Рассказы из правого ботинка (сборник) Рудазов Александр

Машина, записывающая сны

Такси остановилось у белоснежного забора. Дальше водитель ехать отказался, туманно ссылаясь на какой-то запрет. До будки охранника Попову пришлось идти пешком.

Охранник долго и придирчиво рассматривал приглашение и документы, время от времени задавая уточняющие вопросы. Фотографию он изучал так пристально, что Попова так и подмывало предложить воспользоваться микроскопом.

Однако он все же удержался – судя по роже, этот парень вряд ли оценит остроту.

Адрес, указанный в приглашении, разместился за пределами города, в стороне от любого жилья. Да и система безопасности внушает уважение – кругом колючая проволока, на каждом шагу камеры слежения, у всех дверей суровые секьюрити, вооруженные до зубов.

Что же такое происходит в этом институте, ради чего нужны такие меры?

Вывеска на воротах ничего особенного не сказала. НИИ «Пандора». Подобное название может означать что угодно – от парфюмерии до бактериологического оружия.

– На четвертый этаж и направо, – наконец вернул документы охранник. – К профессору Гадюкину?

– Ага, – невнятно буркнул Попов. – А что?

– Да ничего… – как-то странно скривился охранник. – Удачи…

Начало как-то не слишком обнадеживает. Попов впервые пожалел, что отозвался на это объявление. Однако деньги нужны позарез, а заплатить обещали щедро.

До следующей зимы еще далеко, до этого времени нужно на что-то жить…

Изнутри загадочный институт оказался ничуть не симпатичнее, чем снаружи. Сплошь белый кафель, запах хлорки и мертвая тишина. Ее нарушает только тихое жужжание двух автоуборщиков, равнодушно надраивающих и без того стерильный пол. Их оператор на миг поднял глаза от эль-планшетки, не обнаружил в пришедшем ничего интересного и вернулся к своему занятию.

Здесь, внутри, охраны не заметно. Но десятки камер наблюдения по-прежнему не отрывают от Попова холодных взглядов. Можно не сомневаться – стоит этому электронному Аргусу заметить хоть что-нибудь предосудительное, пустынные коридоры в момент заполнятся сердитыми дядьками с большими пушками.

Найти кабинет профессора Гадюкина оказалось не слишком сложно. Во-первых, потому что «кабинет» обернулся огромным комплексом, занимающим почти половину этажа – при всем желании мимо не пройдешь.

Во-вторых, на двери написано: «А. М. Гадюкин».

– Можно?.. – постучал Попов, почему-то гадая, как расшифровываются инициалы. Александр Михайлович?.. Анатолий Матвеевич?.. Антон Моисеевич?..

– Фамилия? – скучающе отозвалась секретарша, неохотно сворачивая эль-планшетку.

– Попов.

– Секунду… да, вам назначено. Вы ведь по объявлению?.. В ту дверь.

– Да, я по объявлению… но я… я бы хотел… – замялся Попов. – Я бы, собственно… сначала… уточнить… узнать…

Секретарша молча развернула эль-планшетку и отгородилась ею от докучливого посетителя. Попов несколько секунд постоял, но когда молчание стало совсем уж неловким, все-таки отправился туда, куда указали.

Там нашелся еще один коридорчик – совсем коротенький, заканчивающийся очередной дверью. Попов открыл и ее… и с трудом удержался от дикого крика. На него уставилась кошмарная харя – свиное рыло, десяток глаз разного размера, щупальца вместо волос…

И если бы еще всего одно! Нет, по меньшей мере двадцать жутких страшилищ! Словно очутился в ночном кошмаре!

Попов почувствовал, как ноги стали ватными, почувствовал, как от лица отхлынула кровь, и от души порадовался, что мочевой пузырь совершенно пуст – иначе конфуз был бы неизбежен…

Собственно, он до сих пор остался на ногах только потому, что еще не решил – сбежать ли ему или все-таки брякнуться в обморок? Рука сама собой полезла в потайной карман, но там, разумеется, оказалось пусто – до зимы-то еще далеко…

– Вы ко мне, батенька? – вдруг раздалось возле самого уха.

Голос прозвучал совершенно мирно, дружелюбно. Попов медленно повернул голову – ему добродушно улыбнулся седенький старичок в белом халате. Среднего роста, полноватый, румяный, на самой макушке – аккуратная лысина. Совершенно обыкновенный старичок.

Именно поэтому среди этого паноптикума он смотрелся особенно сюрреалистично.

– Профессор Гадюкин? – с трудом выдавил из себя Попов.

– Правильно, батенька, правильно! – обрадованно затряс его руку старичок. – А вы ведь ко мне, да?

– А… да… а… а это… это что за?.. – обвел свободной рукой творящийся кошмар Попов.

– Ох, простите, батенька, виноват! – расплылся в лучезарной улыбке профессор. – Забыл выключить, забыл! Ничего, не беспокойтесь, сейчас мы их прижучим!..

Залихватским ковбойским жестом профессор выхватил из кармана какой-то пульт и резко утопил одну из кнопок. Раздался тихий треск, и все чудища мгновенно испарились.

– Голограммы, и только-то!.. – рассеянно отмахнулся Гадюкин, отвечая на немой вопрос Попова. – А ведь натуральные, а?.. Перепугались чуток, батенька?

– Да я ж… япона мать…

– Да-да, все в первый момент пугаются, – закивал профессор. – Последнее слово техники, батенька…

Попов отер пот со лба. Ужасно захотелось хлопнуть дверью и уйти, даже не прощаясь. Шуточка Гадюкина ему совершенно не понравилась.

Но он вспомнил про обещанное вознаграждение, вспомнил о накопившихся счетах и все же сделал над собой усилие.

– Профессор, а что я должен буду… – начал он, но запнулся на полуслове. – Э-э-э, профессор?..

– Да, батенька? – дружелюбно посмотрел на него Гадюкин.

– Вы, кажется, одного выключить забыли… вон там, слева.

– Где?.. А, нет, не волнуйтесь, это не голограмма. Это мой ассистент. Лелик, поздоровайся с гостем!

– Ар-га!.. – прорычал Лелик.

Попов снова почувствовал, как кровь приливает к лицу. Ассистент Лелик, возможно, выглядел и не таким чудищем, как та свиная харя с десятком глаз, но отставал не слишком сильно. Горбатый, но исполинского роста – два с половиной метра, не меньше. Кожа грубая, шершавая, глазки крошечные, надбровные дуги странно искривлены, нижняя челюсть огромная, выдающаяся вперед, лоб скошенный, ноздри вывернуты, как у гориллы.

А бицепсы! Создается впечатление, что этот детина всю жизнь питался исключительно стероидами – до такой степени его раздуло во все стороны. Белый медицинский халат на Лелике смотрится исключительно нелепо – больше бы подошла шкура мамонта.

– Не обращайте внимания, – ухватил Попова за локоть профессор Гадюкин. – Конечно, внешне Лелик не слишком привлекателен, и дикция у него немного неразборчивая, но, поверьте, это не ассистент, а настоящее золото! Лелик!

– Ху-Га?..

– Настрой агрегат и проверь питание!

– Ры-ху, Ху-Га! – рявкнул великан, начиная копаться в переплетении проводов.

– «Ху-Га» – это он так меня называет, – смущенно улыбнулся профессор. – У бедняги язык, нёбо и гортань изуродованы – не может говорить членораздельно… Впрочем, к его речи быстро приноравливаешься – нужно только чуток тренировки, вот и все!.. Сущие пустяки! Хотя вы-то вряд ли успеете, вы же у нас только до завтра… Ну так что, батенька, приступим? Время у нас не казенное!

– Профессор, я, собственно, хотел бы уточнить… нет, я, конечно, в общих чертах знаю, но все-таки… к чему приступим?..

– А вам что, не объяснили? – искренне удивился профессор. – Ну, батенька, у меня уж, простите, времени нехватка… Вот здесь вот подпишите…

– А что это? – машинально расписался Попов.

– Ваше обещание не предъявлять претензий, если в результате эксперимента вы станете инвалидом или скончаетесь… – рассеянно ответил Гадюкин.

– Что?!

– Шутка! – хлопнул его по плечу профессор. – Просто ваше согласие на эксперимент. Не волнуйтесь, батенька, все совершенно безопасно. По моим расчетам, вероятность летального исхода составляет всего два процента… ну сами подумайте, что это за число – два процента?..

– Летального исхода?!

– Опять шутка! – совершенно по-детски захлопал в ладоши Гадюкин. – Простите уж старика, батенька, люблю, знаете ли, этак огорошить кого-нибудь… А вы-то, небось, думаете, раз ученый профессор – так сразу бездушный сухарь, и не улыбнется никогда?.. Ладно, теперь серьезно. В объявлении говорилось – перед приездом сутки не спать. Сутки – это двадцать четыре часа. Соблюли?

– Конечно… Вон, даже сейчас зеваю… – действительно не удержался от зевка Попов.

– Ничего, ничего, сейчас отоспитесь! – захлопотал профессор, снова выхватывая свой пульт. – Сейчас мы вас устроим поудобнее, сейчас… Пойдемте, батенька, пойдемте…

Гадюкин ловко подхватил Попова под локоток и, не давая ему опомниться, повлек в соседнюю лабораторию. Там тоже кругом оказался белый кафель и пахло хлоркой.

А еще – три одинаковых агрегата, похожих на хрустальные гробы. Только густо увитые проводами и шлангами непонятного предназначения. В двух крепко спят люди – у одного на лице играет улыбка, второй морщится и подергивается. К вискам подопытных прилепились крохотные присоски, глаза прикрыли металлические чашечки, но этим их контакт с машинами и ограничивается.

– Позвольте ваш пиджачок, батенька, – любезно предложил профессор. – Давайте, вот сюда, в шкафчик его, никто его не возьмет, не беспокойтесь… Раздевайтесь и ложитесь.

– Профессор, все-таки, что это все такое?.. – нетерпеливо спросил Попов.

– Батенька, мне некогда разъяснять каждый пустяк… – рассеянно ответил Гадюкин. – Время дорого. Раздевайтесь и ложитесь.

– Профессор, но я бы хотел…

– Не надо упрямиться, батенька, – дружелюбно подтолкнул его Гадюкин. – А то позову Лелика, он вас силком уложит…

– Профессор!..

– Шутка! – расплылся в счастливой улыбке Гадюкин. – Но все равно – раздевайтесь и ложитесь. Быстренько.

Попов продолжил переминаться с ноги на ногу, подозрительно поглядывая на «хрустальные гробы». Рука так и тянется к потайному карману. Гадюкин вздохнул, посмотрел на стенные часы, почесал нос и задумчиво сказал:

– Ну ладно, батенька, я вам сейчас вкратце объясню. Это – «Морфей», экспериментальная стационарная биосканирующая установка, считывающая излучение коры головного мозга во время углубленного сна и отображающая визуальный ряд, наблюдаемый объектами.

Попов моргнул, наморщил лоб и неуверенно спросил:

– Чего?

– Это машина, записывающая сны, – сократил определение профессор. – Теперь понятно?

– Сны?.. И… и как это все будет?.. Я просто лягу…

– …а она выведет ваш сон вот на этот вот экранчик, – ткнул в крохотное окошечко профессор. – Вы батенька, уснете, как только я прикреплю контакты, и будете спокойно почивать ровно двенадцать часов. Мы вас погрузим в особо глубокий сон, и все двенадцать часов вам будет сниться одно и то же сновидение… Так проще. А потом проснетесь, получите свои две тысячи и пойдете домой. Само собой, подписка о неразглашении – мы тут, батенька, все-таки не жвачку с карбонитом испытываем… Раздевайтесь и ложитесь.

– А эти двое?..

– Да, тоже подопытные, – кивнул Гадюкин. – Вот этот – уже десятый час, его мы скоро будим. Этот пока только четыре часа, ему еще долго. Хотите посмотреть, что им снится?

– А можно?

– Отчего же нет… – щелкнул своим многофункциональным пультом Гадюкин. – Впрочем, у этого вы сон уже видели…

Попов дернулся и с трудом удержался от крика – вокруг него вновь выросли ожившие кошмары. Профессор молча указал на потолок – тот оказался усеянным шишечками голографических проекторов, передающих изображение прямо в лабораторию. И до такой степени натуральное…

До сего дня Попов и не подозревал, что голография уже способна на такую реалистичность.

– Вот так вот, батенька… – убрал «чудовищ» Гадюкин. – Кошмар бедняге видится, не повезло… Зато у второго подопытного все в порядке – думаю, он не возражал бы даже чуток продлить сеанс…

По нажатию кнопки лабораторию опять наполнило множество фигур. Но на сей раз они не вызвали дрожи в коленях – совершенно наоборот. У Попова глаза вылезли из орбит – ему показалось, что он перенесся в гарем какого-нибудь восточного владыки. Этот сон оказался с «декорациями» – кроме десятка обнаженных девушек в комнате объявился фонтан, причудливая мебель, дерево…

– Недурно, а?.. – послышался голос профессора со стороны фонтана. – Ну что, батенька, вы удовлетворены или посмотрим еще пять минуточек?..

– У!.. – с трудом выдавил из себя Попов, исступленно шаря в потайном кармане. – А!.. У!.. Профессор, а вон та девушка… что с ней такое?.. Почему она не целиком?..

– Вот эта?.. – сделал шаг Гадюкин. – Все с ней в порядке. Не забывайте, батенька, мы тут видим то же самое, что видит в данный момент подопытный, но под другим углом – вот некоторые объекты немного и… не в форме. Встаньте вот здесь… да, да, вот сюда… и чуток наклонитесь. Теперь вы видите то же, что и он.

– А, понятно… – все еще неуверенно кивнул Попов. – Профессор, а… а нельзя в эту картинку снег добавить?.. Как бы… для красоты чтобы…

– Нельзя. А теперь – раздевайтесь и ложитесь, – нетерпеливо подтолкнул его профессор, выключая проекторы. – Учтите, что потерянное время нам никто не оплатит.

Попов крайне неохотно проследовал к свободному ложу. В лабораторию с трудом протиснулся огромный Лелик, невнятно взрыкнул, снял боковую панель с агрегата и начал там что-то переключать.

– Еще подписать вот здесь и здесь, – сунул Попову бумагу профессор, пока тот устраивался поудобнее. – И еще вот здесь. А здесь – число проставьте. Ну и вот тут последнюю роспись – как бы для ровного счета чтобы…

Ложе оказалось жестким и холодным. А запах хлорки почему-то усилился еще больше. Попов поворочался, безуспешно пытаясь найти позу, в которой было бы приятно заснуть, но в конце концов сдался. Гадюкин деликатно сделал ему инъекцию, прикрепил к вискам контакты, зафиксировал веки крохотными зажимами и ловко прыснул в оба глаза из крохотной спринцовки.

– Это что?.. – поморщился Попов.

– Для увлажнения глаз. Вы не будете моргать двенадцать часов, батенька… – рассеянно ответил профессор, поворачивая тумблер и доставая «наглазники». – Готовы?

– Минуточку… да, готов. Включайте.

– Ну что ж, батенька, приступим… – коснулся сенсора Гадюкин.

– Профессор, а… а как… как ваше имя-отчество?.. – неожиданно вспомнил Попов.

– Аристарх Митрофанович, – ответил Гадюкин. – Спокойной ночи, батенька…

– Минуту, профессор! – вдруг приподнялся на локте Попов. – Это что же – вы увидите мой сон?! Так же, как те?!

– Конечно, батенька, конечно… Не переживайте, за стены этой лаборатории он не выйдет. Все между нами.

– Нет, постойте! Я… я так не согласен!.. не согласен!.. Уберите свои присоски, я… я… я… я…

– Поздно спохватились, батенька!.. – ласково пропел профессор Гадюкин.

Но Попов этого уже не услышал. Он крепко спал.

Мирно текли часы. За окнами стемнело, и профессор Гадюкин зажег свет. Подопытный, которому снились кошмары, благополучно проснулся, был осмотрен, получил еще одну инъекцию вкупе с честно заработанным чеком и был выпровожен восвояси. На миг профессор задумался, как тот доберется домой в столь поздний час, но быстро об этом позабыл.

Ассистент принес из буфета поднос с ужином. Точнее, семь подносов – один профессору и шесть себе.

Лелик никогда не жаловался на аппетит.

Гадюкин неторопливо поужинал, сыграл с Леликом партию в шахматы (тот, как всегда, выиграл) и вновь приступил к работе. Развернув эль-планшетку, он вывел на нее показатели приборов, включил микрофон и начал надиктовывать:

– Одиннадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три. Объект – мужчина тридцати трех лет. Состояние тела – удовлетворительное. Загрязнены легкие – много курит. Удален аппендикс. На мизинце левой руки свежий порез. Все показатели в норме, в состояние углубленного сна введен успешно, идет считывание излучения. Краткое описание сновидения…

Профессор вывел на эль-планшетку изображение сна Попова. Начал было диктовать, но тут же замолчал и нахмурился. Ассистент, убирающий со стола, подошел поближе, вгляделся в картинку и утробно рыкнул. Крошечные глазки недоуменно сощурились.

– Да, Лелик, такого мы пока не видели… – согласился профессор. – Хотя сны, конечно, бывают и более дикие… Только что-то очень уж правдоподобно…

– Ру-ур?

– Возможно, возможно… Ну, это мы сейчас проверим…

Профессор Гадюкин вывел большую голограмму, сделал несколько снимков с разных ракурсов, развернул сразу шесть экранов эль-планшетки и приступил к поискам. Ассистент тоже развернул эль-планшетку и начал отправлять запрос за запросом.

Через час профессор оторвался от работы, грустно вздохнул, коснулся сенсора коммутатора и попросил:

– Мила, душенька моя, окажите любезность, пригласите ко мне Эдуарда Степаныча.

– Сию секунду, профессор, – проворковала секретарша.

Эдуард Степанович появился в лаборатории уже через пять минут, жуя на ходу бутерброд с тунцом. Глава службы безопасности НИИ «Пандора», как всегда, выглядел опрятным и невозмутимым, всем своим видом демонстрируя, что пока он здесь, ничего страшного не произойдет.

А если и произойдет, то тоже ничего страшного.

– Добрый вечер, профессор, – спокойно кивнул он. – Что у вас тут стряслось? Из вивария кто-нибудь сбежал?

– Да типун вам на язык, батенька, – добродушно ответил Гадюкин. – У нас тут, собственно, закавыка вообще не по нашему профилю… Думаю, полицию надо вызвать… но лучше вы сначала сами посмотрите.

– Посмотрим, – пожал плечами Эдуард Степанович, усаживаясь на вращающийся стул. – А как тут у вас вообще дела, профессор? Все сны пишете?

– Пишу, пишу, батенька… – рассеянно закивал Гадюкин.

– Может, мне тоже попробовать? – с интересом посмотрел на спящих Эдуард Степанович. – Любопытно, должно быть… Как, профессор, возьмете меня в подопытные?

– Пока не стоит, батенька. У нас тут еще не все до конца отлажено – все еще сохраняется двухпроцентный шанс летального исхода… Пока что бог миловал, но чем черт не шутит? Два процента – это, конечно, ерунда, но все-таки…

– Летального исхода? – нахмурился Эдуард Степанович. – Профессор, а вы жертв… подопытных предупреждаете? Нам тут судебное разбирательство ни к чему…

– Конечно, предупреждаю! – обиделся Гадюкин. – За кого вы меня принимаете, батенька? Вот, смотрите – все предупреждены, все подписались, что в случае чего претензий не будет… Все чисто. К тому же я на всякий случай подбираю одиноких, бессемейных – ну так, на всякий случай… Если что – не хватятся…

– Профессор!..

– Шутка! – залился смехом Гадюкин. Впрочем, глаза у него остались серьезными. – Вы, Эдуард Степаныч, лучше вот сюда взгляните… Вот это сновидение вам странным не кажется?

Профессор щелкнул пультом и лаборатория в очередной раз наполнилась голограммами – цветными, объемными и движущимися. Эдуард Степанович бросил на них один-единственный взгляд и невозмутимо вынес вердикт:

– По-моему, самая обычная порнография. В восточном стиле.

– Ох, простите старика, батенька, это я перепутал, – поморщился Гадюкин, выключая один сон и включая другой. – А вот насчет этого что скажете?

Сновидение Попова заставило брови Эдуарда Степановича поползти вверх. Но он тут же сделал над собой усилие и вернул их на место.

– Да, необычный сон, – согласился главбез. – Я так понимаю, этому гражданину снится, что он убивает женщину?.. ножом?.. Да, фантазии нездоровые… Но криминала я тут не вижу – мало ли что кому снится?

– Нет-нет, батенька, дело совершенно не в этом! – поспешно замахал руками Гадюкин. – Начнем с того, что не женщину, а женщин. Во множественном числе. Вот, сейчас я откручу…

Профессор произвел несколько манипуляций и перед Эдуардом Степановичем последовательно прошли семь разных женщин – и всех их убили с удивительным зверством. Менялись и декорации – четырежды это происходило в темном переулке, дважды – в лесу, один раз – возле какого-то сарая. Но одно каждый раз оставалось неизменным – снег, лежащий под ногами.

– Вам это ничего не напоминает, батенька? – постучал пальцами по столу Гадюкин.

– Кажется, что-то знакомое… секунду… секунду… – развернул свою эль-планшетку Эдуард Степанович. – Хм. М-да. Быть не может…

– Боюсь, так, батенька, – грустно кивнул профессор. – Я уже проверил, сомнений быть не может… Все эти дамы – жертвы Снегохода…

Снегоходом пресса прозвала серийного убийцу, действующего в Москве и Подмосковье уже шестой год. На нем успело повиснуть свыше сорока трупов – все женщины, все приняли смерть от ножа, все изуродованы до неузнаваемости.

Кличку «Снегоход» маньяк заполучил за то, что выходил на охоту исключительно зимой. Весной, летом и осенью он не подавал признаков жизни, как будто отправляясь в отпуск… но стоило выпасть первому снегу, как у него открывался очередной сезон.

Полиция рыла носом землю, но Снегоход оставался неуловимым.

– Может, просто совпадение? – с сомнением поджал губы Эдуард Степанович. – Может, этот гражданин просто читал про Снегохода? В газете. Или в новостях видел. Мало ли как бывает?..

– Вряд ли, батенька, – помотал головой Гадюкин. – Взгляните, какая детальность. Все совпадает до мелочей. Вот, смотрите – Ярдарова Маргарита, убита в декабре сорок третьего. На теле одиннадцать ножевых ранений – и именно столько нашему подопытному и снится. Он тычет ножом именно туда, куда тыкал наяву. Точь-в-точь, тютелька в тютельку. Откуда он мог об этом узнать? Такая информация в свободном доступе не валяется…

– А у вас она откуда, профессор? – хмыкнул Эдуард Степанович.

– Батенька, у меня все-таки высший допуск, мне на любую базу данных можно… – приятно улыбнулся Гадюкин. – Мы тут все-таки не жвачку с карбонитом испытываем…

– Ладно, допустим. Так, может, этот гражданин сам из полиции или еще откуда? Помню, когда я в ФСБ служил, вел одно такое дело – три дня потом кошмары снились…

– Нет-нет, исключено, – покачал головой профессор. – Первым делом проверил. Совершенно никаким боком не причастен. Константин Попов, две тысячи одиннадцатого года рождения, москвич, образование среднее, от службы в армии освобожден из-за убеждений…

– Откосил, короче? – хмыкнул Эдуард Степанович. – Да, помню, когда я военкоматом руководил, у нас там каждый второй «косарь» на убеждения напирал – я пацифист, я пацифист! Плесень, а не люди…

– Батенька, опять вы на своем коньке? – пропел Гадюкин, не переставая приятно улыбаться. – Что делать-то предлагаете?

– Не похож он на серийного убийцу, – задумчиво осмотрел спящего Попова главбез. – Малахольный какой-то.

– Да, мне он тоже показался рохлей, – согласился Гадюкин. – Но вам ли, батенька, не знать, как редко маньяки бывают похожи на маньяков… Выглядели б они, как вон Лелик, насколько б полиции работа облегчилась…

Эдуард Степанович сердито поморщился, развернул эль-планшетку, включил коммутирующий режим и начал сразу четыре разговора – два речевых и два письменных. Пальцы старого службиста так и порхали над виртклавом, правый зрачок гонял курсор от иконки к иконке, губы непрестанно шевелились, раздавая распоряжения.

Высокопоставленные служащие НИИ «Пандора» пользуются очень и очень немалыми полномочиями.

– Сожалею, профессор, – устало вздохнул он через несколько часов. – Мы еще поищем, конечно, но, боюсь, тут у нас пшик. Его проверили по всем каналам, час назад обыскали квартиру, просмотрели досье всех знакомых… Зацепиться не за что. Даже ножа не нашли – только обычные кухонные…

– Что ж вы так, батенька… – огорчился профессор. – Я вам тут, можно сказать, все на блюдечке преподношу, а вы даже успех развить не можете… Ай-яй-яй. Если бы я тоже так работал, не было бы у меня Нобелевской премии!

– Профессор, так у вас ее и так нету, – странно посмотрел на него Эдуард Степанович.

– Шутка! – ничуть не смутился Гадюкин. – Ну да ничего, батенька, еще не вечер! Нету – так будет!

Эдуард Степанович неопределенно хмыкнул, прошелся по лаборатории и вперил в Попова пристальный взгляд.

Тот улыбался во сне.

– Ничего не могу поделать, профессор, – мрачно подытожил главбез. – Ни один суд не примет в качестве доказательства сон. Тем более, официально вашей машины пока еще не существует – миф, выдумка, ничего больше.

– Знаю, батенька, очень хорошо знаю… Выходит, придется нам про все это забыть?

– Выходит, придется. Советую вам стереть эту запись и сделать вид, что никакого Попова у нас никогда не было, а о Снегоходе вы вообще ничего не слышали. Мы с вами ничего не видели и не слышали, запомните.

– Всенепременно, батенька, – пообещал профессор, надевая резиновые перчатки и доставая инъектор. – Лелик, подай-ка мне капсулу… ты знаешь, какую…

– Ру-га, Ху-Га! – прорычал великан, протягивая Гадюкину крохотный цилиндрик.

Пока профессор заряжал инъектор, Эдуард Степанович внимательно изучил бумаги, подписанные Поповом, спрятал их за пазуху, сделал скучное лицо и отвернулся.

Гадюкин развернул эль-планшетку, включил микрофон и добродушно продиктовал, одновременно нажимая на поршень инъектора:

– Двенадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три окончился неудачей. Несмотря на все принятые меры, подопытный скончался. Смерть зафиксирована в ноль три часа пятьдесят две минуты. Конец записи.

Порой два процента – это не так уж мало.

Искусственный мозг

Эдуард Степанович откусил кусок бутерброда с сервелатом, вышел из лифта, повернул направо и остановился перед табличкой «А. М. Гадюкин».

– Доброе утро, Мила, – кивнул он секретарше, входя внутрь. – У себя?..

– Сами не видите? – отстраненно махнула рукой та.

Действительно, из-под двери струился сизый дымок и слышалось глухое бурчание ассистента Лелика. Эдуард Степанович вспомнил, как это горбатое страшилище впервые появилось в НИИ «Пандора», и невольно усмехнулся.

Что ни говори, подобное случается нечасто…

– Доброе утро, профессор, – вошел в лабораторию главбез, проглатывая последний кусочек бутерброда. – Чем заняты?

– Паяю, батенька, – дружелюбно ответил Гадюкин, с удовольствием вдыхая миазмы расплавленного олова.

– Что паяете?

– Просто паяю. Меня это успокаивает. Да вы присаживайтесь, батенька, присаживайтесь, я уже заканчиваю, – отложил паяльник Гадюкин. – Чай, кофе?

– Чаю, если нетрудно, – сделал выбор Эдуард Степанович.

– Нетрудно, нетрудно. Лелик, сделай Эдуарду Степанычу чайку.

– Ру-га! – прорычал Лелик, возясь с чайником. Почти трехлитровый сосуд в его ручищах выглядел совсем крошечным. – Ху-гу?..

– Две ложки, – ответил Эдуард Степанович, доставая из кармана завернутый в фольгу бутерброд с ветчиной. – А что, профессор, какие творческие планы? Над чем сейчас корпите?

– А у меня сейчас, батенька, как раз никаких творческих планов нету, один только творческий простой. Проект «Центавр» уже год не движется, проект «Цирцея» зашел в тупик, проект «Морфей» окончен и передан в бюро, проект «Зевс» признан бесперспективным… Вот разве что с «Бронтом» пока неясность…

– Вот как? – положил ногу на ногу Эдуард Степанович, отхлебывая горячий чай. – О, эвкалиптовый?

– Ур-гу!

– Да, спасибо, Лелик. А что, профессор, не примете ли тогда небольшую задачку? Раз уж вам все равно нечем заняться…

– Опять проблемы с УТР? – нахмурился профессор. – Я же целый месяц с ними работал!

– Нет, поинтереснее. Помните, на той неделе Кремль с дружеским визитом посещал американский президент?

– Я не так уж внимательно слежу за политическим небосклоном, батенька… но раз вы так говорите, то, должно быть, это правда, – не стал спорить Гадюкин. – А что? Вам снова нужен клон президента?.. Так сейчас сделаем! У меня еще с прошлого раза матрица осталась! Лелик, разогревай синтезатор!

– Нет, нет, больше не нужен. Сейчас нам нужен ИИ. Ну, искусственный интеллект…

– Благодарю, батенька, я знаю, что такое ИИ. Да, задачка интересная, давно подумываю взяться… А зачем он вам вдруг понадобился?

– Смешная история… Видите ли, ребята из Силиконовой Долины уже три года разрабатывают настоящий искусственный мозг – точь-в-точь, как человеческий… только искусственный. Они уже вот-вот закончат. И когда в Кремле окончилась официальная часть и начался банкет, Блэкуэлл этим похвастался. Точнее, он весь банкет только об этом и говорил. Наш президент в конце концов не выдержал и предложил на пари, что один его ученый начнет работу с нуля, но все равно сумеет создать такой мозг быстрее и лучше. Догадайтесь, кого он имел в виду, профессор.

– Президент в меня верит! – важно задрал подбородок Гадюкин. – А я за него даже не голосовал.

– Э, профессор, вы же не думаете, что кто-то действительно подсчитывал эти бумажки? По-моему, половину урн даже не стали вскрывать… Так вы беретесь или отказываетесь? Не забывайте, у них фора в три года…

– Три года? – расплылся в улыбке Гадюкин. – Да ладно вам, батенька, эти мелко-мягкие никогда не умели работать шустро! Дайте мне три дня, и я вам сварганю такой мозг, что вся планета обзавидуется!

– Три дня? – усомнился Эдуард Степанович.

– Шутка! – хитренько усмехнулся профессор. – Нет, батенька, за три дня, конечно, трудненько будет… Недели две потребуется, не меньше…