Аромат лотоса (сборник) Бекитт Лора
Читать они не умели, зато каждая знала сказки; этим подруги и развлекали друг друга, когда выпадала ненастная погода или когда не спалось. Однажды Кири спросила:
– Что такое любовь?
Тулси не знала, что ответить. В ее жизни было двое мужчин, и каждого она любила по-своему. Если в отношениях с Рамчандом большую роль играли разум и влечение плоти, то с Анри было намного сложнее, все свилось в тугой клубок, распутать который, пожалуй, могла только смерть. Боль и сладость сердца были подобны огню, разум пронзало сознание обретения чего-то бесконечно родного, близость была беспредельной, а чувственность выходила из берегов.
Иногда Тулси спрашивала себя: пошла бы она на костер вслед за Анри? И отвечала: нет, потому что знала: он никогда бы не пожелал, не позволил, не допустил, чтобы она умерла вместе с ним. Его бог был куда строже, чем ее боги, да и обычаи таили в себе много жестокости и коварства, но Анри всегда выбирал жизнь. Он говорил, что душа каждого человека неповторимая и единственная, как и его судьба. И женщина не есть тень мужчины.
Ее Анри был прекрасен, великодушен и добр! Он ни на кого не смотрел свысока и не осуждал ничьих слабостей. Тулси была безмерно горда тем, что он ее полюбил, и безумно счастлива оттого, что тоже его любит.
Однажды утром молодая женщина вышла на улицу и остановилась, глядя на кусты самшита, выстроившиеся вдоль дороги ровной темно-зеленой стеной, на источавшие пронзительно сладкий аромат цветы, на ласточек, что свили гнезда под крышей хижины и теперь стремительно носились туда-сюда на своих быстрых крыльях. Кири никогда не запирала дверь своего дома, она со смехом говорила, что там просто нечего красть. Разве что вор сам захочет оставить обитательницам хижины золотую монету!
О нет, Тулси была богата, еще как богата, и теперь – спасена: от тоски, безнадежности, отсутствия смысла жизни! Не так давно она поняла, что у нее будет ребенок.
Когда она вернулась в дом, Кири уже проснулась и готовила скромный завтрак. Тулси присела на корточки у очага и сказала:
– Через несколько месяцев я не смогу выступать.
Она смотрела мечтательно, спокойно, мягко – куда-то вглубь себя.
– Почему не сможешь? – как всегда, деловито спросила Кири.
– Потому что жду ребенка.
Кири отпрянула так резко, что чуть не упала. В черных гла зах девушки полыхнула ревность. По наивности она решила, что Тулси всегда будет принадлежать только ей.
– Зачем тебе ребенок? – произнесла она упавшим голосом.
– Не знаю, не могу объяснить. Моя душа и душа Анри встретились в бесконечном странствии, и в своем слиянии мы породили новую жизнь. Разве это не чудо?
Кири нахмурилась.
– Мальчишек я здесь не потерплю!
Тулси рассмеялась. Кажется, она смеялась впервые с момента разлуки с Анри.
– О нет, я рожу девочку и назову ее Амалой[41]. Она вырастет красивой и доброй и станет танцевать вместе с нами!
Постепенно Кири успокоилась. Она очень привязалась к Тулси и дорожила дружбой с ней. Обе впервые почувствовали, что значит иметь настоящую подругу – по осколкам собирать чужое сердце и тем самым излечивать собственное.
1754 год, крепость Киледар, Индия
Анри де Лаваль проснулся знойной ночью, такой черной, что, казалось, в этом мраке можно было раствориться без следа. Он встал, подошел к окну, отодвинул занавеску и увидел свет – свет огромной луны, озаряющий стволы пальм, зубцы высоких крепостных стен, похожие на огромные цветы узорные купола дворцов. Слышался ровный шум густой листвы и бесконечная трескотня ночных насекомых.
Молодой человек вспомнил свой сон. Ему снился Париж, лабиринты Латинского квартала, где кипела студенческая жизнь, кладбище Пер-Лашез, на котором был похоронен отец, задумчивые каменные ангелы и украшенные гербами фамильные склепы. Снились извилистые, вымощенные булыжником безвестные улочки и площадь Вогезов, по которой он шел мимо памятника Людовику XIII.
На другом конце площади его ждала девушка – то ли Тулси, то ли Урсула Гранден. Анри давно не снилась Урсула, он почти не вспоминал о ней, он думал только о Тулси. Но Тулси не могла очутиться в Париже…
Впрочем, мог ли он вообразить, что когда-нибудь окажется в крепости Киледар без надежды покинуть ее в ближайшие месяцы?!
Анри мысленно вернулся к тому моменту, когда очнулся на мягкой постели в хорошо обставленной комнате. Здесь были ковры и много красивой восточной утвари. Рядом сидел Викрам, тот самый индиец, из-за бегства которого англичане посчитали Анри предателем.
– Пришли в себя? Это хорошо. Вы наглотались дыма, к тому же на вас загорелась одежда. Серьезных ожогов немного, и все же вы несколько дней были на грани жизни и смерти. Вас скрутила лихорадка, и одно время мы думали, что вот-вот расстанемся с вами. Вы можете говорить?
Только тут Анри почувствовал, как сильно ослаб и как истерзан болью. Он вспомнил душную темноту, томительно ползущее время, звуки, доносившиеся, казалось, сквозь плотный занавес, смутные силуэты каких-то людей.
– Да. Могу. Где я?
– В крепости Киледар, во владениях раджи Бхарата. Вас спасли те индийцы, что находились на службе у англичан. – Викрам усмехнулся и покачал головой. – Клянусь, вы сумели завоевать их симпатию! Они выломали дверь и вытащили вас из горящего сарая. А потом мои люди решили, что вы можете нам пригодиться.
– Зачем?
Викрам, говоривший с Анри как с равным и производивший впечатление дальновидного и рассудительного человека, сказал:
– В нашем мире раджа Бхарат считается очень образованным, культурным и мудрым правителем. Он хочет побольше узнать о вашей стране и научиться ее языку. Противники это ценят. Не скрою, в пришествии на нашу землю англичан и французов мы пытаемся найти и положительные стороны, хотя раджа лишился своих законных владений, а потому, в свою очередь, был вынужден выгнать из Киледара Наваз-хана. В конце концов, каждую крепость можно взять, как можно победить любую армию, но раджа предпочитает решать проблемы мирным путем. Разумеется, если это возможно. К тому, что произошло в английском военном лагере, нас вынудили сами англичане. Поскольку нам не удалось найти с ними общий язык, раджа Бхарат готов пойти на переговоры с генерал-губернатором Дюпле и французскими военачальниками.
Анри горько усмехнулся.
– Про Францию могу рассказать, а парламентера из меня не получится. В своей стране я преступник, изгой. Впрочем, вам, должно быть, известна моя тайна?
Викрам наклонил голову.
– Тайна? Какая?
– Я говорю о лилии. Клеймо. Оно здесь, – Анри скосил глаза и увидел забинтованное плечо, – под этими повязками, и означает, что я – убийца и вор.
– Вы в самом деле убийца и вор?
– Нет, я ничего не украл и не убил ни одного человека, но кто мне поверит? Обвинение было ложным, однако я проявил малодушие и сознался под пытками.
– Лилия? Кажется, лилии есть на флаге вашей страны? – спросил Викрам.
– Да, бурбонские лилии. – Анри усмехнулся. – Одна из них увековечена на моем теле!
– Здесь, – сказал Викрам, – никто не обратит внимания на ваши знаки. На моем теле тоже есть рисунки, которых вы не поймете, и едва ли станете задавать вопрос, что они означают. Итак, вы остаетесь.
– Это вопрос?
– Нет.
– Я так и думал. – Анри устало прикрыл глаза.
– К сожалению, – спокойно произнес Викрам, – вы наш пленник. Вы можете спокойно разгуливать по крепости, но наружу вас не выпустят. Эти покои – ваши, мы дадим вам слугу, если желаете – женщин, и хорошо заплатим за ваши услуги. – И заметил: – Не знаю, как у вас, а в нашей стране, по крайней мере сейчас, власть имеют не титулы, а деньги.
– Думаю, у нас тоже, – ответил молодой человек. – Я был дворянином, но мне это не помогло. Выиграли те, кто, по-видимому, сумел заплатить.
– Вы будете отмщены.
– Кем?
Викрам смотрел проницательно, без тени улыбки.
– Не важно. Богами. Судьбой.
– Хорошо, если так, но меня волнует не это. Я очень беспокоюсь за свою жену; она индианка и осталась в английском лагере.
– Лагерь сожжен, – резко произнес Викрам.
В глазах Анри промелькнуло отчаяние. Конечно, его Тулси жива, она просто не могла умереть!
– Как мне ее отыскать?!
– Пока никак. Придется смириться с тем, что есть. Ваше положение не так уж плохо. Вы попали не к бесчестным, продажным людям. Раджа Бхарат очень богат, он без труда мог бы платить англичанам подати, но для него важнее гордость. Как и для вас.
– Почему вы мне верите? – помолчав, спросил Анри.
Викрам ответил без тени лести:
– Я разговаривал с вами, видел, как вы обращаетесь с индийскими наемниками, с английскими солдатами. Вы не воин, но вы честны и открыты, образованны и незаносчивы. И вы не предатель и не преступник. Я немало прожил на свете, а повидал еще больше, так что редко ошибаюсь в людях.
– Это вы посоветовали радже взять меня к себе? – спросил Анри.
– Да, я. Не так часто встретишь человека, который сумел снискать уважение не только местного населения, но и своих противников!
– Я стараюсь не забывать, что все мы люди, и только. Однажды моя мать сказала: «Если какой-либо человек придет к тебе со своей бедой или просьбой, отнесись к нему так, как если бы под видом этого несчастного к тебе явился Христос», – ответил Анри и добавил: – Простите, я плохо знаком с вашей религией…
Викрам улыбнулся.
– Индуизм куда сложнее христианства. У вас будет время познакомиться с нашими богами. Еще придется обучиться некоторым церемониям, но это потом. Поправляйтесь, отдыхайте и не думайте о плохом.
Анри выздоравливал медленно; некоторые ожоги оказались глубокими и плохо заживали. Раджа прислал опытного лекаря; тот прикладывал к ранам какие-то травы и протирал их неведомыми настоями. Могли остаться рубцы и шрамы, но это не волновало Анри. Лицо не пострадало, глаза были целы, а тело… Что может «украсить» его больше, чем позорное клеймо каторжника?!
Наконец повязки были сняты даже с тех мест, какие пострадали сильнее всего. Самый серьезный ожог был на левой руке и плече, от него остался след, но… это была уже не лилия! Анри принял случившееся как знак свыше. Мог ли он представить, что судьба освободит его от клейма – пусть даже таким жестоким и причудливым образом?!
Именно тогда молодой человек стал думать о Париже, о том, чтобы вернуться и все увидели, что он не умер, доказать, что его оклеветали! Чтобы снова обнять свою мать.
Вскоре Анри представили радже Бхарату. Это оказался немолодой, благородного вида человек с длинной седой бородой, облаченный в удобную и легкую, хотя и щедро усыпанную драгоценностями одежду. Анри держался просто, но уважительно и без лести, чем и понравился хозяину крепости. Раджа велел выделить молодому человеку средства на первоначальные расходы и назначил часы для бесед и занятий.
У Анри появился личный слуга по имени Аравинда, юноша лет восемнадцати. У него было тонкое, гибкое, удивительно красивое тело, блестящие черные волосы и огромные глаза, оттененные длинными густыми ресницами. Он был покладист, улыбчив и со всех ног бросался исполнять любое поручение нового господина. Покои, предоставленные в распоряжение Анри, были удобны и богаты и примыкали к дворцу раджи.
Сидя на покрытом дорогим ковром диване, молодой человек смотрел на подаренное ему золото и не понимал, почему оно его не радует. Из-за Тулси? Конечно, в первую очередь, из-за того, что он ничего не знал о ее судьбе и она тоже не ведала, что с ним случилось.
Если бы он был в Париже, как пригодились бы ему эти деньги! Что делать с ними в крепости, Анри не знал. В конце концов он сложил золото в мешок и спрятал. Даст бог, когда-нибудь оно пригодится!
Раджа Бхарат был занятым человеком и не слишком часто приглашал к себе Анри, потому у последнего оставалось много свободного времени. По вечерам он любил бродить по улочкам Киледара в сопровождении Аравинды. На одной из таких прогулок юный индиец рассказал новому хозяину свою историю.
– У моих родителей было тринадцать детей, мы жили на окраине Баласора и погибали от нищеты. Иногда мать приносила кашу из гнилого неочищенного риса – люди, что побогаче, дают такое скоту – и кормила нас. Позже она призналась, что воровала эту «еду» из свиных кормушек. Когда мне исполнилось двенадцать лет, родители продали меня каким-то людям. Дело в том, что я родился светлокожим и был красивее всех своих братьев. Недаром меня назвали Аравиндой![42] Так вот, эти люди привезли меня в Киледар. Зачем, я не знал, пока они не стали привязывать мои руки и ноги к особому приспособлению и точить нож. Мои новые хозяева были мусульманами, они хотели сделать из меня евнуха и выгодно продать одному из своих правителей. Я напрасно молил о пощаде. Это происходило в людном месте, на базаре, и именно в тот момент мимо проезжал раджа Бхарат. Я ничего не знал о радже, понял только, что едет богатый и влиятельный человек со своей свитой. Не знаю, какая сила позволила мне вырваться из рук палачей и броситься вперед, прямо под копыта коня. От неожиданности раджа придержал свою лошадь, а его люди кинулись ко мне, обрушив на меня удары. Не представляю, что могло бы случиться дальше, но тот, кто ехал рядом с раджей, что-то шепнул ему, и тогда правитель спросил, кто я, из какой касты и что мне надобно. Скажу тебе по секрету, человек, которому я обязан своим спасением, – господин Викрам. Подбежали мои хозяева; господин Викрам бросил им кошелек, а раджа велел своим слугам отвести меня во дворец. Меня определили к учителю танцев, который похвалил мое тело, и уже спустя год я мог развлекать раджу и его гостей.
– Ты был доволен? – спросил Анри.
Аравинда улыбнулся.
– Конечно! Тот человек, что обучал меня искусству, сломал о мою спину немало палок, но зато теперь я способен делать то, что умеют немногие. – И с гордостью добавил: – Отныне мой покровитель не кто-нибудь, а Натараджа, владыка танца!
– А господин Викрам?
– Его я почти не видел, и он никогда не разговаривал со мной.
– Тебе платили жалованье или ты был рабом раджи?
– Жалованье не платили, да и зачем? Еды было вдоволь, красивой одежды – тоже. Случалось, женщины-танцовщицы дарили мне свои ласки. Я предпочитаю быть рабом здесь, чем свободным в родном Баласоре. Я шудра; наша судьба – служить людям из высших каст.
– Чего бы ты хотел для себя? – задумчиво произнес Анри, и Аравинда легко и беспечно произнес:
– Ничего. Навсегда остаться в Киледаре, у хороших людей.
– Ты боишься перемен?
– Да. Потому что большие перемены, господин, чаще всего означают большое горе.
– Говоришь, раджа был доволен твоим искусством, почему же он отдал тебя мне?
– Потому что я стал взрослым, а раджа не любит смотреть на танцовщиков-мужчин. Ему нравится, когда выступают женщины и мальчики, – ответил юноша и осторожно спросил: – Ты не прогонишь меня, господин? Я послушен, умею хорошо прислуживать и легко учусь новым порядкам.
Анри вздохнул.
– Прогнать не прогоню, только я не собираюсь оставаться здесь навсегда!
– Тебе не нравится в Киледаре?
– Нравится, – ответил Анри. – Но мое место не в крепости.
Киледар был велик; настоящий город с узкими, нагретыми солнцем улицами, величественными дворцами и огромными пальмами, над которыми витали пряные запахи. Повсюду расхаживали солдаты в раззолоченных мундирах, часто встречались боевые слоны. Здесь было вдоволь солнца, золота и драгоценных камней.
Но это был не Париж. В этом мире Анри не чувствовал себя свободным. А главное – рядом не было Тулси.
Глава X
1754 год, Париж, Франция
В том году весна выдалась ранней. Сена сверкала лазурным глянцем, а листва деревьев, омытая теплыми дождями, весело трепетала на ветру. Несколько десятков одинаковых трехэтажных домов с серебристо-серой облицовкой, изящными арками и островерхими крышами, крутые скаты которых были прорезаны слуховыми оконцами, выстроились на правом берегу реки в окружении пышных зеленых садов, точно стражи вечного благополучия и богатства обитателей квартала Марэ.
Еще месяц назад Луиза Гранден была уверена в своем настоящем и будущем и не подозревала о надвигающейся катастрофе. Но постепенно колониальный вопрос стал предметом насмешек и далеко небезобидных шуток, причем как на улицах Парижа, так и в салонах высшей знати. Известнейшие философы того времени резко осуждали колониальную политику Франции: и Вольтер, и Монтескье, и Руссо обличали попытки европейцев завоевать другие народы.
Индийская колония потребляла намного больше денег, чем приносила прибыли, и Людовик XV окончательно потерял к ней интерес. Цены на акции компании Восточной Индии стали стремительно падать, а потом разразился кризис. Компании было предъявлено более тысячи акций с требованием немедленной оплаты. Леопольд Гранден, являвшийся председателем совета директоров компании, совестливый и честный человек, покончил жизнь самоубийством. Он оставил адресованную жене, дочери, зятю и своему заместителю Гастону Друо записку, в которой просил прощения за то, что не оправдал их надежд.
Луиза не сразу поняла, что стоит на грани полного разорения. Ситуацию прояснил Гастон. В ее темно-красной гостиной с золотым цветочным узором и мебелью в стиле Луи-Трез он сидел, небрежно закинув ногу на ногу, и говорил такие вещи, какие Луиза не ожидала услышать.
– Наше правительство безнадежно тупо. Тогда как в Лондоне, Ливерпуле и Бристоле вовсю обсуждают судьбу заморских владений Британии и всерьез задумываются о создании колониальной империи, Париж развлекается ссорами придворных и даже не вспоминает о тех, кто сейчас находится в тропиках! И все-таки я считаю, что положение можно исправить. Я имею в виду не положение колонизаторов или французского правительства, а наше с вами, Луиза.
Женщина жалко улыбнулась.
– Вы полагаете, Леопольд поспешил?
– Не просто поспешил, а сделал большую глупость! – отрезал Гастон. – Земли Индии чудовищно богаты, и акции должны подняться в цене!
– Почему же тогда колония не дает денег? – устало проговорила Луиза.
Гастон Друо усмехнулся.
– По вечной причине. Воровство! Тамошние чиновники и правители, включая генерал-губернатора Пондишери Жозефа Дюпле, понастроили дворцов и живут, как восточные вельможи, а сами шлют письма в Париж, в которых уверяют, что колонии разорены! Это они развязали войну с англичанами! Между тем французские колониальные войска формируются из бродяг, преступников, нищих. Англия вершит судьбы колоний совсем по-другому!
– Какой предлагаете выход? Я тоже имею в виду наше положение! – немного резко произнесла Луиза.
Гастон Друо твердо ответил:
– Пора положить конец этой смуте. Совет директоров компании Восточной Индии отправляет в колонию своих людей. Чрезвычайным уполномоченным назначен Шарль Годе[43]. С ним едут еще несколько человек. Годе приказано сместить Дюпле, проверить все документы, получить полный отчет о его деятельности, вернуть всех пленных в Мадрас[44] и заключить мир с англичанами.
Женщина напряженно ждала продолжения. С некоторых пор Гастон Друо был не последним человеком в компании. Но он молчал и лишь глубокомысленно щурил глаза. Наконец она не выдержала и осторожно спросила:
– Какое отношение это имеет к нам? Ко мне, к моей дочери?
– Самое прямое.
– Вы тоже едете?
Гастон, улыбнувшись, спокойно ответил:
– Не я, а мой сын Франсуа, муж вашей дочери Урсулы.
Луиза взвилась.
– Зачем, почему?
– Потому что не поехать нельзя – можно упустить очень многое. Индия – страна золота и драгоценных камней. Будет обидно, если они достанутся кому-то другому. Да и должности компании – не последняя ценность.
– Вы хотите сказать, что ваш сын покидает Урсулу?
– Нет, я хочу сказать, что ваша дочь должна поехать с ним.
– Урсула – в эту жаркую, грязную, кишащую насекомыми страну?!
– Ничего не поделаешь, она его жена, а жена обязана следовать за мужем. – Гастон усмехнулся. – Разве вы не слышали о новом веянии? Девушки-бесприданницы, которые и не мечтали выйти замуж во Франции, едут в Индию и там без труда находят себе женихов из числа офицеров и чиновников. Так же поступают многие продажные женщины. Дамы полусвета занимают достойное положение среди тамошней аристократии. Не думаете же вы, что Франсуа, от которого откажется молодая жена, останется одиноким?
Возразить было нечего. Луиза почти потеряла надежду на спасение семьи от полного краха. Леопольд умер, не оставив им с дочерью ничего, кроме проблем. Гастон, который все предыдущие месяцы без устали расточал недвусмысленные намеки и комплименты, перестал интересоваться ею как женщиной.
Теперь она мыслила и чувствовала себя по-другому, а значит, и выглядела иначе. Бледное напряженное лицо, потускневший, затравленный взгляд. Правда, она была в трауре, но Луиза знала, что для такого человека, как Гастон Друо, траур не может служить препятствием. Он был способен флиртовать с женщиной, едва похоронившей мужа, и мог без колебаний отправить родного сына в неведомую страну, если рассчитывал обогатиться.
В отчаянии Луиза предприняла последнюю попытку.
– А вы, почему вы не хотите поехать?
Гастон невозмутимо заявил:
– Кто-то ведь должен остаться здесь, чтобы держать ситуацию под контролем!
– Как ваш сын воспринял такое решение?
– Как он может воспринимать приказы компании? Поедет и все.
– Они, наши дети, вернутся?!
– Разумеется, я не Господь Бог, но почему нет? Два-три года… за это время можно накопить значительную сумму, особенно если не быть слишком честным.
– Два-три года! – прошептала пораженная Луиза.
Отправить Урсулу на чужбину, а самой остаться в одиночестве, да еще с кучей финансовых проблем! Женщина могла обратиться за помощью к родственникам по своей линии, но ей мешала гордость. На протяжении многих лет она держалась с ними высокомерно и холодно, всячески подчеркивая, что не хочет иметь ничего общего с «вульгарными торгашами».
Она вошла в комнату дочери с тяжелым сердцем. Урсула была дома – после похорон отца она решила пожить с матерью. Луиза подозревала, что в их отношениях с Франсуа не все гладко. Молодого человека можно было понять. Он считал, что богат, и думал, что женился не только на красивой, но и обеспеченной девушке. Теперь его положение пошатнулось, к тому же выяснилось, что у жены нет ни гроша.
Урсула стояла возле окна, тоненькая и хрупкая в своем траурном платье; когда она повернулась, Луиза увидела ее глаза – широко раскрытые, затуманенные, отчужденные. В них были глубокая растерянность, беспомощность и страх. Совсем недавно она представляла собой прекрасное, воздушное, лишенное проблем существо, созданное для того, чтобы пленять, развлекаться, любить.
Внезапно прежний мир рухнул и его место занял новый: чужой и страшный, полный неразрешимых проблем. Отец добровольно ушел из жизни, мать выглядела отчаявшейся и постаревшей, утратившей самоуверенность и лоск. Франсуа больше не расточал пылких комплиментов и признаний в любви, он стал раздражительным, временами даже грубым. Никто не улыбался, все нервно сжимали руки, ходили из угла в угол, кто-то злобно отвечал сквозь зубы, а кто-то беспомощно рыдал.
Урсула сделалась молчаливой, жила как в тумане и покорно ждала, когда закончится этот страшный сон. Ее хрупкая натура не успела приспособиться к новому образу жизни, а разум был не в состоянии охватить случившееся.
Луиза все понимала. Как ни странно, больше всего она боялась, что однажды дочь спросит: «Почему вы отняли у меня Анри?» Правда, пока Урсула молчала, но гроза могла разразиться в любой момент. Луиза помнила, какие глаза были у дочери, когда она вернулась со свидания с Анри. «Мама, ты не поверишь, он выглядел как настоящий преступник. У него был такой взгляд!» – повторяла она.
Через месяц после того, как несчастный сын Шарля де Лаваля был отправлен на каторгу, Матильда де Лаваль умерла в лечебнице, а еще через два Урсула вышла замуж за Франсуа Друо. Казалось, девушка хотела поскорее забыть бывшего жениха, вычеркнуть его из жизни. Она проявила такую настойчивость, что даже Леопольд, который не доверял Гастону Друо, был вынужден согласиться. Под давлением жены он добился назначения Гастона своим заместителем и принял на службу в компанию его сына.
Теперь Луиза, случалось, задавала себе вопрос: да, она уничтожила семью Шарля, но что это дало? Старший де Лаваль не женился на ней, однако его сын искренне любил ее дочь. Луиза вспомнила, как впервые увидела Анри: сдержанная обходительность, холодноватая учтивость. Его выдавали чистые и нежные глаза, в которых таились взволнованное ожидание и робкая надежда. Он выглядел моложе своих лет, совсем еще мальчик, но теперь Луиза была уверена в том, что именно Анри по-настоящему ценил бы и берег ее дочь.
– Урсула, – с тяжелым вздохом начала она, – твой муж получил новое назначение: его отправляют в Индию. Тебе придется поехать с ним.
Похожее на фарфоровую маску лицо Урсулы ожило, она с ужасом произнесла:
– В Индию? Что мне там делать, мама? Это же дикая страна! Где мы будем жить – в какой-нибудь хижине?!
– Гастон Друо говорит, что тамошние чиновники понастроили дворцов и живут подобно восточным вельможам.
– Гастон Друо там не был! Неужели он не может сделать так, чтобы Франсуа остался в Париже?
– Похоже, он этого не хочет.
Луиза села на диван и протянула дочери руку. Та нехотя опустилась рядом. Женщина не знала, с чего начать. Ее дочь еще не попадала в ситуации, когда любые чувства отступают перед безжалостным расчетом разума и безвыходностью положения.
– Пойми, Урсула, мы разорены и нам не приходится выбирать. В конце концов, Франсуа твой муж, и твой долг – быть рядом с ним.
– А если я не хочу? Пусть он едет один, я стану писать ему письма, а он будет присылать нам деньги.
– А если не будет? А вдруг он задержится там надолго и… заведет новую семью или вступит с кем-то в связь? Ты не знаешь мужчин! С глаз долой – из сердца вон. Вот как они рассуждают!
– Как ты думаешь, мама, Анри де Лаваль еще жив? – неожиданно спросила Урсула.
Луиза почувствовала, как к сердцу подкрадывается невыносимая боль, и ей показалось, что почти зажившая рана начала медленно вскрываться.
Помедлив, она решила сказать правду.
– Кто знает! Условия жизни на галерах ужасны.
– Да еще среди воров и убийц! Знаешь, я часто вспоминаю Анри, не того, которого я видела в тюрьме последний раз, а прежнего. Он был такой мечтательный и скромный!
Луиза молчала, страдая от болезненного пробуждения неожиданных чувств. Взгляд темных глаз женщины был устремлен вдаль, в невидимое прошлое, в черноту простиравшейся за окном ночи.
– Знаешь, мама, – вкрадчиво продолжила Урсула, – Анри не убивал Тома и не крал драгоценностей! Тогда я была слишком сильно испугана, ошеломлена и вдобавок непростительно наивна, но теперь понимаю, что все было подстроено. Кем? Кто это сделал, кто обрек Анри на бесчестье и страшную гибель? Ты, папа, Франсуа, Гастон Друо? Зачем? Да, вы были против нашего брака, но почему… Как жестоко!
Она почти кричала. Ее глаза лихорадочно заблестели, на бледном лице вспыхнул яркий румянец, кровь вскипела от ярости.
– Я никогда его не увижу, не смогу попросить у него прощения!
– Это уже не важно, – прошептала Луиза и попыталась погладить дочь по голове, но девушка резко отбросила руку матери.
– Нет, важно, важно, мама, потому что мы христиане! А еще потому, что Анри меня любил, а я от него отвернулась. Теперь я не сплю ночами, размышляя о том, что он может думать обо мне, о нас!
– У тебя есть Франсуа. Разве ты не любишь его?
Урсула нервно передернула плечом.
– При чем тут это! Ты сама сказала, что Франсуа найдет себе другую, едва мы расстанемся и он ступит на индийскую землю! Анри никогда бы не обошелся со мной подобным образом! Он ни за что не полюбил бы другую женщину! – И решительно промолвила: – Послушай, мама, ты должна написать в Королевский суд или куда-то еще, рассказать правду и потребовать, чтобы Анри освободили!
Луиза встала и выпрямилась. По напряженной спине пробежала дрожь. Итак, она потерпела полное поражение. Шарль умер, Леопольд покончил с собой, Анри де Лаваль, с которым ее дочь могла быть счастлива, отправлен на каторгу. Гастон Друо потерял к ней интерес.
Луиза была посрамлена в своем тщеславии и самодовольной уверенности в силе своих чар. Но куда больше, чем уязвленная гордость, женщину терзал страх потерять единственное любимое существо – дочь. Если Урсула ее возненавидит и решит вычеркнуть из своей жизни – это конец.
Внезапно лицо Луизы обрело прежнее властное выражение и она твердо произнесла:
– Я ни в чем не виновата. Я не стану наговаривать на себя.
Ты поедешь в Индию вместе с Франсуа, а я поеду с тобой.
Часть вторая
Глава I
1754 год, Пондишери, Индия
Лицо Урсулы Друо, стоявшей на палубе корабля «Герцог Орлеанский», выглядело застывшим, губы были плотно сжаты; казалось, ее нисколько не радует то, что утомительное путешествие подходит к концу. Луиза тоже молчала; резкий морской ветер трепал концы ее темной вуали. Франсуа отдавал приказы носильщикам: дамы не пожелали ехать налегке – супругам Друо и Луизе Гранден принадлежало около тридцати тщательно упакованных тяжелых ящиков.
Солнце уже закатилось, кровавый край небес поблек, сделавшись тускло-розовым, и на берегу чужой страны, окутанном таинственной сумеречной пеленой, были видны лишь темные силуэты пальм да какие-то низкие строения. Влажное теплое дыхание моря щекотало ноздри.
Урсула терпеливо ждала, когда можно будет спуститься в лодку. Всю дорогу она страдала от качки, но держалась мужественно.
Теперь она смотрела на мир новыми глазами. Что-то в душе ее затвердело; она уже не была доверчивой и наивной, податливой, как глина. Постепенно Урсула начала воспринимать необходимость отъезда в Индию как Божью кару. Ее семья отправила Анри де Лаваля на галеры – она была в этом уверена, хотя Луиза продолжала утверждать, что в этом нет ее вины, – и за это они вынуждены покинуть родину и поселиться в чужой и дикой стране.
Урсула приняла решение ехать не потому, что испугалась разлуки с Франсуа, и не из-за того, что боялась остаться без средств к существованию. Просто ей казалось, что таким образом она сумеет… о нет, не искупить вину перед Анри, а успокоить свою совесть. Она тоже в изгнании, тоже наказана!
Урсула чувствовала себя отшельницей и была готова смиренно и стойко встретить любые трудности, что, впрочем, не помешало ей взять в дорогу кучу как нужных, так и явно бесполезных вещей и красивых нарядов.
Губернатор Дюпле распорядился приготовить для приезжих лучшие комнаты в своем дворце, но королевский уполномоченный Жозеф Годе решил остановиться на частной квартире. Его примеру последовали другие члены делегации.
На следующий день Годе вручил губернатору Пондишери королевский приказ об отставке и предписание компании составить отчет за последние пять лет деятельности.
В то время как муж занимался делами, Урсула с матерью обустраивали новое жилище. Возведенные колонистами дома были очень просты: белые оштукатуренные стены, полутемный холл, выложенный каменными плитами пол, прикрытые бамбуковыми занавесками узкие окна спален. Привезенные из Парижа безделушки немного оживили суровую обстановку, и в доме стало довольно уютно.
– Я думала, в нашу честь будет устроен пышный прием и бал, – заметила Луиза, ставя фарфоровую вазу в виде раковины на изящный столик красного дерева.
– Какой бал, мама! – раздраженно отозвалась Урсула. – Генеральный контролер Годе приехал, чтобы сместить губернатора Дюпле и проверить отчетность. Возможно, последнего ждет наказание. Что тут праздновать?
– С каких это пор ты начала разбираться в подобных делах? – Луиза насмешливо улыбнулась и сказала: – Если не возражаешь, я займу эту комнату.
Урсула пожала плечами.
– Поверь, мне совершенно все равно.
– Здесь будет скучно. Городок довольно унылый. Видно, служащие компании не хотят тратить деньги на его благоустройство!
– По-моему, теперь нам не приходится выбирать, – заметила дочь, но Луиза продолжала, не обращая внимания на ее слова:
– Интересно, чем мы будем питаться? Неужели той пищей, какую едят местные дикари! Наших запасов не хватит надолго.
И где найти подходящих слуг? Поговори об этом с Франсуа.
Урсула повернулась и посмотрела на мать. Хотя Луиза стояла прямо и высоко держала голову, уголки ее губ были опущены, а глаза выдавали усталость. Судя по всему, она держалась из последних сил. Ее гордость, ее надежды были обращены в прах. Тем не менее Луиза продолжала сохранять самообладание и величавые манеры. Сердце Урсулы смягчилось, и она примирительно произнесла:
– Хорошо, мама. Я поговорю с ним.
Франсуа предупредил, что вернется поздно, и Урсула не ложилась – не потому что ждала мужа, а потому что знала, что не заснет.
Она стояла у окна, наблюдая, как багровый шар солнца исчезает за горизонтом и все вокруг постепенно погружается в тяжелый, душный мрак ночи. Откуда-то доносились негромкие голоса и топот ног, еще какие-то непонятные звуки. Мать была права: город оказался пыльным и зловонным, с кое-как построенными домами колонизаторов и ветхими лачугами местных жителей. Дворец губернатора впечатлял, но то была капля золота в море нищеты.
Господи, за что?.. Она создана для того, чтобы ее холили и нежили, она рождена для роскоши, а вместо этого судьба пригнала ее на чужбину!
Урсула поняла, что ждет чего-то удивительного, несбыточного, что случается только в счастливых снах или безумных мечтах. Она надеялась, что можно собрать обломки былого и построить из них нечто такое, чем можно жить.
Вскоре вернулся Франсуа. Он был рад, что Луиза ушла к себе, и коротко рассказал жене о том, что случилось за день.
– Генеральный контролер боялся, что Дюпле обрушит на него свой гнев и откажется подчиняться. Но тот оказался умнее и без всякого упорства передал власть Годе. Конечно, дела сильно запутаны и в системе налогов творится полный произвол, так что, скорее всего, бывшему губернатору будет предъявлен внушительный счет, но это нас не касается. Главная цель мсье Годе – мир с английской колонией и сотрудничество с Ост-Индской британской компанией. Он намерен возвратить всех пленных в Мадрас и вступить в переговоры с англичанами. Вой на изнурила обе стороны! Правда, Дюпле умоляет не уступать англичанам, но думаю, его не станут слушать. – Закончив, он обвел глазами помещение: – А вы неплохо устроились!
– Мама озабочена тем, что мы будем есть. И еще нам надо нанять слуг.