Путь в небо. За чертой инстинкта Шаров Валерий

Предисловие

Моя предыдущая книга начиналась с трагического происшествия на колхозном поле под Рязанью в начале семидесятых годов прошлого века, когда двое деревенских жителей оказались рядом с загоревшимся трактором, пламя с которого перекинулось на пшеничное поле. И один из них, восемнадцатилетний Толя Мерзлов, не раздумывая, бросился тушить огонь, другой же ушёл в сторону. Она так и называется «Шаг в сторону», а событие это стало для меня точкой отсчёта и разделительной линией в поведении людей в экстремальных ситуациях. Действительно, вроде бы люди одного происхождения, из одного села оказались в одной и той же критической обстановке, а, поди ж ты, так по-разному себя повели! О первом, шагнувшем подальше от опасности и оставшемся жить, сейчас не помнит никто. А второй, погибший в борьбе с огнём за колхозную собственность Толя Мерзлов, навсегда остался в сердцах благодарных сельчан как настоящий герой.

Признаюсь, когда я писал первую книгу, было довольно грустно – хотелось поскорее обратиться к куда более интересным и высоким материям. Но я прекрасно понимал, что как Луна имеет тёмную и светлую стороны, так и человеческое поведение не может состоять из одних мыслей и поступков, вызывающих восхищение, возвышающих дух. И, рассказывая только о них, я тем самым сильно обедню общую картину, сделаю её пусть и красивой, но однобокой.

Понятно, жизнь прежде всего принадлежит и нужна самому человеку и каждый имеет право проживать её как хочет и проживает по-своему. Но совершаемое в ней может быть как отталкивающе, бессмысленно и неинтересно для окружающих и всего общества, о чём я рассказывал в первой книге, так и необыкновенно содержательно, восхитительно, вдохновляюще для самого человека и других людей – как прекрасный образец поведения, достойный подражания. Таковы поступки и отношение к жизни героев этой книги. Великого спортсмена Шаварша Карапетяна, всякий раз немыслимым образом оказывавшегося в нужном месте в нужный час и спасшего ценой своего здоровья десятки жизней. Необыкновенного учёного Лазаря Меклера, сделавшего удивительное открытие в биологии наперекор существующей в СССР порочной системе отношений в науке. Уникальной певицы Елены Камбуровой, вынесшей из шокировавшей её в детстве ситуации первого публичного выступления понимание высочайшей ответственности перед зрителями. Деревенских мужиков, покоряющих на самодельных самолётах небо над тайгой, несмотря на все технические проблемы и официальные препоны. И поступки других людей, схожих в самом главном, о чём и рассказывает эта книга.

Зачем я всё это пишу? Да потому, что мне очень интересно исследовать человеческое поведение. И, в конце концов, каждому из нас, идущему ясным и вроде бы определённым путём, вдруг приходится делать этот шаг – свой выбор. Одному – под давлением независящих от него чрезвычайных, роковых обстоятельств, другому – по собственной воле решившему изменить свою жизнь и попавшему в непривычную ситуацию. Шаг с проторённой дороги, от ставшего уже привычного ритма жизни к совершенно иному измерению времени, поступков и ценностей. Когда резко изменяется окружающий мир, уплотняется или, наоборот, неизмеримо растягивается время и нужно быстро принимать какое-то решение, действовать, а от этого зависит судьба, карьера, здоровье или даже жизнь. И порой не только твоя жизнь. Шаг вниз или вверх – это уж как у кого получится, как кому предначертано его внутренним содержанием, судьбой. Возможно, об этом будет интересно узнать ещё кому-то и сделать выводы, которые смогут в чём-то помочь.

Благодаря щедрости судьбы и профессии, мне довелось стать участником, свидетелем или летописцем ряда удивительных событий, близко познакомиться с необычными и очень интересными людьми, узнать их поразительные истории. Добавив к этому багажу некоторые уже известные факты, я вдруг увидел, что выстраивается прелюбопытная цепочка – своего рода эволюция поведения людей в экстремальных ситуациях. От нелепого и не имеющего абсолютно никакого разумного объяснения до достойного всяческого поклонения и подражания, возвышающего человека в его высоком звании разумного существа. Особую наглядность эта разнообразная картина поведения людей в необычных ситуациях приобрела, когда я избрал в качестве некоторой срединной точки отсчёта поведение в экстремальных обстоятельствах животных, которое основывается исключительно на основных природных инстинктах – сохранения жизни и продолжения рода. В отличие от животных, устроившихся на этой условной шкале в «нулевой зоне» по объяснимости и предсказуемости их поведенческих реакций, люди, действуя в экстремальных ситуациях, порой вообще напрочь игнорируют основные инстинкты, данные им природой.

Мне осталось только расположить собранные истории, сообразно моему видению этой эволюции. Они естественным образом разделились на две книги: «Шаг в сторону» и «Путь в небо».

Глава 1. Преодоление

Человек умирает столько раз, сколько раз он теряет близких.

Публий Сир

Начнём с конца. Точнее, с самого последнего и наиболее загадочного в жизни человека – с того, с чем приходится сталкиваться абсолютно каждому из нас, независимо от семейного, социального или экономического положения. Независимо от религиозных и философских взглядов. Что самое интересное, независимо от желания! И хотя явление это вполне заурядное в биологической жизни (поскольку является её неотъемлемой частью, можно даже сказать, обратной стороной жизни), пожалуй, нет ничего другого, что было бы всякий раз столь неожиданным и предельно стрессирующим для любого человека.

Все уже поняли, о чём идёт речь. Конечно же, о смерти. О смерти, о которой все знают как о неотвратимом и непреложном моменте бытия, но с которой так не хотят встречаться и всячески стараются отложить этот вполне естественный, но в то же время крайне неприятный момент жизни. Благодатная и беспроигрышная тема, которую можно эксплуатировать бесконечно, и читатель будет глотать любые рассуждения на этот счёт, раскрыв рот. А если ещё присовокупить к ней способы обретения бессмертия, которое почему-то волнует людей куда больше, чем сама смерть!.. Ну, допустим, можно сделать подробный экскурс в историю и познакомиться с тем, как решалась эта трагическая (трагическая, потому что, дураку ясно, смерти избежать невозможно, однако же невозможно и убить в человеке мысль о бессмертии) проблема в разные времена и у разных народов. Как, например, эпикурейцы при ясном понимании наступления смерти позже или раньше считали, что по этому поводу не стоит расстраиваться, а надо брать от жизни всё, что возможно, и тем самым делать её более наполненной и вроде бы бессмертной. А выдающийся испанский философ и писатель Мигель де Унамуно пришёл к иному решению: он считал, что поскольку физическое бессмертие получить невозможно, то нужно обрести его в умах и душах других людей. Для чего следует делать как можно больше того, что запечатлеет тебя, твой образ в них (ну там, добрые дела, выдающиеся произведения искусства, научные открытия, всяческие доблести и подвиги), и тем самым даст тебе такое своеобразное бессмертие. И так далее.

Но я сейчас о другой смерти – о смерти в достаточной степени близкого, хорошо знакомого человека, которая, как известно, порой переживается значительно тяжелее, чем ожидание личной смерти или даже наступление её. Все мы на протяжении жизни теряем родных, близких и знакомых людей – это непреложный закон бытия. В детстве такие потери ощущаются, как правило, менее трагично. В силу того, что мы ещё недостаточно взрослые и не ощущаем всей глубины потери, а также потому, что в нашем детстве большей частью уходят не самые близкие родственники, то есть люди, к которым привязаны не так сильно. Тёти и дяди, бабушки и дедушки. Настоящее потрясение происходит, когда умирает кто-то из родителей. Я до сих пор очень хорошо помню страшный шок, который испытал много лет назад, когда безвременно, в 56 лет, умерла моя мама. И хотя произошло это в результате долгой хронической болезни, которая неизменно вела человека к концу, для меня таких объяснений трагедии не существовало – я погрузился в жуткое состояние, замешанное на невыразимой, незнакомой мне доселе печали и тягостном чувстве вины перед ней. Вины за то, что недостаточно проявлял к ней тёплых чувств, что мало уделял внимания в последнее время, что не оказался в больнице непосредственно перед её смертью и не попрощался с ней. И за многое, многое другое. Мне исполнилось уже 29 лет, у меня была своя семья и дети, жили мы отдельно, но я не мог найти себе места от свалившегося на меня горя. Помогла бабушка жены Руфь Максовна Адлер (мама Руфа, как просто и ласково звали её все родственники) – опытный педагог и просто мудрая женщина, немало пережившая на своём веку, а теперь и сама уже ушедшая из этого мира.

– Работайте, Валерий, старайтесь как можно больше работать, – сказала она спокойно и строго после выражения соболезнования и сочувствия.

Пересиливая сжигающее меня горе и патологическое желание жить в нём, я сел за статью, которую должен был сдавать в редакцию, и если не удавалось включать творческие процессы в сознании, то тупо, механически писал и писал, глотая порой слёзы. Именно этот рецепт в конце концов помог выбраться из того очень тягостного состояния.

Собственная смерть сильно отличается от чужой тем, что если в первом случае ты можешь переживать и страдать только до неё, а с её приходом всё для тебя заканчивается, то во втором муки, страдания и переживания со смертью только начинаются. Они могут продолжаться очень долго, воздействуя на твою жизнь, психику, а при определённых обстоятельствах – привести даже к уходу из жизни, если не удастся найти адекватный выход из возникшей критической ситуации. Особую остроту они принимают, когда смерть близкого или хорошо знакомого человека произошла в твоём присутствии или, что называется, умер он на твоих руках.

Так уж сложилась история моей собственной семьи, что подобный тяжёлый опыт получил мой младший сын Алёша, когда ему было одиннадцать лет и он летом в очередной раз поехал с компанией друзей и родственников в горный поход на Кавказ. Помимо большого количества людей, знакомых по прошлым подобным поездкам, с ним были и наши родственники – сестра жены с мужем и его отец, старый походник и большой любитель гор Юрий Владимирович. Лёша его хорошо знал, любил с ним ходить в походы, и неудивительно, что, когда в горах вся компания разбилась на маленькие группы, чтобы отрабатывать различные маршруты, оказался с ним в паре. Они ушли довольно далеко от общего лагеря, где собирались фотографировать живописные картины гор. В этот момент случилась беда – у Юрия Владимировича произошёл сердечный приступ и он умер от него в течение нескольких минут. Ему было 68 лет, он не любил обсуждать собственное здоровье, но как-то раз сказал, что мечтает умереть в своих любимых горах. Так оно и произошло: человек ушёл из жизни без особых страданий и там, где ему хотелось. Но оказавшийся рядом ребёнок, никогда раньше не только не видевший смерти, но и не задумывавшийся о ней, конечно же, не думал об этом слабом утешении ухода из жизни близкого человека. Его добрый друг умирал у него на руках, он абсолютно ничего не мог сделать, а рядом никого не было. Оказавшись один на один с этим страшным событием, он прежде всего должен был понять, что вообще происходит, и попытаться как-то помочь умирающему человеку. Потом осознать, что случилось непоправимое, и принять нужное решение – звать старших товарищей, до которых надо было ещё добраться. Он в итоге так и поступил. Но что было с ним до этого?

Я не знаю, что пережил мой сын в те страшные минуты смерти довольно близкого для него человека, который умер у него на руках. Он этим ни с кем не делился, но наши родственники рассказали потом, что первые два дня после этой смерти Лёша безудержно и беспричинно… смеялся. То была, конечно, реакция не сформировавшейся ещё детской психики на экстраординарное трагическое событие. В последовавшие за этой смертью часы и дни, конечно же, всем было не до странного поведения подростка – надо было спускать с гор тело умершего человека, отправлять его в Москву, – а потом мой сын вроде бы успокоился, отошёл от пережитого потрясения. И это была наша ошибка в оценке последствий для него того страшного события. Нам следовало немедленно пойти с ним к психологу или психотерапевту, чтобы скорректировать его психическое состояние. Но нам показалось, что всё обошлось. Не обошлось…

Я заметил, что после той трагедии Лёша стал как-то очень безразлично и даже нарочито пренебрежительно относиться к себе, в частности к собственному здоровью. Катаясь на роликовых коньках, необъяснимо часто падал и расшибал колени, локти; в горах на горных лыжах, а затем и на сноуборде несколько раз ломал конечности. На мои настоятельные советы и просьбы быть осторожнее он почти не реагировал, и всё продолжалось в том же духе. Вот тут бы мне проявить твёрдость и любой ценой отвести сына к психологу, поскольку я, конечно, усматривал связь его поведения с пережитой смертью Юрия Владимировича, – но наши с женой намёки и разговоры об этом отметались им напрочь. Он ни в какую не хотел идти к специалисту и разговаривать на эти темы. И мы не проявили жёсткости. А в 16 лет случилось несчастье.

Первого сентября, после праздничной линейки, на которой Алёша присутствовал как будущий выпускник, он шёл из школы домой и прямо на пешеходном переходе средь бела дня его сбил «мерседес», выехавший на встречную полосу и мчавшийся по городу со скоростью более ста километров в час. Конечно, вина ненормального водителя была очевидна и полностью доказана. Но я почему-то уверен, не случись с сыном той трагической истории в горах и не получи он тогда сильнейшей психологической травмы, приведшей к столь наплевательскому отношению к себе, он был бы более осмотрителен и избежал бы несчастья. Но, что случилось – то случилось. Несмотря на многочисленные переломы, тяжёлую черепно-мозговую травму с ушибом мозга и почти сутки, проведённые в реанимации, произошло чудо – мой сын остался жив и, похоже, даже обошлось без тяжелейших последствий. Он благополучно, правда находясь на домашнем обучении, окончил школу, а затем в тот же год поступил в институт. Но тут мы уже настояли на своём и заставили парня пообщаться с опытным психологом. И надо было видеть, как изменился наш сын после всего нескольких встреч со специалистом. Психолог подтвердил наши предположения о связи двух трагических ситуаций и помог преодолеть их последствия.

А несколькими годами позже судьбе угодно было послать подобное испытание и мне. У меня на руках умер давний приятель, которого я знал более четверти века. Умер скоропостижно в 44 года. И тогда я понял, какое это тяжёлое переживание. Понял, что пришлось испытать моему сыну тогда в горах, и сам ощутил это необычное и жуткое состояние глубокого вхождения чужой смерти в твою жизнь. Вот об этом драматичном моменте жизни для любого человека и, главное, о возможностях преодоления его последствий я и хочу рассказать.

Но прежде должен признаться в одной своей любви – что поделаешь, любовь и смерть нередко тесно переплетаются, и порой одно приводит к другому. Итак, я хочу признаться в любви к… бегу. Да, да, к обычному бегу, при котором человек передвигается вперёд, быстро или не очень быстро перебирая ногами. Ещё в начальных классах школы я упивался этим действом с собственным телом, когда мы с друзьями по двору играли в популярную в наше время игру казаки-разбойники или просто приходили на маленький школьный стадион и наматывали там один за другим круги по гаревому покрытию. Уже учась в университете и выступая на втором курсе за свой факультет на общеуниверситетских соревнованиях по лёгкой атлетике, я неожиданно получил предложение от тренера прийти на тренировки этой секции и стал спринтером – бегуном на короткие дистанции. Это было изумительное время занятия любимым делом, которое сочеталось с учёбой на любимом же факультете со всеми составляющими счастливой студенческой жизни. Много позже, уже учась в другом городе, другом университете и получая другую специальность, я продолжал заниматься бегом, но мне захотелось от спорта большего: иных результатов, иных побед. Поначалу в шутку, а потом и всерьёз у меня появились планы попасть сначала в сборную Москвы, а потом и страны, с предельной мечтой участвовать в Олимпийских играх. Новым, весьма честолюбивым тренером был составлен долгосрочный план, вплоть до грядущей через четыре года Олимпиады в Лос-Анджелесе. Моей специализацией в лёгкой атлетике была самая трудная в этом виде спорта дисциплина – бег на 400 метров, и тренер в подготовке взял за основу опыт каторжных тренировок на этой дистанции американских чернокожих атлетов, который назывался «Изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц…». Случалось, после некоторых беговых отрезков на тренировке мы натурально падали без сил и катались по земле от боли в перегруженных мышцах.

Дима пришёл в нашу группу в самый разгар общего энтузиазма, первых спортивных успехов и прекрасно влился в неё, поскольку был спортсменом до мозга костей. В свои девятнадцать лет успел уже серьёзно позаниматься борьбой, хоккеем и сразу пробежал стометровку за 11 секунд, что являлось нормативом первого разряда. Несомненно, мой новый товарищ был талантливым в спорте человеком, но в то же время – и немного несобранным, не полностью сконцентрированным на одном деле. Начав довольно серьёзно заниматься лёгкой атлетикой, он мог, например, в разгар интенсивных тренировок целый вечер играть во дворе в хоккей, что приводило к большой трате сил, а нередко – и к травмам. Или накануне тяжёлого тренировочного дня позволить себе хорошо посидеть в компании, приняв при этом изрядную долю алкоголя. Всё это, впрочем, абсолютно не мешало ему выходить на беговую дорожку, компенсируя нарушения режима талантом и, как нам тогда казалось, железным здоровьем. А ещё он был большим любителем побалагурить и пошутить во время тренировки, разбавляя этим монотонную и тяжёлую работу на стадионе. Именно он придумал шутливо-серьёзное завершение названия американской системы занятий: «Изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц… из жизни – в смерть !». Как мне теперь кажется, в этих четырёх шутливых словах Димы, весело подхваченных нами, оказался заложен ужасный и трагический смысл того, что произошло с ним (и, как выяснилось, не только с ним) четверть века спустя.

Жизнь развела нас довольно скоро. Мне исполнилось уже тридцать лет. Став мастером спорта, серебряным призёром чемпионата СССР и обзаведясь семьёй, я принял решение закончить с большим спортом, полностью посвятив себя новой профессии – журналистике. Как биолог и человек, проведший в спорте более десяти лет, я прекрасно понимал, что после стольких лет интенсивных физических занятий мой организм перестроился на иной лад, нагрузки следует снижать постепенно и лучше вообще не прекращать их надолго. Помимо двух-трёх еженедельных занятий возле своего дома я частенько приходил на знакомый мне до последнего камешка университетский стадион, где, конечно же, время от времени встречался со старыми друзьями. В том числе и с Димой, который продолжал активно тренироваться, выступать на различных соревнованиях, стал мастером спорта СССР по лёгкой атлетике. Вскоре я с семьёй вообще надолго уехал на другой конец страны и на какое-то время потерял его из виду.

Наши более-менее регулярные встречи возобновились, когда спустя несколько лет я окончательно возвратился в Москву и снова стал посещать ставший мне родным университетский стадион, причём нередко – со своей семьей. Моя жена тоже занималась лёгкой атлетикой, познакомились мы с ней именно в нашей спортивной группе и вот теперь раз в неделю приезжали в университет на тренировку, иногда с обоими нашими сыновьями. Как-то само собой получилось, что к нашей семейной компании подключился и Дима, тоже закончивший свою спортивную карьеру. В то время я увлёкся ветеранскими соревнованиями по лёгкой атлетике, которые регулярно проводились в Москве, и мой товарищ нередко высказывал намерение присоединиться ко мне, правда, дальше разговоров у него дело не шло.

– Дима, – который раз говорил я ему, когда он, измученный, но счастливый от того, что смог продержаться со мной на равных на очередном беговом отрезке, отфыркивался после бега, – тебе следует чаще тренироваться – одного занятия в неделю совершенно недостаточно. С твоими способностями таких трёхразовых тренировок тебе за глаза хватило бы, чтобы всех там побеждать. И для здоровья было бы намного полезнее.

– Да, да, пора… – в тон мне и как-то задумчиво отвечал мой товарищ. – А то я что-то и лишний вес набрал. Но времени не хватает даже два раза в неделю заниматься.

При этом у него хватало времени для периодических загулов с друзьями по бизнесу, иногда до утра, сопровождаемых непременными возлияниями, да ещё перемежаемыми заходами в парилку. Баловался он и курением, причём мог позволить себе сигарету и до тренировки, и сразу после неё. Я всё это, конечно, осуждал, но никогда не делал этого в назидательном, категоричном тоне. В конце концов, Дима был взрослым, отвечающим за свои поступки и за свою жизнь самостоятельным человеком, со своими ценностями и режимом жизни. Слава богу, что мы ещё хоть иногда встречались на стадионе, отдавая каждый по-своему дань любимому с давних пор делу, получая от него массу положительных эмоций. Оно нужно было нам обоим. Радостные от осознания всего этого, мы расставались до следующей тренировки и шли проживать каждый свою жизнь.

В то трагическое лето я, как обычно, готовился к очередному ветеранскому чемпионату России по лёгкой атлетике и один-два раза в неделю проводил специальные тренировки на стадионе. Вдруг совершенно неожиданно, как это нередко бывало, после примерно полугодового молчания объявился Дима. Спросил, как поживаю, и, узнав, что я периодически тренируюсь на университетском стадионе, высказал желание присоединиться. Договорились на вечер ближайшей пятницы. Когда мы встретились там и подошли поприветствовать одного из знакомых нам тренеров, проводивших на стадионе занятия со своими спортсменами, то были ошарашены известием о смерти хорошо известной нам обоим спортсменки из группы, где мы вместе когда-то тренировались, которая умерла месяц назад от инсульта в возрасте всего 46 лет. Это был не просто знакомый нам обоим человек. Инна была одной из самых преданных спорту девушек, которые оказались в группе нашего тренера, когда он только начинал свою тренерскую работу. Мы все её очень любили. В разговорах о безвременно ушедшей из жизни общей знакомой и о возможных причинах её смерти прошло наше с Димой очередное занятие спортом. Было ужасно грустно и тяжело сознавать, что мы никогда больше не увидим её, не услышим её голоса. Но мы не знали тогда, что очень близкое будущее готовит нам обоим ещё более страшное испытание. Сильно расстроенные, мы расстались, договорившись встретиться через неделю на тренировке.

В намеченный день я опоздал минут на пятнадцать. Быстро переодевшись в раздевалке и выбежав на университетский стадион, тут же увидел своего товарища и его приятеля, которого он давно обещал пригласить потренироваться с нами. Они бежали разминочной трусцой по дорожке. Дима познакомил меня со своим другом Валерой, и дальше у нас всё пошло по заведённому сценарию. Я понимал, что присутствие товарища действует на Диму тонизирующе и ему хочется показать себя перед ним в лучшем виде, потому старался не заводиться и спокойно уступал товарищу всякий раз, когда он пытался опередить меня в разминочных пробежках. Пришла пора серьёзной работы – бега на двести метров. Я надел шиповки и спросил его, настроен ли он бежать со мной сегодня. Весь вид Димы подтверждал, что на этот счёт у меня не должно быть никаких сомнений. Он не только продержался за мной в одном темпе, но даже попытался обыграть на финише.

Восстанавливая дыхание после энергичного бега, мы не спеша побрели по дорожке стадиона, обмениваясь какими-то незначительными фразами на самые разные темы. В мои сегодняшние планы входило ещё раз пробежать такую же дистанцию, но скорость, с которой мы преодолели её первый раз, меня явно не устраивала. Я опасался, что Дима побежит тоже и непременно потянется за мной. Но он, похоже, и сам понял, что нужно попридержать коней, и легко согласился оставить меня одного. Итак, я почти в соревновательном режиме пролетел свою дистанцию, а мои компаньоны пробежали её значительно медленнее. Всё шло по плану. После бега мы занялись каждый своими упражнениями: я – прыжками, Дима с Валерой – гимнастикой. При этом Дима успевал ещё и о чем-то оживлённо говорить с нашим общим знакомым, который здесь тренировал группу своих учеников. День клонился к вечеру, мы находились на стадионе уже почти полтора часа, и настала пора заканчивать тренировку.

Втроём вышли мы на дорожку и очень расслабленно и спокойно – чуть быстрее обычной ходьбы – потрусили по четырёхсотметровому кругу родного университетского стадиона, наслаждаясь идущим к закату спокойным июньским днём, греясь на тёплом ещё солнце и получая большое удовольствие от того, что мы вместе здесь делали. Миновали первую стометровую прямую. Получилось так, что Дима оказался между мной и Валерой – он был хорошо знаком с обоими и так легче было поддерживать непринуждённый разговор в нашей общей компании. «Диме можно желание загадывать, находясь между двумя Валерами!» – подумал я совершенно неожиданно, без какой-либо связи с тем, чем мы здесь занимались, но тут же эта мысль и отлетела, перебитая какой-то шуткой, брошенной моим товарищем. Не спеша вбежали в первый вираж, а когда подбегали к его середине, Дима буквально на полметра отстал от нас. И вдруг краем глаза я заметил, что он падает.

«Споткнулся», – мелькнула самая первая мысль, но вслед за этим я понял, что он падает совсем не так, как это бывает при спотыкании. Обычно в подобной ситуации, внезапно теряя равновесие, человек выбрасывает вперёд ногу или руку, чтобы не упасть на землю. А здесь было нечто иное – Дима падал как подкошенный: всем телом и лицом вниз. «Нет, он не споткнулся», – сменилась первая спокойная мысль на тревожную. И тут же в районе сердца у меня как-то странно защемило. Такого тоскливого ощущения я раньше не испытывал никогда.

Он свалился на дорожку с поджатыми к поясу руками, сильно ударившись о её чёрную твёрдую резину левой стороной лица.

– Дима, Дима, что с тобой, что случилось?! – бросились мы к нему, пытаясь поднять.

Но он не только не поднимался, но и будто вообще не слышал наших тревожных вопросов. Удалось лишь перевернуть его лицом вверх. Наш товарищ, только что спокойно бежавший рядом и непринуждённо болтавший с нами, лежал теперь на дорожке стадиона с открытыми глазами, судорожно, с хрипом дыша и наполовину сжав пальцы обеих рук. Мы пытались до него достучаться – хлопали по щекам, трепали за волосы, брали за руки и сжимали пальцы, желая вызвать его ответное пожатие, но всё было напрасно. Дима никак не реагировал. Он будто один на один схватился с каким-то внезапно напавшим на него, невидимым нам страшным врагом, и борьба эта не оставляла сил ни для каких других действий, в том числе и для ответов нам.

Мы ещё не сознавали, что случилось нечто страшное и непоправимое, и поначалу пытались добиться от него хоть какой-то ответной реакции, однако все наши усилия привести Диму в чувство были напрасны. Надо было немедленно вызывать скорую помощь. Это мы сообразили очень быстро, но, как назло, мобильные телефоны вместе с вещами находились на противоположном конце стадиона, и мы с Валерой не могли оторваться от лежащего товарища, чтобы побежать за ними. К счастью, совсем недалеко от нас тренировалась группа одного из наших общих знакомых тренеров по лёгкой атлетике – и он сам, и его ребята быстро подбежали к нам, и кто-то уже набирал по мобильнику телефон «скорой». Несмотря на полную безысходность, жизнь ещё была в Диме, и, не в состоянии привести его в сознание, мы все свои силы направили на её поддержание. Для чего перевернули лежащего на боку товарища на спину и начали делать искусственное дыхание, разводя его руки в стороны и надавливая на грудную клетку в ритме дыхания. Кто-то из подбежавших молодых ребят вспомнил, как их этому недавно учили в школе на ОБЖ, и даже попытался сделать искусственное дыхание изо рта в рот. В момент переворачивания я увидел на краю губ Димы кровь и сначала подумал, что он прикусил язык или губу. Но сквозь хриплое судорожное дыхание слышались какие-то булькающие звуки в груди, и вскоре я понял, что кровь оттуда. Это был совсем плохой признак, означавший по моим биологическим познаниям кровоизлияние в лёгких. И значит, искусственное дыхание тут вряд ли поможет. Вдобавок к этому его пальцы начали синеть и холодеть. Мы пытались делать и массаж сердца. Всё было напрасно. Постепенно дыхание Димы становилось всё глуше, а пульс вообще не прослушивался. Внезапно напавший на него страшный враг, похоже, брал верх.

Машина скорой помощи появилась минут через двадцать пять после звонка. Уже по тому, как подошёл врач к Диме, осмотрел его и пытался нащупать пульс, я понял, что всё кончено. Его характерное покачивание головой в сторону медсестры после попыток найти пульс подтвердило мои опасения. Они даже не доставали никаких лекарств и не делали никаких уколов.

Мы рассказали, как всё произошло и что пытались делать, чтобы помочь нашему товарищу, но врач категорично отверг наши сомнения относительно правильных или неправильных действий.

– Вы ничего бы и не сделали. Он умер практически сразу после падения. В такой ситуации помочь человеку можно только в том случае, если произошло это в больнице, да и то, если его успеют быстро доставить в реанимацию…

Последующие события того вечера прошли как в тумане. Каждое из них будто вырывается из этого тумана и быстро исчезает в нём. А через весь этот туман рефреном проходит точащая меня мысль о том, что трагедия произошла именно на тренировке. И хотя случилось это не во время интенсивного бега на двести метров, а во время бега трусцой, я никак не могу освободиться от чувства вины: будто происшедшее неким образом связано с какими-то моими действиями, а не с тем, что произошло с самим моим другом. И все выплывающие из тумана эпизоды в той или иной мере имеют отношение к этой моей вине – подтверждают или опровергают её.

Вот возникает подошедший ещё до приезда врачей один из тренеров, который отлично знает и меня, и Диму. Я почему-то ожидаю от него укоров, а он вдруг тихо говорит мне: «Вот она – эта потогонная система тренировок вашего тренера! Сначала Инна, теперь Дима… Мой тебе совет: заканчивай со своими ветеранскими соревнованиями. Надо очень спокойно и умеренно заниматься спортом в нашем возрасте. А там ведь и эмоции соревновательные, и серьёзные физические нагрузки». И я тут же решаю не бежать на предстоящих ветеранских соревнованиях, к которым готовился в последнее время и одной из подготовительных тренировок к которым была сегодняшняя. Причём не знаю и сам, почему так решаю: то ли опасаясь за собственное здоровье, то ли чтобы не оскорблять память о погибшем на стадионе друге.

Затем в памяти всплывает, как появившаяся милиция вызывает меня к себе в машину и опрашивает в качестве свидетеля. После этого вдруг – эпизод звонка Диминой жене, который не решались делать ни я, ни Валера. И в итоге звонит ей по мобильному милиционер и говорит почти не дрогнувшим голосом после уточнения фамилии, имени и родства: «Вам надо сейчас приехать в университет, где находится ваш муж… Нет-нет, ничего страшного не случилось, но вам надо приехать, чтобы забрать его… Да-да, это на стадионе… Приезжайте, мы всё объясним». Я пытаюсь представить, каково сейчас ей, и у меня это не получается.

А потом, ожидая приезда жены Димы, мы обсуждаем происшедшее с Валерой, и я, не в силах освободиться от навалившегося на меня чувства вины, корю себя за то, что зря согласился бежать с Димой двести метров. И, наконец, появление Аллы, которая, конечно же, поняла уже по разговору с милиционером, что с её мужем случилось что-то страшное. Но до того, пока не увидела его бездыханное тело на дорожке стадиона, она не верила, не хотела верить, что произошло самое страшное, самое необратимое, самое безысходное. Её успокаивает приехавший с ней её отец, и Валера, и я. Но она безутешна и сквозь ужас происшедшего и какой-то ступор говорит нам и скорее мне: «Зачем вы поехали сегодня тренироваться? Ведь он же такой неугомонный, такой азартный – он решил перед вами покрасоваться и вот…»

Уже в темноте приезжает перевозка, и на Диму, который продолжает лежать на дорожке стадиона, надевают чёрный клеёнчатый мешок и увозят. Тут я вдруг вспоминаю о своей жене – уже ведь ночь почти, я обещал быть дома около восьми и в кошмаре происшедшего не сообщил, что задерживаюсь. Звоню ей и, насколько это возможно, спокойно говорю, что со мной всё в порядке, но произошло нечто, что меня задержало, о чем расскажу, когда приеду. И только в половине первого ночи я оказываюсь дома и могу немного успокоиться, попытаться осмыслить происшедшее, рассказать обо всём Гале, которая очень хорошо знает Диму, – мы ведь вместе занимались лёгкой атлетикой в студенческие годы, а потом часто встречались на стадионе. Сделать всё это у меня получилось только после стакана водки. Но даже после него я долго не мог заснуть и только под утро забылся в сумбуре ночных мыслей, состоящих из воспоминаний о своей долгой спортивной жизни, последней нашей тренировке и картинок встреч с погибшим товарищем.

Прошедшие до похорон моего приятеля трое суток стали продолжением этого сна наяву, за исключением того, что надо было что-то делать из повседневной работы, куда-то ходить и определить место внезапной смерти Димы в моей жизни. Вот тут-то и было самое трудное – незнакомое мне доселе смешение негативных, болезненных ощущений из совершенно разных сфер человеческого бытия. Оно заключалось в том, что на меня накатывали то волны личной вины за уход из жизни друга, то волны реальной опасности за собственную жизнь. Ведь это я невольно способствовал втягиванию Димы в периодические для меня и нерегулярные для него тренировки, и вместе со мной бежал он свои последние метры по дорожке стадиона. А если бы не тренировались мы с ним время от времени, если бы не побежал он на последней тренировке со мной двухсотметровую дистанцию, соревнуясь в скорости, – кто знает, может, был бы он жив? И ведь мы с ним бок о бок, да ещё и по одной изнурительной методике тренировались в прошлом у одного тренера, а за полтора месяца до его смерти умерла Инна – ещё одна спортсменка из нашей же группы. А не ждёт ли поэтому и меня та же печальная участь? В общем, я твердо решил отказаться от участия в ветеранских соревнованиях и в первые дни после несчастья не выходил на стадион даже для лёгкой разминки.

Случившееся с моим другом отчасти можно было объяснить образом жизни, который он вёл после ухода из спорта и перехода к деятельности бизнесмена с сопутствующими ей стрессами, корпоративными вечеринками и тому подобным. Но это объяснение не снимало мои сомнения и переживания. Они теперь дополнились ещё и неприятными физическими ощущениями, связанными с прекращением мною регулярных и интенсивных занятий спортом. В один прекрасный день я заставил себя выйти на лёгкую пробежку в парк. Однако стоило мне только начать привычный бег трусцой, как моментально в памяти всплыла картинка нашего совместного с погибшим приятелем бега по стадиону пять дней назад и я почти физически почувствовал его падающую фигуру сбоку от себя. Всё, связанное с его смертью и моим восприятием её, моментально всколыхнулось в сознании: и его синеющие губы, и сжатые в судороге руки, и хрипы из груди. И беспомощная фигурка его жены, и моё обострённое ощущение вины. Сердце забилось в судорожном ритме, и мне пришлось остановиться, чтобы успокоиться. Ещё через день, с трудом освободившись от мучивших меня тяжёлых мыслей, я бежал по дорожке стадиона в Лужниках. Вдруг передо мной возникли высокие мягкие маты для прыжков в высоту с крупной надписью на них фирмы-производителя «ДИМА-СПОРТ» – и неожиданное напоминание о погибшем друге мгновенно перечеркнуло все мои рациональные объяснения происшедшего с ним. Я начинал представлять, как ЭТО будет со мной, сердце будто останавливалось, происходило ужасное головокружение, и я едва не падал на тартановую дорожку стадиона. Надо было что-то делать, но я не знал что.

Спасительное решение пришло столь же неожиданно, как накатывали на меня напоминания о Диминой смерти и связанные с ней тяжёлые мысли.

– А почему же мне не принять участие в этих соревнованиях? – подумалось совершенно неожиданно. – Ведь я более пяти лет участвую в них зимой и летом, и ничего со мной не случилось. Более того, подготовка к ним, как и они сами, доставляют мне массу положительных эмоций и удовольствия. И я уже столько времени посвятил подготовке к очередному старту! К тому же и Дима тоже мечтал в них поучаствовать, откладывая это, правда, на будущее. Да ведь теперь, после его смерти на стадионе, я просто обязан в память о нём непременно пробежать на соревнованиях нашу с ним любимую спринтерскую дистанцию в двести метров. И не просто пробежать, а победить. И не просто победить, а посвятить эту победу безвременно ушедшему другу, с которым мы долгие годы были связаны любовью к лёгкой атлетике. А там пусть будет что будет. От судьбы не уйдёшь.

Как только всё это связалось в моей голове, мне вдруг стало очень легко и спокойно. Сразу вспомнился давний французский фильм «Большой приз» о профессиональных гонщиках из «Формулы-1» и слова главного героя, которого играл замечательный французский актёр Ив Монтан: «Если бы кто-нибудь из нас хоть на мгновение представил себе, что с ним будет, если он на полной скорости врежется в дерево, то он никогда не сел бы за руль болида. Поэтому, когда я вижу подобное, я… увеличиваю скорость!» Выход был найден, решение принято, и надо было теперь просто претворять его в жизнь. Оставшуюся неделю до чемпионата России я провёл в привычных для себя тренировках к предстоящему соревнованию, быстро набрав потерянную было форму. Воспоминания об умершем у меня на руках друге, конечно, не исчезли – тем более на дорожке стадиона, без которого ни он, ни я не могли жить, но теперь переживания стали значительно легче. Они были окрашены в более спокойный цвет целью, которую я не имел права не достигнуть.

Глава 2. Терпение

Только он один знал – чего не ведали даже посвящённые, – как, в сущности, легко голодать. На свете нет ничего легче. И он говорил об этом совершенно открыто, но ему никто не верил, – в лучшем случае его слова объясняли скромностью, но большинство усматривало в них саморекламу или считало его шарлатаном, которому, конечно же, легко голодать, потому что он знает, как облегчить свою задачу, да ещё имеет наглость в этом признаваться…

Франц Кафка «Голодарь»

Из всех инстинктов, присущих человеку как биологическому виду, утоление голода является одним из самых сильных. Поставить его можно рядом с сохранением жизни и таким мощным движителем эволюции и существования вида, как продолжение рода. Великий учёный, основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд неспроста говорил: «Любовь и голод правят миром». Так что, хотя в эпиграфе к этой главе Кафка и представляет своего героя существом, начисто освободившимся от этой преследующей человека всю жизнь обузы – постоянной необходимости набивать свой желудок какой-то едой, – да ещё пребывающим в состоянии хронического, абсолютного голода с видимым удовольствием, думаю, сие удивляющее описание стоит отнести к области художественного вымысла, нежели принимать за реальность.

Посмотрите, как ведут себя долго не евшие животные, попробуйте сами пожить без еды день-другой – и вы убедитесь, что это испытание не из простых. Длительное полуголодное, а уж тем более голодное существование может разрушающе подействовать на здоровье (в том числе и психическое). Так что продолжительное лишение пищи определённо является для человека чрезвычайной, весьма тяжёлой травмирующей ситуацией.

Неспроста проникшая уже, кажется, во все сферы нашей жизни навязчивая реклама наполовину посвящена тому, что отправляется в желудок. То же касается и количества окружающих нас магазинов. На их посещение, приготовление из купленных продуктов всевозможных блюд, а затем их поедание мы тратим не менее трети своей жизни – чуть ли не столько же, сколько на сон! Вкусив с прогрессом цивилизации прелестей разнообразного питания, человечество отдаётся утолению голода – этому жизненно необходимому и, как оказалось, очень приятному процессу – с особым энтузиазмом и даже с каким-то остервенением, доставая доступные для переваривания объекты с поверхности земли и из-под неё, из рек и озёр, с ветвей деревьев и морских глубин. Разве только из космоса нет у нас блюд на столе, да и то только лишь потому, что ничего съедобного в нём пока не нашли. Но, уверен, как только достигнем мы других планет, обнаружим там что-то пригодное в пищу – полетят оттуда на Землю звездолёты с баснословно дорогой, экзотической и оттого ещё более желанной пищей.

Количество национальных кухонь и блюд, приготавливаемых даже из одних и тех же продуктов, не поддаётся счёту. Тема еды – наряду с описаниями природы или любовными сценами – занимает весьма почётное место в произведениях художников и поэтов, кинорежиссёров и прозаиков. Вот послушайте, как, например, отрабатывает её великий Гоголь в бессмертном своём произведении «Мёртвые души». Во второй части романа его главный герой Чичиков попадает в гости к жизнерадостному помещику Петру Петровичу Петуху, обожающему поесть, и после обильных и разнообразных пищевых возлияний в обед, ужин и во всё остальное свободное время оказывается к ночи в комнате, примыкающей к кабинету хозяина. И, засыпая, едва дыша при этом от обильного ужина, слышит он, как тот заказывает повару на утро ранний завтрак:

«Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи ты мне щёки осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да ещё чего знаешь там этакого… Да чтобы с одного боку она, понимаешь, зарумянилась бы, а с другого пусти её полегче. Да исподку-то, исподку-то, понимаешь, пропеки её так, чтобы рассыпалась, чтобы всю её проняло, знаешь, соком, чтобы и не услышал её во рту – как снег бы растаяла… Да сделай ты мне свиной сычуг. Положи в серёдку кусочек льду, чтобы он взбухнул хорошенько. Да чтобы к осетру обкладка, гарнир-то, гарнир-то чтобы был побогаче! Обложи его раками, да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подбавь мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли ещё там какого коренья?.. Подпусти и брюкву и свёклу. А к жаркому ты сделай мне вот какую обкладку…»

Ей-богу, сколько читаю эти строки – всякий раз возникает томление в желудке, неудержимо текут слюнки и начинает кружиться голова. Оно, конечно, писано великим мастером, но и предмет-то писания, согласитесь, каков! Да, неотделим человек от пищи, как река от берегов. И всё же…

Всё же случается, что приходится ему голодать. И не только по вине обстоятельств – засух, неурожаев, войн да прочих внешних катаклизмов, – но, что особенно поразительно, по собственной инициативе!

Мишель Монтень в своих «Опытах» описывает удивительный случай с неким Помпонием Аттиком, жившим в последнем веке до нашей эры. Тяжело заболев, он призвал к себе своего тестя Агриппу и ещё двух-трёх друзей и сказал им, что принял решение отказаться от пищи. Так как он понял, что лечение ему не поможет и что всё, что он делает, дабы продлить себе жизнь, вместе с тем продлевает и усиливает его страдания, он принял решение разом положить конец всему, умерев от голода. Несчастный больной попросил пришедших одобрить его необычное решение и уж во всяком случае не разубеждать его воздержаться от такого шага. Монтень не пишет, чем был болен этот человек, – только то, что взамен мук и страданий от болезни он избрал для себя голодную смерть. Однако, сознательно отказавшись от пищи и ожидая скорой кончины, он получил совершенно неожиданный и потрясающий результат: исцелился! Средство, применённое для ухода из жизни, вдруг возвратило ему здоровье.

Ныне точно известно, что для древних врачевателей подобное парадоксальное явление, донесённое до нас Монтенем, – воздержание от пищи излечивает – не было откровением. Это старо как мир и активно применяется в наше время. Долгий российский опыт использования в медицине метода лечебного голодания (по-научному его предусмотрительно не называют настораживающим и, возможно даже, пугающим словом «голодание», а заменяют более умеренным выражением «разгрузочно-диетическая терапия»), накопленный профессором Юрием Николаевым и его единомышленниками, привёл к появлению во многих лечебных учреждениях специальных отделений и попыткам лечить с его помощью всё новые и новые заболевания. В том числе и трудно излечиваемые традиционными методами недуги из области нервно-психических, дерматологических, аллергических и геронтологических расстройств. Тысячи и тысячи больных прошли курсы частичного или полного воздержания от пищи в стационарных условиях, и число излечившихся с помощью лечебного голодания (навсегда или временно) довольно велико. Правда, разговоры и споры о его эффективности или опасности идут и по сей день. Я не хочу касаться здесь особенностей физиологического и биохимического воздействия голодания на организм человека, как и подробно останавливаться на немалых трудностях долгого воздержания от пищи. Кто не верит – пусть, повторяю, попробует ничего не есть дня два-три. Хочу ещё раз напомнить, что голодание (тем более длительное) является нелёгким испытанием для любого живого существа, и перейти к основной теме этой главы.

Итак, с одной стороны – потрясающие возможности выдерживания человеком долгого лишения пищи и особый лечебный эффект такого запрограммированного голодания, с другой – десятки, сотни случаев попадания человека в условия, когда приходится оставаться без еды, без огня и спасать свою жизнь, надеясь только на удачу, счастливый случай. Потерпевшие бедствие моряки и рыбаки, военные лётчики, туристы, когда группа вдали от населённого пункта остаётся вдруг без продовольствия (опрокинулась байдарка со всем провиантом, уничтожил припасы медведь и тому подобное), – сколько людей ежегодно по тем или иным причинам оказываются наедине с такой вроде бы ласковой и манящей издалека природой, но в подобных обстоятельствах становящейся вдруг страшной и неизвестной?! Попав в такую ситуацию, многие, выясняется, не способны преодолеть её и, случается, даже гибнут. Почему гибнут? Ведь человек так силён, такие огромные возможности заложены в нём!

«Я пришёл к убеждению, – писал в 1964 году известный французский путешественник Ален Бомбар, – что в отдельных случаях человек может перешагнуть через все нормы, обусловленные физиологией, и всё-таки остаться в живых… Жертвы кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда!.. Вы умерли от страха…»

Добавить к этому ещё нужно – и… от незнания. Незнания собственных возможностей и того, как правильно ими распорядиться.

А нельзя ли, зная уже так много о возможностях человека длительно переносить голод, выработать для подобных случаев конкретные и доступные для каждого рекомендации? Чтобы любой человек хорошо представлял себе, что он может, на что ему рассчитывать и как себя вести, попади он в критическую ситуацию. Существуют же чёткие инструкции действий на случай внезапного пожара, неожиданно начавшегося землетрясения. Однако одно дело – голодать, лёжа в постели, под наблюдением опытного врача, и совсем иное – оказаться совсем без пищи в тот момент, когда надо активно заботиться о своём спасении, двигаться к ближайшему жилью, людям. Реально ли соединение двух таких нагрузок? Оказывается, да!

«…День третий. Подъём, как обычно, в 6:00… Уже забылось, что такое еда… Сегодня мы размахнулись на 29 километров, и особой усталости я не замечаю. Даже, наоборот, иду на полном расслаблении – получается довольно легко.

…День четвёртый. Под вечер ко мне пришли силы, и я с большим удовольствием потренировался, дал нагрузку рукам. Бодрость вернулась не только ко мне – все ребята сидят у костра и поют под гитару.

…День тринадцатый. Двигаться тяжело, но мы идём. Хорошо идём! «Странное у меня чувство, – делится с командиром один из наших товарищей, – почти две недели ничего не едим, а чешем как в обычном походе… Откуда силы берутся?» «Всё по науке, – отвечает тот, – хотя я и сам думал, что будет гораздо труднее…»

Поход, о котором фрагментарно рассказывают дневниковые записи, сделанные одним из его участников, состоялся летом 1981 года. Это было, пожалуй, первое специально организованное «голодное» путешествие в России. За четырнадцать с половиной суток полного воздержания от пищи группа под руководством мастера спорта по туризму Геннадия Рыжавского преодолела пешком по лесам и болотам Тверской и Новгородской областей более 400 километров. И, как видно из приведённых выше записей, бодрость, оптимизм и работоспособность не терялись в этом смелом эксперименте, несмотря на жару и пройденные километры. Удивительно!

Однако есть одно очень важное обстоятельство, без которого не может быть понят этот потрясающий результат. Всю идейно-методическую работу по подготовке эксперимента и психологическую работу с участвующими в нём людьми вёл опытный врач-психотерапевт, досконально познавший лечебное голодание как врач на многих пациентах и как голодающий – на собственном опыте. Это ученик Юрия Николаева, кандидат медицинских наук Валерий Гурвич.

Ещё задолго до этого похода его заинтересовала малоизученная, и уж во всяком случае совершенно не разработанная у нас сторона воздействия голодания на человека, связанная с существованием и воспитанием человеческого духа. Метод, которым активно пользовались древние люди, да потом и многие наши современники, но о котором мало что известно. Своими корнями он уходит к древним мудрецам и философам, служителям религиозных культов. Совершенствование с помощью голодания своего духа – как говорили древние, «просветление психики, просветление ума». Такой учитель брал в свою школу ученика и заставлял его голодать десять дней – для постижения себя, постижения мира. Это было одновременно и физическое испытание, и подготовка к чрезвычайно интересному пути – достижению гармонии, жизни в гармонии. Голодание с точки зрения духовного просветления. Ограничение, воздержание, голодание – всё это обязательно входит во все йоговские системы. Для достижения недоступных в обыденной жизни каких-то новых откровений, мироощущений. Об этом же говорил и Гиппократ. Многие религиозные деятели на своём примере показали эффективность такого пути воспитания духа: по несколько лет они находились вдали от людей, вели аскетический образ жизни, голодали различные периоды – так закаляли, воспитывали свой дух и только после этого возвращались в мир, становились известными священниками.

Постоянно применял голодание и великий индус Махатма Ганди, черпая в нём новые духовные силы, особенно в трудных жизненных ситуациях, связанных с борьбой с английскими колонизаторами. Многие политические заключённые в качестве форм борьбы и протеста избирали именно голодовки. Потому что во время демон стративного отказа от того, от чего обычно человек не отказывается ни на день своей жизни, голодающий показывает своим тюремщикам, что он не боится смерти своего тела, – таков его дух, который не сломить ничем! По мнению В. Гурвича, эта духовная сторона голодания – совершенствование, воспитание духа – является очень интересным и перспективным направлением. И в подготовке добровольцев к первому «голодному» походу именно она привлекла его в первую очередь. Вот что он сам рассказывает о своих взглядах:

«Очень близко ко всему этому огромному пласту мы подходим в клинике, когда, например, проводим голодание душевнобольных и одновременно с голодом осуществляем интенсивную психотерапию: гипнотическое воздействие, рациональную, групповую психотерапию. Во время голодания больного мы с помощью разнообразных психотерапевтических методов, исходя из особенностей личности и его заболевания, можем запланировать его будущее и фактически помочь ему сделать первый, очень важный шаг к выздоровлению. Этот же аспект голодания мы решили использовать и в предстоящем голодном походе. При подготовке к нему подолгу работали с каждым кандидатом. Мы, например, взяли в поход женщину, у которой при росте 170 сантиметров вес был всего 56 килограммов (явно недостаточный!), и мужчину с ростом 180 сантиметров при весе 98 килограммов (сильно избыточный). Но я знал, что они пройдут по своим психологическим качествам. И в то же время, например, забраковал идеального по всем физическим параметрам парня – увидел, что он не готов к испытанию психологически. Хотя отобранные в поход были, в общем, и физически, и психически здоровыми людьми, у каждого из них имелись свои проблемы в жизни – а у кого их нет?! Один, доктор наук, пришёл в новый коллектив со своими оригинальными идеями, а у них там своя лавочка давно сложилась, им хорошо жилось и без его идей – начался конфликт. У другого была серьёзная личная проблема. У третьего – просто дурная привычка, курение, от которой он мечтал избавиться. У четвёртого – социально-сексуальные проблемы: вроде бы достаточно умный, привлекательный и полноценный мужчина, но в то же время была у него какая-то застенчивость к противоположному полу, мучившая его. У одной женщины развилось сильное потрясение, оттого что её бросил любимый человек, которому она очень верила. Всё это не болезни, но определённо мучительные, а иногда и сильно стрессирующие ситуации, преодоление которых мы сделали сверхзадачей предстоящего похода. Не голод, который надо во что бы то ни стало выдержать, а гораздо более высокие, значимые для личности цели. И из одиннадцати участников нашего первого «голодного» похода десять реализовали заложенные установки!»

Что же ещё надо?! Однако не всё оказалось так просто.

«…День третий. При подъёме почувствовал слабость, как после болезни… При выходе из лагеря самочувствие лучше, но через час снова наваливается слабость… Ночью сводит икроножные мышцы.

…День пятый. Вчера при засыпании чувствовал мучительный голод, в полузабытьи приступы его вызывают стоны… Утром сильная слабость. После самых незначительных усилий или нескольких шагов начинаю задыхаться. Не могу поспеть за товарищами, нет сил, одышка. При взвешивании отмечена большая потеря веса…»

Что это? Строки письма североирландского узника, требующего с помощью голодовки статуса политзаключённого? Но почему тогда в его дневнике нет ни слова о политике?

«…День седьмой. Во сне видел очень вкусную жареную картошку… Тошнота изменилась: усиливается без всякой связи с нагрузкой, иногда на привалах… К вечеру самочувствие улучшается, но нарастает слабость в ногах.

…День восьмой. Состояние лучше… Несмотря на плохую дорогу, группа идёт быстро – даже приходится сдерживать ребят…»

А может быть, это дневник самоубийцы, избравшего для сведения счётов с жизнью столь изощрённый, долгий и мучительный путь? Однако при чём тогда какие-то физические нагрузки и совсем уж неуместные в таком пути песни? Или приведены воспоминания пациентов того самого отделения разгрузочно-диетической терапии? Но какое отношение к пребыванию в стационаре имеют изнурительные переходы?

Всё гораздо проще и в то же время запутаннее. Речь идёт о другом «голодном» походе, в более сложных условиях, который почти год спустя после описанного выше предприняла группа нижегородских туристов под руководством мастера спорта Александра Ляленкова. Ранним утром 6 ноября 1982 года она вышла в это необычное путешествие из небольшого села Каменки. Вышла, неся за спиной в рюкзаках привычные для холодных ноябрьских ночёвок на природе тёплые вещи (по 15–20 килограммов груза на каждого) и не имея ни грамма еды. Их ждало голодное восьмисуточное существование, скрашиваемое лишь водой из ручьёв и талого снега, да напряжённые, в среднем по 20 километров в день, переходы по живописным уголкам средней полосы России. «Места… ни дать ни взять окаменелые волны бурного моря: горки, пригорки, бугры, холмы, изволоки грядами и кряжами тянутся во все стороны меж долов, логов, оврагов и суходолов…» — так писал о них в книге «На горах» известный нижегородский писатель П. Мельников-Печёрский.

Однако откуда у здоровых, в общем-то, людей, не страдающих ни отсутствием аппетита, ни недостатком средств для приобретения необходимого минимума продуктов, появилась такая безумная идея – вступить в единоборство с голодом, да ещё усугубить его тяжёлыми переходами?

Всё дело в том, что среди многомиллионного человеческого племени существуют люди, которым мало удобного, комфортного времяпрепровождения, подаренного нам цивилизацией. Они в свободное от работы время идут в походы в леса и в горы, лазают в пещеры, сплавляются по рекам, пересекают океаны, поднимаются в небо на шарах и дельтапланах. Рискуют здоровьем и жизнью, а порой их предприятия заканчиваются настоящими трагедиями. Но они всё равно упорно идут, спускаются, поднимаются… в общем, не останавливаются. Они – фанаты, чудаки, «психи», а с точки зрения обывателей потерянные для общества люди, но без них общество это вряд ли двигалось бы вперёд и развивалось.

В день выхода на маршрут выпал снег и сильно похолодало – ночью температура понижалась до минус 16 градусов. Но такие тяжёлые условия ещё больше приближали эксперимент к возможным реальным трудностям таёжно-лесного похода, которые могли выпасть на долю потерпевшей аварию группы туристов, и планов менять не стали.

Во время прохождения маршрута проводилось такое количество наблюдений и измерений каждого участника, что у них не осталось бы времени на приём пищи, даже если бы он был предусмотрен. Утром до подъёма замеряли частоту пульса и дыхания, уровень артериального давления и температуру тела. Сразу же после 30–50 минут пешего перехода снова мерили пульс, а 3–4 раза в день – ещё и температуру тела. По вечерам измерялись размеры определённых частей тела. С помощью всевозможных методик ежедневно контролировались мышечная сила, способность выполнять статическую работу, координация мелких движений, реакция, глазомер, адаптация дыхательной системы, психофизическая готовность, экспресс-методом исследовалась моча на наличие в ней ацетона. О своих снах, физиологических отправлениях, приёмах жидкости и самочувствии каждый делал записи в индивидуальном дневнике.

Нижегородские туристы на своём опыте ещё раз подтвердили возможность полного голодания группы туристов по меньшей мере в течение восьми суток. При этом особо отметили, что при нахождении в этой группе людей с большой нехваткой веса нужно максимально освободить их от физических нагрузок и питать любыми способами, используя остатки продуктов или подножный корм. Также особое внимание необходимо к тем, кто имеет сильно избыточный вес (40 и более процентов от нормы): им следует обеспечить максимально щадящий режим и снизить нагрузки, а появляющуюся у них со второго дня голодания тошноту уменьшать отдыхом, питьём холодной воды и дыхательными упражнениями.

По отзывам отдельных участников этого похода, никаких неприятных последствий он не дал. Только самые приятные. Например, врач эксперимента отметил, что у него значительно лучше стал работать кишечник. То же, только в отношении своего желудка, заметил руководитель похода, а ещё у него в течение целого года не обострялся хронический отит. А одна молодая женщина после голодного похода вышла замуж и вскоре родила ребёнка, чего не могла сделать долгое время до этого. Вот уж воистину волшебная сила голодания!

Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что, кроме восторгов, эксперимент дал и некоторые тревожные факты, о которых его врач громко не говорил, но написал в своём письме товарищу: «…хочу обратить внимание… на необходимость осторожного подхода к такого рода экспериментам. В отчёте это не акцентировано, но в письме поясню: выявленные нами изменения в системе крови (снижение числа лейкоцитов и тромбоцитов) могут оказаться опасными и требуют дополнительного изучения… Результаты биохимических и цитохимических исследований ещё полностью не обработаны, но вызывают настороженность…»

Неизвестно, дошли ли эти тревожные сигналы до фанатиков странного увлечения, но число голодных походов росло. В 1983 году в конце многомесячной экспедиции на собаках по Северу двое её участников провели длительное голодание (причём врач экспедиции В. Рыбин не принимал пищи 15 суток). Примерно в это же время состоялся двухнедельный «голодный» поход на плотах по Каспийскому морю. В июле 1984 года упоминавшаяся уже группа москвичей под руководством врача В. Гурвича организовала новый эксперимент «на выживание» в условиях полного голода – на этот раз 15-дневное путешествие на байдарках в Башкирии. И это только походы, которые освещались в центральной прессе! А сколько опытных и малоискушённых туристов голодали на свой страх и риск, прочтя громкие статьи в газетах, журналах и не уведомляя никого о своих планах, не привлекая всеобщего внимания?! Десятки, сотни? Ей-богу, прямо дух захватывает. С одной стороны – от восторга за мужество, решительность и стойкость их участников, а с другой – от непреходящего ощущения того, будто началось некое состязание: кто быстрее помрёт или где раньше произойдёт серьёзный несчастный случай. К счастью, ни о том, ни о другом ничего не было слышно.

Доказывают ли что-нибудь самодеятельные «голодные» походы? Пока только одно, но крайне важное: оказавшись без пищи даже в тяжёлых условиях и зная минимум об этой возможности, можно не умереть. Однако они ничего не говорят о влиянии такого критического воздействия на здоровье человека. Во всяком случае, о длительном влиянии, которое проявляется через месяцы или даже годы. В самом деле, столь безоговорочно успешный первый эксперимент москвичей на деле оказался не совсем чистым с точки зрения моделирования реальной ситуации, которая может возникнуть с любым человеком, – ведь там проводили особый отбор участников и психотерапевт специально готовил их к предстоящему испытанию. В следующем, нижегородском походе, один участник прекратил его досрочно из-за сильно ухудшившегося самочувствия, остальные тоже испытывали определённые трудности, а врач эксперимента после его завершения предостерегал от неясной пока опасности. Самое же главное – все походы проводились без единой чёткой медицинской программы, которая существует, например, при отработке преодоления экстремальных условий у лётчиков-испытателей и космонавтов. В лучшем случае рядом с участниками находился так же голодающий врач, который осуществлял наблюдения и выполнял программу, разработанную только для одного этого эксперимента. За исходные посылки таких походов берётся порой информация из художественной литературы – например, книга А. Бомбара «За бортом по своей воле», а также отрывочные сведения из клиники лечебного голодания или восторженные описания в печати участников «голодных» походов.

Конечно, результаты этих походов интересны, познавательны и чрезвычайно ценны, но их совершенно недостаточно для окончательной оценки и для массового применения. Они показывают, что, оказавшись в критической ситуации в безлюдном месте без еды, человек может и должен спастись, причём у него достаточно внутренних резервов, чтобы в условиях полного голодания преодолеть сотни километров. Однако увлечение «голодными» походами, испытания себя таким оригинальным образом только ради желания узнать о собственных возможностях ничем не оправданы, а по мнению многих специалистов, и небезопасны. Все проведённые «голодные» походы подтверждают, что есть какой-то физиологический смысл в сочетании такого мощного угнетающего стресса, как голодание, с активным движением. Ну, что такое движение для жизни и развития как отдельного организма, так и целого сообщества, – много говорить не нужно. Но вот парадокс: с увеличением активности растёт и расход энергии и вроде бы нужен больший её приток, а уж никак не длительное воздержание от пищи, которая является для нас основным источником этой самой энергии. Теоретики и практики лечебного голодания говорят в этом случае о так называемом «эндогенном питании», когда организм начинает потреблять энергию из накопленных в теле веществ. Казалось бы, такой расход неприкосновенного запаса должен сопровождаться очень экономным существованием организма с минимумом расхода полученной таким образом энергии. Однако опыт «голодных» походов позволяет делать выводы о повышении в это время психофизических возможностей человека. Значит, можно предположить, что здесь проявляются скрытые доселе ресурсы организма, просыпаются какие-то новые жизненные силы. Так что же, давайте теперь активно, в хвост и в гриву использовать их, когда захочется или предоставится удобный случай?

Конечно, эти жизненные силы, заложенные природой и используемые в лучшем случае наполовину, у нас наверняка есть. Зачем? А на крайний случай. Они приводятся в действие в момент смертельной опасности, когда реально встаёт вопрос «жизнь или смерть?». И запускаются не по желанию человека, а, видимо, сложным взаимодействием инстинктов, сознательных и бессознательных процессов в нашем мозге. То есть предназначены они для редко возникающих естественных критических ситуаций. Вспомним факты поднятия фантастических тяжестей, перепрыгивания высоченных препятствий, развития нечеловеческой скорости различными людьми при смертельной опасности. Как показывают походы на голодании, эти скрытые возможности можно вызвать к действию и в искусственно созданных ситуациях. И сделать это с привлечением эмоциональной сферы – психологическим внушением или самовнушением, которое тоже использует бессознательную сторону нашей психики.

Однако безвредно ли это внешнее, вероломное иногда вмешательство в потайные наших возможностей? Действительно ли безопасен отказ от пищи в сочетании с тяжёлыми нагрузками, как искренне верит большинство участников и организаторов описанных выше экспериментов и как преподносят их в восторженных публикациях в прессе? Не окажется ли воздержание от пищи в сочетании с длительным изнурительным путешествием этакой бомбой замедленного действия и не произойдут ли серьёзные изменения в организме голодающих походников не сразу, а через более длительный срок после «голодного» похода? Ведь наш организм является сложной, отлично сбалансированной системой со многими уровнями защиты, и довести его до крайности чрезвычайно трудно. Трудно, но возможно. И тогда уже столь же трудно будет привести его к норме. Сейчас вроде бы ничего страшного не происходит при «голодном» походе, даже порой дух захватывает от лёгкости этого свершения и перспектив, которые оно открывает, а потом… ударит. Да так ударит, что никакая медицина справиться уже не сможет. Или не сработает изношенная и заэксплуатированная система защиты в истинно роковой ситуации. На эти вопросы пока нет ответа.

Как-то я рассказывал обо всех ставших мне известными чудесах голодания одному из коллег по журналистской работе. Разговор происходил… в редакционной столовой.

– Ну, и что же ты? – с видимым интересом спросил он, одновременно быстренько заполняя свой поднос разнообразными блюдами.

– Что, я?

– Голодал вместе с этими психами или только собираешься?..

Нет, я не голодал: ни в долгом походе, ни в клинике, ни самостоятельно. Разве только пару раз не принимал пищу в течение двух суток, когда болел простудой, но этот срок голоданием-то разве считать можно? Просто не вижу необходимости и интереса в длительном отказе от пищи, от которой получаю немало удовольствия. Мне вполне достаточно знать, что кто-то на себе доказал возможность долгого голодания в условиях похода, и если случится мне оказаться в такой критической ситуации, то я обязательно вспомню об этом опыте и не пропаду. Но и людей этих я сумасшедшими не считаю. Наоборот, преклоняюсь перед их мужеством, стойкостью и терпением. Перед желанием лучше познать себя, преодолеть новый барьер и, пусть в ущерб своему времени, а возможно даже, и здоровью, показать на личном примере другим, как можно выжить в безысходной с общепринятой точки зрения экстремальной ситуации. И в то же время я хочу призвать к предельной осторожности тех, кто, вдохновлённый доступностью и внешней лёгкостью подобных испытаний, решится на подобное. Ведь понятно, не проконтролируешь и не приставишь врача ко всем тем, кто захочет испытать себя в «голодном» походе. И запретить их нельзя – нет у нас законов, запрещающих человеку измождать себя какими-то запредельными нагрузками. Но предостеречь можно. И лучше всего это сделать словами французского путешественника Алена Бомбара, в беспримерном подвиге которого многие черпают идеи и вдохновение для собственных экстремальных экспериментов:

Глава 3. Мужество

Только дурак не бережёт свою жизнь. Истинное мужество заключается в том, чтобы быть верным себе и тому, что ты считаешь правильным…

Патриция Поттер «Ловец звёзд»

Удивительные вещи случаются порой в жизни. Вот в одной точке пространства и времени происходит нечто необычное, приковывающее внимание и требующее понимания. Ну уж такое уникальное и удивительное, что кажется, такого больше и быть не может, и вообще непонятно, как оно объявилось… Начинаешь его исследовать, и так и этак приглядываться, находить какие-то толкования тем или иным фактам, выстраивать логическую цепочку объяснения феномена. Ан, вдруг узнаёшь, что почти то же самое и практически в то же время происходит чуть ли не на другом конце земли. С фантастическим совпадением одних деталей и добавлением в стройное твоё разумение новых, требующих объяснения фактов. Что делать? Приходится мчаться туда, на другой конец света, чтобы изучать, добавлять и делать новые выводы. Такова жизнь исследователя!

Остаться человеком

Судьбе было угодно распорядиться так, что в июле 1984 года, в то же самое время, когда группа московских туристов на трёх байдарках, не имея с собой никаких продуктов и пытаясь лишний раз доказать себе и всему миру возможность долгого изнурительного похода без грамма пищи, штурмовала порожистую уральскую речку, за тысячи километров от Урала, на Камчатке, один на один с дикой природой оказался двенадцатилетний мальчик. У него тоже не было ни крошки хлеба, ни тёплых вещей. Случилось это не по его воле, и он, конечно, ничего не знал о различных методиках голодания.

Шестиклассник Саша Кормишин проводил лето в пионерском лагере маленького камчатского посёлка Ключи, в сотне километров от своего родного городка Усть-Камчатска. Как бывало не раз, он пошёл с товарищами после завтрака в лес за ягодами, да так увлёкся сбором сладкой голубицы, что незаметно оторвался от них и оказался один в лесу. Ни о чём поначалу не беспокоясь и продолжая срывать с кустов сочные ягоды, двинулся к дороге, но не нашёл её. Он решил, что идёт не в ту сторону, изменил направление, но снова на дорогу не вышел. А лагерь между тем находился совсем рядом, там были товарищи, обед, отдых. Но ему уготовано было другое – невиданное и, казалось бы, непосильное для подростка тяжелейшее испытание: десятки километров блуждания наугад в лесу, с комарами и медведями, холодом и голодом, наедине с одиночеством.

Его хватились в тот же день. Серьёзные поиски в лесу, а затем по всей округе с вертолёта начали только через сутки, когда не подтвердилось предположение, что паренёк просто сбежал из лагеря домой в Усть-Камчатск. Но они ни к чему не привели, хотя на Саше и была надета куртка ярко-красного цвета. Несмотря на то что поиски продолжались, уже на шестой день мало кто верил в их успех – слишком уж много в местных лесах медведей, да и потом, как можно выжить без еды, когда прошло столько времени, – ведь совсем ребёнок ещё.

А Саша ничего не знал об этих предположениях, как не знал и о начавшихся поисках. Бессмысленно метаясь по лесу и по нескольку раз меняя направление движения, он вконец запутался, перепугался и в итоге всё дальше и дальше уходил от лагеря, от ягодных мест, от людей. На третий день он понял, что заблудился, а на пятый – что находится в глубине леса. К этому моменту чувство голода, поначалу жутко обостряющееся лишь время от времени, перешло в постоянное, тупое и сильно травмирующее состояние.

– Я не знал, откуда пришёл и куда идти, – описывал потом его сам Саша, – плохо помню подробности моих тогдашних мытарств. Но отлично помню, что ужасно хотелось есть.

Это непреходящее чувство голода инстинктивно заставляло его то тянуть в рот сердцевину осоки, то лизать плоды медуницы. Потом ему повезло – поймал в ручье и съел небольшого гольца. Но это и всё! Пытался и птицу схватить, и зверька какого-то – естественно, безуспешно. Часто попадались грибы, но их он не ел, поскольку плохо знал и боялся отравиться. Примерно через неделю у него начались обмороки. Судя по всему, голодные обмороки.

– Вдруг в голову как ударит, и, чувствую, упал, – вспоминал он те моменты, – не могу встать, и глаза сами закрываются. Полежу минут пять, снова встаю и опять удар в голову! Тогда уже со всей силы встаю, похожу немного – и тогда ничего, голова вроде отходит и снова можно идти…

В первую неделю ему повезло – стояла тёплая, действительно летняя погода, а потом похолодало (всё-таки Тихий океан под боком) и к умопомрачительному чувству голода добавилась ещё и эта неприятность. Хотя она вряд ли осознавалась как серьёзная проблема двенадцатилетним мальчишкой, по-настоящему борющимся за свою жизнь, когда сходишь с ума от голода, да ещё в любой момент можешь нарваться на медведя. Просто холод органично добавился в весь тот ужас окружающего мира, который его не отпускал. А ведь были ещё безжалостные комары – не просто надоедающие, но доставляющие боль и сосущие кровь. В последние дни этого кошмара, когда он уже не знал, что из происходящего является бредом короткого погружения в сон, а что – действительностью, он потерял кеды и продолжал идти босиком. Так и шёл, и шёл, пока на пятнадцатый день своей удивительной эпопеи не оказался на берегу реки и не увидел на воде лодку с людьми. Тогда Саша закричал, что было силы. Закричал как только мог, и крик получился слабый. Но его услышали.

В усть-камчатской больнице, куда доставили его в тот же день, общее состояние мальчика оценили как «средней тяжести». Отметили небольшое повышение температуры тела, переохлаждение и повреждение ступней, потерю 15 килограммов из 35, которые он весил до «похода». Был сильно напуган и искусан комарами. Находясь некоторое время в больнице, много плакал, вскакивал по ночам. Но главное, он был жив. Жив!

Позже от специалистов я услышал: «Это поразительно, что он не прекращал движения! Хотя, по логике, ребёнок должен был бы остановиться, ожидая, что вот-вот придёт помощь, что его найдут. И если она не пришла бы в короткий срок – погиб бы, погиб непременно! А так его организм находился в состоянии постоянной борьбы за существование, все органы работали в обострённом режиме, потому что непонятная сила гнала его вперёд и вперёд».

Вот мы и пришли снова к этому удивительному феномену живого – спасительному и творящему истинные чудеса движению, к поразительному свойству живого существа не сдаваться и действовать, несмотря на, казалось бы, полную безысходность. И в итоге приводящему к спасению! Но что же это была за сила такая, которая гнала вперёд оказавшегося в гибельной ситуации двенадцатилетнего подростка? Страх перед смертью? Или, может быть, постоянное чувство голода заставляло его двигаться, чтобы найти что-нибудь пригодное в пищу?

Через год после этой эпопеи, когда мне довелось попасть на Камчатку и разыскать Сашу, он был уже, в общем, в порядке. И только периодические боли в ногах да вздрагивания по ночам всё же напоминали ему о жутком событии годовой давности. На мои философские вопросы ответил он с детской непосредственностью и простотой:

– Хотел выжить – вот и шёл. А если бы на месте сидел – вдруг меня не нашли бы? Умер бы тогда.

Потрясающе! У него ведь, оказывается, и мысли не было остановиться – и это несмотря на то, что через неделю начались обмороки, при которых только бы и полежать, отдохнуть. Он просто откуда-то, из самой глубины своего естества знал: надо идти. Чтобы выйти к людям. Чтобы выжить. И, особенно не задумываясь об этом, надеялся только на себя, на свои силы. Действительно поражает, что он не остановился, не стал ждать спасения. А шёл, практически нигде не задерживаясь надолго и без дела. Двигался до последнего дня: бежал, шёл, потом полз, – пока наконец не вышел к людям, пока не спасся сам. Сам!

Откуда это «просто знал»? Ведь никто никогда не говорил мальчику, что надо всегда бороться до конца, а это является самым трудным в такой ситуации. И книг Джека Лондона о борьбе за жизнь и им подобных литературных произведений, а уж тем более знаменитой книги французского путешественника-экстремала Алена Бомбара о возможностях выживания в чрезвычайных условиях он ещё не читал. Но именно это он делал! Наверное, животный инстинкт проснулся, включились дремлющие в каждом человеке огромные ресурсы. Но я не уверен, что большинство его сверстников, особенно выросших в высоких и надёжных коробках городов, выдержали бы такое испытание, что у них нашлись бы, включились бы эти ресурсы в аналогичной ситуации. Реализация таких возможностей на грани жизни и смерти в большой мере зависит от предшествующего жизненного опыта человека, его воспитания, окружения. От того, что за личность сложилась к этому моменту.

Я познакомился с Сашей, когда ему было тринадцать лет. Он жил вдвоём с мамой, и немало забот в доме лежало на его детских плечах. Это был очень самостоятельный и общительный мальчик, деловитый и предприимчивый. Он ходил на рыбалку, приносил домой добычу и даже договаривался с рыбаками о сбыте рыбы, то есть привык жить активно. Возможно, поэтому, проведя в экстремальных условиях две недели, он не погиб.

Постойте, а как же потеря им веса, составившая в результате его «голодного» похода 43 процента от первоначального, ведь те же специалисты из области голодания утверждают, что утрата свыше 25 процентов чревата необратимыми для здоровья и жизни последствиями? А тут в итоге голодания и изнурительного путешествия потеряна чуть ли не половина, однако не только остался паренёк жив, но и никаких особо опасных последствий не проявилось! Это, конечно, удивляет и многих врачей, но я слышал следующее объяснение такого феномена: до половой зрелости у детей значительно большее количество тканевой жидкости в организме, нежели у взрослого человека, – вот большая потеря веса Саши произошла за её счёт, а не за счёт разрушения жизненно важных органов.

В беспримерной голодной одиссее Саши Кормишина особого внимания и восхищения заслуживает, конечно, не то, что он практически ничего не ел эти пятнадцать суток и остался-таки в живых. И не то, что потерял чуть ли не половину веса и практически не пострадал от этого, что не помешался рассудком от страха и одиночества. Поражает другое. То, что он до конца не сдавался и боролся за жизнь всеми доступными ему способами. И победил, проявив потрясающую для своего возраста силу духа, которая одна только и может творить подобные чудеса.

Есть, однако, ещё один совершенно поразительный момент в удивительной эпопее камчатского школьника Саши Кормишина. Человеческий! Когда завёл я с ним разговор о голодающих забастовщиках в Северной Ирландии, дескать, слышал ли он что-нибудь об их беспримерных политических акциях, он ответил с детской непосредственностью:

– Нет, не знаю об этом ничего. Но я бы тоже смог голодную забастовку выдержать. Видел бы, как другие суп едят, а сам только воду попил бы… Люди тут. А там только медведи. От одного страха умереть можно.

– А что самое страшное было для тебя в лесу, что бы ты поставил на первое место? – спросил я тогда.

И здесь он меня снова поразил. Нет, не угнетающий постоянно голод назвал. И не грозящую встречу с медведем или вездесущих кровососов-комаров. И даже не возможную в той передряге скорую смерть!

– Был бы друг рядом – тогда было бы легче, – вот о чём сказал Саша прежде всего.

Человек человеком человек…

Встречаются люди, на долю которых выпадает столько передряг и бед, что окружающим начинает казаться, будто этот длинный шлейф несчастий ниспослан им свыше и настолько он непреодолим и широк, что невольно и неотвратимо задевает тех, кто находится рядом. Тогда человека такого начинают сторониться, чаще всего ничего не объясняя. Другим судьба единожды посылает редкое испытание, в котором проявляются их лучшие качества и из которого они выходят с честью и достоинством, проявляя порой настоящий героизм. Но есть люди – очень редкие люди, – судьба будто специально избирает их для героических поступков, раз за разом кидая в такие ситуации, о которых обычный человек не может и помыслить, а уж если попадёт в одну из таких, то непременно либо пропадёт, либо выглядеть будет очень бледно.

8 января 1974 года небольшая группа армянских спортсменов (вместе с ними в автобусе было более 30 человек) возвращалась с тренировочной базы в замечательном месте Цахкадзоре в Ереван. Уставшие от тяжёлой тренировки, но счастливые от ощущения своей молодости, силы, наслаждаясь ясным солнечным днём, они ехали горной дорогой на автобусе. Громко переговаривались, шутили, пели песни – в общем, отдыхали после напряжённого тренировочного дня. Неожиданно забарахлил мотор, и автобус остановился на подъёме. Водитель вылез из него, открыл капот и, обнаружив причину неполадки, пошёл вниз по склону горы к ручью за водой. В салоне не стихал весёлый шум. Под этот шум и непонятно почему автобус вдруг покатился назад, под гору. Поначалу незаметно, едва-едва двигаясь, а затем всё быстрее и быстрее. Из-за царящего в нём шума никто из пассажиров этого не заметил. До падения автобуса в пропасть оставалось метров десять.

Первым обратил внимание на происходящее сидевший ближе всех к водительской кабине пловец Шаварш Карапетян. Мгновенно оценив ситуацию и ни секунды не тратя на выкрики или комментарии, он локтем разбил стеклянную перегородку, отделяющую пассажирский салон от водителя, прыгнул в его кресло и сначала попытался остановить автобус с помощью педали тормоза, но он не работал. В следующее мгновение Шаварш принял единственно правильное в этой катастрофической ситуации решение – резко повернул автобус в сторону горы. В салоне воцарилась мёртвая тишина, взорвавшаяся только после того, как машина застыла, уткнувшись задним бампером в скалу. Жизни трёх десятков людей были спасены. Тут же появился и бледный водитель. Перебивая друг друга, все начали оживлённо обсуждать происшедшее, постепенно понимая, какой беды только что избежали. И тогда бросились к Шаваршу, удивляясь его быстрой реакции и правильным действиям.

– Просто я был ближе всех… – сказал герой, как будто только что всего-навсего утолил жажду, и без дальнейших объяснений занял своё место в автобусе.

Тем не менее происшествие это вышло за пределы попавшей в него маленькой спортивной компании. О случившемся написали в газете «Физкультурник Армении». Но скоро и забыли. Мог ли кто тогда предположить, что это событие станет лишь репетицией перед настоящим, фантастическим подвигом этого человека?! Подвигом за гранью человеческих возможностей, совершённым Шаваршем Карапетяном почти три года спустя.

16 сентября 1976 года шедший в Ереван троллейбус с людьми пробил высокое ограждение плотины Ереванского водохранилища и с большой высоты рухнул в воду. Он тут же затонул на глубину около десяти метров – ни один человек из 92, находящихся в переполненном салоне, не успел выбраться наружу. Очевидцы происшедшего успели только рты раскрыть. И надо же такому произойти, что в этот самый момент Шаварш Карапетян вместе со своим младшим братом Камо заканчивал ежедневную многокилометровую пробежку и именно в этот момент оказался на плотине! И как после этакого совпадения не поверить в чудеса и предначертанность судьбы?! Ведь Шаварш был не просто спортсменом, а спортсменом высочайшего класса по подводному плаванию. Многократным чемпионом СССР и Европы, многократным рекордсменом мира и континента в этом сложном виде спорта. То есть он был самым лучшим, самым быстрым подводным пловцом на планете.

Будто сама судьба последовательно осуществляла намеченный ею план жизни и подвигов этого человека. Проверяла его на прочность, словно специально поместив в эту пространственную и временную точку. Дескать, давай, герой, действуй – посмотрим, что же ты сможешь на этот раз? А он ни о чём таком астральном или судьбоносном и не думал. Он просто выполнял свою обычную спортивную работу, готовясь к очередным соревнованиям. И, выполняя её, как всегда, хорошо, с необходимой физической отдачей, заканчивал изнурительную 20-километровую пробежку, когда прямо на его глазах произошло страшное несчастье. И он опять оказался ближе всех. Если о том происшествии в автобусе ещё можно было сказать, что, разбивая стекло водителя и направляя автобус в сторону от пропасти, Шаварш спасал и свою жизнь (потому, мол, и бросился к рулю, отчасти подчиняясь инстинкту самосохранения), то здесь обстановка была принципиально иная. В конце концов, любой на его месте мог бы, не рискуя собственным здоровьем и жизнью, пробежать дальше – и никто никогда не обвинил бы его в этом, элементарно не найдя покинувшего место трагедии свидетеля. Но Шаварш Карапетян не был «любым». Он был Человеком именно с большой буквы. И в спорте, и в экстремальных ситуациях, когда повинуются не животным инстинктам, а высшим человеческим ценностям, не думают ни о здоровье, ни о жизни, поступают по зову сердца и души.

Потом его спросят, что чувствовал, что думал он в эти страшные секунды, когда на его глазах десятки людей фактически отправились на тот свет и он вступил в борьбу с водной стихией за их жизни?

– Сначала было страшно, – скажет он много лет спустя, – когда на моих глазах переполненный людьми троллейбус с похожим на взрыв грохотом, сорвавшись с дамбы, ушёл под воду. Страшно ещё и потому, что, как не раз уже тонувший человек, я знал, что такое утопление, – какие это будут мучения для оказавшихся в троллейбусе на дне людей. Именно это воздействовало больше всего на меня в моих мыслях и в моих последующих действиях тогда. Но я знал, что делаю. Знал, что я – опытнейший и лучший в мире подводник и, значит, смогу что-то для них сделать. А ещё я знал, что у оказавшегося в водном плену человека есть жёстко определённое время для жизни, и понимал поэтому, что всех точно не спасу…

Но все эти мысли, требующие при их изложении немалого времени, если и возникли в голове Шаварша, то пронеслись с неимоверной скоростью. Он действовал словно по сигналу стартёра на соревнованиях самого высокого уровня. Ещё во власти сильного утомления и тепла, принесённых в тело длительным бегом, он кинулся в холодную воду, бросив на ходу последовавшему за ним младшему брату (тоже, кстати, спортсмену, подводному пловцу мирового уровня) короткое и ясное «Я достаю – ты подбираешь!». И, сразу захватив побольше воздуха, нырнул на глубину в том месте, где только что исчез троллейбус с людьми. Он быстро нашёл его, несмотря на чрезвычайно мутную воду от поднявшегося со дна ила, разбил заднее стекло и, схватив первого попавшегося человека, рванулся с ним наверх. Там его ждал брат, принявший первого спасённого человека, а к месту падения троллейбуса уже спешили лодки с людьми. Шаварш снова ушёл на дно и через полторы минуты поднял ещё двоих. А потом ещё. И ещё, и ещё, передавая поднятых с того света людей в другие руки. Поначалу он не чувствовал ни холода, ни усталости – только бешеное желание скорее и скорее нырять и вытаскивать со дна людей. Но на десятом человеке его вдруг ослепила, оглушила будто бы взорвавшаяся в голове и перед глазами вспышка разноцветных огней.

«Теряю сознание, – автоматически сработал натренированный мозг спортсмена, чётко и правильно объясняя происходящее с телом, – долгие погружения в холодной воде после разогрева на двадцати километрах кросса… Сильно переохладился… Плюс физические нагрузки… Плохо дело…»

Но всё это – без остановки, во время очередного ныряния. Мозг разумно реагировал на сложившуюся ситуацию, анализировал её и выдавал правильные заключения. В обычных условиях тело должно было следовать за ними и прекратить этакое издевательство над собой. Однако там, на глубине десяти метров находились погибающие люди, которых ещё можно было спасти. Поэтому Шаварш стиснул зубы, заставил мозг замолчать о тревожном состоянии и, прижав к себе очередного человека, снова заработал ногами. И – о, чудо! – огненный шар перед глазами стал уменьшаться, переместился в затылок.

– Пронесло, – мелькнула успокаивающая мысль, когда он передавал очередного поднятого человека в лодку.

Кто-то из гребцов в лодке, с благоговейным удивлением и почти ужасом наблюдая, как ныряльщик чуть ли не из преисподней достаёт одного за другим утонувших людей, бросился к нему с отчаянными вопросами: «Объясни, как искать троллейбус? Я уже два раза нырял – не могу найти! Другие ныряли – то же самое. Как тебе удаётся?!»

Но Шаварш без всяких слов снова нырнул, поскольку, чтобы его поняли, надо было действительно объяснять – объяснять, что им и не удастся это сделать, и объяснять, почему это удаётся ему, а на это ушли бы драгоценные секунды. И потом, вряд ли кто-то из этих людей, пусть и впрямь готовых ради спасения пострадавших рисковать своей жизнью, смог бы без специальной подводной подготовки нырнуть на такую глубину. И он снова нырял и снова поднимал людей.

В какой-то момент этого сумасшедшего действа появились местные спасатели, и Шаварш потребовал от них два акваланга – один для себя, другой для людей на дне. Их тут же подвезли к месту трагедии, но в них не оказалось ни загубников, ни… сжатого воздуха. Позже он с горечью скажет: «Были бы акваланги – больше бы людей удалось спасти!» А в одно из погружений, которым он потерял счёт, когда сознание и тело работали уже далеко не на втором и даже не на третьем дыхании, случилась ошибка – двойная ошибка! Сначала он ушёл на дно, забыв сделать на поверхности необходимую для такого погружения гипервентиляцию лёгких из пяти глубоких вдохов. И там, почти теряя от недостатка воздуха сознание, схватил на ощупь очередное тело, быстро поднялся с ним на поверхность, глянул на свою ношу и обомлел – это было… троллейбусное сиденье.

– Донырялся! – в отчаянии подумал Шаварш.

В отчаянии не от того, что уже почти дошёл до физического предела и близок к обмороку, а что напрасно потерял драгоценное время, за которое мог бы поднять ещё кого-то. И снова бросился на дно. Так он поднял более двадцати человек, но только двадцать из них удалось затем вернуть к жизни. А потом, когда к краю плотины подогнали подъёмные краны, цеплял ещё к затонувшему троллейбусу их тросы. И всё это делал уже в переохлаждённом и переутомлённом, полуобморочном состоянии. С порезами на теле от разбитого стекла, из которых текла кровь. И позволил себе остановиться, расслабиться, свалиться с ног, только когда троллейбус подняли из воды.

Затем были 45 суток расплаты за то, что посмел шагнуть за грань человеческих возможностей и практически в одиночку спасти такое количество обречённых людей. Сначала тяжёлое двустороннее воспаление лёгких с высоченной температурой и бредом, позже заражение крови – ведь в Ереванское водохранилище сливались городские нечистоты. А дальше был очередной спортивный и новый сверхчеловеческий подвиг Карапетяна. Через два с половиной месяца он вернулся в бассейн и приступил к тренировкам под водой. И почти тут же установил очередной рекорд СССР. Вслед за этим – рекорд мира, одиннадцатый по счёту! Его включили в сборную команду страны на международные соревнования в Рим.

В это трудно поверить – не в рекорды, нет, а в то, что он никому не рассказывал, почему так долго отсутствовал! Коллеги по спорту и тренеры, ничего не знавшие о случившемся, думали, что он просто решил завязать с большим спортом. А многие из возвращённых им к жизни людей не знали о своём спасителе – ведь их, поднятых Шаваршем со дна, без сознания увозили в больницу. Но он не озадачивался и не расстраивался этим сильно, просто продолжал делать своё дело: тренироваться, устанавливать рекорды, учиться. В Рим, кстати, не поехал, поскольку нужно было сдавать дипломную работу, – получал второе высшее образование.

Примерно через полтора года, после того, как стало-таки известно о его удивительном подвиге, Спорткомитет СССР наградил героя орденом «Знак Почёта» и присвоил звание заслуженного мастера спорта СССР. Ему выписали премию в 40 рублей. А в январе 1984 года Международный комитет по присуждению приза «Fair Play» ЮНЕСКО отметил его благородный подвиг специальной почётной грамотой. А ещё его именем назвали одну из малых планет Солнечной системы. Хотя, безусловно, подвиг человека, спасшего в таких обстоятельствах двадцать человек, достоин был и Звезды Героя Советского Союза. Но все многочисленные обращения в высокие инстанции (вплоть до тогдашнего руководителя страны, Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева) были безрезультатны. Видимо, сильно опасались слуги народа, что вручение Звезды настоящему герою сильно уменьшит значимость многочисленных звёзд, незаслуженно развешанных на их партийных грудях…

Сам Шаварш Карапетян не любит, когда его действия по спасению людей называют героическими, всячески уходит в разговорах от высоких эпитетов, считает, что просто поступал в этих ситуациях по законам человеческого долга, и не забывает рассказать о роли в этой спасательной операции на Ереванском водохранилище других участников.

– В Америке в таких ситуациях обычно действуют довольно долго, – отметил он на встрече в апреле 2012 года с учащимися Свято-Димитриевской школы, – а здесь в течение сорока пяти минут троллейбус уже вытащили из воды. Мой тренер действовал на берегу, который 16 лет спасателем проработал. Мой брат Камо, мастер спорта международного класса, мне активно помогал. Медики уже на берегу включались в спасение поднятых со дна людей, и рядом с местом трагедии была больница, куда их тут же отправляли. Десять кранов очень быстро к месту трагедии подогнали, но из них только два были задействованы, чтобы не мешать друг другу. Такая вот слаженная была работа всех, кто там оказался…

После подвига Шаварша по спасению людей из затонувшего троллейбуса всё вроде бы должно было стать ясно и людям, и судьбе, и, казалось бы, незачем ей больше испытывать человека на прочность. Но не тут-то было. Девять лет спустя, в один из февральских дней 1985 года в столице Армении загорелось недавно построенное ультрасовременное здание спортивно-концертного комплекса – предмет большой гордости всех ереванцев. Пожар начался рано утром, но первые клубы дыма стали заметны с улицы только часов в девять. Именно в это время к своей работе, расположенной прямо напротив загоревшегося здания, подъезжал Шаварш Карапетян. Завидев клубы дыма и борющихся с огнём людей, этот человек, вновь в нужный момент оказавшийся в нужном месте, не задумываясь, бросился в горящее здание, выхватил брандспойт из чьих-то слабеющих рук и начал тушить пожар. Тот, от которого он принял эту эстафету, был уже без сознания от дыма. Его оттащили в сторону. Вскоре начал терять сознание и Шаварш. Но рядом уже появились другие люди, послышались команды пожарных. А он всё держал и держал в своих могучих руках, спасших уже столько жизней, непослушный шланг с тугой струёй воды, заливая огонь. Последнее, что запомнил, – яркое пламя, взрыв перед горящей чёрной стеной, немного напомнивший похожую вспышку в голове, но совсем в противоположной стихии, в воде Ереванского водохранилища. А когда после нескольких часов бессознательного состояния пришёл в себя в реанимационном отделении больницы скорой помощи, то первое, о чём обеспокоился, были не ожоги на его собственном теле. «Люди не пострадали?» – спросил он.

После того сверхэкстремального ныряния за гибнущими людьми в ушедшем на дно троллейбусе врачи вообще не были уверены, выкарабкается ли он. А он сначала начал ходить, потом бегать и, наконец, снова плавать, приступив к тренировкам в бассейне. Однако теперь вода, в которой он чувствовал себя как в родной стихии настолько, что получил от коллег прозвище «Золотая рыбка», вызывала аллергическую реакцию и отвращение. При плавании с аквалангом с каждым выдохом из подорванных лёгких выделялась мокрота. Но он превозмог и это. Запас прочности супертренированного организма выдающегося спортсмена был настолько велик, что, борясь на сей раз не только с соперниками, но и с водой и с отвергающим эту воду своим телом, уже в следующем 1977 году стал чемпионом СССР, чемпионом Европы и установил новый мировой рекорд на дистанции 400 метров! На этот раз последний свой спортивный рекорд.

Он понял бесперспективность и даже опасность дальнейших активных занятий и ушёл из спорта в 27 лет. Попробовал себя в роли тренера – не пошло. Оказался ненужным чиновникам от спорта, которому столько отдал. Окончил институт народного хозяйства, устроился инженером на завод. Начал курить – всё равно ведь лёгкие теперь не нужны… Уезжал в Америку – пытался там наладить новую жизнь, но в итоге вернулся в СССР. А затем уже в России осел с семьёй (жена и трое детей) в Москве, где наконец нашёл себя в послеспортивной жизни, организовав в столице сеть мастерских по изготовлению и ремонту обуви для нестандартных ног под весьма символичным названием «Второе дыхание». Успешно помогает в этом людям и по сей день.

Такой вот он, удивительный и очень скромный человек Шаварш Владимирович Карапетян, живущий по законам особых моральных ценностей и с собственными представлениями о долге и человеческих возможностях. Человек, заставивший отступить не только обстоятельства, но, кажется, и саму судьбу. Когда на упомянутой уже встрече с молодёжью его спросили о мотивах того поступка и чувстве долга в связи с его беспримерным подвигом, то он ответил простой и на первый взгляд не очень понятной фразой:

– Человек человеком человек…

А потом немного подумал над своими словами и продолжил – расшифровал их для тех, кому они показались непонятными:

– Именно это главное в понятии долга. Я один на этом свете ничего не стою, а когда нас, людей, много, то тогда и я имею цену.

Глава 4. Стремление

Мне, с рвущейся, как с привязи, душой,

За облаками, птицами и ветром,

Дана горизонтальность мостовой

И безнаклонность скользкого паркета.

В то время, как душа наклонена

Наклоном крыш, холмов и старых башен,

Довольствоваться должен я судьбой

В толпе подошвами шушукающих граждан.

И потому я падаю вперёд

И о булыжник больно расшибаюсь,

Что, веруя, что я взлечу вот-вот,

Я вновь в порыве ветра ошибаюсь.

Порыв души однажды совпадёт

С порывом ветра, замысел удвоя,

И, выхваченный неба крутизной,

Я вознесусь внезапно над землёю.

Но чтобы этот миг не объяснять

Ни чудом, ни божественным знаменьем,

Ты пробуй, даже падая, летать —

И после не жалеть свои колени.

Виктор Луферов

Сколько себя помню, вечно не давал мне покоя один сон. Будто я летаю. То низко над землёй, с трудом преодолевая власть земного тяготения, то легко поднимаясь в совершенно беспредельные, заоблачные выси и паря там наподобие беззаботного ворона, не прилагая для этого абсолютно никаких усилий. Иногда это были мучительные отрывы от земли вроде тягучего бега, как это происходило бы на Луне, с притяжением в шесть раз меньше нашего. Иногда – восхитительные нырки с какой-нибудь высокой точки с неизменно следующими за ними плавными взлётами. А случалось, уход от земли требовал неимоверных усилий, когда приходилось работать руками и ногами для взлёта, и только при достижении какой-то высоты передвижение в воздухе обретало лёгкость птицы. Но всякий раз это был полёт – восхитительный разрыв надоевшего притяжения земли и свободное скольжение над ней.

Бывало, я просыпался с широкой улыбкой на лице или… весь в слезах от этого восхитительного, ни с чем не сравнимого ощущения. И, желая длить его и длить, снова закрывал глаза, боясь пошевельнуться, – звал сон назад. Однако он приходил по какому-то не мне ведомому расписанию.

В детстве мне говорили, что это я расту. Но для меня важно было не объяснение происходящего со мной во снах и уж тем более не достижение какой-то длины моего тела, а испытание фантастического чувства наяву. До какого-то возраста я свято верил, что вот настанет некий момент моей жизни – и я полечу. Сначала я определял этот срок в шестнадцать лет, потом – в восемнадцать, в двадцать. Как в чудесной сказке. Потом понял, что сроки здесь совершенно ни при чём, и всерьёз загрустил от того, что сон не сбудется. Я с завистью наблюдал за птицами, сожалел, что не могу рвануться вслед за ними, и всерьёз думал, сколько я готов отдать за умение летать. Останавливался на половине жизни…

Смешной мальчик! Но тем не менее люди не забывают эту хранящуюся, наверное, в наших генах с незапамятных времён память о том, что когда-то они летали. И поднимаются в небо! Поднимаются всем преградам и запретам назло. И платят порой за это счастье самую высокую цену.

Летающие мужики

Страницы: 1234 » »»