Каратель Атоми Беркем
Ружье прислонено к спинке койки, обрубки качаются на продавленной сетке, ожидая, когда косяк будет вынесен и разломан. Покрыв скомканный календарь шалашиком щепок, Ахмет катает вату по тщательно очищенному бетону. Взъерошенный клочок принимает искру – опа, теперь только не задуть… Склонившись над будущим костром, Ахмет замирает. Пришло. То, чего он, оказывается, ждал все это время – здесь.
Оно не торопится. Дешевых трюков не будет – что-то внутри Ахмета знает это заранее; никаких пугалок и прописок. Будут простые и неотразимые удары, примитивные как лом – и такие же сокрушительные. Но эта простота будет ослепительно совершенной, рядом с ней Ахмет кажется себе чем-то маленьким, грязным и непереносимо дурацким. Так выглядела бы прозрачная китайская зажигалка в витрине «Картье».
Оно начинает подниматься – но не сквозь строительные конструкции, а по лестнице, запинаясь о мусор, пыхтя и поругиваясь сквозь зубы. Ахмет четко слышит шорох каждой потревоженной песчинки, каждую капельку слюны, сорванную одышкой с его губ. Оно иногда подымает голову и приветливо улыбается, сквозь несколько этажей глядя человеку в глаза… Прием старый и дешевый. Но как, падла, работает… Ахмет наблюдает, как примененная по нему технология идеально накладывается на то человеческое, которое в нем осталось. Количество ужаса, которое при этом должно выделяться душой, ошарашивает его – как будто ему показали, что одним стаканом можно заправить тепловоз. На этом страхе можно вскипятить озеро, просто невероятно, сколько в человеке силы. Ахмет даже не замечает, что его сила не улетает в разинутую пасть Этого, но остается при своем законном владельце.
Оно на шестом. Ахмет как зачарованный смотрит на него. Оно не спеша отправляется полюбопытствовать на задранного мелочью человека. Приседает, трогает сахарно белеющую в темноте кость, сокрушенно покачивая головой; отирает руки снегом, потом о пальто и снова идет сюда. У человека ни тени шанса, он картонная пачка кефира, оказавшаяся на пути Т-90, но потока еще нет, и оно заинтересовано – почему бы это?
Войдя в коридор, оно зовет человека по имени и фамилии, шутливо растягивая окончания. Ахмет сидит у разгорающегося костра, сотрясаемый ударами сердца, готового лопнуть в любую секунду. Странное ощущение – промороженный до твердого азота организм, и в нем – мокрое теплое сердце, судорожно бьющееся по дымящему от ужаса льду.
Шаги приближаются, иронически подшаркивая при ходьбе. Ахмет больше не видит его. У палаты снова появляется дверь, и он стоит прямо перед ней – это дверь его старой квартиры, потерянной во время кризиса. Коричневый, набитый пухлыми ромбами дерматин. Оно уже здесь; стоит за дверью и ждет – и смотрит туда, где за досками, ватой и дерматином находится сердце. Дверь палаты открывалась вовнутрь, дверь квартиры – наружу. Ахмет вдруг понимает, что сейчас все решится – и тянет за ручку двери, открывая ее наоборот. Теперь ручка справа.
…Вот оно что. На самом деле я просто ниточка с шариком на конце; странно – как так? У ниточки ни конца, ни начала, но шарик есть – и ниточка заходит в него только с одной стороны… А я – это ниточка или шарик? Пусть «я» вообще ничего не значит, но сейчас это почти как игра; только жалко, что я никогда больше не увижу всего этого – эти чудесные нити, живые и переливающиеся… Конечно, ниточка. Есть шарик, нет его, какая разница. Ниточка, конечно! За дверью какой-то мужик, че ему надо… А, он – вон та ниточка, с которой я сейчас пересекаюсь; блин, как же быстро тут все мелькает…
«…А по хуй», – спокойно думает человек, безучастно наблюдая, как по гладкому зеркалу покоя бегут расширяющиеся трещины. Глаза его устремлены на стоящего за дверью. Покой раскалывается, дробится в пыль и исчезает в спрятанной под ним пустоте, и оказывается, что если больше нет покоя, то страх вовсе не возвращается, за покоем – пустота. Она куда крепче покоя, надо же…
Человек успевает удивиться, как это у мужика получается и стоять здесь, и лететь рядом, немного наискось, в виде сверкающей ниточки. Провал. Последнее, что успевает схватить человек, выигравший самый главный бой своей жизни, что он больше никогда не попадет в этот чудесный мир, где по любому мимолетному изгибу чего-то переливающегося и тонкого можно понять все, что угодно…
«…Блядь, какие еще ниточки, че я гоню, бред у меня, что ли?» – сердито думает Ахмет, вычищая скомканной бумагой второй ботинок, нюхает: вроде чисто. Поставив второй берц рядом с уже вычищенным правым, Ахмет обмирает в натянутой позе:… Так, стоп. А когда это я правый почистил? На полу, в куче выгоревшего пепла, еще шевелится пламя, доедая остатки дерева. Страшно. Вот хоть что говорите, а самое страшное – это потерять себя. В общем, ничего такого уж и не изведанного; иногда, перебрав водяры, Ахмет примерно так же, просыпаясь с разламывающейся головой, не мог восстановить теряющую связность в самый разгар пьянки цепь вчерашних событий. За каждым темным периодом между гаснущими кадрами ему мерещились избитые, изнасилованные, убитые – немного зная себя, он не исключал ничего, и съеживался при каждом звонке до самого вечера, пока не приходила жена и не вливала в него кастрюльку бульона и единственную бутылку пива на сладкое.
Перед мысленным взором плавно скользят неясные обрывки вчерашнего вечера. Пытаясь поймать их и рассмотреть получше, он окончательно топит эти мутные тени, бессильно цапая их жирные увертливые бока и едва не срываясь со скользкого края себя в свою же темную глубину. Ничего. Сначала рука что-то еще задевает, но стоит прикоснуться, и щекочуще близкие воспоминания неуловимо расползаются, словно кусочки мороженого в горячем кофе. С-с-сука, до чего ж омерзительно. Такое чувство, что внутри тебя тяжеленная капля смертельного яда, едва удерживаемая растянутой до предела тоненькой оболочкой; и невольно начинаешь поджимать брюхо, двигаясь как беременная баба.
Ахмет резко встает, замечая, как сильно отсижены ноги… Как же это я спал-то, а… Ни маяков не наставил, ни ружья под рукой… Проявленное распиздяйство пугает, хоть и есть далекое-далекое, но необъяснимо четкое понимание того, что нынешней ночью если и нужно было бояться, то как раз его самого. Зная заранее, что ничего не найдет, он все же спускается и повторяет маршрут, по которому вчера подымалось Оно. Конечно, ничего нет. Глаз отмечает – за ночь не изменилось ничего. Рассудок, хотя никто его здесь не спрашивал, кричит с места – да, мол; ветра ж не было. Ахмет только ухмыляется; что-то внутри подсказывает – этот мир переставал быть вместе с ним и вновь возник как ни в чем ни бывало вместе с тем, что называется Ахмет… Старый Яхья был прав, только что-то больно быстро я поймал мир на этом ощущении… Тут мысли внезапно меняют направление: теперь пора. Теперь все будет правильно…
По трупу города снова идет человек, но в его сердце больше нет ни боли, ни страха. Прошлое принято им до конца и больше не имеет значения – теперь имеют значение только долги. Он смотрит по сторонам, но ему больше не надо ловить признаки опасности – для этого есть куда более простые и безошибочные способы; он просто смотрит на свой город.
Его город убит, быстро и грубо. С пренебрежением, в полном осознании, с наглой уверенностью в том, что отвечать не придется. Даже не убит – усыплен, как ставший «ненужным» кот. Это напрасно – отвечать приходится каждому; рано, поздно – но без вариантов.
…Вы думали, спросить уже некому? Ой зря вы так решили. Вот он я – мне и ответите. И не жопой – не надейтесь, мы в курсах, что вам такая ответка слаще маргарину, а своими сучьими потрохами. Я вас их из параши без рук жрать заставлю…
Спортивный магазин «Старт». Тут была самая настоящая пацанячья Мекка, металл, масло, запчасти, папиросный дух входящих с мороза взрослых мужиков, в сорокалитровом баке шуршал мормыш, изредка выталкивая на поверхность черных литых плавунцов. Лодочные моторы в деревянных занозистых рамах, хрупкое стадо плененных великов, на почетном месте – несбыточная, отполированная алчными взглядами «Ява» – еще шестивольтовая, породистая, темно-вишневая, в сияющем хроме. Тут когда-то был торжественно куплен его первый новый мопед. «Карпаты», электронное зажигание, шестьдесят второй движок 252 рубля. На вилке оберточная бумага, перевязанная шпагатом, невозможный запах новой резины – запах исполнившейся мечты, он подхватывал и уносил на грозно ревущие ямаховые небеса. Рыжее мое счастье. Когда не стало Союза, тут до самого Пиздеца жил вкусный запах нового масляного металла, хоть и с едким оттенком китайской барахолки – здесь торговал инструментом Серега, как его… то ли Морозов, то ли Январев – че-то с зимой связано… А сейчас выгоревшие рамы обрамляют хаос провалившегося в магазин второго этажа. На попадание не похоже, скорее всего просто выгорели перекрытия.
Бывший продуктовый. Помнится, один из первых «комков». Сникерсы-хуикерсы, дурацкие кожаные куртки, по которым тогда все почему-то сходили с ума, Гера его тогда открыл, этот, как его – Фальдер, что ли… Сын начальничка какого-то, знакомый опер рассказывал лет через десять, как плющил его вместе с папой за украденные бюджетные кредиты. Или не бюджетные, теперь-то какая разница. Интересно, он же тогда свалил на юга, в Сочи – повезло ему, нет ли. Говорили, что турки, зачищая Черноморское побережье, гуманизмов не разводили – набивали народом баржи и в море. Лаврушники еще на турок тогда знатно отпахали, выслуживались, да только хрен им вышел. Турки-то потом, не будь дураки, их самих разоружили – да на те же баржи. И правильно, не будь шлюхой..
Полдома стоит, полдома как корова языком слизнула. Тут тоже лавочка была какая-то, еще с такой высокой лестницей, а потом вместо лавочки банк. Но это уже после, после. Перед самым Этим Самым. Дальше все – ни одного целого дома, отсюда и до самого института. Холмы руин, сглаженные снегом и утыканные поднявшимся за эти годы кустарником.
…Город, город… Что с тобой сделали-то, а?! Это уже не Тридцатка, это кладбище… Не-е, дорогие товарищи ублюдки, так нельзя.
Ряд выгоревших, провалившихся в себя коробок: бывшая Фрунзе. ДК химзавода. Да, своими руками снес полфасада – раньше даже не задумывался, а сейчас как-то не по себе. Ахмет ловит себя на том, что всячески старается оттянуть момент возвращения в свой Дом.
Дом еще хранит часть накопленного за долгие годы тепла, но тут же гаснет, стоит только бывшему хозяину приблизиться. Дом не желает знать бывшего хозяина, отворачивается и молчит – и хотя в этом молчании нет ни зла, ни памяти, Ахмету ясно, что это навсегда.
Войдя со стороны ДК, Ахмет с остановившимся взглядом проходит по бывшей «камере хранения» и выскакивает из окна во дворе – ноги отказываются нести его на жилую половину. Постояв несколько минут, он входит в свой подъезд и сразу спускается вниз.
Через час, собрав и похоронив растащенные по всему подвалу кости, человек с лицом мертвеца вышел из Дома. Слепо натыкаясь на кусты, побрел по двору, однако далеко не ушел: ноги не идут. Тело в открытую, без обиняков отказывается служить, не реагируя на нервные импульсы. Снег кажется грязно-черным, а небо словно залито мутной кровью – когда-то, давным-давно, встречая подобную фразу в книгах о войне, человек считал ее преувеличением.
Боль, не удержавшись в душе, перекидывается на тело: стоящего посреди заснеженного двора человека словно бьют в дыхало – судорожно дернувшись, он сгибается и падает на колени, склоняясь до земли. Из его живота судорожно рвется наружу зажатый вой – низкий и одновременно сипящий.
Найдя выход, бешеная ненависть продирается наружу, заполняя грудь горящими углями и срывая голосовые связки. Все живые существа вокруг нутром чувствуют, как внезапно ниоткуда дохнуло смертью – собаки вскакивают в своих норах, рыча во тьму; люди замолкают на полуслове и начинают оглядываться; птицы срываются с места и заполошно несутся не разбирая дороги – лишь бы подальше от источника того, что прокалывает позвоночник холодной иглой и превращает тело в тряпичную куклу.
Даже в пяти километрах от мертвого дома, на втором этаже офисного здания RCRI[1] некоторые из сотрудников почувствовали под ложечкой внезапную сосущую пустоту. Выразилось это по-разному – кто переложил поудобнее затекшие на столе ноги, кто тоскливо глянул на часы, а заместитель проект-менеджера South Ural special division[2] допустила ошибку в тексте ежемесячно подверждаемого распоряжения, случайно нажав клавишу пробела. Скорее даже не ошибку – описку, но на сервер текст лег именно так, как и было набрано. Пока проект-менеджер был в отъезде, именно эта невысокая полноватая афроамериканка была самым большим боссом на восемьдесят верст вокруг, и вносимая ею правка имела высший приоритет. Ее изменения были приказом для всех шестисот пользователей местной сети и подтверждались аж в Министерстве Энергетики США и следом – в Пентагоне.
Все собравшиеся в ситуационном зале имели несколько недовольный вид – бывший супервайзер, толстый седой индиец, отмотавший свой контракт неделю назад, никогда не заставлял их бессмысленно досиживать смену и едва ли не в первых рядах отправлялся в бар по окончании реальной работы. А эта сука… Пусть так истово рвут жопу у частников, мы-то госслужащие. Да еще в Росс…, тьфу ты – NCA[3], не, надо отвыкать, а то так вырвется, и все. Нарваться на штраф с этой черной сукой, похоже, не проблема…
Наконец, сука достучала что-то и поднялась, потягиваясь во всю ширину своей немаленькой туши. У всех мужчин одновременно промелькнула мысль, а ведь кому-то придется трудиться над этим мясом, шастая по вечерам в командирский модуль. Хотя, может, она не станет перебирать всех подчиненных, ограничится двумя-тремя. Однако надежды мало – эти черножопые обезьяны неимоверно ебливы, и заебанный черной начальницей белый парень давно уже стал притчей во языцех. А обломаешь – тут же или по работе доебки, или вообще засадит, обвинив в домогательстве, сейчас это еще легче, чем искать ошибки в работе. Эх, только бы не я… Мрачные сотрудники дружно отвели глаза от тяжко колышащейся плоти под бежевой формой.
– Джентльмены, можете не опасаться и смотреть на меня сколько влезет, исков за харрасмент подавать не планирую. Мужчины для меня не существуют. – С потугой на шутку произнесла (или все же произнес?) замначальника, широко улыбаясь. – Все, леди и джентльмены, до завтра. Спасибо за работу.
– Да, мэм, спасибо вам, до завтра… – наперебой заголосили давно собравшиеся сотрудники и словно школьники ломанулись на выход.
Впрочем, спешили покинуть ситуационную одни мужчины, женщины только начали собираться, вводя пароли и сливая результаты в базу.
– Как школьники, честное слово… – томно улыбаясь, отметила тимлидер логистов. – Сейчас в баре не останется ни одного свободного бильярда.
– Может, тогда лучше с нами, в тренажерный?
– Нет уж, Гвен, пусть уж я лучше превращусь в корову за эти полгода, чем пойду нюхать пот этих чертовых русских.
– Да ладно вам, там их всего трое-четверо. И потом это не русские, а… Мишель, как их?
– Бьелла-рашииз. Вполне нормальные девочки, Сара, зря ты. Если тебе не сказать, ты и не заметишь, что они только полгода как увидели цивилизацию. Уже свободно говорят по-человечески, даже перестали убегать с визгом из сауны, когда заходят парни.
– Все равно. Нет, Мишель, ни за что. И попомни мои слова – мы еще пожалеем, что так возимся с ними. Уж мне-то про русских нового никто не расскажет – посмотрела я на них. Что в Приштине, что в Цхинвали, что в Самаре. Это самые настоящие варвары, тупые и необучаемые. Хоть чистые рашенз, хоть юкрэйнерз, хоть эти, как их там…
– Вау, Сара, вы застали Югославию? – вступила в беседу новая начальница. – Вы давно на службе?
– Четвертый контракт. Югославия, Чечня – правда, там мы были под прикрытием какой-то гражданской организации, потом Грузия, Иран – и вот я здесь. В мае еду домой – все, хватит, теперь я обеспечена.
– Да-а, вы славно потрудились на дядю Сэма… Не будете продлять?
– Нет, мэм. Еще пять лет России… простите, мэм, NCA конечно, это не то, о чем я мечтаю. Переживу еще одну зиму – и все.
– Да, зима здесь не подарок, вы правы.
– О, мэм! Это еще совсем не зима, поверьте! – Логистку шумно поддержали все остальные: – Да уж, вы еще увидите, что здесь будет через месяц!
– Да бросьте?! – изумилась начальница. – Неужели будет еще холоднее?
– Сейчас – тепло! – с удовольствием принялись пугать начальницу подчиненные. – К Рождеству вы возьмете со склада еще один анорак и еще два обогревателя в свой модуль!
– О май гат. Вы меня не пугаете, гёлз?! – шутливо замахала руками начальница. – Ничего, будем пить виски и разведем здесь костер. А может, кто-нибудь и согреет меня в моем модуле… – Начальница почти незаметно задержала потемневший взгляд на рослой эстонке из контрактного отдела.
Та быстро врубилась и успела сдержать едва не выскочившую наружу гримасу отвращения. Воображение чуть не сыграло с ней злую шутку – эстонка слишком живо представила себе месиво черных складок, но тут же мило улыбнулась начальнице …О господи, говорят, что негры очень сильно пахнут… Черт с ними, ладно! Похоже, в моей карьере наступают перемены. Ну суки, теперь держитесь, за все заплатите…
– О’кей, ледиз, пойдемте, а то еще потребуете сверхурочных…
Внесенная заместителем проект-менеджера правка давно уже слетала за океан и вернулась автоматически одобренной. Серверы, на которых жила система, разогнали обновления по локалке – на каждый причастный к вопросу личный планшет, в каждый программно-аппаратный комплекс систем управления инженерными сетями, в сети частных подрядчиков, обновления из-за океана беспрекословно прошли файрволлы даже на серверах тактических СУ; словом, всюду.
В одном из кабинетов здания, на четвертом этаже, у сменного системного оператора минной защиты на мониторе вылезла небольшая, с ладошку, табличка со списком изменений, требующих ручного подтверждения. Боевые операторы уже сдали смену и выжидающе нависали над ним – скоро в менеджерском баре будет не протолкнуться, не идти же к солдатам, где бильярды изорваны и можно влегкую получить по морде. Специалист высокого класса, работающий в HT[4] не первый год, мельком окинул взглядом список – ага, рутина. Строке, где «и/или» заменялось на «или», он, естественно, не придал значения – хоть она и принадлежала директории «Параметры цели». Парни из MPRI[5], занимающиеся мониторингом внешнего периметра, постоянно обновляют базу данных тактической системы, чтоб не тратить минометные заряды попусту, и нейросистема управления минными полями во многом обновляется их данными. Поправка изменила параметры цели – теперь для датчиков интеллектуального минного поля врага выше трех ярдов не существовало.
– О, гляньте-ка, парни. Руководство ваше приперлось… – процедил сановский сервис-менеджер, улыбаясь и салютуя бокалом пива начальнице базы, вошедшей в бар с несколькими коллегами.
– Ишь ты, перекинуться успели, накрасились. Когда только успели.
– Ебаться хотят.
– Точно. Митч, слышь, сегодня наша леди-босс встает такая, жиры свои повыкатила и говорит, не бойтесь типа, гайз, за харрасмент не обижаюсь, прикинь!
– Ну и займитесь, парни, чего там!
– Да у кого встанет-то на такую корову! Я бы лучше во-о-он ту, что в прошлом месяце приехала, кто она у вас, Сол? Вон та, в джинсах?
– А-а, Джуди. Не, Майк, обломайся, она уже вон с той дылдой живет, шведкой, по-моему, или кто она там, финка. Я позавчера подкатывался, тухляк.
– Ист-оуниа, по-моему, черт знает, где это… Ничего, захочешь сверхурочных – и на эту встанет! Кстати, наш босс сегодня говорил, что она его вызывала, типа хочет аренду поднять, сука. Вот кому надо окучивать этот баобаб-с, а то хрен нам вместо бонусов по экономии. О, наши плантаторы! Эй, парни, давайте к нам!
– Привет, парни. Митч, Кэл, как дела, привет, Боб! Вы какие на бильярд? А да, конечно, Марша. Давай нам по хайнекену для начала. Да, конечно, большие.
– Вашими молитвами, бездельники… Ну-у, за бильярд можешь не беспокоиться, фроги[6] играют вторую, за ними динкорповские и только потом мы. Кстати, Гэри, а че принесло этих лягушатников? Я понимаю, что охраняют каких-то немалых шишек, вроде как они дорогие?
– Да, принесло на нашу задницу этих уродов… Прилетели двое от Фраматом[7], вся охрана барриловская[8], лаптопы по десять тысяч, туфли крокодил. Короче, фу-ты ну-ты, не какашкой серем, Евро-о-опа. И нам из хедкуотер[9] сразу давай ебать мозги – «обеспечить, приоритет, чтоб днем и ночью…» – ну, вы понимаете, короче. А план – давай, план никто не отменяет… Суки. Вот так, парни, ебемся мы круглые сутки, мартышек жжем почем зря, по две штуки в смену, а система падает, у мартышек шлемы дымятся, баг на баге… Вот, еле вырвались пивка хлебнуть, пусть там без нас пока ебутся, да, Эрон?
– Точно, Диш. Я просто наслаждаюсь, когда представляю, как эта жирная скотина сейчас крутится на моем месте. Помеха там жуткая, чипы начинают пиздеть уже через десять минут, и мартышку надо отводить на замену…
– Эй, парни! Мы не очень-то понимаем, о чем вы! Давайте хоть введите в курс, а то мы сидим, как ковбои в театре!
– Ну, основное вы знаете, да?
– Конечно, ты скажи, чем вам насолили фрогз.
– Русские, когда делали свои бомбы, додумались извлекать из отходов изотопы, короче, такие довольно ценные штуки. Когда они бросили свой завод, в трубопроводах и всяких аппаратах осталось просто море всего, вот боссы и впарили что-то из этого дерьма фрогам. А там, где оно лежит, такой гаммафон, что у наших шлемов портятся потроха. Вот и представьте – идет мартышка по коридору, забитому всякими железками, и у нее падает канал связи с сервером! Прикинь!
– Ну, падает, и че? Мартышка перестает слушаться?
– Не… Как сказать… Вот ты в детстве играл в видеоигры…
– А сейчас, думаешь, я че делаю? Я…
– Да погоди, Майк, дай ему сказать!
– Ну вот, я че говорю, когда пересидишь в какую-нибудь стрелялку, выходишь на улицу, и все кажется каким-то дурацким, как в игре, да?
– Да, Эрон, точно. Так и кажется, что вот тот мистер сейчас достанет рэйлган или превратится в мертвеца. Зеле-е-еного такого, прям аж видишь…
– Вот. А они, прикиньте, парни, сидят в своих шлемах уже по три, по пять лет.
– Эрон, а директория Р? Забыл? С шестидесятого где-то и ниже?
– О, точно, Диш. Вон, Дитрих говорит, что есть еще те, кто бегает по этой вонючей фабрике с самого начала. Так вот, у них мозги свихнулись уже настолько, что они без канала связи не отличат свою задницу от твоей, понял? Они думают, что играют в видеоигру… Хотя нет, они не играют, они на полном серьезе убивают дракончиков и ебут принцесс, прикольно, да? А сами в это время ходят по цехам и делают разные нужные штуки. Правда, когда надо делать что-то сложное, ну, где маломальские приборы со стрелками, система отключает им Вундерлэнд и показывет как есть. И пока он не сделает, не включает. Вон, про ихний Оз лучше у Дитриха, он им там че-то подкручивает, а я больше с железом.
– Эти рашенз такие тупые? Правда, Диш?
– Ты типа сам не знаешь. Где они, и где мы… Дитрих, ну, че у них там?
– Ха, Кэл, ты просто приходи ко мне в зону, я тебе напялю этот чертов горшок, и ты все посмотришь сам! Не, парни, кроме шуток – джапы придумали просто классную штуку, мы как глянем, так и сидим ржем, словно укуренные. Если б они еще не ломались, так я бы работал просто бесплатно, такая умора. Привыкнуть невозможно, честное слово! А какие аватары они себе выбирают из базы! О, фроги доиграли. Может, влезем?
– Кстати, мисс Мэрфи, немного о работе, о'кей? Поторопите парней из Келлога[10] с началом демонтажа четверки и первого, а то мне так и сыплются мейлы из Амершам[11], просят разрешения приехать и пинать их на месте.
– Хорошо, Сара, спасибо за информацию. Я вижу, ты еще что-то хочешь сказать?
– Да, мисс Мэрфи. Пока девочки танцуют… Небольшой совет – ваш предшественник, мистер Сатил, перед холодами всегда заказывал в хэдкуотер сотню тысяч галлонов ди-эф[12], и когда дороги заметало, и наши уважаемые частники оставались без горючки, то очень неплохо… Ну, вы понимаете. И я всегда согласовывала с Кэтринбургом график пропуска наливников для наших частников… Есть там в UCRI[13] местное отделение PAE[14], а в нем есть такой мистер Малруни, так мы…
– Сколько берет этот Малруни?
– Пять за неделю.
– А… – Негритянка ткнула пальцем вверх, подразумевая непосредственное руководство.
– Не в курсе. Логистика, понятно, на мне, а…
– Остальное – мои головняки, так? Эккаунтеры[15], файненшл комиссар[16]?
– Точно, мисс Мэрфи.
– О’кей. Значит, Сара, завтра поутру подойдешь, и займемся.
– Отлично, мисс Мэрфи. О, наши юные леди возвращаются. Ну, хорошо вам отдохнуть, до завтра.
– Сара, погоди, я с тобой!
– Пока, Сара. Пока, Гвен. Нет-нет, Энни! Садись поближе. Вот так. Любишь танцы?
– Конечно, мэм.
– Как ты похорошела, такая розовая, свежая… Слушай, Энни, не называй меня мэм. Я Нора, о’кей? А то я сразу вспоминаю, что я старая и толстая.
– Нет, какая же вы старая, мэ…
– Нора.
– О’кей, Нора. Нора, вы совсем не старая и не толстая.
– Вот так лучше. Что вам взять, леди? Джуди, ты посидишь еще с нами?
Бармен отправил новой начальнице базы еще три бесплатных «Миллера», и подумал, что с этой сукой все будет куда труднее, чем со стариной Сатилом, веселым и открытым парнем… Жаль, что он уехал. Хотя его можно понять – ему, наверное, было трудновато здесь, в этой чертовой холодной заднице. А получают сейчас в Индии почти как в Штатах, некоторые даже говорят, что и побольше. Ох, ни хера!..
– Глянь-ка, Марш, как новая леди босс тискает свою подружку. Прямо как морпех.
– Вау! Точно, босс! Вот это любовь, а? Факин Ромео’н’факин Джульет! Я аж возбудилась!
– Если тебе так нравится, переходи в солдатский, к Айзеку. У него там чуть ли не ебутся за столиками.
– В гробу я видала солдатские чаевые, Гай. Черт, ну это точно Ромео и Джульет!
– Лишь бы не Отелло’н’Десдимон. Смотри, как нервничает эта малышка. Похоже, начальница подрезала свою Десдимон у нее. Ладно, это все хорошо, только давай-ка работать. Смотри, программисты допили, иди-ка повтори им пивка. О, фак… Несет нашего папочку. Марша, я кому сказал?! Исчезла!
– Привет, Гай.
– Добрый вечер, сэр. Как обычно?
– Ага. Что слышно, Гай?
– Что слышно? Ничего интересного, сэр, разве что у наших федералов назревает нечто вроде треугольника. Вот, стою, любуюсь.
– Да ты че. Гай, ты ничего не попутал? Думаешь, меня начали интересовать сплетни?
– Сэр, там наша новая леди босс.
– А, вот че. Тогда другое дело. И что, сидят, зажимаются?
– Точно, сэр. А третья сидит рядом и скрипит зубами, аж досюда слыхать. Во-он, обернитесь потихоньку. Три столика у прохода, и за ними, вон, у стены. Нашли?
– Ага. Опра отбила шведку у маленькой джуиш-гёл… Как трогательно. Повтори-ка мне, Гай.
– Истонку.
– Че ты там бурчишь?
– Я говорю, истонку, сэр. Эта девка не шведка, а истонка. Из новых балтик демокрэси.
– Какая разница, Гай. Ладно, пойду-ка я к Айзеку. Давай тут не зевай, а то я вторую неделю ничего, кроме дешевых сплетен, от тебя не вижу. Соберись, приятель, подключи резервы, понял?
– Да, сэр, конечно.
– Да, мисс Мэрфи, я поняла.
– А ты, Джудит, я все еще не слышу тебя. Ты не уснула?
– Да, конечно, конечно… Я просто не могу поверить, как же так… Я была там в детстве, папа работал там в какой-то небольшой компании… Детройт, нет, ну надо же… Что же тогда творится в южных штатах? Там же еще больше мексиканцев… Мисс Мэрфи, слушайте, а как же тогда моя подружка из Пайнсэндс, это в Аризоне, Хуанита, мы же постоянно переписываемся по и-мэйл?
– Ну, Джуди, ты меня удивляешь. А еще сетевой инженер.
– Да-да, конечно… Извините, я сейчас…
– О, маленькая Джуди, похоже, нас покинула.
– Мисс Мэрфи…
– Нора.
– Да, простите. Нора. Вы не наживете неприятностей, если кто-нибудь проболтается?
– Ты же не сдашь меня, моя маленькая Энни?
– Конечно, нет, Нора.
– Ну а больше меня никто не интересует. Ты не хочешь сыграть на бильярде? Как раз французы уходят.
– …
– Бери пиво, пойдем.
Эвакуацию населения начали с Хаслей, как с более удобного равнинного пункта. Под утро, прижав население АDS-генератором[17], Командир высадил на трех окраинах Хаслей группы с установками ИНЧ[18]. Парни быстро развернули излучатели и заняли позиции для их охраны. Командир удовлетворенно наблюдал, как на большом мониторе зажглись ярко-зеленым контрольные точки, окруженные россыпью охраны. Установки оттестировались, сами вошли в сеть и доложили о готовности. Инженер-кореец вывел визуализацию, и над схематичным спутниковым изображением малоэтажной застройки распростерлись слабеющие к краям оранжевые фракталы покрытия, в местах наложения друг на друга мигающие красным. Командир ткнул сигарой в экран:
– Главное, следи, чтоб никто из парней не оказался в этих красных полосах. Кван, ты уже послал парням координаты?
– Да, сэр.
– Получение подтвердили?
– Да, сэр. И сат[19] на подходе. Как встанет канал, начинать?
– Конечно. Иванов, смотри – ты должен убедиться, что твои люди не попадают под боковые лепестки диаграммы направленности. Там у них просто встанут моторы[20], и ты лично повезешь их к Казимежу объяснять, как это так получилось, что родная контора попала на пятизначные выплаты. Точно, Казимеж?
Следящий за действиями командования группы Сэведж куратор-поляк кивнул, мрачно глядя с экрана на веселого Командира: русский явно приложился к фляжке и натаскивал своего зама навеселе, но доказать это было невозможно. Да и ставить его на место уже бессмысленно – последняя боевая операция, и до самого Рождества он будет болтаться по базе, сдавая имущество и документацию. Вот там его можно будет взять за белы яйца, утешал себя поляк. А пока надо потерпеть, за срыв операции по голове не погладят.
– Сигнал пошел, сэр, – доложил кореец.
– Дуплекс? Скорость штатная?
– Тестирую. – Кореец с неуловимой быстротой щелкал по клавиатуре.
– Дай общий.
– Есть общий, сэр, – отозвался второй оператор, черкнув по планшету.
– Сэведж-фест. Готовность докладываем. Агрба[21], помнишь, как по-английски «готов»?
– Команды в эфире только на английском! – радостно прошипел поляк, но Командиру это было уже до лампочки.
– Э, Пшездецки, твою бога душу! Какого хуя?! Я боевой приказ отдаю, твою мать! Пасешь сидишь – ну и паси, а боевой обмен тебе лезть нельзя!
– Ну ты, пся, сдашь ты имущество…
– Я, бля, щас операцию на хуй остановлю, пшек ебаный, понял?! – взревел побагровевший Командир, наслаждаясь возможностью безнаказанно посылать аж самого куратора: на самом деле инструкции настрого запрещали куратору вмешиваться в ведение боя. – Еще, сука, вякнешь там хоть раз! Дублирую: Сэведж-фест, готовность.
Слышавшие диалог взводные радостно проорали, что все ready, а Иванов с корейцами сжались, старательно делая отсутствующий вид – Пшездецки не простит свидетелям своего унижения… Ебаный урод, хочешь покуражиться – езжай в Екатеринбург и там хоть убей эту вонючку, но на хуя нас-то подставлять, а?! – не на шутку злился на Командира заместитель, но сильнее страха и обиды была тоскливая зависть ниче, придет день, когда я точно так же отправлю лесом какого-нибудь пидараса… И уеду из этой сраной пустыни куда-нибудь в Грецию… Теплое море, никаких морозов и поляков…
– Иванов, бля! Уснул? Запрос на готовность MLRS[22]!
Заместитель связался с хозяйской батареей и оттарабанил на планшете код часовой готовности.
– Готовы. CS[23], кассета, все по плану. Мэйдэй – залп минус двадцать[24].
– Кван, Пак, порядок?
– Да, сэр!
– Начинайте.
Едва разогнувшихся после ADS людей ударило неслышным инфразвуком – тяжелый гул крови в ушах, боль в сердце, у кого тупая, у кого острая – и паника. Нарастающая, сметающая на своем пути любые разумные построения, безудержная. Все, кто мог самостоятельно передвигаться, в панике выскакивали на улицу и неслись куда глаза глядят. Корейцы умело концентрировали толпу, направляя ее на клиновидный перешеек между двумя огромными озерами, подковой охватывающими село по северным рубежам.
Мост на узкой протоке между озерами, единственный выход из стягивающегося низкочастотного мешка, выходом больше не был – южное предмостье превратилось в непроходимое проволочное заграждение, прикрываемое парой пулеметных расчетов на дальнем берегу. Этот заслон был местом наиболее вероятных потерь, и Командир удовлетворенно отметил, как Иванов, выучивший, наконец, правила игры, при составлении проекта приказа вычеркивал из пулеметных расчетов литовцев с поляками.
– Прям как веником… – зачарованно проговорил Иванов, наблюдая за визуализацией данных со спутника – густая каша бестолково мечущихся отметок медленно текла в назначенную зону, жестко сгребаемая виртуозами-корейцами.
– Да уж, не хухры-мухры. Слышь, Иванов.
– Да, Командир.
– Чуешь разницу? Это тебе хайтек, а не тупые стрельбы, как в твоем Динкорпе. Я, честно говоря, сам всякий раз охуеваю, как работают эти штуки. А прикинь, как динкорповские дуболомы чистили бы эту сраную деревню.
– Н-да… Стрелковки[25] штук на пять-семь, минометных на полста, неделю боевых четырем-пяти взводам…
– Соляры три тонны минимум, бензина вдвое больше, не забывай. MRE[26], страховка, химия для сортиров, реагенты для водоочистки, амортизация по-зимнему… Пак, что у нас с вонючками?
– Планируемая концентрация через десять минут.
– Бля, как бы не припоздниться… Иванов, давай мэйдэй.
– Есть.
Заместитель отправил штабу группировки заранее согласованное сообщение о том, что группа мирных граждан из стран демократии, выполняя гуманитарную миссию, подверглась нападению террористов. GPS-отметки локализации бандитов прилагаются. Все, как положено, военным тоже надо отчитываться, что не зря стреляли – выручали гражданских, угодивших в переделку. Вот запись, если кто не верит.
Выгодно всем – руководство частников нехило экономит на расходниках, командир батареи демонстрирует высокую боеготовность – пятнадцать минут от поступления приказа, а батарея уже отстрелялась! Да как отстрелялась – вполне тянет на боевые награды: шутка ли, едва успели спасти беспечно залезших в самое гнездо терроризма гуманитарщиков от неминуемой гибели. Ну, и немножко денег – командиру группировки, дежурному офицеру, командиру батареи…
Зашуганной, одетой в броники (здесь опасно, очень опасно!) прессе покажут загодя привезенные остовы сгоревших «хаммеров» – вот и пресса довольна, рядом с несколькими подходящими трупами бросят пяток «калашниковых» – уничтоженные террористы; и журналюги слупят со своих студий немалое лавэ «за риск в зоне боевых действий», и не станут лезть на соседнее поле, заваленное сотнями разорванных тел – дураков нет, кто ж их тогда позовет на следующее мероприятие. Все правильно, дуракам – война, умным – мать родна.
Командир отвел страхующие толпу сокращенные взводы, не выпуская из поля зрения цифру концентрации целей.
– Все, давай минутную.
– Есть, сэр.
– Иванов, метео.
– Без изменений. Подлетное две с половиной.
– Хрен с ним, все равно больше восьмидесяти процентов не станет… Одна установка, отметки один, два, пять.
– Одна; последовательность один, два, пять. – четко продублировал заместитель, внося целеуказание.
– Залп.
– Есть залп.
В Знаменке, на огневых позициях MLRS, грохот пусков – длинные трехсоткилограммовые дуры покидают контейнеры, с воем рассекая огненными надрезами темно-серое небо. На подлете кассеты отстреливают боевые элементы, и сгрудившаяся на пустынном полуострове толпа обезумевших людей получает на головы дождь осколочно-кумулятивных зарядов. Медленно кружась в беззвучной пустоте, спутник фиксирует едва заметные вспышки, коротко полыхнувшие сквозь плотную облачность над Уралом. В командном трейлере перед нервно пыхтящим сигарой Командиром на дрожащие отметки целей накладываются пересекающиеся круги накрытия – поражение шестьдесят семь с долями процентов. Неплохо.
– Пак, коррекция.
– Готова.
– Иванов, скидывай.
– Есть.
– Подтвердили?
– Да.
– Залп.
– Есть залп.
Две с половиной минуты оставшиеся после первого накрытия подранки еще корчатся на снегу, но в небе вспыхивают пиропатроны следующих кассет. Еще семь тысяч шестьсот боевых элементов. Все. Рассеявшийся дым уносит ветерком, словно раздвигается занавес, открывая поле, покрытое неподвижными кучками чего-то дымящегося. Спутник докладывает: сто тридцать три процента вероятности поражения.
Себестоимость зачистки невероятна, это уже почти советские нормативы. Да, Командир неплохо отрабатывает свою зарплату – развертывание, разведка и планирование заняли двое суток, непосредственно исполнение – пять часов. Еще три часа на свертывание, фиксацию результата и подготовку съемочной инсталляции. И все! Ни потерь, ни заметных затрат – так, по мелочи, транспортные да аренда транспондеров на спутнике, немного боевых; столько же на взятку военным. Даже беспилотники не подымали, во как. А сумма контракта – не сто долларов и даже не сто тысяч.
К обеду все завершено, и команда инсталляторов возвращается на временную базу отряда в зоне химзавода, докладывая Командиру: готово, можно запускать журналюг. Командир отзванивается в Екатеринбург – давайте, мол, и, скоротав часик в менеджерском баре, лично выезжает встречать первый вертолет с журналистами. С «хамвика» сдернут Browning, на дверях накатаны самоклейки-эмблемы гуманитарного корпуса «Демократия народам Северной Азии», Командир с Ивановым сменили амуницию на ярко-голубые гуманитарные куртки. По ходу пьесы Иванов раскрутился на фитиль за бардак:
– Блядь, где еще эти сраные бушлаты, а, за-мес-ти-тель? Числится десять. Вот два. Где остальные? Мне сдавать через неделю все это дерьмо, с этими пидорными пшеками!
– Командир, какие проблемы-то… Ну давайте, я их на себя запишу. Все равно мне группу принимать.
– Пропили, уроды синие… – тут же подобрев, ворчит Командир, заходя в нужную директорию на планшете. – Ну, че смотришь? Доставай, перекинем.
Иванов не спорит – старый черт как воду смотрел. Именно пропили, когда хитрые взводные заставили его проставляться. Ему, перешедшему в элитный Иринис из забубенного Динкорпа, тогда казалось пустяком – чего там, ну пропьем пяток бушлатов, большое дело. Сейчас, зайдя в хозяйственную директорию, он уже так не думал – эти восемь сраных курток затягивали почти на весь октябрьский бонус.
– Че они там, из соболей, что ли… – пробурчал заместитель, подтверждая транзакцию. – Ну не стоят они столько, откуда такие цены…
– Может, их племяш Директора поставляет. Та-ак… А ну, обнови… Все. Слышь, Иванов, ты понимаешь, что сейчас из-за этих сраных пуховиков мы с тобой одни поедем?
– И что? Зачищено же.
– А ниче. Я не про вонючек, а про лопату. Сейчас эти шакалы дохлятину поснимают, а закапывать ее нам с тобой придется. Ты-то ладно, ты кто у нас, капитан? Ну, был, в смысле? А я, товарищ капитан, целый подполковник. А ты меня до лопаты довести хочешь.
– Я сам все сделаю, – мрачно буркнул заместитель.
– Сам-сусам, закопа-а-аю… – передразнил Командир. – Всему учить надо, ма-ла-дешшь… Кофр саперский кинь назад. Сделаем воронку да завалим. И давай шевелись, ехать пора.