В режиме «Б» Деревянко Илья

ГЛАВА 4

– Попался, сучий потрох, – встряхнувшись от пыли, мурлыкнул Васильич. – Предлагаю два варианта. Либо ты с ходу начинаешь колоться, либо мы зажмем тебе нос и силком вольем в глотку содержимое твоей бутылочки. Считаю до трех. Раз…

– Б-буду к-колоться, – задушенно прохрипел Яков Маркович. – Г-горло от-пустите!!!

Логачев слегка ослабил хватку.

– Тут слишком много посторонних, – сказал он. – Пойдем-ка, любезный, в раздевалку. Там и «исповедуешься». А ты, Дима, постой на стреме. Нейтрализуй все, что попробует приблизиться на расстояние ближе двадцати метров.

– Каким образом? – деловито уточнил я.

– Бошки отстреливай, – с серьезным видом ответил Петр Васильевич, развернул пленника лицом к пролому, забрал у него флакон, хотел придать ускорение пинком колена под зад, но… не успел. Свистнул рассеченный воздух. Яков Маркович дернулся и рухнул лицом вниз. В спине у него торчал кухонный тесак, брошенный, как я заметил, одним из поваров: мордастым, пузатым, черноволосым, с мохнатыми «брежневскими» бровями. Сразу после броска убийца ломанулся к выходу, без труда расшвыривая попадавшихся по дороге людей.

– Постарайся вытянуть из него хоть что-то! – крикнул я Логачеву, кидаясь вдогонку…

Мысленно ругая себя за леность (не заучил намертво план дома. – Д.К.) я минут пять петлял по запутанным коридорам, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз по лестницам. Сбиться со следа мне не давало шумное, надрывное дыхание толстяка, которому явно приходилось не сладко. Ясный перец, при таких-то габаритах! Тем не менее, сократить дистанцию мне не удавалось из-за частых, внезапных поворотов.

«Ничего! – посмеиваясь, думал я. – Куда ты на фиг денешься! Растряси жирок напоследок». Сам я дышал ровно, бежал размеренной рысью и даже не вспотел. В конце концов силы у повара иссякли. Он с разбегу ворвался в какое-то помещение (не забыв, однако, прихлопнуть за собой двери) и остановился там, дыша, как загнанная лошадь.

«Попался, кабанчик!» – усмехнулся я и вдруг насторожился. Почему, спрашивается, он носился взад-вперед по зданию, но ни разу не попытался выскользнуть наружу?! Допустим, через черный ход, который вел не на известный читателю двор, где в изобилии водились дятлы-караульные, а на глухие задворки с различными хозяйственными постройками. Они (постройки) представляли собой нечто вроде небольшой деревушки, и убийца мог бы там на время затеряться (или затаиться в одном из сараев), чем, несомненно, увеличил свои шансы на спасение. А он предпочел второй этаж, предварительно намотав с десяток кругов по особняку! Странно, не правда ли? Или очередной «спящий» совершенно обезумел от страха?.. Гм!!! «Никогда не считай противника глупее себя, пока не убедишься в отсутствии у него пульса», – мысленно перефразировал я любимое высказывание Логачева, горько пожалел, что не умею проламывать стены, подобно Васильичу, и за неимением иного варианта рыбкой нырнул в чуть приоткрытые двери, по ходу привычно переходя в длинный кувырок. Предосторожность оказалась совсем не лишней. Сухо протрещала автоматная очередь, и синхронно рявкнули два «вектора»[15]. Пули разорвали воздух как раз в тех местах, где должны были находиться моя голова и грудь, если бы я входил в помещение обычным способом. «Шустрые, засранцы», – подумал я, выхватив оба пистолета, приняв положение для стрельбы лежа и открыв огонь на поражение по разворачивающимся в мою сторону вооруженным «засранцам». Всего их было трое. Худощавый, но жилистый тип с «калашниковым» и два толстомясых амбала с «векторами», удивительно похожие друг на друга. Не иначе братья-близнецы.

В глазах повара сверкнуло откровенное торжество, мол, «ща-а-ас они тебя в три смычка! Никуда, падла, не денешься!».

Однако толстяк рано обрадовался – не учел уровень подготовки и боевой опыт противоборствующих сторон. Вернее, практически полное отсутствие последнего (с моей точки зрения) у его подельников. Я прожил в «режиме войны» более двенадцати лет, с того самого момента, как восемнадцатилетним мальчишкой попал в учебку спецназа ГРУ, в теплые объятия сержанта Бунина (муштровавшего новобранцев до потери сознания. В прямом смысле слова. – Д.К.), а оттуда прямиком в пылающую мятежом Чечню, под чуткое руководство лейтенанта Серебрякова, которого другие офицеры называли за глаза «Головорезом». С тех пор я практически не расставался с оружием, а эти… В лучшем случае отмотали «срочную» где-нибудь в глубоком тылу. Для такого, как я, – живые мишени. Без всякого преувеличения. Короче, пока они разворачивались, я, стреляя с двух рук, продырявил автоматчику череп. А амбалам-близнецам вогнал по пуле в шею. (В корпус я сознательно не целил. Опасался присутствия бронежилетов.) Три тела рухнули на пол почти одновременно. Забулькала хлынувшая из разорванных артерий кровь. Конечности убитых задергались в конвульсии. А я пружинисто вскочил на ноги и деловито направился к повару, стараясь держаться между ним и дверями. (Еще удерет, собака! Гоняйся потом за ним!) Но толстяк, как выяснилось, не собирался больше драпать. Он спокойно стоял в углу, внимательно наблюдая за мной из-под бровей-щеток. Глаза у него были цепкие, холодные, совсем как у Логачева в экстремальной ситуации. Тело расслаблено. Мозолистые ладони у бедер.

«Похоже, профессионал-рукопашник, – подумал я. – Может, продырявить ему плечи на всякий пожарный или…»

– Слабо взять голыми руками? – словно прочитав мои мысли, тускло осведомился он. – Стрелять-то ты мастак, ну, а как насчет подраться? Не боязно?

– Все зависит от обстоятельств, – в тон ему ответил я. – И от степени целесообразности. На дешевые приколы меня не купишь. Зря стараешься… Ты лучше скажи, друг ситный, как у тебя со здоровьем? Сердце не беспокоит?

– Беспокоит, да еще как! – утвердительно кивнул повар. – Пропил я его, прогулял. И здоровье никудышное. Так что если прострелишь плечи – могу загнуться от болевого шока. Не получится допросить как положено!

– Так чего же ты на драку напрашиваешься?! – удивился я. – Побереги остатки сил и сдавайся по-хорошему! Мордой к стене, ладони на затылок, ноги широко раздвинь…

– Ишь, размечтался! – скривил губы он. – Ты сперва возьми старого льва, а уж потом раком ставь… Оп-па! – Нога в жестком ботинке молниеносно атаковала нервный узел на моем туловище. Защитившись подставкой локтя, я тут же провел контратаку, но она не достигла цели, а сам я пропустил мощную лодочку[16] в лицо и, с трудом удержавшись на ногах, поспешил уйти на дальнюю дистанцию, в процессе чисто случайно заблокировав точный, жесткий пинок носком в пах.

– Ну, иди… иди сюда, щенок, возомнивший себя волкодавом, – хохотнул повар. – Куда же ты убежал?!

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – усилием воли разогнав сгустившийся перед глазами туман, ответил я, отразил очередной удар и начал кружить вокруг толстяка, нанося удары с дальней дистанции (не стараясь обязательно попасть), провоцируя его на атаки, моментально уходя от них (назад, вбок) и ехидно посмеиваясь над «старым, спившимся боровом, нацепившим львиную шкуру». Подобная тактика постепенно возымела успех. Минут через пять противник начал задыхаться, накаляться злобой и в конечном счете совершенно осатанел. Лицо у него исказилось, побагровело, с губ срывались страшные проклятия, а атаки стали бешеными, беспорядочными, имеющими целью поскорее прикончить наглого щенка. Именно этого я от него и добивался. Он начал допускать одну ошибку за другой и на седьмой минуте попался – пропустил жесткий тычок пальцами в солнечное сплетение, утробно захрипел, получил «добавку» кулаком в голову, упал на колени, и я завершил поединок мгновенным (но не смертельным) удушением, использовав вместо удавки воротник его собственного халата. Тяжелое, бесчувственное тело шумно повалилось на пол.

– Силен… собака! – уложив повара лицом вниз, защелкнув у него на кистях наручники и стянув ему щиколотки брючным ремнем, хрипло выдохнул я, устало выпрямился и вытер рукавом залитое потом лицо. Потом осмотрелся по сторонам. Комната, где состоялось недавнее побоище, не имела мебели и представляла собой подобие спортзала, с вычерченным посередине красным кругом и с чьим-то фотопортретом (типа плаката) на стене. Запечатленная там физиономия показалась знакомой. Я присмотрелся к изображению и… узнал повара. Стройный, подтянутый, с чемпионским кубком в руке и золотой медалью на шее. «Капитан Алексей Барсуков. Победитель ведомственных соревнований ФСБ по боевому самбо. 1995 год» – гласила напечатанная внизу надпись.

– Ни фига себе номера! – опешил я. – А ведь действительно «Лев»! Пускай бывший, растранжиривший здоровье, но тем не менее… Везунчик я, однако! Ветерана одолел. Чудеса, да и только!!![17]

В следующее мгновение в зал ворвался Логачев, не сбавляя скорости, бросился ко мне, бесцеремонно задрал рубашку, внимательно осмотрел мое тело, осторожно, на ощупь проверил некоторые точки, прослушал грудь. Оттянув веко, заглянул в глазное яблоко, облегченно вздохнул и хмуро поинтересовался: – Ты почему не отвечал на мои звонки?! До инфаркта решил довести?! Или… не до того было?!

– Мобильник выпал где-то по дороге, – проверив карманы, ответил я. – Господин Барсуков заставил за собой побегать, пока не привел прямиком в засаду.

– Хорошо, что ты догадался его пристрелить, а не полез в рукопашную, – сказал Петр Васильевич. – Я, знаешь ли, успел привязаться к тебе, как к младшему брату, и не хотел бы…

– Пристрелить?! – невежливо перебил я. – С чего ты взял?!

– С того, что ты жив-здоров, – отрезал Логачев и более миролюбиво пояснил: – Травм нет, кости целы, а главное – ни один из нервных центров не поражен и отсроченная смерть[18] тебе не грозит.

– Зря ты так, я не убивал Барсукова, – укоризненно покачал головой я. – Вон он в наручниках, мордой в пол уткнулся, «отдыхает перед допросом». Взял я его тепленьким, без единой царапины, хотя и пришлось повозиться…

Полковник дико вытаращился на меня, как на некое сверхъестественное существо, и простоял так секунд десять. Потом опомнился, подбежал к Барсукову, проверил пульс, посмотрел в лицо, вернулся ко мне и ошалело пробормотал: – Ну ты… ну ты даешь! Буквально слов нет! Никогда бы не поверил!!!

– Ты знал его раньше, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес я.

– Ага… знал, – немного заторможенно подтвердил Петр Васильевич. – Уроженец Н-ска, на десять лет старше меня… В начале девяностых служили вместе в одном подразделении. Барсуков был у нас инструктором по боевому самбо, как я сейчас в спецназе Ерохина… ФСБ тогда травили и пинали все, кому не лень, постоянно реорганизовывали, платили мало… После победы в ведомственных соревнованиях Барсуков уволился со службы и некоторое время участвовал в зарубежных турнирах по боям без правил… Получил там прозвище «Русский Лев»… Постоянно побеждал, зарабатывал большие деньги… В девяносто седьмом, в Лос-Анджелесе ему достался очень сильный противник… негр, гражданин США, натасканный бразильским тренером. Да и вес – сто пятьдесят килограмм… В общем – натуральное чудовище! Барсуков, недолго думая, сделал ему инсульт, одновременно, для конспирации, проведя удар кулаком в лицо. Дескать, от него помер… Тамошние судьи в «отсроченной смерти» ни в зуб ногой… Тем не менее они заподозрили неладное и хотя победу Барсукову присудили, гонорар выплатили, но по газетам пополз слушок – Русский Лев использует в поединках тайные, смертельные приемы из арсенала российских спецслужб, где он, кстати, и служил в недавнем прошлом…" Путь на ринг Барсукову негласно перекрыли, а сам он спешно вернулся в Россию… След его вскоре затерялся… И вот теперь нашелся. – Логачев замолчал, отрешенно глядя куда-то вдаль.

– А как твой отравитель? Удалось вытянуть хоть что-нибудь?! – спросил я.

– Нет. Смерть наступила мгновенно, – выпал из прострации Петр Васильевич. – Тесак проткнул ему сердце и, в прямом смысле, пригвоздил к полу. Тогда я заинтересовался личностью метателя, расспросил о нем поваров и, поняв, КТО он, пустился вдогонку за тобой, по ходу названивая по мобильному. В ответ длинные гудки. Я, признаться, тебя уже похоронил, но внезапно наткнулся на этот зальчик и… глазам своим не поверил!

– Твой выкормыш, Петя? – послышался сиплый голос очнувшегося Барсукова.

– Мой, – подтвердил Логачев, – но не "выкормыш", а ученик.[19]

– Не цепляйся к словам! – Барсуков поелозил брюхом по полу и посетовал: – Хорошо ты его подготовил… Вырубить Русского Льва до сих пор никому не удавалось, хотя выставляли против меня самых-пресамых! В девяносто шестом, например…

– Вечер воспоминаний отложим на потом, – грубо перебил Логачев, – если жив останешься после "сыворотки". Ты ведь не будешь добровольно сотрудничать? Или я ошибаюсь?!

С презрительной усмешкой Барсуков промолчал.

– Так я и думал! – вздохнул Петр Васильевич, взвалил тушу бывшего коллеги на плечо и знаком предложил мне следовать за ним…

ГЛАВА 5

У дверей бывшей гостиной, где обосновались мы с Логачевым, нас поджидали четверо в гражданских костюмах, подтянутых, с непроницаемыми лицами.

– Полковник Субботин, – продемонстрировав удостоверение, сухо представился старший из них, лет сорока, с правильными чертами лица. – У нас приказ генерала Нелюбина, заменить вас и забрать пленного.

Мы с Логачевым коротко переглянулись. Ни я, ни он о происшествии на кухне доложить начальству не успели. Или Борис Иванович тайком прицепил нам жучки и таким образом отслеживал наши действия? Гм!!! Не похоже на него! И ко мне, и к Логачеву Нелюбин относился с полным доверием и, если б счел нужным использовать жучки, поставил бы нас в известность…

– Тяжел, зараза, – проворчал Петр Васильевич, снимая с плеча Барсукова и усаживая его на пол, спиной к стене. – Так как, говорите, ваша фамилия?

– Субботин.

– А приказ, надеюсь, письменный?

– Обязательно! – тонкие губы "старшего" изобразили подобие улыбки. – Вот, пожалуйста, извольте ознакомиться.

Он протянул Логачеву сложенный вчетверо лист.

Развернув бумагу, Петр Васильевич углубился в чтение.

– Ага. Так, значит, вот, – спустя некоторое время пробормотал он.

Я весь подобрался. На нашем кодовом языке эта бессмысленная фраза означала сигнал тревоги.

– Там всего несколько строк! Долго вы будете в них разбираться?! – не выдержал самый молодой из четверых – тонконосый блондин с модельной стрижкой. Стоящий рядом с ним скуластый, широкоплечий тип глупо хихикнул. Старший группы и четвертый сменщик, бритоголовый детина лет тридцати, сохранили казенно-вежливый вид.

– Доку#мент серьезный. Нельзя с бухты-барахты решать, – делая вид, будто ничего не заметил, проворчал Петр Васильевич и обратился к старшему с вопросом, который я пропустил мимо ушей, начав ломать комедию. Кисло сморщился, потрогал низ живота и, нетерпеливо перебирая ногами, уставился на Логачева.

– В сортир приспичило? – прервав беседу с Субботиным, отечески улыбнулся он.

– Ужасно!!!

– Ну, давай, облегчись. Только не рассиживайся там…

С виноватым видом я устремился за угол в туалет, одновременно нащупывая за пазухой прибор экстренной связи с Нелюбиным, надежно прикрепленный к нагрудному карману, а потому не потерянный, как мобильник, во время погони за "поваром". Дело в том, что неправильно поставленное ударение (это Логачевым-то! Блестяще образованным человеком! – Д.К.) означало «Срочно свяжись с генералом! Дело тут не чисто!!!»

– Давайте быстрее. Я на совещании, – не слишком дружелюбно среагировал на вызов Борис Иванович.

Я вкратце обрисовал ситуацию, и неожиданно мне почудилось, будто из мембраны повеяло полярным холодом.

– Я никого не посылал. Приказ – подделка, – перед кем-то извинившись и, видимо, отойдя в сторону, прошептал Нелюбин. – Немедленно нейтрализовать их! Хотя бы одного взять живым! Высылаю к вам Ерохина с группой. Удачи! – Генерал дал отбой.

Спрятав прибор, я изготовился к стрельбе по-македонски[20]. С криком «Унитаз засорился!» (в переводе с кодового языка – «Это враги!» – Д. К.) выскочил из-за угла и с ходу всадил две пули в плечи бритоголового. Логачев среагировал молниеносно. Взяв левой рукой на болевой захват «полковника Субботина» и используя его в качестве живого щита, он открыл с правой беглый огонь по двум оставшимся оборотням. Но и те оказались не лыком шиты! Прежде чем умереть, «блондин» успел выпустить три пули из «макарова» с глушителем, а скуластый, уже падая, полоснуть короткой очередью из «стечкина»[21]. Ни тот, ни другой не попали в «молоко», и хоть нас, считай, не зацепили, натворили бед. Выстрелы «блондина» разворотили грудную клетку и вдребезги разнесли череп логачевского «живого щита». А очередь «скуластого», задев по касательной широкую штанину Васильича и выдрав из нее изрядный клок материи, прошила сидящего у стены Барсукова. Тот содрогнулся, забулькал кровью и еле слышно прохрипел:

– Подойди… Петя!.. Наклонись!..

– Займись раненым, – бросил мне Логачев, спокойно стряхнул с лица ошметки мозгов "полковника Субботина" (когда надо, наш "кот-чистюля" умел подавлять в себе брезгливость. – Д. К.) и приник ухом к губам умирающего.

"Бритоголовый" между тем очухался от первоначального шока и громко, болезненно стонал, время от времени скрежеща зубами.

– Не заткнешься – язык подрежу, – "ласково" пообещал я, ощупал воротники рубашки и пиджака, зашитых ампул с ядом не обнаружил, достал два ИПП, тщательно перевязал раны и в заключение вколол промедол – не скупясь, по шприц-тюбику в каждую руку. Затем, на всякий случай, проверил пульс у "блондина" и "скуластого". Как следовало ожидать, оба были "двухсотыми". Все выстрелы Логачева оказались смертельными, и почему оборотни умудрились нагадить напоследок, ума не приложу! Вероятно, проказница-судьба сыграла с нами очередную злую шутку.

– …сам убедишься! – вдруг отчетливо произнес Барсуков, выронил изо рта сгусток крови и забился в недолгой агонии.

Петр Васильевич медленно распрямился. Перепачканное лицо его застыло в мрачном раздумье.

– Тебе бы умыться, – осторожно посоветовал я.

– Успеется, – глухо ответил полковник. – Тут такое выясни… – Взглянув на пленного, он осекся на полуслове, прокатал на скулах желваки и буркнул: – После поговорим…

Спустя секунд двадцать в кармане у него заиграл мобильник.

– Четыре "двухсотых", один "трехсотый" в коридоре у наших дверей, один "двухсотый" на кухне и еще три "двухсотых" в спортзале, на втором этаже, – сквозь зубы процедил он в трубку. – Нет, у нас без потерь… Почему голос такой?.. Извини, Виталий, но это мое личное дело!.. Ладно, ладно, не обижайся!.. Понимаешь, старая рана разболелась… Нет, не надо врача, сам обойдусь, не впервой. – Логачев нажал "сброс".

– Ты не умеешь врать, – заметил я. – Сразу фальшь чувствуется. И как ты в нашей системе можешь работать?!

– Я не умею врать только друзьям, – отрезал Петр Васильевич. – И прошу тебя, Дмитрий, помолчи немного. Я же сказал – после поговорим. – Он недвусмысленно покосился на "бритоголового"…

Через три минуты в коридоре появился Ерохин с подручными, встревоженно посмотрел на Логачева, но спрашивать его больше ни о чем не стал. Виталий Федорович лишь раздал подчиненным соответствующие указания, молча пожал нам руки и покинул особняк.

– Давай в комнату, – прежним тоном предложил мне Петр Васильевич. – Потолкуем. Теперь можно.

– Может, в душ сначала наведаешься? – Я выразительно глянул на вымазанное в крови лицо напарника. – Видок у тебя, не приведи господи!

– Ах да, совсем забыл. Спасибо, что напомнил. – Логачев зашел в наше пристанище, взял пакет с умывальными принадлежностями, махровое полотенце, одеколон, чистый комплект одежды и, направляясь в душ, попросил: – Завари, пожалуйста, чай покрепче, а то у меня во рту словно банда "духов" переночевала!..

Поставив чайник на электроплитку, я подсел к монитору. Новицкий горбылем съежился на постели, кутался в одеяло и выслушивал бодрый доклад дворецкого о новых, удачно предотвращенных покушениях. Невзирая на хорошие новости, Вилен Тимурович выглядел прескверно. Пепельно-серая физиономия передергивалась в нервном тике, зубы по-собачьи лязгали, глаза затравленно бегали по сторонам, и даже через одеяло было видно, что его колотит лютый озноб…

– Отныне можете кушать спокойно, – завершил свою речь дворецкий.

– Кушать?! – истошно взвизгнул олигарх. – После всего случившегося?! В вашей проклятой кухне повсюду отрава! Ве-е-е-е… – Он выплеснул фонтан блевотины на живот дворецкому, издал громкий неприличный звук и зашелся в слезливой бабской истерике.

Из угла выступил дежурный кремлевский врач с наполненным шприцом в руке, незаметно подкрался со спины и ловко вонзил иглу в вену. А один из караульных (видимо, заранее предупрежденный) почтительно, но крепко сдавил Новицкого в железных объятиях. Дабы не трепыхался и не мешал доктору.

– Ну вот, – введя лекарство, удовлетворенно улыбнулся "кремлевец". – Сейчас вам станет гораздо лучше!

Вилен Тимурович разразился грязными ругательствами, в перерывах между ними обвиняя врача, охранника и остальных присутствующих в коварном заговоре, имеющем целью погубить его драгоценную особу. В этот момент закипел чайник. Я ненадолго отлучился от монитора, щедро насыпал зеленого чая в заварной глиняный кувшинчик, залил кипятком, прикрыл крышкой, поставил настаиваться на еще горячую плиту, и, когда вернулся к экрану, известный предприниматель уже притих: перестал трястись, визжать, обличать, матюгаться и сделался похожим на сонного олигофрена.

– Пару часов пациент будет находиться в полной прострации, послушный, с заторможенным сознанием, – резюмировал кремлевский эскулап и обратился к облеванному дворецкому: – Принесите чашку мясного бульона. Накормим, пока он спокоен. Да, еще прикажите слугам поменять на нем белье, протереть тело влажной губкой и надеть Вилену Тимуровичу памперсы для взрослых. От запахов пота и экскрементов тут дышать нечем. Даже кондиционер не спасает!..

– Кинишком забавляешься?! – послышался с порога голос Логачева. Отмывшийся, переодевшийся и благоухающий французским одеколоном, Петр Васильевич выглядел заметно посвежевшим, но по-прежнему угрюмым. На лбу залегли глубокие складки. Светлые глаза горели недобрым огнем.

– Это же наша обязанность, – пожал плечами я.

– Уже нет.

– ??!!

– Погоди, дай горло промочить. – Он взял заварной кувшинчик, налил до краев пиалу и начал пить – не как обычно (медленно, смакуя), а жадно, торопливо, давясь и обжигаясь. Покончив с первой пиалой, Васильич налил вторую, выхлебал ее в том же темпе, тяжко вздохнул и, указав на экран, где пускающему слюни олигарху слуги надевали памперсы, спросил: – Знаешь, кто Оно?!

– Подонок! – не задумываясь, ответил я. – Мразь, слизняк и, разумеется, грабитель страны.

– Да, но не только, – полковник опустил горящие глаза и сквозь зубы выдавил: – Оно людоед, детей жрет. Вернее, жрало. На чем и попалось нашим коллегам.

– Откуда информация? От Нелюбина?!

– Нет, от Барсукова, – снова вздохнул Логачев. – Тот немного пооткровенничал со мной перед смертью, рассказал некоторые подробности.

– И ты поверил?! – изумился я. – Всего лишь потому, что служил с ним раньше?! Ну-у-у, Петр, не ожидал от тебя такой наивности. Здесь же элементарный расклад: Барсуков, судя по всему, был последним "спящим" в доме и, думаю, главным из них – связанным с зарубежным координатором. Именно он, скорее всего, передал приказ сначала Кузьмину, затем Якову Марковичу. А после вступил в игру сам, одновременно задействовав подчиненную ему агентуру вне дома. Недаром следующая банда убийц пришла со стороны. Однако "крутых гостей" с ходу раскусили и в легкую замочили у него на глазах. И он, как профессионал, понял – любую новую партию ждет аналогичная участь. Значит что? Значит, надо убрать "мишень" руками ее собственных телохранителей. Нашими с тобой руками! Вот он и наплел тебе с три короба… Грамотный ход, учитывая, что подзащитный внушает всем нормальным людям отвращение, а ты очень любишь детей и растишь двухлетнюю дочку!.. Кстати, на его месте я поступил бы точно так же. Но не беда, дружище! Вранье покойного провокатора не пропало даром! Совсем напротив. Благодаря ему я сумел понять роль Русского Льва в нашей истории и расставить все точки над "i".

– Ты закончил? – холодно осведомился Логачев.

– Да.

– Тогда слушай. Барсуков действительно был здесь главным и последним. С твоими умозаключениями я согласен… Кроме одного – он не «плел». У него есть доказательство – запись скрытой камерой, перенесенная на видеокассету. Он собирался пошантажировать ею Новицкого, но по понятным причинам не смог. Запись он завещал нам с тобой без всяких условий, мол, «делайте с ней, что угодно, но сперва просмотрите от начала до конца». И указал точное место, где спрятана кассета. В подвале, за секретной дверью, в сейфе, под бомбой с часовым механизмом…

– Надо сходить, проверить, – оцепенело пробормотал я.

– Надо, но не сию секунду. – Полковник положил мне на плечо горячую ладонь. – Дождемся ночи…

ГЛАВА 6

Время ползло медленно, как полудохлая улитка. И я, и Логачев сильно устали, но заснуть не могли. Мешали накрученные до предела нервы. Есть тоже не хотелось. После полудня мы все-таки с трудом запихнули в себя обед (между прочим, вкуснейший), вернулись в комнату, приняли феназепам, попробовали вздремнуть и… опять безрезультатно. Тогда Васильич с ворчанием: "Вредно, конечно, но куда денешься?!" – достал из спецаптечки пластиковую баночку без надписи, вытряхнул из нее две крохотные таблетки, проглотил одну сам, а вторую протянул мне.

– Мощная штука, – пояснил он, – коня с ног свалит! Применяется при боевых психических травмах легкой степени тяжести.

– Сколько после нее спят?

– Часов восемь, девять.

– Плюс феназепам, – напомнил я.

– Думаешь, перебор будет? – приподнял брови Логачев, – не волнуйся. Учитывая наше с тобой состояние, дай бог хотя бы положенный срок отоспать. Да и в любом случае поднимемся вовремя. Это я тебе гарантирую!

– Ты ясновидящий?

– Ну какой ты, Дима, вредный, – укоризненно покачал головой Петр Васильевич. – Разумеется, я подстрахуюсь. В браслет моих ручных часов вмонтирован электробудильник. Ставлю на 21.00. – Он подкрутил какой-то винтик, нажал на браслете кнопку-бусинку и сказал: – Ровно в девять вечера, если раньше не встану, "будильник" пошлет мне в кисть легкий разряд электрического тока. Вскочу как ошпаренный. И тебя разбужу, ежели еще почивать будешь, в чем я крепко сомневаюсь.

– Не бережешь ты себя, – натянуто улыбнулся я, проглотил таблетку, запил ее водой из чайника и вдруг спохватился: – А если что-нибудь случится?

– Например? – зевнул во весь рот Логачев, с удобством устраиваясь на кровати. – Дверь заперта, "спящих" больше нет…

– Например, начальство на связь выйдет, – не менее широко зевнул я.

– Да пошли они все… – бормотнул Петр Васильевич, повернулся на бок и громогласно захрапел.

"Правильно, пусть катятся к едрене фене", – сонно подумал я, закрыл глаза и… и тут же вскочил на ноги. В комнату, прямо сквозь стену, вошли Кузьмин, Яков Маркович, "полковник Субботин", пять безымянных мертвецов (из числа недавно настрелянных) и в завершение по-хозяйски ввалился Барсуков – прошитый "стечкинской" очередью, залитый кровью, с ожерельем из чемпионских медалей на шее и с большим целлофановым мешком, набитым золотыми и серебряными кубками.

– Ох-хо-хо, – старчески прокряхтел он, положил на пол мешок, уселся на него и уставился на меня стеклянными, немигающими глазами. Остальные мертвецы выстроились в ряд у него за спиной. Прошла минута, вторая, третья…

Покойники хранили зловещее молчание. Один лишь кухонный отравитель, проткнутый насквозь тесаком, время от времени поскребывал торчащей из спины рукояткой о стену.

– Чего вам надо, нежить?! – не выдержал наконец я.

– Потолковать о жизни, о вашей с Петром работе, о добре и зле, – ржаво проскрипел Барсуков. – Нас прислали из ада специально для этого…

– Вот и убирайся обратно туда, – стиснув зубы, посоветовал я. – С гостями из преисподней мне говорить не о чем!

– Раз не о чем, тогда слушай. – Мертвое лицо не выражало никаких эмоций.

Я хотел послать бывшего Льва куда подальше, но… неожиданно лишился дара речи.

– Итак, вы служите добру, а мы – злу, – как ни в чем не бывало начал Барсуков. – Вы хорошие, мы плохие. Вы радеете об интересах России, а мы прихлебатели мирового масонства. Сегодня вы на пару с Петром убили девять человек. Во имя чего, спрашивается?! Во имя Добра?!! Не-е-ет, полковник ФСБ Корсаков! – Пустые "стекляшки" трупа вдруг загорелись багровым огнем. – Можешь больше не обольщаться!!! Вы угробили целое отделение, спасая жизнь ублюдка в сто раз худшего, чем любой из нас здесь присутствующих. Грязного, поганого людоеда, жравшего малолетних детишек!!! Разумеется, Новицкий не только этим занимался, иначе бы давно мотал пожизненное, как те, простые нелюди, коих иногда показывают по телевизору. Однако между Новицким и ими – огромная, непроходимая пропасть. Поскольку те нелюди нищие, а наш каннибал – богат! В девяностые годы, когда в России царил всеобщий беспредел, он умудрился оттяпать здоровенный кусок госсобственности. Недавно ваше государство заставило людоеда вернуть награбленное, а в виде компенсации закрыло глаза на несчастных, умученных младенцев (ты еще увидишь на кассете леденящие кровь подробности), позволило ему дальше наслаждаться жизнью и вашими умелыми руками оберегает чудовище от всяческих посягательств… И это называется служить добру? И кто вы с Петькой после ЭТОГО?!!

Барсуков поднялся на ноги и обернулся к шеренге трупов:

– А ну, скажите, убиенные, КТО ОНИ!

– Прис-луж-ни-ки лю-до-е-да! Прис-луж-ни-ки лю-до-е-да! – начали хором скандировать мертвецы.

– Не-е-ет! – отчаянно возопил я внезапно прорезавшимся голосом. – Не надо!!! Перестаньте!!!

Барсуков дьявольски расхохотался, начал подпрыгивать, приплясывать и постепенно видоизменяться. Вот физиономия его превратилась в свиное рыло, на голове прорезались небольшие рожки, ступни ног съежились в копытца, из-под штанов вылез голый крысиный хвост метра в полтора. Спустя секунды передо мной кривлялся самый настоящий бес, заходящийся в неистовом веселье. В воздухе резко запахло серой. Под потолком засверкали фиолетовые молнии. Я сложил пальцы, чтобы перекреститься.

– Не смей!!! Руку оторву!!! – яростно взревел он.

Тем не менее я перекрестился и… проснулся. Часы показывали начало девятого вечера. Логачев уже не спал, а стоял возле электроплитки и заваривал кофе.

– Как отдохнул? – не оборачиваясь, спросил он.

– Отвратительно! – хрипло выдавил я. – Снилось… Нет! Не буду рассказывать! При одном воспоминании в дрожь кидает!.. А ты?!

– Я встал сорок минут назад. Разряд тока, как видишь, не понадобился, – уклонился от прямого ответа Васильич, но по его голосу я понял – сны полковника тоже были не из приятных. С минуту мы оба молчали.

На экране монитора виднелся спящий сном праведника Новицкий, застывшие, как статуи, охранники и устало дремлющий в кресле дежурный врач.

– Полюбуйся на эту рожу! – ткнув пальцем в олигарха, процедил Логачев. – ТАК спать можно либо с кристально чистой совестью, либо при полном отсутствии оной. В данном случае, даже если сведения Барсукова не верны или преувеличены, первый вариант однозначно отпадает.

– Не провоцируй, пожалуйста! – вспомнив недавние кошмары и невольно содрогнувшись, попросил я. – Иначе не сдержусь, пойду к нему в спальню и всажу в гада всю обойму!

– Извини. – Петр Васильевич разлил по чашкам крепкий ароматный кофе. – Давай начнем процесс взбадривания. Спать нам ночью опять не придется…

"Взбадривание" продолжалось вплоть до начала двенадцатого. За это время Вилен Тимурович успел проснуться, снисходительно выслушать бравурный рапорт дворецкого, типа "В Багдаде все спокойно", слопать легкий, изысканный ужин, получить в вену очередную порцию транквилизатора (на сей раз без принуждения) и снова задрыхнуть, мирно посапывая носом и причмокивая губами.

– Успокоился, урод! – Глаза Логачева гневно сверкнули. – Вообразил, что отныне ему ничего не угрожает. Не иначе наше начальство связалось с дворецким. И-эх! Зря я сообщил "наверх" об уничтожении последнего "спящего". Надо было потянуть резину день, другой, третий. Авось бы сдох со страха!

– И его смерть обязательно приписали бы ФСБ, – добавил я. – Кстати, а когда ты успел доложить?

– Сразу, как проснулся, – неохотно буркнул Васильич. – Мне позвонил Нелюбин, поинтересовался, как дела, ну я и выложил правду-матку. Нет бы похитрить, повилять туда-сюда…

– У тебя бы не получилось, – грустно усмехнулся я. – Ты умеешь врать только врагам. Сам говорил!

Логачев на это ничего не ответил. Лишь громко скрипнул зубами и отвернулся к окну…

В начале первого мы начали собираться в поход за кассетой. Переоделись в темную, немаркую одежду, по укоренившейся привычке спрятали под ней оружие (пистолеты и боевые ножи), взяли карманные фонарики, а Васильич прихватил в придачу небольшие стальные ножницы с остро заточенными лезвиями… (Одна из его воинских специальностей была минер, и именно он собирался обезвредить бомбу. – Д.К.)

До подвала добрались быстро, без приключений. Встретившиеся нам по дороге двое слуг и дежурный в гараже не осмелились задавать вопросов "суперкрутым, сверхдоверенным"…

По некоторым признакам в подвал после меня никто не наведывался. Дверь в камеру оставалась распахнутой настежь.

– Здесь содержали ребенка, – заглянув внутрь, безапелляционно заявил Логачев. – Хорошо кормили, давали возможность развлекаться, объедаться сладостями… А потом, по туннелю, отводили в столовую и там…

Васильич умолк, стиснул добела кулаки, кое-как совладал с собой и глухо произнес:

– Надо найти вход в потайную комнату с сейфом, о котором говорил умирающий Барсуков. Координаты не слишком точные. Он постоянно захлебывался кровью, и несколько слов я не разобрал. Поэтому не мешай. Дай сосредоточиться!

Логачев поморщил лоб, напрягая память. Приблизился к одной из стен и начал бесшумно красться вдоль нее, зачем-то нюхая воздух. Ни дать ни взять огромный котище, отыскивающий мышиную нору!..

– Есть! – торжествующе прошипел он спустя пару минут и нажал ладонью на едва заметный выступ. Кусок стены медленно сдвинулся в сторону, открыв зияющее чернотой прямоугольное отверстие. Подсвечивая себе фонариком, Васильич нашел выключатель и зажег там свет. Потайная комната оказалась довольно просторной (в длину четыре, в ширину три метра) и абсолютно пустой. У дальней стены на бетонном постаменте одиноко возвышался допотопный сейф, выкрашенный в черный цвет.

– Код замка знаешь? – поинтересовался я.

– Да. Число, месяц, год рождения Барсукова. Стало быть, если цифрами, то получится – 6.06.1956.

– И ты столько лет их помнил?! – вытаращился я.

– Нет, конечно! – фыркнул Логачев. – Просто заглянул в паспорт покойного. А сейчас, Дмитрий, иди, погуляй немного.

– ??!!

– Там бомба, – терпеливо напомнил Петр Васильевич. – Обезврежу – позову.

– А понаблюдать нельзя?

– Нет!

– Интересно, почему?!

– Если она вдруг рванет… – Логачев отвел глаза. – Ну, зачем погибать двоим?!

– Не пойду – и не рванет, – твердо заявил я. – Во-первых, ты минер экстра-класса… Откуда знаю? Ерохин сказал. А во-вторых, я многому от тебя научился, однако обезвреживать взрывные устройства до сих пор не умею. Явный пробел в моем воспитании!

– С первого раза ты ничему не научишься, – не слишком уверенно возразил полковник.

– Но надо же с чего-то начинать!!!

– Ладно, бог с тобой! – махнул рукой Петр Васильевич. – Только стой молча и смотри. Вопросы потом. Это не учебный муляж. Договорились?

– Да!

Логачев подошел к сейфу, набрал на замке код и открыл дверцу. Внутри действительно лежала бомба с часовым механизмом. При открытии дверцы она активировалась, и на маленьком электронном табло начали сменяться цифры, отсчитывая время в обратном порядке: 299, 298, 297…

– Таймер поставлен на пять минут, а бомба – ерунда, самоделка. Я, признаться, ожидал большего, – заметил полковник, принимаясь за работу. Я внимательно, не отрываясь, следил за его крепкими пальцами, двигавшимися легко, уверенно, с профессиональной сноровкой. "Мне бы такие навыки в августе 2004-го[22], – с завистью подумал я. – А то гадал на «бобах», какой провод резать – синий или зеленый. Слава богу, угадал! А здесь-то и проводов, похоже, нет. По крайней мере, на виду".

Спектакль продолжался недолго.

– Все, – спокойно констатировал Логачев, щелкнув ножницами где-то в глубине механизма. Смертельный отсчет прекратился. На таймере застыла цифра 252… (За сорок четыре секунды управился. Ни фига себе!!! – Д.К.)

– Ну, Дмитрий, хоть что-нибудь понял? – обратился ко мне Петр Васильевич.

– Если честно, самые крохи, – сознался я. – Можно задавать вопросы?

– Лучше не теперь. Настроение не то, – покачал головой Петр Васильевич. – Давай поищем то, зачем пришли!

Он вынул из сейфа бомбу с плоским днищем. Под ней, в прямоугольном углублении, лежала старательно упакованная, несколько раз обернутая в фольгу видеокассета.

– Не соврал Барсуков, – хрипло произнес полковник. – Вот оно… Доказательство!

– Надо еще просмотреть, – заметил я.

– Да, да, правильно.

Логачев положил обезвреженную бомбу обратно на место, запер сейф, закрыл вход в потайную комнату…

Непроизвольно бросая взгляды на открытую камеру, мы покинули подвал, поднялись на четвертый этаж к себе в комнату, осторожно распаковали кассету и вставили ее в видеодвойку…

Под потолком светила хрустальная люстра. В огромном бронзовом подсвечнике горели одиннадцать черных свечей. Стрелка старинных настенных часов приближалась к полуночи. У низенького, накрытого крахмальной скатертью столика сидели на подушках двое: Вилен Тимурович Новицкий и его личный секретарь Олег Савченко, знакомый мне по фотографии. Оба во фраках, в белых манишках, тщательно умытые и причесанные. И тот, и другой старались держаться торжественно, но не могли скрыть лихорадочного возбуждения – время от времени потирали потные ладони, косились на часы и перебрасывались какими-то фразами. (Запись была без звука.) На столике перед ними стояли солонка, перечница, а также лежали десертные ложечки, два инкрустированных серебром молоточка и большой хирургический скальпель.

Так продолжалось примерно с минуту.

За это время я внимательно присмотрелся к интерьеру и понял – съемка происходила в столовой, находящейся через стенку от нас.

Без тринадцати двенадцать кусок стены сдвинулся в сторону и в столовую вошел Николай Булдашевич. В левой руке он нес маленький, похожий на докторский чемоданчик, а правой придерживал за шиворот бледную, перепуганную девочку лет десяти в ночной рубашке.

При виде ребенка сидящие у стола еще больше оживились… Вилен Тимурович сглотнул слюну, заерзал задом по подушке и нетерпеливо махнул рукой Булдашевичу. Тот резко толкнул девочку к олигарху.

В следующее мгновение Новицкий схватил один из молотков и с размаху ударил ребенка по голове. Девочка закричала, метнулась к Савченко, как бы ища защиты, но получила второй удар, сильнее прежнего, и без сознания рухнула на пол.

Булдашевич раскрыл чемоданчик, достал оттуда увесистый рулон и, склонившись над девочкой, обмотал ее тело широкой черной лентой, оставив открытой лишь голову. Затем взял со стола скальпель, ловко срезал верх черепной коробки, подтащил тело к сидящим на подушках, отошел в сторону и лениво облокотился о стену. Часы начали отбивать полночь.

Новицкий с Савченко заткнули за воротники салфетки, вооружились десертными ложечками и принялись жадно поедать мозг еще живого ребенка, посыпая его перцем, солью, весело посмеиваясь в процессе и со смаком облизывая залитые кровью руки[23]. Людоедская трапеза продолжалась минут двадцать. Наконец нелюди насытились. На окровавленных мордах расплылись широкие, блаженные улыбки. Новицкий снова махнул рукой. Булдашевич отклеился от стены, остатками ленты замотал выеденный череп, стянул сверток несколькими ремнями, взвалил мертвое тельце на плечо и скрылся в туннеле. На этом запись обрывалась…

– Выр-родок! – подавив позыв к рвоте, прорычал Логачев и с ненавистью посмотрел на экран монитора. Людоед по-прежнему спал: мирно и безмятежно, чему-то улыбаясь во сне.

Успевшие смениться караульные бдили с автоматами на изготовку. Дежурный врач негромко похрапывал в своем кресле.

– Ты только взгляни, Дмитрий, на его довольную харю! – Рык Васильича сорвался на хрип.

– Оно уверено, что опасность устранена, – мрачно произнес я. – Оно больше не боится затаившихся в доме убийц, а посему расслабилось и видит приятные сны.

– К примеру, как мозг у живого ребенка жрет! – скрипнул зубами Логачев. – В тепле, в комфорте… Десертной ложечкой…

– И это мерзкое существо мы охраняем! – эмоционально воскликнул я. – Фактически у смерти из лап вырвали… О господи! Недаром я постоянно чувствую себя… Как бы лучше выразиться?!. Словно работаю под пыткой!

– В режиме "Б", – глухо поправил Логачев. – Слово "пытка" в документах не употребляется… Хотя, чего я глупости болтаю! Тебе же не писать отчет о болезненном состоянии души!

– Ну, а твоя душа как? – тихо спросил я.