Неизвестная война. Тайная история США Бушков Александр
Воинских частей в городе не было. Начальника полиции, сдуру вздумавшего уговаривать толпу, как следует макнули в сточную канаву. Полторы тысячи его подчиненных, вмиг потеряв убитыми несколько десятков, превратились в чисто обороняющуюся сторону. Против их дубинок и кольтов бунтующие выставили ружья военного образца – они к тому времени захватили арсенал и вооружились как следует.
Хаос в городе, которым никто не управлял и не обеспечивал порядка, продолжался три дня. Горели дома: здание паромной переправы, гостиницы и аптеки, магазины и фабрики, полицейские участки и церкви. Началась охота за неграми – их вешали на фонарях, бросали в огонь, сожгли сиротский приют для черных, причем несколько детей выбраться не успели (напоминаю, господа, это Север!)
На улицах появились баррикады. Повсюду ходили толпы с плакатами: «Долой обязательную военную службу!», «Долой 300-долларовый выкуп!», «Кровь бедняка – это золото для богача». Ораторы на митингах кричали, что эта война – «доход для богатых и смерть на поле боя для бедных».
В центре Нью-Йорка горел дом генерального почтмейстера США (то бишь министра связи) – отношения к призыву он не имел, просто подвернулся под горячую руку. Горел разграбленный арсенал. На фонаре повесили капитана-гвардейца. Телеграфные провода оборвали по всему городу.
На четвертый день появились федеральные войска. Пенсильванский полк с ходу открыл артиллерийский огонь по толпам на улицах. Следом подоспели кавалерия и морская пехота, тоже не жалевшие патронов. Бунт в течение дня был подавлен. Погибло примерно тысяча человек, имущества было уничтожено на полтора миллиона долларов. Закон о трехстах долларах не отменили, но все же правительству пришлось пойти на некоторые послабления. Подобные бунты, хотя и уступавшие по размаху, случились еще в десятке городов – в Бостоне тоже попытались захватить арсенал, и солдаты стреляли залпами…
И в тогдашней Америке, и среди советских пропагандистов, и среди сегодняшних авторов (взять того же Иваняна) нашлись ловкачи, объявившие эти события результатом «подрывной деятельности южных шпионов». Однако подробное изучение мятежей показывает, что это не так, – просто-напросто произошел стихийный взрыв возмущения «черни»…
3. Окружающие
К середине войны стало окончательно ясно, что за пределами страны Юг союзников себе не найдет и ни одна иностранная держава в войну вмешиваться не будет…
Еще в октябре 1862 г. Наполеон III предложил Англии и России совместно выступить против Севера, на стороне Юга, который следовало признать независимой державой. Филантропия тут была ни при чем: у императора имелись чисто утилитарные мотивы. Франция тогда как раз пыталась сделать мексиканским императором эрцгерцога Максимилиана, младшего брата австрийского императора Франца-Иосифа – и в Мексике к тому времени уже находился французский корпус в 35 000 штыков. Север был категорически против этих планов, считая, что только он один имеет право громить южных соседей, – вот Наполеон и рассудил вполне логично, что следует поставить северян на место…
Вот это было уже серьезно, и в Вашингтоне наверняка пережили немало бессонных ночей. Даже без участия России удар английских войск из Канады и французских с территории Мексики очень быстро урезал бы США до размеров палисадника вокруг Белого дома…
Россия отказалась – Горчаков прошамкал что-то об «исторической дружбе» русских и американцев. Англия тоже не выказала никакого желания во всем этом участвовать.
Мотивов у британцев много, и достаточно сложных. Разумеется, среди таковых не числится простое человеческое сочувствие к черным невольникам – подобной шизофрении за британскими джентльменами не водилось. У них буквально в это время было учреждено Антропологическое общество, создатель которого Дж. Хант в качестве идеологической платформы наваял статью «Место негра в природе», где именовал африканцев «другим видом», безусловно недостойным и тени равенства с белыми…
Определенную роль в отказе Англии ввязываться в заокеанскую войну сыграло то, что принято именовать «общим настроением умов». Изрядное число ткачей Ланкашира на митингах требовало от правительства воевать против Севера – но противники войны под руководством Лондонского совета профсоюзов собирали еще большие демонстрации, достигавшие нескольких десятков тысяч человек.
Королева Виктория, вначале склонная вмешаться на стороне Юга, после внезапной смерти мужа впала в депрессию и на несколько лет отстранилась от реальности – что ослабило позиции сторонников войны в правительстве и парламенте. К тому же в Британии разгорелся очередной скандал, вызванный связью наследника трона принца Уэльского с некоей актриской, о чем стало известно «широкой общественности». Вновь, как уже не раз случалось за последние сто лет, оживились противники монархии, стоявшие за республику. До оружия дело не дошло, но по всей стране возникло с полсотни «республиканских клубов», парламентские ораторы нападали на «непомерные расходы двора», лидер радикалов Джозеф Чемберлен (не пролетарий от сохи, а крупный фабрикант) кричал на митингах, что «республика необходима». Монархисты честно называли ситуацию «великим кризисом монархии» и лихорадочно пытались разрулить ситуацию. Тут уж было не до заокеанских дел…
Но все это, разумеется, не главное. Исторический опыт показывает: за любой серьезной внешнеполитической акцией британцев следует искать серьезные деньги. Все остальное – лирика, романтика, мотивы третьестепенные…
Главная причина, по которой к середине войны Британия окончательно решила сдать Юг, кроется в вульгарной экономике. Иногда пишут, что все дело – в американской пшенице, отчаянно требовавшейся Европе. Тогда в Европе как раз случился страшный недород, и единственным средством не допустить голода были закупки пшеницы на Севере…
Это опять-таки полуправда. На северной пшенице, как бы в ней Европа ни нуждалась, свет клином не сошелся.
Главная причина – хлопок.
Англичан за многое следует упрекать, но нельзя не признать за ними несомненное достоинство: умение рассчитывать далеко вперед, не на годы, а на десятилетия – и строить долгосрочные комбинации… Так вот, к тому времени на Юге Британия поставила крест, потому что видела в нем конкурента. В Египте и в Индии британцы развивали собственные хлопковые плантации. На них, понятно, трудились не рабы, а наемные рабочие – но египетским феллахам и индусам англичане платили такие гроши, что тамошний хлопок (пусть и чуточку пониже качеством) обходился гораздо дешевле, чем покупной южный…
Многозначительная статистика из справочника 1864 г. (117).
Стоимость ввозимого хлопка в Англию в 1863 г. (в млн фунтов стерлингов), в том числе:
С Юга – 58
Из Бразилии – 27
Из Египта – 77
Из Индии и Китая – 462
Из других стран – 17
Как видим, Юг был теперь британцам не особенно и нужен, более того, начинал мешать. И тем более Лондону не нужно было укрепление Франции в Мексике. И Лондон недвусмысленно дал понять, что не только не будет воевать за Юг, но и никакой помощи оказывать не будет. В Англии срочно конфисковали строившиеся южные рейдеры и провели еще целый ряд отнюдь не показных мероприятий, после которых на Севере окончательно поняли что к чему. Вздохнули с облегчением – и набрались наглости. Летом того же года военный корабль северян, преследуя торговое судно южан, пытавшееся скрыться в японских территориальных водах, непринужденно ворвался на рейд Йокогамы и заодно с преследуемым обстрелял из пушек и город…
Весной 1863 г. северяне, ободренные известиями из Лондона, в очередной раз вторглись на Юг. Стотридцатитысячная армия генерала Хукера была настроена браво, и Хукер орал с седла корреспондентам:
– Мои планы совершенны, и Юг может рассчитывать только на милость Божью!
Он запамятовал, что у Юга, кроме упований на Божью милость, был еще и талантливейший военачальник генерал Ли… Более чем вдвое уступавшие противнику по численности корпуса Ли (шестьдесят тысяч человек), вооруженные и экипированные гораздо хуже, остановили федералов у городка Ченселорвилль и вынудили отступить в полном беспорядке – а потом, преследуя противника, форсировали Потомак и вошли в Пенсильванию. Хукер честно признался командованию, что водить большие армии ему как-то несподручно, вернулся в свой прежний корпус и люто, совершенно по-русски запил. Воевал он впоследствии храбро, но полководцем ему уже никогда не удалось побыть – а насмешки коллег за позорный проигрыш были столь частыми, что Хукер ушел в отставку за полгода до конца войны…
В американской истории он остался благодаря достаточно пикантным обстоятельствам: поскольку Хукер был не только заядлым картежником и пьяницей по прозвищу «Три бутылки», но и большим ценителем женского пола, за его войсками следовали многочисленные особы из тех, кого «дамами» именуют исключительно из вежливости. Современники вспоминали, что штаб-квартира Хукера представляла собой «комбинацию трактира и борделя». Военно-полевых шлюх стали именовать «леди Хукера», потом для краткости и определение «леди» отбросили как совершенно не соответствующее истине. И американский жаргон обогатился словечком «хукер», означающим проститутку… (232).
Славная победа южан при Ченселорвилле оказалась омрачена смертью одного из лучших генералов Юга – причем Джексон Каменная Стена, не особенно удачливый профессор математики и блестящий военачальник, погиб от своих же. В неразберихе, в полутьме подскакал к южным позициям с той стороны, откуда своих не ждали, а ожидали исключительно противника, бдительные солдаты выстрелили…
Юг одерживал блестящие победы, по всем правилам военного искусства – но северный гигант, отдышавшись и замазав синяки, пер вновь и вновь, как взбесившийся бульдозер. Он не мог соперничать в воинском мастерстве генералов и отваге солдат, но методично давил тушей…
Достаточно сравнить условия, в которых приходилось воевать северянам в синих мундирах и южанам в серых, чтобы понять: Юг был обречен, несмотря на всю свою отвагу, патриотизм и высокий боевой дух…
4. Синие и серые
На Севере насчитывались десятки крупных пороховых мельниц – на Юге их имелось всего четыре. Для производства пороха, как известно, кроме угля и серы необходима еще и селитра, но ее-то как раз зажатый в блокаде Юг получал мало. Чтобы хоть как-то исправить положение с лютым дефицитом пороха, южане изворачивались, как могли: в пещерах Теннесси, Кентукки и Аламабы разрабатывали многолетние залежи помета летучих мышей, содержавшего селитру. Рыли длинные канавы, наполняли их навозом, гниющими растениями и трупами павших животных. В одном из городов Алабамы даже поставили бочку, куда горожане по утрам сливали содержимое ночных горшков….
В переплавку отправлялось все, сделанное из чугуна, – ограды, решетки, ворота, статуэтки, часовые маятники. Лихорадочными темпами налаживали с нуля военные заводы и мастерские. Десятки крохотных суденышек южан, ухитряясь проскользнуть мимо сторожевых кораблей северян, доставляли закупленное в Европе оружие, боеприпасы, все необходимое. Поскольку почти все мужчины ушли на фронт, к фабричным станкам становились женщины – и далеко не одни простолюдинки.
Юг держался. Не потерявшие присутствия духа люди устраивали «голодные балы», где единственным угощением была холодная вода…
Северный солдат получал в день примерно полкило сухарей или хлеба, полкило мяса, двести граммов сала. Кроме того, на каждых сто солдат выдавался оптом еще и паек: бобы, рис, кофе, сахар, соль, фруктовый сок, свечи и мыло (99). Южане мяса не видели месяцами и питались в основном кукурузой: сырой и вареной, поджаренными зернами и похлебкой. Чтобы хоть как-то разнообразить меню, южане готовили так называемые «шомполушки» – кукурузную муку размешивали с водой, тестом обмазывали шомполы и запекали на костре. Вкус этого «деликатеса» представить несложно…
Иногда и этого не было. Вот донесение вышестоящему командованию командира одного из корпусов: «Мы не можем поддерживать жизнь в наших животных более чем неделю или две. Наши рационы также слишком скудны, так что мы едва можем идти. Я умоляю вас прислать нам провиант хотя бы ради того, чтобы мы могли продолжить марш».
Так же дело обстояло и с обмундированием. С превеликим трудом, опять-таки с нуля, на Юге удалось создать текстильные фабрики, но их мощностей не хватало, чтобы обеспечить армию. Серые мундиры Конфедерации большей частью существовали лишь теоретически. На практике сшитую из домотканой материи или снятую с убитых северян форму красили настоем из скорлупы грецкого ореха, отчего она становилась не серой, а желто-бурой. В таких мундирах ходила примерно половина южной армии. Зимой приходилось выходить из положения вовсе уж экзотическим способом: конфисковав у мирного обывателя ковер, южный солдат прорезал в нем дырку для головы и носил некое подобие мексиканского пончо…
Бойцы Техасской бригады придумали фирменный метод добывать шляпы – прятались в засаде у какой-нибудь дороги с оживленным движением и, когда показывался дилижанс, начинали орать что есть мочи, палить холостыми зарядами. Когда любопытные пассажиры высовывались, с них быстренько срывали шляпы и улепетывали… (99).
Обуви сплошь и рядом не было вообще. Дошло до того, что начали выпускать «эрзац» – армейские ботинки с деревянной подошвой и парусиновым верхом – все же лучше, чем ничего…
Солдаты Гражданской войны посылали домой фотографии размером с визитную карточку
Подавляющая часть южной армии передвигалась и воевала босиком. В том числе и зимой, в морозы, когда застывшая грязь резала подошвы не хуже битого стекла. Генерал южан Лонгстрит с горечью говорил: «С нашими бойцами дело обстояло так же плохо, как с животными, а может быть, и хуже, так как солдаты не имели подков. Я сам видел на замерзшей земле кровавые пятна, оставленные проходившей по дороге босой пехотой».
Жительница небольшого городка в штате Теннесси, видевшая, как проходили части Лонгстрита, так и записала в дневнике: она никогда не забудет «этих оборванных, босых техасских мальчиков, которые, проходя мимо моего дома во время отступления к Ноксвиллу, оставляли на земле кровавые следы».
Вот как описывал один из южных солдат своего типичного сослуживца: «Через плечо он носит скатанное поношенное одеяло со связанными книзу концами, кусок палаточного брезента и дырявое пончо. Его „униформа“ сильно поношена, одна штанина оторвана до колена, а у самодельных башмаков так разбиты носы, что сквозь дырки видны голые ноги. На его голове сидит потрепанная засаленная шляпа неописуемого вида. Так выглядит человек, несущий на своих плечах молитвы и мольбы Конфедерации на окончательную победу. Он голоден, он грязен, он носит лохмотья, часто у него нет обуви, но несмотря на все это, он один из лучших воинов, которых только можно встретить на страницах американской истории».
Это вовсе не похвальба – именно так и было. О неудачной для южан битве под Геттисбергом (июль 1863 г.) современники рассказывали потом, что более леденящего кровь зрелища в жизни не видели: когда южане за сорок минут расстреляли свои скудные запасы снарядов, в атаку пошла южная пехота. Пятнадцать тысяч человек, оборванные и разутые, под неумолчный треск барабанов полтора километра шли до вражеских позиций по огромному полю – без единого выстрела, со штыками наперевес, под огнем северных орудий, осыпавших атакующих картечью. Дошли. И ворвались на позиции противника. Сражение Север выиграл исключительно благодаря тому, что в очередной раз задавил массой – массой щедро кормленного ветчиной и рисом, поенного кофе с сахаром разноплеменного сброда из Европы, щеголявшего в кожаных сапогах и непромокаемых плащах…
Примечательная деталь эпохи: в столь жалком виде воевали не только простолюдины, но и люди из общества. Чтобы хоть как-то обозначить, что они «джентльмены», богатые южане-солдаты носили зубную щетку в петлице мундира…
А потому и неизбежное на войне мародерство носило на Севере и на Юге свой, особенный характер. Северяне подчистую грабили ценности, не только опустошая окрестные дома, но и раскапывая могилы (причем нередко их генералы даже поощряли грабеж – особенно этим был знаменит Шерман). А вот непритязательная картинка, нарисованная с натуры солдатом-южанином: «Голова Дика Сазерленда покоилась на буханке хлеба, как на подушке, а рука заботливо обнимала сочный окорок. Боб Мюррей, опасаясь, что его пленники упорхнут или будут похищены, обмотал большой палец правой ноги веревкой, к которой привязал с полдюжины цыплят; одна из широко раскинутых ног Брёхенена охватывала два переполненных кувшина с яблочным маслом и джемом, в то время как у его головы шумно крякал старый жесткий седой гусак, при этом ничуть не беспокоя его сна; Дик Скиннер лежал на спине, держа правой рукой за ноги трех жирных цыплят и утку, а в левой руке – здоровенную индейку. Он крепко спал, издавая громовой раскатистый храп, который хорошо гармонировал с мелодичным кудахтаньем и кряканьем птиц».
Что ни говорите, есть принципиальнейшая разница между этими смертельно изголодавшимися людьми и северным наемным сбродом, пихавшим в карман серебряные ложки, а в заплечный мешок – все, что представляло хоть малейшую ценность. Причем на Юге даже с «куриным» мародерством боролись жестоко, вплоть до расстрелов – а на Севере тотальный грабеж открыто поощряли…
Вообще-то и на Юге согласно тамошним законам о мобилизации можно было «откупиться» от армии – но там откупившихся было ничтожно мало. Откупившегося ждало общее молчаливое презрение, в особенности со стороны женщин, о чем вспоминают иностранные очевидцы: «Тот, кто не надевал мундира, считался трусом». Именно поэтому на Юге «выкупной закон» был достаточно быстро отменен – а на Севере сохранился до конца войны…
Юг держался – но жизнь там стала адской. Деликатесом считалась конина, письма на фронт писали на обрывках обоев; спичек, свечей и керосина попросту не было (149). Знатные дамы работали сиделками в госпиталях, стояли у ткацких станков, у жерновов пороховых мельниц – сравните с бытием северных разбогатевших на войне прожигателей жизни, завозивших на два миллиона долларов в год бриллиантов и лопавших зимой свежую клубнику…
Практически все южане от 18 до 65 лет ушли на фронт. В тылу цены на некоторые продукты взлетели вдесятеро, а на соль – в пятьдесят раз.
Из-за отсутствия соли страдали, быть может, больше всего. Северные генералы, наступая, в первую очередь уничтожали не военные объекты, а солеварни, чтобы «преподать урок мятежникам». На Флоридском побережье северяне высаживали морские десанты исключительно для того, чтобы громить прибрежные солеварни (причинив в одном только 1863 г. ущерб на шесть миллионов долларов).
Южане изощрялись, как могли. Жители побережья варили кукурузу или кашу в морской воде. Бочки, в которых была солонина, варили в котлах, чтобы выпарить из клепок соль. Землю вокруг коптилен, на которую годами капала соленая вода, тоже выпаривали. Один из южных журналов в рубрике «Домашние советы» горько иронизировал: «Как сберечь мясо, чтобы оно не испортилось летом? Съешьте его ранней весной». Генералу Пикетту, впоследствии герою сражения под Геттисбергом, на свадьбу преподнесли маленький пакетик соли – царский подарок для Юга тех времен… (85).
Как ни держался Юг, он в конце концов надорвался. У любого упорства есть свои пределы. Ближе к концу войны стало шириться дезертирство. В штате Виргиния оно достигло таких масштабов, что там даже создали Ассоциацию дезертиров.
К тому времени на Юге вовсю действовали негритянские партизанские отряды – сплошь и рядом снабжавшиеся и вооружавшиеся северными агентами (одним из которых стала Гарриет Табмен). Как легко догадаться, связываться с частями регулярной армии их не тянуло – а вот «оттягиваться» на плантациях в глуши, где к тому же не осталось мужчин, было занятием гораздо более безопасным. Южная газета писала: «Трудно найти слова, чтобы описать дикие и ужасные последствия рейдов негров на этом скрытом театре войны». Можно себе представить…
В штате Флорида появились даже отряды, где совместно с черными партизанами действовали белые дезертиры, – по сохранившимся воспоминаниям, они не только захватывали плантации, но порой угрожали целым городам. И тем не менее процент дезертирства на Юге никогда не был таким высоким, как на Севере, где он, согласно подсчетам К. Маля, составил десять процентов… Причем дезертирство на Севере процветало с первых дней войны, а на Юге стало представлять проблему только в 1865 г., буквально в самом конце.
Битва под Геттисбергом стала поворотным пунктом войны. Юг головы не опускал и знамен не сворачивал – через год после Геттисберга, в июле 1864-го, южане едва не взяли Вашингтон. Генерал Конфедерации Эрли с двадцатитысячной армией через горные перевалы подошел с той стороны, откуда его никто не ждал, и добрался до места, откуда мог невооруженным глазом видеть купол Конгресса. Военные моряки, не уведомляя Линкольна, приготовили для него специальный пароход на случай бегства. Однако северяне отбросили противника – Юг выдохся… Это было ясно почти всем. Никакое полководческое искусство не могло заменить гигантское превосходство Севера в людях, оружии, боеприпасах, еде, обмундировании, технике…
Воодушевленные северные «бешеные» оживились. Их главарь Тадеуш Стивенс, с которым мы уже встречались ранее и встретимся еще не раз, неистовствовал, организовав кампанию под лозунгом «Никакой пощады южанам!» Призывами расстрелять или повесить без суда и следствия все руководство южан он не ограничивался: кровожадный старикан требовал самых массовых, широчайших репрессий, чуть ли не поголовных казней всех солдат южной армии. Кабинетные интеллигенты обычно и бывают самыми кровожадными, поскольку видят в человеке не человека, а, как выражался махновец из «Хождения по мукам», всего-навсего «классовый факт»…
В 1864 г., как и положено по Конституции, состоялись очередные президентские выборы – которые Линкольн во второй раз выиграл. Теперь он тем более не мог называться «президентом Соединенных Штатов» – поскольку Юг, в прошлый раз лишь не включивший Линкольна в избирательные бюллетени, но в выборах все же участвовавший, на сей раз, естественно, проигнорировал выборы…
Без махинаций и тут не обошлось. Линкольн собирался внести в Конституцию поправку о полном и окончательном запрете рабства – для чего ему требовалось набрать три четверти голосов представителей всех штатов. Была опасность, что этого сделать не удастся. Тогда в пожарном порядке, с многочисленными нарушениями в Союз приняли в качестве полноправного штата территорию Невада – чтобы ее представители обеспечили нужное число голосов. Чтобы протащить это решение через Конгресс, люди Линкольна попросту подкупили несколько конгрессменов, предоставив им высокооплачиваемые должности на госслужбе, которых они жаждали…
Это была не единственная махинация из множества – но о них рассказывать долго, да и не стоит отклоняться от темы. Интересующихся отсылаю к книге Сэндберга, при всей его любви к Линкольну изображавшему тогдашнюю политику такой, какой она и была…
Оппозиция скучать президенту не давала. Вот перечень эпитетов, которыми Линкольна награждала ее пресса (не имевшая никакого отношения к Югу): обезьяна, горилла, глупец, грязный анекдотчик, деспот, лгун, вор, бахвал, фигляр, узурпатор, монстр, черепаха, невежда, старый подлец, клятвопреступник, грабитель, мошенник, тиран, демон, мясник, континентальный пират… (156). Накал страстей был такой, что лично мне порой решительно непонятно, как Линкольн, изрядно потерявший прежнюю популярность, смог выиграть выборы 64-го года. А впрочем, денежные мешки от него не отступались, в этом, видимо, и разгадка. Уж им-то было за что благодарить «старину Эйби»…
В том же году, в ноябре, наконец-то раскачались люди из секретной службы: теперь к президенту были приставлены четверо полицейских «во время его хождений в военное министерство, при посещении спектаклей и для обхода коридора, прилегающего к его спальне». Запомните эту дату и эту формулировку, она нам еще вспомнится…
Незадолго до этого, в августе, произошло второе покушение на президента. Как и в прошлый раз, Линкольн посреди ночи отправился на верховую прогулку в полном одиночестве – и вскоре прискакал без шляпы, рассказав охраннику Николсу, что кто-то в него выстрелил у подножия ближайшей горы. Николс с напарником взяли фонари и отправились туда. Очень быстро нашли пробитый пулей цилиндр президента. Если первый случай еще можно было списать на неосторожного охотника, то теперь сомнений не было: случилось самое настоящее покушение. Однако Линкольн по каким-то своим соображениям уговорил обоих охранников сохранить все это в тайне.
Война продолжалась. Теперь самое время рассказать о кое-каких известных фигурах, которые пока были обрисованы скупо. И о тех методах, которые пустили в ход северяне еще до того, как наметился полный и окончательный перелом в их пользу.
Итак, жили-были два генерала, Улисс Грант и Уильям Шерман. Один из них задолго до войны прославился как горький пьяница, другого недоброжелатели считали сумасшедшим или, по крайней мере, человеком со странностями…
5. Катаклизм по фамилии Шерман
Друг друга они обожали (без малейшего гомосексуального подтекста, чего не было, того не было). Шерман говаривал: «Генерал Грант – это великий генерал. Я его хорошо знаю. Он защищал меня, когда я был сумасшедшим, а я защищал его, когда он был пьян».
Весной 1864 г. Линкольн назначил Гранта главнокомандующим – и Конгресс авансом присвоил Гранту специально для такого случая изобретенный титул: «Главный Генерал Армии США». Напоминаю: и в те времена Грант оставался рабовладельцем, в противоположность южному командующему Ли, который своих невольников давным-давно отпустил на волю…
Грант тут же вспомнил о старом приятеле Шермане и быстро его продвинул. И так уж получилось, что именно эта парочка переломила ход войны. Вовсе не оттого, что оба блистали какими-то особенными полководческими талантами. Просто-напросто оба были субъектами наподобие голливудского Терминатора: решительные, жестокие (какой-то нечеловеческой жестокостью нерассуждающего робота), целеустремленные, упрямые, упорные… Если их с кем-то и сравнивать в отечественной военной истории, так это, разумеется, с маршалом Жуковым: подобно Жукову, Грант с Шерманом были решительно не способны проявить себя искусными военачальниками, но не боялись лить кровушку направо и налево, неважно, вражескую или своих солдат.
Американский историк Лэннинг писал о Гранте: «Не будь этого полководца, США вполне могли бы остаться разделенными на два государства, так никогда и не достигнув уровня сверхдержавы». Скорее всего, он прав – вот только слово «полководец» употреблено совершенно не к месту: тут следует подыскать какое-то другое определение…
Война продолжалась. Северные генералы откровенно чудили. Батлер, «мясник Нового Орлеана», в конце концов за неимением настоящего противника принялся воевать с… южными дамами. Причем всерьез. Дело в том, что гордые южанки во врага, захватившего город, не стреляли и бомб не подкладывали, но вовсю использовали другое женское оружие: горящий презрением взгляд. Демонстративно отворачивались от бравых победителей, в упор их не видели, переходили на другую сторону улицы, завидев идущего навстречу «синепузого». Победителей это ужасно злило – тем более что участились случаи, когда на гордо шествующего по тротуару «синепузого» якобы по нечаянности женщина выплескивала содержимое ночного горшка.
Батлер решил это дело пресечь и издал приказ, который полностью укладывается в одну строчку из Высоцкого: «Кто косо кинет взгляд, тот ренегат и гад». В приказе объявлялось: с любой женщиной, которая «словом, жестом или движением» оскорбит удальца в синем мундире, «будут обращаться, как с уличной проституткой». После чего долгие десятилетия на Юге большим спросом пользовались ночные горшки с портретом генерала Батлера на донышке…
Грант в те времена, как мы уже видели, вместо реального дела устраивал еврейские депортации – отчего перелома в ходе войны как-то не произошло.
Но все это были цветочки, можно сказать, самодеятельность. Лишь после назначения Гранта главнокомандующим и повышения Шермана началось неописуемое. То, что не имело аналогов в предшествующей военной истории.
Кое-кто из не особенно доброжелательных к Северу историков называл развернувшиеся события «Хиросимой». Доля правды в этом есть: действительно, Хиросима, разве что без атомной бомбы.
Шерману принадлежит печальная слава изобретателя тотальной войны – тактики «выжженной земли», которую потом с большим удовольствием проводили в жизнь ребятки со свастикой на груди (и многие из них за эти художества болтали ножками в петле).
Шерман объявил публично: «Мы не можем изменить сердца людей Юга, но мы сможем сделать войну такой ужасной и так отвратить их от войны, что сменятся поколения, прежде чем они снова заговорят о ней».
Он подготовил план «Марша к морю» – удар, который должен был надвое рассечь территорию Конфедерации и дать возможность северянам выйти к Атлантике на южном побережье. И написал Гранту: «Я проведу этот марш, и пусть Юг взвоет».
Военного противодействия Шерман встретить не ожидал – войска конфедератов были скованы в других местах другими северными генералами. Армия Шермана двигалась двумя колоннами, и в полосе шириной в сто километров не оставалось ничего, сделанного человеческими руками. Именно так: ничего…
Генерал Уильям Шерман
Солдаты Шермана за месяц разрушили 265 миль железнодорожных путей. Причем рельсы не просто сбрасывали под откос, а, раскалив предварительно докрасна, закручивали вокруг деревьев. Солдаты разваливали фабричные трубы, ломали плавильные горны в мастерских, разбивали паровые машины, дырявили фабричные котлы, крушили все, что только можно было развалить, сломать, выбросить в реку, покорежить…
Все, что могло гореть, горело. Сам Шерман так и пишет в мемуарах: «Покидая Южную Каролину, мои солдаты настолько привыкли разрушать все на своем пути, что дом, где размещалась моя штаб-квартира, часто загорался прежде, чем я его покидал» (170).
Все, что невозможно было унести с собой, портили, повсюду над полями поднимался жуткий смрад – живность уничтожалась поголовно. Генерал Шеридан, крушивший Виргинию, преспокойно доносил в Вашингтон: «Мне удалось сжечь две тысячи амбаров, полных зерна, и семьдесят мельниц, а также забить три тысячи овец. В зоне пяти миль я приказал сжечь все дома».
И Шерман, и Шеридан в свое время набили руку на индейцах, подчистую уничтожая целые племена, – и теперь использовали прежний опыт уже в применении к белым. Кстати, именно Шеридан и придумал знаменитый людоедский афоризм: «Хороший индеец – мертвый индеец».
В разные стороны от основных колонн рассыпались отряды фуражиров – эти, оказавшись далеко от командиров, творили вовсе уж законченный беспредел. Шерман впоследствии откровенно признавался, что эти бродячие банды «мародерствовали, совершали грабежи и насилия». А конкретнее, отбирали драгоценности у женщин, раскапывали тайники с фамильным серебром, вытряхивали все ценное.
Чтобы никто не заподозрил, будто я пользуюсь какими-то «рабовладельческими» источниками, позвольте привести интересную цитату из биографии Линкольна, написанной восторженным сторонником «северного дела» Сэндбергом, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к Югу:
«Кавалеристы хватали стариков и душили их до тех пор, пока они не раскрывали свои тайники с золотыми монетами, серебром или драгоценностями. Солдаты ложились в грязных сапогах на белоснежные простыни, танцевали на отполированных до блеска полах, выли под аккомпанемент пианино и затем разбивали пианино прикладами. Они вытаскивали перины из спален и устраивали снежные вьюги из перьев. Они стращали белых женщин, но обычно дело не заканчивалось изнасилованием, исключением были один-два случая (то есть, надо полагать, сто двадцать два. – А. Б.). Зато кавалеристы свободно вели себя с негритянками, особенно ценя хорошо сложенных мулаток. Это были «проделки» ветеранов войны, отменных вояк, и Шерман их не наказывал частично потому, что считал, что лучших, чем они, солдат в мире нет… а частично еще и потому, что заводить военную полицию для поддержания порядка и дисциплины среди солдат его армии означало задержку в движении…» (156).
Если такова история с точки зрения северян (несомненно, поэтическая натура и взгляды Сэндберга не позволили ему копаться в особенной гнуси), то нетрудно представить, что за пекло творилось на самом деле. Именно после рейда Шермана северная пресса и принялась вопить о «зверствах конфедератов», которые частенько не брали пленных, – а вы, дорогой мой читатель, брали бы в плен и кормили пряниками агрессоров, проделывавших такое на вашей родине?
Подобным образом Шерман развлекался на протяжении всего тысячемильного пути. Захватив Атланту, он выгнал всех жителей на окраины, под проливной дождь, и сжег город дотла – около двух тысяч домов. Сколько умерло женщин, стариков и детей, простудившихся под ночным ливнем, до сих пор не подсчитано…
Когда на пути Шермана конфедераты принялись закладывать мины, он собрал пленных, вручил им кирки и лопаты и под угрозой расстрела заставил эти мины откапывать…
Южные штаты Кентукки и Миссури (что признается в серьезных исторических трудах) были разрушены полно стью.
Большая часть того, что творили Шерман с Шериданом, впоследствии именовалась «военными преступлениями». Это понятие появилось в постановлениях Вашингтонской конференции 1922 г., Женевской конвенции 1929 г., а окончательно разработано в Уставе Нюрнбергского военного трибунала и Уставе Международного военного трибунала для Дальнего Востока. Вот строгая формула: «К военным преступлениям относятся: убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; жестокое обращение с ранеными и пленными; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов и деревень; использование запрещенных способов и орудий ведения войны и другие преступления» (219).
Из всего перечисленного Шерман с Шериданом не замечены разве что в убийствах заложников… А потому мне иногда приходит в голову: коли уж там и сям принято реабилитировать посмертно (порой тех, кто этого совершенно не заслуживает), то, быть может, имеет смысл в некоторых случаях и посмертно казнить? Как это было принято лет четыреста назад: вздергивать на виселицу «в изображении». Шерман с Шериданом такое вполне заслужили…
Как пример редчайшего контраста американский современный автор (85) приводит гуманнейшего северного генерала Оливера Ховарда: взяв городок Коламбия в Южной Каролине, он ограничился тем, что поджег лишь соляные склады, да вдобавок предварительно выдал соль городскому госпиталю и раздал остатки горожанам. Действительно, на фоне твердокаменных борцов вроде Шеридана с Шерманом и их буйной братии генерал Ховард смотрится совершеннейшим слюнтяем, блаженненьким: «нормальный» северный генерал на его месте весь город сжег бы дочиста, предварительно ограбив его до нитки. Удивительно, что Ховарда за столь вопиющие прегрешения не выгнали в отставку и не посадили – должно быть, руки не дошли…
6. Костры Ричмонда
В апреле 1865 г. все рухнуло. Юг физически не мог более сопротивляться.
Ричмонд был осажден. На площади перед зданием правительства, густо оцепленной солдатами, под рев громивших укрепления столицы Конфедерации орудий пылали огромные костры. Черным дымом улетали в небо груды бесценных для историков бумаг: гражданские и военные архивы Конфедерации, документы секретной службы. У оцепления, как кошка возле сметаны, бродила Элизабет Ван Лью: северная разведчица прекрасно понимала, чего эти бумаги стоят, и пыталась стащить хоть что-нибудь. Кажется, так и не удалось…
Южная столица Ричмонд после взятия ее северянами. На заднем плане слева – здание Конгресса
К вечеру поезд с членами правительства Кофедерации вырвался из осажденного города. Следом за ним саперы тут же подорвали рельсы, чтобы остановить погоню. Утром следующего дня в город, все еще освещенный заревами гигантских пожарищ, вошли северяне. Впереди маршировали негритянские полки, распевая:
- Тело Джона Брауна покоится в земле,
- Дух Джона Брауна шагает по земле…
Они верили, что жизнь для них теперь настанет совершенно райская. А следом за солдатскими шеренгами катили несколько карет – это ехала миссис Джулия Грант со своими чернокожими рабами…
Авраам Линкольн незамедлительно приехал в Ричмонд и при большом стечении рукоплескавшего народа посидел в кресле Джефферсона Дэвиса. Вокруг Ричмонда чернокожие громили усадьбы плантаторов, особенное внимание уделяя винным погребам и женщинам. Эдмунд Раффин, сделавший когда-то первый выстрел Гражданской, набросил на плечи флаг Конфедерации и выстрелил себе в сердце. Победители лихорадочно составляли «черные списки» побежденных – многие тысячи южан в него угодили. Все офицеры южной армии, все гражданские служащие Юга, все, чье состояние превышало двадцать тысяч долларов, должны были лично ходатайствовать перед президентом о прощении, иначе подлежали «поражению в гражданских правах» (а вы полагаете, что это большевики выдумали?).
Генерал Ли со своей армией капитулировал, окруженный со всех сторон превосходящими силами северян. В первую очередь он попросил накормить его солдат, которые не ели двое суток…
Через несколько дней было арестовано большинство членов правительства Юга. Иные советские историки уверяли, будто Джефферсон Дэвис скрывался, переодевшись в женское платье, но верить этому не следует – не тот был человек. Это, надо полагать, вторично использовали клише, с помощью коего когда-то пытались как можно более унизить Керенского (как к Александру Федоровичу ни относись, но скрылся он от большевиков не в «платье медсестры», а в морской форме…).
Иегуда Бенджамин, за голову которого северяне объявили награду в сто тысяч долларов и собирались вздернуть без суда и следствия как «жидомасона», все же после череды головокружительных приключений выбрался за пределы страны, переодетый бедняком, выдавая себя за фермера-француза, не знающего английского (французским он владел блестяще).
Кстати, последним солдатом Конфедерации, выполнившим конкретное задание, стал опять-таки еврей, майор Мозес – он с десятью солдатами, отбиваясь от многочисленных банд, довез до столицы штата Джорджия остатки золотого запаса конфедератов и передал слитки под расписку федералам – при условии, что золото пойдет на нужды раненых и демобилизованных (дальнейшая судьба этого золота мне неизвестна, но, зная северную публику, предположения можно строить самые разные) (149).
Всё кончилось. Однако южный рейдер «Шенандоа» еще семь месяцев охотился за северными судами в Тихом океане – при отсутствии радиосвязи никто и ведать не ведал, что война завершилась… (29).
Итог? Число убитых с обеих сторон превышает шестьсот тысяч человек. Сколько именно мертвых попало под определение «более шестисот тысяч», не знает никто. Десяток достаточно серьезных источников, которыми я пользовался, приводит десяток разных чисел – от шестисот пятнадцати тысяч до шестисот пятидесяти…
Калек насчитывалось миллион (не раненых, впоследствии выздоровевших, а именно тех, кто остался калеками). Число подозрительно круглое, наверняка калек было чуточку больше или чуточку меньше, но в том-то и беда, что – чуточку… Материального ущерба никто до сих пор не подсчитал и наверняка уже не подсчитает – ясно, что он громаден.
Холодок по спине от такого итога – тем более если вспомнить, что «благородные» цели развязанной северянами войны так и остались пустозвонством. Несколько лет назад мне довелось смотреть по телевизору какой-то американский сериал о Гражданской. Финальные кадры, знаете ли, примечательны…
Южные генералы подписывают капитуляцию. Гремят салютом северные орудия, победители откупоривают шампанское, повсюду надрываются полковые оркестры, девственницы в белых платьях машут букетами… А посреди всего этого ходит с мрачнейшим лицом главный герой – офицер победоносной северной армии, прошедший войну от звонка до звонка. К нему бросается, обливая шампанским, сослуживец и недоуменно вопрошает: что с тобой, дружище, мы же победители!? Майор, все так же сумрачно на него глядя, отвечает:
– Здесь нет победителей. Здесь одни побежденные…
Иногда и американцы умеют снимать умное кино…
А чтобы окончательно закончить с генералами Грантом и Ли, имеет смысл обратиться к ценному источнику – той самой военной энциклопедии (216, 217). Интересные вещи там содержатся. Общее настроение умов (как гражданских, так и военных) в России всегда было на стороне северян. Однако составлявшие Энциклопедию военные отличались качеством, штатским интеллигентам не присущим, – объективностью. А потому волей-неволей давали истинную картину событий и называли вещи своими именами…
Статья о генерале Роберте Эдварде Ли (без указания автора) буквально изобилует превосходными эпитетами, отдавая должное таланту военачальника. «Блестяще окончил курс военной академии в Вест-Пойнте», «Во время Мексиканской войны показал себя не только отличным инженером, но и офицером Генерального штаба», «Ли должен быть признан одним из выдающихся генералов, совмещавшим в себе дарования стратега, тактика, военного инженера и организатора», «Как человек, Ли являл собой редкий пример сочетания личного благородства, прямоты и скромности с глубокой религиозностью, близкой к мистицизму. Эти качества вместе с военными дарованиями и подвигами сделали имя Ли известным далеко за пределами Америки».
Статья о Гранте (автор – капитан Л.П. Римский-Корсаков) вдвое больше по объему, но в ней не содержится ничего, хотя бы отдаленно похожего. Собственно, это – по-бухгалтерски сухое перечисление всего, что Грант сделал в жизни. «Железная воля и непоколебимость» есть. «Храбрость и решительность в сражениях» имеется. «Блестящие и смелые действия», «скромность», «военные и организаторские дарования»… И это всё. Ни словечка, ни примера, позволивших бы назвать Гранта талантливым полководцем…
Памятник Роберту Ли установлен в 1890 г. в Ричмонде. Четырьмя годами позже будущий президент Вудро Вильсон, составляя «Календарь великих американцев», включил в него и Гранта, и Ли. Что бы ни наворотили северяне и во время войны, и позже, надо отдать им должное в одном: они не посягали на право Юга иметь своих героев. И потому с некоего момента в американских городах стали ставить памятники каждый своим…
Ровно через четыре года, после сдачи форта Самтер, день в день, северяне торжественно подняли над ним федеральный флаг. Сделал это бывший комендант Самтера Андерсон (уже не майор, а генерал-майор).
К этому времени Авраам Линкольн, шестнадцатый президент, лежал в гробу, дожидаясь торжественных похорон. Мимо истории его убийства – загадочной, путаной, грязной! – просто невозможно пройти, описывая Гражданскую войну. К этому мы вернемся через главу. Умышленно нарушая хронологическую последовательность, я намерен сначала подробно рассказать о том, как в течение нескольких лет победители обустраивали и побежденный Юг, и всю воссоединившуюся страну. Мне представляется, что именно благодаря детальному изложению этих событий как раз и удастся более-менее определенно ответить на вопрос, кто же все-таки убил президента Линкольна. Возможно, читатель впоследствии согласится, что я был прав…
Глава двенадцатая
Пятая четверть пути
И услышал он и увидел при лунном свете, что вышли на поле хищные грабители и лихие воры и грабят и обирают благородных рыцарей, срывают богатые пряжки и браслеты и добрые кольца и драгоценные камни во множестве. А кто еще не вовсе испустил дух, они того добивают ради богатых доспехов и украшений.
Т. Мэлори. «Смерть Артура»
1. Вольный полет стервятников
Победители были настолько великодушны, что тут же объявили амнистию – то есть всех подряд южан расстреливать, как предлагал Тадеуш Стивенс, не будут. Большинство, мол, должно в письменном виде дать присягу в вечной лояльности президенту, после чего будет восстановлено в политических и гражданских правах. Вот только многие, под эту амнистию попадавшие, из гордости отказывались подписывать «смертельное обязательство», а потому оставались лишенными как прав, так и конфискованного имущества.
Амнистии не подлежали члены правительства Конфедерации, лица, дезертировавшие с Севера на Юг, лица, жестоко обращавшиеся с неграми-военнопленными, выпускники военных академий в Вест-Пойнте и Аннаполисе, губернаторы южных штатов, участники «пиратских рейдов на море», а также те «мятежники», что располагали состоянием или годовым доходом в 20 тысяч долларов.
Этим дело не ограничилось: южные штаты обрели некий неопределенный статус, они были официальным образом «исключены» из Союза, но, разумеется, не отпущены на волю, а поставлены под прямой контроль оккупационной администрации. Около ста пятидесяти тысяч южан лишились права голосовать: офицеры, гражданские служащие Конфедерации, все те, кто в 1865 г. заплатил больше двух тысяч долларов налога…
Джефферсон Дэвис просидел в тюрьме около двух лет – непонятно на каком основании. Все это время усиленно ломали голову, в чем же его все-таки можно обвинить, но так и не придумали ничего такого, что прошло бы в суде. Ручных судей найти – не проблема, но нужно было еще учитывать мировое общественное мнение. В конце концов Дэвиса потихоньку выпустили.
Генерал Ли так никогда в жизни и не подал унизительное для себя «прошение о лояльности» – а потому до конца жизни… не имел американского гражданства! Что его, насколько можно судить, нисколечко не волновало. Отвергнув многочисленные предложения занять то или иное тепленькое место с высоким жалованьем, он возглавил на Юге военный колледж имени Вашингтона (теперь – колледж имени Вашингтона – Ли). Самое забавное, что через сто лет (1975), когда близилась двухсотлетняя годовщина независимости США, отдельные политики смекнули, что получается как-то неудобно, – и Роберт Ли официально, специальным решением Конгресса был восстановлен в американском гражданстве (что сам наверняка бы встретил с высокомерным презрением).
Кстати, тогда же, на волне юбилейного угара (1976), американцы решили, что следует как-нибудь особенным образом почествовать великого отца-основателя Джорджа Вашингтона. Памятников и прочих мемориалов имелось уже достаточно, на монетах он и без того давно уже красовался, нарекать его именем очередной университет или корабль показалось банальным…
И тогда янки удивили весь мир. Высшее звание в американских вооруженных силах – пятизвездный генерал. Особым решением Конгресса ввели звание шестизвездного генерала и присвоили его посмертно давным-давно скончавшемуся Вашингтону. Даже в СССР никогда не додумались посмертно присвоить Ленину звание Маршала Советского Союза или наградить орденом «Герой Социалистического Труда»…
Знаменитое Арлингтонское кладбище, где хоронят американских военных, возникло исключительно из-за желания как можно крепче досадить в свое время генералу Ли. Еще весной 1864 г. военный министр приказал главному армейскому квартирмейстеру генералу Мегсу подыскать место для нового воинского кладбища, потому что на двух имеющихся нет больше мест. Мегс, южанин по происхождению, когда-то служил под начальством Ли – но, когда началась война, остался у федералов. Южане брезгливо именовали его предателем, a Мегс, в свою очередь, питал жгучую ненависть к бывшей родине…
Стремясь хоть как-то напакостить бывшему командиру, он выбрал для кладбища поместье Ли в местечке Арлингтон, возле реки Потомак, как раз напротив Вашингтона. И первые захоронения появились у самого крыльца особняка Ли. Естественно, Ли там больше никогда не жил…
Многие, как и Ли, вовсе не собирались давать присягу. Когда бывшего генерала конфедератов Тумбса спросили, почему он «не просит прощения у Конгресса», Тумбс, как пишет Дж. Ф. Кеннеди, «со спокойной величавостью» сказал: «Прощения за что? Я еще сам не простил Северу».
Никоим образом не стоит думать, будто Север и Юг «одинаково» пострадали от войны. В их положении была существеннейшая разница…
Людские потери Юга арифметически были меньше северных – 258 000 человек, но не стоит забывать, что огромную долю убитых у северян составляли иностранные наемники, а не коренные жители страны. Говоря иначе, треть всех солдат Юга, ушедших на войну, погибла. О Севере такого нельзя сказать… (115).
Вообще, американские авторы давно обратили внимание, что Гражданская, собственно говоря, выиграна не Севером, а Западом. Западные штаты Индиана, Иллинойс и Айова послали в федеральную армию, как пишет профессор Коэн, «немыслимый процент своего мужского населения» (83).
Но дело даже не в этом. Американцы, любители статистики, прилежно подсчитали: за время Гражданской произошло 200 400 «сражений и стычек» – от крупных до мелких «боев местного значения». Девяносто девять процентов из них – на территории Юга. Война ведь шла, за редким исключением, на Юге. Целые округа по нескольку раз переходили из рук в руки – а если еще добавить все, что уничтожили солдаты Шермана…
Производство хлопка на Юге упало втрое. Площадь обрабатываемых земель сократилась наполовину. Промышленность, и без того хилая – разрушена. Поголовье скота резко сократилось. Деньги Конфедерации ничего уже не стоили, они вообще перестали быть деньгами – а других у южан не было…
Немало земель у южан было конфисковано. А тем, кто свое каким-то чудом сохранил, пришлось столкнуться с очередной северной придумкой, блестяще описанной в романе М. Митчелл «Унесенные ветром»: налоги начинают брать «от фонаря», сколько вздумается, прикинув, какая сумма для владельца плантации окажется неподъемной, – и вскоре его земля переходит в цепкие ручонки северного спекулянта.
В Луизиане налоги для белых были повышены в десять раз. В Миссисипи – в четырнадцать. В длиннющих очередях за пособием и миской благотворительного супа стояло немало бывших зажиточных хозяев… (170).
Количество южан, умерших в северных лагерях для военнопленных, мне неизвестно – но встречаются редкие упоминания, что их следует считать «многими тысячами». Северные солдаты в южных лагерях тоже умирали – но ничего общего с действительностью не имеет утверждение, будто южане специально уничтожали пленных на манер нацистов. Сэндберг приводит процент смертности: из каждой сотни пленных южан на Севере погибло 12, из каждой сотни северян на Юге – 15. Как видим, примерно одинаковое число, что не укладывается в зловещую версию о «южных зверствах». К тому же следует учесть, что Ю г, в отличие от сытого Севера, голодал – что отразилось и на снабжении пленных. Уж если солдаты Конфедерации жили на одной кукурузе, где было раздобыть для пленных ветчину и кофе, к коим они привыкли в своей благополучной армии?
Не кто иной, как Ленин, который в качестве экономиста все же достоин самого пристального интереса, опубликовал данные, согласно которым размеры средней фермы на Юге (как и количество обрабатываемой земли) уменьшились на добрую треть – а вот на Севере, наоборот, наблюдался подъем (92). Что дало Владимиру Ильичу возможность лишний раз позлорадствовать по адресу «клятых рабовладельцев», которым пришлось несладко. Вот только размер средней фермы в ленинской таблице как раз и показывает, что речь идет не об «олигархах», а именно мелких фермерах…
Когда речь заходила о федеральных субсидиях и кредитах, Северу и Югу доставались, мягко выражаясь, несопоставимые суммы. В 1865 г. США потратили на общественные работы 103 294 501 доллар, из которых Югу досталось лишь 9 469 363. Штат Огайо получил миллион долларов, соседний с ним Кентукки – всего 25 000. Штат Мэн получил три миллиона, Миссисипи – 136 тысяч. Зато правительство выделило 83 миллиона долларов безвозвратных субсидий частным железнодорожным компаниям «Юнион пасифик» и «Сентарл пасифик» – и, как я уже писал, эти денежки моментально куда-то испарились (58).
Вы еще не забыли Закон о гомстедах 1862 г., по которому желающие получали практически бесплатно земельные участки? Когда он вышел во время войны, там было написано, что треть территории южных штатов Алабама, Арканзас, Флорида, Луизиана и Миссисипи как раз и будет отведена для неюжан, желающих там фермерствовать. После чего, как легко догадаться, масса народу дралась с южанами, как черти, рассчитывая, что после победы поселится в тех местах, – за свою будущую землицу дрались, надо полагать, без понукания…
Очень быстро после капитуляции Юга Вашингтон это дело моментально отменил. Без всяких внятных объяснений. По какому-то странному совпадению эти земли едва ли не мгновенно оказались в руках северных лесопромышленников и земельных спекулянтов – еще один штришок, показывающий, для чего на самом деле была развязана война… (58).
В своей замечательной книге «Жизнь на Миссисипи», сугубо документальной, Марк Твен приводит высказывание одного из случайных встречных (наверняка дополненное собственным мнением):
«Раз вечером в клубе один господин, обратясь ко мне, сказал конфиденциально:
– Вы, конечно, заметили, что мы почти всегда толкуем о войне. Это не потому, что нам не о чем больше разговаривать, а потому, что ничто другое не интересует нас так сильно. И есть еще причина: во время войны каждый из нас лично перенес, кажется, все виды человеческих испытаний, следовательно, о каком бы постороннем предмете вы ни упомянули, он непременно напомнит кому-нибудь из слушателей о чем-либо, случившемся во время войны – и он захочет рассказать об этом. Так разговор постоянно снова переходит на войну… результат один: любая выбранная наугад тема расшевелит в памяти каждого из присутствующих груз воспоминаний о войне…» (161).
Вот в этом и крылось принципиальнейшее различие: на Юге с войной соприкоснулся практически каждый, а для Севера она была чем-то абстрактным, происходившим где-то далеко и касалась лишь родственников воевавших, которых насчитывалось на несколько порядков меньше, чем южан…
И начался великий грабеж, который можно сравнить только с российским раскулачиванием: по некоторым позициям так много общего, что оторопь берет…
Согласно планам Линкольна, разработанным им незадолго до смерти, южным штатам после окончания войны предстояло вновь послать своих представителей в Конгресс. На Юге провели выборы, представители приехали в столицу.
Однако на заседания допущены не были – им объяснили, что они какие-то неправильные, и выборы были неправильные, и сам Юг какой-то неправильный. Инициатором этого решения был Тадеуш Стивенс, «бешеный номер один».
Законно избранных южных конгрессменов отправили домой. Юг был разделен на пять оккупационных округов, возглавлявшихся федеральными генералами, которые получали всю власть – от возможности регулировать цены на мороженое, до права выносить смертные приговоры (которые, правда, утверждал все же президент). Было объявлено, что режим военной диктатуры сохранится до тех пор, пока южане не примут новые, «демократические» конституции своих штатов. И только тогда, как там же говорилось, они будут «вновь приняты в Союз». Так что Юг, повторяю, оставался непонятно чем – оккупированной территорией, и не более того. Еще в 1868 г. такое положение сохранялось…
Как и большевики впоследствии, северяне начали с грабежа южных церквей – речь шла не об отдельных зданиях, а о целых конфессиях, чье имущество конфисковывалось и передавалось «правильным» церквям Севера. Протестантскую епископальную церковь Юга запретили вообще – именно ее епископом был генерал южан Полк, героически погибший в бою… (61).
Вскоре появились комиссары – как в таком деле без них?
На Юг неисчислимыми толпами хлынули жадные голодранцы, которые остались в истории под презрительной кличкой «саквояжники» или «мешочники» – потому что приезжали с пустым саквояжем или пустым мешком, а уезжали богачами. Желающий может сам для себя перевести американское «carpetbaggers», как ему покажется вернее…
(Как обычно во времена всевозможных междоусобных заварушек и случается, часть из них составляли южане, бывшие надсмотрщики за рабами и прочая шелупонь, ухитрившаяся выдать себя за «стойких борцов против рабства». Но гораздо больше было северных мошенников, почуявших неплохую поживу.)
Самые примитивные предпочитали хапнуть по мелочи и побыстрее смыться. Один такой субъект заявился в один из округов штата Алабама, таща на плече связку разноцветных колышков, и объяснил неграм, что он не кто иной, как особый уполномоченный президента, намеренный разделить землю между бывшими невольниками. Достаточно, мол, забить эти колышки на любом участке или ферме, которые покажутся подходящими, – и без всякой бумажной волокиты вступить во владение землей.
Как кто-то, наверное, уже догадался, колышки прохвост не даром раздавал, а продавал за скромные суммы: обычно за три доллара, но мог, поторговавшись, согласиться и на один.
«Многие легковерные и доверчивые цветные заплатили за эти небольшие колышки, забили их в землю на участках своих белых соседей, и некоторые из них начали обрабатывать эти новообретенные плантации. Нетрудно догадаться, каковы были результаты» (93).
Но так, конечно, действовала вовсе уж мелкая шпана, напоминающая портного из анекдота, который на вопрос, что бы он сделал, став царем, простодушно ответил, что украл бы из кассы сто рублей и убежал…
Люди солидные на такое не разменивались. Они моментально смекнули, что для долгого и систематического воровства следует не колышки неграм продавать за смешные копейки, а заполучить, как выражался дед Щукарь, «портфелю»…
Дело в том, что федеральное правительство в своей несказанной заботе о разнесчастных освобожденных невольниках организовало так называемое Бюро освобождения. Предполагалось, что это будет общественная организация, поголовно состоящая из энтузиастов и гуманистов, которые в тяжких трудах облегчат жизнь бывшим рабам…
Черт его знает, как это получилось, но отчего-то возникла не когорта святых подвижников, а огромнейшая чисто бюрократическая контора, которая быстро довела дело до того, что теперь освобожденный негр от нее зависел буквально во всем. Хотел ли он жениться или переехать в другое место, требовалась бумажка от Бюро освобождения.
Вдобавок именно через Бюро проходили колоссальнейшие денежные средства, выделяемые федеральным правительством на продовольственную и иную помощь неграм… Конечно, грошик-другой доходил и до чернокожих, но мешок долларов, откуда этот грошик был взят, волшебным образом испарялся, причем по документам все было в порядке – если верить документам, каждый черный ежедневно ел устриц и попивал шампанское…
Вдобавок Бюро занималось еще и тем, что пристраивало в хорошие руки политически благонадежных северян конфискованные у «мятежников» земли и прочее имущество.
Даже благонамереннейший советский историк тридцатых годов, исправно следующий основным штампам, меланхолично констатирует: «Трудно сказать, что было хуже – диктатура помещиков или диктатура жуликов» (56). Для советского ученого, да еще начала тридцатых – вольнодумство поразительное…
Когда выборы все же разрешили, получилась печальная комедия. Всевозможные политиканы, нахлынувшие с Севера, раздав неграм пару долларов и угостив как следует виски (а недовольных из числа белых запугав с помощью федеральных войск и «саквояжников»), захватывали посты губернаторов и конгрессменов. И начиналось…
Некто Эймс, зять «нью-орлеанского мясника» генерала Батлеpa, именно таким образом был «избран» губернатором Миссисипи. После чего «министром просвещения» штата был назначен некий Кардоза, которого нью-йоркская полиция разыскивала за воровство, а вице-губернатором и статс-секретарем стали бывшие рабы, кажется, не знавшие грамоты. Сам губернатор, обеспечив себя столь надежными кадрами, которые либо не умели работать с отчетностью и проверять всевозможные сметы, либо не видели ничего худого в том, чтобы запустить руку в казну, занялся собственными делами. Именно при нем налоги были увеличены в четырнадцать раз. Кончил, говорят, миллионером.
Его коллега, «демократически избранный» губернатор Луизианы, при жалованье в восемь тысяч долларов оказался через год обладателем состояния в сто тысяч – простодушно объясняя при этом, что он откладывал и копил, копил и откладывал, во всем себе отказывая…
Позже, во время президентских выборов 1876 г., возглавляемые «саквояжниками» правительства Южной Каролины, Луизианы и Флориды фальсифицировали избирательные бюллетени, благодаря чему в Белый дом прошел «нужный» кандидат. Оппозиция взъярилась, раздобыла неопровержимые доказательства и представила их сенатской комиссии – но поскольку оппозиция состояла из южан, а сенатская комиссия – из членов той же республиканской партии, что и победивший кандидат, дело замяли (о чем писал в своей книге Дж. Ф. Кеннеди).
Кстати, как раз Кеннеди в своей книге назвал происходившее после войны «закабалением и эксплуатацией Юга»…
Радикалы на Севере не унимались, твердя с пеной у рта, что «доверять Югу нельзя», что Югу следует неустанно «мстить». Однажды они, не надеясь на собственное ораторское искусство, запустили в Конгрессе должным образом подготовленного ветерана войны (настоящего или липового – неизвестно), и он долго стращал конгрессменов рассказами про кровожадных южан, которые едят по утрам северных младенцев и наводят порчу на вынутый след президента. При этом он старательно размахивал своей окровавленной рубашкой: вот она, мол, кровь, пролитая на полях сражений с монстрами-плантаторами!
Сенатор Джим Лейн из Канзаса, даром что член Республиканской партии, оказался врагом народа… северного народа, понятно. Его главные прегрешения состояли в том, что он поддерживал планы Реконструкции Юга, которые проводил в жизнь преемник и соратник Линкольна президент Джонсон. Да вдобавок требовал признать избранное южанами правительство штата Арканзас, мотивируя это тем, что выборы были свободными и прошли без нарушений. Как ни объясняли ему товарищи по партии, что арканзасское правительство все равно неправильное, потому что оно им не нравится, честный сенатор гнул свое. Его затравили, ошельмовали, обвинили в финансовых злоупотреблениях, и кончилось все тем, что Лейн покончил с собой…
Военный министр Стэнтон открыто вел дело к тому, чтобы стать диктатором оккупированного Юга. Президент Джонсон его уволил было, назначив на его место Гранта, – но Стэнтон, забаррикадировавшись у себя в кабинете, призвал на помощь радикалов из Конгресса. После чего только принципиальная позиция одного из сенаторов спасла президента от импичмента…
Ах, да, я совсем забыл упомянуть об одном крайне важном обстоятельстве. Победившие северяне чернокожих невольников, конечно, освободили (добрейшие люди!), но – без земли…
Теперь свобода у негров была – но ее, как известно, на хлеб не намажешь и в похлебку не покрошишь. Когда у человека нет ничего, кроме свободы, жить ему не так уж и приятно…
И вот в 1867 г. Тадеуш Стивенс, неугомонный ястреб, предложил масштабнейший план наделения негров землей. Считали не по головам, а по семьям. Каждая негритянская семья должна была получить участок в пятьдесят акров…
Что же, нашелся наконец благодетель, намеренный одним ударом покончить с негритянской бедностью? Не спешите устраивать бурные, продолжительные аплодисменты, и уж тем более переводить их в овации. Все было гораздо интереснее…
По плану Стивенса, для полного и окончательного облагодетельствования негров следовало конфисковать у южан три четверти принадлежавших им земель, или 394 миллиона акров. Количество негритянских семей, которым предстояло получить участки, определялось примерно в миллион.
Немного несложных арифметических действий. Пятьдесят акров на миллион – пятьдесят миллионов акров. 394 000 000 – 50 000 000 = 344 000 000.
Другими словами, неграм предполагалось передать всего двенадцать с половиной процентов «конфиската». А остальное кому? А остальное, толковал Стивенс, следует за смешные деньги распродать ответственным людям, чтобы пополнить отощавший за время войны государственный бюджет…
В общем, не подлежит сомнению, что под флагом помощи неграм северные дельцы затеяли очередное грандиозное ограбление Юга, намереваясь за бесценок приобрести сотни миллионов гектаров ценной землицы. Сомневаюсь, что неграм при таком раскладе досталась бы хоть мизерная доля обещанного – когда у дельцов разыгрывается аппетит, окружающим не достается и обглоданных начисто костей…
Неизвестно точно, использовали ли Стивенса «втемную» или он прекрасно понимал, что делал. Вероятнее всего, второе – он был дельцом, заводчиком, да и в железнодорожном бизнесе замечен. Как бы там ни было, Конгресс, должно быть, разобрался, что ему предлагают под видом заботы о неграх. Проект Стивенса был отвергнут (подозреваю, дело тут не в редкостном душевном благородстве, а в том, что подсуетились те, кого к участию в грабеже не допустили, и они решили незатейливо: так не доставайся ж ты никому…)
Дж. Ф. Кеннеди отозвался о Стивенсе без малейшего уважения: «Искалеченное, фанатичное воплощение крайностей движения радикальных республиканцев» (77).
Казалось бы, те, кто всерьез озабочен положением негров, могут теперь предложить реальный план наделения чернокожих землей. Однако никто из «благородных северян» так никогда подобного плана и не выдвинул. Практически всё, что предлагалось, при ближайшем рассмотрении оказывалось не особенно и ловко замаскированной попыткой набить собственные карманы. Не за то же, в конце концов, воевали, чтобы каждый ниггер стал вольным собственником-землепашцем…
Фредерик Дуглас говорил: «Когда евреи обрели свободу, им было позволено унести с собой добычу из Египта. Когда крепостные крестьяне в России обрели свободу, им дали по три акра земли, и на этой земле они могли жить и выращивать свой хлеб. Совсем не так обстояло дело, когда дали свободу неграм. Их пустили на все четыре стороны с пустыми руками, без денег, без друзей, без клочка земли. Молодые и старые, больные и здоровые – все они оказались под открытым небом, ничем не защищенные от врагов» (43).
Дуглас, между прочим, как раз и предложил достаточно толковый план: ничуть не утопический, легко выполнимый. Он предложил, чтобы Конгресс провел закон, разрешающий неграм покупать землю в рассрочку, а поскольку денег у негров мало, правительству нужно организовать «Национальную компанию земли и кредита», которая и выдавала бы субсидии. Деньги, по Дугласу, для начала требовались смешные – один миллион долларов.
Конгресс эту идею отверг – и в дальнейшем северяне старательно проваливали любой план, способный вытащить чернокожих из нищеты. Война закончилась победой, цели были достигнуты (то есть с Юга содрали достаточно), а значит, можно было забросить подальше те благородные лозунги, которыми раньше приманивали наивных романтиков…
Серьезные люди старательно пилили деньги. При чем тут голодающие негры? Они свое получили и так: паре сотен из них навесили красивые, блестящие медальки, придуманные генералом Батлером. Серьезные люди полагали, что и этого вполне достаточно для каких-то там черномазых.
А на Юге помаленьку лилась кровь…
2. Свобода без равенства и братства
Серьезные люди с Севера, пообещав неграм конфискованные у мятежников земли, как раз и вытолкнули их вперед в качестве силы, способной все разломать…
Негры купились, и винить их за это не следует: после всего пережитого они были хмельны от свободы и перспективы для себя видели радужные. Тем более что «саквояжники» с добрыми-добрыми глазами неустанно нашептывали нечто, крайне напоминающее куплет «Интернационала»:
- Весь мир насилья мы разрушим
- До основанья, а затем
- Мы наш, мы новый мир построим,
- Кто был ничем, тот станет всем…
Негров толкнули во власть массами – шеренгами, рядами и колоннами. Подавляющее большинство из них были неграмотны – семь из каждых восьми. Но из них комплектовались «конституционные конвенты» – собрания, которым предстояло принять новые конституции южных штатов. Вудро Вильсон отмечал потом, что депутатами сплошь и рядом становились «лица, которые могли написать лишь свое имя и не имели ни малейшего понятия о власти». То есть происходило совершенно то же самое, что впоследствии наблюдалось в революционной России: во власть толпами загонялись люди неграмотные и не имевшие никакого опыта государственной работы, зато безупречные с точки зрения рабоче-крестьянского происхождения. Разница только в том, что в новорожденной Советской России не маячили за кулисами денежные мешки, намеревавшиеся прибрать к рукам страну. А во всем прочем – сходство порой поразительное…
Вильсон: «Негры были главными избирателями. Избранные ими конвенты и правительства, образованные этими конвентами, были созданы для того, чтобы обеспечить власть неграм».
Примечание на полях: «власть негров» с белыми «освободителями» за спиной, подсказывавшими на ухо, какую бумажку следует подмахнуть, – разумеется, в целях будущего устройства райской жизни для бывших рабов…
Читать бесплатно другие книги:
