Рок Седов Б.

Так в песне поется. Правильно поется, черт побери.

В Душанбе, в одном из скверов, стоит статуя девушки.

Это - Настя. Моя Настя.

Та самая женщина, которую я любил. По-настоящему любил. И, навсегда прощаясь с ней, я был уверен, что теперь никогда не смогу быть ни с какой другой женщиной. Однако вскоре у меня появились другие девушки, правда, ни одну из них я не допустил до своего сердца… Но до других мест допускал, и с большим удовольствием. Правда, каждый раз после этого чувствовал себя свиньей, предающей самое дорогое, но пересилить себя не мог, да и не хотел, и мое естество снова искало и находило источники плотских развлечений и удовольствий.

Потом появилась другая женщина.

Обстоятельства нашего знакомства были весьма неблагоприятными. Наташа была подсадной федеральной шкурой, которая сдала меня со всеми потрохами подонку Губанову. Тут-то для меня и началась веселая жизнь.

На некоторое время эта сука исчезла из моего поля зрения, но потом появилась снова и вдруг…

Вдруг я увидел, что эта прожженая циничная красотка вовсе не обычная курва, которая служит хозяину за страх или за жирную кость. Ей было наплевать и на высокие государственные интересы, и на жизнь какого-то уголовного урки, которым как раз был я.

Эта сумасшедшая баба была просто повернута на ощущении опасности. Вроде тех идиотов, которые прыгают с моста на резинках или кувыркаются в бочке, летя с Ниагарского водопада. И в том, как она обошлась в свое время со мной, не было ни подлости, ни низости. Я для нее был всего лишь одним из условий смертельно опасной игры.

И вот когда мне неожиданно открылась ее сущность, я понял, что именно такая женщина мне и нужна. Наташа полюбила меня, и я чувствовал, что мне это приятно. Причем приятно не так, как бывает, когда нежная женская рука прикасается к не менее нежному мужскому инструменту, нет, это было скорее осознание того, что в мире есть женщина, которой можно доверять до конца, которая выбрала ту же игру, что и ты, которая любит тебя таким, какой ты есть, и которую, в конце концов, ты можешь полюбить и сам.

Все к этому и шло.

Несколько раз она спасла меня от смерти, несчетное количество ночей мы провели с ней, сплетаясь в порывах страсти, она удивляла меня умом, радовала жизнелюбием, и я уже готов был сдаться ей на милость, признав, что она мне дорога…

Но в пещере, полной сокровищ, путь к которым был усеян трупами соискателей, Надир Шах дважды выстрелил ей в грудь. И теперь тело Наташи лежало в земле, а ее душа наверняка вела свои женские разговоры с душой Насти.

Между прочим, моя первая жена тоже была убита. Смерть она приняла страшную, под стать своей грязной и мелкой душонке. Ее укусила змея. Она сама была змеей, и змея же поставила точку в череде ее никчемных и скучных дней, наполненных жадностью и подлостью. Хрен с ней.

А вот то, что все мои женщины погибают, хреном не перечеркнешь.

Недаром умная Наташа, умирая на моих руках, прошептала:

- Не трогай Алену… Пожалей ее.

И она была права! Я ведь уже положил глаз на юную и невероятно привлекательную сестру Насти. И, если верить тому, что я всех своих женщин загоняю в могилу, готовил ей ту же незавидную участь.

И тогда я приказал себе отвернуться от Алены раз и навсегда, и приказ этот выполнил. Алена, ощутив неожиданный холод, исходивший от меня, тоже перестала делать некоторые женские движения, которые всегда приводят к близости.

Между нами была стена имени Снежной Королевы. Мы прекрасно видели друг друга через прозрачный, как стекло, лед, но не более того. А помимо этого я, напившись однажды джина, усадил Алену напротив себя в кресло и рассказал ей все, касающееся моих сердечных дел и того, чем всегда эти дела заканчивались. Бедная девочка сначала испугалась, потом ей стало жалко меня, и мы долго сидели, обнявшись, и плакали в три глаза.

А потом все это кончилось, и я мог больше не беспокоиться за сестру той, которая открыла для меня любовь.

И вот теперь…

Маргарита Левина. Рита.

Марго, как попытался однажды назвать ее Костя, но я, сразу же вспомнив другого Марго, сидевшего со мной в «Крестах», решительно потребовал избегать этого имени. Костя покладисто кивнул.

Вернувшись в Гринвидж после плодотворной беседой с нью-йоркскими авторитетами, мы с Костей решили искупаться. Время было позднее, второй час ночи, на пляже никого, и купались мы, понятное дело, голышом.

Теплая океанская вода ласкала утомленное за день тело, в черном небе мерцали звездочки, которые были точь-в-точь такими же, как в Питере, в общем - полная благодать.

Через пять минут купания Костя зашиб палец на ноге и, ругаясь, похромал в фазенду. Я остался в океане один и, раскинув руки, неподвижно покачивался на поверхности соленой воды, глядя в страшную вышину черного неба, где перемигивались микроскопические огоньки недостижимых звезд.

Вокруг была тишина, и вдруг я услышал негромкий женский голос:

- Я не помешаю тебе, Костя?

Перевернувшись на живот, я глотнул воды и закашлялся.

Встав на дно, а было там как раз по шею, я увидел на фоне освещенной фазенды четко очерченный женский силуэт.

Это была Рита.

Зная, что я вижу ее темный силуэт на светлом фоне, она медленно повернулась боком, и я понял, что на ней ничего нет. Надо сказать, увиденное превосходило всякие ожидания.

- Так помешаю или нет?

Я вспомнил, что вежливые мальчики не оставляют вопрос без ответа, и пробулькал:

- Конечно нет! Места всем хватит.

- Сейчас увидим, - усмехнувшись, ответила Рита и, многозначительно покачивая бедрами, вошла в воду.

Атлантический океан - очень большая ванна.

Две бутылки с письмами от робинзонов могут плавать в ней миллион лет и никогда не встретятся. Но течения, которые сталкивают мужчину с женщиной, намного сильнее всяких там гольфстримов и теорий вероятности.

Не прошло и двух минут, как рядом со мной раздался плеск и показалась мокрая голова Риты, которая подплыла ко мне под водой.

- А вот и я.

После этого она встала на дно рядом со мной и откинула темные мокрые волосы назад, сразу став похожей на русалку.

Я молчал и ждал, что будет дальше.

Сказать по правде, я знал, что должно было произойти дальше, и вовсе не противился этому. Я в первый же день нашего знакомства понял, что Рита подходит мне во всех отношениях. Следя за ней, за ее движениями и мимикой, за ее постоянно менявшимся, как погода над морем, лицом, я находил в ней все новые и новые подтверждения того, что эта очень привлекательная внешность скрывает за собой еще более привлекательное содержание. Но, по какому-то мне самому непонятному капризу, я не предпринимал никаких шагов к сближению и, как терпеливый чукча у полыньи, ждал, когда она сама придет ко мне.

Вот она и пришла. И даже без одежды.

- Костя, я тебе нравлюсь? - спросила Рита, слизывая с губ соленую морскую воду и медленно приближаясь ко мне.

В ее глазах можно было увидеть все, чего только может пожелать мужчина. Я желал многого, и поэтому увидел еще больше, чем желал.

- Очень нравишься, - ответил я, потихоньку пятясь от нее.

- А почему же ты за все время ни разу не прикоснулся ко мне?

Я пожал плечами и улыбнулся. Ну не рассказывать же ей, в самом деле, какую игру я затеял!

- А почему ты сейчас пятишься, как рак? Ты что, меня боишься?

- Конечно, боюсь. А вдруг ты маньячка и хочешь изнасиловать меня?

Рита смотрела на меня широко открытыми глазами и медленно двигалась ко мне. От ее голых плеч расходились две маленькие черные волны.

- Изнасиловать - это когда ты не хочешь. Но ведь ты же хочешь, правда?

Она положила руки мне на плечи, и из воды чуть-чуть показались ее полные груди, поднявшиеся от этого движения.

Я перестал пятиться, и Рита прижалась ко мне, издав тихий стон. Почувствовав, как по мне заскользили теплые и упругие выпуклости ее тела, я решил, что пора кончать играть в недотрогу.

Но Рита опередила меня, как она нежно, но решительно взяла быка за рога. То есть - схватила меня за член, который мешал ей прижаться ко мне.

- Я знаю, для чего у меня существует то место, куда мы сейчас упрячем эту твою штуку.

- Интересно, для чего? - спросил я, испытывая сильное желание поскорей упрятать эту свою штуку именно в то место, которое она имела в виду.

- Сейчас я расскажу тебе, - прошептала Рита, продолжая нежно сжимать под водой мой член. - Когда мужчина и женщина хотят крепко обняться, у мужчины вдруг вырастает спереди твердый и горячий банан. Он торчит и мешает обниматься. Поэтому природа устроила так, чтобы он мог спрятаться в специальное место в теле женщины и не мешал. Правильно?

- Э-э-э… Правильно, - согласился я. С такой оригинальной точкой зрения я еще не сталкивался, но она чем-то понравилась мне, и я добавил: - Так, может, обнимемся?

- А ты сильно хочешь меня обнять? - спросила Рита, сжимая в руке неопровержимое доказательство того, что так оно и есть.

- А разве ты сама не видишь?

- Не-ет, это не то… Я хочу услышать это от тебя. Скажи мне об этом. - И Рита приблизила ко мне мокрое улыбающееся лицо.

При этом она сделала еще несколько особых движений из женского пыточного арсенала, предназначенного для выжимания из мужчины разнообразных приятных признаний. Надо сказать, я уже был готов признаться в чем угодно. Хоть в том, что это я застрелил горячо любимого народом Сергея Мироныча.

Я судорожно вздохнул и, едва не захлебнувшись, произнес:

- Я хочу тебя обнять.

- Сильно хочешь?

- Сильно…

Она отпустила мой, как она выразилась, горячий банан, и он пружинисто заколыхался в глубине, целя в неизвестность.

Рита положила обе руки мне на плечи и, подняв небольшую волну, обняла меня ногами за талию. При этом она смотрела мне прямо в глаза, и в ее зрачках сверкали береговые огни, находившиеся за моей спиной.

Потом ее бедра ослабли и стали медленно скользить вниз, пока я не почувствовал, что мой бивень прикоснулся к нежному и горячему входу в то самое место, куда его следовало упрятать, чтобы не мешал обниматься.

- Это только глупые сучки направляют его руками, - прошептала Рита, - настоящая женщина найдет его и так.

Она вильнула бедрами и скользнула вниз.

Я почувствовал, как Рита наделась на меня, словно жаркая перчатка на напряженную руку, и увидел, что ее глаза затуманились и из них исчезло игривое выражение. Она поймала меня в извечную женскую ловушку и, судя по всему, не собиралась отпускать.

Последнее, что мелькнуло в моей бедной контуженной башке, это беспокойство о том, не поднимем ли мы с Ритой такие волны, которые, как цунами, обрушатся на ничего не подозревающий спящий берег, и не приведет ли это к человеческим жертвам.

А если и приведет - хрен с ним. Не наше дело.

Очнулся я лет через пятьдесят.

Я лежал на песочке, не успевшем остыть после жаркого солнечного дня, и бездумно пялился в черное небо, где между мерцающими звездами медленно плыл огонек спутника.

Интересно, что это за спутник?

Может быть, это космическая станция, на борту которой сейчас происходит эксперимент по зачатию в невесомости… Может быть. А может быть, это баллистическая ракета, направленная, к примеру, на Северную Корею, которая вовсе оборзела и показывает всему миру атомный кастет? Тоже может быть.

А если это спутник-шпион, и именно в эту минуту Стилет сидит перед монитором и, нажимая на кнопки, видит в инфракрасных лучах, как я кувыркаюсь на берегу океана с потрясающей девушкой, и кривит рыло в злобной усмешке?

Нет. Уж этого никак не может быть.

Кстати, насчет потрясающей девушки. Интересно, где она?

Я повернул голову налево и увидел Риту, лежавшую рядом со мной.

Ее глаза были закрыты, и она улыбалась.

Услышав, как зашуршал под моей головой песок, она открыла глаза и повернулась на бок. Мы долго смотрели друг на друга, потом она сказала:

- Я спасла твою никчемную жизнь, вытащив тебя на берег. Когда мы кончили, ты сделал вид, что хочешь утонуть, и мне пришлось спасать тебя. И, между прочим, я делала это из последних сил, потому что на самом деле лучше было бы, если бы ты вытащил меня. Я тоже хотела утонуть, потому что еще никогда в жизни не испытывала таких ощущений.

Мой ответ был краток:

- Угу.

На большее я просто не был способен.

Не понимаю, почему наши далекие предки выбрались из океана на сушу. Жить, а главное - размножаться в воде гораздо приятнее. Не иначе, как их какой-нибудь доисторический бес попутал. Хотя… Бесы, они и тогда и сейчас - одни и те же.

- Пойдем в фазенду, - предложила Рита, - и там продолжим наше приятное занятие.

- Угу, - ответствовал я.

- Что «угу»? Отвечай по-человечески! - возмутилась Рита и, взвившись над песком, обрушилась на меня всей своей мягкой тяжестью.

Я наконец вышел из оцепенения и, почувствовав, что готов повторить процедуру упрятывания в женское тело мешающих частей моего организма, крепко прижал ее к себе.

- Ну уж нет, - возмутилась Рита, не сопротивляясь, впрочем, - на песке пусть кто-нибудь другой трахается. Я не хочу потом вытряхивать из себя камушки и ракушки. А ну вставай, лентяй несчастный, пошли в дом!

Я неохотно отпустил ее и поднялся на ноги. Рита оценивающе оглядела меня ниже ватерлинии и удовлетворенно кивнула.

- Надеюсь, в постели ты окажешься не хуже, чем в океане.

- Лучше, намного лучше, - убедительно сказал я, отряхиваясь.

Рита снова, на сей раз критически посмотрела на мои собачьи попытки и сказала:

- Объясняю для тупых. Войди в воду и снова выйди. Результат будет гораздо лучше.

И тут же подала мне пример, с разбегу бултыхнувшись в океан.

Я последовал за ней, но, когда вынырнул и приготовился схватить ее, чтобы повторить морские процедуры, увидел, что она уже быстро идет к берегу, опасливо оглядываясь на меня и смеясь.

- Я сказала - в постели, а не в воде. Наверное, ты не расслышал.

- Да расслышал я, расслышал, - недовольно пробурчал я, окунулся еще пару раз и пошел на берег.

Мы натянули халаты и направились к фазенде, откуда доносились музыка и смех.

- А знаешь, - сказала Рита, беря меня под руку и прижимаясь к моему плечу тугой грудью, - хорошо бы вот так же, только без всех остальных… Как ты думаешь?

- Так и думаю, - согласился я и вздохнул, - да вот только это как-нибудь в другой раз. Совсем в другой раз и при других обстоятельствах.

Рита тоже вздохнула и ответила:

- У таких, как ты, не бывает ни других разов, ни других обстоятельств.

Возразить я не мог, поэтому сделал мужественное лицо и хлопнул Риту по виляющей ягодице.

Она взвизгнула и, выбрасывая из-под ног фонтанчики песка, побежала к фазенде. Я бросился за ней, и в это время на освещенную террасу вышел Костя с бутылкой пива в руке.

- Явились, голубчики, - зловеще произнес он, увидев нас, - а я-то уже думал, что ты, Костик, утонул к чертовой матери, и я могу спокойно отправляться в Россию и ловить там рыбку в речке, а также собирать в лесу грибочки. Но, оказывается, зря я надеялся на спокойную старость. Живучий ты все-таки…

- Не дождетесь, - ответил я. - Пиво-то еще осталось, или все вылакали?

- Осталось, не бойся, - успокоил меня Костя. - Тебе, между прочим, звонили.

- Кто?

- Коля Геринг.

Перестрелка в ресторане «Чичако» не привела ни к каким особенным последствиям. Прибывшие через несколько минут полицейские увидели перепуганного толстого хозяина, который заламывал руки и сетовал на несчастную судьбу эмигранта, не знающего покоя даже в благословенной Америке, а также совершенно достоверную картину произошедшего, из которой следовало, что посетившие ресторан русские гангстеры в ходе вечеринки поссорились и постреляли друг друга.

Все было очевидно, и никаких лишних вопросов не возникло.

А кроме того, местное отделение полиции, в котором нес свою нелегкую службу офицер Майк Хайдег-гер, за двенадцать лет было уже в достаточной мере коррумпировано хлебосольным Колей Герингом, регулярно снабжавшим утомленных службой копов то дымящимся русским борщом, то пельменями, то красной или белой рыбкой, заботливо нарезанной на отливающие перламутром тонкие ломтики.

Трупы увезли, Геринг дал ни к чему не обязывающие показания, кровь отмыли, и на следующий день в «Чичако» опять зазвучала разухабистая «Тетя Хая», и толстобокие русские тетки, увешанные бриллиантами и золотом, снова азартно трясли над паркетом сиськами, утирая пот с жирных лбов и тугих щек.

Посмотрев на эту радующую сердце прирожденного кабатчика картину, Геринг задвинул шторку и, отдуваясь, опустился в кресло.

Крокодил, как всегда, стоял, приклеившись к косяку, и дымил сигарой.

- Ты так и не сказал мне, что думаешь по поводу Знахаря, - сварливо пробурчал Геринг.

- То есть как это - не сказал? - поднял брови Крокодил.

- А вот так! - ответил Геринг. - Только то, что он, по твоему мнению, нормальный пацан.

- А ты что хотел услышать? Рекомендацию для приема в партию?

- Не прикидывайся дураком, Крокодил, ты прекрасно знаешь, что меня интересует. Давай, говори.

- Ну… Ладно, Коля, если ты так уж хочешь… Мое личное мнение - подчеркиваю, мое личное - такое. Знахарь - мужчина серьезный, причем настолько серьезный, что других таких здесь просто нету. И если он пойдет наверх, а он точно пойдет на самый верх, то лучше всего заранее быть с ним. Если мы сейчас откажем ему в поддержке, а потом придем на готовенькое, то потеряем лицо.

- А если у него ничего не выйдет?

- Выйдет, будь уверен. Я таких людей нутром чую. Один из тысячи.

- А из десяти тысяч?

- Тоже один.

Геринг засопел и стал без нужды перекладывать на столе бумаги.

- Втянешь ты меня, Крокодил, в геморрой, ой, втянешь… - Он покачал головой.

- Вот еще, - обиделся Крокодил, - больно нужно! Ты спросил - я ответил. А решать - тебе!

- Разобраться с Марафетом… Это, знаешь ли, не гомельских гопников где-нибудь в Бруклине разогнать. Тут, если промахнешься, кранты! Марафет - это тебе не какой-нибудь король карманников.

Геринг пожевал губами и хлопнул толстой ладонью по столу.

- Ладно, где наша не пропадала! Звони Знахарю и скажи, что мы с ним.

- Давно бы так, - облегченно выдохнул Крокодил, который с первого взгляда почувствовал в Знахаре самурайскую уверенность в том, что смерть - тоже часть жизни.

- Ну и что сказал Геринг? - поинтересовался Знахарь, вытираясь огромным махровым полотенцем с изображением Шваценеггера в роли Терминатора, который держал в мощной руке кружку пива и улыбался в сорок восемь зубов.

- А ничего не сказал, - ответил Костя, открывая пиво. - Это вообще был не сам Геринг, а человек от него. Крокодилом называется.

- А-а, такой высохший и с зубами, как у акулы, - кивнул Знахарь.

- Вот-вот, он самый. Он сказал, что Геринг согласен.

- Ага… - Знахарь попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха. - Согласен, значит… Это хорошо. Это очень даже хорошо. Это значит, что товарищ Марафет должен сейчас икать и чесаться.

- Это кто должен икать и чесаться? - спросила Рита.

Она уже была причесана и одета в шелковый халат, расшитый огромными розами и умильными кошками. Знахарь посмотрел на халат и поморщился.

- В ванной что, другого не было? - спросил он. Рита осмотрела себя и сказала:

- А мне нравится. Я же не говорю тебе ничего насчет твоего полотенца.

- Мое полотенце символизирует мужественность и силу. А твой халат - из серии «покупай живопись».

- Иди в задницу, - небрежно бросила Рита и повалилась в кресло.

Халат при этом распахнулся, и Знахарь успел заметить, что трусы на ней были, к счастью, без роз.

Бросив мужественное полотенце на тахту, Знахарь тоже рухнул в кресло и спросил у развалившегося на диване Кости:

- Ну-с, а что поделывают наши юные пионеры? Костя посмотрел на часы и ответил:

- А наверное, как раз взлетают.

- Что значит - взлетают? - не понял Знахарь.

- А то и значит. Когда я вернулся с пляжа лечить зашибленный палец, то увидел, что братец с сестричкой пакуют шмотки. Я спросил их, куда это они собрались, и они ответили, что раз ты считаешь, что они не доросли до настоящих дел, то отправляются в Диснейленд, где им самое место.

- И ты их не остановил? - ошарашенно спросил Знахарь.

- Не-а, - беззаботно ответил Костя, - они уже достаточно взрослые детки. Хрен остановишь.

- И не просили ничего передать?

- Как это не просили? - удивился Костя. - Очень даже просили.

Он, преувеличенно кряхтя, поднялся с дивана, повернулся к Знахарю задом и спустил трусы.

Знахарь смотрел на его волосатый зад и ничего не понимал.

- Это Алеша просил тебе передать, - пояснил Костя и снова натянул трусы.

Маргарита заливисто смеялась и дрыгала в воздухе ногами, расплескивая по паласу пиво.

- А от Алены никаких посланий не было? - спросила она в промежутке между приступами смеха.

- От Алены - ничего, - с сожалением вздохнул Костя, - а то я бы передал.

- Гоги передаст! - Рита истерически захохотала и выронила бокал с пивом.

Глава 7. От Марафета до Стилета

Офис Жоры Марафета находился на двадцать первом этаже нового небоскреба «Звезда Лос-Анджелеса». Огромные, во всю стену, бронированные окна выходили на Тихий океан, и где-то там, за горизонтом, за огромной выпуклостью воды, находилась Россия, которую Марафет покинул навсегда.

Возможно, он и не покинул бы страну, в которой родился тридцать восемь лет назад, но там его ждали лагеря и тюрьмы, а если бы открылись некоторые тайные страницы его биографии, то он наверняка получил бы вышку.

Так что лучше уж на двадцать первом этаже в Америке, чем в камере смертников в России - так рассуждал Марафет, и был, конечно же, прав.

Свою карьеру Марафет начал еще в одной из новосибирских школ, отнимая у тех, кто послабее, деньги на завтрак. Через некоторое время он понял, что у слабых мало денег, и, собрав подходящую компанию, стал отнимать деньги у тех, кто был сильнее его. Сильные не догадывались, что для того, чтобы противостоять Марафету, а тогда он был просто Жорой Беляевым, нужно объединиться, и Жора процветал. Дело дошло до того, что сильные, как, впрочем, и слабые, сами стали приносить ему деньги, не дожидаясь экзекуции. Это было гораздо удобнее, чем каждый раз выколачивать дань, поджидая жертву в раздевалке.

Дальше - больше.

Жора перестал лично участвовать в вымогательстве, поручив это своим верным помощникам. Теперь он спокойно сидел на уроках, снисходительно слушая нудные разглагольствования малограмотных учителей, и с непоколебимой уверенностью подсчитывал деньги, которые принесет ему после уроков Игореха Клещ, прозванный так за упорство и настойчивость, необходимые при вымогательстве.

После школы, а Жора, как ни странно, успешно окончил ее, он резко свернул с одобренной обществом дороги и не стал ни студентом, ни рабочим, ни солдатом.

Шел 1983 год. Призрак организованного бандитизма бродил по России.

Жора Беляев, уже получивший среди корешей прозвище Марафет, собрал вокруг себя небольшую, но крепкую компанию таких же, как он сам, подонков, и, умело руководя ею, приступил к грубому отъему денег и имущества у беззащитных граждан.

Он имел влияние на других молодых бандитов, но по-настоящему закрепил свой авторитет, когда, поймав одного из своих подручных на утаивании общественных, то есть - его, марафетовских, денег, хладнокровно застрелил его на глазах потрясенных братков. Ему давно хотелось испробовать в деле новенький «Макаров», который он купил на местном рынке месяц назад.

Труп спустили в сибирскую речку, а Марафет понял, что убить человека не сложнее, чем выбить ногой фанерную дверь дачной веранды, за которой мирно пьют чай ничего не подозревающие обыватели.

Свой первый срок он получил в 1986 году, когда их компанию взяли на ограблении кооператива, занимавшегося дорогими шапками и шубами. Отсидев два с половиной года и впитав огромное количество жизненной мудрости и опыта, которыми охотно поделились с ним татуированные гнилозубые паханы, Марафет вышел на свободу.

Оглядевшись, он с удовлетворением отметил, что благосостояние предприимчивой части населения значительно выросло, а это обещало рост и его личного благосостояния. Грабить простых людей стало невыгодно, и Марафет, покумекав, сделал правильный вывод. Перед его внутренним взором вдруг образовалась странная, но приятная схема, а точнее - карта движения денег. Ручейки, озера, реки и моря рублей, долларов и марок пронизывали общество, и оставалось только выбрать место, в котором предстояло забросить сеть.

Рассуждения Марафета были просты.

Работяга несет свои жалкие деньги в лавку. Все работяги носят деньги в лавку, и поэтому отнять деньги у лавочника примерно в тысячу раз выгоднее, чем у работяги. Но Марафет не остановился на этом выводе. Он пошел дальше.

И его рассуждения привели его к тому, что он увидел весь путь денег - от ничтожного продавца в кооперативном ларьке до зубчатого кирпичного забора на Красной площади, по углам которого торчат острые башни с рубиновыми звездами. Непрерывный поток денег тек из ларька в Кремль, останавливаясь на некоторое время в определенных местах, и вот именно эти места заинтересовали Марафета.

Он отдавал себе отчет в том, что идея поставить на гоп-стоп Кремль или госбанк может прийти в голову только законченному идиоту. Поэтому следовало вмешаться в ход событий пониже, там, где деньги уже стали достаточно крупными, но еще не попали под защиту самых главных воров, тягаться с которыми - себе дороже.

Последовали несколько ограблений оптовых баз, нападения на неофициальных инкассаторов, и вдруг Марафет увидел, что не один он такой умный. А еще он увидел, что, как грибы после дождя, неожиданно и быстро выросли многочисленные крыши, и сам он стал просто одним из десятков тысяч таких же жадных до денег и жестоких бандюков. Сферы влияния, иерархия группировок, сращивание криминала с милицией, все эти приятные новшества свалились на Россию, как горячий асфальт из кузова грузовика, и Марафет оказался закованным в тесные рамки общепринятых преступных нормативов.

На протяжении нескольких лет он был обычным рэкетиром, на нем повисло несколько убийств, и наконец настал тот час, когда Марафет понял, что оставаться в России - смерти подобно.

Вызов, ОВиР, виза, билет, аэропорт Кеннеди, Брайтон, американская русскоязычная братва, удачные и неудачные наезды на бывших соотечественников, еще несколько трупов и…

Повзрослевший и поседевший Марафет сидит в собственном офисе на двадцать первом этаже небоскреба в Лос-Анджелесе и задумчиво смотрит на бескрайнюю океанскую гладь.

В последние годы поток эмигрантов из России, хоть и ослаб, но все же остался достаточно густым, чтобы Марафет, выбравший своей темой спорт, чувствовал себя при делах и не ощущал пустоты за спиной.

Ни один из фигуристов, борцов, гимнастов и боксеров, приехавших на Западное побережье из далекой России, не мог надеяться на то, что ускользнет от пристального внимания Марафета. А если кто-то и пытался обойтись без поддержки этого влиятельного русского американца, то его находили и доходчиво объясняли, что даже Бог рекомендовал делиться. То же касалось и тренеров, и владельцев спортивных школ, и вообще всех русских, кто занимался спортом на берегу Тихого океана.

Телефон коротко пикнул, и Марафет снял трубку.

- Алло… А-а, Стилет, здравствуй, дорогой!

Закурив сигару, Марафет откинулся на спинку офисного кресла, и между ним и Стилетом начался обычный разговор двух опасных людей, которые делают вид, что сильно уважают друг друга, а на самом деле каждый осторожно ведет свою линию, думая только о том, чтобы собеседник ни в коем случае не догадался об его истинных намерениях.

- Ну что у вас там, в далеких Америках? - бодро начал Стилет.

- А что у нас тут? Да все то же. Доллар вроде еще не покраснел, все такой же зеленый, океан на месте, птички поют. Сам-то как? - умело поддержал дружескую беседу Марафет.

- Да сам-то я нормально. Все путем. А звоню я тебе, честно говоря, по делу.

- Вот так всегда, - с притворной грустью сказал Марафет, - звонит тебе уважаемый человек, ты хочешь с ним о приятных вещах покалякать, о рыбалке там, о девушках, а он все о делах, о делах… Когда же эти дела кончатся? Когда же мы на бережку с удочками сядем?