Назад в юность Сапаров Александр

– Вы что тут, совсем оборзели – пять лет не стерилизуете инструмент!

В ответ Зина дрожащим голосом сообщила:

– Я и не знала, что ее надо стерилизовать.

– Ладно, перемеривай давление.

– Давление упало, сейчас уже семьдесят на сорок.

– Давай полкубика адреналина подкожно.

Буквально через пару минут после инъекции девочка слегка порозовела, стала оглядываться вокруг и реагировать на окружающее.

Глядя ей в глаза, я тихо сказал:

– Все будет хорошо. Лежи, милая, не шевелись, а то мне трудно держать кулак.

Прошло еще минут пятнадцать. Давление было стабильным, но мой кулак все-таки был кулаком пятнадцатилетнего подростка, и я чувствовал, что еще несколько минут – и я не смогу пережимать подвздошную артерию с необходимой силой.

И тут, на мое счастье, в помещение влетели врач и фельдшер «скорой». Пока девочку перекладывали на носилки, я все держал кулак, и лишь когда ее уже подняли для транспортировки, убрал занемевшую руку. Мое место занял фельдшер «скорой».

Растирая руку, я устало вышел в коридор. Слегка кружилась голова, но настроение было отличное. И тут на меня налетел вихрь девчонок. Да, десятиклассницы гораздо раскованнее в выражении чувств, чем мои сверстницы. Меня обнимали, лили слезы на плечо, называли молодцом. А одна все-таки ухитрилась спросить на ухо:

– И когда это ты, мальчик, успел научиться так ловко снимать с девочек трусики?

На что я спокойно ответил:

– Да были случаи.

Растолкав девчонок, ко мне пробрались три парня, которых я шуганул из кабинета.

– Ну ты молоток! – уважительно произнес самый здоровый и одобрительно хлопнул меня по плечу, отчего я чуть не присел.

– Ты так скомандовал, что я даже ничего понять не успел, меня ноги сами вынесли из класса.

Двое остальных, засмеявшись, подтвердили:

– Мы даже глазом моргнуть не успели, как оказались у медкабинета. Слушай, а это не ты Сороку отдубасил? Ходит тут у нас такая история.

– Ну было дело, парни, что об этом говорить.

– Смотри-ка, какой скромный! Другой бы месяц всем рассказывал. Ладно, скажи хоть нам, что там с Машкой? У нее все нормально?

Тут до меня дошло, что девочка, которой я оказывал помощь, – Маша Сидорова, наша школьная знаменитость. Ее рисунками и картинами увешан весь коридор на третьем этаже.

И я вспомнил… Похоронная музыка, венки, мы провожаем в последний путь нашу Машу Сидорову. Слезы девочек, скорбные лица, надрывный плач ее мамы над гробом… Да, у меня в памяти был этот субботник. Но в тот раз я вроде бы уныло сгребал прошлогоднюю листву в пришкольном саду и вместе со всеми таращился на машину «скорой помощи», которая подъехала к главному входу. Мы все побежали посмотреть, что происходит, и как раз в тот момент из школьных дверей вынесли носилки, накрытые простыней, а за ними с заплаканными лицами шли десятиклассницы.

Вот это да! Оказывается, я уже переделываю свое прошлое по полной программе. Что же будет дальше?

– Слушай, ты что, чувак, задумался? Так что с Машкой?

– У Маши сложная травма, сейчас в больнице ее прооперируют. Думаю, что все будет нормально.

– Как ты так ловко все делал – как будто всю жизнь учился!

– Парни, у меня же мама медсестра, я у нее в больнице больше времени провожу, чем у себя дома, все ее учебники прочитал.

Парни понимающе переглянулись:

– Ясненько. В книжках-то небось картинки с голыми бабами разглядывал.

Вдруг они как-то сникли, и через секунду их уже не было. Я обернулся и увидел незабываемую картину. По коридору бежит наш директор Исаак Наумович Розенберг, маленький и толстый. Как всегда, у него на лысине рогами торчали очки, скрепленные сзади резинкой. Он подлетел к нам и закричал, задыхаясь:

– Что, что тут произошло? Кого увезла «скорая»?

Я встал перед ним и доложил:

– Товарищ директор, за время вашего отсутствия произошло чэпэ. Маша Сидорова залезла по собственной инициативе помыть окно и вместе с оконной рамой упала на пол. При падении она поранилась. Мной совместно с Зинаидой Васильевной была оказана ей необходимая помощь. Вызвана «скорая». Сейчас пострадавшую увезли. Я полагаю, ее в настоящее время уже оперируют.

Директор схватился за сердце, полез в нагрудный карман, вытащил коробочку валидола, положил таблетку под язык и начал внимательно разглядывать меня:

– Послушай, твой отец случайно не Андреев Алексей, старший лейтенант артиллерии?

– Он уже майор, Исаак Наумович.

– Да-а, узнаю Леху. Это ж надо – сын моего боевого товарища учится в моей школе, и он мне об этом ничего не говорит. Эх, Сережка, знал бы ты, сколько мы с твоим отцом прошли. А вот на Дальнем Востоке, когда мы этих узкоглазых колошматили… – Он резко замолчал, затем после паузы продолжил: – Когда мы воевали с японцами, я потерял с ним связь и только лет пять назад узнал, что он служит в нашем городе. А ведь о том, что ты учишься в этой школе, он не сказал ни слова.

– Исаак Наумович, вы ведь, наверное, знаете, что он в войне с Японией был ранен, долго валялся по госпиталям. Он тогда в госпитале и познакомился с моей мамой. А когда выздоровел, долго служил на Дальнем Востоке, я там и родился. А что касается вас, то он мне сказал, перед тем как уехать на Север, что не хочет, чтобы его фронтовая дружба с вами служила для меня палочкой-выручалочкой.

– Ну что ж… Мне позвонила Зинаида Васильевна, вся в рыданиях, толком ничего не рассказала, но, как ты тут командовал, сообщила. Надо сказать, я был в недоумении, кто это такой, но сейчас уже понятно. Майор Андреев вырастил себе достойную смену. Хочешь, видимо, пойти в военное училище?

– Нет, Исаак Наумович, я хочу поступить учиться в Военно-медицинскую академию.

Мы с Аней шли по Уреке. С того момента, как мы вышли из школы, девочка была задумчива и необщительна. Казалось, она витает где-то в облаках.

Неожиданно Аня остановилась и посмотрела на меня:

– Сережа, я, наверное, очень развратная?

Я от этих слов настолько опешил, что не сразу нашелся с ответом.

– Аня, почему ты так считаешь?

– Понимаешь, Сережа, я читала, и моя бабушка говорила, что так делать, как мы сегодня, очень плохо. Девочки в классе все время рассказывают про такое, и я думала, что буду очень стесняться, если это случится со мной. Но когда ты меня начал целовать и трогать, мне было так хорошо… Я хотела, чтобы ты целовал еще и еще, и я совсем не стеснялась.

– Ну что ты, глупенькая моя, мы же ничего плохого не делали.

– Нет, это плохо. И я прошу тебя, Сережа, больше так не делай, иначе мы поссоримся.

Ну вот что тут будешь делать! Подружился с будущей любительницей дамских романов.

Проводив Аню, я пошел домой. На сегодня было уже достаточно событий, но судьба готовила мне новое испытание. За углом очередного дома стоял Федька Сорокин.

Увидев, как я напрягся, он крикнул:

– Эй, Серый! Не бойся, есть разговор, иди сюда.

После того как я приблизился, он протянул руку, и мы поздоровались.

– Да, Серый, лихо ты меня вырубил, ребята до сих пор балдеют. Слушай, давай приходи ко мне в шарагу, ты же знаешь, мы макуху качаем над всей Урекой. Нам такие резкие парни нужны. Так что думай, может, там помахаемся с тобой еще раз. Пацаны предлагали тебя кодлой отметелить, но мне это не в кайф. Ну а пока можешь по Уреке хоть днем, хоть ночью ходить. Если кто будет нарываться, говори, что у тебя Сорокин в кентах. Ну давай, счастливо.

А я-то готовился к будущему сражению, думал, что по Уреке стучат барабаны войны и в скором времени меня где-нибудь подловят и хорошо отметелят. Прожив на белом свете почти семьдесят лет, не научился просчитывать даже действия мальчишек.

Дома меня ждал трибунал во главе с мамой. Вторым членом трибунала была бабушка. А виновник трибунала Лешка спрятался, так как понимал, что ответит за свой длинный язык по полной программе.

– Ты где шляешься? Мы тут все окна проглядели! Ваш субботник уже давно закончился. Давай быстро рассказывай, что ты там опять натворил такое, что Лешка прибежал домой как наскипидаренный!

– Мама, не произошло ничего такого. Девочка упала с подоконника и поранила бедренную артерию. Ну а ты ведь помнишь, что я брал у тебя брошюру по остановке кровотечений и поэтому знал, как останавливается такое кровотечение. До приезда «скорой» пришлось пережимать подвздошную артерию. Я, конечно, волновался, но у меня все получилось.

– Ох, сынок, мы тут уж не знали, что и думать! Звонили в школу, но там ничего толком не объяснили. Лешка прибежал домой и начал кричать, что Сережка весь в крови ходит по школе, что якобы что-то случилось с десятиклассницей, а ты принимал активное участие в этом.

– Да ладно, все путем, давайте лучше пообедаем, хотя уже скоро ужинать пора.

– Я очень рада, сын, что ты не растерялся. Когда я давала тебе эти книжки, мне и голову не могло прийти, что ты используешь эти знания на практике.

– Да уж, весь в отца, – поддакнула бабушка. – Такой же шустрый.

Во время обеда, или лучше назвать его ранним ужином, я обратился к маме:

– Мам, послушай, я сегодня, пока шел домой, подумал, что мне надо поработать санитаром у тебя в больнице. Ты же знаешь, что мне нравится медицина, и, может, в будущем я смогу стать врачом. Может, ты сумеешь договориться, чтобы меня взяли на работу санитаром операционной. Я бы мог работать пару ночей в неделю и днем в выходные дни.

– Ох ты и выдумщик! – заворчала бабушка.

Но маме моя идея неожиданно понравилась.

– А что, ты неплохо придумал. Узнаешь, почем фунт лиха, это тебе не девочек провожать. Да и хоть какая-то копейка в дом будет. Так что, Сережа, я завтра поговорю с заведующим хирургией. Думаю, он согласится, у них всегда с санитарами проблема.

Вечером, когда все уже сидели у телевизора, неожиданно зазвонил телефон. Надо сказать, телефон в те времена был роскошью, доступной немногим, и если бы не мои родители, которые по работе нуждались в телефоне, не видать бы нам его как своих ушей.

К телефону, как обычно, подошла мама, ожидая, что ее вызывают заменить кого-то из заболевших сотрудников. Но на этот раз она позвала к телефону меня. Я взял трубку старого черного эбонитового аппарата, стоявшего на тумбочке у нас коридоре. Звонил мой тренер по боксу Николай Иванович Ревин.

В свое время в секцию я пошел исключительно из-за Сорокина. Хотя у меня не было никогда желания набить кому-то морду, в отношении Сорокина все было по-другому. И со второго класса я регулярно ходил на тренировки два раза в неделю. В секции было здорово.

Наш тренер, бывший чемпион Союза в полутяжелом весе, к своей работе относился серьезно. И надо сказать, среди воспитанников у него был непререкаемый авторитет. Если он что-то сказал, то ни родители, ни учителя не могли ничего изменить, их просто никто не слушал.

– Сережа, я позвонил тебе, потому что ты пропустил две тренировки. Подравшись с победным счетом с Сорокиным, ты, очевидно, решил, что о большем можно и не задумываться. Но это далеко не так. Я не могу хвалить тебя за эту драку, но я понимаю, что у тебя не было другого выбора. Должен сказать, что горжусь тобой. Далеко не всякий боксер сможет достойно повести себя в уличной потасовке. Так что завтра жду тебя на очередной тренировке, и пора переходить к настоящей учебе.

Первые два дня новой недели прошли уже в обычном режиме. В понедельник я пришел на тренировку. Естественно, все были в курсе моих дел, и снова начались порядком надоевшие мне расспросы о драке с Сорокиным. Тренер в этот раз уделил мне особое внимание, целых пятнадцать минут занимался только мной, что было немедленно отмечено всеми присутствовавшими.

В среду двадцать второго апреля у нас была торжественная линейка, посвященная дню рождения Ленина. Когда вся наша школа выстроилась по классам в актовом зале, за трибуну встал директор и произнес речь. Он был одет, как всегда в праздничные дни, в поношенный офицерский мундир со звездами полковника на погонах и длинным рядом планок орденов и ранений на нем.