– Очень просто. Через дверь.

– Этого не может быть! – взвизгнул он.

– Как не может, когда есть?

Он уже успел настроиться враждебно.

– Зачем?

– А ни за чем. Просто хотела проверить, не тебе ли адресовано вот это. – И я бросила талисман на стол.

Он испугался, как и прочие до него. Но не только. Талисман его притягивал. Твайту безумно хотелось взять его в руки и повертеть. Однако он не решался.

– Что сие значит?

– А я надеялась, что ты мне это объяснишь.

Твайт сполз с кресла, придвинулся к столу, потирая руки, а может он сам себя удерживал. Потом покосился на меня.

– В общем, я так понимаю, – сказал он после долгой паузы, – раз ты могла миновать все преграды и даже не заметить их – ты существо не вполне обыкновенное и с тобой можно говорить открыто… но все же я хотел бы знать, откуда у тебя камень Великой Матери, и как ты нашла меня?

– Камень попал ко мне случайно, а к тебе меня направил Хошан. (Это было тайное имя колдуна из-за перевала. Не для меня, конечно , тайное.)

– Так. – Твайт задвигался вокруг стола. Его прямо-таки распирало от любопытства и страха. – Ты не ошиблась! Я знаю много, очень много… здесь древние знаки… тысячи лет прошли с тех пор, как умерли те, кто ими пользовались, а они были нашими общими учителями… Все забылось о всем обитаемом мире есть лишь несколько человек. знающих малое количество этих знаков, может быть, я один… – Он бросился к полкам, стал копаться в книгах, смел кучу ни на что не похожих отрывков. – Где же я видел? У Гермеса… нет, не у Гермеса, хотя Трисмегист знал все… и не в «Сефер Йецира», точно… именно у саисцев… – Он хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! «Шу» и «Тефнут» – вот как читаются знаки. Они трактуются, как символ единства сил… мужское и женское… движение и дыхание… но почему? – он опять впал в забытье, как в первое мгновение, бормоча: – Ведь для этого есть другие знаки, столь же могущественные, но более употребляемые? Почему не обычный гексагон? Почему не звезда Соломона? Почему? – он уже обращался ко мне, будто я сама вырезала надпись на камне.

– Матерь Божья, я и слов-то таких не слышала!

И этим я его добила окончательно. То ли «Матерью Божьей», то ли своим невежеством. Я уж думала, что мне придется приводить его в чувство, но он с трудом вымолвил:

– Как тебя зовут?

– Ирруби.

– Странное имя… Тайное или явное?

– У меня одно имя.

– Вот как, – снова молчание. – И что ты, Ирруби, вообще умеешь?

– Почти ничего. Заговор снять. Бородавки вывести.

– А как ты добралась до Хошана?

– Никак. Я велела ему, и он пришел.

Твайт поднялся, – хламида по полу, ручки подъяты к потолк, заменяющем небеса, сам – мне по плечо.

– Все прекрасно! Ты правильно сделала, придя ко мне. Немного усилий, Ирруби… и ты будешь управлять миром!

«Семь светил проходят по дорогам Олимпа, и лучами их соткана вечность, Солнце, дающее смех, это свет вдохновенья, Луна, создающая боязнь, молчание и память, Сатурн, отец справедливости, Юпитер, дарующий удачу, мир и производительность, Марс, отец порывов и борьбы, Венера, подарившая людям желание и наслаждение, от нее же они получили улыбку для смягчения их доли в мире падения, Меркурий, который дает человеческой природе мудрость, слово и убеждение, он же послал им изобретательность.»

Зубрили Тримегиста. «Изумрудную скрижаль» я уже помнила лучше, чем святоша «Pater noster». Теперь я принялась за «Деву мира».

Для Твайта я была подарком судьбы. Он действительно знал много, но распорядиться своими знаниями не умел, главным образом из-за недостатка решимости. Поэтом он не занял заметного места среди чернокнижников, не говоря уже о Высоком Доме. И тут являюсь я – одаренная, но невежественная. Я буду управлять миром, а он будет управлять мной. Таковы были его устремления, хотя он сам себе не отдавал в них отчета. Мне, впрочем, было все равно. Я вступила в мир, где все черпалось из книг. Ничего здесь не было общего с прежним деревенским ремеслом, когда распускают волосы и машут веревкой, чтобы вызвать бурю, или дают беременной женщине съесть первый плод с дерева, чтобы был хороший урожай. Упущенные знания нужно было наверстать. С самого начала я прикидывалась дурой большей, чем была, потому что Твайту это было приятно и подстегивало его учительское рвение. «Сила без мудрости – ничто» – говаривал он. И он меня ею напичкивал. Мудрость греческая, мудрость римская, мудрость египетская, мудрость иудейская, мудрость коптская, мудрость сиро-халдейская – меня скоро должно было начать рвать мудростью!

– Ты перестала слушать, – сказал Твайт. – Нельзя отвлекаться, когда речь идет о столь важных вещах. Vir sapiens dominatur astris. [2]

– А я не vir, a virgo. [3]

– Если ты будешь со мной спорить, то никогда не научишься ничему, кроме как выводить бородавки!

– Тоже неплохое занятие, – огрызнулась я. – От него-то польза есть.

В дверь постучали, и я подошла к окну глянуть, кто. Это был Руфий, каноник от св. Бригиты, баловавшийся тайными науками, и потому заглядывавший к Твайту. Хозяин приказал впустить, а самой убираться куда-нибудь. Он всегда боялся, что кто-то прониательнй разглядит во мне нечто иное, чем простую служанку. Я с удовольствием оторвалась от колодца знаний, подхватила корзину и отправилась в торговые ряды. В околотке у нас говорили: «Наконец-то Твайт решился завести домоправительницу» и понимающе ухмылялись. Совершенно, между прочим, напрасно. Никаких поползновений на мой счет Твайт не предпринимал, отчасти по причине своего преклонного возраста, а также потому, что продолжал меня бояться.

Шел снег. В этом году зима настала рано, и люди по привычке с опаской ждали установления льда, ибо в это время обычно возобновлялись военные действия. Но пока ничего такого не было слышно. Видно, потеряв независимость, город получил-таки передышку. И голода здесь не было. Во всяком случае, в лавках было что выбирать, а выбирать мне приходилось тщательно, даже если путь мой не лежал дальше пекаря. Причиной привередливости был Твайт, который следил, как бы я не съела чего нечистого. Это тоже было новшество, раньше я ела только для утоления голода.

Я вернулась с наступлением темноты. Каноник ушел. Не знаю, о чем они говорили, по-моему Твайт всегда морочил ему голову, но в этот раз вид у него был озабоченный. Мне он ничего не сказал, только сообщил, что ночью решил повторить опыт с зеркалами, хотя все предыдущие были неудачными. Должно быть, несмотря на самоуверенность, Его терзала неопределенность, и он хотел, чтобы я увидела в магическом зеркале какие-нибудь указания относительно своей судьбы. Отсюда и его отчаянные попытки составить мой гороскоп. Я считала это занятие бесполезным, так как не знала времени своего рождения, но Твайт, хоть и твердил строку Вергилия Мага насчет мудреца, повелевающего звездами, в то же время все ставил в зависимость от этих звезд. Звезды, числа, буквы – все у него мешалось, и одно подменяло другое.

Необходимые приготовления он сделал сам. У него были сомнения относительно праведности производимых манипуляций, а я, пока не прошла всех испытаний, должна оставаться незапятнанной. Твайт расставил зеркала, начертил на полу неполный круг и зажег свечи, которые так же сделал сам. Когда я в чистой льняной одежде вступила в круг, он его замкнул. Конечно, этих книгочеев «круг» означал совсем иное, чем сборище деревенских колдунов. Я стала смотреть, как обычно, в центральное зеркало. Твайт, перед тем, как отойти, проверил, прочно ли заперты ставни – по городским законам все огни в этот час должны быть давно погашены. Потом засел в углу со своими вычислениями.

Время шло, чародейские свечи таяли, а я по-прежнему ничего не видела за тусклым стеклом, кроме собственного лица – широкие скулы, короткий нос, зелено-карие глаза, серые волосы в скобку. За эти месяцы я налюбовалась на них больше, чем за всю предшествующую жизнь. Потому что дома у меня не было зеркала.

– Ну, что? – не выдержал Твайт.

– Все то же.

Он опять погрузился в свои вычисления. У него была привычка бормотать, когда он думал.

– Есть планеты мужского начала – Сатурн, Юпитер, Марс и Солнце, и планеты женского начала – Венера и Луна. И одна планета общая для мужчин и женщин – Меркурий. Есть планеты благодетельные – Юпитер, Венера, Солнце, и планеты зловредные – Сатурн и Марс. Луна и Меркурий несут в себе в равной мере добро и зло. Тобой, несомненно, владеет Меркурий, и он обращен к тебе светлой стороной. Пока что ты не вступила на путь зла, и судьба тебя хранила. Но если твоя звезда повернется к тебе темной своей стороной… – он надолго умолк.

Я вышла из круга.

– А Высокий Дом – они черные или белые?

– Ни то и ни другое, – прошептал Твайт. – Высокий Дом – потому и высокий, что превыше категорий. Черное, белое – это для таких, как мы, им подвластно все. Но убивать высший маг не может, так установлено, иначе нарушится связь вещей… Почему ты заговорила о Высоком Доме?

– А почему ты заговорил об убийствах?

Он не ответил

– Только и слышу – Высокий Дом, Высокий Дом, а говорить о нем не хочешь. Ты знал кого-нибудь, кто принадлежит к нему?

– Н-не думаю… Это раньше они держались больше на виду и действовали открыто… Теперь у них другие обычаи. А раньше… Говорили, что Луп Мелен принадлежал к Высокому Дому, но он уже тогда отошел от них. На долгие годы уезжал в полуденные страны…

Мелен. Это имя я услышала сперва от колдуна из-за перевала, а потом, довольно часто, в Вильмане. Но Хошан говорил про Лупа Мелена, а здесь упоминали только его сына Кена Мелена… Кен Мелен, по прозванию Престиагар, советник короля Сигберта, ученый механик, впоследствии изгнанный и убитый.

– А Кен Мелен?

– Наверняка нет. Но его кончина темна. Это было еще до войны, и никто не знает… – Он вцепился руками в ворот. – Мне страшно, Ирруби, а тут еще этот Кайс…

– Что? – Мне послышался какой-то щелчок. Наверно, ветер ставнем. – То есть, я хочу сказать – кто?

– Мне рассказал о нем каноник, а он слышал от других… Это приемный сын одного рыцаря из Эйлерта, ставший командиром наемников. У него есть дар… сильный дар, но злой… и начатки второго зрения. Он опасен… что, если он пойдет на Вильман, и опять настанут смутные времена?

Я знала, что во время последней войны Твайт где-то скрывался, и приехал в Вильман, когда уже все успокоилось. А ведь у меня больше оснований бояться. Но я не чувствовала страха. Вообще ничего. Я подошла к окну и открыла ставень. Ворвавшийся в комнату ветер и снег взметнули свитки и загасили огарки свечей. Твайт кинулся перебирать свои записки.

– Зачем ты это сделала?

– Так. – Я смотрела в окно, в ночь. – Душно здесь…

Но прошли дни, недели, а ничего не стряслось. Твайт успокоился и продолжал учить меня. Поэтому я удивилась, когда однажды (дело уже шло к весне) застала Твайта в величайшей растерянности. Он выбежал мне навстречу.

– Ирруби! Ирруби! Подавай на стол! У нас гость!! Лучшее, что есть в доме! И, – тут он понизил голос до шепота, – будь осторожнее. Не разговаривай с ним. Он многое видит…

– Ладно, прикинусь дурочкой. А в случае чего – отведу ему глаза.

Твайт был так растерян, что не сделал мне в ответ своего обычного замечания насчет деревенских глупостей, к которым он причислял умение отводить глаза.

У нас никто никогда не обедал. Твайт сам в еде был настолько неприхотлив, а меня, как уже говорилось, держал на особом корму, так что мне пришлось поломать голову над тем, что же у нас «лучшее». Сидели они в центральной комнате нижнего этажа, которая обычно пустовала. Гость восседал за столом. Это был крупный вальяжный мужчина с круглой головой и тяжелыми веками, из-за которых почти не было видно глаз. На левой руке у него был перстень с дымчатым топазом. Я налила им вина, и гость выпил первым.

– Ты никогда в этом не разбирался, Твайт.

– Прости, Вартег.

– Ничего, пивал я и худшее. Пусть она несет обед. Как ты ее назвал? Ирруби? Странное имя. Не христианское. Похоже на древний язык… Что-то оно мне напоминает… Хотя, не будем отвлекаться.

Твайт облегченно вздохнул, видя, что гость не обращает на меня внимания. Но мне пришлось вернуться с тарелками. Вошла я на фразе гостя:

– Им не нужны человеческие осведомители, у них другие способы разузнавать новости…

Его явно не смущало мое присутствие, он говорил спокойно и уверенно. Я все же вышла. Вартег был более сведущим чернокнижником, чем Твайт, и если не обладал силой, то, по крайней мере, знал к ней пути. Мало ли что. Однако, когда некоторое время спустя я подошла к дверям, что-то заставило меня замедлить шаг. Может быть, потому что я услышала знакомое имя.

– Кен Мелен открыто нарушил обычай и углубился в светские науки. Хотя, ты должен был знать его, последние свои годы он провел в Вильмане.

– Нет. Я же приехал сюда после войны.

– После смерти отца он совсем не общался с нами, искал какие-то свои пути… А здесь у него был покровитель.

– Да, примас королевства.

– Архиепископ, светлая ему память, ценил ученость. И Кен Мелен посещал его резиденцию в монастыре Всех Святых не меньше двух раз. Ходил слух, что он собирается там постричься, но он предпочел карьеру королевского советника. Похоже, архиепископ со временем метил его в канцлеры…

– Но не успел. Умер, а остальная церковная партия в Вильмане Мелена крепко не любила… А теперь говорят, что, если б Кен Мелен остался жив, Вильман бы не проиграл войну.

– Все может быть… Надеюсь, ты меня понял?

– С чего ты взял, будто Кайс как-то связан с Меленами?

– У тебя привычка все толковать превратно. – Я услышала смешок. – Я имел в виду совершенно обратную возможность. Кайс – не ученый и механик, он – маг и солдат. Высокий Дом уже показал, что может напрямую вмешиваться в события, а не только влиять исподволь. А что будет, когда он завладеет камнем Великой Матери?

У меня чуть тарелки не выпали из рук. Но я их удержала и с невозмутимым видом вошла в комнату и стала расставлять кушанья. Оба чернокнижника и не взглянули в мою сторону, похоже, они вовсе забыли обо мне.

– Откуда ты знаешь, что им нужен именно камень Великой Матери? – тихо спросил Твайт.

– Я бы мог ответить, что у меня есть свои способы раскрывать секреты. но я не стану лгать старому другу. Кайс сам открыто говорил о том, что он ищет, и не делал из этого тайны.

– Кайс! А не Высокий Дом!

– А я просил тебя смекать!

– Что же это, что ж это, что ж это такое, – забормотал Твайт своей обычной скороговоркой. – Какая сила в этом талисмане?

– Не знаю. У меня, видишь ли, всегда был иной, более прикладной, взгляд на магию. Сами по себе эти камешки Великой Матери ничего не представляют, обычные обереги. Но якобы на этот – именно на этот – наложены очень сильные чары. Неподвластные никому из нас. Какая-то не наша магия, чужеземная…

– Давно ли об этом стало известно?

– Слухи распространились в прошлом году. Но поиски, несомненно, велись и раньше.

Твайт поднял глаза и увидел меня у противоположной стены. Вздохнул.

– Оставми это. Надеюсь, ты будешь ночевать у меня?

– Надейся, надейся. Вильман до и после войны – два разных города. В прежние времена я плюнул бы на фискалов и пошел в гостиницу. Но с тех пор, как в Вильмане больше нет двора, у вас здесь стало очень скучно жить. Думаю, что не задержусь в вашем городе.

Когда стемнело, Твайт сам проводил гостя в спальню на верхнем этаже, а я собрала посуду, отнесла ее на кухню и принялась мыть. Несколько позже вернулся Твайт.

– Я заглянул к нему. Он спит. Он не распознал тебя, и это хорошо. Но остальные известия не сулят ничего доброго.

– Можешь не пересказывать. Я слышала часть вашего разговора..

– Выходит, ты знаешь? – он сел на табурет, сжав пальцы на коленях.

– Кайс – ставленник Высокого Дома? – Я ожесточенно терла блюдо мочалкой.

– Вартег так считает. Я бы не сказал, что он меня убедил. Но иногда мне кажется, что он прав.

– А говорил – выше понятий добра и зла, запрет на убийства…

– Говорил. И все это правда. Высокий Дом создавался из самых благих побуждений, как противовес силы – насилию. Но обладание силой неминуемо приводит к жажде власти. Настоящей власти. – Он помолчал немного. – И разве ты не замечала, с какой готовностью люди стали впадать во зло?

– Замечала. Но это все же простые люди

– Разве ты не помнишь великий закон Трисмегиста?

У Трисмегиста много законов, и все великие. Но на сей раз я сразу поняла, что Твайт имеет в виду.

– «Что наверху, то и внизу»?

– Да. И этот закон распространяется на все. И на всех.

– Кроме того, – заметила я, – необязательно ведь убивать своими руками. Можно нанять убийцу, можно убить с помощью чар… – я начала расставлять тарелки на полке. – Зло укрепляется в мире, а я мою посуду в городе Вильмане. А ты, Твайт, собирался править миром, а испугался обычного рыцаря-разбойника.

– Кайс – не обычный разбойник! Если он не выпестован Великим Домом, то что же тогда он такое? Ведь он – маг, а маг не может быть воином! Как же это у него получается?