Место Снов Веркин Эдуард

Глава 5

Электрические блохи

– Что такое «соленое»?

– Как?

– «Соленое».

Зимин не ответил, пнул песок и продолжил ругаться.

Он шагал по песку и придумывал новые оскорбления, вроде «засописа» и «потного квакера». Ругал себя и свою глупость, Ляжку тоже ругал. Ляжка шагал рядом и молчал.

– Все-таки как-то не так! Не то что-то, – говорил Зимин. – Этого не бывает…

– Бывает, не бывает, – отвечал его странный спутник. – Сначала все не верят, потом все верят, потом снова не верят. Но это все правда настоящая. Вот ты же сюда хотел попасть всегда?

– Хотел…

– Вот и попал однажды. Все желания существ сбываются, эта самая главная правда мира. Чего желал – то получай. Раз-два, я-то знаю.

– Тут все ненормальные, – шептал идущий за ними Ляжка. – Этот тоже. Мэд дог ин зэ файр [7]…

Рядом с Зиминым шагал песчаный динго. У динго была немного подбита нога, он отстал от прайда и воспользовался этим, чтобы поболтать с новыми людьми. Послушать новые слова. Динго был любопытен и внимателен, он слушал все, что говорил Зимин, и умно вращал глазами. Глаза у него были похожи на стрекозиные – состоящие из множества деталей, так что когда Зимин пробовал в них заглянуть, он видел тысячу маленьких Зиминых, заключенных в зеленоватые шестигранники.

Это было забавно, и Зимин забывал ругаться. Тогда динго моргал стальными веками, вежливо напоминая о том, что он слушает.

Иногда динго начинал говорить сам, и тогда слушал Зимин. Ляжке динго не нравился, он его опасался и старался держаться подальше. Впрочем, и Ляжка собаку не заинтересовал.

– Понимаешь, человек Зимин, – говорил песчаный динго. – Сначала нас придумывал один другой человек…

Динго звали КА82, это подтверждала серебряная пластина, вплавленная прямо в бок, – «Desert Dingo. Serial № KA82».

Зимин слушал. Ляжка вздыхал и, чтобы не расходовать энергию на борьбу с солнцем, стремился пристроиться в тень Зимину.

Песчаный динго рассказывал про то, как все устроено, и про то, как неустроенно все. Вся его морда была покрыта страшными костяными пластинами, шипами и выступами, некоторые шипы были оторочены железом, а некоторые – золотом. От такого количества металла на морде голос у песчаного пса получался какой-то железный и угрожающий, что очень веселило Зимина и пугало несчастного Ляжку. К тому же при каждом слове вся эта железная мощь шевелилась и полязгивала, что придавало словам песчаного пса серьезность и весомость.

Песчаный пес рассказывал:

– А потом мы попали к еще одному другому человеку, и он сделал нас электрическими. Он был необычным и резал себе локти, я так думаю, я его один раз видел. Он был странным и выдумывал странное. Зачем динго передвигаться под песком? Зачем? Когда можно легко бегать на поверхности! Зачем? А зачем мне вот это?

КА82 совершенно по-собачьи сел на песок, открыл пасть и выпустил в воздух оранжевую огненную струю. Ляжка испуганно отпрыгнул.

– Вот зачем? Скажи мне. Мне это не нравится, я не воздушный дракон. Это им такая возможность присуща.

КА82 скрежетнул пластинами, что, видимо, означало вздох, и продолжил:

– А наименование? Все говорят, что последний человек, который нас придумывал, должен был придумать каждому имя. И он уже начал придумывать имена. Он придумывал имена, но нас было много. Он придумывал день, придумывал ночь и еще один день. А потом с ним что-то случилось, и он не смог больше ничего придумать. И многие остались безымянными. Я тоже. И получилось так, что у одних имя есть, а у других нету. И те, у кого имени нет, очень страдают. Чувствуют себя ненастоящими. Как я.

КА82 выпустил из лапы огромные стальные когти и философски зачерпнул песок.

– Ты можешь придумать имя? – спросил он.

Когда грохочущий прайд пролетел мимо, не обратив на Зимина и Ляжку никакого внимания, Зимин очень удивился и как-то даже обиделся. Песчаные динго, как он знал из игр, были совершенно безжалостными тварями, пять песчаных динго могли легко разорвать десантника в полном вооружении, а теперь вот они пролетели мимо, не удостоив Зимина даже понюха. Даже такая крупная дичь, как Ляжка, их не заинтересовала.

Остановился лишь КА82.

Он подошел к Зимину и спросил:

– Здравствуй, ты случайно не создатель?

– Не, – ответил Зимин. – Я сам по себе. Создатели мамонта в овраге доедают, а я так, мимо иду.

– Жаль, – сказал песчаный динго. – Мне нужен создатель. Или придумщик. Тот, кто может придумывать. А ты можешь придумывать?

– Я умею придумывать, – сказал Зимин. – Это я запросто, это сколько угодно.

– Это не так просто, как тебе кажется. Ты можешь переоценивать свои силы. Ты умеешь придумывать имена?

– Само собой. А кому нужно имя?

– Мне, – сказал песчаный пес. – Мне нужно имя.

– Что тут сложного, – обрадовался Зимин. – Я тебе прямо сейчас имя придумаю. Спайк, к примеру. Или Айк. Как тебе?

Песчаный пес с сомнением поморщился.

– Хорошо, – согласился Зимин. – Тогда так, пусть будет Алекс Ричардсон-старший.

– Это ненастоящее имя, – сказал пес. – Оно чересчур придуманное. Мне надо, чтобы ты придумал мне настоящее.

– Какое?

– Настоящее. Пусть будет любое, только настоящее.

Зимин остановился и стал выгружать из ботинок песок. Свора песчаных динго окончательно скрылась вдали. Ляжка отстал на благоразумное расстояние и делал вид, что он ни при чем.

– Я же говорю, это нелегко – придумать имя, – сказал динго. – Это немногие могут.

– Почему?

Песчаный динго не ответил. Они двинулись в направлении гор, Зимин ругался, пес все больше молчал, иногда спрашивал, что значит то или иное слово.

Зимин объяснял. КА82 слушал. Горы постепенно приближались.

– И внешность мне эта совсем не нравится, – неожиданно пожаловался динго. – И тяжело, и жарко. Я знаю, что тяжело и жарко, но не чувствую этого. Зачем броня? У нас и врагов-то тут нет. Мертвяки по пустыне редко ходят, десантников я вообще никогда не видел. Не видел. Даже рейнджеров не видел, хотя они тут есть, некоторые их встречали.

КА82 остановился и стал нюхать воздух. Вернее, он просто задрал морду вверх и стоял некоторое время.

Потом сказал:

– Послушай, Зимин, я хочу тебя попросить.

– Валяй.

– Давай, Зимин, почеши мне вот тут. В боку. У меня там грязь между пластин налипла. Чешется. Это так называется?

– Так.

КА82 подставил Зимину страшный шипастый бок.

– Осторожно, – предостерег Ляжка. – Вдруг прыгнет?

– Я тебе сейчас ногти отстегну, – в лапе динго что-то щелкнуло, и на песок упала страшная стальная пятерня. – Чеши.

– Ах, почешите мне под хвостом, а то я совсем не усну, – иронично прошипел Ляжка, но Зимин не обратил на это никакого внимания, песчаный пес тоже.

Зимин поднял когти и принялся чесать подставленный бок, КА82 довольно заурчал и задергал задней лапой.

– Рефлексы, – пояснил КА82. – Спасибо, мне было очень приятно. Я вас до земли провожу, дальше вы сами идите. Своим путем. Там интересно. Мы туда не ходим.

– Рефлексы у него… А блох у него электрических нет? – все так же прошептал Ляжка. – А то на нас пересадит, я не могу жить с электрическими блохами…

– Заткни фонтан, – посоветовал Зимин. – Мусору разного навалится.

И направился к горе. Ляжка двинулся за ним. Песчаный динго шагал последним.

Потом КА82 остановился и выдвинул из спины высокий блестящий гребень.

– Поглощаю энергию, – пояснил он. – Пополняю запасы. Я всегда так делаю.

– Ка, а ты давно здесь паришься? – спросил Зимин. – Ну, в пустыне?

– Давно. Все время.

– И никуда больше не хочется?

– Не могу сказать, – КА82 спрятал гребень. – Тут хорошо. Только с компанией друзей плохо, они все неспокойные. Все носятся. Десантников ищут, а десантников тут нет. Но я тоже за ними сейчас побегу, я с вами не пойду, у меня другой путь.

– Ладно, Ка. Мне по барабану. Так, говоришь, Мир Мечты там?

– Иногда хочется чего-то… – Песчаный динго опять посмотрел в небо, а потом в песок. – Вы тут осторожнее. Много таких, как вы, бегут все. Разные бывают. Всякие бывают тут. Только слов никто делать не умеет, придумщиков мало. Редко встречаются. Я подхожу, а они в меня топором. Зачем? Не понимаю.

Зимин не знал, что ответить.

– А я животных никогда не любил, – сказал вдруг Ляжка.

– Животные глупые и поедают друг друга, – вздохнул КА82. – Я не животное. Я динамическое существо. Смотрите.

Пес выгнул голову и раздвинул шейные пластины. Внутри песчаного динго пролегали гибкие стальные суставы и вспыхивали маленькие молнии.

– А… В моей тушке электрические ветры, да, – сказал Зимин. – Красиво.

– Я всегда хотел японскую робособаку, – сказал Ляжка. – Или даже двух.

Динго собрался и приобрел обычный вид.

Больше они не знали, о чем им разговаривать, и до самой земли молчали. На прощание песчаный пес подал Зимину лапу и указал направление, в котором надо было идти. После чего шагнул в пустыню, затрясся, превратившись в размытое серое пятно, и провалился в песок.

– Придурок, – сказал Ляжка. – Всегда таких не любил. Слушай, нам что, всегда будут такие встречаться?

– Ага. Ты чего, в «Поцелуй Ножа» [8] не играл, что ли?

– Это где мурена с треугольным кортиком бегает?

– Ну.

– Играл, только не до конца. Я до кота дошел, как она стала коту башку отпиливать, так и бросил.

– Там дальше еще интереснее…

– Да ладно, видел я, – отмахнулся Ляжка. – Девчонка там тощая и с синяками под глазами, тебе такие нравятся. Тебе нравятся худые девчонки с костистыми коленками…

– А тебе жирные, да? И корма чтобы с ушами, да?

Ляжка не ответил, а только покраснел. Зимин развил успех.

– Я знаю, тебе ведь Рулетова нравится, – сказал Зимин. – Тебе нравится Большая Рулетова – девушка, выращенная на гречишных блинах с салом. О, Рулетова! Когда Рулетова ложится в ванну, туда входит лишь кружка воды. А если вы вместе залезете в ванну, то пол провалится, и вы рухнете вниз, на профессора Колумбарова…

– Заткнись, – сказал Ляжка.

– Да ты просто тащишься от Рулетовой, ты ее боготворишь! Я думаю, у тебя дома даже есть идол Рулетовой…

Ляжка сжал кулаки и подступил к Зимину.

– О! – восхитился Зимин. – Рыцарь желает защитить даму сердца! Рулетова это бы оценила! Она обвила бы тебя своими…

– Мне не нравится Большая Рулетова! – завопил Ляжка. – Я не люблю Рулетову! Ты, дистрофан поганый!

И Ляжка кинулся на Зимина. Весовые категории были разные, и Зимин предпочел для начала измотать противника бегом. Он рванул вдоль камней, и через триста метров Ляжка выдохся. Тогда Зимин вернулся и продолжил:

– Я, конечно, понимаю, подобное тянется к подобному…

Но в этот раз Ляжка не ответил – из-за усталости, а может, с ним просто приключился приступ благоразумия. Он сказал:

– Что мы дальше-то делать будем? Надо отсюда сваливать. Этот сказал, тут какие-то мертвяки…

– Мертвяки – это худо, – поправил Зимин. – Они могут искажать пространство…

– А Белоснежки тут нет случайно?

– Идем к камням, там будет тебе и Белоснежка. И семь гномов с отбойными молотками.

Они двинулись к камням, Зимин первым, Ляжка за ним. Зимин думал, нет ли у Ляжки случайно ножика, такой может запросто с ножиком ходить. Еще полоснет поперек горла. Или воткнет в спину с несовместимыми с жизнью последствиями.

Ляжка измучился и, чтобы развеять тяжелые мысли, думал о приятном. Камни оказались похожи на пемзу, и Ляжка прикидывал, сколько брусков для стачивания ножных мозолей можно выточить из этих скал и как их можно продать в Японию – там любят такие штуки – и сделать бабки, чтобы потом жить долго и счастливо. Ляжка представлял Японию, рис, самураев, борцов сумо, и невольно в мыслях Ляжки возникала Большая Рулетова, хотя он и на самом деле ее терпеть не мог.

Камни были полезные, только вот перемещаться по ним оказалось тяжело. Зимин прыгал по пористым валунам и уже ощущал сильную жажду и даже голод. Они уходили от пустыни, и чем дальше было от песка, тем становилось прохладнее. Кое-где между камней блестели мелкие лужицы и торчали морщинистые сталактиты.

Ляжка тоже проголодался и от душевной скученности и для того, чтобы поднять себе настроение, принялся поносить КА82:

– Тоже мне собака Баскервилей, – бранился Ляжка. – Щенок сопливый! Харя электрическая! Почеши мне спинку, я устал без ласки! Ножку подвернул, лажак беспросветный! Живодеров тут явно не хватает…

Зимин попытался было с ним заговорить, но Ляжка не реагировал на голос разума и продолжал ругаться. Видимо, это доставляло ему независимое удовольствие и не нужен был слушатель.

– Я таких топил в детстве! Имя ему подавай, тоже мне, швейная машинка ходячая! Я, может, тоже грущу о чем-то! А мне все равно все по морде. В пятачину все подряд…

Впрочем, скоро Ляжке надоело ругаться, и он замолчал, только натужно пыхтел.

И скоро камни кончились совсем. Причем кончились как-то сразу – вот камни, камни, камни, прыгать по ним тяжело – и раз, пошел лесок, кусты, запахло водой и зеленью, идти тоже тяжело, но приятно. Зимин ускорился. Он окунулся в заросли, кажется, орешника, но через минуту орешник тоже кончился, и Зимин выскочил к роднику.

Ляжка, стеная, продирался за ним.

Родник был выполнен в виде головы дракона, вода вытекала прямо из языкастой пасти и падала в чашу, сильно напоминавшую череп. Вокруг валялись вросшие в мох обломки статуй воинов и красавиц с серьезными лицами и длинными волосами. Больше всего это напоминало парк Дрезденской галереи после американской бомбежки, там тоже были статуи, Зимин видел по телеку.

– Страна Мечты похожа на старую помойку, – сказал Ляжка. – Этого и следовало ожидать.

– Ладно, – ответил Зимин. – Посмотрим…

Зимин повертел головой и обнаружил, что весь обозримый мрачный сосняк завален подобной архитектурой, и выглядит это зловеще и древнегречески. Кладбище памятников.

– Мне тут не нравится, – сказал Ляжка. – Тут тревожно…

– Тебе нигде не нравится. Если только в этом месте нет Рулетовой…

– Урод ты, – Ляжка плюнул. – Урод по жизни…

Зимин присел на чью-то мощную античную ногу, наклонился к чаше и, подавив в себе человеческую гордость, стал лакать.

– Тебе идет, – заметил Ляжка и встал в очередь к воде.

Вода была холодная и вкусная, похожая на дорогую грузинскую минералку, от которой можно прожить сто лет. Зимин пил и пил, пил до тех пор, пока сверху ему в шею не уперлось что-то острое.

Зимин попробовал поднять голову, но острие уперлось больнее.

– Ну что, обезьяны, попалися! – сказал кто-то торжествующе. – Два дня на вас угробил! Получи за это!

После чего Зимина сильно стукнули по голове.

Глава 6

Всадник П.

Зимин очнулся и обнаружил, что его тащат по земле. Ноги были привязаны к большой еловой ветке, а ветка на длинной веревке волоклась за черной лошадью. На лошади задом наперед сидел накачанный парень лет четырнадцати, в панцире, с мечом за спиной и вообще в рыцарской амуниции. Парень прихлебывал из глиняной бутылки, откусывал от целого каравая и что-то мычал. Зимину показалось, что он поет что-то вроде «Королевы бензоболонки» или «Сердце красавиц», разобрать было трудно. Видимо, он был не чужд элементов духовной культуры.

Парень пел, размахивал караваем и бутылкой – явно пребывал в радужном настроении. Зимину же было не очень весело – его голова то и дело стукалась о дорожные камни, отчего в глазах вспыхивали легкомысленные звездочки. Зимин хотел было крикнуть всаднику, чтобы он остановился и немедленно его отпустил, но тут Зимин увидел Ляжку и окрикивать всадника передумал.

Ляжка весело шагал рядом с Зиминым. На шее у него болталась грубоплетеная веревка, а в руке тоже был хлеб. Ляжка жевал. И чтобы принимать пищу более равномерно, забегал вперед и ждал, пока лошадь не натянет петлю. В промежутках он успевал откусывать от горбушки большие куски и быстро их прожевывать. Выглядел Ляжка счастливо, это совсем не понравилось Зимину. Он собрался было сказать Ляжке, что тот свинья и что лишь такая же свинья, как Рулетова, способна, но стукнулся головой о камень.

Второй раз очнулся Зимин от того, что на него лили воду. Он открыл глаз и обнаружил над собой Ляжку. Ляжка лил на Зимина воду из серебряного кофейника и периодически к этому же кофейнику прикладывался, клацая зубами. На шее у Ляжки все еще была веревка.

Зимин попробовал встать, но обнаружил, что и руки и ноги его стянуты прочными кожаными ремешками, а на шее болтается заусенистый чугунный ошейник. Затем в поле его зрения вошел тот самый всадник, только без хлеба и бутылки.

– Проснись, несчастный, – сказал всадник. – Открой глаза, взгляни на мир суровым взором.

И продекламировал:

Зимин открыл второй глаз и взглянул на мир бинокулярно.

Они находились на небольшой лесной полянке. На полянке горел костер, над костром парил котелок, а метрах в двадцати пасся тот самый черный конь.

– Ты, как я погляжу, доход, – всадник бессовестно пощупал у Зимина бицепс и ткнул его железным пальцем в живот. – И силою ты не отмечен тоже. Это пло и это зло. Но ничего, у тебя еще есть шанс спастись. Уверуй, пока не поздно.

Всадник прижал руку к сердцу, там, где, наваренные серебряной вязью на броню нагрудника, красовались две латинские буквы – «L» и «R».

– Уверуй, свинопис, – сказал всадник. – И я ограничусь ножными кандалами. Бери пример со своего друга.

Всадник дернул за веревку, и Ляжка подхалимски улыбнулся.

– Ты доход, – всадник снова ткнул Зимина. – А твой дружок жиртрест. Вы никуда не годитесь. Хотя из вас бы вышла отличная пара. Дон Кихот и Сашка Панцирь.

Всадник дернул за веревку два раза. Ляжка подхалимски расхохотался.

– «L» и «R» – это что, «лево-право»? – спросил Зимин.

– Молчи, свинопис! – Всадник выпрямился и принял достойную позу. – Молчи, покуда не проткнул тебя копьем навылет! Перед тобой сэр Персиваль Безжалостный, рыцарь ордена Алмазной Твердыни, носитель Клинка Апокалипсиса третьей степени с Золотыми Дубовыми Листьями, кавалер Золотого Локона! Покорись!

– Что за тупое имя? – спросил Зимин. – Никогда не встречал никаких Персивалей, да еще с золотыми локонами…

Всадник отобрал у Ляжки кофейник и пребольно стукнул им Зимина по голове. Удовлетворившись этим, сказал уже более миролюбиво:

– Ты еще юн и питаешься отрыжкой, поэтому ничего не понимаешь. Это не тупое имя, это имя славное, имя великого героя и борца. Но поскольку ты сер и ничтожен, как барсучьи какашки, я, так и быть, тебе расскажу и открою твои нелепые глаза в этот прекрасный мир. Ты – неофит. То есть салабон и ничтожный хрюндель, ты собачьи слюни, текущие при виде мозговой кости, плавающей в огненном борще! Ты перхоть мира, осыпающаяся с уставших от времени небес, ты жалкая бородавка бытия…

На бородавке бытия всадник Персиваль остановился, задумался в восхищении от себя и продолжил уже более по-человечески:

– Я вас захватил в плен, и отныне вы будете моими верными вассалами. Что такое вассал – понятно? Это если на моем пути вдруг встретится трясина, вы должны броситься в нее, чтобы дать дорогу мне и моему коню! Это очень почетно, и я думаю, что вы будете добрыми вассалами!

Зимин сделал скептическое лицо.

– Будете, будете, – уверил Персиваль. – Я вот тебя, хилоид, тут на ночь оставлю, так ты сразу одумаешься. И будешь моим вассалом и денщиком. Будешь готовить еду, рубить дрова, петь мне хвалебные гимны, молоть кофе в персональной кофемолке. Кофемолке с большой буквы. Это называется ленные отношения…

– Засунь свои ленные отношения себе в надпочечники, – посоветовал Зимин. – Или даже в аппендикс…

– Не забывай называть меня «сэр», – сказал Персиваль. – Сэр Персиваль. Надо говорить: «Засунь себе свои ленные отношения в аппендикс, сэр Персиваль». Понятно? Если же твой слабый ум не в силах удержать в себе свет этого великого имени, можешь называть меня моим коротким благородным именем – «благородный всадник П.». Это тоже звучит.

– Пошел-ка ты в Нансельбукен, – сказал осторожно Зимин. – Сэр Пэ.

Персиваль мелко засмеялся, приблизился к Зимину, забрал его нос двумя пальцами и сделал «сливу».

– А-а-а! – закричал Зимин. – Ты что вытворяешь?!!

Из глаз Зимина брызнули слезы. Он попытался эти слезы вытереть, но руки были связаны, не получилось. Ляжка ликовал.

– И простер он десницу свою и сплющил хлебальник его, – продекламировал Персиваль. – И испещрил его письменами своими, и на челе его высек рунами огненными: «Се раб»…

И всадник Персиваль сделал Зимину «сливу» еще раз.

– У-у-у! – завизжал Зимин. – Хватит!

– Понял ли ты меня, жалкий гоблин, душа перепончатая? – спросил рыцарь Персиваль. – Это хорошо. Твой друг оказался гораздо смышленей. Ты пойми, свинорылый, я против тебя лично ничего не имею, ты мне даже чем-то симпатичен… Мой прошлый денщик удрал, понимаешь, хотя я к нему был добр, как родная мать Тереза Калькуттская. Неблагодарный, я спас его от вампиров… Они, между прочим, у него хотели выпить всю кровь до последней жалкой молекулы… Ну да пусть с ним, пусть идет своим путем и пусть путь его не пересекается с моим путем, потому что если его путь пересечется с моим путем, его путь пресечется незамедлительно. Ух!

Всадник П. выдохнул. Затем продолжил:

– А без денщика мне никак нельзя, положение не позволяет. Никак. Поэтому начнем с малого – я сейчас тебя освобожу… Не совсем, не совсем, не думай, не обольщайся, только руки и ноги. А цепь на шее мы оставим, так, для порядка…

И Всадник П. с ловкостью опытного работорговца освободил Зимина.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, – давай теперь, свари мне кофя. И поскорее. А твой упитанный друг пусть обдувает меня опахалом, это мне пристало. А я пока поразмыслю и, может быть, сочиню балладу про героизм и про подвиги…

Всадник Персиваль подозвал коня, снял седельные сумки и извлек из них гамак, лиру, огромную кофемолку и кожаный мешок. После чего он прицепил к ошейнику Зимина цепь, а цепь к дереву, в результате чего Зимин оказался прикован к толстой сосне. Ляжку он привязывать не стал.