Кошки ходят поперек Веркин Эдуард

В последнее время Мамайкина заглядывалась на Чепряткова, это мне не нравилось. Такой конкурент, как Чепрятков, мне был совсем не нужен, состязаться с Чепрятковым было трудно. Чепрятков был силен, не туп и изящно порочен. Ну его.

– Значит, вчера с Шнобелем оттопыривались? – Мамайкина повторила свой тупой и незамысловатый вопрос.

– Чего? – типа не понял я.

– Вчера весь вечер в «Бериозке» зависали, значит…

Мамайкина достала из-за спины рюкзачок, который изготовила своими руками из голубого плюшевого мишки. Вспорола ему живот, а в рану вшила замок-«молнию», добрая девочка.

Из рюкзачка был извлечен водный пистолет (я отметил, что пистолет тоже умудрялся выглядеть гламурно), Мамайкина поболтала пистолетом и принялась стрелять в меня газировкой.

– Получи, гад, получи! – Мамайкина расстреливала меня – так что через минуту я был перемазан в малиновом сиропе и изрядно огазировлен.

Хорошо, что заряд в пистолете быстро исчерпался и Мамайкина спрятала оружие обратно в мишку.

– Повеселились, гадики…

– Ну… – Я повинно развел руками. – Так, понимаешь, получилось. А откуда ты узнала?

– Твой друг-дебил Шнобель все раззвонил.

– Все? – напрягся я.

Испугался, что Шнобель по обыкновению разболтал о наших вчерашних приключениях своей Лазеровой. А Лазерова передала Мамайкиной. А Мамайкина…

Хочешь довести что-то до ушей всего Лицея – расскажи по секрету Мамайкиной.

– Лазерова сказала, что вы весь вечер оттопыривались по полной. Мог бы и меня пригласить, между прочим, я «Бериозку» люблю…

Я понял, что у Шнобеля все-таки хватило ума промолчать. Не все выложил. В этот раз.

– Понимаешь, – я сделал заговорщицкое лицо, – тут не все так просто…

Любопытная Мамайкина хотела было придвинуться ко мне на расстояние шепотовой слышимости, но не получилось – кресла были привинчены.

– Тут все не так просто, – повторил я. – Я знаю, ты пишешь книгу, тебе это может быть интересно…

Мамайкина оторопела. О перспективах написания книги она, видимо, пока еще не задумывалась.

Я продолжал:

– Понимаешь, Шнобель, он собирается…

– Бросить Лазерову! – с каким-то болезненным удовольствием сказала Мамайкина.

– Ну, как сказать…

– А может, она с другим лазает?!

Эта идея привела Мамайкину в зверский восторг, мозг снова включился, про книгу она позабыла. Воображение Мамайкиной заработало на шестой передаче, и она принялась лихорадочно и вслух размышлять:

– Да, Лазерова болтается с другим… Не из нашего Лицея… Из химико-технологического… Он… он… Он негр!

Я был разочарован. Думал, что Мамайкина умеет выдумывать лучше. Не, так ей книгу не написать.

– Негр… – смаковала Мамайкина. – Камерунец… камерунский принц! Он весь в перьях и татуировках! И он ее хочет забрать в Африку! А Шнобель вызвал его на дуэль! На пистолетах…

– На эспадронах, – уточнил я как бы невзначай.

Я вспомнил вчерашнее поведение Шнобеля и решил ему немножко отомстить.

– На чем? – заинтересовалась Мамайкина.

– На эспадронах, – повторил я. – Это такие сабли тупые, на них всегда вызывают, если не до смерти хотят. Только смотри, это большой секрет!

– Ты же знаешь, я – могила Тамерлана! – заверила Мамайкина.

– Не сомневаюсь, – серьезно покивал я.

Любопытство было слабым местом Мамайкиной. А в остальном вообще Мамайкина была ничего, нормальная, я ее любил. В прошлом году заняла второе место на конкурсе «Мисс Лицей», в этом году посещала заочные интернет-курсы по подготовке в институт экономики и бизнеса и собиралась занять на конкурсе первое место. А в будущем вообще собиралась обучаться в Сорбонне на факультете свободных искусств.

На покорение сердца Мамайкиной у меня ушло три месяца и двенадцать килограммов настоящего, привезенного из Турции, рахат-лукума. Я ничуть не жалел затраченных средств, все затраченные средства окупились сторицей. Я был доволен своим выбором и Мамайкину ценил. Не каждый, далеко не каждый человек в полном расцвете сил может похвастаться финалисткой конкурса «Мисс Лицей» в подругах.

Конечно, Мамайкина была затратным проектом. Помимо начальных двенадцати килограммов рахат-лукума, на поддержание отношений ежемесячно затрачивалось сумма, сопоставимая с затратами на содержание двух взрослых шиншилл Верки Халиулиной, я специально узнавал. Но эти затраты себя окупали. Вполне окупали. Даже Чепрятков и тот не имел такой подруги.

Нет, конечно, Шнобель лазил с Лазеровой, а она была на конкурсе № 1, но Лазерова – это совсем не то. Лазерову всерьез никто не воспринимал почему-то.

А Мамайкину воспринимали.

Хоть она и была изрядной дурой. Впрочем, блондинка и должна быть дурой, так во всех фильмах показывается и во всех книгах пишется. Когда я глядел на Мамайкину, у меня рождался слоган:

А теперь, когда она собиралась написать книгу…

– Понимаешь, – я еще больше снизил градус шепота, – дело в том, что у Шнобеля проблемы…

– Какие? – жадно спросила Мамайкина.

– Серьезные, к сожалению, – сокрушенно покачал головой я. – Со здоровьем…

– Он что, чем-то заразился?! – Мамайкина округлила глаза.

– Да нет, это не заразно… Это нарушения обмена веществ. Экзема.

– Экзема?! – ужаснулась Мамайкина.

– Ну да, экзема. Только ты никому не говори…

– Ну, конечно! – Мамайкина схватила меня за руку. – Конечно, не скажу, как о таком можно хоть кому-то говорить…

Я порадовался. И подумал, что уже завтра об шнобелевской экземе будет известно всему Лицею. В то, что Лазерова зажигает с негром и едет замуж в Камерун, никто не поверит – слишком уж дичь, а вот про экзему Шнобеля поверят.

– Это излечимо, – закрепил я успех, – надо только мазью мазаться специальной. Из древесных лягушек.

– Да-да, конечно… – заерзала Мамайкина. Мамайкиной не терпелось уйти.

Секрет жег ее мозг, да, так бы сказал поэт.

– Ты спешишь?

– Мы вчера роли распределяли на летний вечер. – Мамайкина кивнула в сторону автомата. – Конечно, еще долго, но лучше раньше, чем потом. Я по этому поводу и зашла…

– Чего будешь? Кофе? Шоколад? Кофешоколад?

Мамайкина сурово боролась за стройность форм, и отказалась от всего.

– Каждый должен прийти в маскарадном костюме. Только в новом, в прошлогодних нельзя. Ты не против прийти в маскарадном костюме?

– Не против, – согласился я. – Только костюм я сам найду, а то вы какое-нибудь гестапо придумаете, буду как дурак выглядеть…

– Вот и отлично!

Пышущая тайной Мамайкина встала и направилась к выходу.

– Посидела бы еще, – предложил я. – А то забежала на минутку… Я диск купил: ночной Нью-Йорк, Новый Орлеан, попутешествуем…

– Я вообще забежала только про вечер поговорить. – Мамайкина поморщилась. – А вообще мне историю повторить надо, в понедельник контрольная, а ты же знаешь, я в истории не сильна. Лазерова ко мне должна прийти, вместе учить будем… Так что мне пора.

– Давай я тебя подвезу, – предложил я вдруг.

– На своей табуретке? – брезгливо поморщилась Мамайкина. – Нет уж…

– Это «Хонда», между прочим, – обиделся я, – не табуретка…

– Табуретка с мотором. Всю прическу на ней растреплю…

– А зачем тебе прическа? – настороженно спросил я.

– Глупый вопрос, девочкам такой не задают. Не надейся, на твоей мопедке я не поеду.

– Я бы тебе шлем дал с подогревом, – вздохнул я. – И куртку немецкого летчика. У ней на спине дырки от пуль…

– Лучшая куртка для девушки – это автомобиль, – задумчиво изрекла Мамайкина. – Лучший шлем – тоже автомобиль.

– Я медленно поеду, – сказал я. – Потихонечку, не растрясешь ты свою прическу, не боись.

Мамайкина скрючила морду.

– Да… – протянула она. – Да… Слышал, говорят, Чепряткову отец купил настоящий багги. Он всех катает по пляжу…

Я сломался. Я слаб, а Мамайкина «Вице-Мисс Лицей». Это железобетонный аргумент, человек не может сопротивляться «Мисс Лицей», даже вице. Мы отправились в гараж. По пути Мамайкина рассказывала мне о достоинствах чепрятковского багги, многие на нем катались и отзывались совершенно в восторженных выражениях.

Я молчал. Вспоминал, куда мать прячет ключи от своей малолитражки. Кажется, в банку с гвоздями. Или под канистры?

Оказалось, что в банку.

Я достал ключи, открыл дверцу. Из машины вывалился густой аромат духов и сандалового масла – в последнее время мать стала заядлой фэншуисткой и обнаружила в себе склонность к тотальной гармонизации пространства, в том числе и автомобильного. Правда, меры в гармонизации не знала. Сама мать уже две недели пребывала на турецких курортах, а запах не выветрился.

Мамайкина брезгливо покривилась.

– Что-то не так? – спросил я.

– Поедем лучше на этом. – Мамайкина кивнула в сторону джипа старого. – На такой машинке только домохозяйки ездят.

– Это мамина машина, – сказал я. – Хорошая, американская. Мать на курорт поехала, машина ждет…

– Я вижу. Похожа на мыльницу… А это…

И Мамайкина любовно похлопала по крылу джипа.

– Настоящее тачило.

Во, крапива… Старый меня убьет. Протрет в протирочной машине, затем дистиллирует в перегонном кубе.

– Там надо тормознуху поменять, – робко отбивался я от королевы красоты. – Можем влететь…

– Понимаю, – кивнула Мамайкина. – Ноги до педалей не достают…

– Почему это не достают?! – покраснел я. – Достают. В прошлую субботу мы со старым ездили за вениками, так я до самой Отомицы вел…

– Ну, с папочкой любой может, – усмехнулась Мамайкина.

– При чем здесь папочка? Я и сам могу.

– Все так говорят.

Я думал. Думал, что делать.

– Холодно все-таки на улице, – поежилась Мамайкина. – Придется такси вызывать…

В моей голове в секунду пролетели все возможные последствия подобного шага, пролетели и выстроились в наглядную таблицу вероятностей.

Скандал.

Большой скандал.

Лишение карманных денег.

Лишение карманных денег на месяц.

Домашний арест.

Мамайкина достала телефон и принялась перебирать закладки.

Я быстро думал.

Мамайкина нашла номер, приложила к уху:

– Это такси? Мне, пожалуйста, машину…

– Хорошо, – кивнул я. – Поехали. Только давай поскорее, старый скоро вернется.

Мамайкина отменила вызов.

– А у тебя ключи-то хоть есть? – спросила она пренебрежительно.

Где хранятся джиперные ключи, я знал точно. В банке с болтами.

– А ты не боишься? – хмыкнула Мамайкина.

– Чего бояться-то?

– Ну, как чего? Папка по попке – а-та-та?

Мамайкина похлопала в ладоши. Коварная женщина, просто Кармен с сигаретной фабрики.

– Не боюсь, – сурово сказал я. – Все пучкомски.

Нет, я не был дурачком. И я прекрасно понимал, что Мамайкина разводит меня самым босяцким образом. Как последнего лошагера. Но поделать ничего не мог. Откажись я, и через день весь Лицей будет знать, что я обделался и врезал заднего.

Испугался, что папка по попке а-та-та.

Если же я не откажусь, то уже завтра поднимусь на новую ступень уважения, поскольку в классе машиной управлял один лишь Чепрятков. Причем не только управлял, но и даже два раза врезался, один раз в столб, другой раз в тоже в столб. Промелькнула идея – если я тоже влечу в столб и разобью папашкин джип в окрошку, то смогу обойти самого Чепряткова. Чепрятков будет повержен. Поэтому я вздохнул, пикнул сигнализацией, открыл замок и забрался на водительское сиденье.

– Залезай, – сказал я реальным голосом.

Мамайкина открыла дверцу и заняла место рядом со мной. Пристегнулась. Предусмотрительная.

– Ну что, поехали? – подмигнула она.

Я молча схватил ее за руку, рывком притянул.

Мы целовались, наверное, минуты четыре. Два раза стукнулись зубами, а потом Мамаихе целоваться надоело, и она кусанула меня за губу. Больно так кусанула, я даже ойкнул.

– Мы едем или нет? – капризно спросила она.

Я запустил двигатель. Дизель зафурчал. Люблю этот звук. Украдкой протер о штаны вспотевшие ладони, врубил передачу и осторожно вывел машину из гаража. Я действительно имел солидный опыт вождения. Две поездки со старым на рыбалку и несколько сотен часов на автосимуляторах за монитором. Я надеялся на этот свой опыт, а также надеялся на то, что район у нас спокойный и город спокойный, движение не интенсивное, а гаишники все работают на федеральной трассе в двадцати километрах отсюда, денюжку собирают.

– Музыка в этой телеге есть? – капризно спросила Мамайкина, но я отметил, что Мамайкина довольна.

Включил тюнер, нашел джазовую станцию.

– Поехали, Кокос, – сказала Мамайкина. – Ночь нежна, блинн…

Я вывел джип за забор, повернул направо, в сторону элитной Сосновки, места проживания семейства Мамайкиных.

Сначала я вел достаточно неуверенно, не вылезая за сорок километров. Мамайкина поглядывала на меня с иронией, и демонстративно пилила ногти. Однако постепенно я освоился, догнал стрелку до шестидесяти, вальяжно отвалился на кресле и даже иногда стал позволять себе рулить одной рукой. И теперь Мамайкина поглядывала на меня с уважением.

Мы выбрались из района коттеджей, переехали старую узкоколейку, затем я свернул на проселок.

– Ты куда? – спросила Мамайкина. – Дорога же там…

– Тут короче, – лениво ответил я.

Тут действительно было короче. Но не только. Дорога проходила вдоль речной заводи, возле которой постоянно собирались ребята из пригородов. Поудить бычков со спортивными целями, поболтать, поболтаться. А две недели назад я, вооружившись японским телескопом, пузырьком тыквенного масла, распаренной перловкой, живым мотылем и настоящими японскими крючками-заглотышами, изготовленными по аэрокосмической технологии, прибыл на заводь. Раньше, в начальной школе, я любил ловить рыбу. Не умел, но любил. Потом с этим лицеем на рыбу времени уже не оставалось, а сейчас, по сверхранней весне, мне чего-то взгрустнулось, и я решил на минутку вернуться в детство.

Местная ребятня встретила меня тогда доброжелательно, я же отнесся к ребятам с самодельными удочками достаточно высокомерно. Пожлобствовал. Собирался показать класс спортивного ужения.

Однако уже через час я был посрамлен и раздавлен. Соседи весело таскали глупых бычков, наполняя ими бидоны и бутылки из-под воды, я же не поймал ничего. Не помогало ни тыквенное масло, ни перловка. Бычки меня игнорировали, я нервничал и скрипел зубами.

В конце концов старожилы пожалели неудачника с аэрокосмическими крючками и открыли ему секрет. Оказывается, бычки клевали на изюм. В результате рыболовы расстались друзьями, но я не забыл неприятного чувства и давно ждал возможности нанести ответный удар.

И вот это время пришло. Я срулил с проселка и повел машину к реке. Мамайкина попритихла и поглядывала теперь на меня не с презрением и не с уважением, а с некоторым испугом. Прикидывая, не похож ли я на маньяка? Потом не вытерпела и спросила:

– А чего мы там делать будем? На реке?

Я не ответил, решив отомстить Мамайкиной. Мамайкина смотрела по сторонам, потом достала телефон и стала проверять сеть. Сеть ушла. Мамайкина испугалась сильнее.

Мы выехали на берег заводи. В месте впадения заводи в реку сидели ребята с удочками, как всегда. Я подкатил к ним. Народ забыл про поплавки и уставился на машину. Я опустил стекло, высунул наружу локоть, затем высунулся наружу сам, втянул прохладный воздух, спросил лениво:

– Э, мужики, как клев?

Рыбаки не ответили. Я с тщеславным удовольствием отметил, что они меня узнали и легко шокированы, почувствовал себя слегка отомщенным.

– На что бычага идет? – снова спросил я. – Опять на изюм?

– На изюм… – ответили сразу несколько ребят.

– Ясно… – равнодушно протянул я. – Ну, бывайте, мужики. Через недельку забегу, лады?

– Лады… – ответили рыболовы.

Я поднял стекло, даванул по газу и повел джип обратно, через пятнадцать минут мы были возле дома Мамайкиной.

И там меня ожидал приятный сюрприз. На скамеечке в окружении гипсовых собак и гипсовых гномов с трубами сидела парочка. Шнобель и Лазерова. Парочка умильно облизывала сахарные петушки, что весьма меня удивило – такие петушки в последний раз я видел в городе Темрюке во время путешествия к Черному морю. Впрочем, Лазерова славилась своими кулинарными умениями, не исключено, что петушков она намастерила сама.

Мамайкина выбралась из машины, достала зеркальце и принялась прихорашиваться. Шнобеля и Лазерову она будто не замечала.

Я тоже выпрыгнул из машины, мрачно плюнул на вечнозеленый газон и так просто, безо всяких кочевряг, подошел к этим голубкам.

– Привет, – сказал я и уселся рядом на скамейку. – Леденцом угостите?

– Те чего, батрак машину наконец выдал? – спросил Шнобель с завистью.

– Не, – вяло поморщился я. – Просто… А вы тут давно гниете?

– Давно. – Лазерова с завистью разглядывала Мамайкину, до сих пор прихорашивавшуюся возле джипа. – А это правда машина твоего папы?

– Угу, – невнимательно кивнул я. – Леденец-то дайте…

Лазерова выдала мне леденец.

– Вкус детства, – сказал я и откусил у петушка голову.

Мамайкина перестала прихорашиваться и присоединилась к нашей компании.

– А мы тут прокатились, – зевнула она. – Как твое здоровье, Носов?

– Мое здоровье? – не понял Шнобель. – Так… голова чего-то болит…

– А, – сокрушенно кивнула Мамайкина, – понятно…

Мамайкина поглядела на сидящую возле Лазерову. Заметила ее.

– А это ты, Указка…

– Сколько раз просила! – надулась Лазерова. – Не называй меня Указкой!

Мамайкина хмыкнула. Лазерова поднялась со скамейки. В стоячем положении Лазерова выглядела гораздо эффектнее Мамайкиной. Во-первых, она была на полголовы выше Мамайкиной, во-вторых, она занималась художественной гимнастикой и являлась носительницей внешности, по многим параметрам превосходящей внешность Мамайкиной.

И в-третьих, номером первым конкурса «Мисс Лицей» была именно Елена Лазерова, я уже говорил. И вообще, Лазерова – это Лазерова, будоражная особа.

– А чего на мопеде не прихрустели? – спросил Шнобель.

– На реку заезжали, – объяснил я. – На рыбаков глядели. Хочу на следующей неделе на бычка сходить…

– Ты что, рыбу, типа, ловишь? – удивился Шнобель.

– А ты что, не ловишь? – в ответ удивился я. – Это сейчас самый рулез. Сейчас все рыбу ловят…

– Слушай, возьми меня тоже, а? – стал просить Шнобель. – Я тоже хочу…

Занавеска на веранде сдвинулась, в окне показался силуэт. Папаша Мамайкиной, опознал меня. Если выйдет и будет докапываться – все. Позвонит моему.

Скандал.

Большой скандал.

Ну, и так далее.

– Ну так что, иван, возьмешь на рыбу? – снова спросил обожавший все рулезное Шнобель.

– Посмотрим, – задумчиво ответил я. – Вообще мне пора. Тебя подбросить?

– Подбрось. – Шнобель догрыз петушка, послал Лазеровой воздушный поцелуй и побежал к джипу.

Лазерова обиженно вернулась на скамейку. Мамайкина с интересом придвинулась к ней. Сейчас будет спрашивать про негра и Камерун.

– Ладно, девчонки, – сказал я. – Вы идите свою историю зубрить, а мы домой поедем. У нас дела еще…

– Какие это дела? – Мамайкина кокетливо взяла меня под руку.

– Мужские. – Я высвободился и с самоуважением пошагал к машине.

Забрался внутрь, запустил двигатель, подождал, пока Шнобель пристегнется, и не спеша откатил от дома.

– Ну, ты, Кокос, даешь! – восхитился Шнобель. – Не боишься, что батый почикает?

Я не ответил, прибавил скорости.

– Зря ты взял эту тачку, – сказал Шнобель. – Поцарапаешь, потом не отвертишься…

Шнобель принялся тыкать пальцем в панель музыкального центра, снова зазвучал джаз.

– Ненавижу джаз. – Шнобель зевнул. – Буржуазная зараза. Музыка недорезанных мулов…

Шнобель захихикал и принялся перебирать станции.

– И вообще, вредная музыка… – говорил Шнобель. – Есть одна жуткая история. Про то, как один юноша взял у своего отца машину, чтобы покататься. Поехал, затем решил послушать джаз и упал с моста… Ибо сказано – сегодня он играет джаз, а завтра сдристнет в Гондурас… Эмиграция в Гондурас, об этом стоит подумать… Как прекрасны пески Гондураса…

Я треснул Шнобеля по руке. Шнобель подул на пальцы, протер их о куртку.

– Я поцарапал машину своего велосипедом, он рыдал как младенец… – сказал он. – А потом он порвал все мои журналы, такое скотство… С другой стороны, у этой машины очень хорошая система безопасности…

– Может, квакать перестанешь?! – злобно спросил я.

Шнобель пожал плечами. Но было уже поздно. В зеркале заднего вида мелькнули сине-голубые огни, раздался крякающий звук.

– Накаркал, скотина. – Я ткнул Шнобеля в плечо.

– Сам виноват, – огрызнулся Шнобель. – Теперь башку точно оторвут…

– Не оторвут, – сказал я и прибавил скорости.

– Ты что? – испугался Шнобель.

– Ничего. Покатаемся просто.

Шнобель нервно оглянулся. Мигалки не отставали.