Аромат лотоса (сборник) Бекитт Лора
– Местная кухня не так уж плоха! Быть может, островата для дам, но вы, я уверен, привыкнете. Что касается слуг… – Франсуа замялся. – Стоит ли спешить? Полагаю, скоро в Мадрас будет направлена делегация для переговоров и меня наверняка включат в ее состав.
Урсула удивилась.
– Зачем тебе это?
– Мадрас – большой, обжитый и богатый город, по сравнению с которым Пондишери – просто дыра. Туда привозят все предметы обихода прямо из Англии, а в самом городе очень развита торговля.
– Этот город принадлежит англичанам.
– Не все ли равно, если в нем много золота! К тому же ты, кажется, знаешь английский!
Урсула вздрогнула и натянуто произнесла:
– Едва ли это понравится маме.
Франсуа вспылил.
– Я вообще не могу понять, почему мы вынуждены таскать за собой твою мать! На корабле мы не могли побыть наедине ни одной минуты, потому что она всегда была рядом!
– Мама очень одинока, – тихо произнесла Урсула.
– Я в этом не виноват, – отрезал Франсуа. – Давай ложиться спать.
Он подошел к жене и принялся нетерпеливо расстегивать пуговки на ее платье. Глаза Урсулы слипались, и она была готова провалиться в сон, но в этом случае Франсуа мог проявить недовольство, тогда как сейчас от него зависело слишком многое.
Свежий ночной воздух приятно холодил обнаженное тело, но то, что должно было случиться, не вызывало у молодой женщины радостных эмоций.
Франсуа был весьма приятен в обхождении, по крайней мере, до свадьбы, однако в первую же ночь повел себя не лучшим образом. Во всяком случае, так показалось Урсуле. Он много выпил и, наверное, не понимал, что делает. Он был бесцеремонен, настойчив, даже груб; похоже, его нисколько не интересовало, что она чувствует. Именно тогда девушка вспомнила Анри, нежного, мечтательного юношу с его пылкими признаниями и несмелыми поцелуями. Он никогда не поступил бы с ней подобным образом!
С тех пор Урсула отдавалась супругу лишь по обязанности. Однако сейчас она представила рядом с собой канувшего в безвестность Анри, своего бывшего жениха, которого так легко променяла на другого. Внезапно ее губы раскрылись поцелуям мужа, и во время близости с ним ей было почти хорошо.
Франсуа остался доволен. Наконец-то жена хоть что-то почувствовала! Недаром кто-то говорил, что жаркий климат пробуждает у женщин чувственность.
Франсуа не знал, что в эту ночь Урсула была в постели не с ним.
1754 год, крепость Киледар, Индия
Когда Анри в первый раз спросил своего слугу, можно ли бежать из крепости, Аравинда испуганно захлопал длинными ресницами и воскликнул:
– Что ты, хозяин! Конечно, нельзя!
Его блуждающий взгляд вызывал сомнения, но Анри не стал настаивать. Если юноша лгал, на то были свои причины. Вместо этого он подолгу беседовал с Аравиндой и понемногу овладевал душой юного индийца.
Анри говорил, что на свете существует нечто такое, что называют смыслом жизни, когда думаешь не только о еде и питье, а о том, какой ты оставишь след на бесконечном полотнище Вечности. О том, что блага мира, подвластные немногим, нельзя поменять на что-то подлинное, уникальное, пусть не дающее богатства, но принадлежащее только тебе.
– Ты говоришь, что владеешь искусством. Но если ты будешь только есть, пить и бездельничать, то вскоре разжиреешь, отупеешь, утратишь свою красоту и растеряешь умения.
– Рано или поздно я все равно утрачу свою красоту и не смогу танцевать. А потом и вовсе умру, – с улыбкой ответил Аравинда.
– И что дальше?
– Быть может, в следующей жизни мне повезет больше, – серьезно произнес юноша, – и я буду раджей.
– И точно так же разжиреешь, отупеешь, а потом умрешь! – со смехом закончил Анри и добавил: – Не важно, кем ты родился, важно то, что ты сумел сделать за свою жизнь. Судьба, конечно, имеет большое значение, как и воля богов, и все же очень многое зависит от твоего выбора. Чтобы сохранить свой дар, ты должен прикладывать собственные усилия. Зачем ты начал учиться танцам?
– Хотел остаться у раджи.
– Ради бесплатной еды?
– Да, наверное.
– Тебе нравилось то, что ты делаешь?
– Очень!
– Почему?
– Я знал, что раджа любит искусных танцоров, а учитель утверждал, будто у меня есть большие способности.
– Что ты чувствовал, когда танцевал?
Аравинда задумался. На самом деле мир не исчерпывался тем, что он видел, и тем, что ему внушали другие люди. Было еще что-то в нем самом, то, о чем знал и что чувствовал один только он. Его новый господин был прав. Еще учитель танцев когда-то обмолвился, что настоящая жизнь измеряется не количеством прожитых лет и приобретенных богатств, а глубиной познания мира. Аравинда ответил так кратко и правдиво, как только мог:
– Я чувствовал себя цветком лотоса, раскрывающимся навстречу солнцу, а иногда… богом. Я был над всеми, сам по себе, один во всем мире, я был свободнее ветра и светлее, чем солнечный луч.
– Ты был счастлив?
– О да! – выдохнул юноша и тут же спросил: – Что мне делать с этим теперь? Кому может служить мое искусство?
– Богам. Тебе самому. Ты можешь делать то же, что и я: учить других тому, что умеешь сам. Твое искусство волшебно. Кто знает, вдруг когда-нибудь тебе удастся сделать счастливым человека, который заблудился и отчаялся в жизни? Воистину достойное бога стремление!
– Ты думаешь, если я сделаю счастливым другого, то, как и он, буду счастлив? – недоверчиво произнес юноша.
– Еще как!
Аравинда ничего не ответил, но через несколько дней признался Анри:
– Господин, из Киледара можно бежать. Только это очень опасно. Если поймают, убьют на месте.
Анри смотрел внимательно и серьезно, и юноша продолжил:
– Есть тайный ход, им пользуются служащие радже мусульманские воины, когда делают свои вылазки. Это содержится в секрете. Обычно они выезжают глубокой ночью и с большими предосторожностями, потому до сих пор этот проход не обнаружен ни одной разведкой.
– Откуда ты знаешь?
Аравинда смущенно улыбнулся.
– Подслушал. Я ведь жил во дворце! Я не хотел говорить об этом, потому что боюсь за твою жизнь.
– Ты мне поможешь?
– Да, господин!
– Пойдешь со мной?
Юный индиец решительно покачал головой.
– Нет. Пожалуйста, не приказывай, не проси. Я остаюсь в крепости.
– Хорошо. Скажи, тебя ни в чем не обвинят?
Аравинда пожал плечами и сделал наивное лицо.
– Я скажу, что ничего не знал и не знаю. Кто я такой? Шудра, глупый слуга…
Анри вспомнил, как оговорил себя под пытками, но промолчал. Соблазн был велик. Он стоил риска, а возможно, даже жизни, сытой, беспечной и недолговечной. Как только терпение англичан или французов лопнет и они всерьез решат взять крепость, Киледар не выдержит натиска или долгой осады.
В воздухе витал аромат трав и нагретой солнцем листвы. В недосягаемой вышине мерцали огненные точки, вспыхивали и на секунду гасли в ритме, едином для всех земель, для всей необъятной Вселенной. Анри прислушался. Никаких посторонних звуков, лишь едва слышимое колыхание зарослей и сонный шелест ветра в деревьях.
Неужели – свобода?! Анри хотелось погрузиться в нее до головокружения, до дна! Слегка пригнувшись, он пошел вперед.
Долгие дни и ночи они с Аравиндой выслеживали и высматривали, когда лучше бежать из крепости. Анри был предельно осторожен. Аравинда предупредил, что мусульманские воины не знают пощады. Как и в прежние времена, они использовали стрелы и пускали их в каждую тень.
Сожженная безжалостным солнцем трава колыхалась с таким звуком, точно во тьме кто-то тяжело и тревожно дышал. Под деревьями расползались густые тени, длинные и мрачные, похожие на щупальца неведомого чудовища.
Молодой человек почти добрался до густых зарослей, когда услышал позади какой-то шум и едва различимый возглас. Анри оглянулся и увидел, как со стороны крепости мчится легкая черная тень. В ту же секунду послышался свист, а затем короткий сдавленный крик. До спасительной границы, за которой начинались джунгли, оставалось несколько шагов. Если броситься к ним что есть сил, он успеет скрыться!
Сердце билось как бешеное, ритм его ударов был похож на движения неистово раскачивающегося маятника. Что делать? Как быть? Убежать, укрыться в темноте? Или… Кто бежал следом за ним, кого могли сразить стрелой?!
Анри остановился, потом повернул назад. На потрескавшейся, горячей, дышащей зноем земле, скорчившись, лежал Аравинда и еле слышно стонал. Анри наклонился и увидел искаженное от боли лицо и закатившиеся глаза.
– Я решил пойти с тобой, – из последних сил прошептал юноша.
– Не разговаривай! Молчи!
Анри осторожно повернул скованное судорогой тело и уви дел торчавшую из спины стрелу. В тот же миг его окружили люди; они говорили на непонятном языке, а Анри яростно кричал по-французски и на хинди:
– Не убивайте! Позвольте вернуться в крепость! Этот человек ранен, его нужно спасти!
Странно, но его вид и слова возымели действие. Анри поднял Аравинду на руки и понес, умоляя всех известных и неизвестных богов пощадить жизнь юноши.
Войдя в крепость, он вел себя подобно безумцу; уверял, что не произнесет ни слова в свое оправдание, пока к Аравинде не позовут врача. В результате раджа прислал лекаря, и тот, осмотрев раненого, сказал, что, хотя стрела задела легкое, надежда на выздоровление есть. Стрелу извлекли, рану забинтовали; Аравинду напоили опием и уложили в постель. Анри всю ночь просидел рядом, а наутро к нему пришел Викрам.
Выражение его лица было мрачным и суровым. Он не стал садиться и с ходу произнес:
– Никто не ожидал от вас такого, Анри!
Анри медленно поднял взгляд, хранивший след недавней ярости.
– А что вы ожидали? – произнес он холодно и резко, без налета прежней вежливости. – Что я буду жить, наслаждаясь беззаботным существованием и роскошью, которые кто-то принимает за свободу и счастье? Задумывались ли вы над тем, каково мне было присутствовать на допросах пленных англичан? Прежде я жил в их лагере – за кого они могли принять меня теперь?! За пределами крепости осталась моя жена, которая, возможно, считает меня погибшим, ютится неизвестно где и голодает! Так чего стоит ваша свобода?
– Я никогда не называл это свободой. Я говорил, что такова необходимость.
– Это ваша точка зрения, – отрезал Анри.
– Вам повезло, что вы остались живы, – заметил Викрам. – Кто рассказал вам о проходе? Ваш слуга?
– Он здесь ни при чем.
– Тогда откуда такие сведения?
– Об этом вы никогда не узнаете. Когда-то я проявил слабость под пытками, но больше этого не будет.
Викрам пожал плечами.
– Мальчишка побежал за вами. Значит, он знал, куда и каким путем вы идете!
– Я ему рассказал. Звал за собой. Сначала он отказался, а потом передумал.
– Чем вы его приманили? Деньгами?
– Я как раз пытался ему объяснить, что деньги, сытость, безделье и видимая беспечность существования – это не главное.
Викрам усмехнулся. В его лице что-то неуловимо дрогнуло, и отрешенность во взгляде исчезла.
– Полагаете, он стал счастливее? Вам ничего не изменить: шудра способен изведать лишь судьбу шудры. Истинное человеческое счастье заключается в том, чтобы существовать среди себе подобных и не мечтать о большем.
– Вы в самом деле так думаете? Люди придумывают границы и живут в их пределах всю жизнь, даже не задумываясь, правильно ли это. А еще надеются на благие перемены в последующих перерождениях! – с горькой иронией воскликнул Анри.
Викрам смотрел серьезно и строго.
– Именно поэтому границ нарушать нельзя.
– А освободиться можно?
– Да. Каждый сам выбирает свою дорогу к богу. Если она окажется истинной, круг перерождений будет разорван. Душа человека навсегда останется в высшем мире и больше не возвратится на землю.
– Истинной – это значит безгрешной?
– По-вашему, да.
– Это невозможно. Или вы думаете иначе?
– Не знаю, – ответил Викрам. – Моя жизнь не была безупречной.
Анри внимательно посмотрел на него.
– Аравинда говорил, это вы его спасли.
Викрам усмехнулся.
– Помните, вы сказали, что ваша мать велела вам относиться к каждому просящему так, словно это бог? Когда я увидел огромные глаза этого мальчика, его грациозно сложенные руки, в голову пришла мысль: что, если это юный Натараджа, прекрас ный бог, которого хотят изувечить? Я многое пережил и познал, но все еще умею ценить и чувствовать настоящую красоту. Я выкупил мальчика и посоветовал обучить его танцам. Теперь отдал его вам, потому что он неопытен в жизни и наивен, как ребенок, а вы, надеюсь, сумеете вылепить из него что-то достойное.
Сумеете закалить его душу.
– Вы совершили благородный поступок.
Викрам отмахнулся.
– Хватит об этом! Лучше поговорим о вашей судьбе. Раджа велел следить за каждым вашим шагом. Отныне вы не можете беспрепятственно бродить по крепости. За любым нарушением последует смерть. Вы узнали слишком многое и чересчур много себе позволили. Теперь вы просто пленник, Анри. К счастью, пока еще нужный пленник. Прошу вас, не повторяйте прежних ошибок.
– Если я предприму еще одну попытку, то нескоро, – ответил Анри, глядя на спящего Аравинду.
– Лучше не пытайтесь.
Едва Аравинда очнулся, как сразу прошептал:
– Прости! Из-за меня ты снова оказался здесь!
– Это не важно, – ответил Анри, – важно, что ты остался жив.
Его душу жгла глухая злоба – не на несчастного Аравинду, а на свою беспомощность. Сколько еще ему придется пробыть в крепости и что произойдет за это время? Сердце Анри болезненно трепетало от тревоги за судьбу Тулси. Где она, как она, что с ней?!
Глава II
1754 год, Баласор, Индия
Франсуа Друо удалось получить желанное назначение, и путешествие через полстраны показалось Урсуле с Луизой настоящим кошмаром. Дикая, неукрощенная индийская природа не знала удержу: если палило солнце, то оно сжигало все вокруг, а если шли дожди, то дороги превращались в жидкое месиво. Колеса пово зок увязали в глине, из-под них били фонтаны грязи. Бешено льющаяся с небес вода настигала повсюду: не помогали ни занавески, ни полости, ни зонты. После ливня земля курилась облаками пара, мокрые заросли искрились, будто усыпанные алмазами.
Путники переправлялись через реки, напоминающие гигантских золотых змей, проезжали под бесконечными аркадами густолистых лиан. Цветы и насекомые были чудовищно огромны, птицы поражали ярким оперением.
Урсуле и Луизе чудилось, будто они угодили в некое подобие сверкающего ада. Обе носили нижние юбки, сорочки и корсеты и задыхались от жары. Вода была невкусной, нечистой, пища казалась однообразной и скудной. Женщины пугались всего – насекомых, обезьян, буйволов, слонов, а особенно змей.
Проводники-индийцы были черны и грязны; они хитрили, притворяясь, будто не понимают, чего от них хотят; в их глазах сквозило скрытое презрение к белым людям. Иногда поперек дороги лежали огромные деревья, и путешествие задерживалось на несколько часов, потому что индийцы соглашались расчистить путь только за дополнительную плату.
Сначала путники прибыли в Мадрас, где состоялась встреча представителей французской компании Восточной Индии и британской Ост-Индской компании. Стороны благополучно поделили земли и сферы влияния; каждая пожелала выделить контролеров, которые должны были следить за действиями другой. Как ни стремился Франсуа Друо остаться в большом и богатом Мадрасе, его послали в другую английскую факторию, город Баласор.
Узнав о том, что предстоит еще один переезд, Урсула разрыдалась, закрыв руками обожженное солнцем лицо и призывая смерть. Она не разделяла настроений мужа, который все еще считал Индию богатейшей и благодатной страной.
Деревни, мимо которых им случалось проезжать, поражали своей нищетой, орудия труда были примитивны, народ казался темным и диким. Везде было одно и то же: скудные поля; полуголые, почти черные индийцы, которые брели за парой быков, тащивших соху; ряды глиняных лачуг; стелящийся слоями дым, что выходил из низких труб. И где обещанные золотые дворцы и груды сверкающих драгоценных камней?
Сознание Урсулы было восприимчиво к красоте вещей, укра шений, нарядов. Она не умела и не желала любоваться и восхищаться природой.
Дабы утешить женщин, Франсуа снял большой двухэтажный дом с зеленым садом и фонтаном. Привезенную из Парижа обстановку пришлось оставить в Пондишери, и женщины приобрели все самое лучшее, что можно было найти на местном рынке: диваны, стулья, столы, зеркала. Кое-что пришлось выписать из Мадраса.
Устроившись с относительным удобством, Урсула и Луиза облегченно вздохнули. Оставалась последняя проблема: слуги. Им довольно быстро удалось нанять садовника и сторожа, пожилого индийца. В кухарки взяли молодую топаску, хотя топасов в Баласоре было немного. А вот с горничной возникли проблемы. Белые служанки были наперечет, и, поскольку Баласор был английской факторией, они не желали идти в услужение к француженкам. Можно было попробовать нанять индианку, но как найти подходящую, то есть свободную, не совсем дикую, способную хотя бы что-то понять? Сторож предложил пустить слух на рынке, и женщины согласились.
Прошло почти две недели, а в дом не явилась ни одна претендентка на место. Посовещавшись, Луиза и Урсула удвоили жалованье – по-прежнему никто не приходил. Очевидно, даже самый бедный индиец не желал отпускать свою жену или дочь в услужение к иностранцам!
Урсула сидела за туалетным столиком – жалкой пародией на изящество, окружавшее ее в Париже, – и пудрила лицо. Она понимала, что никогда не смирится с новой жизнью и будет мечтать о возвращении домой. В местном обществе к француженкам относились с холодным уважением, и если Урсулу и Луизу приглашали на приемы и торжества, то только потому, что там по долгу службы должен был присутствовать Франсуа.
Постепенно Урсула впала в скорбное оцепенение; ее больше не задевали скрытая враждебность и настороженность англичан, и она не страдала от скуки, как не страдает от скуки монахиня, перебирающая четки.
О да, она перебирала четки дней – они были ужасающе однообразны и бесконечны! Молодая женщина видела мужа только по вечерам; днем он занимался делами и, как видно, не без успеха: прекрасно разбирался, сколько рупий в лакхе и в пагоде, знал по именам всех известных индийских купцов, мог без запинки перечислить, какие товары они продают англичанам, а какие – французам.
Жаркий климат пробудил чувственность не в Урсуле, а в ее муже: Франсуа Друо требовал исполнения супружеского долга каждую ночь, и молодая женщина была готова его возненавидеть.
Урсула ощущала себя до боли одинокой и не хотела разговаривать даже с матерью. Луиза учила дочь быть приятной в обхождении, кокетливой, грациозной, никогда не терять изящества и женственности – словом, служить украшением гостиных, салонов, балов. Чем все это могло помочь ей теперь?! Неизменной могла остаться только любовь, но кого ей было любить? Анри она потеряла навсегда, а скоропалительный брак с Франсуа казался Урсуле ошибкой.
За такими мыслями ее застал муж. Вопреки обыкновению он вернулся домой днем и сразу поднялся в комнату жены.
– Дорогая, у меня для тебя сюрприз! – сообщил он, с довольным видом потирая руки.
Урсула медленно повернулась и посмотрела на мужа. В напряженном бледном лице сквозила обреченность. Она словно хотела сказать: что, опять переезд, смена места, не менее бессмысленная, чем перемена декораций в бездарном спектакле?
Очевидно, Франсуа прочитал ее мысли, потому что со смехом сказал:
– В хорошем смысле! Спустись вниз. В холле стоят две девушки, они хотят наняться на работу. Говорят, что сестры. Можно взять обеих. Одна будет выполнять грязную работу, а другая – прислуживать тебе. Кстати, вторая немного говорит по-французски! Правда, у одной из них маленький ребенок, но они уверяют, что станут смотреть за ним по очереди. Если мы выделим им комнату вдали от нашей спальни, младенец нам не помешает.
Урсула удивленно подняла брови. Франсуа не раз говорил, что терпеть не может маленьких детей и что его раздражает детский плач. На всякий случай она сказала:
– Пусть мама тоже сойдет и посмотрит.
В темных глазах Франсуа появился тот особый блеск, какой бывал в глазах Гастона Друо, когда он хотел поступить посвоему.
– Твоя мать наверняка начнет придираться и откажет индианкам. В конце концов, кто здесь хозяин?! Надо взять этих девушек! Поверь, ты не найдешь никого лучше!
Урсула мельком взглянула на себя в зеркало и встала. На ней было платье из желтого атласа с мелким коричневым узором, оттенявшее позолоченную солнцем кожу и перехваченное поясом цвета темного меда. Носить парик в такую жару было невыносимо, и ее собственные темно-каштановые волосы ввиду отсутствия горничной были причесаны очень скромно. Молодая женщина вскинула голову, словно ее оттягивал тяжелый узел на затылке, и вышла из комнаты следом за мужем.
В холле, выложенном каменными плитами, стоял полумрак и было прохладно. Здесь намеренно не стелили тяжелых ковров и было слышно, как отдаются шаги. Чудом проникающие сквозь жалюзи солнечные блики были рассыпаны по темному полу, как золотые монеты.
Урсула сделала несколько шагов и остановилась, глядя на девушек с любопытством и страхом.
Сестры? Урсула не заметила между ними никакого сходства. Одна из индианок, худая и темнокожая, одетая в пеструю желтозеленую цыганскую юбку и такую короткую кофточку, что живот оставался неприлично открытым, походила на вульгарную уличную танцовщицу. Ее настороженные, дерзкие черные, как оливки, глаза быстро окинули Урсулу с головы до ног.
Вторая, со светлым, нежным и грустным лицом, завернутая в темно-синее сари, низко поклонилась, несмотря на то что держала на руках ребенка, совсем крошку, одного или двух месяцев от роду. Именно эта девушка произнесла по-французски, с сильным акцентом, не совсем правильно, но все же довольно понятно:
– Мы хотим у вас работать.
– Мне нужна горничная, – растерянно произнесла Урсула. – Что вы умеете делать?
Девушка быстро перевела эту фразу «сестре», а та обронила несколько непонятных слов, чем разозлила Урсулу. Молодая женщина не выносила, когда при ней говорили на незнакомом языке. Она повернулась к Франсуа и с вызовом произнесла:
– Ты хочешь сказать, что одна из них сможет делать прически, затягивать корсет, гладить платья и чинить белье?
– Почему нет? – Франсуа, стоявший у нее за спиной, пожал плечами. – Если не сумеет сразу, то скоро научится.
– Откуда вы знаете язык? – поинтересовалась Урсула.
– Я жила в английском военном лагере.
– В английском? – насмешливо повторила хозяйка. – Так вы и английский знаете?
– Немного, – индианка отвечала со всей серьезностью, старательно подбирая слова. У нее было задумчивое, немного печальное лицо, бездонные глаза и изящно изогнутые чувственные губы.
Она отличалась от местных женщин, каких Урсула привыкла видеть на улице. В ней была незащищенность, но чувствовалась и независимость, некий внутренний стержень.
– Ваш муж знает, что вы сюда пришли? – Урсула кивнула на ребенка и улыбнулась так, словно заранее знала ответ. Девушка на мгновение сжала губы, потом ответила:
– Мы в разлуке. К несчастью, сейчас я не знаю, где он.
– Это был англичанин?
– Француз.
Глаза Урсулы загорелись. Ей нестерпимо захотелось унизить девушку, указать на ее положение, поставить на место. Жила в военном лагере! С мужчиной! Французом! Быть может, не с одним! И вот результат – незаконнорожденный ребенок! Ее наверняка выгнали из дому. А за компанию и вторую – за неуживчивый характер и дерзость.
– Вот как? – с иронией произнесла она. – Кто он такой?
– Он служил переводчиком.
– Вы познакомились в лагере?
– Не совсем так… – Девушка начала волноваться, а ее спутница, не понимающая, о чем идет речь, буквально подпрыгивала на месте и пронзала Урсулу неприязненными взглядами.
Франсуа рассмеялся.
– Ты не успокоишься, пока не узнаешь ее биографию! Да, эта девушка родила ребенка от иностранного солдата – обычное дело во время войны! А ее сестра была уличной танцовщицей – это не позор для индийской женщины. Они живут в бедной хижине на окраине города, их некому защитить, вот они и решили попробовать изменить свою жизнь и поправить положение. Здесь у них будут стол и кров, они смогут чувствовать себя в безопасности.
– Как их зовут?
– Одну – Тулси, вторую – Кири, – сообщил Франсуа и добавил: – Я их уже расспрашивал.
– Вот эту, – Урсула показала на Кири, – не возьму!
Услышав ее ответ, Тулси учтиво поклонилась и с достоинством промолвила:
– Простите, мадам. В таком случае мы уходим. Мы привыкли быть вместе.
Она повернулась и направилась к выходу, бережно прижимая к груди спящего малыша. Лицо Франсуа исказилось от злобы, но, к удивлению Урсулы, он обратил свой гнев не на индианок, а на нее.
– Ты хуже ребенка! Мне надоели твои капризы! Вы с матерью целыми днями ноете, что у вас нет ни одной служанки, но когда приходят две вполне подходящие девушки, ты их не берешь!
– Я не хотела брать эту… уличную танцовщицу, – пролепетала ошеломленная Урсула. – Она смотрела на меня так, будто это я нанимаюсь к ней на работу! Разглядывала с ног до головы и при этом делала презрительное лицо!
– Не все ли равно, как она смотрит, лишь бы хорошо убирала в доме. Или ты хочешь делать это сама?! – вскричал Франсуа. В его взгляде было что-то хищное и неукротимое.
Урсула еще не видела мужа таким злым и всерьез испугалась. Они с матерью были столь беспомощны и зависимы от него в этой чужой стране! Ни родных, ни денег, ни связей…
– Вернитесь! – властно произнес Франсуа, обращаясь к Тулси и Кири.
Тулси повернулась и пристально посмотрела на него. После родов ее лицо стало тоньше, в нем появилась некая одухотворенность, а в глазах – таинственная, волнующая, полная мудрости глубина. Сари мягко облегало стройное тело, две толстые косы спускались ниже талии.
Кири тоже обернулась. Ее глаза метали молнии, а губы без звучно шевелились.
– Не надо, господин, – тихо сказала Тулси и покачала головой.
– Нет-нет, вы приняты. Обе. – Урсула быстро вытерла слезы и гордо выпрямилась. Потом бросилась наверх, в спальню, и там упала на кровать. Напряжение схлынуло, как волны прибоя, и она безудержно, горько разрыдалась.
Вошел Франсуа и притворил за собой дверь. Урсула по-прежнему лежала, уткнувшись лицом в подушку. Слезы немного облегчили душу молодой женщины, но на сердце лежала свинцовая тяжесть.
– Я просто хотел тебе помочь, – как ни в чем не бывало сказал Франсуа. – Теперь у тебя есть служанка.
В этот миг Урсула обратила к нему свое бледное, словно вырезанное из белой бумаги лицо и с нескрываемым презрением прошептала:
– Это ты погубил Анри де Лаваля!
– Что? Какого еще Анри? – В голосе Франсуа звучало искреннее недоумение.
– Ты никогда не слышал этого имени?
– Нет.
Тогда она села на постели и твердо произнесла:
– Тебе не кажется, что твой отец – нечестный человек?
Франсуа помрачнел. Урсуле почудилось, будто на его лицо наползла тень, а в темно-карих глазах загорелся красноватый огонь, сделав их похожими на два раскаленных угля. Он отрывисто проговорил:
– Я это знаю. Потому и решил уехать. Я хочу встать на ноги и ни от кого не зависеть. Моя мать умерла, когда мне исполнилось десять лет, и с тех пор… – Он нервно сглотнул. – Отец по-своему заботился обо мне, я ни в чем не нуждался, но… Эти вечные переезды, какие-то темные дела, подозрительные компаньоны, женщины… Он всегда говорил: «Держись на волне и плыви вперед!» То, что сверху может быть грязная пена, не имело значения. Кстати, ты не думаешь, что у моего отца была интрижка с твоей матерью?
Урсула, вздрогнув, быстро ответила:
– Нет, вряд ли… – Потом сказала: – Почему ты решил уехать, понятно. А вот зачем женился на мне?
Какое-то время лицо Франсуа оставалось застывшим, потом он неожиданно расслабился и произнес:
– Потому что полюбил.
– Ты и теперь меня любишь? – спросила она, остро глянув из-под ресниц.
– Конечно, – с улыбкой ответил молодой человек. – Ведь ты моя жена.
Он держался вполне естественно, и все-таки что-то настораживало Урсулу. Внезапно она вспомнила индийскую девушку Тулси, ее загадочную, чувственную, беззастенчивую красоту, взращенную под палящим тропическим солнцем.
Однажды мать обмолвилась о том, что женщина должна уметь соблазнять мужчин. Что это такое, Урсула не знала; до замужества ее учили быть послушной и скромной.
– Кто такой Анри де Лаваль? – не скрывая любопытства, спросил Франсуа, и Урсула твердо произнесла:
Читать бесплатно другие книги:
