Смертный бой. Триколор против свастики Вихрев Федор

– Не, – ответила Ольга. – Он – толстый. Хрен вытащишь.

– Сильно толстый? – поинтересовался Рустэм и заглянул в разбитое окно машины. – О! Я его знаю! Вали его! Это же…

Последние слова заглушил звук выстрела «Сайги».

– Там еще девка на заднем сиденье, – спокойно сказала Ольга, когда эхо выстрела прокатилось по лесу. – Тоже без сознания.

– Вали и ее, – жестко сказал Рустэм, роясь в бардачке.

Ольга прицелилась, но тут Рус остановил ее.

– Погоди, Оль. Дай ствол Максу. Пусть, наконец, почует кровь.

Макс оторопело взял из рук девушки карабин.

– Чего мнешься? Стреляй!

Макс замотал головой и, бросив оружие на землю, сделал шаг назад:

– Я… Я не могу! Я не буду! Я не хочу!

Рустэм мягко шагнул в его сторону. Поднял «Сайгу». Нехорошо ощерился…

И мир внезапно исчез.

Ташкент… В нем мы против плана застряли на пару дней. Дорога до столицы солнечного Узбекистана была спокойной. Казахстан, казалось, замер. Но впечатление это было обманчивым – проезжая мимо Байконура, мы видели активность, которой этот край не знал, наверное, с первых космических запусков. Степная ночь светилась от множества огней, и шум техники разносился на десятки километров. Видели мы это великолепие, правда, издалека, и слава Богу – встречи с украинскими гаишниками мне хватит надолго. А потом был Ташкент.

Ташкент. Даже офонарев после многодневного автопутешествия, я впечатлился красотой этого города. Старейший, пожалуй, город Средней Азии, он также был и одним из самых молодых, практически выстроенным заново после революции и жуткого землетрясения в прошлом веке и вновь обновленным после развала СССР Ирина с трудом узнавала город своего детства, а я просто таращился на непривычное сочетание вполне западных новостроек и мечетей. Еще больше меня поразило обилие зелени – я ведь подсознательно ожидал, что Ташкент будет пыльным коричневатым кошмаром, наподобие разбомбленного Багдада.

Поначалу мы хотели проехать через город, останавливаясь только для пополнения запасов бензина и пищи (пока сие возможно), но встреча с родственником Иры заставила сменить планы. Вообще-то, встреча сия неудивительна, достаточно вспомнить свадьбу ее двоюродного брата, где одних родственников набралось человек сто пятьдесят. Бухарские семьи – «брутальны», и на любой заправке чуть ли не любого города планеты есть риск встретить дальнего или не совсем родича. Что с нами и произошло. Так вот, родственник ее, Слава, делал свой гешефт на Алайском рынке (и не только).

Что есть Алайский рынок? Это один из легендарных, не побоюсь этого слова, базаров Востока. Там торгуют всем, начиная от еды и заканчивая рабами (если, конечно, знать места). Рабы нам были не нужны, нас интересовал автотранспорт времен Великой Отечественной. Можно, конечно, ездить по Индии на «Тойоте РАВ 4» из двадцать первого века, но… Будет привлекать излишнее внимание. Подходящий транспорт нашелся – чуть ли не ленд-лизовский джип старой постройки, но с более современными внутренностями. Макс детально проинспектировал драндулет и аттестовал его годным под наши цели. Дело было за малым – сторговать приемлемый обмен на наш «тарантас», так как доплачивать мы могли бы только оружием, а оно нам самим нужно.

Не успел я открыть рот, как Ира вручила мне на руки Майю и отодвинула нас с Максом в сторону. Как она торговалась… Ее еврейско-восточные бухарские корни встали в полный рост и беспощадно били продавца-узбека. Бывает же так, живешь десять лет с женой, и вдруг открывается тебе совершенно новая ее сторона… Хм, вспомнился момент из шоу «Светлячок», когда один злодей выдает цитату «проживи с человеком двадцать лет, потом отправь его на пыточный стол, и ты наконец-то встретишь его». Песец… а ведь у нас дома она никогда ни с кем не торговалась… всегда этим занимался я или тащил в помощь свою подругу. Где-то после получаса яростной словесной баталии узбек капитулировал и мы стали владельцами означенного джипа, прицепа к нему, а также приличного количества денежных средств, которые были тут же, на рынке, конвертированы в продукты, «ширпотреб» и топливо. А вечером, когда мы уже думали выдвигаться, Слава подошел к нам с интересным предложением.

– Леша, тут такое дело, завтра караван наших на Афган идет. Если постараться, можно… устроить вас туда.

– И сколько нам это будет стоить? – скептически поинтересовался я.

– Совсем немного, но охрана…

– Мы и сами охраной поработать можем, – перебил я его.

– Тогда вообще за бесценок – повезете моего человека и немного товара. Место у вас есть в прицепе. Горючка будет бесплатная на дорогу – с колонной бензовоз пойдет.

– Такой расклад устраивает. А что за караван? Дурь у душманов закупать?

– Слушай, а тебе какая разница, ты идейный? – Глаза родственника неодобрительно сощурились, и в голосе прорезался легкий акцент.

– Мне лично пох. Просто, чем оттуда везти, лучше наоборот, завезти туда.

– А смысл где? У нас куда меньше опиума растет.

– Слава, какой опиум? Синтетику. ЛСД, ангельская пыль, метамфетамины. Товар малогабаритный, технологии повторить его еще лет десять-двадцать не будет. Можно хорошо подоить тех же англичан. Тем более что риск нарваться куда меньше, чем если везти дурь в СНГ – наоборот, по головке погладят за разложение геополитического врага.

– Ну и мысли у тебя, – удивился Слава и задумался.

– Так американец же. Деловой подход плюс другая инерция мышления.

– «Американец»… – так же задумчиво повторил он.

Затем родственник распрощался с нами до следующего утра, оставив нас ночевать в недорогом мотеле близ рынка. Наутро мы перегнали наш джип к месту сбора и погрузки каравана и продолжили вчерашний разговор.

– Слушай, твоя идея таки нашла понимание. Не хочешь стать у нас более… постоянным сотрудником? – Приехали. Славик, получается, с мафией завязан, а я теперь мало того, что убийца, так еще и заочный наркоторговец. А, хрен с ним – снявши голову, по волосам не плачут.

– На правах внешнего консультанта – с удовольствием. Особенно, когда обоснуюсь в Таиланде. А «на зарплату», пожалуй, не стоит – ни мне, ни вам это не нужно.

Слава понимающе хмыкнул в ответ, и разговор перешел к делам более насущным – организации каравана, маршруту и нашей роли в нем.

Кто рано встает – тому Бог дает! Я даже знаю чем и куда. Всего пять утра, а сна ни в одном глазу! Вчера приехал домой перед самым комендантским часом. Умылся, поел и отрубился. А сейчас спину тянет, хоть на карачках с кровати сползай. Целый день в сидячем положении и плотный ужин без последствий не проходят! Что ж, самое время заняться своим здоровьем. А то тушку раскормил, не разведчик, а передвижная мишень для слепошарых снайперов! Захотят же суки – и то не промажут.

Встаю рывком и босой выхожу во двор. «Нас утро встречает прохладой…», туманно алеет восток… Эх, лепота. Лето. Но почва еще не совсем прогрелась, и я обегаю двор, обжигая стопы холодом перекопанной мною второго дня земли. Так, теперь наклоны, приседания, повороты… Посланная известным адресатом и загруженная по самое «нехочу» спина отходит. Делаю очищающее дыхание, затем полное… Тепло расходится по телу волной, даже пятки уже не чувствуют холода земли. Сколько же я зарядку не делал? Не помню. Склероз? Нет, Лень Матушка! Русский же я – пока жареный петух в попу не клюнет… Обтираю ноги, иду в дом. Душ, бритье, в общем, привычные утренние процедуры. Разбудить жену? Нет – я вчера пил. Да и не буду я теперь отъезжать из дома надолго. Ставлю электрочайник, думаю уже резать бутерброды. Стоп. Газ же должны дать. Открываю, поджигаю – горит! Что ж, одной проблемой в районе меньше!

Без пяти семь приезжает Петрович. Вот склеротик – вчера забыл его имя спросить.

– Петрович, зовут-то тебя как?

– Иваном.

– Это правильно.

Подъезжаем к администрации. Начинается новый рабочий день.

Начинаю рабочий день с разбора почты. Обычная, конечно, к 7 не успевает, но электронка от комендантского часа не зависит. Так, пакет указов об организации власти при военном положении, указы о назначениях, ссылки на порталы органов власти, ссылка на портал Штаба ОДКБ… Смотрим. Спутниковая карта! А вот интерактивная. На 4 утра московского времени. Север: наши вошли в Норвегию, взят Киркенес. В Литве фашисты остановлены на линии Вильнюс – Каунас, в Калининградской области в районе Мамонова и Гусева. В Белоруссии держится Гродно, но Десятая армия РККА отрезана объединившимися в районе Волковыска частями Восьмого и Сорок седьмого армейских корпусов Вермахта. Далее до Украины слоеный пирог, группировки немцев под Березой и Ружанами окружены, то же с наступавшими вчера немецкими частями у Шепетовки, освобождено Ровно, наши войска продвинулись под Тарнополь, наши Черновцы, в Закарпатье Ужгород под венграми, а Мукачево и Карпаты держат русины. Не сдались, как галичане! Держитесь, братки, русские уже близко! В Молдавии почти без изменений, но между румынами и украинскими войсками явный разрыв. Антонеску отвел войска до границ Приднестровья и Украины? Так, Дальний Восток. Без изменений, отмечены только линии соприкосновения под Хабаровском, Благовещенском, Ханко и Забайкальском, красная полоса в районе Южных Курил. Похоже, продвижение фашистов остановлено. Впрочем, у них не было шансов.

Заходят назначенные мною замы, заслушиваю доклады, в 7.30 начинаю общую планерку. Еще дня три потребуется на инвентаризацию дел и осмысление – как раз к 1 июля и успеем. К июлю – уже свыкаюсь с датами переноса. Какой, кстати, сейчас, день недели? Среда или пятница? Надо уточнить в области. Ладно, администрация – надо будет, и в воскресенье поработает, а школы когда на каникулы отпускать?

С хлебом на самом пределе, но вроде райцентр закрыли. Хлебозавод пустим не раньше понедельника – санитарные нормы ускориться не позволяют. В восемь общеобластной видеоселектор. Есть что шефу доложить.

Видеосовещание прошло по вчерашнему сценарию. Только без федеральной части. За прошедшие сутки обладминистрация была крепко перетряхнута. Ушли видных едросов: бывшего второго зама Ефимова, министра сельского хозяйства Соловченко. Впрочем, сменившие их были тоже из «ЕДРА». Вторым замом – руководителем аппарата Валерий Анатольевич поставил своего зама по Бузулуку Фогеля. Место первого зама занял возглавлявший до выборов Оренбургский район Палычев, его место зама по военно-патриотической работе и казачеству досталось моему старому приятелю – Сергею Головину, председателю Областной организации Российского Союза Молодежи. Минсельхоз возглавил бывший глава Адамовского района – Тейхриб. Шеф явно устраняет своих противников от реальной власти, при этом баланс между представителями востока, запада и центра области сохраняется. Похоже, и запрета на профессии для немцев не будет. Информация о назначении Юрия Берта спецпредставителем Президента России по Эстонии (именно «ПО Эстонии»!) только подтверждает это. Что ж, и мне с первым замом колебаться нечего.

Отчитался хорошо, орчане обещали в течение недели поддержать хлебом. В четверг, то есть завтра, к часу глав районов пригласили на расширенное Правительство области в Оренбург. В пятницу в Оренбурге будут собирать руководителей сельхозотделов. Вот, собственно, и разрешился казус с днями недели, при этом даты в документах указано ставить двойные. На вопросы по каникулам областной минобраз высказал рекомендацию учиться до пятницы, двадцать седьмого июня, а там распустить детей на каникулы до особого распоряжения.

До обеда я изучал документы по своей компетенции. Законодательство за последние дни сильно изменилось. Хроноперенос – та еще коллизия! Как теперь быть с международными договорами? Что делать с советскими гражданами из сорок первого? Где-то я об этом писал на форуме. Поищу на досуге. В одиннадцать пришли силовики. Представитель ФСБ вручил мне удостоверение Главы районной госадминистрации и подлинник Указа губернатора о моем назначении и присвоении классного чина. Симптоматично. Впрочем, после вручения корочек разговор с господами офицерами пошел быстрее. Военные твердо усваивают субординацию, а выше меня, Советника государственной гражданской службы первого класса, был только полковник Максимов от комендатуры РВСН.

Перед обедом спустился вниз, в буфете купил буханку хлеба. Утром сам ограничил выдачу хлеба в одни руки. Мера вынужденная. Обедать поехал домой. Сын сегодня был в садике. И у меня было полчаса на общение с мамой. Страх перед войной у нее сменила радость за меня, но оба этих сильных чувства сжигали ее здоровье. Решили, что в понедельник она ляжет в больницу.

Вторую половину дня я объезжал район. Говорил с людьми, знакомился с руководителями предприятий, осматривал хозяйства, магазины, школы. Шок первых дней прошел, патриотический порыв стал спадать, и бытовые проблемы снова начинали волновать сельских обывателей. Вечером записал на местном ТВ телеобращение: кадровые перестановки в районе и ситуация с хлебом давно требовали разъяснений. В девять вернулся домой. И после ужина засел за поиски своих максим по хроноинверсионному праву. На форуме ничего не нашел – по-видимому, хроноклазм – «вихрь времен» уничтожил-таки часть архивов на «В Вихре времен». Откопал часть черновиков в компе, скинул их на флешку и лег спать. Утром в 6 мне уже выезжать в область.

Утром я уже по привычке встал с первыми лучами летнего солнца. Повторив вчерашние экзекуции, я позавтракал, надел поглаженный и почищенный с вечера мамой вицмундир, поцеловал маму и спавших еще жену с сыном, и вышел к калитке. Иван уже ждал меня у машины. Это была не «внутрирайонная» «Шнива», а представительская седьмая «бэха» – BMW 750! Да, умел Шульц машины подбирать. При дотационном-то бюджете! Впрочем, теперь таких долго будет не купить.

В салоне было комфортно, удобное кожаное кресло, климат-контроль, мягкая музыка невольно расслабляли, отвлекая от тревожных и суетных мыслей последних дней. Сотку до орского поста ДПС пролетели минут за сорок. Внутрирайонные посты нас не остановили, на орском притормозили, но, увидев спецпропуск на лобовом стекле и номера с тремя буквами «О», постовой козырнул и пропустил нас. Пошли через Орск, объездная в последние дни была забита военными и полувоенными грузами, а движение в городе еще и не проснулось. На выходе из города нас снова притормозили, потом, уже на «гайском» посту, остановили, но ограничились проверкой документов водителя – «трехяйцовые номера» по-прежнему оставались по области тарханной грамотой. Интересно, а в столицах все так же борзеют с мигалками?

Разбуженную внезапным летом степь за окном сменили зеленеющие уже горы с голыми перелесками. В паре мест в поле уже работали трактора, встречались и рыбаки, спешащие поудить после комендантского часа. Поток машин практически не отличался от довоенного, только постов на дорогах стало вдвое больше да камуфлированный транспорт попадался пусть не часто, но регулярно. До Оренбурга дошли за четыре часа, еще полчаса потеряли на КПП у въезда в город. Он встретил нас обычной суетой: снующими «газелями», открытыми магазинами, спешащими по своим делам горожанами… Только рекламные щиты кое-где зияли кляксами и подпалинами: «Das Auto» и «ELENBERG» явно поменяли свой вектор популярности…

К областной администрации мы прибыли за час до начала, проезд по периметру был для граждан закрыт, нас дважды проверили, прежде чем пустить на стоянку. У входа стоял вооруженный караул, за ним пост и еще один пост уже внутри здания. По-моему, власть слишком опасалась за собственную безопасность.

Ближайший час прошел в рукопожатиях и беседах. Пятую часть собравшихся я, так или иначе, «вел» на выборах. С кем-то учился, кого-то знал по партийной линии, но с большинством был знаком заочно. За этот час заочное знакомство успело стать очным.

Без пяти двенадцать Губернатор, его замы и командующий Оренбургской ракетной армией заняли свои места в президиуме. Мы заняли свои места в зале, согласно расставленным табличкам.

Берлин встретил меня неприветливо и хмуро. За два года войны он не изменился так, как за эти три дня. На улицах практически не было автомобилей, люди ехали на велосипедах или шли пешком, толкая впереди себя маленькие тележки. Те, у кого не было тележек, несли мешки за спиной или ведра.

Прохожие, а в основном это были женщины, медленно шли по тротуарам. При виде нашей машины они останавливались и пустым, безвольным взглядом провожали ее. У лавок с заколоченными досками витринами выстроились длинные очереди. Стекла на уцелевших окнах были заклеены крест-накрест полосками бумаги, но многие окна белели свежими фанерными щитами. Проезжая по городу, я не заметил ни одного трамвая, автобусов тоже не было видно.

Перед закрытым магазином одинокий дворник подметал тротуар. Это был жалкий осколок прежней жизни, которая рухнула три дня назад.

Я попросил остановить машину рядом с кафе «Рейман». Взял свой чемодан и зашел в знакомое мне уютное помещение. Признаки войны появились и здесь. Стекла были заклеены бумагой, а вместо электрических горели керосиновые лампы. Посетители быстро подымали глаза на вошедшего и снова утыкались в маленькие ротапринтные листки. Так вот как выглядит «Панцер Бэр», объединенная берлинская газета, которую Геббельс стал печатать после отключения электричества во всех городских типографиях. Я огляделся в поисках знакомых и увидел Курта Вагнера из «Берлинер тагерблатт», тщетно укрывавшегося от моего взгляда «бронемедведем». Усевшись рядом с ним за столик, я спросил:

– С каких пор я стал таким страшным?

– С утра понедельника, когда тебя весь день разыскивало гестапо, а вчера было официально сообщено, что претензий к тебе нет.

– Да не смотри ты на меня так, под шляпой у меня нет рогов, – обратился я к репортеру. – Всего два дня за городом, и я не узнаю Берлина, что произошло?

– Война с русскими, – хмуро ответил Курт.

– А что случилось, ведь войска наступают. Взят Вильно, Клейст приближается к Киеву.

– Да, фантастическое наступление! Наши доблестные солдаты отбросили превосходящего противника и под напором большевистских орд заняли оборону под Хайлигенбейлем. На второй день войны большевики захватили треть Восточной Пруссии.

Ты думаешь, я дурак, и не понимаю, куда делись все автобусы? – горячился он. – Их забрали, чтобы переправить подкрепления.

Похоже, населению так и не сообщили, с кем воюет Рейх.

К нашему столику подошел кельнер: – Вы будете заказывать кофе?

– Да, со сливками, пожалуйста.

– Сливки кончились вчера.

– Тогда две чашки, – удивленно ответил я.

Мой товарищ с видимым интересом наблюдал за мной.

– С вас двадцать пять рейхсмарок, – произнес кельнер.

– Сколько?

– А что вы удивляетесь, электричества и воды нет со вчерашнего дня, газ исчез сегодня утром. Мы топим углем, а воду приносят из Шпрее.

– Тогда одну чашку. – Я вытащил из кармана купюру в двадцать рейхсмарок.

Похоже, подарок обергруппенфюрера был не таким уж и щедрым, как я думал.

Курт продолжил:

– Вот еще один признак войны – дороговизна и нехватка продуктов. Когда русские стали бомбить железную дорогу, в город резко сократилось поступление продуктов, по карточкам хлеб дают только за вчерашний день, да и то не везде. Проклятый Ганс Майер клялся, что ни одна бомба не упадет на Рейх, и где он сейчас?

Эти проклятые русские самолеты, они постоянно летают над головой, днем и ночью, они грохочут так, что стекла вылетают из оконных рам. Я не могу спать от этого грохота и воя сирен воздушной тревоги.

А бомбардировки? Они прилетают после полуночи и после обеда, но всегда в разное время, варвары. Когда русские разбомбили все правительственные учреждения, они взялись за подземку. Сейчас самое удобное средство передвижения по Берлину – велосипед.

Принесли на удивление вкусный кофе, и я почти смирился с нытьем Вагнера.

– Послушай, – снова обратился он ко мне, – у тебя нет знакомых в генштабе? Мой брат служил у Манштейна, и я ничего не могу узнать о нем. Слушал списки погибших и пленных, но там нет никого из четвертой танковой группы.

– Ты слушаешь запрещенное русское радио?

– Нет, но списки начали повторять по Радио Ватикана и из Стокгольма.

Вагнер был неплохим человеком, и я решил помочь ему.

– Курт, – обратился я к нему шепотом. – Только между нами, их больше нет.

В его глазах отразился ужас:

– Как нет?

– Они все исчезли, кроме нескольких тыловых частей. Скоро об этом объявят, и ты все узнаешь.

Курт мгновенно постарел на несколько лет. Он встал и, не прощаясь, пошел к выходу.

Я уже допивал кофе, раздумывая, как обрадуется фрау Марта моему возвращению, когда в кафе зашла Урсула фон Кардоф.

– Бог мой, Петр, с вами все в порядке? – взволнованно спросила она.

– Со мной все в порядке, чего нельзя сказать о ценах в этом кафе, – с улыбкой ответил я и пригласил даму к себе за столик.

– Когда сообщили, что гестапо ищет тебя, я хотела убить Мисси, но вчера все успокоилось, оказалось, что это была ошибка. Ты знаешь, та вечеринка просто прогремела по всему Берлину. Петр, почему ты раньше не говорил о том, что пишешь стихи?

– Это не мои стихи, я просто посредственно спел чужую песню, – ответил я.

– Что случилось с Вагнером? – спросила Урсула. – Я еще никогда не видела его таким подавленным.

– Я ему сказал, что его брата больше нет, – ответил я.

В глазах Урсулы загорелся хищный огонек профессионального репортера:

– Ты что-то знаешь о том, что произошло в Восточной Пруссии?

– Мне нельзя здесь говорить об этом, но у меня дома я смогу тебе кое-что рассказать, – с улыбкой произнес я.

– Вы наконец-то приглашаете меня к себе? – улыбнулась в ответ она. – Квартиры молодых холостяков очень опасны для порядочных девушек, но я готова рискнуть.

– О, вам нечего бояться, хозяйка моего пансиона фрау Марта как часовой стережет мою нравственность.

Мы шли по Берлину, и я слушал, как Урсула рассказывала последние новости.

– Ты просто не представляешь, как трудно жить в городе, когда нет воды и газа.

Полицейские и гестаповцы сбились с ног, пытаясь следить за ценами в лавках и магазинах, но у них это получается очень плохо. Люди боятся повторения ужасов восемнадцатого года. Вчера выступал Геббельс, он обещал, что голода не будет, а за повышение цен торговцев будут расстреливать, но ему, как и Герингу, уже никто не верит.

Сообщения с фронта в сводках очень туманны, сплошные истории про фельдфебелей, гранатами уничтоживших пару русских танков, было еще про подвиг пулеметчика, сбившего русский самолет, а про люфтваффе ни слова.

Вчера сообщили про гибель «Принца Ойгена» в неравном бою с большевистской эскадрой, но ведь у комиссаров только два устаревших линкора?

Мы подошли к дому, где я снимал комнату.

– Одну минуту, – сказал я своей спутнице и зашел в дом.

Фрау Марта с ужасом и удивлением смотрела на меня.

– Я надеюсь, вы прибрались в моей комнате?

– Д-да, но я не ждала вас так скоро, – заикаясь, произнесла хозяйка.

– Госпожа Коль, мне пришлось отбыть на два дня по служебной необходимости, прошу вычесть их из оплаты за пансион. – Я сунул хозяйке под нос удостоверение СД.

Лицо фрау Марты посуровело, она поднялась со стула:

– Слушаю ваших указаний, господин штурмбаннфюрер.

Я не ожидал такой реакции, забыв, что покойный муж хозяйки работал чиновником полиции.

– Приготовьте мне хороший ужин, – сказал я, доставая из чемодана продукты, купленные в Боргcдорфе, – и, пожалуйста, не беспокойте меня.

Я вышел на улицу и предложил Урсуле пройти в мою комнату.

– Что ты сказал этой старушке? – поднимаясь по лестнице, спросила она.

– Рассказал о своем новом месте работы, – ухмыльнулся я.

Наверное, слова «А у тебя здесь очень мило» миллионы раз звучали из уст девушек, пришедших в гости к молодым мужчинам, и слышать это от Урсулы мне было очень приятно.

– Почему ты раньше был со мной таким холодным и надменным?

– Я очень стеснялся и боялся показать, что вы мне нравитесь, – смущаясь, ответил я.

Хозяйка не успела упаковать мои вещи, но прибралась на славу.

Шнапса, как и бутылки из-под него, не было, однако запас вкуснятины не ограничился выложенными фрау Марте продуктами. Я начал, как иллюзионист из шляпы, вытаскивать из чемодана деликатесы под восторженные аплодисменты Урсулы.

Когда представление закончилось, она спросила меня, удивленно глядя на гору продуктов:

– Петр, откуда у тебя все эти продукты?

– Урсула, все, что я тебе скажу сейчас, должно остаться в тайне, – сказал я, открывая бутылку неизвестного мне французского вина. – Ты не должна говорить о том, что услышишь, неделю, потом все эти тайны перестанут иметь какое-либо значение.

Я налил вино в фужер и передал Урсуле: – Выпей.

Она взяла вино и, внимательно глядя на меня, начала пить.

Я налил себе и продолжил разговор:

– За то, что я тебе сейчас расскажу, меня не будут расстреливать, меня упекут в сумасшедший дом, но это правда. Когда 22 июня без предупреждения напали на Советский Союз, произошло нечто невероятное. Я не знаю, делом чьих рук, Господа или Люцифера, было свершившееся событие, но современная наука не в состоянии объяснить происшедшее. Я даже могу с уверенностью сказать, что и через семьдесят лет ученым не будет ничего известно. В три часа ночи на место, которое занимали Советы, переместилась территория из будущего, вместе с людьми, городами и даже аэропланами. Часть этой территории появилась на месте Кёнигсберга, а все, кто там был до перемещения, исчезли. Гитлер крепко вляпался с этой войной.

– Как из будущего, из нашего будущего? – удивленно раскрыв глаза, спросила Урсула.

– Да, конкретно из 2010 года, – ответил я.

– И какое оно, это будущее?

– Нормальное будущее, много супероружия, аэропланы над Берлином ты уже видела, есть танки, одним выстрелом пробивающие четыре немецких насквозь, а еще они побывали на Луне. Все германские войска на Восточном фронте воюют с пограничными и полицейскими частями, Федеральная Россия только начала мобилизацию армии.

– Они побывали на Луне, – как зачарованная, повторила Урсула.

Она сразу поверила моим словам.

– А чем закончилась война? – Профессиональное любопытство не оставляло ее.

– Тем же, чем закончится и сейчас, русские победят.

– Петр, а откуда ты все это знаешь?

– Ты помнишь Оскара Штайна, рапириста из Берлинского студенческого общества?

– Да, но ведь он сейчас служит в гестапо.

– Нет, он служит в СД, у Гейдриха. – Я рассказал ей об утреннем визите Штайна и работе с радиоперехватом.

Урсула внимательно рассматривала мое удостоверение штурмбаннфюрера.

– Никогда бы не подумала, что буду пить вино в компании с майором СС.

– Ты должна уехать из Берлина на месяц, – после некоторого раздумья сказал я.

– Почему?

– Когда войска Федеральной России подойдут к Берлину, тут могут начаться ожесточенные бои, гражданским будет очень плохо. Я видел, чем закончился штурм города в сорок пятом, тогда от Берлина остались только обугленные развалины. Гитлер знает о переносе и своей судьбе. В первый раз он отравился, сейчас он решил взять с собой в могилу весь немецкий народ.

– Но я не могу бросить своего отца.

– Попроси в газете командировку, ведь тебе не откажут. Связи в Шведском посольстве у тебя есть, так что проблем с визой у тебя с отцом не будет. – Я вытащил из конверта десяток купюр: – Здесь тысяча долларов, на два месяца должно хватить.

– А как же ты?

– За меня не беспокойся, я выкручусь, а теперь тебе срочно надо идти в редакцию.

– Петр, мы никогда больше не увидимся? – в уголках ее глаз появились слезы.

– Урсула, мы обязательно с тобой встретимся, после войны. Я обещаю! – Я обнял ее и поцеловал, она ответила мне.

Через пять минут я стоял у окна и смотрел на удаляющуюся фигурку Урсулы.

Все во мне протестовало против ее ухода, мне хотелось быть с ней, наплевав на Гейдриха, Рейх и таинственную Федеральную Россию, но я не мог этого позволить.

Машина ждала меня точно в назначенном месте. Из автомобиля вышел лейтенант и открыл мне заднюю дверцу. Я сел рядом с худощавым седым оберстом, на мое приветствие он холодно кивнул. Мы ехали молча всю дорогу, но когда машина остановилась, оберст повернулся ко мне и заговорил:

– Я был против этой встречи, однако Людвиг попросил меня, и я не мог ему отказать.

Мы вышли во дворик небольшой усадьбы, и я в сопровождении оберста поднялся в дом. В гостиной меня ждал сухощавый генерал.

– Добрый день, господин Бек.

– Добрый день, – поздоровался со мной генерал-полковник. – Спасибо, Карл, не буду тебя больше задерживать.

Оберст отдал честь и вышел.

– Итак, господин Михайлов, о чем вы хотели со мной побеседовать?

– Господин Бек, Гитлер не предлагал вам возглавить генеральный штаб?

– Мне? Никогда. Хотя то, с какой скоростью гибнут его штабисты, наводит на невеселые мысли.

– Один аналитик СД предположил, что русские находят штабы, пеленгуя золотое шитье в генеральских погонах. После того как его доклад попал наверх, его самого лишили погон, – пошутил я.

– Возможно, в этом что-то есть, – серьезно ответил Бек. – Русские меня просто поразили.

– Тут нечему удивляться, все-таки техника двадцать первого века, – сказал я.

– Значит, все эти фантастические слухи правдивы?

– Да, Германия напала на Федеративную Россию из двадцать первого века. Генерал, проблема в том, что они знают все, что происходило в их истории, знают про ваши контакты с Остером, Ольбрехтом и профессором Йессеном. Сейчас в России республика, у коммунистов десять процентов в парламенте, а у власти очень популярный премьер левоконсервативных взглядов.

– Что вы хотите от меня? – сухо спросил собеседник.

– Я хочу знать, что предпримет армия в ситуации, заметьте, абсолютно гипотетической ситуации, когда исчезнет правительство Рейха.

Генерал задумался, подошел к горевшему камину, постоял и начал отвечать: – В данной гипотетической ситуации армия могла бы прислушаться к авторитетному лицу и поддержать вновь организованное правительство, созданное здоровыми силами Германии.

Но я никогда не пойду против интересов Германии и ее армии, ведь русские требуют полной и безоговорочной капитуляции.

– Знаете, генерал, не все так плохо, как кажется. В другом прошлом Германия полностью капитулировала, но страна сохранилась, хотя Вермахт убил около тридцати миллионов русских, украинцев и белорусов.

– Сколько миллионов? – ошарашенно спросил Бек.

– Война длилась еще четыре года, погибло десять миллионов немцев, американцы разбомбили все города, и девятого мая подписан акт о безоговорочной капитуляции.

Гитлер уже знает об этом, он решил подстраховаться. Вам известно о приказе расстреливать военнопленных?

Бек молча смотрел на языки пламени в камине.

– Господин генерал-полковник, как я могу связаться с вами?

Он взял с каминной полки ручку и на листе бумаги написал номер.

– Позвоните по этому номеру и спросите господина Штрайбаха.

Через минуту смятый листок полетел в камин.

Прощаясь со мной, генерал был гораздо более приветлив, чем при встрече.

Лейтенант ждал меня в машине. Я открыл дверцу и сел рядом с ним.

– Вы не могли бы подвезти меня к главному филиалу Дрезднербанка? – спросил я.

Лейтенант кивнул и завел машину.

Мне порядком надоела эта конспирация, затеянная Гейдрихом. Я прекрасно понял, что мне он отвел роль живца, на которого будут клевать все недовольные режимом. При малейшей опасности он меня сдаст, но сейчас я ему был очень нужен.

Операционный зал банка был практически пустым, после начала войны с Россией финансовая жизнь Берлина практически замерла. Я подошел к клерку, сидящему за столом в дальнем конце зала.

– Могу я узнать о состоянии счета две тысячи десять? – произнес я.

– Одну минуту, – он посмотрел в свои бумаги, – вам нужно в кабинет двести двадцать, я провожу вас.

Мы вышли через неприметную дверь из операционного зала и по узким лестницам стали подниматься наверх. Двести двадцатый кабинет оказался на пятом этаже. В кабинете за столом сидели трое солидных пожилых мужчин. Они смотрели на меня недоверчиво-презрительным взглядом профессиональных банкиров.

Самый старший из них начал беседу.

– Встретиться с вами нас попросил один очень уважаемый нами господин, и только из уважения к нему мы будем вас слушать.

Начало было очень многообещающим.

– Господа, мне известно, что вам известны проблемы, с которыми столкнулся Рейх, начав войну против Советской России, – произнес я.

Банкиры озабоченно переглянулись.