Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем Дворецкая Елизавета

15. ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

В коридоре послышался топот множества ног и Вага поднес револьвер к виску, решив выстрелить, когда начнут ломать дверь. Шаги замерли, словно люди остановились в нерешительности, послышался ослабленный толстой дверью голос:

– Отец, это я – Пини! Откройте мне! Вы в безопасности.

В секунды, когда он слышал голос дочери, Вага понял, что теперь мог бы спокойно умереть. «Но я стал слабодушен». Он хотел видеть Пини. «Или – это только сон?»

Створки двери с треском распахнулись, и вновь поднять оружие Вага не успел. Услышал пронзительный вопль Тонки. Кто-то наступил ему на руку, забрал револьвер. В зыбком, струящемся перед глазами тумане, возникло бледное, бескровное лицо. Горящие глаза, растрепанные волосы, похожие на шевелящихся темных змей.

Видение исчезло. Вокруг топтались грубые башмаки, сапоги, мокасины. Далекий, милый голос дочери произнес:

– Выйти всем… Дайте ему покой.

Я вошел, окинув взглядом просторную комнату. Наоми жила здесь раньше содержанкой Ваги, а теперь превращала это место в средоточие власти. Большой стол в центре комнаты завален бумагами, бесцеремонно конфискованными из кабинета первого адмирала – множество тайн переставали быть таковыми для Наоми и для меня тоже. Я гордился ее доверием.

Уставши, Наоми лежала навзничь на диване, грязные босые ступни свесились к полу. Грудь ее медленно поднималась в такт дыханию, сквозь тонкую ткань блузки просвечивали темные кружки сосков. На белом лбу выступила испарина. Я расстегнул Наоми пояс длинной юбки, чтобы легче дышала.

– Обидно бы сыграть в узкий ящик… после всего… – прошептала. – Хочу, чтоб знали: вы самый надежный мой друг. Любить могу кого угодно, но верю только вам…

Я приготовился ввести укрепляющее, если через минуту ей не станет лучше.

Неслышно появился Арни. У этого рослого человека совершенно бесшумный шаг.

– Вот ты где… Что?!..

– Переутомилась, – пояснил я.

Арни с испугом посмотрел на шприц в моих руках.

– Пойду…

– Побудь со мной, – попросила Наоми.

Он встал рядом на колени, осторожно поцеловал в бесцветные губы. Я спрятал шприц и отвернулся от них обоих.

– Не сейчас… – услышал ее слова. – Я так вымоталась, Арни…

Спустя два дня.

Дорогие тетя Ханна и Сави! Я – ваша Наоми, пишу вам – жива и даже здорова, слава Богу. Посылаю с нарочным 2000 реалов, пересчитайте, смотрите. Поровну: Вам на хозяйство и Сави приданое – замуж-то скоро?

Милая моя Сави, я всегда помню, как ты одна меня пожалела. И я радовалась, когда узнала, что ты вовремя из Гнезда смылась. Теперь о себе.

Остров наш стал совсем знаменитым. Где еще сыщешь полудурка правителя, идиотку-заговорщицу и таких никудышных палачей? Меня бил мандраж, когда повели вешать. Когда ж оттанцевала свое, то меня кинули Белым братьям: готовенькая – отпевайте и в ящик. Только краешек увидала той прекрасной страны, где всем нам однажды свидеться и очнулась, не понимая сперва ничего.

А вышло так, что могильщики увидели, как я малость еще дышу. Спрятали в укромном месте, позвали доктора. Тут и оказалось – я кошка драная, живучая. Экзекуторам терпенья не хватило подождать, пока душа моя отлетит. Вот уж, правда: когда делаешь что – делай не торопясь.

Но толкуют о чуде и промысле Божьем, а я ж разве спорю? Это – как поглядеть. Когда выходишь спозаранку корову доить, глаз не продрав, то не видишь, что каждый такой рассвет – чудо. И каждый час и каждая минута, что ты живешь. Странно, что раньше не понимала этого.

Что-то я треп развела. Рассказываю дальше. Сутки прятали меня, боясь, что псы Ваги обнаружат и докончат дело, но тут подоспел Арни.

Когда войска входили в город, я с моими спасителями вышла из убежища и стояла на обочине. Вместе с армией возвращались стиксы, оказывается, их так много! Вдруг один взвился и прыгнул над головами прохожих прямо к нам. Точнехонько приземлился у моих ног, никого не задев, стал ластиться и оглушительно мурлыкать. Это был Баюн – мой стикс, на котором я выучилась ездить, когда угораздило попасть в Гнездо. «Баюн, Баюнюшка!» – завопила я, как ненормальная. Уселась на него и поехала рядом с Арни. А народ все прибывал, люди валили валом.

Вид у меня после всего был еще тот, но я давила форс. И сама себе думала: не влипла ли в историю хреновей прежней? Но вида не казала, что мне тяжко. Вам бы я в тот день понравилась.

Арни без ума был от радости – и верил и не верил, что я – не призрак какой. Теперь нам вместе разбираться со всем. Как уборную чистить – противно, а надо. Ну, да вы меня знаете: не белоручка.

Писать мне: Вагнок, Гнездо, Вартан Наоми, только не сердитесь, когда долго не отвечу, сами понимаете. Здоровья вам, тетя Ханна и Сави и всей родне и соседям. Помолитесь за меня, а я за вас всех.

Ваша странная девчонка, Наоми

P.S. За одежку мою и бластик спасибо. Я плакала. Еще раз всех целую.

Я вернул Наоми письмо.

– Ваш эпистолярный стиль великолепен. Эдакая смесь высокого с низким. Но пишете вполне грамотно для бывшей батрачки.

– Странное дело, – пожаловалась Наоми. – Читаю все запросто, а написать иной раз… – она ругнулась нехорошо.

– Ничего удивительного. Письмо и чтение – способности разные и в голове лежат на отдельных полочках. Можете отсылать свое сочинение. Облик ваш в нем рисуется чудный. О дальнейшей стилизации вас под народную героиню позаботятся Ханна и Сави, когда пойдут чесать языками по всей Флавере. А дальше… молва людская …

– Так вы всегда. Видите меня более гадкой, чем есть на деле, – она изобразила обиду. – Кстати, Ханна на мне разве что воду не возила. И поколачивала. Пока я не выдрессировалась.

Швырнула письмо в соломенную корзинку на столе – на отправку и поднялась – я всем своим видом показывал, что хочу говорить не здесь. Невольно обратил внимание на то, как изменились ее повадки после «второго рождения». Раньше обычным было увидеть Наоми в нахальной позе: ладони в карманах или заткнуты за поясной ремень, насмешливый взгляд снизу вверх, а сейчас ее низко опущенная голова и сомкнутые за спиной руки выдавали склонность к глубоким размышлениям.

Вместе мы вышли в сад, в печальный свет раннего вечера. Прошли темной аллеей на восточную тренировочную площадку со следами грязных опилок, когда-то покрывавших утоптанную землю толстым слоем. Невесомо-легкий и чрезвычайно удобный комбинезон облегал тело Наоми, сейчас он был темно-синим. На правом бедре болтался бластик, так называлось это оружие.

Комбинезон Наоми быстро сменил цвет: теперь это стали темно-серые брюки без единого шва переходящие в изящные черные сапожки и белая рубашка с длинными рукавами.

– Высказывайтесь, Рон. Вы страшно мной недовольны.

Даже в сумерках стал заметен румянец, проступивший на обычно бледных ее щеках. Я решился:

– Хочу вас предостеречь…

Она кивнула, приглашая меня говорить.

– Я слышал ваши с Гордеем разговоры.

– Подслушивать – неприлично, Рон…

– Не перебивайте меня! – я не на шутку рассердился. – Наоми! Вы решили, что сможете удержать так нечаянно обретенную власть. Согласен, настроение в народе – почти религиозное обожание. Но зачем вы стремитесь вызвать еще и страх? Формируете с Гордеем отряды из отъявленных…

– Рон! Люди всегда хотят власти, которая бы их пугала – азбучная истина, поверьте. Основа власти – сила и я набираю самых умелых и преданных бойцов. В большинстве ими оказываются бойцы Тойво Тона, и я прибираю их к рукам, иначе – плодить разбойников. Как правильно сказать: самолучшее войско?

– Элитные вооруженные силы…

– Lux’ bello rato. Эль… би… эр. Эльберо – так назову. Продолжайте чехвостить меня, Рон.

– Когда мы утвердились в Гнезде, вы лично расстреляли двоих охранников Ваги – вам не понравились их косые взгляды. Никогда не следует, Наоми, самой приводить в исполнение свои приговоры. Научиться убивать очень легко. Очень быстро акт лишения человека жизни станет доставлять вам наслаждение.

В аллее стемнело, мы шли с Наоми рука об руку обратно и уже поднимались по ступеням главного входа, когда Наоми передернула плечами.

– Рон! Последую вашему совету. Насколько смогу. Но что, если у меня не останется выбора?

Она знала, о чем говорила. Преемница Великого чистильщика должна быть способна немедленно уничтожить любого, кто публично станет ей перечить. Иначе аура власти вокруг нее растает без следа.

– И, на самом деле, вы хотели сказать мне совсем не это, – добавила отчужденно.

– Наоми… Завал на месте бывшей Ратуши разобрали, общими усилиями солдат и добровольцев из горожан.

– Да.

– Найдены останки Майла Вернона – коменданта города. Могу сказать: он погиб мгновенно.

– Был честен и верен долгу. Похоронить с почестями.

– Джено… Вам неприятно любое упоминание о нем, понимаю…

– Я ничего не помню. А чужие рассказы – не в счет.

– Обломки стен сложились куполом и…

– Он жив.

– Подвинулся рассудком. Повторяет, как заведенный: «Я тоже умер, почему ж ты со мной не говоришь?»

– А… так вы ждете моего решения?

– М-м-м… да.

– Меня этот несчастный человек не интересует. Кто он такой, чтобы я снизошла до него, решая жить ему или умереть?

Двадцать лет спустя в пригороде Ганы умер нищий, полусумасшедший, но безобидный старик, известный тем, что объяснялся только на джойлик, хотя не был немым. Татуировка на левой руке выдавала его принадлежность к давно исчезнувшему братству вольных моряков: якорь и крест – «надежда и вера». Поговаривали, что покойный был когда-то правой рукой Великого Ваги.

Прошла еще неделя, и наступил день, который в Гнезде Ваги всегда наполнен тихой скорбью. День памяти Левки.

В большой трапезной было немноголюдно. Вага сидел во главе стола – бледная тень великого человека, марионетка в руках победителей. Он заметно похудел, изжелта-бледная кожа на лице обвисла складками. К Наоми он испытывал теперь почти непреодолимый ужас. Только официальные приемы могли заставить его оказаться в одном с нею помещении. Здесь же дело было семейное, но Наоми присутствовала как близкая подруга его дочери. Они обе так и сидели рядом по правую руку от него. Дальше восседали Дерек и Гордей – «маршалы» Наоми. Замыкала ряд Тонка – остальных женщин Ваги новая хозяйка спровадила в два счета.

«Подстилками под моих солдат, или сто реалов в зубы и – на свободу». Только с Райлой она обошлась мягче и одарила щедрее. Но, все равно, предложила покинуть Гнездо: «Не самое уютное будет место».

По левую сторону разместились: Арни, с холодно-любезной миной, затем я и мой коллега доктор Мано. И… Габ. Его огромная армия растаяла, как кусок масла на горячей сковородке при приближении к Вагноку. С примерно тысячей оставшихся верными людей, Габ согласился на предложение Арни сделать вид, что «ничего такого и не было, чтоб что-нибудь, да и было». Тогда и Наоми нашла для него слова:

– Вы всегда были моим другом, Габриэль. Прошу: оставайтесь им.

Я запомнил его, выходящего после той краткой аудиенции. Оглядел нас, повел широченными плечами, из которых росли по обезьянни длинные при небольшом росте руки.

– Хоть раз кто-нибудь назвал меня Габриэль?

Теперь он состоял при деле – приводил в порядок ошметки когда-то сильного нашего флота.

Вот так она обаяла всех. Арни, влюбленный в Наоми по уши, посмирнел до глупости. И недовольство ее главенством над двумя третями чистильщиков покамест держал при себе. Дереку она посулила выбить из Ганы новый кредит на содержание экспедиционного корпуса. («Пусть Совет думает, что овладел Островом, Рон! Я их подою, как корову Ханны»). Что до меня, то я, похоже, становился ее другом-конфидентом. На правах личного врача.

Вот и вся наша скромная компания, не способная заполнить собой пустоту большого зала. Былые соратники Ваги исчезли, как палая листва, сметенная ветром. Где-то в Норденке затерялись следы Боло Канопоса, в подземелье под нами коротала дни Бренда. Майл погиб, а Джено, отпущенный на все четыре, исчез бесследно. Остальные, кто уцелел в боях, предпочли дезертировать и искать в жизни новых путей…

Неуютное место и печальный день. День рождения Левкиппы Картиг – старшей дочери Ваги, умершей десять лет назад от скоротечной болезни. Могила ее находилась недалеко, в северной части сада, окружавшего Гнездо. Мы с Пини и Наоми сегодня уже побывали там.

– Я скажу о Левки… – тихо выговорила Пини, подняв свой бокал.

Момент испортила Наоми. Она сидела справа от Пини, одухотворенная, белые рукава универсальной одежки сами собой укоротились, чтобы не мешать ей уплетать обед. Сейчас она, громко звякая ложечкой, нет,… не изящно ела, а безобразно лопала клубничный мусс.

Пини нахмурилась, поджидая ее. Наоми обеими руками подняла блюдце, слизала розовым язычком сладкий сок: настоящая деревенская девка! И спросила в неодобрительной тишине:

– Доктор Мано! Перед тем, как Левкиппа умерла, какой яд вы ей дали?

Толстяк вскочил, в отчаянии всплеснул руками и повалился обратно, мимо своего стула – ноги не держали доктора Мано. Мы с Габом едва успели его подхватить. Он трясся, всхлипывал, по пухлым щекам непрерывно струились слезы.

Наоми, как чертик легко взлетела на стол, не задев ни одной тарелки, и мягко спрыгнула на нашей стороне.

– Ну-ну, Мано… – она погладила его по щеке. – Не мучьте себя, облегчите душу. Так тяжко хранить тайну все эти годы.

– Нет,… пожалуйста, Наоми… нет… Я не виноват…

Из его плаксивых, путаных объяснений мы поняли одно: Левкиппа Картиг, скорее всего, действительно была отравлена. Находящуюся уже в полуобмороке ее обнаружила Бренда и сразу позвала на помощь Мано. Он сделал промывание желудка, употребил все свое искусство целителя, но было поздно. Левки прожила еще четверо суток и в сознание больше не приходила. Они с Брендой день и ночь дежурили у ее постели, и однажды Мано проснулся от причитаний Бренды. Черты лица Левки заострились, кожа вокруг губ побелела. Дыхания не было, сердце не прослушивалось. Мертва.

Кроме внезапности болезни версию об отравлении подтверждало и таинственное исчезновение служанки Левкиппы – Денизы. Ее нигде не могли найти с того самого дня, как случилось несчастье. Одного со своей госпожой возраста и телосложения, Дениза считалась ее лучшей подругой. Мано предполагал, что между девушками произошла серьезная размолвка и Дениза, под влиянием момента, не отдавая себе отчета в своих действиях, совершила страшное. И, ужаснувшись содеянному, опасаясь справедливого возмездия, сбежала. Во всяком случае, в Гнезде о ней с той поры ничего не известно.

Мы сгрудились около Мано, слушая его рассказ. Только Вага остался сидеть, как восковая статуя.

– Я… приказывал разыскать ее… – прошептал он.

Вага имел в виду исчезнувшую Денизу. Чертыхнувшись про себя, я поспешил к первому адмиралу. Конечно, он единственный, кроме Мано и Бренды, осведомлен об обстоятельствах смерти Левкиппы. Сегодняшнее напоминание о пережитом запросто могло его убить.

Помог ему встать, проводил до спальни, сделал укол.

– Сейчас вы уснете. Приношу извинения за выходку Наоми. Не стоило ей ворошить чужое грязное белье.

– Она мстит мне… – глаза его медленно закрылись.

– Вы проснетесь окрепшим и бодрым, – строго произнес я и поспешил обратно, негодуя на Наоми.

Вага не решался вступиться за Бренду, спасти сестру от неминуемой казни. А Наоми нарочно усилила его терзания, напомнив о трагической гибели старшей дочери.

За время моего отсутствия страсти накалились. Мано рыдал на груди Габа, Тонке стало плохо, и Гордей придерживал ее за вздрагивающие плечи. Лицо и шея Пини покраснели, она нервно кусала губы. Арни и Дерек совещались вполголоса. Наоми, отвернувшись от всех, стояла у окна. Я подошел осторожно.

– Что вы натворили, Наоми?

– А? Я – ничего.

– Вы чуть не отправили Вагу на тот свет. А ведь он долго еще будет нам нужен. Вы спутали понятия: праведную месть и гнусный садизм. Прошу вас: умерьте жар в своей душе. Я понимаю, как вам тяжело… справиться с собой.

– Я стараюсь.

Подошел Арни, обнял нас обоих.

– Откладывать не будем.

Я непонимающе воззрился на него.

– Я говорю о раскопках.

Изумление мое возрастало. Что еще выяснилось, пока меня не было?

– Понимаете, Рон, – оживилась Наоми, – когда за мной пришли в подземелье… в тот день… я страшно испугалась. Решила: убьют здесь и никто никогда не узнает, что со мной сталось. Много позже поняла, почему так подумала. Там, в подземном зале, куда выходят двери всех камер, под каменными плитами пола кто-то погребен. Подсознательно я приметила это еще когда меня препровождали в темницу.

Со всех сторон нас охватили холод и тишина подземелья. Тусклые флуоры еле рассеивали мрак. Арни и Наоми шли впереди, за ними следовали мы с Пини. Я присматривался к Наоми: не страшно ли ей вновь очутиться в мрачной тюрьме, где она провела столько времени в ожидании пыток и казни. Но ни тени беспокойства не увидел в ней, в ее легких движениях, уверенной поступи. Она вела нас всех.

В бывшей камере Наоми зашевелилась, встала в рост темная фигура.

– Явились, – в туманном свете умирающей флуорпанели физиономия Бренды выглядела жутковато. – Долго мне здесь прохлаждаться? Вы не смеете тронуть Вагу. А с его сестрой можно так обойтись? Сойдет с рук, вообразили? Я должна заботиться о Вагариусе – он болен. Без него ваша лавочка живо закроется!

– Я подумаю, – бесстрастно ответила Наоми.

И тут я сообразил, что, выдавая свою тираду, Бренда на нее даже не глянула. Речь ее предназначалась, скорее, для ушей Пини.

Ключ от камеры был у Наоми, и она открыла замок.

– Выходите, Бренда.

Она медленно вышла, растерянно моргая, недоумевая, что это? Смерть? Свобода? Под нашим конвоем проковыляла к центру зала. Зажженный фонарь в руке Пини отбросил качающийся эллипс света на серый каменный пол.

– Здесь другой цвет цемента, – сказала Наоми. – Поднимите плиту.

По виску Бренды сползла крупная капля пота.

Арни принесенным с собой ломиком быстро сбил крошащийся цемент и поддел плиту. Она сдвинулась с глухим скрежетом. Тогда Арни взялся за приподнятый край и разом, по-богатырски легко опрокинул плоский каменный блок. Открылась темная ниша.

Резкий, затхлый запах достал до моих ноздрей. В ярком свете фонаря я увидел совершенно мумифицировавшийся труп женщины: запавшие глазницы; выступающие сквозь темно-коричневую, ссохшуюся кожу кости черепа. Сохранилась одежда: полуистлевшее красное платье, стянутое на талии кожаным поясом и расшитые жемчужным бисером сандалии. Я наклонился над трупом …

Раздался жуткий вопль Пини и свет опрокинулся мне в лицо. Хорошо, что фонарь был небьющийся. Упав, яркий продолговатый цилиндр в защитной плетенке подкатился к самому краю могилы. Пини встала рядом на колени, протягивая руки к останкам, туда, где золотая пряжка на поясе умершей блестела замысловатым вензелем: «Л.К.»

16. ПАДЕНИЕ ВЛАДЫКИ

– Спокойней! – властно сказал я. Пини, понурившись, подчинилась.

А я приступил к осмотру. Труп принадлежал девушке лет шестнадцати. Ростом немного выше Пини, худощавая от природы, к моменту смерти она была, вдобавок, порядком истощена. На теле я увидел следы порезов и колотых ран, ни одна из которых не была опасной для жизни. Смерть же наступила от асфиксии. Сохранился завязанный на шее шнур, которым задушили погибшую.

Я поднялся и помог встать Пини. Она обернулась к безмолвной, как истукан, Бренде, но я перехватил инициативу:

– Развейте наше недоумение, Бренда.

– Сама… ничего не понимаю. Поражена не меньше вас.

Я не мог не восхититься ею. И снова заметил, как она старалась не смотреть в сторону невозмутимо стоящей поодаль Наоми. А та тоже, сомкнув руки за спиной, не обращала внимания на злейшую свою врагиню. А, между тем, впечатление у меня сложилось такое, что эти двое ведут между собой безмолвный разговор.

Арни же старался ободрить Пини:

– Успокойся, прошу… Подумаем вместе. Тебе было одиннадцать лет, но ты все хорошо помнишь; а я был юноша взрослый… Арда и Вага у открытого гроба… Левкиппа лежала бледная и очень красивая… Да не могли мы все подряд ошибиться и похоронить вместо нее другую!

– Первый адмирал! Прошу вашего разрешения на вскрытие могилы Левкиппы Картиг.

Нижняя челюсть Ваги мелко дрожала. Нелегко далось ему выслушать мой рассказ. Но, должен заметить, между нами уже выстроились доверительные отношения. Я всегда держался с ним подчеркнуто уважительно, давая понять, что и в нынешнем своем положении Вагариус Картиг для меня – личность.

– Я буду присутствовать. А сейчас… отдайте от моего имени необходимые распоряжения, – он устало откинулся на подушки.

Я поправил плед, прикрывающий его ноги.

– Последний вопрос, адмирал. Припомните, не было ли у вашей старшей дочери на теле особых примет: шрамов, родинок, татуировки?

Вага пожевал губами.

– За три месяца до смерти Левки сделала себе татуировку на правом плече. Я очень ругал ее за это. Птичка… слепоглазка. Вы…?

К сожалению, я подтвердил его опасения. На обнаруженном нами трупе имелась такая татуировка.

Могилу Левкиппы в саду вскрывали двое подсобных рабочих под наблюдением нашей четверки и Ваги с Брендой. Да – Наоми решила освободить Бренду! Я недоумевал, но Наоми отмела все возражения:

– Сбежит? Все равно, что распишется в своей вине – откровенное будет признание. Вдали от Вагнока, от Гнезда – властного центра Острова, разлученная с братом, еще хранящим призрак власти, она – никто! Никогда на такое не согласиться.

Бренда выглядела обретшей новую уверенность в себе. Обратилась к Ваге:

– Как чувствуешь себя?

– Нормально, – он поспешно отвернулся. – Начинайте.

Когда рабочие стали выбирать тросы и из глубины открытого сверху склепа показался, качаясь, гроб, я сразу почуял неладное. Моя ли сработала природная интуиция, или я заметил, как нахмурилась Наоми… Или Бренда не смогла совладать с собой и выдала себя невольным движением?

Без усилий, как перышко, опустили подсобники гроб на мягкую траву и стали отвинчивать бронзовые болты, удерживающие крышку. Вздохнул Вага, тихо вскрикнула Пини. Гроб Левкиппы был пуст.

Но я ошибся. Маленькая, выточенная из цельного куска песчаника урна, в каких хранят прах покойников, лежала на его дне. Пини, чтоб не упасть, схватилась за Арни, он поддержал ее за талию. Наоми искоса наблюдала за Брендой. Первым заговорил Вага и обращался он к сестре:

– Кто приказал кремировать тело?

– Вага… Слушай спокойно, не волнуйся. Я объясню. Все это – провокация, затеянная против меня. Она (кивок в сторону Наоми) не оставит меня в покое. Кремировать Левки распорядилась я. Спустя сутки после похорон. Сделали тайно, чтобы не причинять никому лишней боли.

– Зачем? – глухо спросил Вага.

– Но Левки действительно отравили! И слух об этом ходил по Гнезду. Ни к чему был лишний скандал, если б дело дошло до эксгумации. Да… я проявила малодушие. Да!

– Кто же лежит в подземном ярусе? – спросил я Бренду.

– Та, кто убила Левки. Служанка Дениза. Она была ненормальной. Вовлекла Левки в дурацкую забаву – меняться одеждой. Чем дальше, тем больше воображала себя Левкиппой и настало время, когда настоящая Левки стала лишней. Когда после похорон я застала Денизу в комнате Левки и в ее лучшем наряде… Не смогла вынести. Убила ее. Была ночь, и мне повезло незаметно избавиться от трупа. На руках донесла мертвую Денизу до лифта. Вернулась к себе под утро, чуть живая от изнеможения…

Бренду бессильно умолкла. Ужасное признание потрясло всех, кроме меня и Наоми. Оставалась еще одна версия случившегося и ее высказал Вага:

– Бренда… Ты не раз уверяла, что никогда мне не лжешь. Ты убила Левки?

Я понял, что участь Бренды решена. Все поняли, кроме нее самой.

– Вагариус, я – твоя сестра…

Он перебил:

– Я задал вопрос.

– Не руби с плеча, пожалуйста… Без меня ты лишишься даже остатков власти.

– Мне теперь она не нужна. Зачем?… Зачем ты это сделала?

Бренда умоляюще сложила руки.

– Я не убивала… Годы, что мы были вместе… неужели ничего не оставили в тебе?

– Горечь и стыд. Где мой первенец – Александр? Он случайно умер во младенчестве? Бедная Арда, она пережила Левки на три года и умерла. Ты тоже помогла ей?

Бренда с трудом сдерживала слезы.

– В том я не виновна, Вага!.. Выслушай меня!

Наоми заговорила холодно и резко:

– Достаточно. «В том я не виновна» – сказали вы, Бренда.

– Я оговорилась,… подождите. Вага, выслушай! У меня не было причин…

Вага ровным голосом ответил:

– Ты единственная из нас, кто мог полагать, что него есть причина убить Левки. И я спрашиваю тебя: ты убила Левки? Да или нет?

Трясущейся рукой он обвиняюще указал на сестру. И Бренда не выдержала.

– Левки была дурой! Идиоткой! Спуталась с этим молокососом из Магистрата! Могла порушить все равновесие – столько лет выстраивали. Все труды прахом…

Она опустилась на густую траву рядом с раскрытым гробом и тонко заскулила, как от невыносимой боли.

Вага отвернулся от нее.

– Отдаю ее вам. Завтра никто не должен увидеть ее живой. С меня довольно. И… Гаяр, проводите меня.

Я ввел первому адмиралу изрядную дозу успокоительного, опасаясь разрушительных последствий пережитого потрясения.

– Теперь следует прилечь. Сон восстановит ваши силы.

– Да. Сон – временная смерть, как говорят. Тогда и в настоящей нет ничего страшного. Просто забыл проснуться и все.

– Ложитесь…

Он со вздохом улегся. Я поправил подушку под его седой головой.

– Гаяр! То, что я скажу никому больше нельзя знать.

– Отложим до завтра, адмирал.

Он усмехнулся.

– Допустим, я забуду проснуться.

И я внимательно выслушал все, что он захотел мне сообщить. Прискорбная история. Большой ошибкой было раскрывать ее, кому бы то ни было, но Вага уже не мог сдержать себя, так долго мучила его эта тайна.

– Я не уберег ее. Всю жизнь мне снился долгий, сладкий сон о власти и могуществе. И вот, я очнулся…

Мы еще поговорили с первым адмиралом, но уже о пустяках, пока он не задремал.

В коридоре постепенно разгорались бледно-желтым светом лампы. Навстречу мне шла пожилая служанка. Я вспомнил ее имя – Дина.

– Доктор…

Я остановился.

– Сплетничают, что открывали могилку Левки?

Я не имел права говорить с нею об этом и хотел молча пройти мимо. Но меня не покидало чувство не до конца сделанной работы. Дело вроде ясное: недалекая и завистливая Дениза убрала свою госпожу по приказу Бренды, а затем и сама получила свое. Но что-то было не так. Вага упомянул, что его дочь отличалась незаурядным умом. Как же могла она приблизить к себе такое ничтожное существо? Дениза примеряла напоследок наряды убитой подруги… Бррр!

– Дина, вы давно здесь служите?

– Скоро уж двадцать пять лет. Вага не был первым адмиралом, когда…

– Вы помните похороны Левкиппы? В какой одежде ее хоронили?

– Как невесту. Белое платье, бриллианты. Поговаривали, что она собиралась замуж за юношу из Норденка.