Фейерверк в пробирке Гусев Валерий
– Пошли, – сказал я. – Пока он кофе пьет.
– Нет уж, – возразил Алешка. – Лучше когда напьется. А то опять мама его жалеть начнет, что мы его угнетаем.
И снова он прав, наш тонкий психолог, десятилетний знаток человеческих душ.
Мы засели за свои письменные столы, раскрыли тетради и учебники. И телевизор, конечно, выключили.
– Идет, – шепнул Алешка. – Курить идет, на лестницу.
Папа, проходя мимо нашей комнаты, заглянул в дверь и одобрительно заметил:
– Занимаетесь? Я рад.
– Ты на лестницу? – спросил Алешка. – Мы с тобой.
– Возражаю, – сказал папа.
И я опять поразился тонкому Алешкиному расчету: два раза подряд отказать ребенку не всякий родитель решится. И уж всегда постарается смягчить свой отказ какой-нибудь уступкой.
– Пап, – позвал Алешка, – на минуточку. Знаешь, какой у нас классный химик появился! Крутой такой. Бывший опер. Клево?
– Да нет, – сказал папа. – Никакой он не опер. Он был когда-то научным сотрудником в Институте химии. А потом перешел в нашу систему. По специальности.
– А у вас тоже «химичат»? – спросил Алешка с большим интересом.
Но папа его шутку не поддержал:
– Он стал работать экспертом. И, кстати, очень неплохим. В отделе по борьбе с наркотиками.
– И как он с ними боролся?
– Ну как… Вот, например, задержали какого-нибудь бандита. В одном кармане у него – пистолет, а в другом – горсть белого порошка. «Что это?» – спрашивает его следователь. «Толченый мел», – отвечает задержанный.
– А, понял! Вы этот мел – на экспертизу!
– Да, эксперт делает сложный анализ и дает заключение. Примерно так: «Представленный на экспертизу белый порошок не является мелом толченым, как заявляет подозреваемый такой-то, а представляет собой наркотическое вещество такого-то типа и такого-то происхождения». Все ясно?
Ясно-то ясно. Да не все. Это почему вдруг наш папочка, полковник милиции, сотрудник Интерпола, вдруг знает такие подробности об обычном учителе химии в обычной средней школе?
Ответ один: он тоже очень им интересовался.
– А дальше? – спросил Алешка, имея в виду судьбу Волчкова.
– А дальше он почему-то уволился из органов и пошел преподавать химию в школе.
– Зачем? – в упор спросил Алешка.
– Значит, надо! – лаконично ответил папа.
Алешка сделал вид, что надулся, а потом вдруг ни с того ни с сего спросил:
– Пап, а может честный милиционер ездить на иномарке?
– Может, – сказал папа без раздумья. – На чужой.
– А на своей?
Папа промолчал, подошел к окну. Алешка встал рядом. Внизу, напротив дома, на стоянке стояло много самых разных машин. Там только одной не было – нашей. Потому что ее у нас вообще не было.
Алешка больше ни о чем не спросил, лишь бросил на меня загадочный взгляд. Я этот взгляд понял: Волчков стал подъезжать к школе на красивой машине. Не на очень новой, но все-таки иномарке.
Глава VI
«Навещатели»
Вскоре Алешка опять насел на папу. Форменный допрос устроил. «По обстоятельствам загадочной переброски больного Лапушкина из одного стационара в другой».
Но папа ничего нового «показать» не смог. Или не захотел. А мама, потеряв терпение, взяла Алешку за шиворот и выпроводила его из кухни со словами:
– Может отец в своем доме хотя бы поесть спокойно?
– Пусть ест, – с упреком проворчал Алешка, – если ему не стыдно.
Почему папе должно быть стыдно ужинать в своем доме, Алеша не пояснил. Но когда папа, с трудом поужинав в собственном доме, хотел было скрыться в кабинете, Алешка бросил ему вслед:
– Полковник Оболенский, а где искали ваши эксперты след от укола на теле потерпевшего? – Меня поразило, как здорово Алешка освоил профессиональную терминологию.
Папа приостановился, обернулся:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… в какое место обычно укол делают?
– А то ты не знаешь?
Алешка хихикнул, а когда за папой закрылась дверь, серьезно сказал мне:
– Знаешь, Дим, почему они не нашли следов от укола? Потому что не там искали. Ему сделали укол в нетрадиционное место. Мне так Вася сказал.
Ага, значит, он опять к Васе бегал. И что это за нетрадиционное место, интересно?
– Голова, Дим!
Вот это новость. Ни разу не слыхал, чтобы уколы делали в голову. Разве что когда зубы удаляют. Но это не тот случай.
– Я, Дим, все-таки Васю допытал! – Ну, это Алешка умеет. – Я его все время выспрашивал: видел он или не видел, как Кажется-Женю кололи? И куда его кололи? Традиционно или куда-нибудь повыше?
– Ну и что? – Меня, честно говоря, совершенно не интересовала эта проблема.
– А то! – Алешка подошел ко мне вплотную и уставился мне в глаза. Сейчас выдаст. И выдал! – Его кололи, Дим, прямо в нос.
Хорошо – не в глаз. И не в лоб.
Но Алешка не подметил иронии в моем взгляде и горячо зашептал:
– Вася видел, как один из этих «врачей» достал из кармана халата странный шприц. Круглый, Дим, вроде теннисного мячика, только розового цвета и с пимпочкой. Сунул ему эту пимпочку под нос – и пожалуйста – укол, глубокий сон, потеря памяти.
Круглый розовый мячик с пимпочкой! Я усмехнулся:
– Леха, ему укол сделали… клизмой! Но не в традиционное место, а в нос.
Алешка широко распахнул глаза. С восхищением.
– Дима! – выдохнул он восторженно. – Какой ты умный! Ты даже сам этого не знаешь!
Я подумал, что он издевается. Но – нет, такой искренний восторг сыграть нельзя. Хотя артист он порядочный.
– Все! – сказал Алешка. – Поскорее ложимся спать!
Ага, вот это я понял! Это у него с самого раннего детства. Накануне своего дня рождения Алешка готов был ложиться спать сразу после завтрака. Чтобы поскорее настал завтрашний день, с подарками. А вот что за подарок он сейчас ждет?
– Утром, Дим, как солнце встанет, поедем к Кажется-Жене. В его новую больницу. Апельсины есть?
Суббота. Можно поспать. Но ведь не дадут. Сначала мама объявила тотальную уборку. Ворвалась в нашу комнату, как захватчик в чужой город. Сдернула с нас одеяла, распахнула окно. Размечталась вслух:
– Сейчас как дружно уберемся! Папа как с работы придет! И как всю квартиру не узнает! Порадуем папу?
Когда она обернулась от окна, все было на месте: и ее дети, и их одеяла.
– Вам не стыдно? – воскликнула мама. – Посмотрите за окно! Какой прекрасный день! Золотая осень! В такой день разве можно так дрыхнуть! В такой день… – Она, наверное, хотела сказать, что в такой день лучше всего заняться генеральной уборкой квартиры. Но не успела. Алешка ее опередил сонным голосом:
– В такой день нормальные люди или спят подольше, или едут за город. Поближе к золотой осени.
Тут мама опомнилась и подбоченилась, вспомнила, с кем имеет дело. И сказала:
– Так-то – нормальные! Марш в ванную! Потом – в прачечную! Живо!
Алешка с удивлением высунул нос из-под одеяла. И я тоже сильно удивился и спросил:
– Ма, ты думаешь, мы в ванной не отмоемся?
– Вас и в прачечной не отстирать. С одного раза. – И она пошла на кухню.
– Ничего, Дим, – успокоил меня Алешка, – управимся. Мы с тобой все дела честно разделим. Одни дела ты сделаешь, а другие – я. Здорово?
Здорово! Я даже не ожидал от него. И прав был, кстати. Потому что он тут же уточнил:
– Тебе, Дим, самое простое – уборка, прачечная, магазин. А я поеду Женю проведать. – И он тяжело вздохнул. – Мне, Дим, как всегда, самое трудное достается. Даже когда за окном золотая осень.
– Ну, ладно, – я тоже вздохнул, с сочувствием, – выручу тебя. Я сам к Кажется-Жене съезжу, так и быть.
– Ну что ты, Дим! Ты так устал за эту неделю. У тебя две контрольные были, репетиции, дежурства… Что ты…
– Все, – сказал я строго и решительно. – Убираемся вместе и вместе едем в больницу!
Теперь опять Алешка вздохнул.
С уборкой мы управились довольно быстро. А все потому, что мама в этот теплый солнечный день решила и окна вымыть. На предстоящую зиму. Мы было приуныли, но все обошлось. Не только обошлось, но и здорово получилось. Не знаю только – случайно или нет.
В общем, Алешка вручил мне пылесос, а сам взялся помогать маме мыть окна.
Правда, эта помощь завершилась на первом же окне. Из которого Алешка уронил на улицу мокрую губку. Внизу послышался шлепок, а затем возмущенный вскрик. Довольно знакомый:
– А я тебя узнал!
В это время в окно выглянула мама. Внизу стоял все тот же дед, на этот раз с сумкой на колесиках. На шляпе деда лежала наша красная мокрая губка. И с нее немного стекала вода. Кажется, прямо ему за шиворот.
Дед радостно воскликнул:
– И тебя, девочка, я узнал!
«Девочка» быстро подхватила чистое полотенце и побежала вниз. Там она привела дедову шляпу и самого деда в порядок, забрала губку и снова примчалась домой.
Дома она шлепнула Алешку и сказала:
– Помощники! Убирайтесь вон! Пока вы целый таз на кого-нибудь не опрокинули.
Да, конечно, зачем же так рисковать. Мы забрали белье, чтобы сдать его в прачечную, апельсины и «убрались».
В больнице нас ожидал небольшой облом. К Лапушкину нас не пропустили.
– У него посетитель, – сказал старенький вахтер. – Придется подождать, молодые люди. Вот там, в уголочке, посидите.
Сели в уголочке, рядом с кадкой, в которой когда-то что-то росло, а теперь тусовались только обертки от конфет и жвачки.
Посидели, скучно стало. В это время на входе, вернее на выходе, появился наш участковый. Это и был посетитель.
– Здравствуйте, Оболенские, – сказал он. – Навестить учителя пришли? Молодцы. Только придется подождать. У него еще один посетитель, следователь.
– Подождем, – согласился Алешка. – Мы уже привыкли. А как он себя чувствует?
– Следователь? Нормально. А что?
– Не следователь. А наш учитель?
– А… Состояние удовлетворительное, температура нормальная.
– А память? Нормальная?
– Не совсем. Не очень. В общем, ничего не помнит.
– А что говорят врачи?
– Да ничего, – участковый присел рядом с нами. – Говорят: странный случай. Но надежда есть. Это такое заболевание – амнезия, что ли, называется. Лечится только временем.
– До самой пенсии, что ли? – сердито спросил Алешка.
– Ну уж, ты вообще!.. – но в голосе участкового уверенности не было. – Один врач мне сказал: чтобы память вернулась, нужно ему вспомнить всю свою жизнь, с самого раннего детства до нынешних дней. Как бы пройти весь прошлый жизненный путь от самого рождения.
Я, не удержавшись, присвистнул. А Лешка призадумался. Надолго. На полминуты, не меньше.
– Ну, мне пора, – сказал участковый, вставая. – Вон и следователь вышел. – Он подошел к нему и о чем-то спросил.
Мы, конечно, не остались в стороне. Как раз рядом с ними на стене висел больничный распорядок. И мы стали его изучать, глазами. А ушами ловили обрывки разговора милиционеров.
– …Сильное потрясение… Очень возбужден, хотя и ничего не помнит.
– …Охрану ему я обеспечить не могу. Но я его проинструктировал.
– …Думаете, не станут его беспокоить?
– …Но проверить могут. Вы приглядывайте, лейтенант.
– …У меня есть человек, который что-то знает. Но не говорит.
– …Потрясите его. Дело очень непростое. Особенно в свете вашей информации. Действуйте, лейтенант!
В общем, ничего полезного мы не подслушали, зато «очередь» к Жене пропустили. Только мы направились к вахтеру, а возле него уже топтался все тот же дед с сумкой на колесиках и в мокрой шляпе. В сумке, конечно, позвякивали пустые бутылки.
– Еще один навещатель! – вспыхнул Алешка. – Можно подумать, что у Кажется-Жени сегодня приемный день. Как у министра.
Дед оставил сумку под присмотром вахтера и заспешил к лифту.
Мы с Алешкой твердо заняли свою позицию у входа. Ждали долго. Наверное, дед каждому встречному сообщал, что он его узнал и что сейчас ему будет!
Наконец он появился в конце коридора. И тут же рядом с нами оказалась девушка и сообщила вахтеру:
– Я к Лапушкину, в хирургию.
– Ну уж нет! – взвизгнул Алешка. – Вас, гражданка, тут не стояло! За нами будете! Очередь надо занимать.
Девушка испуганно обернулась. Это была Милочка… то есть Марина.
– Я как бы апельсины ему принесла, – испуганно сказала она.
– А мы свои апельсины, – отрезал Алешка, – раньше принесли. Они уже как бы протухли!
На втором этаже мы разыскали палату, где находился наш любимый учитель химии. Оттуда как раз выходил его лечащий врач. И он почему-то нам обрадовался.
– О! – сказал он. – Любимые ученики, да? Очень кстати. Больному ваши посещения несомненно пойдут на пользу. Постарайтесь заинтересовать его школьными делами. И, знаете, в таком… мажорном стиле.
– Это как? – спросил я. – С плясками?
– Вот именно – повеселее. Ему нужна позитивная информация. Действуйте.
Евгений Иванович, в синей пижаме, с подвязанной рукой сидел на кровати с книгой на коленях. Однако взгляд его не блуждал по страницам, а застыл, уставившись в угол возле умывальника.
Мы тоже туда посмотрели, но ничего там не увидели.
– Здравствуйте, Евгений Иванович! – в мажорном стиле заорали мы, приплясывая. – Как вы себя чувствуете? Мы вам апельсины принесли!
Евгений Иванович подскочил от нашего вопля, взгляд его стал осмысленным. Он, кажется, нас узнал. И медленно, как робот, ответил:
– Здравствуйте. Чувствую себя хорошо. Только тошнит сильно. От апельсинов.
Ну, это понятно. Вся его тумбочка возле кровати была завалена апельсинами. И на полу возле нее стоял пакет. Тоже с ними. Алешка быстро врубился и наш пакет поставил за спинку кровати.
И мы начали мажорное наступление на забывчивую психику учителя.
– Мы так рады вас видеть! Нам без вас так плохо! Мы по вашей химии столько двоек нахватали!
– А что вы так кричите? – спросил Евгений Иванович.
– Чтоб вам приятно было, – сказал Алешка, – что мы без вас плохо учимся.
– Не думаю, чтобы это было приятно. – Он закрыл книгу, сунул ее под подушку.
Алешка начал восстанавливать его память. Издалека. Он осторожно задал конкретный вопрос:
– Евгений Иванович, а как вас зовут?
– Кажется, Женя, – и в глазах его что-то прояснилось.
– А вы в детский сад ходили? – продолжил Алешка.
Евгений Иванович при этом вопросе сильно оживился. У него даже щеки порозовели.
– Ходил! – обрадованно вспомнил он. – Так здорово! Манная каша. Тихий час после обеда. А на Новый год я был Зайчиком. Я стишок читал, с ушками. И песенку пел. Веселую такую, праздничную. Сейчас я ее спою.
– Не надо! – поспешил я. Если он еще песенку Зайчика споет да в присутствии врача скажет про стишок с ушками, его тут же в другую клинику отправят.
Алешка, похоже, тоже что-то в этом роде сообразил и перескочил через несколько лет.
– Евгений Иванович, а я все время вспоминаю, как пошел в первый класс.
– Да! – учитель опять подскочил от восторга. – День знаний! Первое сентября! Цветы! Первый звонок. Первая учительница. Это было как будто вчера. Я даже песенку вспомнил про первый класс. Вы садитесь, ребята, я сейчас спою.
И что его все на песни тянет? Лучше бы апельсины ел.
– В другой раз, ладно, Евгений Иванович? – Мы встали и начали прощаться.
– Апельсинчиком угоститесь, – сказал нам вслед наш любимый учитель. И в голосе его мне почудилась легкая насмешка.
А Лешка понял буквально – вспомнил про наш пакет, вернулся, забрал его и сказал мне:
– В другой раз их принесем. Когда он к ним привыкнет.
Или наоборот – хорошенько отвыкнет.
В дверях мы чуть не столкнулись с как бы Мариной. Которая нетерпеливо рвалась проведать своего жениха.
Дверь за ней закрылась, но мы все равно услышали ее радостный вопль:
– Женька! Я тебе апельсинчиков принесла.
В ответ послышалось рычание.
– В себя приходит, – заметил Алешка. – Как бы.
Когда мы спустились вниз, Алешка вдруг во все горло объявил:
– Кто к Лапушкину? Он свободен! Следующий!
Никто не отозвался. Только мне вдруг показалось, что какой-то парень резко отвернулся к окну. Сначала я на это не обратил внимания, а когда увидал во дворе больницы, в тени деревьев, разноцветный фургончик, что-то мне нехорошо стало. От предчувствия. Не Миха ли заявился? Чтобы довести дело до конца. Или проверить – не вернулась ли к нашему Жене опасная память?
Я ничего не успел сказать Алешке, а он уже дергал меня за рукав и подмигивал на этот фургон. Подмигивал так, что ресницы щелкали.
Возвращаться обычным путем не было смысла – нас даже добрый старичок-вахтер уже не пропустил бы, особенно после Алешкиного объявления. И мы, не сговариваясь, бросились бежать кругом здания. Наверняка там могла быть еще какая-нибудь дверь, не для всех.
И она нашлась. Огороженная решеткой лесенка вела, видимо, в подвал. Дверь не была заперта. Она только взвизгнула, когда мы ее толкнули, будто предупреждала кого-то: посторонние идут.
«Посторонние» оказались в длинном подвальном коридоре, освещенном скудными и редкими лампами вдоль бетонных стен.
– Пошли! – и мы зашагали, гулко постукивая каблуками.
Навстречу вдруг показался дядька в синем халате, который катил перед собой длинную тележку, чем-то нагруженную.
Алешка схватил меня за руку:
– Покойника везет, Дим!
Но я уже разглядел, что там едет.
– Покойников в баках не возят!
На тележке стояли два громадных алюминиевых бака с какими-то буквами на боках.
– А может, он их… это… частями? Из хирургии…
– Глупости!
Мы поравнялись с тележкой и дядькой. Из-под крышки одного бака свисали вареные макароны. Из-под крышки другого высовывалась тощая сосиска.
– А вы что здесь делаете? – строго спросил дядька. – Это место не для посторонних.
– Мы заблудились, – сказал Алешка. – Дядю своего ищем. В хирургии.
Дядька остановил свой транспорт. Почесал затылок, достал сигареты.
– Вот так вот идите. Там лестница – сперва на первый этаж, после на второй. Запомнили? Привет дяде!
– От кого?
– Да какая разница? – Он сунул в рот сигарету, сказал как извозчик: «Но!» – и покатил свои макароны дальше.
А мы вскоре были на втором этаже, в конце коридора. Здесь был так называемый медпост. Сестра увидела нас, распахнула рот, но не успела ничего сказать – Алешка ее опередил:
– Скажите, пожалуйста, а вы делаете уколы в нос?
– Что? – изумилась сестра. – В чей нос? – Рот у нее раскрылся еще шире.
– Нашего дяди. Он сказал, что ему делают уколы не в… это… ну, вы понимаете, а прямо в нос.
Сестра рассмеялась:
– Он пошутил. Так ему и скажите.
– Вот прямо сейчас так ему и скажу, – разобиженно (на дядю, конечно) пообещал Алешка. – А мы ему еще апельсины принесли.
Эти апельсины укрепили возникшее доверие, сестра взяла какие-то таблетки, разложила их на столике с колесами и погнала его по коридору.
А мы прижали уши к знакомой двери. В которую только что вошел, оглядываясь, тот самый парень. Миха.
Вот что мы услышали.
– Привет, Женька! Узнаешь?
– На «ты» я с незнакомыми не разговариваю, – был высокомерный ответ.
– Ну, ладно. Раз уж так, апельсинчиком угости.
– Прошу вас.
Мы отскочили от двери, сели на диванчик. Алешка весь погрузился в пакет с апельсинами, а я стал изучать «Правила поведения пациентов 2-й хирургии».
Миха вышел и, очищая на ходу апельсин зубами, довольный, пошел к выходу.
Мы его запомнили. Теперь даже в темноте узнаем, даже со спины не ошибемся.