Братство камня Гранже Жан-Кристоф
Она подумала, что ее мать так и не отделалась от своих маленьких пристрастий. Где-то тихо звучала музыка «Led Zeppelin» – со времен бурной молодости Сибилла слушала только тяжелый рок и джазовые импровизации. На столе лежали приборы из стеклопластика – у Сибиллы была аллергия на металл. Диана точно знала, что главным в меню будет сладко-соленое блюдо с медом: мать приправляла им любую еду.
– Девочка моя! Иди поздоровайся со мной!
Диана улыбнулась и направилась к распахнувшему ей объятия отчиму. Коренастый Шарль Геликян напоминал персидского царя. У него было смуглое лицо и узкая бородка от уха до уха. Курчавые волосы, венчиком окружавшие череп, напоминали грозовые тучи и удивительно гармонировали с темными глазами. «Девочка моя» – именно так он ее всегда называл. Почему «девочка», если Диане стукнуло тридцать? И почему «его», ведь они познакомились, когда ей было четырнадцать? Загадка. Она решила не углубляться в языковые нюансы и дружески помахала отчиму, но щеку для поцелуя не подставила. Шарль не настаивал – он знал, что падчерица не склонна к особым нежностям.
Гости перешли за стол, и беседа стала общей. Шарль, как всегда, блистал красноречием. Диана сразу полюбила нового – она не помнила, которого по счету, – спутника матери. Очень скоро он стал ее отчимом. В профессиональной сфере Шарль Геликян был знаменитостью. Он открыл кабинеты психологической помощи на нескольких предприятиях, потом сменил амплуа на советника крупных боссов и политических деятелей, выполняя весьма деликатные поручения. Какие советы он давал? Что именно ему поручали? Диана никогда ничего в этом не понимала и не знала, ограничивается Шарль тем, что выбирает цвет костюмов своих клиентов, или управляет за них их предприятиями.
По большому счету, ей было плевать и на профессию отчима, и на его успех. Она восхищалась Шарлем за его человеческие качества – великодушие и гуманистические убеждения. Этот бывший левак потешался над собой сегодняшним – богатым добропорядочным буржуа. Он жил в роскошной квартире, но продолжал рассуждать об альтруизме, народовластии и социальном равенстве, не боялся воспевать «бесклассовое общество» и «диктатуру пролетариата», хотя они и стали причиной едва ли не всех притеснений и геноцида в ХХ веке. В устах Шарля Геликяна скомпрометировавшие себя понятия приобретали прежнее величие и силу. Он говорил о них красиво и со знанием дела, к тому же сохранил в глубине души искреннюю пылкую веру.
Диана втайне ностальгировала по идеалам, вдохновлявшим поколение ее матери, хотя сама их не разделяла. Так человек, в жизни не выкуривший ни одной сигареты, может любить изысканный аромат дорогого табака. Революционная утопия завораживала Диану, хотя она все знала о резне, гонениях и несправедливостях. Когда Шарль сравнивал «красный» социализм с инквизицией и объяснял, что люди, узурпировавшие самую светлую и прекрасную мечту человечества, превратили ее в культ ужаса, она, как прилежная ученица, слушала, не сводя с него глаз.
Этим вечером разговор шел об огромных, практически безграничных, блистательных перспективах Интернета. У Шарля был свой взгляд на Сеть: он видел за технологической мишурой новый способ подчинения, даже закабаления людей, имеющий целью заставить каждого потреблять все больше, утрачивая связь с реальностью и забывая об общечеловеческих ценностях.
Сидевшие за столом гости согласно кивали. Диана незаметно наблюдала за ними: всем этим крупным предпринимателям и политическим деятелям было, как и Шарлю, глубоко наплевать на Интернет и будущее закабаление человечества. Они пришли, чтобы услышать непривычные мысли и насладиться общением с хозяином дома: обаятельный курильщик сигар напоминал им об их молодости, когда они действительно пылали праведным гневом, который теперь могли лишь изображать.
Неожиданно министр решил пообщаться с Дианой:
– Ваша мать сказала, что вы этолог.
У него была кривоватая улыбка, нос с горбинкой и бегающие, словно подвижные японские водоросли, глазки.
– Совершенно верно, – тихо ответила она.
Политик улыбнулся, прося остальных о снисхождении.
– Должен признаться в собственном невежестве – я не знаю, чем занимается эта наука.
Диана прикрыла глаза, чувствуя, что краснеет, опустила руку на стол и пояснила бесцветным голосом:
– Этология изучает поведение животных.
– Каких именно животных изучаете лично вы?
– Диких зверей. Пресмыкающихся. Хищников.
– Не слишком подходящий мир… для женщины.
Диана подняла глаза. Взгляды всех присутствующих были направлены на нее.
– Это как посмотреть. У львов, например, охотится только самка. А самец сторожит детенышей, защищает их от нападения. Львица – самое опасное создание африканской саванны.
– Какую мрачную картину вы нам нарисовали…
Диана сделала глоток шампанского.
– Отнюдь. Это одна из граней жизни на Земле.
Министр усмехнулся:
– Набивший оскомину штамп: жизнь, питающаяся смертью…
– Штамп потому и штамп, что жизнь то и дело подтверждает его справедливость.
За столом воцарилось молчание. Сибилла рассмеялась:
– Надеюсь, серьезный разговор не помешает вам насладиться десертом!
Диана с насмешкой взглянула на мать. По лицу Сибиллы пробежал нервный тик. Уже передавали десертные тарелки и ложечки, но тут политик поднял руку:
– Еще один – последний – вопрос.
Все замерли, и Диана вдруг поняла, что для гостей матери этот человек был в первую очередь министром и уж потом – приятным сотрапезником. Он произнес, не спуская с нее глаз:
– Зачем вы носите в ноздре золотую сережку?
Диана развела руками – мол, разве это не очевидно? Пламя свечей отразилось в ее тяжелых, чеканного серебра, кольцах.
– Для того чтобы слиться с массой, конечно.
Супруга министра, сидевшая от него по правую руку, наклонилась вперед и бросила, глядя на Диану в упор:
– Полагаю, у нас с вами разные «массы»?
Диана допила вино и только теперь поняла, что перебрала свою норму. Она ответила, обращаясь к политику:
– Известно ли вам, что из всех видов обитавших на Земле зебр выжило всего несколько?
– Увы, нет.
– Уцелели лишь те, чьи тела были сплошь покрыты полосками. Остальные вымерли: их камуфляж не создавал стробоскопического эффекта во время бега в высокой траве.
Министр изобразил удивление:
– Но при чем тут ваша сережка? Что вы имеете в виду?
– Я пыталась объяснить, что спасает только полный камуфляж.
Она поднялась и выставила на всеобщее обозрение голый пупок с пирсингом. Министр улыбнулся и заерзал на стуле. Его жена откинулась на спинку стула, спрятав в тень застывшее как маска лицо. Над столом поднимался смущенный ропот.
Диана стояла в вестибюле, держа на руках завернутого в шерстяное одеяло Люсьена.
– Ты совсем обезумела, – сквозь зубы процедила Сибилла.
Диана открыла дверь.
– Что я такого сказала?
– Это очень влиятельные люди. Они терпят твое общество, а…
– Ошибаешься, мама. Это мне пришлось терпеть их присутствие за столом. Ты хотела устроить ужин в тесном семейном кругу, не забыла?
Удрученная Сибилла покачала головой. Диана продолжила:
– Не знаю, правда, о чем бы мы стали говорить…
Ее мать ответила, теребя свои белокурые локоны:
– Мы должны говорить друг с другом. Вместе обедать.
– Вот-вот. Вместе обедать. Пока.
Выйдя на лестницу, она прислонилась к стене и несколько секунд стояла в темноте. Наконец она вздохнула свободно. Соприкосновение с теплым телом сына подействовало на нее успокаивающе. Она приняла новое решение. Нужно оградить Люсьена от этого фальшивого мира. И защитить его от приступов ее собственного гнева, еще более нелепых, чем пустые светские ужины.
– Можно мне на него посмотреть?
В освещенном проеме двери появился Шарль. Он подошел поближе, чтобы заглянуть в лицо спящего ребенка.
– Какой красивый мальчик…
От Шарля пахло тонкой туалетной водой и дорогими сигарами. Эти мужские запахи вызвали у Дианы привычный дискомфорт.
Шарль погладил Люсьена по волосам:
– Рано или поздно он станет похож на тебя.
Она пробормотала:
– Ладно. Пойду пешком. Не люблю лифты.
– Подожди.
Неожиданно Шарль схватил ее за руку и притянул к себе, чтобы поцеловать. Диана отшатнулась, но отчим все-таки успел коснуться губами ее рта.
Она содрогнулась от отвращения, попятилась и начала спускаться по лестнице задом наперед, уставившись на Шарля.
– Желаю тебе удачи, детка, – прошептал он ей вслед.
И Диана побежала вниз, как паучок по паутине, едва касаясь ногами ступеней.
7
Мимо на бешеной скорости проносились огни тоннеля, навевая Диане мысли о научно-фантастических боевиках, погонях в мерцающих таинственным светом подземельях и смертоносных бластерах.
Диана мчалась по левому ряду кольцевого бульвара. Алкоголь еще не выветрился, с реальностью ее связывал только руль собственной машины. Она водила «тойоту лендкрузер», огромный внедорожник, который достался ей после одного из путешествий по Африке. У джипа был обрешеченный обтекаемый кузов, из старого мотора не выжмешь больше 120 километров в час, но Диана была привязана к своей машине.
Она выехала из тоннеля. С неба с металлическим скрежетом сыпался дождь. Диана взглянула в зеркало на Люсьена. Мальчик мирно спал, уютно устроившись в своем креслице.
Диана сосредоточилась на дороге. Как обычно, она выехала на кольцо у ворот Отей и теперь направлялась к воротам Майо. Так выходил крюк, но Диана ненавидела петлять по XVI округу. Отчим тысячу раз пытался объяснить ей точный маршрут, но она отказывалась запоминать повороты и объезды. Шарля это веселило, и он сдавался.
Что это еще за история с поцелуем? Она прогнала воспоминание о странном поведении отчима, как сплюнула, и пригнула голову, чтобы лучше видеть залитый дождем бульвар. Зачем он это сделал? Что это было – очередная экстравагантная выходка Шарля? Заимствованная у кого-то поза? Нет: поцелуй не был простым проявлением привычного кокетства и явно имел иной смысл. Он вообще впервые так ее обнял.
Дождь яростно барабанил по ветровому стеклу. Видимость была почти нулевой. Диана попыталась запустить дворники на полную мощность, но у нее ничего не вышло. Она снова проверила сына. Люсьен не просыпался. По его лицу пробегали теплые оранжевые сполохи от фонарей. Диана успокоилась. Этот маленький мальчик стал скрепой в ее судьбе, пробудил в ней силу, о которой она сама не подозревала. Ничто другое теперь не имело для нее значения.
Диана перевела взгляд на дорогу и пришла в ужас.
Рассекая стену воды, поперек дороги летел тяжелый неуправляемый грузовик.
Диана ударила по тормозам. Грузовик с жутким грохотом врезался в ограждение, кабина подпрыгнула, и прицеп встал поперек полос. Кабина, развернувшись на три четверти, снова, на этот раз правым боком, с металлическим скрежетом налетела на предохранительную ограду, высекая сноп искр.
Диана хотела закричать, но только беззвучно разевала рот. Она снова нажала на педаль, но добилась обратного эффекта и впала в ступор. Ее машина летела вперед с заблокированными колесами, полностью утратив сцепление с дорогой. Грузовик резко развернуло.
«Тойота» Дианы была уже в нескольких метрах от монстра. Она все жала и жала на тормоза, пытаясь справиться с управлением, но скорость только росла, однако эта доля секунды тянулась бесконечно.
Она вдруг представила, как «тойота» на полном ходу врежется в металлическую штангу, вдавив ее тело в ограду, втиснув в грузовик, и она умрет, раздавленная, растерзанная на куски, и будет лежать в крови, в груде искореженного железа.
Ей наконец удалось закричать, и она резко вывернула руль влево.
Машина врезалась в исковерканное ограждение. У Дианы перехватило дыхание. Она ударилась головой о зеркало. В глазах потемнело, внутри как будто что-то взорвалось. Время остановилось. Фермата. Диана закашлялась, икнула, сплюнула сгустки кровавой мокроты. Она смутно поняла, даже не поняла – физически ощутила, что жива.
Она разжала веки. Надвигавшееся на нее прозрачное нечто было ветровым стеклом деформированной кабины. Диана попыталась пошевелить головой, и на нее посыпался град осколков. Оторвавшаяся крышка багажника придавила плечи, заблокировав затылок на манер колодок. Сквозь волну боли пробивалась тревожная мысль. Что-то тут не так: ветровое стекло цело, так откуда осколки?
Первая ее сознательная мысль была о Люсьене. Диана обернулась и окаменела от ужаса: детское кресло пустовало. Заднее сиденье машины было усеяно стеклом и испачкано кровью. Ливень хлестал в разбитое окно, обивка с медвежатами успела насквозь промокнуть. Диана нащупала исцарапанными руками очки: стекла треснули, но она убедилась, что ребенка в машине нет. При столкновении он вылетел через стекло.
Диане удалось расстегнуть ремень. Она толкнула плечом дверь, вывалилась из машины и приземлилась в лужу, порвав куртку об острые края ограды. Сознание путалось, но она чувствовала запах мокрой травы и горелого масла. Диана поднялась и, прихрамывая, потащилась к шоссе. Темноту ночи разрезал свет фар. Гудение автомобильных клаксонов слилось в один пронзительный вопль. Диана не видела ничего, кроме вытекшего на асфальт бензина: маслянистые лужи переливались всеми цветами радуги.
Она пошатнулась, цепляя взглядом фрагменты ужасной картины. Грузовик развернуло по всей ширине бульвара в форме перевернутой буквы V. Яркий логотип фирмы красовался на мокром брезенте прицепа, хлопающего под проливным дождем. Водитель выбирался из кабины, обхватив голову окровавленными руками. Не было только Люсьена. Его нигде не было.
Диана подошла поближе и внезапно застыла как вкопанная: она заметила красную детскую кроссовку, а чуть в стороне разглядела зловещую тень. Люсьена отбросило под прицеп: он лежал, опутанный вырванными проводами, под самой выхлопной трубой. Теперь Диана ясно различала все детали. Под головкой ее сына растеклась темная лужа, тело наполовину завалено железяками, пушистая курточка насквозь промокла под дождем и пропиталась бензином… Она собрала последние силы и шагнула вперед.
– Не ходите туда…
Кто-то удержал ее за руку.
– Не ходите. Вам не надо на это смотреть.
Диана непонимающе взглянула на незнакомого мужчину. Откуда-то слева донесся голос:
– Вы ему уже не поможете, мадам…
Ливень приглушал звуки. Диана не схватывала значения слов. Кто-то сказал:
– Я все видел… Черт возьми… Невероятно, что вы совсем не пострадали… Благодарите ремень безопасности…
Как только смысл последней фразы дошел до Дианы, она вырвалась и побежала к своей машине. Кузов все еще не остыл, заднюю дверь заклинило, но она тянула из последних сил, а открыв, принялась тщательно обследовать засыпанное стеклом детское кресло.
Ремень безопасности лежал рядом с сиденьем.
Диана не пристегнула Люсьена.
Он погиб из-за ее небрежности.
Жесткий спазм скрутил ее внутренности. Буря. Молнии. Бездна.
Земля начала стремительно приближаться: Диана упала на колени.
Она больше ни о чем не думала, ничего не чувствовала. Била себя по лицу сжатыми кулаками, обагряя перстни кровью.
8
Реанимационный блок состоял из трех, разделенных застекленными перегородками отсеков. Двери других палат тоже выходили в коридор. Диана неподвижно сидела в темноте у хромированной кровати. Она была в халате, шапочке и маске и чувствовала себя прикованной к этой металлической колыбели, на которой лежал опутанный проводами, подключенный к аппаратам Люсьен.
Мальчика интубировали, подключив его к аппарату искусственного дыхания. Вдоль правой руки змеилась трубка капельницы. Как объяснили Диане врачи, электрический счетчик позволял круглые сутки впрыскивать больному точные дозы лекарств. Катетер в левой руке измерял давление, а прищепка на пальце блестела в полумраке, как рубиновая капля, выдавая данные о «насыщении кислородом».
Диана знала, что одеяло прикрывает электроды, следящие за работой сердца. Не видела она – и благодарение Богу! – двух дренажных трубок: их скрывала повязка на голове. Она перевела взгляд на висевший слева от изголовья монитор. На экране высвечивались зеленые волны и цифры, отражающие физиологическую активность лежавшего в коме ребенка.
Глядя на них, Диана все время думала о часовне. О месте, где человек может отрешиться от суетности окружающего мира и помолиться среди золота окладов и дароносиц, вдыхая запах ладана и горящих свечей… Мерцающие зеленые линии и цифры были ее свечами. Им она давала обеты, на них надеялась, им возносила молитвы.
Она практически не покидала ординаторскую нейрохирургического отделения детской больницы имени Неккера. С момента аварии Диана почти не сомкнула глаз, ничего не ела и не принимала транквилизаторов. Все ее мысли были заняты одним: она перебирала в памяти каждую минуту, каждую деталь того, что случилось после столкновения.
Появление первой машины спасателей вырвало ее из бездны отчаяния.
Услышав сирену, она перестала молотить себя кулаками и не сводила глаз с фургона, пробиравшегося среди стоявших на шоссе машин. Он был красный. Хромированный. С металлическими приспособлениями по бокам. Пожарные в спецодежде покинули фургон, а на осевой показалась машина городской полиции. Полицейские в куртках анилиново-оранжевого цвета перекрыли шоссе, направив поток машин по крайней левой полосе: только ее не заблокировал грузовой прицеп.
Диана поднялась и встала рядом с «тойотой». Пожарные бесцеремонно отодвинули ее в сторону и немедленно залили машину пеной. Совершенно потерянная, она чувствовала, что вокруг, несмотря на дождь, толпится все больше водителей, слышала, как они перешептываются. Но до нее доходили только собственные слова, стучавшие в мозгу: «Я убила своего сына. Я убила сына…»
Она повернулась к грузовику и заметила среди людей в капюшонах, стоявших в тоннеле, человека в кожаной куртке: он шел как раз оттуда, где под прицепом был зажат ее сын. Она двинулась к нему, ведомая инстинктом. Пожарный нырнул в кабину своей машины, достал рацию. Когда Диана была в нескольких метрах от него, она услышала его истошный крик:
– Подтверждаю, авария у ворот Пасси, тяжелая… Где эти чертовы врачи?
Мелкий дождь брызгал Диане в лицо. Пожарный продолжал орать:
– Есть пострадавший. Мальчик. Ну… Он дышит, но…
Пожарный не закончил фразу, кинул рацию на сиденье и побежал навстречу фургону, выезжавшему из-за стены дождя. Диана прочла блестевшие на кузове буквы: это была парижская «скорая» из больницы имени Неккера. Диана вздрогнула, возвращаясь к жизни. Секунду назад она стояла окаменевшая, опустошенная. Теперь у нее появилась надежда. Надежда на спасение. Сердце бешено колотилось в груди, она не спускала глаз с медиков «скорой», которые бежали спасать ее сына.
Диана побежала следом за врачами, и ей удалось проникнуть за полицейское оцепление. Она прижалась к кабине грузовика. Бензин и смазка, не смешиваясь с дождевой водой, растеклись по асфальту пленкой. Оранжевый свет фар отражался от ее маслянистой поверхности. Все спасатели сгрудились у прицепа, загородив Люсьена от матери.
Она подошла поближе, заставляя себя смотреть. Ее била дрожь, но какая-то внутренняя сила помогала ей держаться и напрягать зрение. Наконец она разглядела хрупкую фигурку сына. У Дианы подкосились ноги, когда она увидела рану на голове Люсьена, лужицу черной крови и ободранную до мяса кожу под вырванными с корнем волосами. Она опустилась на колено: под грузовиком рядом с ее сыном лежал скрюченный в три погибели мужчина и что-то рычал в рацию:
– О’кей. У меня здесь ушиб мозга. Наверняка двусторонний. Так. Мне срочно нужен педиатр. Немедленно! Вы записываете?
Диана сжала губы. Ей казалось, что слова впечатываются в ее плоть, обжигают кожу. Врач выбрался из-под стального чрева грузовика. Поверх белого халата на нем была куртка.
– Кома, именно так… По шкале Глазго…
Он молниеносным жестом поднял веки мальчика, пощупал пульс на шее и запястьях.
– …четыре.
Он снова заглянул Люсьену в глаза.
– Подтверждаю: четыре по шкале Глазго. Педиатр выехал? – Он осмотрел руку мальчика и добавил: – Открытый перелом правого локтя. Скальпированная рана головы. Неопасная. Следующий сеанс связи через десять минут.
Стоявший рядом с ним медбрат торопливо открывал откидной клапан рюкзака на липучке, другой сворачивал одеяла и отгораживал раненого ребенка от искореженного металла. Пожарные натягивали тенты, чтобы защитить медиков от дождя. Никто не обращал на Диану ни малейшего внимания.
Врач начал массировать челюсти Люсьена, осторожно оголяя его шею. Фельдшер надел ему шейный корсет, и доктор одним движением защелкнул его.
– Хорошо. Интубируем.
В его руке как по волшебству появилась прозрачная трубка, он ввел ее в приоткрытый рот мальчика, а второй фельдшер поставил катетер в левую руку Люсьена. Они действовали, повинуясь рефлексам, выработанным за годы работы в экстремальных условиях.
– Какого черта вы тут делаете?
Диана подняла глаза. Врач не стал дожидаться ответа – пелена дождя не скрыла от него отчаяния во взгляде женщины – и нетерпеливо спросил:
– Сколько ему лет?
Она что-то пролепетала, потом повторила – громче, перекрывая шум дождя:
– Шесть или семь.
– Шесть или семь?! – рявкнул врач. – Вы издеваетесь?
– Он мой приемный ребенок. Я… я только что его усыновила. Всего несколько недель назад.
Доктор собрался было что-то сказать, но передумал. Он расстегнул курточку Люсьена, приподнял свитер. У Дианы перехватило дыхание: тело Люсьена было черным. Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем она поняла, что это не кровь, а машинное масло. Врач вытер марлей грудь мальчика и спросил, не поднимая глаз на Диану:
– Знаете его анамнез?
– Что-что?
Он сварливо пояснил, приклеивая пластырем электроды к груди маленького пациента:
– Чем болел ваш сын? Что вам вообще известно о состоянии его здоровья?
– Ничего.
– Вы сделали ему прививку от столбняка?
– Да. Две недели назад.
Врач протянул проводки второму фельдшеру, тот подключил их к ящику в черном холщовом чехле, а доктор надел на руку мальчика браслет тонометра. После сигнала еще два провода присоединили к другому аппарату.
Пожарный в огромных перчатках и накинутой на плечи куртке нырнул под навес. За его спиной Диана увидела медленно двигавшийся задним ходом грузовик с надписью «Техпомощь» на борту. Работавшие под дождем люди тянули к месту аварии непонятные орудия, гидравлические домкраты на тележках, другие, одетые в огнеупорные костюмы, выстраивались полукругом, держа наизготовку огнетушители. Наступление готовилось по всем правилам.
– Начинаем?
Врач, обливаясь потом, не ответил. Снова послышался треск отдираемых липучек. В руках у фельдшера появился еще один монитор. На экране замерцали зеленые кривые и цифры. Диане показалось, что происходит нечто невозможное: она увидела, как пульсирует жизнь.
Жизнь Люсьена.
– Так мы начинаем или как?! – Пожарный сорвался на крик.
Врач уперся тяжелым взглядом в его стеганую куртку:
– Нет. Ждем педиатра.
– Невозможно. – Он кивнул на залитое маслом полотно дороги. – Через минуту здесь все…
– Я на месте.
Под навесом появился еще один врач. Всклокоченные волосы, бледное лицо, одет еще небрежнее врача «скорой». Между докторами состоялся короткий диалог, из которого Диана не поняла ни слова. Педиатр склонился над Люсьеном и приподнял ему веки:
– Черт…
– Что?
– Мидриаз. Зрачок расширен.
Возникла короткая пауза. Пожарный удалился. Техника неотвратимо приближалась.
– О’кей. – Педиатр наконец принял решение. – Полное обезболивание. Где рация?
Пока его коллега и фельдшеры выполняли предписание, он связался с больницей:
– Новые данные о пострадавшем в дорожной аварии. Готовьте операционную в неврологии. Более чем вероятна гематома мозговых оболочек. Повторяю: ГМО в одном из полушарий! – Он сделал паузу. – Понадобится вмешательство нейрохирурга и лечение ушиба мозга… – Еще пауза. – Да не знаю я! Точно могу сказать одно: мидриаз мы уже имеем. Черт, малышу нет и семи! Дагер. Нам нужен Дагер! Никто другой не справится!
Снова появился пожарный. Врач «скорой» коротко кивнул, и через несколько секунд их опять окружили. Санитары обложили мальчика войлочными одеялами и холщовыми подушками. Ножи домкратов въехали под раму грузовика.
– Вы должны отойти, – шепнул Диане спасатель.
Она бездумно кивнула и бросила последний взгляд на сына: обложенный одеялами Люсьен лежал между деревянными щитами, в тряпичных очках – глазной повязке.
В палате раздался пронзительный свист. Диана подскочила. Почти мгновенно появилась сестра и, даже не взглянув на молодую женщину, подвесила к металлической стойке новый пакет хлористого натрия и подсоединила его к капельнице.
– Который час?
Медсестра обернулась. Диана повторила свой вопрос:
– Который сейчас час?
– Девять вечера. Я думала, вы ушли, мадам Тиберж.
В ответ Диана только головой покачала. Она закрыла глаза, но под веками тут же началось жжение, как будто даже минутный отдых был ей заказан. Медсестра испарилась.
Диана снова погрузилась в воспоминания.
– Вы уверены, что не хотите поговорить у меня в кабинете?
Диана смотрела на стоявшего перед негатоскопом Эрика Дагера. На подсвеченном стекле были размещены рентгеновские снимки и сканограммы мозга Люсьена, бросавшие блики на лицо хирурга.
Она покачала головой и произнесла бесцветным голосом:
– Как все прошло?
Операция длилась больше трех часов. Врач сунул руки в карманы халата:
– Мы сделали все, что могли.
– Прошу вас, доктор. Мне нужен четкий и точный ответ.
Врач не отводил от нее взгляда. Все, с кем говорила Диана, заверили ее, что Дагер – лучший нейрохирург больницы имени Неккера. Виртуоз, вытащивший десятки детей из безвозвратной коматозной пучины.
– В результате аварии у вашего сына образовалась гематома твердой мозговой оболочки. Пузырь с кровью в правом полушарии. – Он указал на один из снимков. – Мы вскрыли височную зону, чтобы получить доступ к гематоме, убрали сгустки крови и «заварили» все сосуды, произведя так называемый гемостаз. Мы закрыли прооперированный участок и поставили вытяжной зонд, через который будем отсасывать кровь. В этой части все прошло идеально.
– В этой части?
Дагер подошел ближе к экрану. Диана не взялась бы определить точный возраст хирурга – ему могло быть и тридцать и пятьдесят лет. Угловатое лицо было иссиня-бледным, но больным он не выглядел: казалось, что от него исходит внутренний свет. Хирург постучал пальцем по снимку:
– Есть еще одна проблема. У Люсьена двусторонний ушиб мозга, и тут мы почти бессильны.
– Какие-то участки серьезно пострадали?
Хирург сделал неопределенный жест:
– Мы не знаем. Сейчас нас больше волнует другое. Мозг, как и все остальные части человеческого тела, после удара отекает. Но черепная коробка закрыта, и никакое расширение этой емкости невозможно. Если мозг будет слишком сильно сжат стенками черепа, он не сможет выполнять жизненные функции и погибнет.
Диана покачнулась и вынуждена была опереться о стол. На бледном лице врача плясали синеватые блики от негатоскопа. Жара и мерцание ламп дневного света делали обстановку в помещении невыносимой.
– Вы… вы ничего не можете сделать?
– Мы поставили вторую дренажную трубку, чтобы постоянно контролировать внутричерепное давление. Если оно будет расти, мы откроем канал и откачаем несколько миллилитров спинномозговой жидкости. Это единственный способ.
– Но мозг ведь не может расширяться до бесконечности?
– Нет. Конечно нет. Мы должны будем очень внимательно следить за состоянием Люсьена, чтобы не допустить ухудшения, пока все не войдет в норму.
– Доктор, прошу вас, ответьте откровенно: Люсьен… он… мой сын может выкарабкаться? Выйти из комы?
Дагер снова сделал неопределенный жест:
– Да, если быстро снизится внутричерепное давление. В противном случае битва будет проиграна. Мозг погибнет.
В кабинете повисла тишина.
– Нужно ждать, – заключил Дагер.
И Диана ждала – вот уже девять дней.
Читать бесплатно другие книги:
