Дорогой товарищ король Успенский Михаил

Глава 7

Товарищ заведующий международным отделом ЦК КПСС! Первый секретарь Листоранского краевого комитета партии Востромырдин Виктор Панкратович приступил к исполнению своих обязанностей!

Виктор Панкратович стоял навытяжку перед мнимым начальством и подробно рассказывал о том, как устроился на новом месте, какие многочисленные трудности встретил и как намеревается данные трудности преодолеть. «Плевать, - думал он. - Язык не отсохнет, шея не переломится, а блюсти себя никогда не помешает». Наконец-то на Гортопе Тридцать Девятом был более или менее нормальный костюм.

Проводя большую часть жизни на фоне черно-белой природы, жители Замирья, даже самые бедные, одевались подчеркнуто пестро, поэтому найти подходящий материал было нелегко. Попадалось, правда, что-то вроде черного коверкота, но канцлер уперся: «Государь, у нас в черное рядится только тот, кто на Синей неделе с тещей посчитаться решил, люди еще чего подумают...» Все остальные ткани были такие яркие, словно красили их не в феодальном Листоране, а в самой что ни на есть постиндустриальной Японии. В некрашеной же холстине щеголяли одни рабы да разбойники с больших дорог - так легче прятаться. Пришлось вызвать ткачей и красильщиков и долго-долго им объяснять, что нужен строгий темно-серый цвет. Красильщики с ткачами постарались, но задачу поняли не до конца: ихний темно-серый все равно получился вызывающе ярким, да еще с золотой нитью, образующей всякие легкомысленные узоры. Виктор Панкратович вздохнул и согласился: в конце концов, и национальным традициям дань, и приличие соблюдено.

Лацканы у пиджака вышли широченные, по моде пятидесятых годов, и по той же моде портной напихал в плечи такое количество ваты, что и без того монументальная фигура Востромырдина стала совсем квадратной. Брюки по своей ширине стремились к привычным здесь шароварам; к тому же испортили не одну их пару, пытаясь загладить складки: никаких утюгов в Листоране не знали и знать не хотели («Мыслимое ли дело, государь, такую тяжесть - да жене в руки? Лучше сразу в омут головой!»). Впрочем, жилет не вызывал никаких нареканий и затруднений - просто короткий камзол без рукавов, и все дела. Рубашка и галстук напоминали о курортном сезоне, но выглядели все-таки неплохо. Тяжело было с обувью: здешние сапожники еще не дошли до идеи левого и правого ботинка, тачали на некую абстрактную ногу вообще, а дальше сам разнашивай.

Решил тряхнуть стариной и лично король: проходя действительную службу в армии, он, как и многие, навострился мастерить всякие дембельские штучки из латуни. Конфисковав у одной из придворных дам брошь с эмалью подходящей расцветки, Виктор Панкратович, высунув язык от усердия, выпилил из нее некое подобие депутатского значка, коим украсил пиджак.

Некоторое время король сомневался, поймут ли в международном отделе его рапорт на чужом языке, но потом решил, что иначе его бы и не послали и должны еще теперь приплачивать за знание языка, так положено.

От костюма перешли к интерьеру. Задано уж было работы и краснодеревщикам, чтобы соорудили стол просторный, со множеством ящиков и без финтифлюшек, а то они сначала приволокли такое раззолоченное чудовище, за которым в Кремле договоры о дружбе и добрососедстве подписывают, а это попахивает личной нескромностью. Кресло сгодилось местное, только чехлом задрапировали, чтобы скрыть фаллическую символику. Краснодеревщики были ребята ушлые и сообразительные. Они даже выточили по эскизу Виктора Панкратовича несколько телефонов, да так умело, что у них и трубки поднимались, и диски вращались, а в некоторых так даже и голоса раздавались - правда, это было, увы, не московское руководство, а какая-то местная нечисть.

Над столом положено было висеть непременному портрету, и вот тут-то король принял муки-мученические. Он приказал искать повсюду живописца со справкой, что имеет право изображать вождей. Искали крепко, троих даже замучили совсем, домогаясь неведомой справки, так что пришлось вмешаться самому Виктору Панкратовичу и, не пожалев денег, выписать из-за границы гениального, судя по расценкам, мастера. Гениальный-то он был гениальный, но, подобно великому Эль Греко, страдал каким-то дефектом зрения, и Владимир Ильич, срисованный с партбилета, получился у него еще страшнее того, что красуется на Доме культуры шахтеров Ирша-Бородинского разреза. «Ладно, - махнул рукой Востромырдин. - В Улан-Баторе тоже стоит - чистый монгол. Может, они по телевизору и не разглядят, что глаза фиолетовые и без зрачков».

Со вторым портретом было еще тошнее, потому что на словах и в Мире-то зарубежному человеку невозможно толком объяснить, как выглядит Юрий Владимирович Андропов, если нет под рукой фотографии.

Виктор Панкратович призвал на подмогу канцлера и начальника стражи: разговаривать с представителями творческой интеллигенции ему всегда было нелегко, если под рукой не оказывалось Авнюкова или идеологини Чучеловой. Художник был худой, с безумными глазами, он то и дело доставал из-за пазухи золотой гребешок, расчесывал надвое синюю бороду, а потом прокладывал в голове прямой пробор, после чего извлекал из гребешка зазевавшихся насекомых и отпускал по-хорошему. Начальник стражи выразительно показывал мастеру кисти кинжал с кастетом, канцлеру же приходилось удерживать вояку, напоминая ему о затраченных на художника суммах.

- Ну вот ты представь, - говорил живописцу Востромырдин. - Он с четырнадцатого года. В партии с двадцати пяти лет. Окончил техникум водного транспорта...

- О-о-о! - завыл художник и со страшной быстротой стал изображать на картоне бушующее море.

- Он в очках, - продолжал между тем Виктор Панкратович. - В тридцать восьмом - сороковом годах - первый секретарь Ярославского обкома ВЛКСМ. Представляешь теперь?

Художник действительно был великолепный, с буйным воображением, как у Босха, но и он не мог себе представить, что в городе Ярославле существует обком комсомола.

- Экая же ты бестолочь, - огорчился Виктор Панкратович. - Вы, что ли, все, художники, такие? Или ты абстракцию рисуешь? Я вам сколько раз говорил - смелее изображайте трудовой подвиг нефтяников и гидростроителей, а вы что малюете? Опять голых баб?

Художник заискивающе улыбнулся, сделал несколько росчерков и протянул королю лист бумаги, на котором и вправду было ню.

- Потом он был вторым секретарем Петрозаводского горкома партии, потом в Карело-Финской ССР, а после его взяли в аппарат ЦК, соображаешь?

Художник быстро-быстро закивал, еще быстрее того заработал и представил Виктору Панкратовичу довольно странный рисунок: двуглавая змея с рогами изо всех сил давит человек пять, причем у каждого вместо пальцев ножи.

- Разве так выглядит аппарат? - укоризненно сказал король, а рисунок-то на всякий случай разорвал на мелкие клочки. Художник заплакал. - Обидчивые какие! - воскликнул Востромырдин. - Но слушай дальше. Взгляд у него строгий, да и понятно - сколько лет органы возглавлял...

Тубарет кашлянул.

- Мы тут все мужчины, государь, - пробасил он. - Да только слово это нехорошее, не при женщинах будь сказано. Ты не обижайся, так этикет требует: не нами заведено, не нами и кончится... Да чего там возглавлять? Бывает, конечно, что человек вместо головы этим местом думает, но это по молодости, а потом проходит...

- Ты на что намекаешь? - нахмурился король и объяснил, что представляют из себя органы государственной безопасности.

- А-а, так бы и сказал! - захохотал Тубарет и на радостях отвесил художнику добрую затрещину. - Ты про тайную стражу толкуешь! Точно, кличут их у нас этим словом, только они крепко обижаются: простолюдинам язык вырезают, да и приличному человеку напакостить могут... Мы ихнего начальника, графа Ливорверта, тебе еще не представили, он сейчас в Альбумине с ересью борется: там какие-то дураки до паровой машины додумались. Вот когда приедет...

- А когда приедет, - строго сказал король, - передайте ему, чтобы не смел подниматься над партией... Ну да я вам потом объясню.

- Так, так, повелитель, - закивал канцлер Калидор. - Я тебя все равно понял. Нет, мы ему много воли не даем - так, зарезать кого-нибудь...

- Так он, может, у вас и ленинские нормы нарушает? - забеспокоился Виктор Панкратович.

Канцлер и Тубарет удивились таким странным ограничениям, и король с тоской подумал, что дел тут - неподнятая целина, что придется начинать с самого начала, с самого детства на Волге или даже с дружбы великой и трогательной, плодом которой стал известный призрак, или еще раньше, с восстания Спартака (при том Востромырдину припомнился фильм «Клеопатра»), с происхождения семьи, религии и частной собственности, а под рукой ни литературы, ни пособий, ни квалифицированных лекторов...

Канцлер, как бы устыдясь незнания ленинских норм, перевел разговор на предыдущую тему:

- Ты бы не мучился с ним, пожалел себя, государь. На то есть особое средство, его как раз художники употребляют, оттого и странные такие. Это растение, закадычный корешок называется. Он его заложит за кадык и уснет, а во сне увидит Мир и, проснувшись, все в точности воспроизведет. Может, и этого твоего желанного узрит - не знаю, кто уж он тебе, что так переживаешь...

- Да? Переживаешь? Семидесятилетие его скоро, а у меня тут еще конь не валялся! Ни наглядности, ни отчетности... Ладно, пусть идет, корешок свой употребляет, но чтобы к...

А к какому сроку? Виктор Панкратович впервые задумался над вопросом летосчисления. Совпадает, не совпадает... У мусульман вроде вообще пятнадцатый век... Да что же я тут творю? До сих пор из дворца носу не казал, на местах не бываю, оперативных сводок не получаю...

- Как это понимать? - напустился Виктор Панкратович на канцлера. Тот забоялся, затряс полузеленой бородой, потом, когда король разъяснил причину своего недовольства, облегченно вздохнул.

- Так ты же, государь, и не требовал. На то у нас Неписаный Закон имеется.

И трижды хлопнул в ладоши. Не мешкая два силача принесли очень солидных размеров книгу в кожаном переплете с металлическими накладками. На переплете золотом вытеснен герб - все та же рыба с ножом в зубах. Плотные страницы были чисты.

Король вопросительно взглянул на канцлера.

Калидор кивнул:

- По страничке-то пальчиком, пальчиком води, твое Величество. Сперва справа налево, потом слева направо. Потом опять справа налево, потом опять слева направо. Пока не начитаешься вдоволь.

Виктор Панкратович хмыкнул, но послушался и стал водить по пергаменту пальцем, вроде как малограмотный. Под пальцем, точно, стали возникать значки, косые, кривые, но понятные. Король не без интереса прочитал о том, что барон Поромон Скетальский велел с утра пораньше выпороть старшего сына, осмелившегося прилюдно примерить отцовский студер, что в полдень у озера Тардык хуторянин Боля наблюдал схватку двух гавриков за сферы влияния (причем победил, как обычно, синенький, а розовенький околел да изошел дымом), что в городке Темофея странствующие актеры сманили уйти с собой жену, дочь и тещу местного мясника, что на базаре в Фелорете жвирцы шли по пять, а батули, наоборот, по десять, что...

В конце концов король замучился читать.

- Вы мне что подсунули? Не знаете, что материал надо систематизировать, выделить наиболее существенное? Что, самому некогда было заняться, Калидорыч? Или штатов не хватает? Я что, все это один читать должен?

- Именно, государь! Именно! Это же Неписаный Закон, в нем все написано, что за день в державе произошло и случилось, а держава наша немалая! Ежели этот Закон кто другой вместо короля возьмет, то, хоть весь палец исшоркай, ничего не прочтет... А как же? Тут и секретные сведения среди прочих попасться могут, чужой глаз ни к чему. Только законный владыка Листорана вправе знать, что делал намедни любой из его подданных, где что растет, кто помер или родился, откуда что взялось...

Виктор Панкратович глядел на канцлера тяжелым взглядом.

- Если кто из баронов умыслит худое, - торопливо расписывал достоинства книги канцлер, - то государь может преступный замысел упредить, злоумышленника же покарать... Все они тут, у тебя под рукой!

- А сколько времени понадобится, чтобы прочитать дневной отчет? - спросил король.

Калидор прикинул, загибая пальцы:

- Дней за десять, пожалуй, управишься. Если, конечно, отвар травы-неспалихи употреблять...

- А время-то тем временем дальше уйдет! Нельзя ли, чтобы только самое главное писалось да покороче? - А кто может наверняка сказать, что самое главное? - печально спросил Калидор. - Нет, Неписаный Закон листоранские короли завели давным-давно, как бы не сам Эмелий и завел, то есть у Рыбы выпросил по своему хотению...

- Дурак ваш Эмелий, - сказал король, подумал, потом добавил: - И не лечится.

- Не тревожься, государь. Ты и без Закона, своей мыслью все просквозишь! Сколько веков уж прошло, а ты с ходу догадался про Эмелия-то. А это ведь тайна!

- Тайна! - рассерчал Виктор Панкратович. - Тогда почему книга не прошнурована, не опечатана, выдается не под расписку? Знаешь, что за это полагается?

Канцлер задрожал.

Король крепко хлопнул рукой по книге:

- В общем, за халатное отношение к секретной документации ставлю тебе на вид.

Канцлер лихорадочно принялся ощупывать себя, явно ожидая каких-то зловещих перемен в организме после неслыханного королевского наказания. Внезапно его худые плечи сгорбились, словно бы под неподъемным грузом, фиолетовые глаза налились кровью, он застонал, закряхтел, из ушей заструился дым. Бедный старик опустился на четвереньки.

«Вот-те нате, - подумал Виктор Панкратович. - Сейчас превратится, чего доброго, в какого-нибудь гаврика, а мне нынче кадрами разбрасываться ни к чему - только-только начали вроде срабатываться... Да, тут со словами-то надо поосторожнее...»

- Но, принимая во внимание преклонный возраст и отличные производственные характеристики, - поспешно сказал король, - ранее наложенное взыскание снимается...

Калидор очень резво привстал и выпрямился.

- Благодарю тебя, милосердный владыка!

- А ты, Тубаретыч, - обратился король к начальнику стражи, - обеспечь надлежащее хранение, разработай систему допусков, а то ведь ты меня знаешь!

Начальник стражи согнулся в поклоне, соображая, как бы ему половчее устроить систему допусков.

- Первый отдел организовать надо, - подсказал Виктор Панкратович. - Посади туда ветерана ненадежнее, из старой гвардии - есть, поди, такие?

- Даже один участник битвы при Шершавой Заводи имеется! - похвастал Тубарет Асрамический.

- Вот видишь, а ты говоришь...

- Только, знаешь ли, государь, - сказал начальник стражи, - ветерану этому и доселе чудится, что славная битва не кончилась: рубит мебель, посуду бьет, слуг кусает. Мы его в особом помещении держим на цепи.

Виктор Панкратович задумался.

- А-а, тогда отставить. Беречь старика надо, мало у нас таких. Вы ему вот что, пенсию увеличьте...

Прямодушный Тубарет хотел было сказать, что упомянутый ветеран, даром что больной, после той битвы приволок в родовой замок полсотни возов добычи и ни в чем, кроме здравого рассудка, не нуждается, но Калидор подмигнул ему так, что начальник стражи все понял: пенсию эту делить им напополам.

- Мы, старые солдаты, не забудем твоей щедрости, государь! - провозгласил канцлер от чистого сердца.

- И вообще, товарищи, мы чем-то не тем занимаемся, - сказал Виктор Панкратович, обращаясь непосредственно к следящему кристаллу. - Какая-то шумиха, какая-то политическая трескотня... Поменьше слов, побольше настоящего дела. Вот нас тут трое - можем первичную организацию учредить. Разве вы не хотите стоять у ее истоков?

- Хотим, хотим! - обрадовались неизвестно чему Калидор и Тубарет. Оба подозревали, что истоки эти должны уходить непосредственно в королевскую казну.

- У нас особый случай, - продолжал наращивать темпы Востромырдин. - Придется мне самому вам рекомендации давать. Потом уж начнем к людям присматриваться, выбирать достойных, крепить свои ряды.

Виктор Панкратович увлекся, напряг все мышцы памяти и, как по писаному, начал излагать статью «Авторитет коммуниста» из соответствующего словаря-справочника:

- Человек вступил в партию. Что в этот день изменилось в его жизни? Вроде бы ничего особенного не произошло. Завтра, как всегда, включит он свой станок, сядет за руль автомашины или спустится в забой. Займется своим привычным...

- Погоди, государь, - дерзнул Тубарет. - Прости своего верного слугу, но чтобы я, великий герцог, спускался в забой, где одни презренные преступники искупают тяжким трудом свои грехи? За что, государь?

- Да это так, для порядка, - шепотом пояснил Виктор Панкратович. - Какой такой забой, сам понимаешь. Лучше, конечно, когда из самой гущи, но ведь у нас особый случай. И Владимир Ильич из дворян, и Феликс Эдмундович, так что ты не смущайся и не сомневайся. Ну так вот, существуют истины, не требующие доказательств. Одна из таких истин в том, что авторитет коммуниста в коллективе - это хоть никем и не писанная, но тем не менее самая надежная характеристика его деловых и политических качеств, идейной убежденности, моральных принципов. И конечно же, такой авторитет достигается не высотой занимаемого поста и не красивыми речами. На страницах нашего календаря рассказывается...

Фиолетовые глаза канцлера и Тубарета замутились и посоловели. Королевские речи обволакивали их сознание незримой плотной пеленой. А Виктор Панкратович разошелся не на шутку:

- Последовательность и целеустремленность в мыслях и поступках, высокая идейная убежденность, внимание к людям, обостренное чувство нового, единство слова и дела - по этим качествам узнавали и узнают партийца в народе. И смело идут за ним на подвиг в труде, как шли на ратный подвиг в годы суровых испытаний!

Канцлер потряс головой:

- Так ты новый рыцарский орден желаешь учредить, государь? Их у нас, правду сказать, хватает: орден Желтого Ромба, орден Любителей, орден Боевой Клюшки... Но они себе много воли берут, от налогов бегают, устраивают самочинные походы, и в правилах у них тоже так записано: вина помногу не пить, мирные дома не зорить, рыцарское слово твердо, что меч листоранский, и всякое такое. Но сам понимаешь - и пьют, и жителей обижают, и с врагом запросто могут стакнуться... Хм, а ты верно придумал. Такой орден собрать, чтобы все прочие поприжал!

- Это у вас неправильные ордена, незаконные, - сказал Виктор Панкратович. - С феодальным уклоном. Придется их распустить. А пока суд да дело, соберем-ка мы пленум по сельскому хозяйству. Продовольственную-то программу надо выполнять или нет?

Канцлер и начальник стражи вздохнули, переглянулись и сказали, что конечно надо.

Глава 8

- Пойдем, пойдем отсюда, - тянул капитана за рукав Шмурло. - А то другие появятся.

- Обожди, дело есть, - сказал Деряба. Он вернулся к порожней шкуре, задрал бутылочную голову зверя и обломком дубинки, который все еще оставался у него в руке, стал выковыривать из пасти огромные клиновидные зубы. Одним из зубов он чиркнул по деревяшке. - Да ими бриться можно! - восхитился капитан. - Надо же, чего в природе не бывает: воздушный шарик с зубами!

Не переставая восторгаться достоинствами покойного чудовища при жизни, Деряба закончил выемку зубов, аккуратно сложил их в кучку и, выбрав самый большой, склонился над шкурой, как бы прикидывая.

- Ты что, жрать это будешь? - испугался Шмурло, вытиравший рукавом зареванное лицо.

- Да нет, плащ-палатки выкраиваю. Кто знает, сколько придется здесь куковать, пока наши прилетят.

- Так ведь воняет!

- Ты, полкан, вони настоящей не слышал...

- Болван! - заорал Шмурло. - Какие тебе тут наши прилетят, откуда они возьмутся? Откуда они знают, где мы находимся? Никто нам не поможет! Это из-за тебя, идиота, мы сюда вляпались! Это же не наша страна! Это вообще никакая не страна! Так не бывает! Ты слышал, Гидролизный про четвертое измерение говорил?

- Гидролизный много чего наговорит.

- А ты знаешь, что и у нас, и в Штатах ведутся закрытые работы по четвертому... - И полковник государственной безопасности заткнул сам себе рот кулаком.

- Да знаю, - неожиданно сказал Деряба и продолжал орудовать острым зубом. - Мне Булумба про это рассказывал.

- Что за Булумба?

- Колдун ангольский, на реке Кванга живет, десять жен у него. Хороший мужик, жаль только, не по нашу сторону баррикад работает, Матанге помогает. Как его орелики в рейд пойдут - кругом сушь. Как мы бандитов начнем гонять - так ливень. Вот такой Булумба. Мы его дважды в хижине сжигали, а он уходил. Должно быть, здесь как раз и отсиживался. Я ведь почему тогда, в ванной, сюда ломанулся? Думаешь, из-за слесарей твоих? Нет, я подумал: а не сюда ли Булумба от меня уходил? Бог даст, прищучу я его здесь, возьму на цугундер... Ну-ка примерь!

И кинул в полковника кусок шкуры с прорезями. Шмурло, содрогаясь от омерзения, примерил. Было как раз. Полковник скоренько снял шкуру и перекинул через руку.

- Вот видишь, даже капюшончик вышел, - укоризненно сказал Деряба. - И вообще, полкан, мало ли куда Родина человека послать может?

Полковник забылся и вслух сказал, куда она может. Тотчас будто вихрь прошумел в кронах деревьев, затрещали ветки, Деряба вскочил, держа зуб острием к себе.

Но ничего больше не произошло.

- Ну-ка еще раз! - попросил Деряба.

Шмурло повторил. И снова зашумело, загудело в вершинах, дрогнула земля, посыпались сверху какие-то шишки, твердые и тяжелые.

Деряба попробовал шишку на вкус и скривился.

- Так что с язычком тут надо поосторожнее, - постановил он. - И на это Булумба намекал.

Шмурло фыркнул.

- Чудно, - сказал он. - Все остальные слова у нас по-нерусски выходят, а это - пожалуйста...

- Так, а из этого кусочка еще и сидор добрый выйдет, не в руках же эти бритвы таскать.

И действительно, вскоре были уже готовы и вторая плащ-палатка, и заплечный мешок. Потом Деряба выломил новую лесинку, а на конец ее примотал кожаным ремнем самый большой клык. Закончив работу, капитан взмахнул копьем, завыл и заулюлюкал.

- Сам ты Булумба и есть! - сказал Шмурло.

- Да, кое-что можем, - согласился Деряба. - Эй, давай-ка двигаться поскорее. Я только сейчас подумал: вдруг эта зверюга наших ребят порвала?

- Каких это наших? - возмутился Шмурло.

- А Рыло с Гидролизным.

- Да что ты про них знаешь? Ты знаешь, что Рыло в американское посольство хотел пролезть? А Гидролизный «Хронику текущих событий» распространял, только не попался, гадюка, ни разу.

- Я, конечно, понимаю, что для тебя эта пропастина своя, потому что она слопает и косточек не оставит, - сказал Деряба. - Одно ведомство.

- Ну ты!

- Вот и ну. Пошли.

И они пошли. Шмурло зачем-то шарил своей дубинкой перед собой, словно слепой. Лес делался гуще, деревья выше, а дорога словно бы уже. Ни одной живой души больше не попадалось. Только вдалеке кто-то орал дурным голосом, но вроде бы не человек.

Деряба у себя в кустах двигался совершенно бесшумно. Говорить было не о чем, возвращаться некуда.

- Жрать охота, - подал голос Деряба.

Полковник горестно вздохнул и достал из кармана тренировочной куртки швейцарскую шоколадку - стащил у Анжелы, чтобы порадовать жену. Деряба отломил два квадратика, один дал полковнику, а остальной шоколад завернул и спрятал в мешок.

- А то ты горазд, - пояснил он.

Через некоторое время на дороге снова что-то затемнело, но никаких звуков не было. Капитан вылез из кустов и прошел вперед.

Перед ними лежала точно такая же шкура недавно побежденного зверя.

- Заблудились, по кругу ходим! - ахнул Шмурло.

- Ну да! - сказал Деряба. - Ту-то я всю испластал, а эта целехонька. Гляди, да тут наши орудовали!

Он поднял с травы флакон из-под рокового одеколона «Тед Лапидус», потом внимательно осмотрел все вокруг.

- Они, они это. Рыло с Гидролизным. Она, бедненькая, на них выскочила, а они ей в шары одеколоном фурыкнули. Тварь нежная - много ли ей надо. А остатний одеколон, надо полагать, употребили - выпьем, други, на крови! Вот и бычки, и шкурки от колбасы - подкреплялись, закусывали.

Все поименованные предметы капитан подобрал и отправил туда же, в мешок.

- Неужели одеколоном? - спросил Шмурло.

- А сам не видишь? Сумки ихние вот тут стояли, инструмент схватить бы не успели, а одеколон как раз об это время решили уговорить... Жаль, огоньку у нас нет, покурили бы... Ладно, не пропадать же добру.

С этими словами Деряба начал мудровать и над новой шкурой. Теперь дело пошло быстрее, он выкроил четыре куска в размер банного полотенца и несколько ремней.

- В тапочках-то не находишься, - сказал он и обернул свои два куска вокруг ног наподобие портянок, да еще стянул ремнями.

С такой работой Шмурло и сам справился.

- Как все равно хиппари какие, - жаловался он при этом.

Тронулись дальше. Один раз через просеку с шумом перелетела какая-то яркая красно-желтая птица. Потом перекатилось что-то вроде футбольного мяча. Потом Шмурло метнулся в сторону от обыкновенного куста - ему померещилось, что ветки как-то хищно скрючены.

- Вот же гадина, - рассуждал про чудовище капитан. - Не хочет себя на мясо сдавать. Зато шкура крепкая, если такую кислоту выдержала...

Деряба еще долго предрекал убиенным зверюгам большое народно-хозяйственное значение, но тут обнаружилось, что дорога резко уходит вниз, а сами они остановились на высоком берегу реки. Следы слесарей и телеги тянулись к воде. Река была не очень широкая, метров двести. Спускаться было круто, и Шмурло, хотел не хотел, побежал. Деряба за ним.

- С ходу форсировать будем? - спросил Шмурло, отдышавшись внизу.

- А вдруг эти наши бутылочки как раз в воде и водятся? - сказал капитан.

- Дай-ка я напьюсь, - решил Шмурло.

- Стой! - закричал Деряба. - Кто знает, что это за река. Вдруг пронесет или что похуже...

Берег был покрыт серым песком пополам с серой же галькой. Деряба выбрал камешек поплоше, размахнулся и пустил по воде, желая испечь несколько блинов. Камень ударился об воду и без звука ушел вниз.

- Рука отвыкла, - оправдался капитан, взял еще камешек и повторил попытку с тем же результатом. Потом разозлился и спровадил таким манером в реку с полкубометра гальки, но ни один из камней так ни разу и не отскочил от поверхности. Шмурло наблюдал за Дерябиными занятиями с тупым равнодушием.

Утомленный капитан вернулся на берег и уселся рядом.

- Нехорошая вода, и цвет неприятный, - сказал он. - Мне в нее даже палец неохота совать, не говоря о прочем. Придется делать плот.

- А как же слесаря? Следы-то туда ведут!

- Ты лучше спроси: а как же телега? Она, что ли, по дну прокатилась? Должно быть, ее плот ждал или понтон какой. Пошли хворост собирать. Обернем сушняк плащ-палатками и форсируем...

Той же дорогой они поднялись на береговую кручу. В стороне от дороги на открытой площадке было разложено кострище. Угли еще дымились.

- Вот, - сказал Деряба. - Точно, тут они переправу ждали. Странно только, что не внизу костер жгли - тут место открытое, неуютное... Погоди-ка, что это такое?

Шмурло поглядел в указанном направлении. На противоположном берегу был такой же самый лес, а за лесом, кажется, виднелись и поля. А в точности напротив кострища стояло могучее одинокое дерево, и на вершине его было что-то вроде огромного гнезда.

- А, так это сигнальные костры, - догадался Степан. - Как у запорожцев. Может местный народ всполошить... Ох, что же это я? Огонь же!

Капитан быстро набрал под ногами сухих веточек, встал на четвереньки над углями и раздул крохотный костерок.

- Следи за огнем, полкан, а я стану плоты ладить. Потом покурим слесарские бычки.

Нигде бы не пропал капитан Деряба.

Светило почему-то упорно продолжало стоять в зените. Деряба в лесу трещал сучьями и давал незнакомым растениям краткие, но выразительные характеристики. Шмурло апатично подбрасывал в огонь всякую горючую мелочь и с ужасом думал, что они сдуру и спьяну попали на какой-то сверхсекретный полигон или в зараженную радиацией местность и теперь первый же патруль может запросто ликвидировать их на месте в целях неразглашения. А зверюга эта - мутант, какая-нибудь гигантская помесь мышки с лягушкой. Он тоже кое-что повидал, полковник-то, а больше того слыхал, и слухи эти были совсем неутешительные. И есть хотелось. Сразу же пошли на ум всякие хорошие вещи, которые обламывались охране, в частности молочный поросенок. Пребывавший несколько лет назад в Краснодольске Мустафа Тарасович изволили от этого поросенка отъесть одну только заднюю ножку, а остальное списал и смолотил в одиночку сам Шмурло. Он даже косточки съел, потому что они были мягкие-мягкие.

От умозрительной гастрономии его отвлек зов Дерябы. Капитан был уже внизу, у реки, и звал его, наверное, покурить. Полковник подбросил в костер побольше топлива и живой ногой сбежал вниз.

На Дерябе не было лица.

- Где же твой плот? - спросил Шмурло.

- Там, - показал на реку Деряба. - Шкуру еле-еле успел вытащить. Вот, гляди.

Он поднял с песка толстый травяной стебель, высохший добела, и бросил в воду. Стебель мгновенно пошел на дно, даже круги не разбежались.

- Я сперва подумал, что это шкура много воды впитывает, - сказал Деряба. - Вытащил ее, а она сухая. Вся вода с нее мигом скатилась. Это не простая вода.

- Тяжелая? - предположил полковник.

- Да нет, скорее, легкая. Ну-ка, доставай этот... Ну, смазанный, проверенный электроникой. Давай, давай, я знаю, ты вечно с собой таскаешь...

Это было правдой. В кармашке плавок у Альберта Шмурло всегда имелись средства индивидуальной бактериологической защиты - неизвестно ведь, где казака ночь застанет. Он залез в недра трико и вытащил пестрый пакетик. На пакетике был изображен яростный тигр.

- Ишь ты, усатый! - полюбовался картинкой Деряба. Он разорвал пакетик, достал из него резиновое изделие, надул до упора и перевязал вытащенной из рубахи ниткой.

- Ты чего, плыть на нем собрался?

- А вот увидим. - И Деряба осторожно положил резиновую колбасу недалеко от берега. Изделие даже малой секундочки не покачалось на волнах - взяло и провалилось в воду, будто его не воздухом надули, а залили свинцом.

- Гондон истратил, - укоризненно сказал полковник, и тут до него дошел смысл происшедшего. Ладно, в прошлый раз можно было все свалить на воздушные потоки, но вода - она и на Марсе вода, когда надо, кипит, когда положено, замерзает...

- Вот это укрепрайон! - сказал Деряба. - Только с воздуха взять можно. Тут и танк по дну не пройдет - эта водичка в самую малую щель просочится. Только почему она вся в землю не уходит, вот вопрос.

Он достал из мешка вычурный флакон из-под «Лапидуса» и бережно, стараясь не слишком мочить пальцы, погрузил в реку. Флакон моментально наполнился. Капитан самым тщательным образом закрутил пробку.

- На анализ, - объяснил он. - Если, конечно, живы будем.

Он перевернул флакон, и вода с такой же легкостью вылетела из него и бесследно впиталась в песок.

- Подождут, значит, с анализом, - решил Деряба. - Не в руках же его всю дорогу нести.

Они вернулись на крутояр, покурили бычки и съели еще по квадратику шоколада.

- Говорили дураку: учи химию, учи химию, - казнился капитан. - Нет, одно только знаю - зарин-зоман, иприт-люизит, кожно-венерического воздействия. Но ведь как-то они через реку переправились - и слесаря наши, и эти, на телеге. Можно, конечно, при известной тренировке ее пронырнуть - я до шести минут терпеть могу. Но ведь эта зараза моментом в легкие пройдет...

Не думать вслух Деряба мог только в бою.

- А зачем нам на тот берег? - подал наконец голос и полковник.

- Да затем, что там люди живут, - сказал Деряба. - Значит, прокормимся. Во-первых, здесь перевоз, и дорога-то - вон она, дальше пошла. Можно, конечно, пойти вверх или вниз по реке, но тут уж больно нехорошо. Да и не река это, а канал какой-то. Вот так же моего шурина свояк в одной закрытке жил, пошел рыбачить. А от завода вот такой же канал идет. Утром возвращается мимо канала. Дай, думает, умоюсь. Умылся. Домой пришел, глянул в зеркало - с лица всю рожу как корова языком слизнула. Химия потому что!

И на минуту замолк в знак уважения к этой науке. Воспользовавшись паузой, полковник заявил:

- Есть охота. Пить охота.

- Нельзя пить - вода насквозь пройдет.

Полковник вздохнул и откинулся на спину. Дерябе хорошо, он терплючий. Солнце стояло на том же самом месте. И тихо-тихо было.

Шмурло решил, что спит, а во сне видит, как на плечо Дерябе опустилась красно-зеленая бабочка больших размеров. И капитан с ней разговаривает, как с доброй. Шмурло засмеялся и вдруг заткнулся, поняв, что это не сон.

- Степа, а Степа, - сказал он. - Вот ты и до чертей уже допился...

- Ну, спасибо, красавица, - сказал Деряба, поднялся и пошел в лес. Бабочка продолжала сидеть на плече. Полковник пытался сообразить, кто же из них на самом деле допился. Соображалось разморенным мозгам плохо. Деряба вернулся без бабочки, держа за ботву крупный корнеплод, похожий на репу. - Горячая, как чугунок с углями, - объяснил он и, прихватив корнеплод краями плаща, треснул его об колено. Корнеплод распался на две дымящиеся половинки. - Иди жрать, полкан.

Шмурло подполз к нему, принял свою половинку. Перед ним была как бы миска с густым горячим борщом. Полковник незаметно для себя уничтожил борщ и закусил корочками, а только потом спросил:

- Это что за насекомое было?

- Не насекомое, а женщина маленькая, - отвечал Деряба с набитым ртом. - Называется ванесса. Она специально через Рыхлую Воду перелетела, когда нас увидела. Подходящее название - Рыхлая Вода...

- Она лилипутка, что ли?

- Сам ты лилипут. Сказано тебе - ванесса. Маленькая. А которого мы убили, то зубастый голяк. Такого она мне про эту тварь порассказала... В общем, одобрила наши действия. Только, говорит, они ночью стаей придут...

- А как через реку перебраться, она не говорила? - понадеялся Шмурло.

- Я, конечно, спросил. А она ответила: если судьба вам, то перейдете, а если не перейдете, то, значит, не судьба была, схавают нас зубастые голяки...