Пасынок судьбы. Искатели Волков Сергей

Вторая тетрадь скорее всего была своеобразной бухгалтерской книгой. Плотно исписанная кривоватым Николенькиным почерком, она содержала совсем не понятные мне сведения. Например: «Взяли колт, два барана и гвоздь. коор.: Вл. 35–12.». И так далее. Правда, кое-где попадались и более понятные слова: «Золотой божок. Согды? Мог. коор.: 71–23 Ки.». Пролистав тетрадь, я решил, что Николенька действительно всерьез занимался кладоискательством, а в тетрадь заносил наименования своих находок и их координаты, пользуясь при этом своей собственной системой ориентировки. По крайней мере, эти самые не идущие у меня из головы доллары в мешке Николенька мог заработать, продавая всякие древние штуки коллекционерам. Интересно, что же такого нужно было откопать, чтобы выручить за это пятьдесят тысяч баксов? Да не где-нибудь в Южной Америке, а у нас, в России, где все рыто-перерыто (судя по передачам «Клуба путешественников») на сто рядов?

Мои размышления прервало выпавшее из тетради письмо, вернее конверт, уже надписанный и снабженный маркой. Я вспомнил слова Николеньки: «Письмо там, в тетради. Это Профессор писал. Прочитай – ты все поймешь…».

В конверте лежали сложенные листки бумаги, мелко исписанные летящим почерком.

Здравствуй, дорогая Наденька!

Пишу тебе это письмо в надежде, что оно дойдет раньше, чем мы приедем. Дела наши этим летом были особенно удачными. Южное Приуралье – удивительные места, и находки просто чудесные. За прошедшие тысячелетия через эти края прошло множество народов, и каждый оставил в земле память о себе. В здешних курганах рядом покоятся скифы, гунны, печенеги, кипчаки, древние мадьяры, представители каких-то свершено незнакомых мне племен (об этом ниже).

Ах, милая Наденька! До чего же хорошо было бы сейчас обнять тебя, очутиться в нашей уютной кухоньке, попить чайку с бубликами… Скоро, совсем уже скоро увидимся, милая моя!

Я же совершил большую глупость, Надя! Позавчера в Москву уехал наш товарищ по экспедиции, Боря Епифанов. Ты его не знаешь, он у меня не учился. Боря повез «хабар», как они называют наши находки, и нет, чтобы отправить письмо с ним – я был занят на раскопе! Лопух, как говорит нынешняя молодежь, никогда себе не прощу – ты бы получила письмо на неделю раньше!

Теперь мы вдвоем с Колей (ты должна его помнить, шустрый такой, слегка заикается, чудесный парень!) заканчиваем с последним курганом – и ту-ту домой!

Да, самое главное! О нашем, не побоюсь этого слова, открытии! Мы обнаружили (а вернее Коля, у него поразительный нюх, интуиция от Бога) курган, совершенно не тронутый грабителями. И в этом кургане находится захоронение, не относящееся ни к одной из известных науке материальных культур не только данного региона, но и вообще, мира! Мы с Колей произвели сравнительный анализ – ничего похожего! За прошедшую неделю вскрыли свод кургана, уже есть первые находки, и им, Надюша, представляешь, ни как не менее пяти тысяч лет! Это фантастика!

Завтра приступаем к вскрытию самого захоронения. Хорошо, что могильная камера не завалена камнями, а заложена лиственничными плахами. Кстати, дерево прекрасно сохранилось. Что-то нас там, под ним, ожидает?

Наденька, если ты хочешь, можешь съездить к Боре домой (я его предупреждал об этом) посмотреть наши сокровища. Особо обрати внимание на перстни-близняшки в виде скарабеев – они явно египетские, а сняли мы их с пальцев древнемадьярской шаманки! Вот загадка истории! Как они попали на Урал? Еще посмотри акинаки – бронзовый из сакского кургана, сохранился изумительно, а вот железные, хотя и поржавели, но принадлежат явно причерноморским скифам, а находились в захоронении знатного гунна времен до гуннского вторжения в Европу! Выходит, гунны уже бывали в Европе, по крайней мере в Причерноморье! Ведь акинак – родовой скифский меч, гунн мог снять его только с трупа владельца, родовое оружие не дарится, не продается!

В общем, вот Борин адрес, съезди, посмотри, почитай описания, тебе будет интересно.

Еще прилагаю несколько листков моих мыслей по поводу того пласта истории, к которому мы прикоснулись этим летом. У меня есть все основания считать, что здесь, на Урале, находится прародина ариев – этого загадочного народа, который имеет прямое отношение почти ко всем нынешним нациям Евразии. Почитай на досуге, может быть, что-то поправишь, мы потом обсудим, хорошо?

Уже темнеет, пора приступать к работе. Мы сейчас работаем по ночам, чтобы не привлекать внимания местных жителей. Лишь бы погода не подгуляла, все же дело к осени.

До свидания, моя милая Надюшка. До скорой, надеюсь, встречи.

Целую, твой Профессор.

Ниже – замысловатая закорючка подписи, адрес Бориса Епифанова и в углу – дата: письмо было написано за неделю до Николенькиного приезда сюда.

Я отложил письмо и взялся за листки с «мыслями». Скорее всего, это был набросок статьи или доклада. В истории я, конечно, не совсем профан, древнегреческих богов помню и царей из династии Романовых назову всех, а вот во всяких там Рюриковичах или Каролингах уже путаюсь. И, тем не менее, я начал читать:

«Каждый ученый, если конечно он настоящий ученый, втайне мечтает, что ему удастся совершить то, чего до него не делал никто, а именно – закрыть хотя бы один из открытых и не имеющих ответа вопросов. В самом деле, совершить открытие – это замечательно, это вносит вклад в науку (я пишу тут, разумеется, об исторической и археологической науках), двигает вперед прогресс и вносит имя открывателя в золотой список „бессмертных“.

Но зачастую бывает так, что совершив открытие, ученый вносит в науку отнюдь не ясность, а напротив, неразбериху и самим фактом своего открытия ставит перед наукой массу новых вопросов.

Подземные цитадели Корсики и крепостные стены на вершинах подводных гор у Азорских остров, Ар-каим и Феттский диск, Черняховская культура и таежные крепости Восточной Сибири, Велесова книга и таблички с острова Пасхи, полинезийские островные города и каменные шары в туркменской пустыни – вот лишь ряд памятников, обнаружение которых создало массу проблем для исследователей и породило больше вопросов, нежели ответов самим фактом своего существования.

Поднять покрывало неизвестности и загадочности, „закрыть“ научную проблему – вот цель, достойная жизни, как говорили древние. И у меня есть сегодня все основания заявить – наша группа вплотную приблизилась к тому, чтобы дать ответ на вопрос, который волнует человечество долгие века, а именно: где находится родина носителей индоевропейского языка, другими словами – откуда пришли на просторы Евразии арии.

Оговорюсь сразу: сам этот термин – „арии“, в контексте моего повествования следует понимать лишь как собирательное название народа, говорившего на индоевропейском языке (возможно, правильнее было бы сказать – протоиндоевропейском языке) и в некий исторический период (скорее всего VIII–V тысячелетия до новой эры) в несколько волн заселившего Центральную и Северную Европу, Центральную и Переднюю Азию, а так же Индостан. Негативная политическая окраска, часто, к сожалению, возникающая в обществе при упоминании „арийской темы“, вполне обоснована, но я считаю, что к нашим исследованиям она не должна иметь никакого отношения.

Ныне генетическими прямыми потомками ариев можно со всей уверенностью назвать цыган, „кочевые племена люлю“, как писал о них Рашид-ад-Дин. Но цыгане – лишь далекие потомки древних индоевропейских кочевников, они не сохранили ни культуры, ни верований, ни обычаев своих предков.

Язык ариев, каковым можно считать санскрит, наиболее близок по орфоэпике к языкам восточнославянских народов, особенно русскому (на полях приписка: „Вставить сравнительную таблицу русских и санскритских слов, например: „радоваться“ – „храд“, „развеивать, вихрить“ – „вихрь“, „рана“ – „врана“, „раненый“ – „вранин“, и т. д.“)

Итак, мы имеем: присутствие индоевропейских языков в Европе, Передней Азии, Иране и Индии. Носителями этих языков являются народы, практически имеющие весьма спорные сходные культурологические, религиозные, бытовые и иные признаки. В самом деле, кельты, хетты, маги и арии Индостана мало похожи друг на друга, и их объединяет лишь сходность языка, точнее, отдельных его компонентов.

Но если мы возьмем более поздние народы из тех же географических ареалов – скифов, сарматов, германцев, славян, то увидим гораздо больше сходных элементов и в культуре, и в религии, и в языке.

Таким образом, можно сделать вывод, что арии осваивали просторы Евразии несколькими волнами.

Первая волна, назовем ее кельтской, потому что ее представители ныне уж очень кардинально отличаются от некоего „индоевропейского стандарта (культ огня, культ коня, длинный меч, штаны, тут уточнить)“, пошла на Запад, вслед за уходящим за окоем светилом, еще во времена неолита, осваивая освободившиеся после таяния ледника долины великих европейских рек. Однако в Восточной Европе им задержаться не удалось. Причин тому несколько, а именно: во-первых, на месте нынешней Европейской части России лежало огромное озеро. Во-вторых, на просторах Восточной Европы уже жили люди, представители уральской языковой семьи, предки финно-угров.

Чтобы пояснить ситуацию, отмечу, что ледник в Восточной Европе достигал, по данным геологии и гляциологии, до двух с половиной километров в толщину, и покрывал он всю Скандинавию, весь Русский север, весь Центральный район России, доходя до Киева, Харькова, Воронежа и Пензы. Западнее ледник не продвинулся так далеко, потому что „уперся“ в Карпаты и Альпы. Но тем не менее почти половина Европы лежала под в среднем полуторакилометровым слоем льда. Конечно, растаять в один момент, словно сосулька, такая махина не могла.

Процесс таяния ледника занял не годы, не десятилетия – века! Выстудив атмосферу над всем Северным полушарьем, ледник за короткое лето чуть сжимался, но зимой разрастался вновь. Постепенно он все же сдавал свои позиции, и в конце концов растаял весь, но сразу возникает вопрос – а куда, собственно, девались миллионы и миллионы тонн воды, ледник составлявшие?

Львиная доля, конечно же, утекла в мировой океан, уровень которого после этого поднялся на 80–90 метров (затопив перешеек между Азией и Северной Америкой, по которому в свое время человек проник в Америку).

Часть наполнила впадины на юге – уровни Каспийского, Черного, и Азовского морей существенно повысились. Последнее еще в эпоху поздней античности именовалось вовсе не морем, а Меотийским болотом, так что процесс, что называется, идет, и он шел бы и по сей день, если бы не забор вод из рек человеком в последние сто лет.

Ну, а какая-то небольшая часть ледниковой воды осталась на месте… И разлилось на Среднерусской равнине огромное, безбрежное, очень грязное и очень мелкое озеро.

Климат на планете тем временем помягчел. Отсидевшиеся в относительно теплом южном средиземноморье, некие люди, относящиеся, по всей видимости, к семитской языковой семье, начали семимильными шагами двигаться к прогрессу, к строительству пирамид и написанию иероглифов.

А в не менее теплой Месопотамии другие люди тоже занялись строительством цивилизации – Шумер, Аккад и т. д. Нечто подобное происходило в Индии и Китае.

Тем временем на бескрайних просторах теперь уже не азиатской лесотундры, а степи предки индоевропейцев приручали тарпанов и придумывали кожаные штаны – чтобы удобнее было ездить верхом, особенно мужчинам. Это очень важный и значимый момент, объединяющий народы арийского круга. Однако где именно это происходило – увы, до недавнего времени наука не могла дать сколько-нибудь точный ответ на этот вопрос.

В это же самое время прафинно-угры, двигаясь с востока, практически параллельно ариям, только северне, перевалили через каменный хребет Уральских гор и начали осваивать берега Великого восточноевропейского ледникового озера.

Шло время. Климат становился все теплее и теплее. От этого потепления окончательно вымерли последние реликты прежних времен – последние особи мамонтов, шерстистых носорогов вкупе с саблезубыми тиграми. Наше озеро превратилось в несколько озер. А потом все постепенно сгенезировало в неоглядное болото, усеянное островами, поросшими лесом.

И се: между островами по водным гладям плавали на плотах и лодках-долбленках неизвестные нам прамордва, пракоми и праэстонцы, а в причерноморских степях мчались на крепконогих конях в окружении пышных, в рост человека, трав не менее неизвестные пракельты, которые, как всегда, шли за солнцем, на запад, чтобы узнать, что же там, за окоемом, и куда же все таки прячется светило? И это было, возможно, лучшее время в истории человечества…

Экспансия уральцев на этом, собственно, и закончилась. Заселив Восточную и Северо-восточную Европу, они живут в этом регионе и по сию пору.

Арии-индоевропейцы же спустя какое-то время породили вторую волну, направленную на юг и юго-восток Евразии. Были заселены, а точнее, захвачены современная Турция, Иран, Средняя Азия и Индия. Причем в Междуречье, где уже тогда существовала развитая цивилизация, следов появления носителей индоевропейского языка нет – видимо, имела место война с пришельцами, которая закончилась победой аборигенов.

А вот Индия не смогла противостоять натиску ариев – и была завоевана ими. Именно там сохранилось наибольшее число материальных памятников, которые поведали современной науке об ариях.

И, наконец, третья волна экспансии ариев вновь была направлена на Запад. Они пришли в Восточную и Центральную Европу, в Скандинавию и в Причерноморские степи. Именно потомки этой третьей волны стали германцами, славянами, скифами и сарматами. Именно они ныне вершат судьбы мировой цивилизации.

Но до сих пор нет ответа на вопрос – где же была прародина ариев, откуда шла экспансия, где находилась священная гора Меру, над которой в зените стояла Полярная звезда, как описывают свою прародину сами арии в Ведах и текстах Авесты?

Сонм ученых ломал голову над этой загадкой. Написаны сотни книг, высказаны тысячи гипотез. Однако ни одна из них не дает исчерпывающего ответа, хотя многие имеют вполне крепкую логическую базу. Однако без материальных подтверждений все гипотезы остаются всего лишь гипотезами.

По мнению нашей группы, прародина ариев находилась на юго-восточном Урале. Это, естественно, так же всего лишь гипотеза, предпосылки которой следующие: именно из этого географического региона арии могли двигаться на юго-запад и на юг, используя лошадей. Кочевники могли идти лишь туда, где есть корм для лошадей и скота, горные и лесные массивы были закрыты для них. Поэтому и остались незаселенными ариями собственно Урал, таежные просторы Сибири и покрытая болотами Среднерусская равнина.

Если переместить прародину ариев на Алтай или в монгольские степи, как это делают некоторые исследователи, то их экспансия должна была быть направлена на юг, в Китай, а Индия, находящаяся „за горами“, наоборот, была бы закрыта для кочевников. Однако в Китае нет никаких следов индоевропейцев.

Размещение центра арийской экспансии в Причерноморье так же весьма сомнительно – отсюда они не могли двинуться на юг и юго-восток, мешали хребты Кавказа. Из южнорусских степей для конных орд ариев было лишь два пути – в Европу, причем не далее Альп и Карпат, и на восток, в современные Казахстан. Но следует помнить, что цель любой экспансии – это поиск новой родины, „земли, текущей молоком и медом“. Для кочевников казахстанские степи непременно стали бы именно такой землей, и арии осели бы тут, оставив после себя множество следов материальной культуры. Но их нет, в степях Средней Азии мы находим следы совсем других народов, которые явно были соперниками ариев и не пускали их стада и отары на свои земли.

Арии могли пройти через эти степи транзитом (что они и сделали на пути из Приуарлья в Индию и Иран), но поселиться здесь – никогда.

То же самое касается и степей между Дунаем и Волгой. Здесь тоже жили аборигены (которые за последующие эпохи были сметены ветрами истории), и дойдя до этих мест, арии вынуждены были двигаться далее на запад, в Европу.

Упершись же в леса и горы, они, опять вынужденно, меняли свой образ жизни, становясь из кочевников горцами и лесовиками и давая начало новым народам. Пройдя степи, оставив за спиной враждебные племена, арии уже не могли вернуться обратно. Процесс этот, понятное дело, занимал десятки и сотни лет, но нам думается, что по такому сценарию шли все три волны арийского расселения по Евразии. Кое-где, например, в Индии и Иране, ариям сопутствовал явный успех. В Малой Азии, напротив, они не сумели создать крепкое государственное образование, и спустя время их место заняли другие народы. В Европе же арии прошли через своеобразный генезис, частично ассимилировав аборигенное население, частично сами растворились в нем, породив, как уже писалось, кельтов (в первую волну), германцев и славян (в третью). Вторая волна экспансии ариев Европы не коснулась, она была направлена на юг и юго-восток, а скифы и сарматы были последними всплесками именно третьей волны, последними ариями, покинувшими свою прародину на Южном Урале дабы обосноваться на новых землях.

Почему они ушли отсюда? Скорее всего, это связано с наступлением тайги и болот, т. к. климат вновь стал более холодным (это связано с прецессией земной оси), и скоту не хватало корма.

Отмечу, что для экспансии ариям необходима была некая база, центр, в котором были бы собраны вместе все участвующие в походе кочевые племена и роды, собран скот, подготовлены лошади, оружие, выработан план будущих действий.

О центрах первой и второй волн мы ничего не знаем, а вот база третьей волны нам, по всей видимости, известна – это приснопамятный Ар-каим, город-кузница, город-кошара, город-гостиница. Здесь ковалось оружие, для чего были придуманы весьма оригинальные кузни с постоянным поддувом горнов по принципу разницы давлений на поверхности и в глубоком колодце, связанном с кузней глиняным воздуховодом. Таких устройств в Ар-каиме обнаружено немало. Здесь собирались вожди кланов и родов, а остальные арии располагались окрест города, на ночь заводя своих коней и стада под защиту невысоких, явно построенных против хищников, а не человека, стен.

Так или иначе, но подтвердить нашу гипотезу может только обнаружение в Южном Приуралье вещественных доказательств – захоронений, оружия, предметов культа и быта.

Почему этого не было сделано до сих пор? Дело в том, что кочевники не строят долговременных жилищ. Кроме того, они очень дорожат всем своим скарбом и редко его теряют, а даже если при перекочевки были утеряны некие сосуды, орудия или оружие, найти их в степи потом практически невозможно.

Наконец, важный отличительный момент арийской культуры, который существенно осложнил жизнь археологам – практика трупосожжения. Именно огненное погребение роднит между собой народы арийского круга – скандинавов на севере Европы и иранцев в Центральной Азии, индусов и славян. Разумеется, речь идет о ранних представителях этих народов.

Погребальный огонь был для ариев инструментом, который очищал душу от тварного вместилища и отправлял ее к престолу богов. Вместе с мертвецом в огонь шли рабы и любимые жены, одежда и скот – как жертва богам и как сопутствующие умершему или погибшему родичу необходимые элементы иной, потусторонней жизни.

В погребальный костер не бросали то, что не горит, и соответственно, не может попасть в загробный мир. Поэтому на местах огненных погребений ариев нет металлических предметов. Только пепел, который давным-давно развеял ветер…

Однако интуиция подсказывала нам, что из любого правила обязательно должно быть исключение. По религиозным или иным соображениям арии должны были оставить после себя несколько захоронений.

Дело в том, что религия ариев, проявившаяся у народов арийского круга, весьма и весьма любопытна. Поклонение огню, Солнцу как воплощению огня на небе, противопоставление огня хтоническому началу мы найдем у всех потомков ариев (орел или всадник, побивающий змея или дракона), следовательно, огонь был воплощением божественного начала и у самих ариев.

В древнеиранских текстах есть даже упоминание о гневе огненных богов, которые за поклонение демонам насылают на людей огненную стену „высотой до неба“, дабы испепелить отступников. Очевидно, речь тут идет об извержениях вулканов.

Персонификация огня как такового обязательна должна была иметь и прикладное значение. Следовательно, металлурги и кузницы у ариев находились на особом положении. Им обязательно должны были противостоять адепты хтонического начала религии. Дело в том, что наш мир дуалистичен, поэтому добру всегда противостоит зло, и у этого зла обязательно есть служители.

Древние славяне, потомки ариев, верили, что на небе, в царстве Прави, находится огромное золотое солнечное колесо, именуемое Сваргой (птица Сва, свастика – воплощения Солнца у многих арийских народов). На этом колесе стоит золотая кузница, в которой небесный кузнец Сварог кует судьбы людей. От ударов его молота, от грохота и звона золотое колесо поворачивается, и на земле, в царстве Яви, происходят различные события. Так вершится рок смертных.

Однако на наковальне Сварога лежат лишь судьбы тех, кто славит огненных богов (отсюда, по Велесовой книге, и прозываются они славянами). Но есть и иные люди, что вверили свои судьбы повелителю царства Нави, змееподобному Ныю (по другим источникам – Велесу-Волосу). Они служат темным богам, творят кровавые обряды (хотя жертвы светлым огненным богам были не менее кровавы!), и их погребают не в огне, а в земле, ибо для того, чтобы их души попали в царство Нави, слуги Ныя – черви, должны поглотить их тела.

Известно, что темным богам (к которым, по некоторым данным, относился и сам Велес, а, следовательно, и его служители волхвы) поклонялись довольно широко, даже князь полоцкий Всеслав выводил свои дружины на поля битв под черным знаменем со змеем, за что и был прозван Всеславом Черным или Всеславом-волхвом. Похоронен был Всеслав в черном гробу на безымянном островке среди болот. Прожил он, кстати говоря, согласно источникам, свыше двухсот лет, разумеется, благодаря своему колдовству.

Так почему же не мог быть такой Всеслав и среди ариев? А раз был, значит, должна была остаться и его могила либо могилы жрецов хтонического божества, для которых так же не предусматривалось огненного погребения.

Хочу отметить, что все данные о славянском язычестве вообще весьма и весьма противоричивы, ни летописи, ни записки иностранных путешественников, ни народный фольклор, ни первоисточники не дают не то что бы целостной картины, а зачастую противоречат друг другу и сами себе, поэтому базироваться на этом фундаменте практически невозможно. Но нам важно было найти зацепку, поймать кончик нити, чтобы размотать весь клубок.

Проект „Арийская могила“ несколько лет висел в воздухе, пока совершенно случайно мы не наткнулись в тюменском архиве на документ конца XIX века, рапорт полицеского пристава, некоего Степана Радыгина, который извещал Тобольского генерал-губернатора, что на берегу реки Тобол местные жители раскопали курган, в котором обнаружили высохший человеческий труп „…страшный, золотом обвешанный, сидячий на ящере медном“.

Местные крестьяне вызвали попа, решив, что нашли могилу самого Сатаны. Поп повелел все сжечь, а „медное идолище“ утопить в реке, что и было сделано.

Ящер был у древних славян одним из воплощений Ныя, да и вообще ящер – существо явно хтоническое, ползающее и плавающее, к огненным богам он не имеет никакого отношения. Поскольку в рапорте было довольно точно указано место, мы начали готовить экспедицию…»

На этом текст обрывался. Честно говоря, я уже утомился читать да и далеко не все понял в этих «мыслях», но вывод напрашивался сам собой: выходит, они действительно откопали что-то из ряда вон! Но как это связано со смертью Николеньки? И где сейчас этот Профессор? Вопросы, вопросы…

Стоп, может быть дискеты помогут? Николенька их упоминал. Придется ехать к кому-нибудь из друзей-компьютерщиков, а то у нас в институте только пара дышащих на ладан «четыреста восемьдесят шестых», да и те еле работают… Что еще?

Ах да – у меня же есть адрес третьего члена их кладоискательской бригады – Бориса! В конце концов, они с Николенькой вместе работали, может, он что-нибудь знает?

Борис жил у черта на куличиках, практически не в Москве, да еще и не имел телефона.

Как я выяснил, к нему нужно было ехать на электричке минут тридцать пять с Курского вокзала, да потом еще пешочком, через лес, минут пятнадцать. Все эти подробности я узнал по телефону у своей дальней родственницы, коренной москвички, которая знала столицу и область вдоль и поперек.

Следующим утром я трясся в полупустом вагоне электрички, наблюдая проплывающий за грязным окном безрадостный пейзаж восточных окраин Москвы.

Борис жил в старом, но достаточно крепком доме километрах в двух от станции. Чахлые астры, приготовившиеся к неизбежной смерти от холода, все же оживляли небольшой палисадник, засыпанный ярко-желтыми кленовыми листьями.

Разлапистая телевизионная антенна, вознесенная на деревянном шесте в поднебесные выси, напоминала какой-то языческий символ, словом, это был типичный русский деревенский дом, построенный, наверное, еще в довоенное время.

На мой стук сперва вышла невысокая, крепкая женщина средних лет, видимо, хозяйка, но, узнав, что мне нужен Борис, скрылась в доме, раздался ее голос: «Брательник! Тут тебя кличут!», и минуту спустя на крыльце появился плечистый, светловолосый парень в безрукавке. С широкого, простого лица на меня внимательно, оценивающе смотрели голубые глаза.

Я взялся за ручку калитки:

– Здравствуйте! Я друг Николая, вы вместе были этим летом на Южном Урале. Мне надо с вами поговорить.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

– Что-то случилось?

Я кивнул.

– Заходите в дом. – Борис пропустил меня и запер дверь.

Мы сидели на опрятной, чистенькой кухоньке, в чашках остывал свежезаваренный чай. После моего рассказа Борис сгорбился, потух лицом, потом встал, достал из стенного шкафчика графин с водкой, налил мне и себе, поднял стакан:

– Помянем! Светлая память Николеньке!

Мы выпили не чокаясь, помолчали. Я выложил на стол тетради моего друга и письмо Профессора. Тетради Борис лишь бегло пролистал, видимо они были знакомы ему. Письмо, напротив, перечитал дважды, вздохнул:

– Видать, и Профессор…

Я спросил:

– Борис, как вы думаете, что они нашли? Я правильно понимаю, смерть Николеньки связана с этой находкой?

Он ответил очень уклончиво, как мне показалось:

– Не знаю… Мы, искатели, часто сталкиваемся с вещами, не укладывающимися в понятие нормы. Иногда вообще мистика какая-то бывает, иногда все объясняется достаточно просто… В любом случае мне надо посмотреть на эту коробку. Да, я понимаю, что Николенька предупреждал вас, но он тогда был в таком состоянии… Я, по крайней мере, специалист, вдруг там что-то действительно опасное, радиоактивное или ядовитое? Я возьму оборудование, кое-какие приборы…

Николенька у нас в «Поиске» был единственным без образования, искатель божьей милости, как говорил Профессор. В общем, он мог ошибаться по поводу содержимого коробки.

Да, еще надо позвонить Надежде Михайловне, это жена Профессора… И потом – если наша группа вытащила ЭТО на белый свет, то мне и расхлебывать! – Борис решительно хлопнул ладонью по столу.

Я не возражал, Борис предупредил сестру, хозяйку дома, что уезжает, и мы отправились обратно, в Москву.

Дорогой, пока мы шли через прозрачный осенний лес к железнодорожной платформе, Борис вкратце рассказал мне, чем они с Николенькой занимались последние годы.

Их группа сколотилась лет семь назад. Любители древностей, профессиональные археологи, которым не нашлось места в стремительно меняющейся жизни. И тогда они решили зарабатывать себе на кусок хлеба сами, при этом продолжая заниматься любимым делом. Среди них были разные люди – и откровенные хапуги, за лишнюю монетку готовые удавить родную мать, и такие, как Профессор – рыцари науки, для которых археология была смыслом жизни. Свою группу они назвали «Поиск», а себя – искателями. Искателями в широком смысле этого слова – рыба ищет, где глубже, а человек… что лучше?

У них был свой кодекс профессиональной чести – не копать христианских могил, например, церковные реликвии, найденные в кладах, возвращать в храмы. И еще – они никогда не трогали огнестрельное оружие. «Это статья», – объяснил Борис.

Далеко не все находки продавались – раритеты, уникальные вещи, артефакты пополняли их общую частную коллекцию. Профессор вел картотеку, скрупулезно описывал, восстанавливал, изучал находки. Он создал свою систему ориентирования на местности, используя существующие топографические карты, так что любой холмик, камешек, ручеек потом можно было найти ночью с завязанными глазами.

Часто для поиска требовалось дорогое оборудование, инструменты, приборы, и тогда искатели ночи напролет сидели в архивах, отыскивая в документах двадцатых-тридцатых годов малейшие намеки, по которым потом в развалинах помещьечей усадьбы где-нибудь на Орловщине или Смоленщине безошибочно отыскивались килограммы николаевских золотых червонцев, статуэтки, часы и портсигары с вензелями давно расстрелянных тут или умерших там, за океаном, владельцев. На такие «левые», не имеющие исторической ценности находки, превращенные через сеть «своих» антикваров в денежные знаки, закупалось необходимое оборудование и снаряжение, на них жили члены группы, имелась даже своя «черная касса», так, на всякий случай. Все было отлажено, группа работала без сбоев. Правда, иногда случались трагедии – за пять лет они потеряли несколько человек. Один полез без страховки в каменные казематы Ровенского форта и разбился в подземной «волчьей яме», другой заразился каким-то грибком при вскрытии древнего кургана в Ростовской области, третий умер от рака, но приглашенная к постели умирающего ведунья-экстрасенс сказала, что это не онкология, просто на больного навела порчу какая-то древняя колдунья, вернее, ее дух, потревоженный искателем, и сделать тут уже ничего нельзя.

Еще был случай, когда на искателей, перевозивших находки от места раскопок в Москву, напали бандиты. Один из археологов тогда умер в больнице от травм…

Периодически все члены группы подхватывали разные кожные заразы, травились газами, но это не мешает им каждое лето выезжать в «поиск», или, как величественно выражался Профессор, в «частные экспедиции».

За время существования группы было всякое – и наезды рэкетиров, и попытки сначала КГБ, а потом и ФСБ взять искателей под свой контроль, и стычки с «черным поиском», лихими ребятами без чести и совести, ищущими оружие и ценности на продажу в зонах боев и в братских могилах прошедшей войны. Однако ничего похожего на случай с Николенькой не было никогда. Кроме того, было совершенно непонятно, куда девался Профессор, отец-основатель «Поиска», и жив ли он вообще.

Пока мы с Борисом ждали электричку, пошел мокрый снег, одежда отяжелела, в ботинках вскоре захлюпало. В Москве погода была еще хуже, троллейбусы не ходили, под ногами вяло колыхался ледяной кисель.

Когда мы наконец добрались до родных стен моей «хрущобы», стемнело.

Борис первым делом набрал телефон Надежды Михайловны. Выяснить удалось не много: Профессор был жив, но сильно пострадал – его завалили землей в том самом кургане, про который он так восторженно писал жене. Николенька откопал бездыханное тело, и сейчас Профессор, пребывающий в коме, находился в реанимации Курганской областной больницы. Надежда Михайловна вылетела в Курган еще неделю назад, виделась там с Николенькой.

Все это Борису рассказал брат Надежды Михайловны, живший сейчас на квартире Профессора. Борис коротко сообщил о гибели Николеньки и попросил пока ничего не говорить, если из Кургана будет звонить Надежда Михайловна, дабы лишний раз не расстраивать и без того получившую такой удар пожилую женщину.

Потом я передал Борису бумаги Профессора, он быстро пробежал глазами по строкам, кивнул, и мы занялись коробкой. На кухонном столе, освобожденном от посуды, Борис разложил привезенные с собой инструменты – разные шпилечки, ножички, крючечки, рамочки, щипчеки. Я принес таинственную коробку, прямо как ее оставил Николенька, завернутой в куртку.

– Это моя штормовка, – сказал Борис: – Я забыл ее, когда уезжал.

Он аккуратно развернул куртку и мы увидели деревянный ящик с замочком.

– Бокс для ценных находок. Это – Профессора. – Борис начал брать со стола рамочки, водить ими вокруг ящика, сверху, над углами. Потом зажег тоненькую свечку, поставил рядом, внимательно вгляделся в пламя.

– Все в норме, и радиация, и энергетика – как будто там кусок обыкновенного булыжника. Ладно, посмотрим!

Он отложил рамки, взял со стола крючечек, поковырял в замочке, раздался щелчок и дужка выскочила из зажима.

– Готово… Вы отойдите, на всякий случай… – Борис явно нервничал, но резиновые перчатки он натягивал с профессиональной точностью, не глядя.

Я встал у него за спиной, он покосился, отметил, где я, и сказал:

– Я буду вслух комментировать то, что увижу, а вы включите диктофон, вон он, в моей сумке, – у нас так принято, часто находки разрушаются даже от взаимодействия с обыкновенным воздухом, так что только описание очевидца и остается. Включили? Итак… поехали!

Он откашлялся и официальным, сухим голосом громко заговорил:

– Я, Борис Епифанов, группа «Поиск– 1», двенадцатого сентября 2002 года в присутствии свидетеля… Э-э?

– Воронцова Сергея Степановича! – почему-то шепотом поспешно подсказал я.

– …Воронцова Сергея Степановича, приступаю к визуальному осмотру неизвестного предмета, обнаруженного членами группы в районе села Глядянское Курганской области, в захоронении, расположенном на берегу реки Тобол, предположительно датируемом пятым тысячелетием до нашей эры. Координаты по системе профессора Иванцова: Кур. 78-194. Предмет находится в деревянном боксе с доступом атмосферного воздуха. Открываю крышку. Предмет колесообразной формы, размер – ладонь взрослого человека. В предмете имеется проушина, сквозь которую пропущена цепочка серебристо-белого металла, скорее всего серебряная, звенья цепочки изготовлены в виде змей, кусающих свой хвост. В центре амулета того же металла – вырезанное из цветного камня изображение глаза. Радужка бирюзовая, зрачок черный. По кругу идет орнамент, выполненный из цветного камня – листья, цветы, фигурки людей и животных.

Голос Бориса вдруг сорвался, он закашлялся, а потом продолжил уже совсем другим тоном:

– Поразительно! Техника исполнения очень похожа на изделия древних майя, но мотивы, сюжет – что-то скифское, сарматское… Явно звериный стиль, но какой-то… Не такой! И этот глаз… Это наверняка амулет или что-то вроде оберега. Диктофон можно выключать! Я не вижу ничего опасного, ничего такого, о чем предупреждал Николенька. Вещь очень занятная, явный артефакт, но не более того! Посмотри!

Борис взял цепочку и вытянул амулет из бокса. Я подался вперед, разглядывая диковинку. Действительно, ни на что не похоже, красивая безделушка, наверное, ее носил какой-нибудь вождь или жрец. Амулет слегка раскачивался на цепочке, и глаз в его центре казался живым, злобным оком древнего воителя.