Мертвым не мстят, или Шутка Андреева Наталья

1

– Быстрее, быстрее! Шевелитесь, мальчики! – покрикивала на ребят, держащих в руках тяжелые деревянные щиты, девочка с сердитыми серыми глазами. Она была похожа на куколку, маленькая, с аккуратным носиком, с губками, формой напоминающими сердечко. Но слушались эту хрупкую на вид фарфоровую игрушку беспрекословно.

Ее одноклассницы в белых фартучках скромно стояли поодаль кружком, перешептывались и хихикали. В процесс никто из них не вмешивался: не смели. Сальниковой-то все сойдет с рук, но не всем же так повезло.

Самый высокий из мальчиков, веснушчатый, рукастый, пытался пристроить свой плакат на самый верх стены, где торчали три больших железных гвоздя.

– Да не туда, тупой! Этот будет третьим, на две ступеньки ниже, ты что, совсем ничего не соображаешь?

– Да я…

– Сейчас звонок прозвенит, – оборвала его сероглазая. – Повесили быстренько, и все разошлись за свои парты. Молчим, не улыбаемся, иначе ничего не получится.

Мальчишки засуетились и наконец пристроили тяжелые деревянные щиты на положенные места. Вернее, совсем не на те, что были выделены для них изначально. Раньше плакаты висели лесенкой, согласно смене исторических формаций, прописанной в учебнике истории: от первобытнообщинного строя, минуя рабовладельческий и капиталистический, через социализм, вперед, к коммунизму! По восходящей, как и полагается. Путь человечества наверх, к светлому будущему. Но Людочка Сальникова обожала розыгрыши. Кабинет истории всегда казался ей скучным. И она решила сделать учительнице сюрприз. Теперь «Коммунизм» оказался в самом низу, почти у пола, так что можно было пнуть его ногой, а на высшей ступени развития общества, под белоснежным потолком, вольготно расположились люди в звериных шкурах, сидящие вокруг костра. Они прекрасно себя чувствовали, обгладывая огромные кости, и снисходительно посматривали на картинку, висящую чуть ниже, где негры-рабы, закованные в цепи, упираясь, вращали деревянный ворот. Так вам и надо!

Людочка со знанием дела принялась рассматривать плакат «Социализм», находящийся теперь как раз на уровне ее кукольного носика. «Кто не работает, тот не ест!» Как же! Людочкина мама давно уже нигде не работала, но очень хорошо и много кушала, и процесс этот обожала, поэтому каждый день со вкусом составляла для домработницы список блюд, которые надо подать к столу. Завтрак, обед и ужин. Каждому члену семьи – питание согласно возрасту, статусу и его потребностям. Диетические блюда для папы Михаила Федоровича, деликатесы для нее, мамы Серафимы Евгеньевны, а для единственной дочки Людочки детский стол, пищу, богатую витаминами и кальцием. Ребенку надо расти.

Ребенок меж тем таскал тайком из холодильника вредную для здоровья копченую колбасу, потрошил коробки с шоколадными конфетами, сваливая это на домработницу, и делал учителям разные пакости. Авторитет Людочки в школе, где она училась, был высок. Да что там! Непререкаем! Все, и учителя, и одноклассники, твердо знали: Людочке Сальниковой ничего не будет, что бы она ни натворила. Папа не допустит. Вызовет к себе в кабинет директора школы и разъяснит ему, что ребенку надо расти. А значит, проказничать и познавать окружающий мир пробуя его на зуб. Людочке даже пальчиком грозить не смели:

– Ай-яй-яй!

Ни завуч, ни директор. Вымученно улыбались и терпели. Кто ж не дорожит своей работой? И кто захочет стоять посреди кабинета провинившимся школяром и слушать нотации? Шутка ли сказать: Первый секретарь горкома! САМ! Хозяин! Михаил Федорович Сальников!

Шутка с плакатами показалась Людочке очень удачной. Весь урок она ерзала на стуле и ждала, когда же учительница заметит непорядок на стене. Класс гудел, взбудораженные мальчишки и девчонки, пересмеиваясь, обменивались записочками. Но историчка, видимо, была поглощена другими заботами. Муж в очередной раз запил, ребенок лежал дома с температурой, а свекровь ворчала, что устала всем быть нянькой. Бедная женщина весь урок напряженно думала о том, где бы перехватить денег до зарплаты и как сбить маленькому сыну температуру? И где найти замену свекрови? Разве маму выписать из Сибири? Сдернуть с насиженного места, пережить еще один семейный скандал…

– Итак, дети, записываем домашнее задание…

Разочарованная Людочка сразу после звонка собрала портфель и молча, с поджатыми губами, вышла из класса. Вот тут историчка напряглась: «Господи, что я Сальниковой-то сделала? К доске вроде не вызывала, в журнале у нее одни пятерки. Надо бы все проверить как следует…»

Подружки то и дело толкали всесильную Сальникову в спину:

– Может, сказать, а? Людочка? Может, сказать? А?

Но девочка упрямо качала головой:

– Пусть так висит. Не заметила – ей же хуже!

И не ошиблась. Шутка имела для учительницы истории печальные последствия. Диверсию заметила комиссия из гороно, разразился скандал. Директору поставили на вид, он кричал на завуча и топал ногами:

– Что вы себе позволяете?! Это же катастрофа! Нас обоих уволят! За дискредитацию линии партии! За поклеп на социализм!

Перепуганная зав учебной частью в свою очередь напустилась на хозяйку кабинета. На очередном партсобрании историчке влепили строгий выговор с предупреждением, чуть не отобрали партийный билет, и она долго еще ходила по школе заплаканная, с красными глазами. А Людочка уже придумывала очередной розыгрыш, чтобы одноклассники посмеялись всласть…

…Уникальное чувство юмора Людочки Сальниковой, которая ни дня не могла прожить без шутки, формировалось под покровительством папы – большого начальника. Папа Сальников был номенклатурным работником и уверенно продвигался вверх по служебной лестнице, занимая с каждым годом все более высокие и важные посты. А Людочка чувствовала, как с каждым годом окружающие относятся к ней все внимательнее и осторожнее. В небольшом провинциальном городке, где она жила и училась, все зависело от ее отца. В те времена никаких специальных школ для «особых» детей еще не существовало, по крайней мере, в провинции уж точно. Людочка Сальникова ходила в обычную, но была там на особом положении. Ведь это ее глазами глава городской администрации видел работу славного учительского коллектива в одной из школ. И он ни в коем случае не должен был усомниться в том, что школа эта самая лучшая, а педагоги в ней самые чуткие и внимательные к детям. Поэтому учителя смотрели на Людочку с опаской. Тьфу-тьфу-тьфу! Прелестный ребенок! Золото просто! И как мило шутит!

Гости, которые бывали в доме у Сальниковых, тоже смотрели на Людочку с опаской. Всех новеньких она непременно проверяла «на лимон». Насыпала в сахарницу мелкую-мелкую соль вместо сахарной пудры и подавала ее гостям. Те умилялись: какая хорошая девочка, совсем не избалованная! И помощница маме! Людочка первая посыпала солью дольку лимона, а потом, не морщась, отправляла ее в рот. Когда ничего не подозревающие гости клали такой лимон в чай или закусывали им папин коньяк, Людочка звонко смеялась. Ничего, проглотят! А привычка есть лимоны с солью осталась у нее на всю жизнь. Странно, но ей казалось, что это вкусно.

Другой Людочкиной радостью была собачка Манишка. Маленькое, злобное существо, признававшее только свою хозяйку.

– Не бойтесь, не бойтесь, она не кусается! – кричала Людочка гостям, когда белая болонка начинала прыгать вокруг них и противно тявкать. – Она же такая маленькая!

В этот момент дамам не следовало расслабляться.

Манишка и в самом деле не кусалась, но даже люди, вхожие в дом Сальниковых, почти что члены семьи, ее боялись. Особенно женщины, которые при виде болонки старались спрятаться за своих мужей, а сидя на стуле, смешно поджимали ноги, становясь похожими на куриц на насесте. Людочка долго натаскивала Манишку и в конце концов своего добилась. Манишка вовсе не стремилась кого-нибудь укусить, она покушалась на женские колготки. Цапнув острыми когтями за чью-нибудь нейлоновую ногу, она делалась чрезвычайно довольной. Ее ждало лакомство. А гостья, сдерживая слезы, улыбалась хозяевам:

– Ничего, ничего! Ах, какая прелестная собачка!

В те времена хорошие колготки были страшным дефицитом, да и стоили недешево. А к Сальниковым все старались одеваться как на парад. Затяжки, а тем паче швы, выглядывающие из-под юбки, были немыслимы! А ты попробуй, достань новые колготки! «Уж лучше бы не звал… Да подавись ты своей икрой!» Бывалые дамы приходили в брюках, но Манишка, изловчившись, умела оставить заметные затяжки, а то и дорожки и на штанинах. Пару визитов – и модную вещь можно было выбрасывать! Не давались вредной собачонке только джинсы, в конце концов Михаил Федорович стал ворчать:

– Что это вы ко мне в дом буржуазную заразу таскаете?

К ним теперь все женщины приходили в джинсах.

А Людочке с Манишкой за шалости никогда не попадало.

– Ребенок любит животных, это надо поощрять! – говорила мама. – Тогда он вырастет добрым и чутким!

От «чуткости» ее дочери окружающих бросало в дрожь. «Какая вредная девчонка! И чего ей не хватает?» Людочке же и в голову не приходило, что вещи, которая она портит, стоят дорого, что кто-то из-за нее может лишиться работы, а то и здоровье потерять, нажить, к примеру, гастрит. Не говоря уже о домработницах, которые менялись в семье постоянно. Одни сбегали сами, других Людочка изживала. Она делала это ради шутки, иногда просто на «слабо».

Ведь все зависело от ее папы – большого начальника, и гости терпели. И домработницы терпели. И учителя терпели. Чтобы хорошо жить, надо не выдвинуться, надо прогнуться. А значит, хвалить начальника, его выдающийся ум, прозорливость, умение руководить коллективом (ах, Федор Михайлович, дай вам бог здоровья – куда ж мы без вас), хвалить всех его домочадцев и всё, чем он владеет. Вот все в городе и хвалили взахлеб машину Сальникова, его квартиру, дачу, жену, проказницу-дочку и его мерзкую белую болонку. И что бы Людочка ни делала, она слышала неизменное:

– Ах, какая прелестная девочка!

Сначала Людочка твердо знала, что все эти люди врут. Что Манишка – противная собака, злая и невоспитанная, а она, Людочка, никакая не прелестная девочка и не совершенство с кучей непризнанных пока талантов. Знала, что рисунки ее – бездарная мазня, игра на фортепиано полна ошибок, голос фальшив, а стихи, написанные в угоду маме, – посредственные. И сама она посредственность. Но посредственность умная, потому что не верит всем этим дядям и тетям. Эти дяди и тети считают, что они Людочку обольстили своими похвалами, раз ее родители довольны и сама девочка улыбается. А Людочка, улыбаясь, меняла тетям помаду в сумочках, так что, подкрашивая губы, они недоумевали, что ж за цвет получился, я такую не покупала, а дядям подавала крепкий чай в бутылках из-под коньяка. И все весело смеялись. Только отец, хохоча, спрашивал:

– Людочка, а где ж коньяк?

– Я вылила его в унитаз! – с гордостью говорила она.

– Вот проказница! – хлопал в ладоши папа.

А мужики, с усилием растягивая губы в улыбке, мысленно проклинали «прелестное дитя». «Теперь ведь на сухую придется, я бы своему уши оборвал!»

Но вслух это ни разу никто так и не произнес.

Людочке ничего не оставалось, как играть по их правилам, потому что это было приятно. Что бы она ни делала, все равно оставалась прелестной девочкой. А это гораздо приятнее, чем изо дня в день слушать нотации и рассказы о других детях, которые красивее, умнее и талантливее. В присутствии Людочки Сальниковой не смели хвалить других детей. Понятно, что самая лучшая – дочь Первого! И случилось так, что Людочка постепенно стала забывать о том, что дядям и тетям нельзя верить. «Да, я знаю…» – говорила она себе. Но что именно знает, со временем как-то забылось. Тем более папу перевели в Москву, и он вновь пошел на повышение.

И тут-то пришлось Людочке Сальниковой вспомнить перевешенные в школе плакаты. Жизнь тоже была не без чувства юмора. Только она играла не плакатами, а эпохами, то бишь историческими формациями, и не перевешивала их туда-сюда, а просто убирала со сцены. Так, деревянный щит с коммунизмом исчез вовсе, а социализм засунули далеко-далеко на задворки, в пыльный чулан. А на самый верх, как единственно правильное, то, к чему надо стремиться, повесили гигантский плакат «Капитализм». И все эти банки, биржи, бесчисленные фирмы и фирмочки, консалтинговые компании и агентства недвижимости возникли так быстро, словно только и ждали удобного момента.

Папа Сальников, недолго думая, положил партбилет на стол. Чутье у него было звериное, он быстро понял: чтобы оставаться Первым, надо первым приватизировать то, что раньше было общественным. Его жена по-прежнему хотела вкусно кушать, а дочка заканчивала школу. И бывший коммунист пошел в народ, чтобы быть выдвинутым во власть, но уже на выборной основе. Так сказать, демократично, без принуждения. И сделал стремительную карьеру, но уже в новом качестве, реформатора.

В Людочкиной жизни ощутимых перемен не произошло, если не считать того, что она просто выросла. И кроме привычки есть лимоны с солью взяла с собой во взрослую жизнь и другую милую привычку: устраивать людям розыгрыши. Умерла белая болонка Манишка, да и импортные нейлоновые колготы перестали быть дефицитом. И если бы Людочка Сальникова знала, до чего иногда доводят милые розыгрыши, она задумалась бы о жизни всерьез.

2

– Тимка, будильник!

– Угу.

– Вставай, Тимка!

– Угу. А сама?

– Ты с краю. Немедленно вставай! Ну, Тимка!

Муж зевнул и нацелился на Людочку загадочным карим глазом. Она сразу поняла, что полупрозрачные кружева ночной сорочки не закрывают почти ничего. Кремовые розочки, сплетенные в хитрый узор, аппетитно красуются на белой сливочной коже. Полные ножки и складочки на животе надежно спрятаны в кружевной пене, зато соблазнительная грудь в глубоком вырезе такая, что… Ах!

– Не смотри на меня так! Мы на работу опаздываем!

– Да черт с ней, с работой!

– Тимка… нет…

Он все-таки прыгнул, гибкий, сильный, смуглый. Цепко схватил Людочку за плечи, развернул лицом к себе. Его губы попробовали на вкус сладость сливочной кожи. Людочка заглянула в загадочные, почти черные глаза и почувствовала, что задыхается. Она успела только жарко прошептать:

– Будильник, Тимка… Будильник…

…В офис они с мужем пришли позже всех. Подумаешь! Могли бы и вообще не приходить, но папа Сальников настаивал на том, чтобы Людочка каждый день бывала на работе.

– Ты должна трудиться, дочь! – внушал он ей и добавлял при этом: – Не забывай, что мой рейтинг зависит и от каждого члена семьи тоже.

Рейтинг, рейтинг! Это слово было для Людочки кислее, чем лимоны с солью. Пусть бы его молодая жена поддерживала этот проклятый рейтинг, каждое утро вставая по звонку будильника и отправляясь на работу! Тащилась бы по этим пробкам, задыхалась от бензиновых паров! Так нет же! Спит, зараза гладкая, сколько влезет, спихнув маленького ребенка няне. Только и знает, что СПА-салоны, да шопинг.

Людочка не уставала удивляться, с какой ловкостью и как быстро зараза-Варька обработала папу. Не прошло и года, как умерла Серафима Евгеньевна, болевшая сахарным диабетом, но так и не научившаяся отказывать себе во вкусной еде. В итоге инсулин, но потом и он перестал помогать, мама впала в кому и вскоре умерла. Как плакал на ее похоронах папа! Года не прошло, а он взял да и обвенчался с этой белобрысой стервой! Вы только представьте себе! Обвенчался! Да в былые времена в доме Первого секретаря горкома и слово «пасха» запрещалось произносить! Не то что праздновать! А теперь политики вип-приглашения в церковь получают! Как все меняется!

Людочка с первого взгляда на Варьку определила типичную хищницу. Акулу, прячущую два ряда острых белых зубов за приторной улыбкой. Какая там любовь! Ей нужны лишь папины деньги! Привилегии! Чтобы ехать по Рублевскому шоссе с мигалкой, презрительно глядя сквозь тонированное стекло на быдло. Ради этого Варька готова продать и тело, и душу, лишь бы на пальце был брюлик, при виде которого застонет вся Рублевка, а в гараже машина стоимостью триста тысяч евро, не меньше. Продажная тварь. Захватчица. Глядя в ледяные Варькины глаза ослепительно синего цвета, Людочка словно видела тех слащавых тетенек из своего детства, которые тянули нараспев:

– Ах, какая прелестная девочка!

Отношения с мачехой были на первый взгляд идеальными. Варвара осыпала Людочку комплиментами, в присутствии гостей нежно жала плечико, гладила по руке и с улыбкой говорила, что они прекрасно поладили. Что она нашептывала мужу за глаза в тишине огромной спальни, после жарких ласк, одному богу известно. Но дочь вскоре почувствовала, как переменился к ней отец.

Сама Людочка давно уже поумнела. Она прекрасно понимала, чем ей грозит его новый брак. Они с Варварой почти ровесницы, три года разницы, и только. Варвара чуть старше, но, учитывая Людочкину полноту и нежелание заниматься спортом, еще неизвестно, кто выглядит моложе. Отец невольно их сравнивает и потихоньку начинает прозревать. Варвара долго шарила рукой в брачной корзине, все прикидывала и выбирала, а вытащив счастливый лотерейный билет, решила получить по нему сполна. Все до копеечки, ни с кем не делясь и не вступая ни в какие благотворительные фонды. Все – себе. И она потихоньку начала плести интриги. Указывать мужу на Людочкины недостатки, главным образом, на лень.

Подтекст был понятен – все мне. Мне и моему ребенку.

Варькину жадность отмечал даже влюбленный в нее папа Сальников. Но он, бедняга, так дорожил своей репутацией, что просто разучился ходить налево. Его первая жена тяжело и долго болела, а он даже думать не смел завести любовницу. Так прошли годы. Умеренность и воздержание. Никаких плотских радостей. И вдруг – свобода! Очень вовремя подвернулась Варвара. Получив в свое законное распоряжение ее стройное, молодое тело, ожившую античную статую, не меньше, папа Сальников стал служить белокурой нимфе с таким рвением, что позабыл про все остальное. А когда у молодой жены родился долгожданный сын, Михаил Федорович урезал Людочкины расходы настолько, что любимая дочь взвыла:

– Это нечестно! Я тоже хочу хорошо жить!

– Тогда работай, – жестко сказал отец.

Втайне Людочка надеялась, что он любит ее больше, чем Варьку. Все-таки дочь, не синеглазая красавица акула, приплывшая неизвестно из каких глубоких вод. У Варьки явно темное прошлое, надо бы в нем покопаться. И про рейтинг нельзя забывать. Откуда у политика, радеющего за многострадальное отечество, деньги на бриллианты для молодой жены, которые даже Рублевку поражают своей ценой? В гардеробе у мадам Сальниковой столько шуб, что впору открывать меховой салон! А ее горничные щеголяют в платьях от Версаче, которые хозяйка, купив по бешеной цене, так ни разу и не надела! Предпочла прислуге подарить. Скромнее быть надо, летать хотя бы бизнесом, а не на частных самолетах, да и машину для супруги выбрать, как бы это сказать поделикатнее? Как-никак, борьба с коррупцией, и не такие головы летят. Но папа Сальников только вздыхал, увидев очередную покупку жены, и произносил всего лишь одно раскатистое слово:

– Вар-вар-варра!

И все. В его устах это звучало почти как ласка. В общем, говоря языком медицины: сошел с ума от любви.

Людочка и не сомневалась, что Варвара плетет против нее интриги. Нашептывает ночью мужу на ушко, что дочка-де уже взрослая, пора ее отправить на вольные хлеба. Хватит у отца на шее сидеть.

Но Людочка знала, что папа ее любит, из списка членов семьи депутата Госдумы Михаила Федоровича Сальникова ее, родную дочь, исключить невозможно. И из завещания тоже. И кормить ее папа просто обязан. Раньше надо было думать! Растил, как принцессу, позволял бездельничать до двадцати пяти лет, оплачивал наряды от-кутюр и заграничные вояжи, пусть сам теперь и выкручивается.

И папа Сальников выкрутился. Он купил дочери туристическую фирму и заставил ее самостоятельно зарабатывать деньги.

Туристическую, потому что до этого момента главным занятием Людочки кроме ногтей, которые она обожала красить, были путешествия по заграницам. Рассказать о тамошних отелях, бассейнах, ресторанах и барах она могла не по картинкам и не понаслышке, а руководствуясь собственным опытом и впечатлениями. Красочно и с подробностями. И посоветовать, где лучше и выгоднее отдыхать, могла тоже. А уж кричать на сотрудников, топать ножкой и грозить расправой, – это у Людочки было в крови. От папы Сальникова. Она родилась начальником и даже не представляла, что с людьми можно разговаривать и по-другому.

Такая работа Людочке даже нравилась. Если бы еще не надо было так рано вставать! И мчаться сломя голову в гараж за машиной, чтобы в офис приехать хотя бы к полудню. Город с раннего утра стоял в пробках, а в метро она бы не спустилась даже под страхом смертной казни. Она, конечно, слышала, что метро в Москве есть. Но ей всегда казалось, что это синоним ада. Или ад на Земле. Там лишь немыслимые страдания и как итог – испорченная одежда от всемирно известных брендов и отдавленные ноги.

В общем, дорога на работу была пыткой. Людочка даже не представляла себе, что придет день, и она будет делать это с удовольствием: вскакивать по звонку будильника, наспех пить кофе, мчаться в гараж за машиной, томиться в пробках. Все – с улыбкой. В предвкушении. Вплоть до того дня, когда человек, во имя которого совершается сей ежедневный подвиг, не проснется в ее постели.

Одним прекрасным солнечным утром, а точнее, в полдень – раньше Людмила Михайловна собеседований не назначала – в ее белоснежном, евроотремонтированном офисе появился Тимур Муратов. Он пришел устраиваться на работу.

В первый момент Сальникова лишь тихонько вздохнула:

– Это самое прекрасное, что я видела в жизни!

Она даже думать не смела, что этот шедевр, сотворенный природой, может принадлежать ей. Она могла только смотреть и восхищаться. Молча. Разумеется, Тимур сразу получил работу. Они беседовали минут пять, причем говорил он, а она краснела. Хотя раньше Людочка не отличалась застенчивостью, но тут вдруг пробрало! Это была любовь с первого взгляда! Похожая на удар молнии, стремительная и испепеляющая. В один день Людочкино сердце вспыхнуло и сгорело, и возродить его из пепла мог только Тимур. Она даже заболела от любовной тоски, но исправно продолжала ходить на работу.

От мужчин-сотрудников Тимура выгодно отличали, во-первых, сдержанность, во-вторых, начитанность, в-третьих, уважительное отношение к женщине. Людочка ни разу не видела, чтобы он с кем-то заигрывал, ущипнул бы девушку за мягкое место, просто подмигнул развязно. И уж тем более не слышала, чтобы Тимур ругался матом. В присутствии женщины – никогда! Это был Бог, хоть и на службе у людей, но ни на секунду не забывавший о своем божественном происхождении.

Тимур Муратов родился где-то в степи, на безымянном полустанке, и там его мать в течение суток пыталась оправиться от преждевременных родов. Она была наполовину русской, наполовину казашкой, про отца Тимур никогда не вспоминал, скорее всего, его и не было. То есть фактически он был в момент зачатия, но сразу после этого исчез в неизвестном направлении. Во внешности Тимура, которая и в самом деле была выдающейся, в результате смешения многих кровей причудливо переплелись экзотика востока и европейская утонченность. Не обошлось и без горцев, иначе откуда бы у нищего парня взялись такая царская гордость и сановная сдержанность? Словно у орла, сидящего на вершине горы и созерцающего свои владения. У Тимура были жесткие черные волосы и миндалевидные карие глаза. Но овал лица европейский, нос прямой, без горбинки, губы литые, похожие на лук с натянутой тетивой, на высоких скулах – густой румянец, словно глубокие тени залегли, что лишь подчеркивало восточный разрез глаз. Он был тонким, гибким и очень сильным, с точными движениями и незаметной, но развитой мускулатурой. Его глаза Людочка называла загадочными.

В самом деле, что можно понять, заглянув в очи, где зрачок почти сливается с темной радужной оболочкой? Попытаться с точностью определить цвет, достигнуть дна, которое все время отступает под твоим взглядом, отчаянно грести, чтобы выплыть, и все равно утонуть, потому что, не делая ни малейшего движения навстречу, тебя затягивает вглубь какая-то тайная, слепая сила.

Выплыть Людочка не смогла. Она влюбилась в Тимура всерьез и некоторое время молча страдала. Но папа Сальников разъяснил, что у всякого произведения искусства, даже у шедевра, есть своя цена. Его дочь оскорбилась, но все же сделала Тимуру намек, что он ей интересен. Через месяц Тимур Муратов признался Людочке в пламенной любви.

Людочка ему поверила, как верила когда-то в то, что она прелестная девочка. Сначала подыгрывая, потом всерьез, потому что игра становилась все интереснее. В самом деле, а почему бы Тимке ее не любить? Хорошо бы, конечно, сесть на диету и сбросить килограммов пять. А лучше семь. Или даже десять. Но как же кушать хочется! Особенно вечером, когда нельзя, не рекомендуется. Ну и пусть!

Хорошо бы переменить прическу. Но так жаль расставаться с каштановыми кудряшками! Как в детстве, до плеч, с челочкой. Ну и пусть! Она же Людочка. Лю-доч-ка. Прелестная девочка. Серые глазки, аккуратный маленький носик, губы сердечком. Пусть взрослеют те, у кого жизнь тяжелая. Кому не досталось ни такого отца, ни такого мужа. Потому что битву за Тимура Муратова Людочка у папы выиграла, хотя и с большим трудом.

Как ни странно, но помогла в этом ей мачеха. Такая жадина, а включить в семейный бюджет еще и Тимура не поскупилась. После роскошного ужина в загородной резиденции Сальниковых, раскинув античное тело в шезлонге возле бассейна с голубой водой и разглядев как следует жениха своей падчерицы, разгуливающего рядом в обтягивающих плавках, синеглазая акула вдруг капризно протянула:

– Ка-акой интересный мужчина! Мишунчик, вокруг тебя должно быть как можно больше красивых людей. Твой рейтинг…

Почему-то при слове «рейтинг» мачеха посмотрела на стройного смуглого красавца, точнее на то, что так выразительно было обтянуто мокрыми плавками. И выдающийся политик погрозил молодой жене пальцем:

– Вар-вар-варра!

– Людочка ведь всегда получает то, чего хочет. Он мне нравится. Берем!

– Но он же нищий, Варенька. Никто. Понимаешь? Никто.

– Пусть ведет дела ее фирмы. Авось она слезет с твоей шеи. Парень пробивной, я это чувствую.

– А ведь верно! Воз есть, нужна лошадь. Дочери пора расширяться. Берем!

И Михаил Федорович дал согласие на брак. Людочка сначала насторожилась. А не положила ли акула глаз на Тимку? Пусть не забывает про рейтинг. Когда речь идет о карьере, политики становятся весьма принципиальными. Папочка не будет разбираться, со скуки или по любви они согрешили, вытурит обоих. Но синеглазая акула была неглупа и крайне осторожна, никогда не оставалась с Тимуром наедине, если и разговаривала с ним, то на общие темы, дотронуться не пыталась, стройные ножки не демонстрировала. Да и он был сдержан, называл ее по имени-отчеству и отводил глаза, если декольте госпожи Сальниковой казалось ему слишком уж откровенным.

В общем, ни у Сальникова, ни у его дочери повода для ревности не было. Михаил Федорович страстно любил Варвару, Людочка отчаянно Тимура, к тому, что мачеха скорее лед, чем пламень, а Тимур по-восточному сдержан и чувств своих проявлять не любит, отец и дочь со временем привыкли. И в маленькой семье наступила гармония.

Людочка наслаждалась своим счастьем. Она вдруг поверила в Тимкину любовь, а поверив, поняла, что до сих пор жила не на небесах, а где-то в чистилище. В ожидании чуда. И вот врата рая открылись! Людмила Михайловна – заходите! И она вошла. Настоящий рай оказался гораздо приятнее безделья, приятнее ласкового моря, белоснежных пляжей и обжигающих коктейлей. Приятнее модных бутиков и салона бизнес-класса в авиалайнере. Рай, это был… настоящий рай, который начинается для женщины только с любимого мужчины. С его улыбки, его поцелуя, его ласковых рук…

Райские врата открывались для Людочки прямо с утра, еще в теплой, душистой постели с шелковыми простынями, где рядом с ней сладко потягивался владелец совершенного смуглого тела. Точность движений была у Тимура в крови, он увлекался восточными единоборствами, но по воскресным дням охотно ходил с Людочкой на теннис. Среди людей ее круга это считалось модным. Играла она плохо, но там таких было много. Тимур им явно поддавался, как говорил папа Сальников, «делал карьеру». Людочке карьеру делать не требовалось, она пару сетов лениво махала ракеткой, а потом шла в душ и все остальное время просто пялилась на Тимура. Любовалась его совершенством.

«Это мое! – победно смотрела она на других женщин. – Вы слышите? Это мое! И мое НАВСЕГДА!»

Исполнив утреннюю серенаду любви и поставив в ней последний аккорд горячим поцелуем на сладких губах мужа, Людочка летела на кухню готовить Обожаемому завтрак. У господина было много титулов. Единственный, Совершенный, Неповторимый. И каждое утро он умудрялся завоевывать новый титул. Людочка даже не думала, что у нее такой богатый словарный запас.

Хозяйкой она была никудышной, но Тимур охотно проглатывал подгоревшую яичницу с беконом, запивал это крепким кофе и улыбался, никогда не допуская свет ее утренней улыбки в свои загадочные глаза:

– Спасибо, малышка. Все отлично.

«Прелестная девочка», – тут же звенел серебряный колокольчик в кудрявой Людочкиной голове.

«Пре-лест-ная, пре-лест-ная», – летели брызги воды, струя которой звонко разбивалась о фарфоровые тарелки в раковине.

«Пре-…» – хлопала дверца буфета.

«…-лестная-лестная», – подтверждал платяной шкаф, откуда Людочка брала костюм вслед за Тимуром.

Завтрак закончен, муж пошел в гараж за машиной. Счастливая Людочка быстренько подкрашивалась и причесывала каштановые кудряшки. Они опять опоздают. Ну и пусть. У них с Тимуром медовый месяц. Уже целых полгода… Год… Два…

Домработницу она уволила. Во-первых, папа Сальников урезал содержание. Во-вторых, Тимур категорически отказался от постороннего человека в доме.

– Есть ты и я. Зачем нам кто-то еще?

– Она всего лишь прислуга!

– Если ты меня любишь, ты все будешь делать сама, – твердо заявил он.

– Вот они, восточные мужчины, – сказала Людочке подружка. – Привыкай.

И она с энтузиазмом жгла яйца и бекон, ожидая, что Тимур наконец передумает. Муж говорил, что ему нравится видеть ее у плиты, и она старалась.

Другая подруга сказала ей:

– Вот они, плебеи! Возможно, его мать мыла лестничные клетки.

Что-то подобное Людочка предполагала, но спросить у небожителя не решалась. Пусть. Но он носит смокинг так, будто в нем родился. Он Бог, хоть и на службе у людей. Он божественно красив.

Почему-то Тимур не хотел детей.

– Надо немного пожить для себя, – часто слышала Людочка.

Она охотно соглашалась, потому что по-другому жить и не умела. Какие дети, когда она сама до сих пор прелестная девочка? Ей еще хочется веселиться и шутить. Есть лимоны с солью, менять помаду у сотрудниц агентства, которые, подкрашиваясь у зеркала в туалете, постоянно недоумевают: «Не мой цвет. Как я могла такое купить?» Им и в голову не приходило, что начальница таскает у них помаду и подсовывает в сумочку Ивановой то, чем красится Сидорова. Шутка такая. Что вы там сказали про личную гигиену? А нечего сифилисом болеть!

Сама Людочка была на редкость здорова. Еще бы! Хорошее питание, свободный режим, жизнь не напряжная и лучшая медицина с самого раннего детства. Поэтому ее зрение было идеальным, зубы на загляденье, аппетит отменный, а настроение прекрасное. Всегда.

Тимур смеялся над Людочкиными шутками первым и громче всех. Она была счастлива оттого, что у мужа такое замечательное чувство юмора. Ну, в самом деле, разве не смешно в честь первого апреля взять и вытащить шарики из всех «мышей» в офисе? Людочка даже не поленилась встать ради этого пораньше и приехать на работу первой. Телефоны надрывались, компьютеры надрывно гудели, а девочки бегали по офису в поисках каких-то шариков, которые предусмотрительная Людочка спрятала в ящик своего собственного стола. Никто же не полезет к начальнице.

Самая умора была потом, когда новенькая, получив наконец свой шарик, дрожащими руками пыталась вставить его в «мышь» и чуть не плакала при этом. Девчонка работала всего второй день с испытательным сроком и очень боялась, что его не продлят. А клиент на том конце провода грозно требовал от менеджера информацию. А как ее найти в компьютере, если «мышь» не работает? Людочка стояла в дверях своего кабинета и грозно смотрела на испуганную девчонку, изо всех сил сдерживая смех.

«Мышь» для новенькой починил Тимур. При этом он тоже улыбался, но в его загадочных глазах было так темно, что Людочка впервые задумалась: о чем же ее замечательный муж думает на самом деле? Вечером в машине она спросила его:

– Правда, Тимка, было очень весело?

Он не ответил, сделал вид, что целиком сосредоточен на дороге. В тот день шел снег с дождем, весна выдалась на редкость холодной, мостовая обледенела, и на Кольцевой, где они, собственно, и застряли, случилось много аварий. Тимур осторожно вел машину, стараясь, чтобы и их не зацепили. Но Людочка не унималась и по-прежнему искала подтверждения тому, что она – прелестная девочка.

– Тимка! Тебе было весело?

– Ты же видела, что я улыбался, – неохотно сказал муж.

– Но весело тебе было или нет?

– Разумеется, малышка. У нас с тобой все в порядке.

– Ты меня любишь?

– Да. Разумеется, я тебя люблю.

Почему-то Людочке это не понравилось. Его тон, его реакция на шутку, а теперь это сдержанное молчание. Она повернулась к нему и долго вглядывалась в лицо мужа, изучала точеный профиль, прядь волос надо лбом, черную и жесткую, как в растрепанных гривах горячих степных коней, натянутый лук его губ. Непроницаемые глаза Тимура не отрывались от дороги, и Людочке вдруг сделалось страшно.

– Тимка! У нас с тобой все будет хорошо?

И тут он на мгновение обернулся и напряженно улыбнулся, словно натянул тетиву:

– Не беспокойся. Дорога скользкая, но я осторожен.

Долго беспокоиться о чем-либо Людочка не умела. Уже через два часа она вновь крутилась вокруг мужа, развалившегося в кресле перед телевизором, и напевала какую-то сочиненную ею же чепуху, первое, что приходило в голову:

– Тимка, Тимка, ты как картинка… И на тебя я долго дуться не могу… К губам прилипла белая шерстинка… И я тебя люблю.

Вот так. Не в рифму, зато правда. От души. Пушистый белый кот, пригревшийся у мужа на коленях, поднял голову и чихнул.

– У него на твои стихи тоже аллергия, – усмехнулся Тимур. – Дорогая, поэзия – это не твое. Так же, как и кулинария. У тебя на плите что-то горит.

– Подумаешь! Тоже мне: зна-то-ки! Блин! А ведь и в самом деле горит! Тимка? Ты чувствуешь? Дымом пахнет!

– Я уже понял, что надо заказывать пиццу. Подай мне телефон, будь добра.

Что бы ни случилось, муж ни разу не вышел из себя. Сколько бы Людочка его ни изводила своим неумением вести домашнее хозяйство, Тимур твердо отвечал:

– Нет. Никакой прислуги. Жизнь длинная, всякое может случиться и с тобой и со мной. Надо уметь делать все.

– Да что может случиться! Мы молоды, здоровы, богаты! Летом поедем отдыхать на Лазурный Берег! А зимой на Мальдивы. Я уже купила себе пару купальников из новой коллекции. Прелесть просто! Жизнь – это подиум! Бесконечный парад мод с бокалом шампанского в руке! Вечный кайф!

Тимур на это лишь печально улыбался. Людочка недоумевала: откуда такой пессимизм? Что за тайну он хранит в глубине своих загадочных глаз? Любое прошлое, даже самое темное, легко гасится пачкой зеленых купюр с портретами американских президентов. А будущее у них ослепительное. Безоблачное. Прекрасное!

Собственный процветающий бизнес, великолепная квартира, отличная машина, любящая жена. Ее замечательному мужу просто нечего больше желать.

3

Так прошел год, потом другой, третий… Людочка похорошела и поправилась еще на пару килограммов. Тимур ничуть не изменился, по-прежнему редко улыбался и ни разу не повысил голос на жену. Разве что одеваться стал изысканнее, теперь редкая женщина не оборачивалась ему вслед. В нем определенно что-то было, одни Людочкины подружки называли это «восточный колорит», другие более откровенно: «мужская харизма». Ей же было наплевать, как это называется, она наслаждалась единоличным «тимуровладением» и пребывала в полной уверенности, что муж ей не изменяет. На людях Тимур свою любовь не демонстрировал, но, когда они оставались наедине, Людочка получала стопроцентное ей подтверждение. У них все было хорошо, она так и говорила отцу:

– У нас все хорошо.

Тот бегло просматривал ежеквартальные отчеты и охотно с ней соглашался:

– Я рад, что мы не ошиблись в выборе.

Людочкин день рождения в феврале праздновали сначала на фирме. Закрывшись в шесть часов вечера, сотрудники коллективными усилиями быстренько накрыли шведский стол: бутерброды с осетриной и семгой, с бужениной и копченой колбасой, с икрой, огромные тарелки с фруктами, бутылки шампанского и мартини, литровые пакеты с соком. В холодильнике дожидались своей очереди два огромных кремовых торта, все знали, что начальница – сластена. Сама Людочка в шикарном новом платье сидела в бухгалтерии, для вида листая отчеты, и ждала, когда ее позовут к столу. На ее пухлых пальчиках был свежий маникюр, весьма изысканный, на шее сверкало бриллиантовое колье, а на румяных губах играла улыбка. Она предвкушала праздник.

Наконец дверь робко приоткрылась:

– Людмила Михайловна, все готово.

Царственной походкой Людочка вплыла в зал. Ее муж как раз принимал поднос из рук одной из сотрудниц. Той самой новенькой, которой он когда-то помог с «мышью». Благодаря этому девица, которую Людочка мысленно называла скромницей, испытательный срок выдержала и теперь демонстрировала весьма неплохие продажи. Недавно Людочка ее похвалила, и девушка просто расцвела. Она отблагодарила начальницу, организовав празднование ее дня рождения. Это она вымыла и нарезала фрукты, а сейчас заставляла ими стол. Но тяжелый поднос отобрал Тимур.

«А он добрый», – вдруг подумала Людочка, любуясь мужем, одетым в строгий черный костюм. Как же ему идет! И фигура замечательная, и эта потрясающая отточенность движений! Она машинально огладила на талии шикарное черное платье. Какой удачный фасон: лишние килограммы почти не заметны. Да, располнела, зато все здесь куплено на ее деньги. И этот отпадный парень тоже ее собственность. Интересно, а что подарит ей папа?

Когда она заняла место во главе стола, все зааплодировали. Тимур открыл шампанское и первым сказал тост:

– За мою дорогую жену! Людочка, всегда оставайся такой же красивой, умной и веселой! Мы все тебя очень любим!

– Поздравляем!

– С днем рождения, Людмила Михайловна!

– Счастья вам и всего-всего-всего!

– Мы рады, что у нас такая замечательная начальница!

Людочка, словно красавец фрегат под всеми парусами, торжественно плыла по волнам всеобщей любви и радости, а от выпитого шампанского ее слегка раскачивало, и казалось, что корабль сейчас возьмет да и взлетит.

– А что будет, если меня не станет? – глупо улыбаясь, спросила она.

– Как же так, Людмила Михайловна?!

– Да без вас мы все погибнем!

– Вы – наше сокровище!

– Наше все!

Голоса сотрудников слились в единый хор, исполняющий оду в честь Людмилы Михайловны: «самая умная, самая добрая, самая чуткая…»

– А ты, Тимка? – прижалась она к мужу.

– Я тут же брошусь вниз с десятого этажа, – торжественно и при всех пообещал Тимур. – Я очень тебя люблю.

Он обнял Людочку и коснулся ее щеки многообещающим поцелуем. Она сладко подумала, что впереди потрясающая ночь.

А потом начались танцы, и Людочке стало еще веселее. Она искренне радовалась тому, что праздник только начинается, что завтра выходной день и в особняке у папы Сальникова будет накрыт шикарный стол, и она, Людочка, непременно получит какой-нибудь замечательный подарок…

Поздравив с днем рождения любимую дочь, папа торжественно вручил ей эффектные бриллиантовые серьги. Синеглазая акула не смогла удержаться:

– У меня, Мишунчик, между прочим, таких еще нет!

– Вар-вар-варра! – подмигнул ей муж. – Не скупись.

А потом снова были тосты и поздравления, только теперь уже в домашней обстановке, в тесном семейном кругу, и Людочка снова чувствовала, что она прелестная девочка и очень им всем нужна. Чудесный день, чудесная жизнь!

В конце февраля она неожиданно заболела. Банальной простудой, но для жизнерадостной Людочки и это было трагедией: лежать дома с температурой, страдать в одиночестве, когда абсолютно здоровый муж уходит на целый день и возвращается лишь поздно вечером с неизменным:

– Ну, как ты, малышка?

– Плохо, – капризно тянула она и весь остаток дня просила Тимку сидеть рядом, поить ее горячим чаем с медом и гладить по голове. Людочка упрекала мужа в черствости и эгоизме, а тот лишь молча улыбался и ни разу не возразил.

После болезни на Людочку накатила депрессия. Появились непонятная ей самой раздражительность, усталость. Без нее дела на фирме шли куда лучше, потому что Тимур оказался очень грамотным руководителем. Он умел заставить людей хорошо работать, не повышая голоса и не выговаривая им за любую промашку. Людочка утешала себя тем, что ничего бы этого не было без ее денег, на готовеньком-то все могут, развиваться – не открываться. Она стала вмешиваться во все и вносила в отлаженный механизм работы своей фирмы суету и хаос глупыми и совершенно лишними директивами. Она мучилась всем: слякотной, неприятной погодой, плохим аппетитом, непонятными желаниями. Не знала, что бы такое съесть, что надеть и что сказать. Пока Тимур не поставил диагноз:

– Это авитаминоз. Тебе надо отдохнуть.

– Не хочу, – капризничала Людочка.

– Ты стала сильно уставать после болезни. И погода плохая. Изморось, ветер. В такой слякоти очень легко промочить ноги и снова простудиться.

– Где это я могу их промочить? Пока из машины до подъезда иду, что ли?

– Все равно. Лучше тебе сидеть дома.

– Но я хочу быть с тобой.

– Хорошо, – вдруг согласился Тимур. – Только давай уедем.

– Куда?

– В горы. Ты же любишь кататься на горных лыжах?

Людочка любила все, что было модным у людей ее круга, хотя хорошей спортсменкой никогда не была. Но горные лыжи всегда считались дорогим и страшно популярным у богатых людей удовольствием, и Людочка выпросила у папы деньги на супермодное снаряжение. Тем более что Тимур был отличным спортсменом. Под его чутким руководством Людочка покоряла горные склоны, чувствуя себя в полной безопасности.

– В Швейцарию! – радостно захлопала она в ладоши. – В Швейцарию! Или во Францию! Обожаю!

– Нет, малышка, – мягко возразил Тимур. – Мы поедем к моей бабушке, на Кавказ.

Это был первый раз, когда он позвал жену в гости к своей родне. Его мать, конечно, приезжала на свадьбу, но в Москве не задержалась и к себе их не приглашала. Людочка и не стремилась, она предпочла вообще забыть о том, что у нее есть свекровь. О бабушке же Тимур никогда не упоминал, как и обо всех прочих родственниках со стороны отца. Откуда они вдруг взялись?